Постепенно доверие сестры Клоув ко мне росло, и поэтому она иногда позволяла мне проехаться на Маслице по территории аббатства. Вместе с кобылкой мы исследовали сады, поля, пастбища, загоны и напоенные весенним ароматом рощи деревьев. На северной окраине аббатства, у реки, я обнаружила, что пою песню, которую слышала от мамы. Эта была песня о том, что нужно наслаждаться летом, пока оно длится, потому что за ним обязательно наступит зима, и мир снова покроется снегом.

Двигаясь в восточном направлении, мы объезжали небольшую яблоневую рощицу, когда я заметила прислонившуюся к стволу дерева одинокую фигуру. И хотя одет он был в монашескую рясу, я узнала его по широким плечам и высокому росту – это был Аркус. Я замолчала и развернула Маслице. Я все еще сердилась на него за вынужденное купание в пруду и все время находила отговорки, чтобы не ходить на занятия, которые и так бы прекратились, потому что Аркус куда-то уезжал на пару дней и только что вернулся. Очевидно, он часто уходил из аббатства на один-два дня, и, кажется, никто не знал, куда он уезжал. А если и знали, то мне, конечно, не сообщали.

– Руби, – позвал он. – Подожди минутку.

Я резко остановилась. Он никогда раньше не называл меня по имени. Я подождала, пока он приблизится, рука его поднялась, чтобы погладить Маслице. Он улыбнулся в ответ на ее тихое ржание.

– Какая красивая песня, – сказал он. – Откуда ты ее знаешь?

Я немного помолчала.

– Моя мама пела её.

Он кивнул.

– Хорошо, что я услышал ее. Что-то мне сегодня грустно.

Я почувствовала, как мои брови поползли вверх, и изо всех сил попыталась скрыть свое удивление. Брат Гамут утверждал, что Ледокровные в полной мере могут глубоко чувствовать, но я привыкла думать, что у Аркуса вообще нет эмоций. Поэтому его признание о том, что ему грустно, было странно обезоруживающим.

– Хочешь, поговорим об этом? – спросила я, удивляясь. – Моя мама всегда говорила, что, если с кем-то поделиться заботами, то становится легче. Правда, я стараюсь особо не делиться своими чувствами.

Аркус криво улыбнулся.

– Кто бы сомневался. Все твои чувства и так всегда на виду.

Я ждала, что он продолжит. Но он больше ничего не сказал, и я, пожав плечами, подняла поводья, чтобы уехать.

– Брат Тисл сказал, что ты делаешь успехи, – быстро сказал Аркус, словно не хотел, чтобы я уходила.

Я пренебрежительно фыркнула.

– Брат Тисл очень добрый. И терпеливый, – произнесла я и тут же пожалела об этом.

Мне не хотелось признаваться, что вперед я продвигаюсь медленно, маленькими шажками. И я не знала, что сделает Аркус, если решит, что я не стою его времени.

– Я уже справляюсь с небольшим огнем. Могу передавать огонь из одной руки в другую, не теряя контроля. И меткость стала лучше.

Он кивнул, гладя Маслице по шее. У него была красивой формы сильная, покрытая темной порослью рука с длинными пальцами. Я вдруг заметила, как ласково он гладит Маслице.

Он поднял на меня глаза.

– У нас так и не было второго урока по фехтованию.

– Одного было достаточно, спасибо.

Его подбородок дернулся вверх, и я скорее почувствовала, чем увидела, как он смотрит на меня из-под капюшона.

– Не тебе решать.

– Кто-то обещал мне свободу… и где же она?

– Получишь, если справишься со своей задачей.

– Ты хотел сказать, если выживу. И если не утону в пруду.

Он вдохнул, ноздри его слегка затрепетали, и резко выдохнул. А я ощутила нездоровое удовлетворение, осознав, что мне удалось задеть его чувства. Значит, он что-то чувствовал, хотя бы иногда.

– Конечно, – сказал он, прочищая горло, – я был не лучшим учителем.

Я открыла рот, затем закрыла его, часть моих обид улетучилась.

– Это точно, – я немного помолчала и продолжила, – Но, возможно, и я была не лучшей ученицей.

– Я не должен был смеяться над тобой, – сказал он.

Я вспомнила, как то и дело скользила и падала.

– Наверное, это было еще то зрелище.

Я уставилась на него, жалея, что не могу видеть выражения его лица. Я подумала, что уголки его губ слегка дернулись, но он справился с собой.

– Я знаю, что ты не хочешь больше пробовать, – серьезно сказал он. – Но тебе надо знать основы работы с оружием. Прошу, доверься. Обещаю, я больше не буду смеяться, если ты что-то сделаешь не так.

Прошу… обещаю… Таких слов от самопровозглашенной глыбы льда я услышать не ожидала.

Я наклонила голову.

– Брат Тисл подсказал тебе, как общаться со мной?

Его голова поднялась, а губы изогнулись.

– Он дал мне несколько советов.

– И ты их учёл? – в изумлении я приподняла брови.

– Я экспериментирую. Если не сработает, вернусь к своим проверенным методам.

– Угрозы и приказы?

Он заулыбался.

Я изобразила задумчивость.

– Тогда, во что бы то ни стало, я должна убедить тебя, что новый метод сработает. Когда начнем?

– Завтра утром, как только вы закончите с братом Тислом. На том же месте, что и в прошлый раз. Если тебя устраивает.

– Если ты будешь таким же вежливым и воспитанным, я заплету косички и завяжу бантики.

Он усмехнулся, отворачиваясь. Зашагав прочь, он начал напевать песню, которую пела я.

Я моргала ему вслед, у меня возникло странное чувство, будто в животе затрепетали крыльями бабочки. Мы с Маслицем развернулись и продолжили путь.

Мы с Аркусом заключили нечто вроде перемирия.

Каждый день он проводил со мной урок по фехтованию. Я делала все возможное, чтобы снова не упасть в пруд, а он изо всех сил старался не кричать и не смеяться, когда я спотыкалась или роняла меч. Но занятия эти меня не привлекали. Холод стали казался мне неестественным.

Я упомянула об этом, когда мы с Аркусом шли назад к аббатству после урока.

– Не думай о мече, как о холодной стали, – сказал он, коснувшись моего локтя и повернувшись ко мне лицом. – Думай о том, что сталь рождается из огненной жидкости.

– Огненной жидкости? – спросила я, посмотрев на него.

– Ты когда-нибудь была в кузнице?

Я кивнула.

– Я иногда ходила в кузницу в своей деревне, чтобы посмотреть, как делают подковы или гвозди.

– Я сейчас кую новый меч. Приходи в кузницу завтра утром, после занятий с братом Тислом, и ты поймешь, что я имею в виду. Может, если ты увидишь сталь в ее изначальном состоянии, она не будет казаться тебе такой отвратительной.

– Это относится и к Ледокровным? – спросила я с притворной невинностью. – Если бы я увидела тебя в твоем первоначальном виде, ты был бы мне не так противен?

Лицо его вспыхнуло.

– Что значит первоначальный вид?

Когда до меня дошло, как он мог понять мои слова, я вздрогнула.

– Это вовсе не то, что ты подумал, мой честолюбивый айсберг. Я хотела сказать, если бы я знала тебя в детстве. Хотя это и невозможно, но все же более вероятно, чем то, о чем подумал ты.

– Хвала Форсу. Мне бы не хотелось обнажать свое… свою душу перед тобой и быть осмеянным.

Не желая, чтобы последнее слово оказалось за ним, я повернулась на каблуках и, посмотрев ему в глаза, шагнула навстречу. Он машинально положил руки мне на плечи. Я окинула его взглядом с головы до ног.

– Может, и стоит попытаться отколоть пару кусков от такой непомерной гордыни.

Я улыбнулась, как дочери торговцев улыбались деревенским мальчишкам.

Он молчал, что было необычно. Это было так волнующе – вывести его из себя до такой степени, чтобы почувствовать привкус опасности. Это была игра, к которой можно быстро привыкнуть, если не соблюдать осторожность.

Я отвернулась, чтобы он не увидел румянец, вспыхнувший у меня на щеках.

– Тогда до завтра.

– Только не надевай в кузницу накидку, – сказал он мне вслед. – Там искры летят во все стороны – ты можешь загореться.

Но не опасность вспыхнуть в кузнице тревожила меня.

Кузница находилась в длинном здании к юго-западу от аббатства, большую часть которого занимал огромный каменный горн с пылающими углями. Перед ним располагались кузнечные мехи. С крючков на стенах свисали разнообразные металлические инструменты. Слева, наклонившись к горну, стоял широкоплечий мужчина. Его обнаженная спина блестела от пота. Он со всей силы опустил молот на кусок нагретого металла, который щипцами держал на наковальне.

К счастью, румянец, разгоревшийся у меня на щеках, быстро стал незаметен из-за жары в кузнице.

– Я думала, ты вчера пошутил, говоря, что обнажишься передо мной, – быстро произнесла я между ударами молота.

Аркус прекратил работу и повернулся, и я увидела, что маска, как и всегда, закрывает его лицо, а грудь прикрыта кожаным фартуком.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Здесь жарче, чем в жерле вулканов Сюд.

По его тону стало ясно, что сегодня он не настроен шутить, возможно, потому здесь было слишком жарком для него.

Я подошла ближе, проведя ладонью по инструментам на рабочем столе.

– Я думала, ты ненавидишь жар и пламя.

– Это необходимое зло. Я провожу здесь столько времени, сколько нужно, и ни секундой больше. Надень перчатки.

Он кивнул на кожаные перчатки, лежавшие на столе у стены. Я заметила, что он тоже был в перчатках.

– Да не нужны они мне.

– Я сказал, надень.

Я подчинилась и присоединилась к нему перед наковальней.

– Возьми щипцы и положил клинок в огонь, – проинструктировал он.

Я взяла щипцы, удерживая длинный, грубый металлический клинок над углями. Он положил молот и нажал на мехи – пламя взметнулось вверх.

– Работа с железом – это танец воздуха и пламени, – сказал он. – Чтобы получить нужный уровень тепла, надо найти верный баланс. Если тепла мало, ты не сможешь работать с металлом. А если много, он расплавится. Видишь? Вот такой цвет нам и нужен. Клади его на наковальню. Осторожно.

В ответ на его повелительный тон я закатила глаза, но сделала, как он сказал.

– Я думала, ты хочешь показать мне жидкую сталь.

– Тебе придется представить это. Несколько дней назад сестра Клоув помогала мне нагреть металл до состояния жидкости. Я вылил ее в изложницу и охладил. После этого можно приступать к ковке. Острие я уже почистил, но мне еще нужно сформировать лезвие. Держи крепко.

Он начал бить молотом по мерцающему оранжевым цветом металлу, двигаясь от острия к рукояти.

– Видишь, как он горит? Подумай об этом. В его сердце горит огонь даже после охлаждения и закалки. Если бы не его тепло, не было бы этого чудесного превращения – это был бы просто бесформенный кусок металла.

Я поменяла положение, чтобы руке стало легче.

– Значит, ты признаешь необходимость огня.

Удар, удар, удар.

– Я уже сказал.

– Необходимое зло. Не очень-то лестно ты отзываешься обо мне.

Он поднял голову.

– Тебе нужна лесть?

– Я хочу, чтобы ты признал ценность тепла. И Огнекровных.

Удары прекратились. Он встретился со мной взглядом.

– Я и признаю. Лучшее оружие куют на Огненных Островах. Здесь, у нас, ничто не может сравниться с красотой мечей Огнекровных.

У меня внутри как будто что-то оборвалось. Я не знала, что сказать, и поэтому просто кивнула.

– Он остыл. Пошли назад в угли, – сказал он, и мы повторили все этапы – сначала горн, затем меха в ожидании нужного цвета, и снова наковальня, где над металлом трудился Аркус.

– Мне надо попробовать научиться нагревать металл, – задумчиво сказала я.

– Нет, не сейчас, – ответил Аркус, глядя на меня. – Только когда научишься контролировать свою силу. Мне не хочется даже думать, что ты можешь сделать в кузнице, где столько огня и тепла.

– Твоя вера в меня вдохновляет, – сказала я, закатив глаза.

– Если говорить о твоей непоколебимой уверенности, – сказал он, прищурившись, осматривая клинок, – то ты и не знала, как велика твоя сила, пока брат Тисл не начал обучать тебя. Ты не росла с другими Огнекровными. Расскажи, что ты знаешь о своем даре и о своем народе.

– В основном только то, что рассказывала мне бабушка. Она много ездила, знала историю и приносила мне книги, среди них и те, что были написаны учеными Огненной Крови. Таких в ваших библиотеках нет.

– Как раз наоборот, некоторые из них есть в аббатстве. Но, в целом, ты права. И можно считать, что ты ответила на следующий вопрос: как ты научилась читать.

– Да, мама и бабушка учили меня. Но только бабушка заставляла меня учить новые слова, учить наизусть отрывки из прозы и стихи, расширять кругозор.

Он опустил молот и пристально посмотрел на меня, я неловко поерзала.

– Не смотри на меня так, – потребовала я.

– Как? – спросил он, кивнув в очаг. – Нагрей еще раз.

Я снова держала клинок над углями. Шальная искра приземлилась на его руку и зашипела, мгновенно испарившись, но Аркус отскочил назад. Он втянул в себя воздух, весь дрожа, и отнял у меня щипцы, положив меч на наковальню, как будто ничего не случилось.

– Можешь идти, – холодно сказал он.

– Можно, да? Ну, спасибо, мой господин, – произнесла я с сарказмом. – Если что, я и так знаю, как ты относишься к огню, поэтому тебе не обязательно злиться из-за того, что я стала свидетелем одной из твоих слабостей. Они есть у всех.

Он обернулся, чтобы посмотреть на меня, его лицо было совершенно непроницаемым. Я напряглась, ожидая язвительного ответа, но он, что-то пробормотав, отвернулся.

Я вышла из кузницы и направилась на кухню, чтобы помочь брату Пилу приготовить обед, все еще озадаченная его прощальным замечанием. Должно быть, я ослышалась. Это звучало почти так, как если бы он сказал: «Боюсь, что ты станешь одной из них».

На занятиях с братом Тислом я тренировала силу духа и мысли и стала намного лучше определять положение своих Ледокровных противников. Аркус иногда проверял этот навык, завязывая мне глаза и заставляя искать его. Он бесшумно двигался и перемещался вокруг меня, но я всегда знала, где он, чтобы коснуться его мечом. Но были и проблемы. С завязанными глазами я не могла определить, когда он шел в атаку, и поэтому не могла блокировать его удары. Во время одного из уроков он, наконец, позволил мне пользоваться огнем, поскольку был уверен, что сможет отразить любое нападение своим холодом.

После уроков, если погода была хорошая, мы усаживались под одним из фруктовых деревьев и перекусывали свежим хлебом, сыром и хрустящими яблоками от брата Пила. Тем временем я задавала Аркусу вопросы, на которые он каким-то образом все равно умудрялся не отвечать. Его детство оставалось загадкой. Он только немного рассказал о няне, которая на удивление была похожа на мою бабушку. Он охотно делился боевыми приёмами, но если я спрашивала, кто его учил этому и использовал ли он их в бою, он вдруг вспоминал, что обещал помочь сестре Клоув почистить конюшни, или что брат Тисл просил помочь ему расшифровать старые письмена из какой-то древней книги в библиотеке. Не было более верного способа избавиться от Аркуса, чем задать ему личный вопрос.

Я чувствовала, что между нами что-то изменилось, но я не знала, одна ли я испытывала такие чувства. Как только мы обсудили все вопросы, связанные с моими занятиями, нашлись и другие темы. Я стала с ним более откровенной и иногда рассказывала такие вещи, которыми никогда бы не подумала делиться, особенно с Ледокровными. Это были истории из моего детства, что я чувствовала, когда узнала, что умерла бабушка, и как винила себя в том, что она умерла в одиночестве в поездке, про тайную зависть к характеру матери и про глубокое желание найти свое место в этом мире.

Он ни разу не выразил сочувствия, которое я бы все равно отвергла, но он внимательно слушал и задавал вопросы, вытаскивая из меня мысли, которые иногда удивляли меня. И однажды я рассказала ему о том дне, когда пришли солдаты. Голос у меня перехватило, я забыла, с кем говорю, позволив себе опять окунуться в страх и ужас того дня. Когда я, вытерев глаза, взглянула на него, он смотрел на меня с такой глубокой яростью, что я отшатнулась назад.

– Теперь я знаю, почему ты нас так ненавидишь.

Я моргнула в замешательстве.

– Я не ненавижу тебя.

– Ну, может, тебе стоило бы.

Я пыталась быстро сообразить, что можно ответить, но все ответы казались неправильными – либо слишком обнажали, что я чувствовала, либо казались недостаточно искренними из-за сильных эмоций.

– Здесь я чувствую себя в безопасности, – наконец сказала я.

Он сглотнул и резко встал.

– В фехтовании ты достигла всего, на что способна. Теперь сосредоточься на занятиях с братом Тислом.

Смущенная, я обиженно смотрела, как он шагает прочь к конюшне. Я так старалась, думала, что совершенствуюсь. А оказалось, что он считает иначе.

Собирая еду, чтобы вернуться к брату Пилу, я увидела, как Аркус верхом на своем коне Алебастре быстро скачет к лесу.

Теплым весенним днем, почти два месяца спустя после моего появления в аббатстве, я надела тренировочные штаны и тунику и направилась к каменистой площадке, где проходили наши занятия с братом Тислом. Сквозь землю уже пробивались тонкие травинки, упорно тянувшиеся к солнцу, а юго-западный ветер тихо шевелил ветви деревьев с набухшими почками. Воздух пах сырой землей, со двора пивоварни доносился запах дрожжей.

– Этот прием называется «хвост дракона», – сказал брат Тисл.

Опираясь на трость, он выставил вперед левую ногу и свободной рукой начал производить быстрые движения вперед-назад, будто взмахивая невидимым хлыстом. В воздухе образовалась плотная ледяная воронка, узкий конец которой треснул, ударившись о землю, которую тут же схватило инеем.

– Я видел, как мастер Огненной Крови использовал этот прием в битве на равнинах Арис, – сказал он.

Я выставила ногу вперед и стала вращать запястьем. Из моей руки выскочила искра и упала на землю, тут же погаснув. Я выругалась и попробовала еще раз. На этот раз мне удалось сформировать тонкий язык пламени, которое метнулось к земле и, свернувшись кольцом, потухло.

– Только вчера ты с легкостью метала огненные стрелы, – сказал он слегка разочарованным тоном.

– Я знаю. Просто… каждый раз получается по-разному.

Я не знала, почему так происходит. Иногда мне удавалось быстро сосредоточиться, разум был ясным, и мой дар подчинялся каждой команде. А иногда я чувствовала себя рассеянной, и было неважно, стараюсь я или работаю спустя рукава. Казалось, что на меня давит какой-то груз, а сердце будто сковал холод.

– Я чувствую в тебе столько мощи, Руби, – сказал он с надеждой и отчаянием. – Что тебя останавливает?

Я вдруг вспомнила маму. Я часто вспоминала о ней, вспоминала ее спокойствие и практичность, с какой она смотрела на мир, как медленно она вздыхала, когда сердилась, и как быстро прощала. Я видела ее ловкие руки, умело смешивавшиеся новые настойки и мази. Иногда, когда ее образ возникал в сознании, я чувствовала, как гаснут во мне искры.

– Думаю… это из-за воспитания. Моя мама ненавидела любое насилие. Она бы не хотела, чтобы я планировала убийство при помощи своего дара.

– Поэтому ты сопротивляешься? Потому что твоя мать не одобрила бы это?

– Дело не только в этом.

У меня всегда было такое чувство, будто что-то бурлит у меня под кожей. Словно внутри меня котел с кипящей водой или вулкан, готовый к извержению. И всю жизнь я боролась с этими ощущениями. А Брат Тисл хотел, чтобы я выпустила их на свободу.

– Меня учили скрывать мой дар, – объяснила я. – Никогда не пользоваться им. Если я выходила из себя, контролировать его было сложно. Моя мама называла это даром, но… – Я пожала плечами, глядя на землю. – Она понимала, как это опасно. И так оно и было. Однажды я так разозлилась, что чуть не сожгла нашу хижину. – Я смущенно посмотрела на монаха. – Огнекровные не должны жить в домах из дерева и тростника.

Позади нас раздался низкий смешок. Я обернулась. Неслышно, как тень, к нам приблизился Аркус.

– Значит, если твоя сила зависит от того, насколько ты зла, – сказал Аркус, шагнув вперед, – может, нам удастся разозлить тебя.

– Что? – спросила я, пульс участился от неуверенности.

Так случалось каждый раз, когда я видела его, начиная с того дня, когда мы в последний раз разговаривали под фруктовыми деревьями.

– И как ты это сделаешь?

– Ну, я помню, что тебе не нравится, когда тебя бросают в реку или пруд. Мы могли бы начать с этого.

Я скрестила руки.

– Это также ослабляет мою силу.

Он задумался.

– Тогда, может, воспользуемся более мягким вариантом.

Он высоко поднял руку и стал махать ей в воздухе, образуя круги. Капельки воды в воздухе превращались в крошечные льдинки, которые падали на меня, как тогда, когда он пришел ко мне в камеру. Коснувшись лица, они быстро таяли, превращаясь в пар.

Я стиснула зубы.

Затем он дохнул холодом мне в лицо – ресницы покрылись инеем. Сердце мое забилось быстрее, дыхание участилось. Я потерла глаза, расплавив кристаллы инея на ресницах, и впилась в него взглядом.

– Достаточно, – прорычала я, чувствуя, как внутри меня разгорается огонь.

Он щелкнул пальцами у моих ног, и я внезапно оказался на гладком льду. Подошва у моих ботинок была мягкой, и я не устояла. Поскользнувшись, я опустилась на одно колено.

– Я сказала, достаточно! – заорала я, направив поток горячего воздуха на лед, чтобы растопить его. – В следующий раз это будешь ты!

– Меня так легко сжечь не получится, – ответил Аркус, мрачно наблюдая за происходящим.

– Хотелось бы попробовать, – сказала я сквозь стиснутые зубы, распространяя волны жара.

Он кивнул.

– Тогда сожги меня, моя бушующая преисподняя.

Сначала я швырнула в него вихрем горячего воздуха, чтобы немного подпалить его мантию. Но он шевельнул пальцем, и горячий воздух вернулся ко мне, подгоняемый холодным ветром.

Я выставила вперед руку, концентрируя тепло вокруг сердца. Пламя вырвалось из моей ладони, но его тут же проглотил сгусток холода.

Я протянула к нему обе руки и создала стену из огня – она была самой большой из всех, которые когда-либо мне удавались. И тут же навстречу ей двинулась стена льда. Направив еще один огненный вихрь ко льду, я попыталась растопить его. Но ничего не вышло – Аркус швырнул мне под ноги холодный вихрь, и я споткнулась.

Я поняла, что брат Тисл сдерживал себя, позволяя мне проявить свою силу, когда мы устраивали спарринги. Аркус же не давал мне никакой поблажки.

Успокоившись, я изменила положение и метнула несколько огненных стрел в него под разными углами. С головокружительной скоростью он увернулся от всех. Они с шумом врезались в прохладную землю и исчезли.

Мы кружили друг против друга.

– Тебя тренируют уже несколько недель, и это все, на что ты способна? – насмехался он.

Я глубоко вздохнула, его насмешки задели меня за живое. Именно этого я боялась, именно к этому не была готова. Обида сменилась волной гнева. Кровь вскипела, и на этот раз я не пыталась сдерживать себя.

Брат Тисл, который молча наблюдал, вышел вперед.

– Не думаю, что стоит продолжать.

– Она не причинит мне вреда, – сказал Аркус. – Она никому не способна причинить боль. Никому, включая короля.

– Осторожно, – предупредила я, понизив голос.

Он направил спираль холода мне в шею. Я отмахнулась.

Мои огненные стрелы он встретил осколками льда. Я отбила их ногами, растопив прежде, чем они слились в монолит.

– Лучше, – сказал он, – перестань сдерживаться.

Мы обменивались ударами, увеличивая их скорость и интенсивность. Он отбил все мои атаки, и я взбесилась. Я швырнула в него огненный вихрь, который мог бы сжечь многих врагов, но Аркус с лёгкостью увернулся.

– Сосредоточься! – закричал он. – Отпусти себя, Огнекровная!

Но я не могла. Внутри меня все еще был барьер, преодолеть который я была не в силах.

– Не сможет она этого сделать, – сказал Аркус брату Тислу, который застыл, напряженный, как тетива, на краю тренировочной площадки. – Она упадет к ногам короля и попросит о пощаде.

– Нет! – крикнула я, направив в него бушующую волну огня, которую он погасил ответной стеной льда.

– Ты боишься своей силы, – презрительно сказал он ледяным тоном. – Слишком боишься причинить боль. Бедняжка, ты такая слабая.

Внутри меня вспыхнула ярость, вскинулась на дыбы, как тигр, которого часто били. После нападения на деревню я испытала столько чувств – обиду и страх, гнев и горе. Теперь я светилась белым жаром. Вращая рукой, я сформировала хвост дракона. Толстый столб огня острием выстрелил ему в грудь.

Аркус поднял руку и создал щит изо льда. Мне показалась, что он слегка пошатнулся, но пламя зашипело, превратившись в безобидное облако пара.

Он покачал головой, и внезапно я увидела, что он дрожит от ярости. Он повернулся к брату Тислу.

– Она никогда не будет готова. Мы уже потерпели неудачу.

– У нас еще есть время, – ответил монах.

– Недостаточно, – Аркус рассек рукой воздух и повернулся, чтобы уйти.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Как бы я ни старалась, он всегда будет лучше. Вся власть – у него! У меня ничего нет.

Он – Ледокровный!

И, как все Ледокровные на этой земле, он был моим хозяином. От ярости я забыла все – свои успехи и достижения и то, что считала его союзником, – исчезло все. Осталась только боль, от которой вспыхнуло сердце, извергнув ненависть, как огонь извергает дым.

Я взмахнула рукой, целясь ему в спину. Но вместо этого пламя вспыхнуло на капюшоне.

Аркус вскрикнул и упал на колени.

Ошеломленная, на какой-то момент я перестала дышать, а брат Тисл бросился вперед. Я не могла поверить, что ударила его. Даже в безрассудной ярости, я стремилась просто поджечь край рясы, который он бы мгновенно потушил. Так легко он парировал каждую атаку. Он казался неуязвимым.

Спотыкаясь, я кинулась к ним. Пламя исчезло, сожженный капюшон дымился у него под руками. Он стоял на коленях, тяжело дыша и дрожа.

– Отойди, – прошипел Аркус.

– Прости меня, – прошептала я. – Прости, прости. Я не целилась специально…

– Конечно, – сказал он, снимая то, что осталось от дымящегося капюшона, и бросая на землю. – Ты же никогда не целишься. Даже после всех уроков, когда тебя учили контролю, ты все ещё дикая.

Его голос дрожал от боли. Мой гнев и жар угасли, на их место пришло обугленное дочерна сожаление.

– Это несправедливо, – сказала я с мольбой в голосе. – Ты специально подстрекал меня. И я не думала, что смогу причинить тебе боль. У тебя есть холод и лед для защиты.

Он медленно встал и обернулся. Лицо его было полностью открыто.

О, боже… его лицо.

Я невольно отступила.

– Ну как? Похоже на то, что я неуязвим? – спросил он, резко и отчетливо произнося каждое слово. – Разве я выгляжу так, будто мне не может быть больно?

Я покачала головой, кожа похолодела от шока.

– Как, ты думаешь, выглядят солдаты? – спросил он. – Те самые, которых ты опалила?

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Не могла я такого сделать – не могла!

– При всех твоих разговорах об исцелении, – сказал он, безжалостно произнося каждое слово, – ты – самый опасный человек из всех, которых я когда-либо встречал. Если бы я не нуждался в тебе так сильно, то дал бы тебе сдохнуть в той тюрьме.

Его глаза впились в меня с холодной ненавистью. Я отшатнулась.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и направился к аббатству, оставив меня с тошнотворным чувством боли, раскаяния и угрызениями совести.