Глава 11

С юга и востока высились скалистые горы, с западной стороны – тайга, а посреди этих скал и лесов раскинулась огромная территория непроходимых туманных болот; туда-то путники и направлялись.

Первый день по лесу идти было привычно вполне – места-то знакомые, но дальше суточного перехода Калин ни с отцом, ни со Степаном не ходил, а вот старая ковыляла неторопливо, но целеустремленно по давно известной тропе. К вечеру второго дня путешественники вышли к одинокому скалистому камню, сплошь поросшему ярко-зеленым и голубым мхом с крохотными белыми и желтыми цветочками. Заприметив издалека это растение, бабка алчно оскалилась, причмокнув почти беззубым ртом, слюну, видимо, подбирая, и заметно прибавила ходу, радостно кряхтя и покрякивая при каждом шаге. Интуиция подсказывала мальчику, что мох этот совсем не простой, не зря же старая так припустила к нему, чуть ли не вприпрыжку. Не секрет, что бабка славилась на всю округу любительницей галлюциногенов, потому Калин предположил, что «паслась» старушка на подобном камне не впервые.

– Ты, дитятко, передохни пока, мне тут травок лечебных трохи подсобрать надобно. Аккурат в цветение попали, вот удача-то какая, – бормотала она, проворно работая костлявыми, кривыми пальцами, а лицо при этом прямо-таки светилось от радости. – Ты посиди пока, подыши вволю, я тут быстро управлюсь.

Калин одарил старушку взглядом бывалого скептика, криво ухмыльнувшись, и побрел прогуляться вокруг этого куска скалы.

С восточной стороны у каменюки он обнаружил следы небольших копыт, ведущие к кустарнику с красными, на вид сочными, ягодами.

– Что, хрюшка, ягодку кушать сюда ходишь? – вслух подумал Калин и ближе подошел к кустарнику, чтобы рассмотреть его внимательнее и самому поживиться так удачно найденным десертом.

Под ногой громко хрустнула веточка. В кустах хрюкнуло, и полуметровый живой снаряд, визжа, торпедой ломанулся в сторону леса, чуть не сбив мальчишку с ног. Калин еле успел в один прыжок отскочить в сторону. Нервно выдохнул, смахивая тыльной стороной ладони мгновенно выступившую холодную испарину со лба, и тут подлетела не на шутку перепуганная бабка.

– Ты чего наделал-то, злыдня!? Зачем ты сюда полез, ирод проклятый!? Ох! Что ж делать-то теперя? – причитала старая, с ужасом озираясь вокруг. – Ай-я-яй! Ох, бяда, бяда…

Калин быстро сообразил, что это была явно не взрослая особь представителей кабаньего рода, и сейчас это нечаянно напуганное дите позовет маму или папу, а может, и все семейство – хрюшки-то существа стайные.

«Блин, бежать по лесу, да еще и с хромоногой старухой, бессмысленно», – подумал Калин, потому трусцой припустил вокруг обросшего камня, выискивая более удобное место для подъема наверх.

Влезли с грехом пополам.

Сам-то он быстро вскарабкался, а вот бабку еле затянул. Взора кряхтела, скрипела, охала и нецензурно бранилась. Мальчик в своей насыщенной опасными приключениями жизни слышал многое, но так лихо отпускать матерные эпитеты даже бывалым рейдерам не удавалось. Калин старательно тянул бабульку за клюку все выше и выше, мало ли какая прыгучесть и рост у этих кабанчиков вдруг определятся, а сам прилежно наматывал на ус услышанное. В жизни все может пригодиться, и даже такая вербальная наука полезна, если применить ее по уму.

Родитель пожаловал, не утрудив обидчиков родного чада долгими ожиданиями, оповестив свое приближение громким треском ломающихся веток и валежин. Заслышав стремительное приближение зверя, бабка охнула, с проворством макаки вскарабкалась выше Калина, на самый дальний выступ и, несмотря на остроту ребер, вцепилась в него мертвой хваткой всеми конечностями, задрав предварительно длинную юбку выше колен, чтобы не мешалась при движениях.

Посмотрев на бабульку с восхищением, Калин эпично изрек:

– Взора, теперь я буду называть тебя Джек Воробей! – и, усмехнувшись, добавил: – Нет, капитан Джек Воробей! – сам же и рассмеялся своей шутке.

Бабка открыла уже рот, чтобы в ответ выдать очередную словесную загогулину, как из глубины леса стремглав вылетело нечто страшно массивное и очень сердитое.

О том, что это представитель «отряда свинорылых», говорила лишь морда и характерное для этих животных усердное хрюканье, как, впрочем, и гон.

Трехметровая в длину туша, упакованная в шкуру с иглами, возвышалась над землей метра на полтора. Морду, всю в шипастых наростах, украшал бурый пятак не меньше блюдца размером, из пасти торчали загнутые вверх резцы длиной с руку Калина. Желтые свирепые зенки и костяной гребень по позвонкам зверя дополняли жуткую картину.

С налипшими на шкуре обломками веток и листьями хищник яростно уставился маленькими, злыми глазками на людей и, злобно хрюкнув, бросился к камню.

Эволюция сделала этих животных гораздо опаснее и сильнее прежних, но, к счастью, не умнее. Кабан с разгону треснулся лбом о камень и, забуксовав задними копытами, попытался сдвинуть препятствие с места, а после он принялся бегать вокруг, грозно хрюкая и подрывая землю у подножия скалистой глыбы. Калин наблюдал сверху эти скачки спокойно, чувствуя себя в безопасности, чего нельзя было сказать о Взоре. У старой женщины, видимо, истощились силы, и она отчаянно цеплялась руками, сдирая кожу в кровь, скребла ногами в попытке удержаться, но, все равно, съезжала вниз. На землю и на голову беснующегося зверя посыпались мелкие камешки. Кабан зашевелился еще активнее и, найдя самый пологий край глыбы, попытался вскарабкаться к вожделенной еде.

Вот теперь и Калин занервничал и от души позавидовал Взоре: она-то находилась на полметра выше, чем он. А кабанчик уперто подбирался все ближе и ближе, в раскорячку скользя копытами по голому камню, он все же находил опору и, помогая себе бивнями, покорял очередной отрезок «Эвереста».

Невнятное бурчание Взоры с каждым новым рывком животного становилось все громче и набирало скорость произношения. Теперь Калин отчетливо слышал молитву-скороговорку о спасении и защите от страшного вепря.

«Молитвы Богам – это, конечно, здорово, но надо и что-то делать, ну, хоть что-нибудь», – думал мальчик, уже изрядно нервничая, и, ободрав с камня пласт мха, в бессильном отчаянии швырнул его в животное.

Боги помогли или удачная случайность, но так совпало, что мох ляпнулся на глаз вепрю именно в тот момент, когда тот в очередной раз рванул свое тело вверх, и инстинктивно мотнув головой, зверь врезался бивнем в камень, оступился и… повис.

Визг мгновенно раздался такой пронзительный, что заглушил даже бабкины мольбы. Бивень застрял в расщелине, и кабан, неистово колотя всеми конечностями, надсадно оглушал округу воплями боли и паники, дрыгаясь и пытаясь нащупать опору.

Вдруг глухо хрустнуло, и вепрь как с горки скатился вниз. Грохнувшись задом о землю, перевернулся на спину и закружил волчком, визжа еще громче и богато орошая зеленую траву бурыми брызгами. Кусок его бивня остался торчать в скале, а из места слома под самым пятаком, фонтаном хлестала кровь. Секач кувыркался и оглушительно визжал от боли, а бабка уже во все горло верещала свою молитву. От такой какофонии у мальчика уши свело в трубочку. Совсем скоро хрипели и сипели оба: и бабка, и кабан. Первая – от усталости, а второй от кровопотери. Успокоился первым, а затем и упокоился кабан. Старуха же, перейдя на сиплый шепот заядлого спившегося бомжа, благодарила Богов за спасение и обещала им богатые жертвоприношения, как только доберется до Храма. Дождавшись, когда жестокая агония прекратится, Калин лихо съехал вниз уже с ножом наизготовку, а Взора, упершись в выступы ногами и спиной, попыталась вынуть бивень, дергая его и раскачивая в расщелине.

Калин обошел вокруг бездыханного тела на почтительном расстоянии, подобрал бабкин посох, оброненный в панике, и пару раз тыкнул им в вепря. Реакции ноль – животное сдохло.

Еще раз глянув на бабку, усердно дергающую клык из камня, Калин негромко сказал:

– И сдался он тебе. Да брось, не видишь, что намертво засел.

– Эдакий ты вумный, – заскрипела Взора охрипшим голосом. – «Брось!» Нормальные люди таким сокровищем не разбрасываются. Неужто не знаешь, какова цена ему на торге? Вепрятина сама по себе вообще крайне редкая добыча, и мясо это довольно дорого, зубы и шкура еще дороже, а бивни так и вовсе золотой монете равные! Убить этого зверя очень сложно потому, что кожа прочная да игольчатая. При ударе от них все отскакивает, что от застывшего варева из прыгучей лозы, но есть слабое место у вепря – бивни. Они крепче шкуры, но, если удастся обломить, то зверь изойдет кровью и очень быстро издохнет, потому что жила жизни у них именно в бивнях запрятана, а шкуру ты можешь попортить ему не раз и не два, но не убить, а лишь разозлить еще больше.

Сокровище свое Взора все же выдернула из камня и с охами, ахами и матерной бранью спустилась на землю.

Второй зуб она тоже попыталась сломить: и клюкой своей с размаху колотила, и даже прыгала, взобравшись на бивень с ногами и держась за плечи Калина. Тщетно. Прочная кость поддаваться и не собиралась, а люди потратили свое время впустую. Тогда, раздосадованная, она велела бросить тушу и поскорее убраться подальше, пока не пожаловали на шум родственнички или кто-нибудь еще страшнее. Но Калин просто не смог уйти с пустыми руками, особенно, после бабкиного просвещения о ценности их добычи – жаба не дала. Под заковыристые выражения и угрозы старухи он наскоро расчленил хрюшку и, закрутив в широкие листья, впихнул самые хорошие куски мяса в свой мешок, срезал пару широких полос игольчатой шкуры, а остальное оставил на поживу лесным жителям.

Нагруженный, как ишак, Калин двинулся в путь.

Очень жалко было покидать это место, довольно удобное для ночлега, но оставаться тут действительно стало опасно. Сумерки опускались на лес, близилась ночь, а более или менее годного ночлега им не попадалось. В итоге Калин просто остановился и твердо заявил своей неутомимой спутнице, что идти дальше он не намерен.

– Все, ночуем тут, – сказал он бабке, удивившейся такой наглости ребенка. – Если хочешь идти дальше, иди, а мне дров еще собрать нужно и поесть сготовить. Еще полчаса ходу, и фига с два чего видно станет, а я тебе не сова в потемках лазать и голодным, да без огня ночевать не намерен. Все, привал.

Он скинул тяжелый мешок на землю и устало опустился рядом, растирая натруженные плечи.

Старуха бурчала, но вернулась, сбросила на землю свою походную суму и полезла за бурдюком с водой. Напившись вдоволь, Взора удобно умостилась под деревом, достала курительную трубку, мешочек с травами для курения и, задымив, оперлась спиной о ствол, блаженно зажмурилась, скрываясь в клубах дыма. И вообще, создавалось такое впечатление, что верхняя ее часть попала под перезагрузку, окутавшись сизым туманом, а нижняя подергивалась, скорее всего, от усталости, но Калина передернуло от подобного, навеяв дурные воспоминания о прошлой жизни.

– Тьфу ты, наркоманка старая, – плюнув в сторону, буркнул мальчик себе под нос и отправился собирать сушняк.

* * *

Когда гуляешь в дикой, незнакомой местности, всегда нужно следить за тем, что находится под ногами, ведь существует огромный риск угодить в болотную трясину.

До этого почти ровная, пружинистая почва сначала сменилась на небольшую холмистость и частые, но неглубокие овраги, теперь вот попался этот остроугольный каменюка размером с Мурайкин сарай, и зеленая трава все чаще и чаще пробивалась, иногда, словно ковер, стелясь под ногами. Местами слегка пожелтевшая, местами и вовсе уже сухая, но трава. В их лесу ни подобных скальных глыб, ни островков травы не водилось – очень толстый слой прелой листвы и хвои, но мало-мало солнца. Здесь же деревья были не такие величественные и густые. Чем дальше они продвигались к намеченной цели, тем больше лес мельчал и редел, и когда впервые под ногой влажно чавкнуло, растительность в округе виднелась уже и вовсе скромная, тонкая и какая-то кривая. А горный хребет, видневшийся вдалеке, сильно сужался и уже вполне граничил с лесом. Камней встречалось все больше, как очень огромных, метров по пять-семь в высоту, так и острых, мелких прямо под ногами.

Весь третий день шли по скальному плато и заночевали в расщелине между нагромождениями нескольких громадных глыб. Холод до костей пробирал такой, что по ночам не согревал и костер. Усугубляла настроение еще и старая ведунья со своими видениями после очередного приема взвара из мшистых беленьких и желтеньких цветочков. Калин, в очередной раз поев так удачно доставшейся вепрятины, укладывался на отдых, а Взора, обкурившись и напившись отвара, устраивала дикие танцы и пляски вкруг костра, общаясь с Богами. Но Калину казалось, что она просто пьяная, и ее собеседники известны только ей одной. Очень похоже отплясывал их сторож в детском доме два раза в месяц: в день аванса и в день получки. Мальчик повернулся спиной к своей беснующейся спутнице и попытался уснуть. Ежедневные изнурительные переходы отнимали много сил, и если еще и не спать, то путешествие грозило окончиться летально. Невнимательный, рассеянный, ослабленный путник – это легкая добыча для несчастного случая или зверя. Калину об этом постоянно талдычил Леший – запомнилось. Насильно отключив свое сознание, мальчишка погрузился в липкий полудрем-полубред с калейдоскопом лиц родных и знакомых людей, кровавыми сценами, мутантами и каруселями с детских площадок. Видения всех трех миров перепутались, слепились и перемешались, перетекая из приятных воспоминаний в жуткие и обратно…

Вот он видит, как играет в карты с Умником на щелбаны и нещадно проигрывает. Каждый раз мутант щелкает его по лбу так сильно, что голова отрывается и улетает в кусты, откуда ее без устали притаскивал Борзя и водружал на место. После очередного щелбана, когда вновь отлетела голова все в ту же сторону, из кустов Борзя не появился, а послышалось аппетитное чавканье. Торчащий из-под веток зад мутанта радостно вилял тазом…

Калин почувствовал, как его спину обдало вдруг холодом, и в ужасе открыл глаза, невидяще уставившись в ночную мглу. Костер давно потух, в расщелине царили мрак и холод. Сон мгновенно ушел, но чавканье осталось.

В полуметре от него явно кто-то кого-то ел, и это уже точно был не сон.

Калин затаил дыхание и тихонько потянул из ножен свой кукри, прислушиваясь и ловя каждый звук. Справа от него всхрапнула бабка, чмокнув беззубым ртом, неразборчиво пробурчав, завозилась, закряхтела, переворачиваясь на другой бок.

«Ага, старуха жива и спит, – подумал Калин, – значит, жрут не ее и не она…»

Едок замер, но стоило вернуться тишине, как звуки поглощения пищи тоже вернулись с удвоенной силой. Вдруг недовольно мрукнув, ночной гость с шипением отскочил в сторону.

Все сразу поняв, Калин сделал дурацкую физиономию и тихонько позвал:

– Крыси, крыси… тьфу, блин! Кыси, кыси…

В ответ тоненько прозвучало знакомое и такое родное:

– Мрук-мрук!

Прошелестев крыльями, на грудь мальчика опустилась пушистая зверюшка, сильно пахнущая сырой вепрятиной.

– Ты бы хоть зубы почистил, – улыбнулся Калин, почесывая Мрякула за лопухами-«локаторами».

Зверек счастливо заурчал и принялся топтаться на месте, выписывая круги, прямо как настоящий кот, и каждый раз то тыкаясь своим мокрым носом в лицо мальчика, то задевая его хвостом.

– Пфу-у! – выплюнул Калин хвост, нечаянно попавший ему в рот. – Да не мне, себе почисть, ворюга ненасытный.

Ссадив с себя мрякула, Калин нащупал в кармане кресало и вновь разжег костер.

– Ну, и что ты мне тут натворил? – наигранно сердясь, произнес мальчик, глядя на вытянутое из мешка мясо и сверток вепрячей шкуры с торчащими иглами.

– Ах, вот на кого ты шипел, – усмехнулся мальчишка. – Вот так тебе и надо, нечего по сумкам лазать. Где укололся? А ну, иди, посмотрю.

Не дожидаясь, когда мрякул подойдет, Калин подхватил животное под округлое, тугое пузо и, поднеся ближе к огню, внимательно осмотрел: у носа и под глазом шерсть темнела от выступившей крови.

– Ничего страшного, царапины. Затянутся быстро, – размышлял он вслух. – Вот не будешь больше свой нос совать, куда не попадя. И вообще, чего ты тут делаешь? Ты же должен быть дома.

В ответ мальчик ощутил чувство сильной тоски и беспокойства, а после – азарт погони и радость встречи.

– Ну, ты засранец, котяра. Надо было дома сидеть. Вот что я теперь с тобой делать буду, а? Ну ладно, раз прилетел, тогда сторожи лагерь и мясо, а я спать лягу.

* * *

Утро началось с бабкиных визгов и яростного шипения мрякула: зверек, растопырив крылья и выгнув спину коромыслом, мало того, что шипел, так еще и клацал острыми зубами в попытке испугать противника, и, судя по всему, ему это удавалось. Взора, вереща, размахивала увесистой лесиной, взятой из заготовленного на ночь хвороста, в тщетной попытке если и не пришибить тварь этакую на месте, то хотя бы отпугнуть. Зверь, стоя боком к женщине, но не сводя с нее глаз, лишь нервно подергивал хвостом, всем видом своим показывая презрение к тому, что происходит.

– Полундра, – шепотом произнес Калин, – ко мне, Полкан!

Мрякул резко сложил крылья на спине, юркнул к ногам мальчика и, развернувшись носом к перепуганной старухе, снова зашипел, показывая свой кусательный набор.

– Ничего себе, отозвался! Ну, и быть тебе Полкашей, – улыбнулся мальчик, радуясь, что наконец-то удалось дать мрякулу достойную кличку.

Старушка, приходя в себя и успокаиваясь, подала голос:

– Откуда эта тварь тут взялась? Выкинь ее сейчас же! Выкинь, кому говорю!

Мальчик сел, потянулся и, сладко зевнув, ответил:

– Угу, уже, ток шнурки вот ща поглажу. Не бойся, бабка, не тронет он тебя, это мой мрякул. Из дома прилетел. Ты лучше скажи, сколько нам еще топать? Четвертый день в пути уже. Сколько еще? Может, нет вовсе никакого воина, и лучше вернуться домой?

Старушка с опаской поглядывала на Полкана, который уселся между мешком с мясом и мальчиком, внимательно следил за каждым движением Взоры и, стоило ей только потянутся к еде, тут же вновь встал в боевую позу. Калин хихикнул и, погладив мрякула, сказал бабке, что теперь у припасов есть сторож, и без его разрешения ни один кусочек не пропадет.

Бабка шутки не поняла и вполне серьезно осерчала.

– Ты мне тут еще покомандуй, сопля зеленая! – злобно проскрипела она в ответ, палкой подтягивая к себе мешок с едой. – От-то тебя я еще спрашивать должна, когда мне есть и сколько. А ну, убери его сейчас же отседа, иначе как возьму лозину да как угощу обоих, али посохом вот этим по горбу оглажу, – ворчала она, угрожающе тряся своей палкой в воздухе.

Калин обиженно фыркнул, подхватил мрякула на руки и вышел из укрытия. Бабка все еще продолжала сердито ворчать в спину ребенка бранные слова и угрозы.

Полазав немного по скалистым глыбам, мальчик не нашел ничего достойного внимания или съестного и в конце концов, вернулся к месту стоянки, уселся у входа в расщелину и, опершись спиной о камень, грустно разглядывал унылый пейзаж. Полкаша давно уже вывернулся из рук и улетел по своим мрякулиным делам. А из временного жилища аппетитно потянуло запахами готовящейся еды. Желудок свело от голода, рот наполнился слюной.

– Ну, иди, иди, охальник, не серчаю я более, – раздалось из недр пещеры. – Похлебка стынет. Ток ты зверя своего там оставь, уж больно злобный он у тебя.

Дважды уговаривать мальчика не пришлось. Ноги сами внесли его растущий и очень голодный организм в созданное природой помещение и усадили у ароматно парящей миски.

Подчерпнув в очередной раз густой бульон, заправленный толченой крупой, похожей на привычную по детскому дому сечку, мальчишка дул на ложку и, обжигая губы и язык, нетерпеливо совал ее в рот. Еда исчезала просто на глазах, несмотря на то, что была еще довольно горячей. Бабулька ела медленно и, поглядывая на ребенка, украдкой улыбалась.

– Ты, дитятко, не серчай на старую, я сгоряча за лозину-то взялась. Но вот за мрякулом своим следи, шибко вороваты они. А куды, кстати, этот супостат ушастый подевалси?

Калин с набитым ртом просто пожал плечами – мол, понятия не имею.

– Мы сейчас поедим и отправимся в путь, если зверюга твоя к тому времени не вернется, то пусть не обижается, что похлебки ей не досталось.

Проглотив горячую еду, Калин спросил:

– Долго идти нам еще, Взора? Что там тебе Боги говорят? И говорят ли вообще хоть чего-то?

– Говорят, говорят… – старуха застыла на месте и уставилась в пространство перед собой, не моргая. Вдруг сиплым, загробным голосом прошелестела: – Обретшего вторую жизнь в теле чужом Кардиналы отметят короной. Багряный закат Нового мира откроет дорогу домой…

Калин поперхнулся до слез.

– Чего? – спросил он, наконец, откашлявшись и все еще хватая ртом воздух, кое-как совладав со своим голосом. – О чем это ты?

Бабка встрепенулась, будто ото сна, и удивленно посмотрела на мальчика. Именно сейчас его пробрало понимание того, что он стал свидетелем мистического пророчества Взоры, вещающей голосом одного из Богов. По спине побежали мурашки, и волоски на руках стали дыбом. Есть расхотелось вмиг.

– Ох-хо-хо-о, – старчески заохав, бабка поднялась на ноги, растирая поясницу. – Что-то мне в спину вступило. Не в том я уже возрасте так долго по лесам гулять. Ох, не в том. Так о чем ты там спрашивал, не расслышала я?

* * *

Еще полдня пути, и скалистый ландшафт резко сменился на реденькую лесостепь, а под ногами все чаще и чаще начало хлюпать. Отчетливо потянуло болотными испарениями.

Отыскав на возвышенности сухую площадку для ночлега, да еще и родник неподалеку, Калин уже привычно принялся готовить лагерь. Старая пророчица стояла на краю холма лицом к закату и раскинувшемуся болотному простору, проворно перебирала сухонькими пальцами разноцветные бусины своих четок, раскачивалась, как кривая береза на ветру, монотонно и невнятно бормотала себе под нос молитву. Окончив, она немного помолчала, вглядываясь вдаль, вздохнула в голос и, не поворачиваясь лицом к ребенку, который уже давно все устроил и разводил огонь, заговорила:

– Ну, вот и все, Калин. Дальше мне ходу нет, Боги не дозволяют.

Мальчик удивленно посмотрел на горбатую спину Взоры, позабыв о своем деле.

– Что, все, нагулялись? Домой идем? – спросил он не без доли иронии в голосе.

– Нет, милый, это я иду домой, а твой путь вон туда, – указала она дрожащей рукой, сплошь покрытой пигментными пятнами и морщинами, на багряный полудиск заходящего солнца. – Думала я до конца с тобой пройти, но Боги мне велят возвращаться в деревню. Беда идет, предупредить Веду надобно. Коли не поспею, много народу поляжет. Потому далее тебе самому идти придется. И к зверю своему ты прислушивайся, неспроста его к тебе Боги приладили, явно в помощники.

– Плохие шутки у тебя, Взора. Завела меня в болото и теперь одного тут бросить собираешься. И как мне этого воина искать прикажешь? Эй! Воин! Ау! – не на шутку разозлился и даже обиделся мальчишка.

– Не переживай, найдешь. Только будь осторожен и помни все, что я тебе о болотах рассказывала.

Этот вечер выдался на удивление мирный, без уже привычных споров, ругани и подколок друг друга. Дружно сготовили ужин, дружно ели, говорили. Взора еще раз повторила Калину правила поведения в болотистой местности и «технику безопасности»:

– Если ты наперед знаешь, что тебе придется пробираться через непроходимые места, то обзаведись слегой – это палка такая, крепкая и длинная на пол тела выше тебя, можно и еще длиннее. Палка та – твое спасение и твой проводник. Передвигаясь по болоту, всегда прежде ощупывай ею путь, а только после делай шаг, иначе рискуешь ухнуть в глубину или попасть в трясину. Болото опасно всегда, запомни это, мальчик мой, и никогда не доверяй глазам своим – обманет болото, затянет, засосет. Особенно оно опасно по осени и по весне, когда нечисть вся со сна али перед сном – больно злобная она в это время, пакостная. Самое хорошее для путника время – зима, когда все спят, а кто не спит, того лед не пущает. Но и он не везде прочен, а в некоторых местах так и вовсе не берется за берег. Поговаривают, что там сам Император болотный живет. Досталась тебе на дорогу самая дурная пора – середина осени, потому не зевай. Старайся идти по кочкам, но и их ощупывай, прежде чем ступить – обманом могут оказаться. Ну, а коли, все же, оступишься, то старайся упасть на поверхность плашмя, раскинувшись, как лист, и не вздумай барахтаться – затянет ко дну тут же. Палку держи посередине, и тогда при падении, возможно, она тебе опорой послужит или дотянуться ею да зацепиться сумеешь. Для того с сучками слега хороша.

Взора долго рассказывала Калину про хитрости хождения по болоту и про то, что и кого он там может повстречать, и как следует себя вести при этих встречах. Мальчик после сытного ужина сидел, осоловело глядя на огонь, а после очередного зевка во весь рот прилег, свернувшись калачиком и слушая монотонный бубнеж старухи, заснул…

* * *

И вновь Калина разбудили яростное шипение Полкаши и звуки возни за спиной.

Не открывая глаз, мальчик улыбнулся, обрадовавшись от всей души тому, что Взора все же осталась, но тихая, молчаливая борьба с мрякулом показалась Калину странной: не характерно подобное поведение для старой любительницы крепкого словца. Желудок свело от дурного предчувствия.

«С кем это он там воюет?» – дубиной стукнула по голове тревожная мысль, и, развернувшись, Калин увидел картину отчаянной битвы.

Его Полкаша храбро сражался со здоровенной черной птицей за съестные припасы. Пернатый ворюга, схватив когтистой лапой за одну лямку походного мешка, тянул его к себе, при этом отбивался крыльями и клацал клювом, стараясь побольнее тюкнуть шипящего мрякула, который за другую лямку тянул мешок с мясом в свою сторону и точно так же лупил птичку своими крылами, уворачиваясь от грозного оружия, пытаясь укусить в ответ.

«Надо прекращать это единоборство», – подумал Калин, подобрав с земли камень, и, замахнувшись на птицу, заорал:

– Кы-ыш-ш-ш!!

В самый последний момент его что-то остановило от броска. Складывалось такое впечатление, что птицу эту он знает. Ворон, заметив подоспевшую упрямому мрякулу подмогу в виде опасного человека с камнем в руке, отпустил свою добычу и, вспорхнув на ветвь, обиженно каркнул.

Калин внимательно посмотрел на птицу, то же самое делал и ворон, выворачивая свою шею то в одну сторону, косясь правым глазом на мальчика, то в другую – разглядывая его уже левым глазом.

– Кр-ра-а! – раскинув черные крылья с сине-фиолетовым отливом, переступил он с лапы на лапу. – Кр-ра-а! – хлопнув своими крылами пару раз, деловито сложил их за спину и почистил клюв об ветку, на которой сидел.

Мрякул, взобравшись лапами на мешок, встал на задние, как суслик, и, оскалившись, зашипел на птицу, тоже грозно хлопая своими кожистыми крылами.

– Тихо, Полкаша, тихо, – усмехнувшись, сказал Калин и уже с улыбкой, хитро щурясь, посмотрел на ворона. – Кажется, я этого любителя мяса знаю. Ну-ка, дай-ка мне кусочек, – и, вынув из ножен свой кукри, отмахнул кус вепрятины размером со свою ладонь и подбросил вверх, в сторону птицы.

Шмат мяса смачно плюхнулся на ветку, повис.

– Кр-ра-а! – ворон хлопнул крыльями и, покосившись на подарок пару секунд, подобрался к нему поближе, недоверчиво клюнул.

Мясо, уже не первой свежести, птичке пришлось по вкусу. Прижав его к ветке лапой, ворон отрывал кусочки, заглатывая их с завидной скоростью. Мрякул, глядя на такое расточительство, незамедлительно напомнил о себе.

– Мрук-мрук! – уже стоял он на всех четырех лапах и, вопросительно глядя на мальчика, подцепив одним когтем край мешка, тянул его на себя, тем самым раскрывая доступ к еде.

– И тебя ща покормлю, и себя тоже не мешало бы, – разговаривал мальчик с животным, уже отрезав тому кус, и раздувая еще тлеющие угли в очаге.

Мрякул с аппетитом уплетал свой завтрак, периодически поглядывая на занятого тем же делом ворона, и глухо порыкивал.

Пламя весело разгоралось, согревая подвешенный походный котелок, в котором уже аппетитно булькало, а мальчик сидел рядом и утирал рукавом со щек холодные слезы.

Разобравшись с утренними скандалистами, Калин заметил прислоненный к дереву бабкин посох и неожиданно для самого себя очень обрадовался, что старая все же никуда не ушла. А на стоянке ее нет – ну, мало ли, может, карга по нужде ухромала или грибы опять какие собирает. Радостный он быстренько настругал картофли, кинул жменю сушеных трав, крупы и мяса, приправил все это солью с перцем, заботливо положенными отцом в походный мешок при сборе в дорогу, и принялся собирать спальное место. И тут он понял, что «спальника-то» Взоры нет. И мешка ее нет. Кинулся проверять вещи, и только сейчас обратил внимание на то, что и продукты тоже ополовинились. А клюка стоит…

– Ушла-таки, старая, – опустошенно пробормотал мальчик, поняв, что остался совершенно один черт его знает где, на краю туманных болот, от которых сейчас поднималась легкая белесая дымка. Он, медленно и бездумно присев на голую землю, уставился на огонь. Потекли непроизвольно слезы…

Так мальчик просидел до тех пор, пока из котелка не потянуло горелым. Есть не хотелось, но он понимал, что надо, потому как силы нужны, а попирать навыки в этом жутком месте Калин совершенно не собирался.

– Ну, что, Полкаша, и тебе не нравится мой суп? Ну, извиняй, зверюга, чего-то я расслабился, прошляпил наш с тобой завтрак. Хотя, тебе-то грех жаловаться, вы-то с пернатым уже поели.

При упоминании птицы мрякул бросил презрительный взгляд в сторону сидящего на той же ветке ворона и, тихонько мрякнув, демонстративно обтерся мордой и боком об руку человека, выпрашивая ласку и получив ее незамедлительно.

Калин грустно улыбался, почесывая мышекота, и тешил себя мыслями, что он все же не один, у него есть Полкаша.

– Что, зверюга, нравится? Давай пузо почешу, да собираться пора, глянь, как солнышко уже вылезло, скоро совсем подымется, а мы тут с тобой все мух ловим…

* * *

– Кр-ра-а! – громко раздалось в спину уже в третий раз подряд. – Крра! Крра! – снова повторилось.

– Да чего ты разорался так? Что тебе нужно-то?

Птица полдня сопровождала путников, перелетая с ветки на ветку и дожидаясь, пока Калин с мрякулом дойдут до него. Ворон странным образом угадывал выбранный мальчиком маршрут. Сейчас же он не полетел вперед, как обычно, а оставшись позади, яростно каркал во всю глотку.

– Стой, Полкаша. Кажется, наш пернатый друг не хочет, чтобы мы шли в этом направлении, глянь, как разорался. Ну-ка, давай проверим, прав ли я.

Вернувшись к беспокойно скачущей на голой ветке птице, Калин, почесав затылок, спросил:

– Ну и? Вот, я вернулся. Что дальше?

Ворон вспорхнул и, отлетев вправо от выбранного мальчиком маршрута, уселся на корягу и призывно каркнул.

– Видал, Полкаша, кажется, я прав. Не по нраву птичке та дорога оказалась. Ну, ему, наверное, видней сверху, а может, он просто живет тут и знает, где опасно, а где – нет. Что, пойдем за нашим проводником? – хохотнув, спросил он у мрякула, который уже вовсю вылизывал морду и лапы, умостившись на сухом пятаке темной почвы. – Зря чистишься, Полкан. Нам еще часа два топать до привала, измажешься еще и не так…