Глава 19

После обеда Калин спросил у Лаки разрешения взять еду для приблудного мара и отправился на поиски своего Полкаши.

С коником мальчик разобрался на удивление просто: угостил того овощами и лепешками, чуть ли не с силой отобранными у рачительной служанки, наладил мыслеобразный контакт и ментально показал мару, что они уходят из города, и ему надо возвращаться к своим. Животное доело угощение, развернулось и медленно пошло в сторону городских ворот. Ни ответных картинок, ни попыток остаться или поупрямиться – ничего похожего копытная животина не изобразила.

«Странный коник, – думал Калин, глядя на удаляющийся, лоснящийся на солнце черный круп мара. – Что ему было нужно, зачем ждал? Почему не захотел общаться? Ничего не понимаю», – пожав плечами и хмыкнув при этом, мальчик огляделся и, запомнив важные приметы местонахождения секретного дома, направился в противоположную от ворот сторону искать подходящее место для того, чтобы взобраться повыше и свистом позвать мрякула.

* * *

Заприметив пустующее здание с заколоченными окнами и без дверей, Калин решил позвать своего крылатого друга именно с этой крыши и вошел внутрь в надежде найти ход на чердак, а оттуда, соответственно, на саму кровлю. Грязное помещение воняло затхлостью и мочой, кругом валялся различный хлам, но то, что тут кто-то обитает, мальчик приметил сразу. Первой мыслью было развернуться и уйти. Не хотелось конфликтовать с местными. Но он прошел всего несколько минут от дома Лаки, а поймал на себе уже не один заинтересованный алчный взгляд.

«Нет уж, лучше тут и сейчас „познакомиться“ с хозяином этого жилища, чем с несколькими и неизвестно где», – подумал он и осторожно зашагал вверх по скрипучим, шатким ступеням. К великому облегчению мальчика хозяев сразу было видно по спальным местам: их было, как минимум четверо, на месте не оказалось, и, найдя лаз на крышу, он, наконец-то, выбрался на относительно свежий воздух.

Свистнув несколько раз, призывая своего мрякула, Калин расстроился и не на шутку разволновался, что не сможет его дозваться. Обождав какое-то время, с нетерпением всматриваясь по сторонам, он набрал полную грудь воздуха, чтобы разразиться новой трелью, как вдруг услышал свист, доносившийся откуда-то снизу.

– Гляди, Гнус, какую птицу в нашу обитель ветром задуло! – услышал затем Калин, сидя на коньке хлипкой крыши.

– Сапоги чур мои! – загнусавил второй голос.

– Ага, ща-аз. Твои вчера были, а это как раз мой размерчик.

– Че ты гонишь, не было ничего вчера, да и малы они тебе, а мне – в самый раз, – с обидой в голосе ответил гнусавый, но настаивать не стал.

Калин понял, что драки ему не избежать, но он и не хотел мира. Его кукри давно жаждал настоящей пищи – человеческой крови, а лучше сразу – жизнь. Именно убивать мальчишка не собирался, но немного подкормить свой нож очень хотел, к тому же выпала такая удачная возможность – кто будет преследовать его из-за каких-то оборванцев? Такого отребья здесь полно. Даже больше, чем надо, и Калин подозревал, что, если вдруг он перестарается, то их мало кто может хватиться. Тем более, через день или два он покинет этот город и навряд ли сюда еще вернется когда-либо.

Все так же не видя противника, Калин крикнул в ответ:

– Кто там смелый такой, пусть поднимется и возьмет мои сапоги! – усмехнулся с чувством превосходства и добавил: – И куртку! И пятки мне поцелует!

В ответ тут же полетели камни, дробно затарабанив по крыше.

Поняв, что шутки закончились, Калин нырнул в люк. Оказавшись на чердаке, где, кстати, и находилось само логово, он услышал, как по ступенькам уже бегут несколько пар ног, и ломанулся к единственному, затянутому чем-то непонятным, мутному окну. Выбил ногой этот «пузырь» и, выбравшись наружу, ловко перескочил на крышу рядом стоящей пристройки. Спрыгнув с нее на землю, забежал за угол дома. Кровь в жилах весело играла сладким азартом, подстегивая на рисковые глупости, а во рту почему-то появился привкус железа. Хотелось движения, сражений и выплеска адреналина, бурным ключом бьющего в стремительный ток крови. Взяв в руки кукри, мальчик ощутил его голод и жажду боя. Прижавшись спиной к стене, Калин сделал несколько глубоких вдохов, приводя себя в надлежащее состояние и загоняя мальчишеский азарт как можно глубже. «Подобные эмоции губительны для воина», – говорил Борг во время тренировок. Спустя миг в засаде у стены стоял уже не взъерошенный мальчик, но подлинный зверь, холодный и расчетливый, вышедший на охоту.

Первую свою добычу он скрал тихо, не издав лишнего шороха. Оставленный на улице «на стреме» напарник топтался у входа, явно желая тоже участвовать в погоне и отлове «залетевшей птицы», и видимо, боясь пропустить саму дележку, в нетерпении покусывал нижнюю губу, весь погруженный в представление того, что происходит наверху. Он даже не заметил, как сзади к нему подошел мальчик с большим ножом в руке. Приблизившись почти вплотную, Калин хлопнул парня по плечу, от чего тот вздрогнул и развернулся. Один короткий взмах ножа… глаза, полные непонимания и страха взирали на мальчика с лицом, застывшим каменной маской, холодным, бесстрастным. Руки парня в бессильной попытке исправить непоправимое тщетно скользили по горлу, стараясь зажать широкую рану, из которой с толчками бурой жидкости выходила сама жизнь. Кровь, попавшая на лезвие ножа, тут же жадно впиталась, по ажурной вязи тоненькой молнией пробежал алый всполох. Рукоять налилась живым теплом, нож просил еще жертвы, еще, вводя своего обладателя в истинный боевой транс…

– Один, – эхом прозвучало в голове у Калина. А по ступеням уже слышался торопливый топот двух пар ног, спускающихся вниз, еще одна пара бежала, громко топая, вдоль наружной стены дома.

Все трое увидели Калина почти одновременно. Тот, кто спустился на улицу так же через чердачное окно, выскочил из-за угла на две секунды раньше, чем его товарищи показались в дверном проеме. Этих двух секунд с запасом хватило для выбора следующей жертвы. Всадив свой нож в икру первому нападавшему, Калин пригнулся, и дубинка второго, просвистев над макушкой мальчишки, врезалась в лицо орущего от боли подростка с кукри в ноге. Крик оборвался. И без того уже перебитый в драках в нескольких местах нос с хрустом свернулся набок, сочно брызнув кровью. Мужик с дубинкой растерялся. Оставшись без ножа, Калин выбил «биту» из рук противника и, чувствуя себя хозяином положения, решил испробовать на практике удар «Ворон», на изучение и отточку которого было положено более всего труда, сил и терпения, но еще ни разу не пришлось испытать его на деле. Для этого нужно было добыть тот короткий меч с широким лезвием, по внешнему виду напомнивший Калину акинак^[1]. Его, расставив широко ноги, двумя руками сжимал третий напавший, годов двадцати с небольшим. Этот стальной экземпляр, практически, не отличался от своего прародителя, если только качеством изготовления. Грубая, кустарная работа выдавала дешевизну оружия и «рукожопость» здешнего мастера.

Калин держал в поле зрения всех противников и выжидал удобного момента для воплощения своего замысла. Мужик, потерявший дубину, попытался вынуть кукри из ноги лежащего подростка и дергал с такой силой, что тело паренька билось о землю, но нож засел крепко, не поддавался.

В это же время обладатель меча кинулся на мальчишку, сделав несколько, довольно умелых выпадов, но сопляк каждый раз уходил от удара. Верткий попался. На Калина вновь накатил боевой задор и, рассмеявшись в лицо противнику, отбив очередной колющий удар, он перехватил меч, при этом шагнув навстречу и заступая чуть за спину противнику, плашмя, хлестко нанес свой удар в область надбровных дуг. Расчет этого удара крайне сложен и тонок. Малейшая ошибка – и ты сам в зоне поражения. Калин рискнул, уж больно хотелось испытать этот «красивый» удар на деле. Итог удался как надо: глазные яблоки противника болтались, свисая на ниточках нервных окончаний, а сам «подопытный» задохнулся в крике и, упав на колени, дергаясь словно в приступе, завалился боком на землю. Умер мечник от болевого шока, а, может, просто потерял сознание, Калин разбираться не стал. Мужик, который так и не смог вытянуть кукри из своего подельника, увидел, что случилось с третьим, первого он тоже видел мирно лежащим неподалеку в луже собственной крови, и в ужасе бросился бежать. После секундного замешательства сообразив, что оставлять свидетеля в живых лучше не надо, мальчик метнул в широкую спину засапожник – не промахнулся. Небольшой ножичек по самую рукоять вошел ровно в область сердца, прямо у левой лопатки. Мужик вскрикнул, выгнулся дугой, пытаясь достать из своей спины смертоносный предмет, и, сделав еще несколько шагов, так и упал лицом вперед. Какое-то время он был еще жив и шевелился, но недолго.

Калин стоял во дворе старого дома с покосившимся забором и с растерянностью озирался на деяния рук своих. Он много видел смертей, и самому однажды пришлось убить именно человека, а не человекоподобного мутанта, но вот так, расчетливо убить четверых… Ноги дрогнули, желудок свело жестоким спазмом, и, упав на четвереньки, Калин изверг из себя все съеденное после пробуждения. По спине пробежал озноб. Утерев рот рукавом, мальчик поднялся и на не совсем послушных ногах, деревянной походкой подошел к трупу подростка.

То, что лежащий паренек упокоился, сомнений не оставалось. Его тело иссыхало, уподобляясь мумии, кожа на глазах темнела, обтягивая по силуэту кости. Не тронутыми изменениями остались лишь раскрытые глаза – светлые, голубые, обескураженно смотрящие в такого же цвета небо. Калин взялся за рукоять, зная, что нож крепко засел в теле жертвы, но тот поддался на удивление легко и вышел, как из куска мягкого сыра.

– Хм… – мальчик с интересом разглядывал свой клинок, – кажется, ты переел, – задумчиво произнес он, чувствуя, что нож заметно потяжелел и начал искриться, будто икая, при этом покалывая в ладонь теплыми, мягкими иголочками.

Как только кукри оказался у него в руках, Калину заметно полегчало. Накативший после убийства «отходняк», почти прошел, бледность лица сменилась более здоровым, естественным оттенком. Обыскав трупы в поисках чего-то интересного – сработала привычка из прошлой жизни – он, так ничем и не разжившись, почти до слез расстроенный тем, что не удалось отыскать мрякула, отправился к дому Лаки, стараясь поскорее скрыться с места преступления. Видел кто-нибудь все произошедшее или нет, мальчик не знал, но от всей души надеялся на отсутствие или, хотя бы, молчаливость случайных свидетелей.

Двери ему открыл Гриня.

– Ну, чего не весел, нос чего повесил, – спросил он с порога, пропуская мальчика в дом. – Оу, да ты с приключениями? – хохотнул бывший ратник, заметив на одежде Калина следы крови – Ну, что, с почином. Раз пришел и рожа цела, значит, наши победили. И с кем схлестнулся?

– Не знаю, – буркнул хмурый мальчишка, нервно отдернув плечо от Грининой руки, которую тот собрался зачем-то туда водрузить. – Где тут руки вымыть можно?

– Да хоть тут, – указал тот на приколоченный к стене рукомойник. – Чего ты нервный такой? Я к тебе по-человечески, а ты… эх, – изобразив на лице нечто похожее на обиду, он повернулся к Калину спиной и, отойдя вглубь комнаты, развалился в кресле Лаки.

В этой комнате кроме Грини и больного Крона больше никого не было видно. И кто куда делся, мальчика в этот момент не интересовало, он полностью погрузился в свои мысли.

Вымыв руки, Калин подошел к столу с раненым, приложил ладонь ко лбу, проверил, не поднялась ли температура. Поднялась, но не больше тридцати восьми с копейками – такой результат вполне устроил юного лекаря. Могло быть и хуже. Перевязка уже подходила к концу, когда в двери постучали. Гриня, до этого молча наблюдавший за процедурой врачевания, пошел открывать.

В дом вошли Нушик, Витя и Норг. У последнего наискось через все лицо алела свежая полоса, а под левым глазом расплывался, наливаясь цветом, знатный синяк.

– Вижу, ты уже вернулся, – проходя мимо, сказал Норг и сунул в руки Калина свой заплечный мешок, – молодец. Дай-ка угадаю, мрякула своего ты не нашел.

Мальчик стоял молча, настроение у него было очень плохое. Вдруг в мешке что-то дернулось, зашевелилось.

– Мрук, – послышался совсем слабый голос мрякула.

Просияв, Калин тихонько опустил мешок на пол и аккуратно раскрыл его.

– Полкаша…

– Осторожно, – поспешил предупредить Норг, – раненый он, крыло перебито и, кажется, еще что-то там. Смотреть времени не было, я его в мешок, и сюда.

– Нушик, с тебя имперский рубль, – усмехнулся Витя.

Нушик без возражений достал из кошеля крупную монету и протянул Норгу со словами:

– Твоя правда.

– Че это вы? – спросил Гриня, разжигая огонь под котлом с водой и поглядывая, как мальчик бережно возится со своим питомцем. – Это он тебя так? – указав взглядом на следы сражения, украсившие лицо товарища, кивнул в сторону мрякула.

– Не-а, то его ратник плетью приголубил, – вместо Норга ответил Витя, – кабы не зверь мальчишкин, то, наверно, и убил бы. Не ожидали мы на базаре их встретить, на разъезд нарвались. Еле ноги унесли.

– Так это ратники мрякула так уделали?

– Да, – кивнул Норг. – Злополучный удар плетью мы с ним на двоих разделили. Вернее, почти весь на себя Полкан взял, а мне лишь концом отлетело. И откуда он, только, взялся на торгу?

– А поспорили на что? – с интересом продолжал расспрашивать Гриня.

Витька усмехнулся, посмотрев на Нушика.

– Да Норг сказал, что это пацана мрякул и он специально кинулся на защиту, а Нушик об заклад побился, что не может того быть и это просто случайно так вышло: пролетал мимо какой-то чужой. Типа, удачное совпадение. Малый, тебе там помощь нужна? – обратился он уже к Калину, заметив, что тот пытается удержать бьющего крыльями мрякула.

– Не помешает. Шить надо, а он не дается.

– А ты микстурки ему капни, – подошел Витя к мальчику, – враз отрубится. Крон дрыхнет вон уже сколько и не просыпается. Эх, жаль, что не было этого снадобья, когда ты у него в кишках ковырялся.

– Да, хорошая идея, кстати, – подошел уже и Норг, прихватив нужный пузырек с табурета. – И вообще, раз у нас в компании появился свой собственный лекарь, то надо и нужных вещей ему прикупить.

С этим предложением все согласились охотно и даже обещали скинуться на такое дело. Пока разговаривали, помогали мальчику с лечением животного.

В самый разгар врачевания в дверь снова заколотили и так сильно, что та, буквально, заходила ходуном. Мужики переглянулись. Витя метнулся к креслу, стоявшему как раз напротив входных дверей и, вытянув из-под него арбалет, спрятался за высокой спинкой. Норг и Гриня с двух сторон затаились у стены.

– Кто? – спросил вроде как сонным голосом Нушик.

– Это я, господин, Силана. Откройте скорее, пожалуйста!

Волна облегчения, прокатившаяся по лицам всех присутствующих, тут же сменилась всплеском гнева, даже у Калина. Этих долгих полминуты он стоял рядом с ранеными весь в напряжении, сжимая в руке свой кукри, готовый вступить в бой.

Дверь ей открыли, но лучше бы она не заходила. Бедная служанка услышала столько матерной брани в свой адрес, сколько она не слышала за всю жизнь, а всего-то нужно было постучать в двери условным стуком, как все пришедшие до нее, но она просто забыла уговор.

– И кто бы сомневался, что ты забыла! – все еще орал на нее Норг, когда все, уже выпустив пар, успокоились. – Как ты имя-то свое до сих пор помнишь! – не унимался его нордический взрывной нрав.

– Остынь, Норг, хватит, – Нушик попытался взять товарища под локоть и увести от уже до предела зашуганной женщины.

Норг резко отдернул локоть.

– А ты меня не успокаивай, не надо! Вот бесит она меня, понимаешь, бесит! Харя, как у плаксуньи, а зад больше, чем у ворла, отожрала, и натурой такая же тупая!

– Остынь, остынь, – похлопал Нушик Норга по спине. – Была бы такой дурой, Лаки давно бы другую нашел, но раз она еще тут, значит, чего-то да умеет.

– Жрать за четверых она умеет, – уже более спокойно рыкнул Норг.

Гриня рассмеялся.

– Не боись, твоего не сожрет, – сказал он и, все так же посмеиваясь, развернулся к служанке. – Ну, рассказывай, чего это тебя так напугало, что ты даже уговоренный стук забыла.

– Демоны! Демоны, господин, – ответила бледная, заплаканная женщина. – Вся улица о том говорит, что демон из Пустоши явился и банду Выпивохи убил. Всех четверых, представляете. Сразу гоп, и нету.

– Прямо-таки, гоп? – не веря ее словам, с ироничной улыбкой на лице спросил Гриня.

– Ага. Говорят, демон тот в обличье ребенка явился, в куски всех изрезал и души позабирал в Преисподню глотову.

Витя скривил лицо, подкатив глаза к потолку и вздохнув, изрек:

– Очередные трущобные байки. Сколько их было и сколько еще будет. Одни сявки порезали других и пустили страшилку про демона, – хихикнул. – Видать, снова дележка кормовой территории у мелких ворюг.

Гриня скосил глаза в сторону Калина и задумчиво почесал подбородок, но промолчал…

* * *

Сборы прошли суматошно и нервно. Те проводники, на которых рассчитывал Лаки, наотрез отказались от сделки, единственный кто знал путь и очень просился вступить в бойцовский клуб – Гобла. Этого прохиндея, как назвал его старик, ребята знали давно, он не первый год уже просится к ним, но Лаки каждый раз отказывал. Парень промышлял мелкими махинациями и карточной игрой, к тому же прославился как дебошир, гуляка и повеса местного пошиба. Обдумав все за и против, на этот раз Лаки взял его в группу, но строго предупредил, что, если хоть одна проблема, они тут же расстаются. Никаких игр на деньги он не потерпит, а тем более, обман среди своих. Гобла обладал исключительной зрительной памятью и, пройдя несколько раз через перешеек, запомнил все приметы и особенности пути. Нушик договорился с хозяином лодки о ночной переправе, заплатив тому тройную цену – из города уходили тайно, через черный ход, боялись «хвоста». Нагрузив увесистые баулы себе на плечи, глубоко после полуночи двинулись в путь, оставив в доме с облегчением выдохнувшую Силану в компании Крона и Витьки-свистуна. Мрякула Калин забрал с собой, смастерив для него переноску – нечто вроде люльки, прикрепив ее ремешками к своей груди. Для деда тоже смастерили переноску-рюкзак с сидением, лямки которого Нушик накидывал на плечи и таким образом нес Лаки. Получалось так, что старик двигался затылком вперед, от чего постоянно ворчал. Недовольство его распространялось на всех. Не так идешь. Не так носом шмырганул. Тише кашляй. Ты не бряцай… Доставалось всем и по полной. Из города еще не вышли, а путешествие уже обещало быть «веселым».