Глава восемнадцатая
БИТВА
За час до рассвета Горонзо и с ним пятеро всадников спустились на берег и проехали вдоль цепочки вытащенных на сушу кораблей. Их стало уже тридцать три, некоторые были стянуты канатами так плотно, что между ними не мог протиснуться и пеший — по пять, по шесть в ряд, нос к корме; другие стояли раздельно. Корабль Сутеха, самый большой, оставался на льду реки, развёрнутый на север. Горонзо чувствовал, что там колдуют, но как именно, понять не мог. Но не это было его задачей, а — сделать всадников как можно менее заметными. С этим он справился, поэтому они беспрепятственно обследовали берег, отметили, где кончается смёрзшийся песок и начинается коренная земля, не обнаружили никаких овражков или мелких речек, никаких россыпей крупных булыжников, где кони могли бы сломать ноги. Слой снега был тонкий, уже с проплешинами от солнца и ветра — скакать можно было во весь опор. Разведчики вернулись и доложили. Солак-кенз молча кивнул.
В шатре, который снаружи напоминал заглаженный ветром и заснеженный холм, поросший непролазным колючим кустарником, было тепло, но не душно. Казалось даже, что тянет лёгкий ветерок. Как в таком маленьком холме могла поместиться почти тысяча человек и тысяча коней, Солак-кенз не знал и не хотел знать. Это сделала дочь Бекторо, похожая на неё настолько, что зубы сводило, — а значит, всё так и должно быть. Солак-кенз в молодости сватался к юной волшебнице Бекторо, но не прошёл испытания. Досада от неудачи и зависть к успешному чужаку, которого он наконец-то увидел воочию, давно перебродили в нём, и осталось только благоговение перед могучей покровительницей рода и восхищение её делами. И сейчас он испытывал если не благоговение и восхищение, то полное доверие к достойной преемнице…
Завтра предстоит тяжёлый день, многие умрут. Значит, так надо.
Подошла Ягмара, держа в охапке толстую связку стрел — больше дюжины дюжин. У всех были красные оперения.
— Вот, — сказала она. — Больше не могу… да и не надо, наверное. Стреляйте без боязни. Мы будем падать, кони будут падать — но никто не умрёт. У нас такие же…
— Это ты хорошо придумала.
Она не ответила. Посмотрела куда-то в сторону.
— Пойду займусь с Горо. Вы спите. Когда надо будет, я разбужу.
Солак-кенз закрыл глаза и увидел весеннюю степь. Где-то вдали стоял шатёр, синий с золотом, и к нему он летел — но не на коне, а просто по воздуху, раскинув руки…
Перед рассветом Акболат вывел своё войско. Вечером подъехал ещё один отряд, сорок человек крестьян — наверное, из тех, кто недавно осаждал Тикр и теперь по совести или из страха искупал свою вину, в общем-то, невольную. Акболат в первую очередь осмотрел коней и понял, что этим людям лучше биться пешими. Впрочем, сами парни были крепкие, на ком-то прадедовский доспех, наспех протёртый маслом, у большинства на груди и плечах закреплены толстые дубовые доски. Почти все вооружены рогатинами — с такими хорошо ходить на медведя или кабана, — лишь трое имели хорошие луки и полные короба стрел. Натаскивать их так, как он натаскивал своих ополченцев, уже не было ни времени, ни сил, и он ещё засветло отправил их далеко на правый край, где в обрыве была плохо заметная промоина, и по ней могли просочиться враги.
Обученных он выстроил, прошёлся перед ними и сказал:
— Мы зачинаем битву. Наше дело — доскакать до кораблей и поджечь хотя бы несколько. Потом сразу же удираем, не задерживаемся ни на миг лишний. Смотреть на меня, удирать следом за мной. Там будут колдуны. Не бояться. Смерть что от копья, что от колдовства — одинакова. Я знаю, я умирал и от того, и от другого. Но, повторяю, не зарываться. Туда — и сразу назад. Проверить сейчас огнива, фитили, горшки с углями, горшки с маслом. Стрелы огненные ещё раз напитать, факелы ещё раз напитать. На всё даю десять лепт, потом отставших не ждём.
Те, кому поручено было иметь дело с огнём, тут же бросились исполнять приказ. Прочие стояли: пешие переминались, поправляли снаряжение, конные просто переглядывались нетерпеливо. Кони фыркали, трясли головами. Пар поднимался над ними…
Холод продирал по хребту.
Странное чувство владело Акболатом, вроде бы и неуместное здесь — чувство вины. Он не знал, перед кем. Точно не перед воинами, которых он сейчас поведёт в бой. Доля воинов — идти в бой и умирать, если потребуется, а доля начальников — сделать так, чтобы эти смерти были не напрасны… Нет, что-то другое подгрызало его, ум метался, но никак не мог зацепить ускользающее в последний миг чувство.
Он волевым усилием остановил эти метания. Если что-то или о ком-то забыл, то — вспомнится само в нужный момент. Всё.
Те, кто отходил, возвращались, вставали на свои места.
— За мной, — сказал наконец Акболат и тронул коня.
Фриян знал, что перед битвой надо высыпаться, но в эту ночь не смог смежить веки. Словно дикая белка металась у него в груди… Едва он закрывал глаза, как перед внутренним взором разворачивалось заснеженное поле, усеянное мёртвыми конями и мёртвыми людьми, одинокий растерзанный шатёр, втоптанное в снег знамя. И ни ворон, ни лис, ни росомах — а потому всё ещё мертвее, чем на тех полях сражений, где ему случилось побывать в молодости… и мертвее, чем на севере, в оставленных людьми деревнях, вот там были и собаки, и кошки, и уцелевший одичавший скот, и птицы, стаи птиц… Его, конечно, тревожило и то, что завтра Сюмерге предстоит играть какую-то роль в сражении, а какую — его не посвятили; Ягмара сказала, что чем меньше людей знают подробности, тем меньше шансов, что их подслушают, — и он согласился, признав тем самым главенство волшебницы и то, что его с Акболатом дело — только отвлекать внимание врага на себя: шумно, страшно и кроваво. Почему-то он принял это как должное.
Сюмерге проводила его вечером из холма, они недолго постояли под нечеловечески синим, с первыми звёздами, небом, потом она подержалась по обычаю за супонь… Оба знали, что завтра могут умереть, и старательно молчали об этом. То, что умирают мужья, Фриян считал естественным, но вот то, что в бой, под стрелы и мечи, идут жёны, приводило его в тихую ярость, которую он не мог выплеснуть — и боялся расплескать.
…И всё-таки он, наверное, уснул, потому что звуки побудки прошли мимо него, а встать позвал запах горячей каши с мясом; он выглянул из шатра и увидел, как из одного котла уже торопливо раскладывают по плошкам, а второй тащат от холма, где скрывались кочевники и девчонки-воительницы… да, и вон ещё один… Другие котлы во множестве грелись на углях в ямах, прикрытые сверху лапником. Тянуло вкусным дымом.
Все будут сыты. Сыты и поэтому сильны.
Фриян совершил омовение, потом взял свою деревянную плошку и ложку — совершенно простые, разве что из нездешнего масляного дерева, прочного, как камень, и не было им сносу, — и встал в очередь к ближайшему котлу. Он привёз этот обычай от греков и не сразу приучил к нему своё войско, и часто другие начальники пеняли ему за излишнее братство — но он сумел настоять; единственное, чем он в походном обиходе отличался от простых воинов, был отдельный шатёр, охраняемый сменными стражами, но и это только потому, что требовалось думать, читать и писать, и совещаться, и снова думать — в общем шатре это невозможно. Даже сейчас, обмениваясь шутками и приветствиями с оказавшимися рядом воинами, он продолжал думать, что скажет им и как воодушевит на сражение, которое — он-то знал — само по себе ничего не решает…
Не решает — но и без него никак не обойтись.
— Тор-ропись! — пролетела барабанная команда. — Тор-ропись!..
Фриян заскрёб ложкой, собирая со дна остатки…
Ягмара спешилась сама и сделала знак Горо. Тот соскочил с коня, охнул — оказывается, когда ходил на разведку, подвернул ногу, никому не сказал, попытался залечить сам, сил и умений не хватило, наконец признался Ягмаре перед самым выходом — и тут уже не хватало времени, да и нога не хотела вылезать из сапога… Ягмара просто сняла боль — не всю, а сколько сумела без подготовки, буквально на ходу. Горо нужен был ей готовым к делу в любой момент, а боль, это она знала по себе, от волшебства отвлекала… Когда-то, в немыслимо далёкие времена, когда Ягмара, боясь и спотыкаясь, пыталась учиться чему-то у Бекторо и просто словами расспрашивала о разных вещах, речь вскользь зашла о Горо, Ягмаре было непонятно, почему мать взяла в ученики мальчика, а не девочку, ведь известно, что мужчине, чтобы стать волшебником или колдуном, приходится проходить очень жестокие испытания, ломать своё естество, и Бекторо сказала тогда, что у Горо ещё не произошло разделение его стихийных умений на мужские и женские и что столь сильного ребёнка, владеющего каким-то общим, детским волшебством, она в жизни не видела; и что, возможно, это волшебство удерживает Горо в детском образе, потому что вообще-то ему уже шестнадцать, а выглядит на десять, только глаза выдают. Сейчас, познакомившись с ним поближе, Ягмара видела его этаким волчонком-подростком, сильным и стремительным, но неловким и не слишком умелым. Впрочем, выбора у неё всё равно не было никакого…
— Идти сможешь?
Горо несколько раз переступил на месте.
— Да, смогу.
— Тогда давай…
Они развернулись лицом друг к другу, одинаково развели руки, соприкоснулись ладонями, потом разъяли их — с трудом, преодолевая довольно сильное сопротивление. Другим, нездешним зрением Ягмара видела, что между её и Горо ладонями тянется что-то липкое и непрозрачное, похожее на непромешенное тесто. Горо, подняв одну руку вверх, другую опустив, стал крутиться, меняя постепенно положение рук, «тесто» накручивалось на него полосами, и скоро он и вправду стал похож на хлебную бабу — из тех, которых лепят на зимние праздники и оставляют на дворе в ясные ночи, чтобы тесто промёрзло и стало сладким…
— Хорошо, — сказала Ягмара. — Теперь я.
И она тоже закружилась, наматывая на себя липкое и тёплое. Видеть она себя не могла, а Горо этим другим зрением пока что не обладал, поэтому она просто постаралась накрутить на себя «тесто» с запасом.
— Наверное, достаточно, — сказала она, устав.
Они снова свели ладони, а когда развели, уже никакого «теста» к ним не липло.
— Домой, — сказала Ягмара коням.
Те переглянулись и неохотно потрусили к лагерю. Потом вдруг от кого-то шарахнулись и дальше понеслись рысью.
А рядом с Ягмарой из ничего соткался Шеру. Он посмотрел недовольно вслед коням и брезгливо затряс лапой.
— Ты почему здесь? — Ягмара наклонилась над ним.
— Р-рань, — сказал Шеру и широко зевнул, показав длинные страшные зубы. — Нно-о мудр-р…
— Я вообще-то в тебе и не сомневалась, — сказала Ягмара. — Только…
Она замолчала. Вообще-то первоначально она хотела взять Шеру с собой, но потом планы поменялись, и она решила, что при Сюмерге кот будет более уместен… вот только не донесла, похоже, эту несложную мысль до Шеру. Или он схитрил — сделал вид, что не понял. Ладно, это уже позади: кот здесь, и никуда его не деть.
— Хорошо, — сказала она, — пойдёшь с нами. А пока стой смирно…
Она отлепила от себя кусочек «теста», растянула — и быстро обмотала Шеру от носа до хвоста. Возможно, она торопилась, и получилось так, будто кот вывалян в пухе и перьях. Ягмара не удержалась и фыркнула. Кот фыркнул в ответ.
Возможно, он видит эти коконы, подумала Ягмара. У котов есть особое зрение…
Они спустились на лёд поодаль от судов, шагов в полутысяче выше по течению. У самого берега лёд был неровен, Горо то и дело падал, но только шипел сквозь зубы. Потом лёд разгладился; к счастью, его во многих местах покрывал плотный шершавый снежный намёт — белое чередовалось с чёрным. Они ушли подальше от берега, потом повернули направо и стали приближаться к вражескому лагерю. Примерно поравнявшись с едва различимыми на тёмном фоне берега ещё более тёмными силуэтами кораблей, Ягмара подала знак — передохнуть.
Они сели на кусок кошмы, который несли с собой, и прикрылись другим куском. Кошма была самая обычная, не волшебная. Она прикрывала от ветра, который ощутимо тянул с низовий, и от простого взгляда. От взгляда колдовского должны были прикрывать коконы. Получится это или нет, Ягмара не знала. Она сама не чувствовала приближения закутанного в кокон Горо и видела его — довольно смутно — только тогда, когда точно знала, в какую сторону смотреть. Помимо кокона, им помогали полулуница — ею Ягмара украсила себя, — и бусы из самоцветов, которые Горо частью нацепил на шею, а частью намотал на тоненькие запястья. И полулуница, и бусы делали человека не то чтобы невидимым — простой взгляд как-то нечаянно соскальзывал с того, кто их носил; но вряд ли они закроют от взгляда колдовского…
И на этот случай ей нужен был Горо, который умел ставить и держать хитрую завесу, сквозь которую и колдовской взгляд не проникал. Во всяком случае, Ягмара увидеть Горо не смогла — он просто исчез, потом появился в другом месте. Плохо то, что эта завеса отнимала у него немало сил, и держать он мог её не слишком долго — четверть часа в лучшем случае.
Ягмара надеялась, что этого хватит.
Они просидели на льду достаточно долго — Шеру даже начал недовольно ворчать, — но наконец на берегу поднялся шум, раздались крики, коротко полыхнуло в разных местах, небо прочертило множество тонких огненных дуг — и над двумя кораблями сразу и чуть позже над третьим взметнулись высокие языки пламени…
— Пошли, — сказала Ягмара.
Как раз взошло солнце и какое-то время ярко светило в щель между далёким окоёмом и краем плотных облаков, — когда войско Фрияна вышло на край берегового ската и по команде остановилось. Розовым сиял речной лёд, и тонкими в этом сиянии казались корабельные снасти — и даже сами корабли будто бы просвечивали насквозь, как изящные резные игрушки из бычьего рога. И только те корабли, которые горели, стеля сизый с тёмными прожилками дым на лёд, выглядели как настоящие — грубые, чёрные, массивные, пышущие пламенем и искрами, возле них суетились моряки и солдаты, тянули канатами, пытались оттащить, не получалось…
Впрочем, основное войско уже собиралось на берегу в какой-то непростой строй.
Дав команду стоять, Фриян выехал немного вперёд и достал из седельной сумы подарок Ягмары — сухую баранью лопатку с проточенной в ней неровной дырочкой, похожей на прищуренный глаз, — поднёс лопатку к лицу и стал сквозь дырочку пытаться что-то разглядеть. Сначала ничего не было видно, просто светлые и тёмные полосы, непонятные, размытые, — но потом вдруг что-то случилось, и он увидел вражеский строй близко, совсем близко — в полусотне шагов, не больше. Просто надо было очень твёрдо держать руку, иначе всё начинало прыгать в глазах…
Пехотинцы, стоящие в первых рядах, несли полные доспехи — кожаные плащи до пят с наклёпанными стальными пластинами и кольцами, — и бронзовые округлые шлемы с невысоким поперечным гребнем; Фриян не сразу понял, что этот гребень — часть забрала, и когда оно будет опущено, останется только узкая прорезь для глаз. В руках воины держали круглые щиты с медной оковкой в виде то ли колеса со спицами, то ли солнца с лучами. Щиты были маленькие и позволяли активно действовать свободной рукой. В этой руке будет либо кривой меч, либо широкий топор на удлинённом топорище. Как он и ожидал, копья в войске Сутеха будут только у конных; странный персидский обычай, который даже поражения от Александра пока ещё не изменили. Впрочем, за спиной тяжёлой пехоты стояли лучники, пращники и метатели дротиков — считалось, что они не подпустят противника сплочённым строем, а со строем ломанным обученные доспешники справятся легко…
В центре строя, чуть позади лучников, двумя группами стояли военные машины, пока что прикрытые щитами. Скорее всего это были баллисты, стреляющие либо тяжёлыми дротами, либо пучками стрел. Машины опасные, но было их мало — шесть или восемь. Вряд ли десять. Гораздо больше (после разговоров с Акболатом) Фрияна беспокоили белые фигурные башенки на высоких колёсах без какого-то видимого вооружения; наверное, в них-то и будут находиться — или уже находятся — боевые колдуны Сутеха. Никто не знает пока, на что они способны…
С дальних кораблей по наклонным доскам сводили коней. Коней немного — значит, конница застряла на реке и сегодня в бою участвовать не будет. Это хорошо.
Хуже было то, что пехоты оказалось сильно больше, чем Фриян и Акболат ожидали. На тридцати не таких уж больших кораблях помещались, по их подсчётам, три-четыре тысячи человек — считая и воинов, и гребцов. Сейчас, прикинув фронт и глубину строя, Фриян сосчитал число вражьего войска, и уже получилось как бы не вдвое больше, а людские ручейки всё текли и текли от кораблей.
Возможно, колдуны уже сказали своё слово…
Устроив пожары и отскочив на безопасное расстояние, Акболат велел всем отдыхать и быть готовым ко всему, а сам пустил коня по узкой крутой тропе на выступающий и как бы срезанный рекой холм, по макушку заросший мелкой кривой осиной, больше похожей не на деревья, а на кусты.
Вид открывался не то чтобы на всю округу, но реку и ту часть берега, что занимал вражеский лагерь, видно было отлично. Акболат смотрел, как выгружается на снег и песок вражеское войско, и думал, когда же оно выгрузится всё, а оно текло и текло ручейками, сливаясь в сплошную массу в виде широкого полумесяца — с немного загнутыми вперёд флангами, более тонкими, чем центр. И да, если сейчас ударить в центр, как это делается обычно, фланги начнут смыкаться… Он подумал ещё, что Фрияну с пологого места этого не видно и надо бы предупредить, но потом сообразил, что в центр Фриян и так бы не стал наносить удар — это было ночью оговорено.
И снова Акболата охватило вдруг непонятное чувство вины неизвестно перед кем. Он даже огляделся по сторонам, словно ища подсказку, но рядом был только больной изломанный лес, ещё спящий, грезящий во сне, ждущий скорого пробуждения, и вверху были тучи, а внизу было войско — своё и вражеское, и где-то скрывалась дочь, и позади ждала бывшая жена, на которую нежданно свалилась власть со всеми её обузами, и нет, ни перед кем из них Акболат виноватым не был, но грызло внутри сильно, очень сильно — как будто кого-то забыл, а кого, кого?..
Он усилием воли заставил себя отрешиться от этого недомогания. Бой и смерть ждали его совсем скоро. А с виной разберёмся потом.
Потом на десяток лепт выглянуло солнце, поднялось из-за окоёма и тут же скрылось за низкими тучами. Мог пойти снег и многое из задуманного испортить.
Не считая мелких стычек с пиратами и разбойниками, Акболат участвовал в пяти сражениях — пройдя путь от простого воина до начальника конницы. Фриян — в двенадцати. Но для обоих это было первое, которое нужно было не выиграть, а тщательно, аккуратно и правдоподобно проиграть…
Ягмара и Горо привалились спинами к грубо отёсанной поперечине, на которую опирался корабль. Всего поперечин было четыре, каждая толщиной в туловище взрослого человека, а то и побольше. Поперечины, в свою очередь, лежали на массивных полозьях из крепко сбитых и изогнутых в нужном месте брусьев, снизу обшитых медью. От того места, где крепились сани, к бортам корабля тянулись толстенные канаты. Округлое просмолённое оцарапанное днище корабля нависало над головами, и если бы кто-то сейчас посмотрел сверху, то никого не увидел бы.
Сначала Ягмара просто прислушивалась к происходящему. Корпус корабля был звонок, как барабан, и всё, что творилось внутри, отзывалось в его напряжённых деревянных рёбрах и туго натянутой деревянной коже. Отец рассказывал, как строят такие корабли: сначала из тонких дощечек сшивают деревянные полотнища длиной с корабль, потом кроят точно так же, как кроят одежду, снова сшивают, долго размачивают — и натягивают сверху на лежащий вверх дном каркас, и уже потом крепят обшивку к каркасу специальными колышками. Когда обшивка начинает подсыхать, её много раз пропитывают кипящим маслом, чтобы не образовывались трещины. Это очень тонкая работа, подвластная только настоящим мастерам. И лишь потом, перевернув, приступают к внутренним устройствам — местам для гребцов, креплениям для мачт, помещениям для команды, груза и воинов… Корабль, хотя и велик, но лёгок настолько, что команда может при непогоде не только вытащить его далеко на берег, но даже и перевернуть, чтобы самим укрыться от бури.
Или поднять и поставить на полозья…
Сейчас Ягмара слышала, что движение — громкое и суетливое — происходит лишь в передней и задней частях корабля. Здесь, ближе к середине, царила тишина.
Какая-то неправильная тишина…
Тогда она осторожно-осторожно начала обращаться к крысам.
Крысы были испуганы. Да что там испуганы — они были в панике. С огромным трудом Ягмара добилась понимания.
Змеи. Змеи были выпущены на волю и сейчас ползали по этой средней части корабля — возможно, отгороженной от носа и кормы…
Это могло означать что угодно, но скорее всего то, во что отец и Фриян — да и сама Ягмара — просто не хотели верить: что Сутех достанет диадему сразу, не дожидаясь даже начала сражения. Они считали его воином, равным себе, а он был просто трусом и властолюбцем.
Горо хотел что-то сказать, начал совсем тихо, но она жестом попросила его помолчать.
Положив ладони на холодное днище и прижавшись к нему лбом, Ягмара стала вживаться в сам корабль.
Через несколько лепт корабль начал ей отвечать.
Он устал, он был недоволен тем, что его вытащили из воды и волокли по льду, борта промёрзли и готовы были лопнуть, мачта болела, как натруженная спина, его мучили кошмары и дурные предчувствия, которые он не мог понять, он был похож на заморённую долгой работой лошадь, и под ладонями Ягмара на миг ощутила теплоту, короткую шерсть и подрагивание лошадиного бока, и погладила этот бок, и корабль отозвался на поглаживание, он истосковался по морю и ласке, по крикам чаек, по песням гребцов, по мощному журчанию воды на полном ходу, по водорослям и рыбам… Ягмара знала, что этому кораблю уже никогда не увидеть моря, но загнала знание в самый дальний уголок ума, чтобы корабль ничего не почуял. Она снова погладила его и попросила показать, что творится внутри…
Сначала ничего не происходило. Возможно, корабль не понимал её или не знал, что нужно сделать. А потом…
Потом она сама стала как корабль. Она ощутила себя лежащим многоногим существом с длинной негнущейся шеей. Глаза её находились где-то на уровне верхушки мачты и сначала смотрели только вперёд. Всё вокруг было как из тёмного и светлого льда. Не сразу, постепенно, она смогла обратить взгляд вниз — и увидела, что в её туловище, длинном и узком, ледяном, полупрозрачном, — двигаются люди. Впереди они сами выбирались из её недр и по наклонным доскам спускались вниз, тоже на лёд, только светящийся изнутри серовато-голубым светом. Сзади — поднимали наверх части непонятного устройства; рядом стояли, как замороженные, четыре лошади, обвязанные широкими ремнями. Люди были разные — большинство светлые и прозрачные, некоторые более тёмные, синие, трое — почти чёрные. Один, наблюдавший за подъёмом частей, казался красноватым, как очень тёмное киммерийское стекло, из которого отливали драгоценные кубки. А прямо под ней, под самой мачтой, медленно ходил туда-сюда человек, будто бы сделанный из раскалённого железа. И словно всё воспламенялось и дымилось рядом с ним. Он был там один… хотя нет — вблизи от него жались к бортам ещё трое прозрачных…
А ещё чуть ниже и ближе к носу корабля она увидела себя и Горо. Фигурки тоже светились: Горо мерцал красным, она — сиреневым. И ещё Шеру…
И вдруг всё прервалось.
Корабль из живого мгновенно стал мёртвым, как промёрзший камень. Она с трудом отняла ладони, повернулась. Поняла, что не хватает воздуха.
— Давай… — выдохнула.
Горо понял. Сделал неуловимое круговое движение руками — и вокруг них образовался маленький невидимый шатёр. Сквозь шатёр можно было видеть, что происходит снаружи, но всё было немного искажённым, изломанным, размытым — словно смотришь через листок слюды. Снаружи их было не видно и не слышно совсем, и даже волшебное зрение не помогло бы…
Шеру вздыбил шерсть, потом решил, что всё в порядке, развалился на поперечине и стал смотреть вниз, сквозь лёд.
— Что там? — спросил Горо, и в первый миг Ягмара подумала, что он спрашивает кота. Потом поняла.
— Видела Сутеха, — сказала она. — На нём уже надето что-то волшебное, но вряд ли это диадема. Он рассержен, ходит туда-сюда… Что-то выгружают — кажется, колесницу. Будут выгружать коней. Трое колдунов, один очень сильный, но он как раз этой выгрузкой занимается. Они не рядом с Сутехом… и мне показалось, что готовятся сойти на берег. Корабль очень недоволен тем, что с ним сделали… и я не знаю, заметили меня колдуны или что-то ещё случилось, но корабль вдруг стал как каменный, я перестала его слышать…
— Ты говоришь, он там один?
— Нет, ещё несколько человек. Обычных.
— Может быть, сделаем всё прямо сейчас? Он один. Ну, воины… в общем, не в счёт. Войдём…
— Я уже подумала. Войти-то сможем. И, скорее всего, Сутеха одолеем. Но не сможем уйти, пока колдуны рядом. Нет, ждём. Надо по плану…
— Бекторо говорила, что простые решения — самые правильные.
— Да, так и есть. Но то, что ты предлагаешь, не годится.
Горо помолчал.
— Да, наверное… Ждать невмоготу.
Ягмара кивнула. Прислушалась — просто ухом. Топот ног по доскам вроде бы стих, с кормы доносились крики, всегда сопровождающие работу. Тяни, тяни, разобрала она. Потом что-то покатилось с грохотом, голоса зазвучали громче, резче… стихли. Чей-то визг нарос и тут же оборвался.
Шеру поднял голову.
— Ну? Устал? — спросила Ягмара.
— Нет, — сказал Горо. — Совсем нет. Думаю, час продержу. Или даже больше.
— Хорошо, — сказала Ягмара. — Тогда ждём…
Когда до вражьего строя оставалось шагов двести, Фриян остановил своё войско. Оно было разбито на пять таксисов, в каждом восемьдесят воинов по фронту и восемь в глубину строя. Три таксиса шли впереди, два — немного отстав и сместившись уступом вправо. За таксисами прятались лучники и копьеметатели…
Он всмотрелся во вражеский строй. Без всякой бараньей лопатки уже можно было видеть лица. Шлемы пока ещё были открыты.
Пополнение уже не подходило. Сколько их там, впереди?.. Впрочем, какая разница. Раза в два больше, чем у него и Акболата. Если эти восемь-десять тысяч прибыли на тридцати кораблях, то на оставшихся будет ещё два раза по столько? Три раза? Акболат говорил про десять-двенадцать тысяч всего… Или почти все поместились на передовых кораблях, а остальные везут… что? Коней? Конница стояла на флангах, и было её совсем мало. Так что, может быть, и коней… Но Фрияну казалось, что здесь какой-то обман. Сутех бросил Дария и бежал с поля боя — что, с половиной войска царя? Не может такого быть. Колдуны морочат?
Да, вот на это похоже… Но как именно?
Ладно, не в этом наша задача. Не в счёте.
Говорят, у Александра было на реке Пинар, три года назад, в двадцать раз меньше людей, чем у Дария… но это Александр. Говорят, он сын то ли Зевса, то ли Амона. То ли обоих сразу.
А Сутех — просто мелкий живучий гад.
Фриян жестом подозвал сигнальщиков, дал команду. Взметнулись флаги. Флейтисты поднесли флейты к губам, барабанщики ударили, как было условлено. Барабанщики фаланг отозвались…
Первой двинулся, пока медленно, правый таксис, через четверть лепты — центральный, ещё через четверть — левый. Барабаны теперь стучали ритмично, задавая шаг. Скоро Фриян увидел, как все они стали забирать влево, ещё влево… Шаг ускорился.
Он махнул рукой, и двинулись оба таксиса второго строя. Эти шли медленно. Так им было приказано.
Когда до вражеских щитов оставалось шагов пятьдесят, флейты завизжали, и барабаны ударили дробь.
Воины перешли на бег.
Фриян тронул коня и присоединился к таксисам второй линии.
Здесь было опаснее, и здесь надо было принимать скорые решения…
Акболат спустился с холма как раз тогда, когда Фриян двинул войско в атаку. Как и договаривались, он целился примерно в центр правого крыла вражеского строя. Приподнявшись в седле, Акболат смотрел поверх кустов, где засели его ополченцы, как разбегаются для удара воины…
Взвились в воздух стрелы. Было слышно их хоровое шипение, а потом дробный стук. Воины падали, но строй тут же выравнивался. А потом раздался слаженный звериный рёв — и тут же страшный звук, с каким река рушит лёд. По врагу прошла волна, войско задёргалось судорожно, но устояло. Мелькали клинки и топоры. Рёв был такой, что казалось — настала полнейшая тишина, потому что никакой иной звук сквозь этот рёв не проникал. Но нет — второй хрясткий, потрясший врага удар… и третий.
Он видел позади схватки Фрияна, медленно и хладнокровно разъезжающего под стрелами.
Теперь и войско врага пришло в движение. Конница, до которой от Акболата было шагов триста, опуская копья, тронулась с места и, разворачиваясь веером, почти сразу пошла в галоп. Они намеревались обойти Фрияна и ударить сбоку или сзади.
Но тут же из перелеска наперерез им вылетели всадники Эхира. Эхиру не надо было давать команду, он и сам всё знал. На разномастных лошадках, вооружённые в основном луками, кочевники стремительно сблизились с тяжёлыми, в доспехах, конниками и принялись расстреливать их в упор — как на состязаниях, на скаку. Не каждая стрела пробивала лемешную броню, не каждая пробившая ранила тяжело или смертельно, но стрел было много, и конники валились один за другим, об упавших спотыкались задние… Лава сбилась с галопа, собралась в кучу, затопталась, стала разворачиваться против Эхира — так стрелы хотя бы не жалили в бок и спину. Лучники же по-прежнему налетали и отскакивали, увлекая вражескую конницу за собой…
Между тем пехота Сутеха, кажется, выдержала удар, не развернулась и не побежала. Шла страшная сеча, но рёв воинов стих настолько, что слышны стали барабаны и треск щитов. Стрелы тучами летели в обе стороны. В какой-то момент Акболат заметил, что Фриян исчез. Сердце ёкнуло. Но через лепту вновь появилась его фигура в видном издалека шлеме с красным гребнем. Наверное, под ним убили или ранили коня — и тут же подвели нового.
Но вот как плохо было то, что Акболат не видел, что происходит на дальнем от него краю сражения, можно было только гадать…
Фриян взгромоздился на коня. Нога, пробитая насквозь, ещё не болела, но уже не слушалась. Залп из баллист накрыл и его, и левый фланг покуда стоящего в резерве таксиса, выкосив человек десять. Баллистам ничего противопоставить было нельзя, поэтому Фриян приказал отойти на сто шагов, не размыкая строй.
Стена вражеского войска стояла пока что непоколебимо, не пятясь и не наступая. Конница с ближнего фланга увязалась в погоню за ополченческими всадниками, и это было единственное движение, которое произошло. Три передовых таксиса врубались в эту стену, и Фриян хорошо знал, что там происходит — его воины изо всех сил давили противника щитами, им в спины давили щиты товарищей, сариссофоры орудовали копьями, держась по два-три человека за одно древко и изо всех сил пытаясь пробить ими доспехи, и Фриян горько сожалел, что большинство сарисс увенчаны широкими наконечниками, а узкими и длинными четырёхгранными — всего ничего; но просто не было их, четырёхгранных, не взяли, кто же думал…
Ему хотелось быть там, в первых рядах, но — нельзя. Битва только начиналась.
Он приказал бить отход.
Акболат понял, что вот сейчас… сейчас… Он ещё ничего не слышал и не видел, но понимал, что первый этап завершается и вот-вот начнётся второй, самый главный, ради чего они вчера просто сломали головы. Поэтому сигнальные удары барабанов «та — та-та-та, та — та-та-та» не застали его врасплох.
Он видел, как копья поднялись неровной щетиной и медленно качнулись назад. Таксисы отходили в полном порядке, наверное, изрядно поредевшие, но сохранившие строй и силу.
И тогда запели чужие трубы. От их звука сводило зубы, а вдоль хребта вставала дыбом несуществующая шерсть…
Вражеский строй дрогнул и пошёл вперёд. Неторопливо, размеренно, сознавая свою неодолимую мощь.
Акболат смотрел, как мимо движутся ряды сначала тяжеловооружённых воинов, потом тех, кто шёл в бой налегке. Цвет одежд был яркий и разный, но что он означал, неведомо. Пращники, вообще одетые кто во что, неплотной толпой обгоняли доспешников, устремлялись в погоню.
Кажется, боевой азарт понемногу охватывал доселе будто замороженное вражье войско…
Акболат достал огниво, сухой трут — и, не слезая с коня, начал высекать искру.
Корабль был почти пуст. Воины и колдуны ушли — об этом сказали крысы. Оставалась немногочисленная команда моряков и, разумеется, Сутех со столь же немногочисленной свитой. Змеи расползлись уже по всему кораблю — пробравшись по крысиным норам… Крысы карабкались по канатам вверх, прятались на поперечных балках, среди сложенных вёсел, забивались даже в котлы и кувшины. Ни одна не отваживалась пойти туда, в среднюю часть корабля. Что-то там было ещё более страшное для них, чем змеи.
— Устал? — спросила Ягмара.
— Ещё нет, — отозвался Горо. — Даже не чувствую ничего. Это не ты мне сил прибавляешь?
— Не я. Ты их, наверное, оттуда подсасываешь, — Ягмара кивнула на корабль.
— Может быть… — с сомнением сказал Горо.
— Ну что, полезем наверх? — спросила Ягмара. — А то как бы не опоздать.
— Сейчас, дай подслушать… — Горо наклонил голову, обхватил её руками. — Нет, — сказал он некоторое время спустя, — показалось…
— Что?
— Что есть какая-то опасность… то есть она есть, но не на корабле. На корабле всё как было. Тогда идём. Держись ко мне совсем вплотную. И кот…
— Он всё знает.
Они сползли на лёд — Шеру тут же запрыгнул Ягмаре на плечи — и мелкими шажками двинулись к ближайшим полозьям, к тому месту, откуда веером расходились канаты. Они располагались достаточно часто, чтобы можно было карабкаться по ним просто на четвереньках, хватаясь руками и опираясь на голени. Едва встали на полозья, чтобы начать путь наверх, как с корабля на канаты прыгнули пяток крыс. Слабо попискивая, они спустились вниз и, никого тут не заметив, помчались к берегу. Шеру выразительно кашлянул.
— Ты первая, я за тобой, — сказал Горо. — Я должен тебя видеть.
— Угу… — отозвалась Ягмара, примеряясь, как она поползёт.
Канаты были натянуты очень туго и были очень шершавые — наверное, от соли. Ягмара опасалась, что они будут оледенелые, скользкие, но нет. В общем, подниматься по ним оказалось не труднее, чем по двум нетолстым, в руку, древесным стволам.
Она сделала первые шажки, примеряясь — оказалось, что проще всего перебирать руками и ногами по очереди, как при обычной ходьбе на четвереньках — и полезла уверенно, но медленно, чтобы Горо не отстал.
— Всё нормально, — сказал он сзади. — Можно даже быстрее.
Ягмара добралась до борта. На борту тоже сидели крысы и смотрели куда-то вниз. Время от времени то одна, то другая срывались с места, прыгали на канат и уносились на лёд. Видимо, они всё-таки что-то чувствовали, поскольку ни одна не попыталась спуститься по занятым Ягмарой и Горо канатам…
Когда Ягмара взялась за деревянный борт и подтянулась, она почувствовала под руками мелкую дрожь — и тут же вспомнила, что точно так же дрожал под ногами лёд, когда они шли к полозьям. Тогда она, занятая другими мыслями, не обратила на это внимания.
Значит, получилась, подумала она. Теперь — только бы успеть…
По ту сторону была лишь идущая вдоль борта неширокая тёмная доска; сплошная палуба из выскобленной древесины виднелась справа, на носовом возвышении, и слева, вблизи невысокой надстройки в центральной части корабля, сразу за мачтой. Палубы от провала трюма отделяли перила из резных брусьев. Трюм же, похоже, в непогоду затягивали куском парусины: смотанный в рулон, сейчас он висел под носовой палубой.
Ягмара уже хотела перемахнуть борт, но её остановило двойное шипение: Шеру, вцепившись когтями в плечо, шипел над ухом, а навстречу ему шипела свернувшаяся на доске прямо под Ягмарой здоровенная змея, которую она в первый момент приняла за свёрнутый канат…
Дальнейшее произошло в единый миг: змея попыталась распрямиться, подобно пружине, но то ли холод тому причиной, то ли тяжесть от заглоченных крыс, но движение змеи оказалось медленным и неловким; Шеру же был стремителен — когтистой лапой ещё в полёте он рванул змею за шею, а потом там же схватил всей пастью и затряс; шорох множества чешуек перекрыт был хрустом косточек. Змея судорожно задёргалась и распрямилась. Хвост ещё несколько раз ударил по доске и замер. Шеру продолжал держать, шерсть на нём стояла гребнем. Ягмара оказалась рядом, нож в руке, одно движение — и голова аспида полетела вниз.
— Всё, брат, — сказала Ягмара. Она поняла вдруг, что задыхается. — Всё, всё…
Горо уже стоял рядом, оглядывался.
— Давай туда, — он показал на мачту. На высоте человеческого роста там была круглая огороженная площадка, похожая на корзину.
Они медленно двинулись по неширокой доске. Крысы настороженно прислушивались, вспрыгивали на борт, вжимались в него, но не убегали.
Когда они поравнялись с палубой, им навстречу поползли ещё две змеи. Ягмара замерла. Была бы палка… Конечно, она могла бы убить змей волшебством — по рукам уже бежали мурашки, руки сами знали, что делать… но нет, нельзя, так она сразу выдаст себя…
Шеру страшно зашипел, распушив хвост. И хотя из кокона наружу не проникал ни единый звук, змеи разом приподняли головы, завертели ими, а потом развернулись и быстро поползли в обратную сторону.
— Х-ха! — сказал Шеру.
— Молодец, — прошептала Ягмара.
Не встречая больше помех, они добрались до мачты и по перекладинам поднялись в корзину — в дне её было отверстие, прикрытое крышкой. Суматошно пища, по корзине метались две крысы.
— Не трогай их, — велела Ягмара. — Не обращай внимания.
— Н-ну-у… — протянул Шеру.
— Я сказала.
Шеру вздохнул совершенно по-человечески.
Было тесно. Гораздо сильнее, чем под кораблём, дул пронизывающий ветер. Зато отсюда всё было прекрасно видно…
В первую очередь Ягмара посмотрела на реку — вверх по течению. Вдали, у самого окоёма, клубились тучи и, кажется, били молнии, плохо различимые при свете утра. А вблизи корабля неподвижно застыли шесть белоснежных длинногривых коней, которых держали в поводу одетые в лохматые шубы люди с чёрными головами.
Потом она стала смотреть на битву…
Акболат пустил огненную стрелу. Она описала высокую дугу и упала где-то посередине между его залёгшими в кустах ополченцами и по косой удаляющимися от них врагами. Потом он спрыгнул с коня, потрепал его по шее и пошёл вперёд.
Вокруг поднимались бойцы, озирались — и тоже шли.
…Всегда перед боем каждый воин переживает краткий — в биение сердца, во вздох — момент, когда перед его глазами встают те, кого он оставил дома: любимая, жена, мать с отцом, дети, — потом те, кто ждёт его за последней чертой, в царстве теней: пращуры, боевые товарищи, родные, ушедшие до срока, — и, наконец, боги. Потом это видение истончается и почти пропадает, но какой-то след, словно тонкий дымок в осеннем воздухе, остаётся надолго, часто — до конца. Но оно, это видение, встряхивает и приподнимает, глаз начинает видеть зорче, в теле напрягаются чуткие струны, и страх не уходит, конечно, — он никогда не уходит, если ты правильный воин, — но преобразуется во что-то похожее, но другое, в страх скорее не за себя, а за товарищей… Но вот сейчас Акболат, испытав почти привычное перерождение страха, никак не мог вспомнить, чьи же лица предстали перед ним, и получалось, что — ничьи…
Когда кусты кончились, Акболат перешёл на бег. К нему слева пристроился щитоносец. Это был киммериец Джар, слуга Исаака. Вокруг них, так же собираясь попарно, бежали сотни ополченцев. Акболата уже опередили…
Всё происходило в полнейшей тишине. То есть это мстилось, конечно — грохот боя впереди заглушал все остальные звуки.
Там, где сошлись войска, упёрлись друг в друга щитами, песок был вырыт множеством ног так, что в этой канаве можно было укрыться по пояс. Там же лежали первые тела, втоптанные в песок: в ярком, праздничном — враги, в чёрном — воины Фрияна. Тел было не так много…
Да, когда бьются щит в щит, не нарушая строй — погибших и раненых мало. Гибнут в основном бегущие. Так было во все времена. И ведь каждый воин умом это понимает, но вот в какой-то момент понимание пропадает, и он в панике открывает беззащитную спину.
Вот как сейчас…
Первые пары приблизились к задним шеренгам врага шагов на тридцать и остановились. Лучники, кто стоя, кто с колена, принялись всаживать стрелы в эту живую стену. Невозможно было промазать с такого расстояния…
Акболат медленно, сдерживая себя, наложил тяжёлую стрелу, натянул тетиву по-скифски — до уха, — выдохнул, разжал пальцы. Он видел, как стрела вошла в самый низ шеи одного из воинов, и слышал хрясткий удар: так ломаются кости. Однако воин продолжал идти вперёд как ни в чём ни бывало.
Так вот в чём колдовство…
Он выпустил одну за другой пять стрел и опустил лук, и только тут кто-то из шеренги покачнулся и сунулся на четвереньки. Из спины его торчало несколько оперений. Потом повалился ещё один и ещё. Они продолжали ползти, сначала опираясь на руки, а потом, когда руки подломились, упёрлись головами в песок и просто загребали ногами.
Шеренги удалялись от них — медленно.
Видя это, ополченцы, растерявшиеся было, участили стрельбу. Всё просто — враг уязвим, надо лишь потратить больше стрел…
Раздались крики справа. Акболат бросил взгляд туда — вражеские лучники и пращники заметили, что происходит, и теперь возвращались. Несколько ополченцев упали, поражённые камнями или стрелами, но щитоносцы уже развернулись и прикрывали своих лучников, а те из-под защиты били на выбор. Видимо, на вспомогательную пехоту чары не распространялись, поэтому те воины падали один за другим. Акболат, время от времени поглядывая туда, продолжал разить этих, наступающих на Фрияна заколдованных доспешников, целя уже не в спину или шею, а в затылок — и тут, как правило, хватало одной стрелы, чтобы у убитого вскоре начинали заплетаться ноги, и он валился на песок и больше не полз.
Поднесли ещё стрел. Ополченцы вслед за удаляющимся от них врагом пробежали шагов пятьдесят-семьдесят и снова стали бить в упор. Многие, подобно Акболату, целили в голову. Стальные наконечники легко пробивали бронзу… Краем глаза Акболат заметил, что стрелоносцы выдёргивают стрелы из упавших тел. Это означало, что запас подходит к концу.
Уже несколько сот вражеских тел устилали песок, кто-то упокоился, кто-то ворочался или продолжал ползти. Но те, кто шёл в строю, словно не замечали потерь…
Так мы ничего не добьёмся, подумал Акболат.
Он подозвал ближайшего мальчишку-стрелоносца и велел ему привести коня.
Фриян потоптался на месте. Раненая нога вроде бы слушалась. Пришла боль — это было хорошо. Он поднял руку, и труба запела. Тотчас сигнал подхватили остальные трубачи.
Воины из таксисов, бившихся первыми, перестали пятиться, повернулись и побежали, устремляясь в устроенные для них проходы в строю резерва. Они текли ручейками — сначала задние шеренги, потом средние, потом передовые. Фриян даже не оглядывался — знал, что сейчас они построятся у него в тылу и будут ждать сигнала.
Воины были уставшими, но не измождёнными. Это хорошо.
К нему подошёл Фатух, начальник первого таксиса. Шлем его был помят, лицо заливала кровь.
— Плохо убиваются, — сказал он, тяжело дыша.
— Я уже понял, — сказал Фриян. — Перевяжись. Если что — командуешь ты.
— Ясно, командир.
Фатух ушёл, покачиваясь. Проходы сомкнулись, шеренги сдвинулись. Фриян спиной почувствовал прикосновение щита бойца, стоявшего позади него. Перехватив поудобнее копьё, древко которого было протёрто и обсыпано песком, чтобы не скользило в рукавице, Фриян поднял руку. Барабаны ударили «готовность». Но Фриян медлил. Что-то происходило с вражеским строем… Они всё так же мерно и медленно шли вперёд, и фланг загибался, и тот, дальний, загибался тоже, и в специально сделанных промежутках бойцы и инженеры катили баллисты, постоянно выдёргивая из песка их маленькие колёса… нет, не это, что-то другое.
Потом он понял. Прямо против него строй истончился, и уже не двадцать рядов шлемов угадывалось вглубь, а вряд ли пять.
Акболат делал своё дело, и делал хорошо. Его лучников не видно было за вражескими шлемами и флажками, и воины врага никак не реагировали на удар с тыла, но это уже не значило ничего.
Он ещё раз всмотрелся в первые ряды врага. Пестрота одежд умножилась — те, кто стоял сзади, заняли место выбывших передних. На многих были уже не полные доспехи, а лёгкие, закрывающие лишь торс, и не сплошные шлемы с прорезями для глаз, а полукруглые, оставляющие лицо открытым. Кое на ком были только шапки.
Таксисы первого удара поработали хорошо…
Он всмотрелся в эти открытые лица. У всех воинов было одинаковое равнодушное и туповатое выражение.
Колдуны постарались… ну, что ж. На всякое колдунство найдётся холодное железо.
Он опустил руку. Барабаны застучали, флейты запели, вгоняя в дрожь. Строй тронулся и начал разгоняться, стремительно сокращая расстояние до врага. Пятьдесят шагов… тридцать… копья опустились… десять… пять…
Нога пока слушалась.
С коня поле боя было видно намного лучше. Акболат видел, как оторвавшиеся от врага воины Фрияна устремляются в проходы, образованные в строю резервных таксисов. Он видел самого Фрияна, стоявшего в первой шеренге. Надо было бы подать ему сигнал, куда бить, но стрел с промасленной паклей уже не осталось — всё израсходовали по врагу… Впрочем, ещё немного стрел мальчишки приволокли из запаса, видимо, не сразу нашли… на десяток лепт хватит. Лучники и пращники врага держались теперь поодаль и стреляли на удачу, на пределе досягаемости, и Акболат с удовлетворением отметил, что у его бойцов и луки лучше, и выучка.
Сосредоточившись на узком участке вражеского строя, они смогли сделать в нём выбоину как бы не в две трети шеренг. И это было ровно напротив готового сомкнуться таксиса Фрияна. Как раз последние воины первого удара исчезали в проходах и строились позади…
А в тылу противника что-то происходило — пока непонятно, что. Но, похоже, воинские начальники — или сам Сутех — были не вполне довольны ходом сражения и готовились пустить в ход новые силы. Он видел, как там вспыхивает и гаснет красно-жёлтое пламя, и расстилается вокруг тяжёлый чёрный дым.
Потом из дыма вылетели одна за другой четыре колесницы, запряжённые парами лошадей. В колесницах блестела медь, горел огонь, оставляя за собой тот же тяжёлый жирный дымовой след…
Шагах в пятистах от Акболата они свернули и пронеслись сквозь строй войска — видно было, как подаются в стороны воины, освобождая проход.
Сифоны, вспомнил Акболат. Он никогда не видел сам эти чудовищные машины для метания огня, но пираты на ионийском и карийском берегах рассказывали о них с ужасом — эти беспощадные и бесстрашные бородачи, не боящиеся ни ураганов, ни богов, ни демонов, ни царей, ни царских слуг…
Вслед за сифонами в тот же проход устремилась одна из белых резных башенок; её катили здоровенные, укутанные в шкуры, рабы.
Надо предупредить Фрияна, но как?..
Он посмотрел направо — и увидел, что фрияново войско уже перешло на бег. Сплошной ряд щитов, и вот опустились копья…
С грохотом и треском, словно столкнулись два корабля, столкнулись и два строя. Лишь на краткий миг Акболат успел увидеть красный гребень шлема Фрияна, а потом замелькали мечи и топоры…
На краткий миг Фриян даже залюбовался врагами — их яркими расшитыми одеждами, бритыми раскрашенными лицами, изящными щитами, и как они мерно шли навстречу, идеально ровно держа линию… Можно было бы восхититься их отвагой, если бы не тупость и неподвижность взора.
Потом он со своими воинами врезался во вражий строй, целясь копьём в шею доспешника, оказавшегося пред ним. Удар был такой силы, что копьё переломилось. Кровь взметнулась в небо. Не было времени выхватывать меч, Фриян всю силу вложил в удар щитом…
Многодневная выучка его воинов дала себя знать. Первая шеренга врага повалилась, увлекая за собой и вторую, и третью. Трудно было шагать по лежащим живым… Стрела ударила в его шлем, отлетела. На плечо легло копьё из задних шеренг, наконечник искал цель и не мог найти. Фриян давил щитом, ему давили в спину, барабан бил раз-раз-раз, и в этом темпе его воины делали шаг за шагом, постепенно попадая в такт — как гребцы на корабле. Раз-раз-раз… шаг левой, правая упирается, скользит… что-то находит для опоры… Раз-раз-раз — ещё шажок. Наконец дотянулся до меча. Можно просунуть между щитами вниз, нащупать что-то незакрытое… Падает высокий парень в красном кофте, прикрытый только лёгким доспехом, в глазах изумление. Раз-раз-раз — ещё шаг… Удары по щиту, по шлему — вскользь. Наплечники держат. Раз-раз-раз — полшага, песок подаётся назад, но сзади помогают. Падает ещё один воин — со шлемом ворона. Страшный удар в щит, за ним сразу второй. Руку отсушивает по самое плечо. Здоровенный, в мохнатой шкуре, вчетверо шире Фрияна, воин с двухлезвийным топором. Его-то и находит наконец копьё… Раз-раз-раз — полшага, и даже нет, четвертушка, нога скользит, подламывается…
Фриян упал. Над ним сомкнулись. Кто-то наступил на колено — хруст и дикая боль. Он попытался подняться, его подхватили сзади и поволокли — кажется, передавая из рук в руки. Небо мешалось с землёй…
Потом стало темно. Он лишь чувствовал, что с него стягивают шлем с красным гребнем, но уже не мог этому помешать.
— Смотри! — сказал Горо.
Ягмара обернулась. Он показывал куда-то влево.
Там не слишком быстро, увязая в песке, тянулись четыре колесницы с чем-то медным, охваченным дымным огнём. Они подползали сбоку к выстроившимся во втором ряду таксисам Фрияна. А ещё дальше, где темнела лощина, ведущая к берегу, бежали и падали какие-то люди, которых невозможно было рассмотреть. Ягмара быстро достала и приложила к глазу баранью лопатку с дырочкой. Это были разноодетые ополченцы. Они разбегались, бросая оружие. А потом из лощины вырвались конные, и она сразу узнала рыжего коня Сюмерге…
Рано, подумала Ягмара.
В этот момент корабль пронзила дрожь. Ягмара отняла от глаз лопатку и посмотрела вниз. По доскам скатывали тяжёлую крылатую колесницу, окованную сверкающей медью. Вот для чего предназначены были кони…
Далёкий крик. Одна из огненных колесниц опрокинулась, от неё опрометью бросились люди. Три оставшиеся разворачивались. Лучники, выскочив из-за строя таксисов, осыпали их стрелами — но, похоже, попадали куда-то не туда. Потом от одной колесницы брызнула огненная струя — сначала она упала совсем рядом, потом вытянулась и достала крайние ряды таксиса. Всё почернело из-за дыма. Горящие воины разбегались и падали. Брызнула вторая струя — мимо, за ней третья — она пошла высоко и рассыпалась огненным дождём, накрыв почти треть строя…
Строй смешался и побежал. Всё заволокло дымом.
Тем временем далеко слева вслед маленькому отряду Сюмерге из лощины вываливалась масса всадников-кочевников под сине-золотыми флажками.
Ягмара видела, как, извернувшись на спинах своих коней, девушки стреляют из луков заколдованными стрелами с красным оперением и как валятся кони и люди. Кочевники пустили рой стрел в ответ, и замыкающие всадницы покатились на песок.
Сюмерге устремилась за спину вражеской конницы, прижимаясь к самому берегу, а конница стала рассыпаться веером, опуская копья. Кочевники тоже рассыпались и понеслись кругом, осыпая всадников Сутеха уже настоящими стрелами, но не приближаясь вплотную. Вскоре там бушевал настоящий водоворот…
И снова раздались крики. Вот здесь, ближе всего к Ягмаре, воины Фрияна прорвали наконец вражеский строй и сейчас охватывали обнажившиеся ряды с трёх сторон, сминая и уничтожая врага быстро и беспощадно. Однако враг не бежал и даже не пятился, а с каким-то механическим упорством двигался вперёд. Она посмотрела на побоище через баранью лопатку. Заметный шлем Фрияна — тот, с красным гребнем — надет был на незнакомого бородатого воина.
Фриян убит или ранен! А этот воин может и не знать условного сигнала!..
Она прокрутила в голове все возможные варианты действий — но поняла, что вот этого, простейшего, они и не предусмотрели…
Сюмерге уже почти подскакала к кораблю. Её сопровождали только шесть девушек, к которым добавились два десятка конников Сутеха. Одному из них она на ходу протянула свой лук.
Ну же…
В бронзовую колесницу стремительно впрягали коней.
Ягмара ещё раз посмотрела вдаль. Резерв разбегался, хотя все четыре огненные колесницы уже горели, опрокинутые. Там мелькали топоры — рубили то ли сами колесницы, то ли обслугу. На высоком урезе берега еле плелась тяжёлая конница — кажется, уже никем не преследуемая. Похоже, они искали спуск вниз. Но спуск для них был только через ту дальнюю лощину…
Внизу запели две трубы, и на колесницу взошёл сам Сутех. Он был в длинном, до пят, белом с золотом кафтане и высокой, тоже белой с золотом, шапке-тиаре.
Сюмерге, пустив своего рыжего церемониальным шагом, подъехала вплотную к колеснице и произнесла заготовленные слова:
— Царевич Сутех! Я, Сюмерге, царица амазонок, прислана к тебе царём Азии Александром…
Она говорила по-персидски, но так, как говорят скифы: самыми простыми словами и без медных торжественных нот в голосе, без тех нот, которые превращают обыденную речь огнепоклонников в стихи и гимны… Но некогда было слушать, что ответит ей Сутех.
— Пошли, — сказала Ягмара. — У нас совсем мало времени.
— Где Фриян?
— Я за него! Димирион Кируш!
— Что с Фрияном?
— Ранен в ногу. Ходить не мог, унесли.
— Через пять лепт приказывай бить отход! Отводи людей на урез берега, там развернуться и встать. Фрияна вынести любой ценой! Мы прикроем вас!
— Но как же…
Кируш посмотрел по сторонам. Он уже готов был одержать победу…
— Не спорь, димирион. Так надо. Иначе все погибнем зазря.
— Понял, командир.
Он, конечно, ничего не понял.
Фриян приподнялся на носилках. Его несли бегом, стараясь не раскачивать — но, конечно, раскачивали. Нижнюю часть тела он не чувствовал и в первый момент испугался, потому что нет ничего страшнее для воина, чем вот так… — но сразу же понял, что его просто туго привязали.
— Стоп! — сказал он.
Рядом тут же оказался пентекостер Манул, на время этого сражения взятый Фрияном в личные помощники. Двадцать лет назад они щит к щиту воевали в войске молодого царя Филиппа во Фракии…
— Очнулся? — спросил Манул.
— Долго меня не было?
— Четверть часа. Может, чуть больше.
— Что происходит?
— Твой шлем принял молодой Кируш. Десять лепт назад он протрубил отход.
— Молодец. Как Акболат?
— Отходят вместе с Кирушем. К резерву я послал людей, чтобы велели изображать паническое бегство. Да, ты не увидел — их окатили из сифонов.
— Многих зацепило?
— Ну… немало.
— Так… Давай-ка поставим меня на ноги…
— Нога раздроблена. По тебе хорошо потоптались, начальник.
— Тогда вместе с носилками. И… где моя поясная сумка?
Манул оглянулся, и кто-то немедленно вложил сумку в его руку. Фриян достал баранью лопатку.
— Ставьте!
Его, оказывается, подняли по пологому береговому скату довольно высоко. До уреза оставалось шагов двести…
Сначала Фриян окинул поле боя простым глазом. Его воины и ополченцы Акболата отходили — где-то строем, где-то разрозненными группами. Далеко справа кочевники Солак-кенза кружили, осыпая стрелами вражескую конницу, которая вроде бы пыталась атаковать, но топталась на месте, словно остановленная сильнейшим ветром. Но выше, по урезу берега, нёсся в ту сторону ещё один вражеский конный отряд…
Потом он стал смотреть через баранью лопатку. За близстоящими кораблями корабль Сутеха был виден плохо, но в промежутке сквозь ползущий дым он сумел разглядеть рыжего коня Сюмерге и её саму, разговаривающую с кем-то невидимым, прикрытым корабельным носом; только белых коней видел Фриян и медное блестящее крыло…
— Манул, — сказал Фриян. — Отправь несколько посыльных к Солаку — пусть уходят наверх и охраняют лагерь, он нам ещё понадобится. Пусть делают вид, что кончились стрелы… Да, и чтобы не через лощину поднимались, а вон там, по пологому, через кусты рядом с холмом…
— Зачем нескольких?
— Одному он может не поверить… Всё, опускайте меня. Двигаемся.
— Я, кажется, всё… — прошептал Горо.
— Идти можешь?
— Идти — да. Колдовать… не знаю.
— Ладно, всего ничего осталось…
Теперь, без кокона, можно было рассчитывать только на быстроту.
Они уже вошли незамеченными в надстройку. Здесь никого не было, даже змей. Обстановка была богатая, но какая-то нелепая — будто не царевич здесь обитал, а внезапно разбогатевший торговец. Хотя, может быть, обитал он не здесь, а только заглядывал сюда изредка…
— Лестница вниз, — сказал Горо.
— Вижу…
Лестница Ягмаре не нравилась, пугала, отталкивала. Вроде бы ничего такого в ней не было — квадратный люк в полу, ступени, перила. Шеру притёрся к ноге, зашипел.
— Не то, — сказала Ягмара. — Ловушка…
Она резко хлопнула в ладоши. Корабль тут же отозвался мгновенной, но ясной картинкой.
— Вот проход, — сказала Ягмара. — За ковром. Постой, не трогай…
Ковёр тоже был непростой. Ягмара прислушалась к нему, но уловила лишь тупую тяжёлую злобу. Его можно было только убить. Она повела рукой — ковёр задёргался, заметался, — а потом резко толкнула ладонью воздух. В центре ковра образовалась дыра, обрамлённая язычками тёмного пламени. Язычки бежали споро, и через пол-лепты весь ковёр упал белёсым пеплом.
За ним открылась ниша. Вниз вела винтовая лестница.
— Светить сможешь? — спросила Ягмара.
— Я… да. Да, смогу…
— Тогда иди вперёд. Шеру!
Кот взлетел ей на плечо.
Горо особым образом сплёл пальцы, пощёлкал ими, и стало светлее. Свет шёл как бы отовсюду, не оставляя теней, и казалось, что пространство заполнено светящимся туманом. Но так было лучше, чем просто зажигать огонь, потому что этот свет видели только они двое.
Лестница привела их в настоящие покои Сутеха. Да, именно здесь он спал, пировал, возжигал своим богам… Изнутри покои казались — да и были, безусловно — много больше всего корабля. Четыре неугасимые жаровни стояли в середине по углам массивного медного куба, украшенного рельефами змей; медные змеиные головы с распахнутыми пастями и высунутыми языками выступали из верхних углов…
— Это оно? — спросил Горо.
— Не чувствую, — сказала Ягмара. — Наверное, нет. Сейчас…
Она закрыла глаза и посмотрела другим зрением. Да, куб был пуст, но и опасен — ещё одна ловушка. А где же?..
Шеру зашипел и мощно прыгнул с её плеча, чуть не уронив. Здоровенная змея забилась в его пасти, ударяя по ковру хвостом — словно бичом. Ягмара сначала проследила путь змеи — до дыры в полу, — потом подошла, наклонилась и отсекла змее голову.
Шеру посмотрел на неё, бешено скосив глаза.
— Да я знаю, что ты можешь, — сказала Ягмара. — Просто некогда. Пошли…
Шеру выплюнул бьющееся обезглавленное тело, брезгливо обтёр лапой рот.
— Мрразь, — сказал он.
— Горо, — Ягмара повернулась. — Убери пока свет.
Горо расплёл пальцы, и стало темно. Пламя жаровен освещало только само себя и даже не отражалось в медных зеркалах куба. Ягмара снова ударила в ладоши, глядя теперь вниз.
Вот оно. Довольно тесное помещение под полом, деревянный сундук, сбитый из грубых досок наклонный трап. Да, это было именно то самое место, которое ей показали крысы. Люк здесь, под ковром… Замок, второй замок.
Возиться некогда.
Так же, как прожгла дыру в ковре, Ягмара толкнула ладонью воздух — только сильнее. Ковёр полыхнул, доски пола разлетелись в щепы. Трап, кажется, не пострадал…
— Делай свет.
Стал свет. Комок змей внизу. Распадается, змеи ползут по трапу…
Ягмара испепелила их. Потом для верности она пустила пал по углам. Там что-то задёргалось и тоже обратилось в пепел.
Шеру почему-то бросился первый, встал у сундука на задние лапы, заскрёб когтями.
Ягмара быстро осмотрела сундук. Просто сундук, ничего особенного, заперт на бронзовый замок. Она смахнула замок. Помедлив, откинула увесистую крышку.
Внутренность сундука устилала шкура барса. Наверное, даже невыделанная — пахло гнилой кровью. На шкуре лежала диадема, совершенно невзрачная. А в центре диадемы сидел крошечный барсёнок. Он смотрел прямо на Ягмару, словно мог видеть её. Потом приоткрыл рот и слабо мяукнул.
Забыв про всякую осторожность, Ягмара протянула к нему руки. Сзади вскрикнул Горо, но крик оборвался…
Словно тяжёлая раскалённая сеть обрушилась на Ягмару сверху, мгновенно лишив движения и дыхания.
— Отец! — хотела крикнуть она, но не смогла издать ни звука.
Потом наступила тьма.
Из оледенелого, истоптанного и изрытого множеством ног, перемешенного с окровавленным снегом песка поднялся воин. Он не знал ничего о себе, не помнил ни имени, ни страны. Он не знал даже, что существуют имена и страны. Был только зов — заунывный, дикий, — и он пошёл на него. Рядом поднимались другие, и те, кто мог идти, шёл в ту же строну, а кто не мог идти — полз. Всё вокруг было чёрным и серым, неразборчивым, и только белая башня впереди — сияла…
Единственное, что он знал — что это происходит с ним не в первый раз.
