Глава девятнадцатая
ПОБЕДА
— Отец! — раздалось в голове Акболата. Голос был полон нечеловеческого ужаса…
Он как раз уводил ту часть ополченцев, которая осталась позади вражеского строя, обратно в укрытие. Прорубленная брешь уже почти сомкнулась, заплыла, как заплывает постепенно несмертельная рана. Всё было понятно с этим колдовством… И даже вид поднимающихся раненых, а может быть, и мертвецов, ничуть не удивил его. И пёстрые воины Сутеха, и чёрные — Фрияна, — все они медленно брели к далёкой башенке на колёсах — похоже, безнадёжно увязшей в песке.
Вопль сковал его.
Нет, неправильно. Вопль дочери сковал его тело, но внутри этого тела вдруг начало происходить что-то новое, незнакомое, но — то, чего он ожидал где-то в глубине души, то, что ворочалось давно, вызывая либо странное отчуждение от происходящего, либо непонятный стыд непонятно перед кем… Глаза его обрели новую зоркость, и на миг мир преобразился, как на старых цересских рисунках, которые надо перевернуть, чтобы увидеть совсем другую сцену. Только мир вокруг не перевернулся, а вывернулся, цвет поменялся с тенью, цвета исчезли, и он вновь, после долгого перерыва, увидел перед собой заснеженную горную долину с дворцом Лютобога, огромное дерево перед ним — и несущегося прямо к нему Снегурко, совсем маленького на фоне дворца и дерева…
Потом всё возвратилось — песок, снег, люди и корабли, — но остался вбитый в грудь — ровно на том месте, где когда-то висел оберег Лютобога — раскалённый железный кол.
И через этот кол — или через пробитую им дыру — Акболат вывернулся наизнанку, как только что вывернулся перед ним мир.
Сначала он поднёс к лицу руки и посмотрел на них. Руки были как руки, на левой высокая рукавица из шершавой кожи, на правой — натёртые до блеска наперстни, сбитые в кровь костяшки пальцев, сломанный ноготь… он тронул лицо — гладко выбритое с утра, оно ещё не покрылось щетиной. Наверное, он никак не изменился внешне, и даже память хранила всё его прошлое, и давнее, и совсем близкое. Но он был уже кем-то другим, и не по мимолётным ощущениям, о которых шутил когда-то с Ягмарой, а по чему-то самому глубинному, основному, чему даже нет названия.
Потом он понял, что всё вокруг замерло, остановилось, онемело. Он посмотрел вверх — над головой неподвижно, словно вмороженные в лёд рыбы, висели вороны. Их было много…
Не прилагая никаких усилий, как будто делал это тысячи раз, он выбрал самого высоколетящего ворона и посмотрел его глазами. Интересовало его то, что происходит на реке выше по течению. Он не знал, почему его интересует именно это — но посмотреть было необходимо.
Там спустившиеся к земле тучи мешались со вздыбившимся льдом, и тонкие, неровные, похожие на трещины молнии рассекали эту бело-фиолетово-чёрную стену…
Вот чего он опасался, вот почему всматривался рано утром в ту сторону, вот почему торопил воинов… Он уже знал откуда-то, что настоящая смерть придёт по реке.
Так… Он ещё раз оглянулся, словно искал подтверждения своему решению, а потом оттолкнулся ногами и полетел к кораблю Сутеха. Всё, что было вокруг, так и оставалось недвижимым и неслышным, и только редкие снежинки или замёрзшие капли дождя больно клевали в нос и щёки.
Внизу проплыл обгорелый с кормы корабль, дальше был серый с переливами лёд, а за ним — корабль Сутеха, бронзовая колесница, белые кони, сам Сутех, рыжий конь Сюмерге, сама Сюмерге, вырывающаяся из рук огромных нубийцев в волчьих шубах, стражники с занесёнными мечами, девушки из её свиты, поднимающие луки…
Не забыть, сказал себе Акболат.
Он мягко опустился у основания мачты и сразу увидел след Ягмары: как бы полосу почти прозрачного тумана, уходящую в дверь надстройки. Он двинулся следом, раздвигая руками воздух — словно шёл в воде. След вёл вниз, он спустился и увидел Шеру, висящего в воздухе — чем-то отброшенный, он летел спиной вперёд, прижав уши и вытянув перед собой лапы. Не забыть, повторил Акболат.
Ещё вниз.
Мальчик-колдун стоял, подогнув колени, сильно наклонившись и подняв руки, словно на плечи ему уронили тяжеленный невидимый мешок с зерном. Чуть дальше, у раскрытого сундука, стояла, вытянувшись, Ягмара. Полупрозрачная змея обвивала её с ног до плеч и, держа на отлёте голову, разевала страшную пасть прямо ей в лицо.
Акболат подошёл к сундуку и заглянул внутрь. Диадема Индры лежала на дне. Он взял её, повесил на локоть, потом просто пустой рукой порвал змею. Она подалась легко, словно была сделана из бумаги. Акболат подхватил Ягмару, зажал подмышкой. Подхватил мальчика. Забрал кота, сунул за пазуху. Рук хватало — казалось, что их много…
Быстро поднялся наверх. Он уже приспособился к неподатливости воздуха, раздвигал его плечом. Оттолкнулся, целясь на вершину холма, где был утром. Опустился, положил на землю колдуна и Ягмару, на дочь сверху положил кота, на кота надел диадему, в неё же просунул руку Ягмары. Прыгнул обратно.
Возможно, это ему показалось, но фигуры перед кораблём чуть изменили позы. В Сюмерге намертво, обеими руками, вцепился здоровенный раб, и руки эти ему пришлось отрубить. Потом Акболат стащил с колесницы Сутеха, отрезал шёлковые вожжи и этими вожжами сначала скрутил ему руки за спиной — сначала запястья, потом до локтей, потом свободный конец перекинул через шею, подтянул — и только после этого завязал хитрый разбойничий узел, который нельзя было развязать, а только разрезать. Вбил в рот сложенный кусок попоны и тоже прихватил вожжами, обмотав их вокруг головы. И, наконец, надёжно связал ноги — в щиколотках и у колен.
Взял Сюмерге, взял Сутеха, понял, что может прихватить ещё двоих-троих. Снял девушек с коней, пристроил поудобнее, прыгнул.
Сложил на землю. Прыгнул обратно.
В два прыжка он доставил на холм всю свиту «царицы амазонок» — и тогда только посмотрел на поле боя.
Большая часть войска Фрияна уже забралась на невысокий, в полроста-рост, урез берега — либо была совсем рядом с ним. Кочевники оторвались от вражеской конницы и тоже вот-вот присоединятся к ним. Ополченцы, которые пошли с войском, уже находились в относительной безопасности. Хуже было с теми, кого он повёл обратно в засаду — там волна их достанет наверняка.
Вражеский строй прошёл примерно половину пути от кромки берега до уреза, и тут непонятно было, накроет их или нет. Скорее всего, накроет…
Ага, вот ещё что!
Акболат прыгнул к белой башенке на колёсах. Опустился. Вокруг башенки сгрудились рабы, пытаясь вытащить её из песка. Он прошёл между ними, забрался на колесо. В узком окне был виден неимоверно толстый скуластый и узкоглазый старик с длинными седыми волосами, стянутыми на темени узлом. Поверх собольей шубы в огромном количестве висели бусы и обереги — вырезанные из слоновой кости скалящиеся черепа, рёбра, кости; ниже всех красовалась чёрная кисть руки с длинными когтями, удивительно похожая на настоящую, выдубленную и высушенную… Может, она и была настоящая. Акболат просунул в окошко меч, коснулся им горла колдуна. Через руку и меч что-то потекло, и под мечом запузырилась и стала плавиться плоть, стекать тёмными ручейками. Голова отделилась от туловища, но осталась висеть, чуть наклонившись вбок. Акболат обтёр меч о шубу колдуна, примерился и прыгнул ко второй башне — прямо с колеса.
Этот колдун, возможно, успел почувствовать неведомую опасность — во всяком случае, повернул голову и особым образом выставил руку. Он был, в отличие от первого, страшно худ: скелет, обтянутый сероватой кожей. Колдовство уродовало колдунов, и чем сильнее был колдун, тем больше это проявлялось. Акболат убил и его. Где-то оставались ещё двое — скорее всего, рядом с Сутехом; то есть рядом с тем местом, где миг назад находился Сутех. Не было ни сил, ни нужды их искать…
Всё. Теперь надо позаботиться о своих. Акболат чувствовал, что неподвижность мира подходит к концу.
Он прыгнул высоко, высматривая, где же мелькнёт высокая медвежья шапка сотского Тумая. Ага, вот она… Он опустился перед Тумаем, осторожно, чтобы не сломать ему пальцы, забрал лук, положил на снег, стрелами выложил указатель. Написал на снегу большими буквами: «Быстро уводи всех на холм». Подумал ещё: не остаться ли с ними? Нет, Сутех сейчас был важнее. И опаснее. Даже связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту…
Последним прыжком он оказался на вершине холма, и как раз вовремя — всё приходило в движение.
— Поставьте меня, — сказал Фриян.
Ему показалось, что сердце пропустило удар; стало как-то томно и тоскливо. Он с трудом втянул в себя воздух…
Отлегло.
Войско его строилось на урезе, ровняло ряды. Те, кто уже был наверху, помогали забраться отставшим. Быстро пронеслись последние кочевники. Ещё плелись раненые — кто-то в одиночку, кого-то поддерживали или тащили…
Но что-то стало не так. Не так, как было только что.
Он долго смотрел на берег и наконец понял: вражеский строй остановился и заколебался. Воины словно проснулись и не могли сообразить, где они оказались. Некоторые просто валились на песок — не сразу, а по одному, в разных местах. Их не пытались поднять…
Конница сбилась в кучу.
А потом из-под земли раздался сначала тихий, но быстро нарастающий низкий рык…
Первым делом Акболат приложил руку к голове Сутеха и заморозил его. Потом бросился к Ягмаре. Шеру уже приподнимался, готовый к новой схватке, и никак не мог понять, что это за тяжёлая дрянь, которая охватила его и не даёт встать… и вообще — где это он? И где враг? Акболат погладил его между ушами, осторожно высвободил из диадемы, снова надел её себе на руку, легонько потрепал Ягмару по щекам.
Она судорожно втянула воздух и закашлялась.
— Всё хорошо, дочка, — сказал Акболат.
— Что? — она попыталась сесть, но повалилась на бок. — Отец?..
— Да-да. Это я. Мы все здесь. Поднимайся потихоньку.
— А Горо?
— Говорю же — все.
И сразу зазвучали голоса. Он бросил взгляд в ту сторону — девушки тоже поднимались, очень растерянные, только Сюмерге продолжала лежать. Страшные чёрные руки всё так же вцеплялись в неё.
— Займись Сюмерге, — сказал Акболат. — Кажется, ей досталось.
Он выпрямился и почувствовал, что холм мелко дрожит. Потом слева пришёл звук, пока ещё негромкий, но быстро усиливающийся.
— Ты зря не сказала про свою работу, — сказал он.
— Не знала, получилось ли, — пробормотала Ягмара. — А что, получилось?
— Ещё как… Вызвала дожди?
— Да, и тепло… Ой, ноги не держат. Что это было?
— Какая-то ловушка. Не стал разбираться.
Ягмара поковыляла к Сюмерге, а Акболат отошёл к краю обрыва. Содрогания земли усилилось, и он увидел, как закачались мачты кораблей. А потом налетела звуковая волна — треск, рык, рёв, грохот… Ударил ветер и чуть не сорвал его вниз, он успел стать тяжёлым, слиться с камнем. Движением руки он накинул полог на весь холм, и теперь можно было смотреть, ничего не опасаясь.
Лёд взлетал по всей ширине реки на высоту, наверное, трёх десятков человеческих ростов, — будто под ним неслось исполинское чудовище-кит. Это приближалось с немыслимой скоростью сорвавшегося горного ледника. Чуть отставая, накатывались, вворачиваясь внутрь себя, чёрные, пронизанные молниями, тучи. Ледяной вал прокатился мимо обрыва, а за ним надвигалась стремительно тёмная, бурная, пенная смесь льда и воды. Корабли смахнуло, словно их и не было никогда, и даже щепки не показалось из этой страшной мешанины. Вода, вылетев из теснины на простор, неторопливо, вязко разлилась, поглощая на своём пути крошечных, как муравьи, человечков, коней, колесницы и прочие игрушки, выбросила к урезу берега кучи битых льдин и, чуть отползя, потекла медленно, крутя огромные белесоватые воронки…
И тут хлынул ливень.
