Глава 12
Калин никогда вживую не видел всполохов северного сияния и, заприметив в вечернем небе нечто подобное, залюбовался. Разноцветные волны мягко перетекали одна в другую, играя радужными разводами, закручивались в спираль и снова выворачивались в замысловатые узоры. Мрякул, до этого спокойно лежавший на коленях мальчика, согревая продрогшего ребенка своим телом, приподнял голову и принялся водить из стороны в сторону своими богатыми «локаторами» и принюхиваться, всем своим видом показывая, что он обеспокоен и нервничает.
– Кр-р-а! Кр-р-а! – разорался и пернатый спутник, вспорхнув с ветки, где он до этого самозабвенно чистил перья, сделал два круга над стоянкой и улетел в неведомые болотные просторы.
Мрякул чихнул, мотнув головой, и потер лапой нос, снова чихнул. Прижал уши к сложенным на спине крыльям и жалобно посмотрел на Калина.
– Мрук.
– Уф… что-то мне все это не нравится, – задумчиво произнес Калин, уже с опаской поглядывая на блистательное небо.
– Кра-а! Кра-а! – пронзительно раздалось над головой мальчишки вдруг.
– Хм, а мы с Полканом думали, что ты слинял.
– Крр-а! – птица, заложив еще один круг, полетела в восточном направлении. – Кра-а! – призывно раздалось издалека.
Проведя в компании с вороном чуть больше двух суток, мальчик настроил волну понимания, как с мрякулом и Мурайкой. Мыслеобразами, как с «буренкой», перекидываться не получалось, но чувства Полкаши и ворона он воспринимал отлично. Вот сейчас птица его звала за собой и сильно нервничала. Мальчик торопливо засовывал все вещи в мешок – судя по всему, ночевать они будут точно не здесь. Поведение обоих друзей мальчишку сильно насторожило. Мрякул заполошно метался по островку, хлопая крыльями от нетерпения, намереваясь не бежать, как он передвигался почти всю дорогу, а лететь, и лететь отсюда немедленно. Закинув мешок за плечи, Калин побежал, прихватив и бабкин посох. Старуха специально оставила его мальчику, в подарок, и подарок такой дорогого стоил: до Калина это дошло, лишь когда он, оступившись, по пояс ушел в топь. Не будь в руках этого посоха – на том бы его путь и закончился. Очень удобная, многофункциональная и удивительно легкая палка оказалась чрезвычайно крепкой и прямо-таки незаменимой в заковыристой дороге.
«И как же теперь бедная Взора доковыляет до деревни без своей чудо клюки?» – подумал мальчик, когда уже на привале после несчастного случая и счастливого спасения анализировал произошедшее.
Бежать с тяжелым мешком, больно бьющим острым краем котелка и другими походными принадлежностями в поясницу, по ребрам и по позвоночнику, да еще и держать посох не в одной руке, на манер копья, как удобнее всего, а горизонтально, строго посередине прижав его обеими руками к груди, было крайне нелегко. Под ногами болотистая почва почти каждый раз проминалась и чавкала, выпуская черную воду, но, все же, удерживала бегущего мальчишку. Ощущение было таким, что наступаешь на очень мягкий, упругий ковер, лежащий в широченной луже. Идти по такой «живой» почве невероятно тяжело – мышцы напрягаются вдвойне, а еще очень страшно: вдруг «ковер» прорвется и… Вода-то ледяная-ледяная – Калин уже узнал это на собственном опыте. Да.
– Кра-а-а! – ворон, потерявшийся из виду, возвращался назад.
Мрякул, поначалу пролетев чуть вперед, приземлился и, дождавшись Калина, предпочел бежать снова рядом, а не лететь. Слишком быстро он летал, стремительно закладывая очень крутые виражи и смену траектории, в точности так, как летучие мыши. И даже не в меру отъев себе бока на домашних харчах, он продолжал успешно маневрировать в воздухе.
Мальчик перешел на шаг. Что бы ни произошло, но бежать он больше был не в силах. Казалось, сам черт подымись сейчас из трясины, Калина бы даже это не заставило превозмочь усталость и прибавить скорость. Идти тоже скоро сил не останется – Калин часто останавливался, чтобы перевести дыхание. Ноги гудели, икры горели огнем. Вдруг неожиданно за спиной ярко полыхнуло и загрохотало так, будто на пьяной пирушке один из Богов упал с лавки и потянул за собой со стола скатерть со всем убранством и закусью.
От такого грохота мальчишка враз присел, вжав голову в плечи, прикрывшись руками, а мрякул взвизгнул, как та девица, завидевшая мышь, и, споткнувшись, закувыркался вперед футбольным мячом.
И откуда взялось второе дыхание? Калин припустил вперед, обгоняя прихрамывающего Полкашу. В спину жестко били порывы ветра, с каждым разом набирая силу. Заметив боковым зрением, что котомышь снова закувыркался, мальчик подхватил его под брюхо и поддал скорости. Маячившее на горизонте пятно увеличилось, стали отчетливо видны очертания удивительного для этих мест большого, сухого дерева, вырванного из земли вместе с корневищем и надломленного с одной стороны. Оно лежало, темнея полой сердцевиной, и походило на огромную, зубастую пасть чудовища. Получив от бушующей природы очередной увесистый пинок, Калин буквально рыбкой влетел в разлом и чуть насмерть не придавил мрякула, ударившись о стенку. Немного придя в себя, осмотрелся, насколько позволяло зрение в полумраке.
– Не знаю, чей дом мы заняли, Полкаша, но, надеюсь, хозяин не вернется, пока у него гости кашеварят. А где птица?
– Мрук?
Калин отчетливо чувствовал ментальный страх и даже панику, исходившие от невидимой птицы. Пришлось снова вылезать из укрытия.
С трудом выбравшись из этого логова, на четвереньках, вплотную прижавшись к стволу, мальчик шустро пополз вдоль комля, чтобы осмотреться и с другой стороны. Были у него подозрения, что птицу просто унесло шквальными порывами.
Так оно и оказалось. Ворон давно мог бы укрыться от непогоды, но его беспокоило, что человек собьется с верного пути, и он уже два раза возвращался, показывая перелетами дорогу. В итоге не поспел совсем малость. Уже держал курс на посадку, когда его вдруг подхватил резкий порыв ветра и, пронеся над вожделенным укрытием, потянул прочь. Насилу развернувшись против ветра, он старательно замахал крыльями, стремясь вперед, к поваленному дереву, но оно стремительно уменьшалось. Тогда, заложив крутой вираж, ворон опустился на землю и, поплотнее сложив крылья, прижав к телу, чтобы не парусило, вприпрыжку двинулся пешком, нагибая голову и уберегая глаза от летевшего навстречу мусора. Над головой гремело и сверкало. Неподалеку молния ударила в одиноко стоявшую высокую сушину, великая дрожь прокатилась по почве, отдалась в лапы. Сухое дерево ярко вспыхнуло свечой, и тут хлынул дождь. Плотный ливень, как из ведра. Спасительное укрытие было близко, но намокшие перья отяжелели, а все силы ушли на полет и борьбу со стихией, вода давила к земле. Идти дальше под водяным потоком с неба и против ветра возможности уже не было, и ворон лег, но продолжал двигаться к цели, переползая по «ковру».
Кое-как перебравшись на другую сторону, Калин, сильно беспокоясь о судьбе птицы, внимательно осмотрелся. Ворон, раскинув крылья, в буквальном смысле полз, с трудом перетаскивая вперед то одно крыло, то другое, подтягивая по сантиметру свое тело. Ветер завывал и ревел оглушительно, грозя начисто вымести землю ото всего, что плохо держалось. Ничего подобного Калин никогда не видел, и то, что прежде он считал ураганом, теперь же, по сравнению с этим природным безумием, ему показалось просто легкой непогодой. Летевший по воздуху мусор: вырванные с корнем чахлые деревца, обломанные ветки – кувыркаясь, летел на восток, иногда больно попадая и в мальчика. Одна коряга чуть не прибила ворона, упав, практически, на него. Калин, одной рукой держась за ветвь, другой торопливо сдернул с пояса «хитрый ремень». По сути, это была практически бельевая веревка длиной метров пять с крюками на концах, но достаточно прочная для того, чтобы выдержать усилие в шестьдесят килограмм. Это проверено лично мальчиком при тестировании совсем недавно. Он плел ее вместе с Лютом…
После того, как Арман, друг его приемного отца и член их отряда из той, прошлой жизни, был загнан мутантом в ловушку на карнизе многоэтажки и едва там не погиб, не имея возможности выбраться без посторонней помощи, Леший, командир отряда, придумал и обязал всех ребят своей команды постоянно носить эти пояса. Многим вот такая веревка спасла жизнь, и даже не раз. Вот и сейчас, накинув один конец себе на пояс, а другой – закрепив на толстой ветке, Калин натянул рукава вязаного свитера на ладони, чтобы не порезать их, и отправился спасать друга. Огромных усилий стоило стравить себя по ветру, а уж против ветра, да еще и с вороном за пазухой, постоянно уворачиваясь и защищаясь от летящего природного шлака, хватая ртом воздух вместе с грязной болотной водой, приправленной тиной, и вовсе сравнимо с подвигом Геракла. Было не понять, то дождь летит или болотная жижа. Наверное, все вместе. Еле живой Калин вполз в логово. Руки, на которые он опирался, сильно дрожали, сильнее, чем все остальное тело. Мальчик тихонько прилег набок, поджал ноги и попытался дыханием отогреть хотя бы ладони. Колотить начало еще сильнее. Его трясло так, что казалось, он подпрыгивал, отрываясь от земли. Птица, засунутая под свитер, пошевелилась, но так там и осталась по неизвестной причине. Калин же достать ворона не мог чисто физически – руки не слушались совершенно. Так они и лежали, мокрые, продрогшие и еле живые.
А ветер все выл, радуясь неестественно частым и мощным раскатам грома. Земля то и дело вздрагивала, словно от ударов плетью. Чужаки оказались тут лишними…
* * *
Пробудившись ото сна, Калин почувствовал тепло на своих груди и спине. И запах. Очень неприятный такой запах, тошнотворный. Полумрак, узкое пространство, ощупал руками стены и потолок, не поднимаясь, с места – «шершавое все, где это я?»
– Полкан?
– Мрук-мрук, – радостно послышалось из-за спины, в самое ухо мальчика.
Под свитером тут же активно зашевелилась птица, царапая острыми коготками живот.
– Жив, разбойник! – тут же все вспомнив, обрадовался мальчишка, доставая «помятую» птицу из-под своей уже высохшей одежды.
– О! Вот и имя тебе хорошее: Разбой, Разя. А что, был у меня друг один, мутант, правда, но это неважно, главное, он другом был замечательным и даже человеком, человечнее некоторых, но не будем о плохом. Как тебе имя, нравится?
Ворон никак не отреагировал на слова мальчика, только едва «обретя свободу», распушил перья, принимая форму шарика и встрепенувшись несколько раз, принялся приводить их в порядок, усердно работая клювом.
Выглянув наружу, Калин тут же вернулся назад.
– Как гласит народная примета, если на улице птицы летают жопами вперед, значит, там – сильный ветер. Так что, ребята, погода сегодня нелетная, зимуем тут.
– Мрук, – котомышь уже сидел на мешке с едой и многозначительно глядел на мальчика.
Погода его, вроде как, и вовсе не волновала – желудок сейчас был важнее каких-то там полетов и разных кульбитов.
– Что, ушастый, оголодал? Ну, давай посмотрим, чего у нас там можно без огня пожевать, хотя, вам с Разей сырое даже вкуснее.
Мрякул покосился на птицу, занятую личной гигиеной, но промолчал, ни рычания, ни шипения не произведя.
Калин усмехнулся.
– Ну, вот, так, глядишь, и подружитесь. Разбойник – не еда, Разбойник – друг, – и вновь вспомнив свою прошлую жизнь и рассказы Дока у костра, слегка загрустил.
Комок сдавил горло, и мальчик достал бурдюк с водой. Колыхнул.
– Хм, меньше половины, это плохо, будем экономить. С припасами тоже у нас более, чем скромно, так что придется обойтись легким перекусом и надеяться, что этот кошмар не продлится слишком долго, иначе… – Калин тяжело, совсем не по-детски вздохнул. – Все будет хорошо, – грустно улыбнувшись, он подмигнул мрякулу. – Не переживай.
* * *
Мрякул кусал мальчика за нос, за ухо, тянул за рубаху, тихонько мрукая, и всячески пытался не только разбудить, но и поднять ребенка. Непогода все еще продолжала бушевать, и было неясно: утро уже или все еще глубокая ночь. Полумрак то и дело озарялся вспышками частых молний, яростные порывы ветра швырялись проливным дождем, капли которого иногда летели строго горизонтально и даже исподнизу вверх. И показалось, где-то очень далеко, на пределе слышимости прорезался еще один звук, и от него кровь, теряя градус, густела, медленно превращаясь в лед. У Калина зашевелились на затылке волосы…
* * *
Поваленному дереву удалось в расцвете достичь своих размеров благодаря тому, что находилось оно на возвышенности, открытой со всех сторон. Бугром торчащий остров не вписывался в общий болотный ландшафт и казался чужеродным в этом безбрежном месте. Когда-то очень давно, более двух тысяч лет назад, на месте этих болот стоял город, не мегаполис, но обычный, с населением не более трехсот тысяч человек. Располагались в нем и небоскребы, правда, не богато, раз-два и обчелся. Город однажды полностью затопило, со временем воды зацвели, загустели, на века зафиксировав здания и все остальные предметы в своих объятиях, а все, что осталось торчать над тихой водной поверхностью, постепенно обросло дикоросами, затянулось и превратилось вот в такие острова. Этот теперь сильнее других возвышался над всеми, ранее встреченными Калином в пути, да и вообще во всей округе, демонстрируя величественность своего положения. Наслоений почвы и площади острова вполне хватило для того, чтобы взрастить такой огромный дуб. Но время берет свое, и ничто в этом мире не живет вечно, упал вот и он, но дал жизнь молодой поросли. Возможно, одному из этих деревьев повезет, и оно достигнет таких же исполинских размеров или даже больших.
Мальчик вылез из укрытия, устроенного в дупле огромного дуба, и огляделся. Тревога давила душу, но бежать отсюда пока не было ни малейшей возможности: вода, кругом одна вода простиралась, насколько хватало обзора, скрывая под собой всю шаткую почву…
– Блин, сейчас бы батькина лодка ох как пригодилась, – говорил он себе под нос, напряженно всматриваясь в даль, обложенную клубящейся неизвестностью.
Неведомое существо снова взревело. Теперь не оставалось уже никаких сомнений – рядом кто-то есть, и этот кто-то довольно крупный.
Звучно сглотнув ком в горле, мальчик прошептал как бы заклинание:
– Надеюсь, ты не умеешь плавать, зверюга.
* * *
Когда-то давно они назывались лосями. Эволюция изменила в них не так уж и много, оставив вполне узнаваемыми. Самую большую метаморфозу претерпели морда, пасть и грудь зверя, ставшая клинообразной, как таран. Попутно приобретя всеядность, животное теперь было оснащено измененными зубами и сознанием, копыта стали другой формы, еще более удобной для передвижения в топких болотах, рога поменяли конфигурацию, сделались гораздо опаснее, став грозным оружием, а вот рост некогда крупного украшения лесов уменьшился. Теперь животное весило не более ста килограммов и ростом дотягивало едва ли до двух метров. Самки-лосихи были и того мельче, но зато обзавелись крутыми рогами и нравом.
Молодого неопытного самца-двухлетку непогода застала в самом неподходящем месте – в коварных болотах. Был бы зверь старше, знал бы, что, завидев накануне кровавый закат, необходимо срочно искать укрытие, но лосенок еще слишком молод, чтобы обращать внимание на багровые всполохи в вечернем небе, и теперь несся со всех ног к спасительной суше. Кода ветер усилился настолько, что уже не было сил сопротивляться, животное залегло на первом попавшемся островке, так и не добравшись до «материка», но воды вокруг стремительно поднимались. Маленький кусочек суши быстро затопило. Не оставив зверю выбора, природа заставила его среди ночи отправиться вплавь в поисках надежного, безопасного места. Непогода разбушевалась не на шутку, плыть было сложно, мешал злой ураганный ветер, силы стремительно истощались, и голодное брюхо, не видевшее уже третий день ничего, кроме сухой травы, тому способствовало. Лось барахтался всеми копытами, все чаще и чаще ныряя с головой, хлебая при этом вонючую жижу. Сил совсем не осталось, и, почуяв верную смерть, он взревел. Мимо проплывала внушительных размеров коряга. Животное тут же постаралось на нее влезть. После нескольких безрезультатных попыток сообразив, что это невозможно, лосенок, зацепившись кое-как копытами, повис, полностью отдавшись на волю судьбы. Канонады над огромным болотом бушевали одна громче другой – Боги, верно, устроили местный рок-фестиваль со светомузыкой и огненным шоу в сопровождении немыслимых децибел драйва. Молнии били в затопленное, безбрежное болото, поднимали в воздух столбы воды с торфом, вздымая их как при форменном взрыве. Какое-то время в месте попадания огненной стрелы вода еще бурлила, выпуская клубы пара. Оказаться живности в этот момент даже рядом означало если не погибнуть от мощного разряда, то свариться заживо.
Молодой лось снова взревел, но его зычный, оперный голос казался ничтожно тихим и даже жалким по сравнению с природной какофонией звуков. При очередной вспышке разряда он заметил вдали темное очертание явно спасительной суши. Не раздумывая, лось оттолкнулся от верной коряги и активно заработал копытами, продвигаясь в сторону острова.
* * *
Что подтолкнуло Калина выйти под порывистый ветер с проливным дождем? Дурные предчувствия? Ноющая тревога, тихонько грызущая душу? Или поведение друзей? Вероятно, все вместе, иначе он ни за что бы не полез снова мокнуть и ловить лбом незнакомый летящий предмет. А молнии-то как били? По их острову за трое суток уже раз пять шарахнуло, и слава Богам, что все – мимо старого дуба, но однажды почти попало. Под стрелу подвернулось промокшее молодое деревце, которое не захотело заниматься ярким пламенем.
Прикрывая голову и лицо руками, сильно щурясь, Калин, отслеживая каждую вспышку молнии, настороженно осматривал окрестности. Тревога не давала покоя, давила на душу еще сильнее, чем час назад.
«Может, зря я себя накручиваю, а живность нервничает, глядя на меня, чувствуют же все?» – подумал Калин, не заметив снова ничего опасного сверх того, что уже давно творилось вокруг.
«Идиот, только зря вымок. Вот сушись теперь, придурок», – ругал себя мысленно мальчишка, уже подходя к разлому дубового ствола, как вдруг периферическим зрением заметил нечто быстро летящее в его сторону.
«Ветвистое, здоровенное бревно?» – мелькнула стремительная мысль в голове, а тело на рефлексах уже уходило от столкновения. Отпрыгнув в сторону, еще в полете Калин почувствовал сильный удар, и ногу обожгла жуткая боль. Приземлившись, он уже знал, что точечного столкновения с летящим предметом избежать не удалось – он ранен.
Во тьме сквозь звуки непогоды мальчик отчетливо расслышал мощный топот и хриплое, надрывное дыхание.
Здоровенное, ветвистое бревно, грозно фыркнуло и встало в угрожающую позу, роя копытом почву. Ветви опустились к земле, и мальчик понял, что сейчас его атакуют, насадив на эти штуки, как шашлык на шампуры. Нож уже в руке. Но куда бить? В кого? Тело напавшего животного во тьме не разглядеть, а молнии, как назло, взяли кратковременную передышку. Видимо, пиротехника у Богов закончилась, перезаряжают небесные трубы с петардами. Темная вода, приправленная болотным мусором, порциями больно лупила по лицу, но мальчишка сейчас не обращал на это внимания, все его тело превратилось в один сплошной комок напряженных нервов, готовое выстрелить собой, как из пращи. Неведомое существо устремилось в атаку, норовя поддеть жертву своими рогами, оно неслось вперед, пыхтя паровозом с низко опущенной головой. Всего три прыжка их отделяло друг от друга. Три лосиных прыжка. Раз… два… и на третий, зайдя рогами исподнизу, лось резко махнул головой вверх и в сторону, поддевая свою добычу, но вместо того, чтобы ощутить, как его рога с хрустом привычно входят в плоть, он почувствовал дикую боль в брюшине.
Как мальчишка умудрился поднырнуть под острыми рогами зверя, вонзить в брюхо лезвие, он и сам ни за что бы не ответил – сработал инстинкт выживания и вбитая выучка. Видимо, жить хотелось очень-очень, и иногда, чтобы не быть съеденным, нужно самому прыгнуть в пасть и сразить противника изнутри, если получится, конечно. Он слышал подобные рассказы от своих наставников, говорят, что однажды один рейдер таким образом убил матерого мутанта, переродившегося из крокодила в жуткое чудовище. Возможно, потом скажут, что какой-то полутораметровый лось – это вам не крокодил-переросток, но эти люди явно не знают, что даже медведи стараются обходить лося стороной, опасаясь его гнева. А если учесть, что это травоядное стало универсальным хищником, то и Ниагарский крокодил, возможно, задумается, а стоит ли будить лихо?
Не видя тела противника, но помня по собственному опыту, что оно вполне может оказаться бронированным, Калин предположил, что наименее защищенной частью должно быть брюхо. Клинок, почуяв близкую добычу, страстно желая крови, хотя бы такой, очнулся ото сна, ведя руку хозяина.
Калин, скользя спиной по мокрой земле, вонзил клинок в пролетающее над ним тело, а инерция зверского прыжка доделала начатое – горячие внутренности плюхнулись на мальчишку, закрывая доступ к воздуху, а лось, еще не сообразив, что уже мертв, но ощутив боль, яростно взбрыкнул, что-то пиная, копыта дрогнули разом, и он оступился. Зверь стоял на коленях, уперев рога в землю, и пьяно шатался, неловко переступая задними копытами, которые наступали на собственные внутренности и разъезжались в стороны. Животное хрипло мычало, до последнего мгновенья не желая умирать, оно пыталось еще поднять голову, но, сделав пару приставных шагов в сторону, завалилось, захрипело. Из пасти на землю струйкой потекла кровь…
Боги словно ожидали эту жертву, сразу прекратив бурю. Ветер стих, моросил лишь легкий дождик, смывая с лица распластанного ребенка темную кровь и мерзкую жижу. Бурая лужа расползалась вокруг двух тел – мальчика и лося…
* * *
Очнулся Калин от заливистого щебета птиц и припекающего полуденного солнца. Губы слиплись коркой, сильно хотелось пить, но стоило шевельнуться, как нестерпимая боль обожгла все тело. Мальчик мучительно застонал сквозь зубы, из уголка глаза выкатилась крупная слезинка и побежала вниз, к уху, оставляя влажный след на залитом кровью лице. Мокрый нос мрякула тут же ткнулся в щеку мальчишки, и кожа на лице ощутила прикосновение шершавого языка. Животное вылизывало лицо ребенка, тихонько поскуливая и мурча, как трактор.
«Полкаша… – подумал мальчик, не открывая глаз. – Привет, дружище», – но сказать что-либо сил не хватало, да и боль терзала все тело просто невыносимая.
Калин проговорил в своих мыслях: – «Лучше бы я не просыпался. Пить…»
Мрякул прекратил вылизывать ребенка, удрал неизвестно куда. Но спустя пару минут он вернулся, глухо, словно с закрытым ртом, мрукая и натужно пыхтя. Калин все же рискнул открыть глаза, опасаясь, что даже от этого движения стоигольная боль снова ужалит.
Оказывается, сообразительный зверек притащил баклажку с остатками воды и сейчас, прижав ее лапами к земле, зубами пытался вынуть пробку. Губы мальчика чуть дернулись в улыбке. От радости предвкушения глотка воды в иссохшем горле душа возликовала.
Мрякул принес воду, вынул из сосуда пробку, но напоить мальчика он не смог. Калину все же пришлось шевелиться самому, и эти намеченные движения едва не стоили ему потери сознания.
Извечная плата: чтобы что-то получить, нужно чем-то расплатиться. Ничто не бывает само по себе… Сегодня вот боль в обмен на единственный глоток воды…
Жажда чуть притупилась, боль – тоже. Мальчик лежал на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны, и смотрел в чистое небо. И только сейчас, заметив пролетевшую мимо мелкую пичугу, мальчик вспомнил про ворона, но нигде поблизости птицы он не ощутил.
«Улетел, наверно, – подумалось ему, – жаль… Надеюсь, еще увидимся. Вот только боль чуть уймется, и надо глянуть, что там с этим, который напал на меня. Черт, кто же это был? Я убил его? Ну, если я до сих пор жив, значит, он мертв. А может, ранен, как и я, и тоже ждет, когда станет полегче, чтобы добраться до меня для дальнейшей разборки?» – эти страшные мысли заставили мальчишку, сжав зубы, шевелиться.
Нужно было срочно убедиться в том, что дикий враг действительно сражен и безопасность гарантирована, а иначе, он сильно рискует совсем скоро стать мертвым и съеденным. При мыслях о еде желудок тут же свело, напомнив о том, что поесть совсем бы не помешало.
Калин подтянул руки и ноги, кое-как перевернулся на живот. Он ругал себя последними словами, вспомнив весь бабкин репертуар присказок, он мысленно орал на себя за немощь, за трусость перед приступом боли, за то, что он не может ее превозмочь, эту заклятую боль. Заставлял, несмотря на помутневшее сознание, шевелиться раз за разом, сантиметр за сантиметром двигать руками, пока не достиг цели. А нужно-то было всего лишь развернуться корпусом и посмотреть чуть левее.
Когда это ему удалось, наконец, Калин увидел рогатое животное с широкими копытами, не такое уж и огромное, как показалось ночью. Над тушей кружила мошкара, а по вывалившимся внутренностям скакали маленькие птички, усердно ковыряясь в них лапками, клювиками и иногда конфликтуя между собой за оторванный кусочек.
Подумав: «Мясо надо разделать, пропадет же, блин», Калин потянулся к ножу.
– Хм, – вздернул брови мальчишка, заметив, что нож лежит в траве абсолютно чистый, а вокруг него пятак в несколько дециметров диаметром тоже без следа крови, хотя, дальше ею было изрядно забрызгано. Дождь смыл большую ее часть, но далеко не все, и такая явная разница сильно бросалась в глаза.
* * *
Калин, полулежа, разглядывал черно-фиолетовые синяки на своем торсе. На бедре красовался точно такого же отлива отпечаток копыта. Вещи, пропитанные кровью, пришлось снять, сменные штаны и рубаха имелись в походном комплекте, но надевать их мальчик не торопился, нужно было закончить осмотр, оценить серьезность ранений и принять срочные меры.
– Сапоги жалко, – негромко шипя, говорил он с мрякулом, стягивая вместе края разорванной кожи на голени, – зашить бы. Блин, лишь бы не воспалилось. Подай мох, Мрякул.
Зверек в один прыжок с места подскочил к походному мешку и подтянул его ближе к мальчику.
– Угу, спасибо, друг, – поблагодарил Калин своего помощника и, вынув требуемое снадобье, продолжил врачевать себя.
Да, левый сапог пришел в негодность, но он уберег ногу от более серьезного повреждения. Лось задел сапог лишь вскользь, разорвав все голенище до пятки, и только слегка поранил плоть. Главное, сухожилия и мышцы остались целыми, а кожа с мясом затянутся – не беда.
«Стянуть бы еще ребра», – думал он, осматриваясь в поисках чего-нибудь подходящего, но так ничего и не нашел. Небольшой рулон ткани, взятый из дома в качестве бинта, мальчик использовал на перевязку ноги. А ребра ныли сильно, особенно при вдохе, отдавали острой болью в боку. Правое бедро, на которое пришелся самый мощный удар копыта, дергало пульсирующей болью, почернело, опухло сильно, и было очень горячим. Оно-то и беспокоило мальчика больше всего. Разбитая губа, царапина от щеки до уха были маленьким бонусом, не стоившим даже внимания. Очень повезло, что лосенок не треснул копытом по голове – хоть без сотрясения мозга обошлось и на том спасибо.
На островке прошло четыре дня.
Несмотря на серьезные ранения, из туши лося удалось вырезать достаточно мяса и даже подкоптить его, чтобы продлить срок хранения. Воду Калин брал из болота, кипятил, процеживал через самодельный фильтр и только после этого пил. Фильтр его научили делать в прошлой жизни. Если нет для процеживания подходящей посуды, то можно просто взять кусок ткани, примерно, двадцать на двадцать сантиметров, на него уложить слоями обычный древесный уголь из костра, песок, мох, снова уголь, песок и мох, собираешь края ткани на горлышке емкости с грязной водой таким образом, чтобы это горлышко упиралось в верхний слой мха. Привязываешь бечевкой «слоеный пирог» к посудине. Получается емкость, перевернутая вниз горлышком, а внизу – мешочек с фильтром, вода проходит сквозь слои и капает уже очищенная. Можно держать все это в руках и ждать, пока вода профильтруется, но лучше придумать, как подвесить эту конструкцию где-либо, потому что процесс довольно долгий и нудный.
Калин придумал способ. Теперь он больше не испытывал нехватки ни в питьевой воде, ни в еде. Проблема была совсем в другом: рваная рана на ноге воспалилась, и мальчика начало лихорадить. К обеду пятого дня Калин впал в беспамятство от очень высокого жара во всем организме. Он лежал на подстилке внутри старого дуба, и лицо его, сплошь покрытое испариной, искажалось от кошмарных видений в подсознании и грызущей боли в бедре, а с сухих губ срывались сбивчивые, не всегда понятные слова. Мрякул чувствовал, что другу очень плохо, суетился, но ничем не мог помочь. Единственное, что было в его силах, это сторожить еду. Этим он и занимался, лежа на краю разлома ствола так, чтобы быть поближе к Калину, но и запас мяса не упускать из виду. От пронырливых наглых пичуг еду закрыли ветками с листвой, но вдруг на их временную территорию пожалует кто-то крупнее этих шустрых птичек, и тогда он, Полкан, вступит в бой, защищая еду, а главное, своего любимого двунога.
– Кр-ра-а!