Диалог ребенка с болезнью может начаться с разговора о болезни, с простых вопросов: «Что ты знаешь о своей болезни?», «Знаешь ли ты, что такое иммунитет, лейкоциты и т. д.?», «Что, по-твоему, происходит во время „химии"?»

Наша задача в этот момент — собрать как можно больше спонтанных высказываний, слов и образов, которые использует ребенок. Например, дети, и отнюдь не только «маленькие», считают, что клетки крови… квадратные! Именно потому, что они «клетки».

Если ребенку сложно ответить сразу, можно попросить его сравнить болезнь с чем-нибудь, рассказать, на что она похожа. В ответ мы услышим разные, порой совершенно невероятные высказывания. Дети часто сравнивают здоровье с материнской лаской, теплом, светом, а болезнь — с чернотой, ночью, ссорой… Эти сравнения ценны тем, что принадлежат самому ребенку, отражают его систему представлений, способ понимания мира, а в конечном счете — и образ жизни, способ бытия в этом мире. Они естественны для него и поэтому могут служить нам опорой для дальнейшего развития диалога. В чем оно заключается?

В ответ на нашу просьбу ребенок создает описание. Составными элементами этих описаний будут сравнения, метафоры, внутри которых, как драгоценные камни в породе, заключены образные представления детей. Наша задача — поняв внутреннюю логику этих представлений и образов, следовать за ними, продолжать и развивать. Имея в виду при этом главную цель — их изменение ребенком так, как если бы от этого зависело его выздоровление. Тем самым они превращаются в орудия мыслительной деятельности, восстанавливающие движение мысли ребенка, изменяющие описание в нужную ему сторону.

«У ребенка, если брать детство в широком смысле как предшествующий зрелости этап развития… средства мышления еще элементарны, так как мысль оперирует сначала заключениями по аналогии… Но мышление по аналогии является могучим возбудителем умственной пытливости у ребенка, который ищет гармонии и соответствий во всем мире, подходит к составлению картины мира с убеждением, что единство в мире есть и должно быть лишь понято и открыто».

Ребенок, впрочем как и взрослый, не может жить в необъясненном мире. Создавая образ болезни, а затем изменяя его, он получает возможность превратить недуг из непонятного явления в постижимое. И если это удается, то, как писал Сашин папа, «внутренний мир структурируется», а болезнь перестает быть «темной, анонимной силой».

«Болезнь — это белое пятно. Я видел ее на своем снимке», — говорит мальчик с опухолью головного мозга. Потом этот его образ мы использовали в работе: он, в качестве путешественника, отправился исследовать неизвестные земли — белое пятно на карте; ехали путешественники колонной машин, мальчик находился в голове колонны — он был руководителем, главой экспедиции. Читатель может заметить, что в рассказ вплетены представления мальчика о болезни, развернутые в связное описание путешествия. Благодаря такому подходу процесс знакомства с заболеванием превратился в увлекательное занятие, понятное для него. В финале путешествия он познакомился с каким-то «диким племенем», живущим в белом пятне, узнал, почему они воюют с другими племенами, живущими рядом, и сумел договориться с ним о мире.

Такие развернутые описания позволяют «проработать», а значит, как минимум уменьшить эмоциональное напряжение, которое вызывают у ребенка многие проблемы, возникающие в ходе лечения. Как «психологические» — например, отношение к лечению, лекарствам или какой-то процедуре, — так и связанные с физиологическими процессами: тошнота, лейкопения (уменьшение количества лейкоцитов).

Рассмотрим в качестве примера часто встречающийся симптом — потерю аппетита, побочный эффект химио- или лучевой терапии. Ребенок не хочет есть, появляется угроза «падения» лейкоцитов, и он об этом знает. Он также знает, что, если это произойдет, его могут не отпустить домой. В разговоре с ребенком можно начать игру «Давай представим, что было бы, если…», рассматривая варианты развития различных событий, не связанных напрямую с лечением, но связанных с человеческим телом: «Что было бы, если бы люди могли летать?» Потом, в ходе этой игры, можно предложить ему сравнить лейкоциты с войском: «Давай представим, что лейкоциты — это войско, которое защищает нас от микробов, болезни и т. п.» Можно расспросить ребенка, как устроено это войско, чем вооружено, а потом подвести к образу войска (лейкоциты), бездействующего из-за отсутствия еды в полевых кухнях (обмен веществ в организме), потому что кухни не могут получить продукты на базе (желудок), ведь их туда не подвозят (мальчик не ест). Ослабленные, они будут дольше сражаться (возникнет задержка в лечении) и не скоро вернутся на главную базу (отъезд мальчика домой будет отложен).

Создание такого описания перенаправляет душевные силы ребенка, и он тратит их не на борьбу с собой или родителями, а на «продовольственное обеспечение своего войска», что благотворно сказывается на эмоциональном состоянии маленького пациента. Ведь он теперь — важный участник событий, от его действий зависит боеспособность целого войска!

Как мы говорили, дети часто считают, что они никак не могут повлиять на болезнь. Можно помочь им сменить точку зрения, используя сопоставление «мое — чужое». Например, осколок, заноза — чужие, не мои, у них нет связи с организмом. А рука, желудок, иммунитет, да и сама болезнь — мое, это части моего тела, с ними связь есть. Это для специалистов-медиков надо говорить, что существуют «нейроанатомические и нейрохимические доказательства иннервации лимфоидной ткани (мозговая ткань костей, вилочковая железа, селезенка, лимфоузлы и т. д.) центральной нервной системой» и что, следовательно, «сознание (через ЦНС) имеет прямой нейронный доступ к модуляции всех этих органов иммунной системы». А ребенку порой достаточно сказать, что тело «слышит» каждую его мысль, чтобы возник образ Мозга, передающего необходимую информацию по всему организму. Одна девочка так и нарисовала мозг в виде девушки, отдающей приказания лейкоцитам по телефону.

С ребенком, который проходит лучевую терапию, но не понимает, почему лечиться нужно так долго, возможен такой диалог:

— Как, по-твоему, лучи действуют на болезнь?

— Они ослепляют «плохие клетки». Там ведь темно.

— А что потом?

— Не знаю.

То есть сначала мы узнали, что думает сам ребенок. Затем можно попробовать продолжить его собственное описание. Или, как в примере ниже, предложить ему вариант развития событий, но с опорой на имеющийся у него опыт:

— А что происходит, если человека ослепил свет?

— Он жмурится, закрывает глаза.

— А еще?

— Не знаю.

— Он идти может?

— Нет, глаза же закрыты. Он не видит, куда идти.

— Может быть, с клетками происходит то же самое? Их ослепили, они ничего не видят и не могут распространяться по организму?

— Да. Точно.

— Как и с ослепленным человеком, с клетками легче будет справиться. Они стоят на месте, а лейкоциты их ловят. Только сразу всех не ослепишь — их много, они друг за друга прячутся. Поэтому и облучают не один раз.

Длительное лечение ребенку будет легче принять, потому что с нашей помощью он сформировал понимание происходящего. Теперь ему будет проще согласиться с тем, что это не прихоть врачей, а необходимость, в которой заинтересован он сам. И отныне свое собственное время, которое раньше он тратил непонятно на что, он будет добровольно отдавать на лечение, понимая необходимость этого шага.

В разговоре с ребенком нужно учитывать его индивидуальные особенности. Юному «художнику», умеющему создавать яркие зрительные образы, можно предложить сравнить тело с картиной: в ней есть разные цвета, но один хочет распространиться и заполнить собой весь лист… Какой это цвет? Как его остановить? Для «музыканта» тело может превратиться в оркестр, в котором нарушилась гармония и один из участников вдруг начал играть свою мелодию, искажая звучание всего ансамбля. Как восстановить согласие?

Такой проработке можно подвергнуть практически любой вопрос, возникающий во время терапии: «здоровье — болезнь», «лекарства», «побочные эффекты» и др.

Тело, чувства, ощущения ребенка становятся материалом, из которого он в буквальном смысле создает «внутреннюю картину болезни» — произведение, по отношению к которому он является не только зрителем, но и участником. Ребенок рассказывает нам о том, что, по его мнению, происходит в организме, как могут выглядеть лейкоциты, иммунитет, «злые клетки». Он создает описание, с помощью которого мы вступаем в область сказки, фантазии, индивидуального мифа ребенка.

Обычно считается, что между детскими описаниями и научными построениями есть какая-то большая разница: с одной стороны — детские фантазии, а с другой — серьезная наука. Это не так.

«Многим людям Фантазия… кажется подозрительной, если не противозаконной. Другие считают ее детской игрой, глупостью, пригодной для малышей или для целых народов в пору младенчества… но фантазия… ни в коем случае не нарушает Законов Логики. Фантазия не притупляет интереса к научным исследованиям и не препятствует поиску научных истин. Напротив, чем острее и яснее наш разум, тем прекраснее будет Фантазия, которую он может создать».

Приглядевшись внимательно к своему личному опыту, мы сможем обнаружить в нем неявные, но удивительные пласты нашего собственного мировоззрения. Надо лишь не отмахиваться от него, как от «пустякового сравнения». Мы же говорим: «болезнь пришла», «ушла», «отступила». А если задуматься, откуда она пришла и куда отступила? Или как ребенок может «вернуться в болезнь»? От того, каким будет описание, зависит наше отношение к происходящему с нами.

Рассмотрим для примера лихорадку. С точки зрения медицины — это «компонент ответа острой фазы (ООФ), характеризующийся повышением температуры тела за счет смещения „установочной точки“ на более высокий уровень… Образовавшиеся под влиянием индукторов медиаторы ООФ играют роль эндопирогенов».

Если мы обратимся к этимологии слова, то обнаружим в его значении связь со злом: «лихора́дка — „рада лиху“»; лихора́дный — злонамеренный; лихора́дить — желать зла, злора́дить».

Вспомним, что и в народных представлениях лихорадка предстает в образе женщины, старающейся навредить человеку, вселяющейся в него и вызывающей различные болезненные симптомы, в зависимости от которых изменяются ее имена и она представляется человеку в разных обличьях. Так, исследователь русского фольклора Александр Афанасьев приводит следующие ее прозвища: трясея (трясуница, трясучка); огнея или огненная; ледея (ледиха) или озноба (знобея); гнетея (гнетуха); грынуша или грудица (грудея); глухея (глохня); ломея (ломеня) или костоломка; пухнея (пухлея), желте́я (желтуха), коркуша (скорче́я), гляде́я, огнеястра. Эта множественность проявлений симптоматики — отличительная особенность лихорадки.

Итак, с одной стороны, мы имеем «компонент ответа острой фазы», а с другой — «огнею, ознобу, костоломку…». Что чувствуем мы, когда болеем? Действие эндопирогенов или ломоту в костях? Что ближе нашему непосредственному опыту? Не воспринимаем ли мы медицинское описание как что-то далекое, к нам лично не относящееся, доступное пониманию только «людей в белых халатах», неприятное своей формальностью? А вот «грынуша» или «гнетуха» воспринимаются по-другому. От них веет непосредственной опасностью, они действуют не столько на ум, сколько — через чувства — на все наше существо. Они воспринимаются как реальные угрозы, подстерегающие нас, как нечто пытающееся нам вредить, потому что они — лиходейки, они связаны со злом.

Но зло — это нравственная категория, которая не учитывается в медицинском подходе, она иногда лишь косвенно напоминает о себе, как, например, в слове «злокачественный». В отличие от медицины, мы не можем игнорировать эту составляющую болезни. Значит, и ее понимание должно охватить и вместить в себя широкий диапазон проявлений — от физиологических до разных форм присутствия зла в нашем мире (представления о сглазе, порче и др.). Это и будут крайние значения, которые задают, определяют тот самый смысловой объем, необходимый ребенку для понимания происходящего.

Присутствует ли зло в душе человека? Безусловно. Проявляет ли себя в душевных явлениях? Да. А как зло дает о себе знать в болезни? Отвечая на этот вопрос, мы затрагиваем так называемую «психосоматическую проблему».

Психосоматика обычно определяется как возможность взаимного влияния психических и соматических процессов, в результате чего возможно возникновение «физических» заболеваний, связанных с тем, что происходит в душе человека. Давайте посмотрим на психосоматическое взаимодействие с точки зрения совпадения, наложения пространства телесного и пространства душевного. Вспомним, что под пространством мы понимаем среду, содержащую различные проявления деятельности человека. Но слова «проявления деятельности» могут невольно восприниматься как что-то внешнее по отношению к человеку. Это не так. Понимание пространства должно быть расширено, говоря точнее — утончено настолько, что сможет вместить в себя и более тонкие душевные проявления. Об этом пишет Павел Флоренский:

«Обычно мало задумываются над гораздо более широким применением пространства. Хотя слуховые и осязательные ощущения ясно требуют себе пространства. Но и далее: обоняние, вкус, затем различные мистические переживания, мысли и даже чувства имеют пространственные характеристики и взаимную координацию, что заставляет утверждать размещение их тоже в пространстве».

Такое понимание позволяет нам считать, что переживания, эмоции тоже имеют свое определенное место в пространстве, где они располагаются, подчиняясь каким-то закономерностям. Где-то в этом пространстве будет находиться радость, где-то — злость.

Дальше мы можем спросить: а как соотносится происходящее в сфере чувств с происходящим в теле? Давайте представим, что область чувств и область симптомов болезни — это два листа бумаги. Первый будем считать пространством переживаний, и где-то на нем нарисована «злость». Второй лист будет означать для нас пространство телесное, на котором обозначена «болезнь». Что произойдет, если мы наложим один лист на другой? Совпадут ли изображения? В случае психосоматического взаимодействия — да.

Вот один из примеров. Аня, пятнадцатилетняя девочка, поступила в больницу для диагностики. Однажды мы заговорили с ней о семье, родителях и сестре. Аня сказала, что лет в двенадцать-тринадцать «стала другой, раздражительной, злобной». Временами чувствует злость на сестру:

— Могу накричать… Словно тянет сказать ей какую-то гадость.

— Откуда тянет?

Аня показывает на середину грудной клетки, на уровне сердца, в область средостения.

— Потом, правда, понимаю, что поступаю плохо, появляется жалость, начинаю жалеть ее.

— Где появляется?

— Там же. Во мне словно живут два человека.

Интересно, что, описывая этих двух людей, Аня говорила о них в мужском роде: «он стоит», «он так же одет», «один улыбается, другой — злой».

Эти разговоры мы вели в то время, когда диагностическое обследование девочки еще не было закончено. Его результаты показали, что опухоль находится в той области, где Аня чувствовала в себе борьбу добрых и злых чувств. Место совпало в точности.

Еще один пример совпадения пространств — это отражение болезни в художественном произведении, созданном ребенком, — в рисунке.

Настя, девочка девяти лет. После разговора об иммунитете и основных его помощниках решила нарисовать, как они борются с опухолью. Вот лейкоцит крупным планом.

А это несколько лейкоцитов, выполняющих свою работу. По словам Насти, «они высасывают опухоль своими „штучками" на голове».

И вот что происходит, когда они окружают опухоль:

Теперь давайте сравним последнее изображение с тем, как Настя изобразила платье девочки.

— Это необычное платье. Его заколдовала колдунья. Она сделала дыру и лохмотья. Дыру, правда, потом залатали.

Обратим внимание на заплатку на месте дыры, она очень похожа на предыдущий рисунок лейкоцитов, окруживших опухоль. Но это еще не все: расположение «заплатки» приходится на область малого таза, на то место, где у Насти была обнаружена опухоль. О чем она, конечно же, специально не думала, когда рисовала это «заколдованное» платье.