Глава тринадцатая
ГОРОД В ОГНЕ
Вальда проснулась затемно. Дом ещё спал. Гамлиэль с сыновьями вернулся совсем поздно, весь выжатый до капли, выпил горячего вина и уснул, едва коснувшись ложа. Они тренировали ополчение, набившихся за стены жителей подгорода. Мастеровые были сильны и умны, но воинских навыков не имели совсем. Впрочем, и новый её муж, и новые сыновья не были воинами в полном смысле слова, но хотя бы приучались к оружию издавна — Гамлиэль ещё лет пятнадцать назад гонял разбойников на Инелее, прославившись как жестокий, но справедливый военачальник, — и это не говоря о его молодости, проведённой в седле и на мостике биеры. Годы брали своё, но и сейчас он легко мог осилить с мечом пятерых необученных с вилами и цепами, а глаза оставались зоркими, и стрелы его разили без промаха…
Город сидел в осаде, не испытывая пока трудностей с продовольствием — и тоже во многом благодаря деньгам Гамлиэля: почти сразу он скупил, не особо торгуясь, запасы зерна, рыбы и мяса у здешних купцов и наладил их бесплатную раздачу бедным и служивым; и не раз его тайные люди проводили в город обозы с продовольствием из окрестных мест, чудесным образом минуя заставы… примерно так же, как провели саму Вальду: ночь, тихий шёпот, глухое бряцанье серебра… Вальда знала, что начальник стражи ар-хаима, Магон, ревнует Гамлиэля, поскольку тот ненароком отодвинул Магона в тень и лишает теперь воинской славы, но как умный человек Магон понимал, что сейчас Гамлиэль для города нужнее, чем он сам. Пожалуй, не понимал этого только сам ар-хаим. Властолюбие убило в нём здравый смысл.
Гамлиэль пересказал ей разговор с ар-хаимом. Тот требовал не лезть в дела обороны, предоставить всё специально назначенным для этого людям — а иначе в тюрьму или на виселицу. Если совсем невтерпёж и охота чем-то занять руки — строй кузницы…
Впрочем, и кузницы Гамлиэль построил тоже. Круглые сутки грохотали молоты на заднем дворе. Ковали в основном не оружие, его в арсенале оказалось изрядно, а доспехи — железные нагрудники, наручни и шлемы греческого образца, закрывающие голову и почти всё лицо.
Рядом из толстых кож, проложенных войлоком, шили защитные рубахи.
…Осада, конечно, была странная. Похоже на то, что восставшие обложили город — и не знали, что делать дальше. Время от времени они пытались штурмовать ворота, бросаясь на них с топорами и кольями. Штурмующих отгоняли стрелами, потом выходили и оттаскивали подальше мёртвых и раненых. Нападали всегда малыми силами, человек по пятьдесят. Иногда из подгорода, скрываясь за ещё не разбитыми постройками, метали через стену стрелы. За всё время стрелы ранили только двоих — прачку, нёсшую прополосканное бельё, и пожилого мастерового. Мальчишки собирали стрелы и связывали их в пучки — небось, и пригодятся. А враги начали рыть траншею, углубились по пояс и бросили рытьё. Так и ходили по ней. Стали строить что-то вроде амбара на огромных, в два роста, колёсах — и тоже бросили недостроенным. Если бы не чудовищное преимущество осаждающих в числе — ночами от костров облака светились так, что можно было ходить по улицам без фонаря, — и если бы не нерешительность ар-хаима, то, по мнению Гамлиэля, одна решительная вылазка стражи и ополчения — и бунтовщиков бы след простыл. Но тот даже слышать об атаке не желал.
Так что Гамлиэлю с сыновьями оставалось только учить ополченцев обращаться с оружием и держать стену.
Вальда вспомнила, как они с Исааком появились в этом доме — глухой ночью, под собачий лай, страшно усталые и страшно грязные. Гамлиэль вышел им навстречу, распахнул глаза — и Вальда показала ему запястье, на котором не было жемчужной нити. Осталась просто толстая многокрученная шёлковая нить — жемчужины по одной начали распадаться после той ночи в пещере, превращаясь в тонкую серую пыль… Гамлиэль всё понял без слов.
Дальнейшее оказалось простым, немного шумным — и как в тумане. Трудной была только встреча с судьёй — пришлось долго рассказывать, как и почему дочь его не вернулась в дом, а ушла с женихом. Видно было, что отцу это не по сердцу, и он всё порывался обвинить в чём-то Вальду — а может, и не порывался, просто она сама испытывала потребность оправдаться, будто была виновата в том, что Камень распорядился так, а не иначе… Наверное, и судья понимал, что всё произошло не по её вине, но понимал головой — а сердце желало иного. Впрочем, это не стало препятствием к исполнению формальностей: судья записал её в кодекс свободной женщиной по причине долгого безвестного отсутствия мужа и дал добро на повторный брак…
Гамлиэль превратился во влюблённого юношу и молодожёна. Хлопоты по принятию Вальдой новой веры он взял на себя, и всё свелось в конечном итоге к окунанию в купель под присмотром трёх стариков.
И всё равно Вальда никак не могла привыкнуть к своему новому положению. Всё было прекрасно, но происходило как будто не с ней.
Одевшись потеплее — что приходилось экономить, так это дрова, — она вышла в общую комнату, огромную, высокую, а потому гораздо более холодную. Дом спал. Младший сын, Иаков, с началом осады перебрался с женой и маленькой дочерью в дом отца, старший жил своим домом, но часто оставался ночевать — если дела требовали его немедленного присутствия. Тогда он спал на кухне у тёплой печи. Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить Исаака, Вальда разожгла огонь в маленьком медном очажке на треножнике и села над ним, грея руки.
С момента возвращения ей больше ничего не снилось, и она уже тосковала по тем диким и тревожным, а порой и просто страшным, снам… Ягмара, думала она, где ты, девочка, что с тобой, почему ты не дома? И тут же думала, что, может быть, это и хорошо, что она далеко от здешнего тихого ужаса…
Какой-то звук заставил её поднять голову. Как будто кто-то шёл по крыше — нет, не шёл, а топтался на ней, скрежеща твёрдым. Вдруг властно потянуло в сон. Вальда встала. Её качнуло, и она опёрлась рукой прямо в очажок, в самый жар. Боль ударила сквозь руку в голову. Вальда сунула обожжённую руку под мышку и бросилась на кухню к бочке с водой. Сонная оторопь моментально пропала, и она поняла, что происходит что-то неладное. Не добежав до бочки, она повернулась к скамье, на которой спал Исаак, и затормошила его. Исаак никак не хотел просыпаться, он даже не отталкивал её руки, а переваливался под толчками, голова болталась, и весь он был как только что умерший. Тогда Вальда сбросила его со скамьи, схватила ковш, зачерпнула холодной воды и вылила пасынку на лицо. Исаак наконец заворочался, задвигал руками. Схватив за плечи, Вальда посадила его, крикнула:
— Вставай! Вставай, Исаак! Что-то плохое!
Он открыл глаза и отшатнулся от неё; лицо его выражало ужас и непонимание.
— Вставай же! Горим!
Это подействовало. Исаак кое-как — руки и ноги не подчинялись ему — поднялся.
— Что? Почему?
— Не знаю! Буди всех! Быстро! Водой, огнём, пинками — поднимай на ноги! И на улицу! Не смогут идти — выноси!
И бросилась в спальню.
Поднять Гамлиэля оказалось чуть легче. Он тоже ничего не понимал, но сказалась старая привычка в любом состоянии просыпаться по тревоге. Кое-как натянув на себя штаны и накинув кофт, он поковылял на верхний этаж, где спали слуги…
И тут вспыхнул потолок.
Это было совсем как в той пещере — огненное озеро с волнами. Только пламя было не ярким, не рассеивающим тьму, а еле светящимся, но притом страшно жарким. Гамлиэль, закрыв голову руками, скрылся под его пологом, а Вальда бросилась помогать Исааку — выводить или выносить Иакова с женой и дочкой. Их не удалось разбудить, действительно пришлось вытаскивать под открытое небо и оставлять здесь, и теперь бежать выручать Гамлиэля, но он уже сам спускался по лестнице, волоча по ступеням обоих слуг, и пламя бушевало над его головой, и Вальда бросилась гасить его трещащие волосы…
Потом она оказалась в саду и видела, как пылает и рушится внутрь себя крыша, и бездымное пламя вырывается из окон верхнего этажа — а потом, оглянувшись, увидела, что с крыши дома напротив взмывает огромная птица, зависает над ним и машет крыльями, раздувая пламя, и это пламя проникает в дерево, которое не должно гореть, и пожирает его, более светлое, чем само пламя, распространяясь чёрными прожилками, как стремительная гниль… это было страшно и зачаровывающее красиво — настолько, что не отвести взгляд.
Взахлёб лаяли собаки, ржали в ужасе лошади, но было страшно мало людей, иногда только слышались крики и вопли боли, и снова сверху проплывали на фоне пламенеющих облаков чёрные хищные силуэты птиц с громадными распластанными крыльями, они плыли совсем медленно, и не было защиты…
Вальда вдруг поняла, что Гамлиэль и Исаак куда-то пропали и что рука её горит, словно всё так же погружённая в огонь, но тут зашевелилась и попробовала встать Ханна, жена Иакова, и Вальда бросилась её поддерживать, чтобы она не распласталась снова, и тут же зашевелился и сам Иаков, и слуги, и началась мелкая короткая паника — но в этот миг дом рухнул.
Их окатило волной дикого жара, в небо полетели головни и искры, и надо было спасаться, а спастись можно было только свернувшись калачиком и закрыв голову руками, а потом Вальда поняла, что её куда-то волокут за руки и кладут на землю, а потом сверху полилась вода, много воды…
Дальнейшее казалось диким сном. Она то находила Гамлиэля, то снова теряла его, пламя бушевало по обеим сторонам улицы, смыкаясь над головой, и надо было пробежать по этой огненной анфиладе, пригибаясь, чтобы не задело летящими головнями девочку, которую она прижимала к себе, воздуха не было совсем, грудь разрывалась, под вздохом пылали угли, ноги не хотели идти, но как-то всё же шли…
Вдруг хлынул дождь. Ливень. Водопад. Всё наполнилось угарным паром, пропитанным запахом залитых углей и горелого мяса, и Вальда наконец-то перестала что-то чувствовать и понимать.
К утру ударил морозец, превратив город и всё вокруг него в ледяные фигуры. Ходить можно было, только хватаясь за заборы. Когда рассвело, стало видно, что выгорела примерно четверть города — от базара и до Царской дороги. Это было бы не так страшно, если бы в числе сгоревших домов не оказались все склады и амбары с запасённым продовольствием. И, что ещё страшнее, на месте городской стены зияло пустое пространство шагов в пятьсот длиной, и лишь отдельные брёвна стояли, покосившись, подобные кривым зубам в беззубом рту старухи…
Город стал беззащитен, приходи и бери его голыми руками. Но пока никто не шёл и не брал.
Погорельцы собрались на Мостовой площади. Сюда огонь не пришёл, дворец стоял нетронутый и тёмный — хотя обычно на углах его террас горели большие масляные фонари наподобие тех, что зажигают на маяках. Люди стояли, сидели, лежали — подавленные, испуганные, растерянные, продрогшие, мокрые. Кто-то плакал навзрыд, кто-то гневил богов, кто-то метался, разыскивая пропавших своих. Вальда долго не могла понять, где она и что с ней, и почему так холодно и страшно. На ней был чей-то чужой толстый плащ, воняющий горелой мокрой шерстью. Он примёрз к деревянной мостовой, и она не сразу смогла подняться. Вокруг были только чужие. Потом подошёл Гамлиэль, сел рядом.
— Спасибо тебе, — сказал он. — Исаак сказал, что это ты нас всех спасла.
— Наверное, — сказала Вальда. — Где он?
— Ищет своих. Его дом тоже сгорел.
— А остальные?
Гамлиэль долго молчал. Потом сказал:
— Не знаю. Последний раз я видел Иакова, когда он забирал у тебя Эстер. Ты не хотела отдавать… Потом я нёс тебя и думал, что они идут следом, но не мог оглянуться… Исаак сказал мне, что побежит к своему дому. Слуги отстали. И вот никого нет. Теперь только надеяться на счастье… Как твоя рука?
Вальда вспомнила, что у неё есть рука и с этой рукой случилось что-то плохое. Она посмотрела. Рука была красная и ободранная, ошмётки кожи свисали.
— Я её не чувствую, — сказала она.
Дом Вальды уцелел. Одно окошко светилось. Вальда постучала в дверь, и через лепту стукнул засов. Арам, одетый по-дорожному и с лампой в руке, всмотрелся слепо в пришедших и даже отшатнулся.
— Хозяйка… — прошептал он.
— Принимай нас, Арам, — сказала Вальда.
— Конечно… сейчас…
Он зашаркал внутрь, в темноту и промозглость.
— Иди первым, — сказала Вальда. — Теперь этот дом твой.
Гамлиэль, повесив голову, вошёл, Вальда за ним. Сразу, только закрыв дверь, она принялась сдирать с себя плащ. Гамлиэль сбросил мокрые войлочные полусапоги, в которых обычно ходил дома и в которых выскочил наружу. В доме происходил шум, слышались голоса.
Арам вернулся, с ним толстая девушка с растрёпанными волосами.
— Помогай, — сказал ей Арам, поставил лампу на треножник и удалился.
— Ты кто? — спросила Вальда.
— Я служанка господина Арама, — сказала девушка. — Меня зовут Айрат. Со мной мой брат Ори. Господин Арам нанял нас, чтобы мы следили за домом.
— Хорошо, — сказала Вальда. — Тогда зови брата. Нужны тепло и горячая вода.
— Истопить баню?
— Долго. Просто печь и питьё. В маленькой гостевой. Да, и сухую одежду.
— Не надо, — сказал Гамлиэль.
— Надо. Айрат, найди зимний охотничий костюм Акболата, он…
— Я знаю где, хозяйка. Что принести вам?
— Всё равно, потеплее…
В маленькой гостевой комнате, лишённой окон, мальчик уже раздувал печь. Скоро в полукруглом окошке заплясал огонь.
— Ваш дом сгорел? — спросил мальчик, глядя куда-то в сторону.
— Другой наш дом сгорел, — сказала Вальда. — Остался этот.
— Наш тоже сгорел, — сказал мальчик. — Давно, не сейчас.
Вальда кивнула.
Мальчик ушёл и вернулся с медным кувшином для кипячения воды. Неловко, не сразу, воткнул его в специальное отверстие на верху печи. Днище кувшина показалось в окошке.
— Ори, — позвала Вальда.
— Да?
— Это вода?
— Вода.
— Принеси ещё вина и мёда.
— Сейчас спрошу…
Он убежал.
Пришла девушка с ворохом одежды. Вышла, задёрнула занавес.
— Мне стыдно надевать его костюмы, — сказал Гамлиэль. — Я чувствую себя вором.
— Потом, если захочешь, вернёшь, — устало сказала Вальда и стала разбираться, что надевать ей.
Девушка Айрат постаралась — льняной нижний костюм, войлочный верхний, толстые чулки до колен, лисий кофт. Вальда сняла с себя всё мокрое, надела сухое. За спиной её, вздыхая, облачался Гамлиэль.
— Они найдутся, — сказала Вальда. — Просто ужас и суматоха.
Гамлиэль промолчал.
Это был один из любимых костюмов Акболата, из тонкой овчины с шёлковой подстёжкой и оторочкой из волка. В нём не страшен был никакой холод. На ноги Гамлиэль натянул овчинные же чулки с пришитой войлочной подошвой.
Покашляв за занавесом, вошёл Арам, за ним протиснулся Ори. Арам нёс кувшин с вином, Ори — чаши и горшок, из которого торчала длинная ложка.
— Арам, — попросила Вальда, — посиди с нами.
Арам хмыкнул, но сел на низенький табурет. Чуть погодя Вальда поняла, почему он хмыкал: чаш было три.
Меж тем вода закипела; Арам прихватил кувшин за ручку толстой тряпицей, смешал воду, мёд и вино, добавил специй. Вальда протянула ему свою чашу. Руки дрожали. Жадно выпив половину, она выдохнула, потом допила мелкими глотками. Взглядом попросила ещё.
Гамлиэль держал чашу обеими руками, смотрел на поднимающийся пар. О чём-то думал, шевеля губами. Может быть, молился.
— За живых, — сказал он. — Мёртвым уже легко.
— За живых, — согласился Арам.
Они выпили до дна, Вальда тоже. Она ждала, что закружится голова и придёт лёгкий туман, но ничего подобного: внутри всё так же стояла звенящая ледяная тьма.
— Вы будете жить здесь, — то ли спросил, то ли распорядился Арам.
— Кто может сказать, что будет через час? — вздохнул Гамлиэль. — Пока же — хвала этому крову… — и встал. — Жена, я пойду поищу детей.
— Подожди немного, я с тобой.
— Нет, ты отдохни. Мне легче, когда кто-то ждёт меня дома. В поисках что один, что двое — разницы нет…
— Возьми сапоги и посох.
— Да. Возьму.
Топот быстрых ног — и из-за занавеса тонкая ручка протянула пару чуть потёртых сапог из чепрака, подбитых чепраком же и грубым войлоком — в самый раз ходить по скользкому. Гамлиэль обулся, ещё раз покачал головой.
Вальда проводила его, поцеловав на прощание. Вернулась, села.
— Хорошие ребятишки, — сказала она Араму. — Где ты их взял?
— Купил, — сказал Арам. — Продавал один армянин. Отпустил, конечно, но оставил при доме, чтобы не околели зимой. Летом — как пойдёт. Да и доживём ли до лета…
— Колушку убили, я тебе говорила?
— Да. Плохие времена настали. Дед рассказывал мне, что сам такое прожил — когда брат на брата шёл… Никак не думал я, что здесь то же самое может случиться. Разбудили какое-то зло…
И тут заколотили в дверь.
Это был Исаак — один. Весь чёрный, и не только от сажи.
— Отец здесь? — спросил он.
— Пошёл искать вас, — сказала Вальда. — Ты с ним разминулся на три лепты, не больше.
— Ах… — Исаак бросился от дома, оглядываясь то в одну сторону, то в другую, вдруг зашатался, схватился за забор.
— Я его догоню! — крикнул маленький Ори, на бегу натягивая кожушок. — Идите в дом, дядя!
И припустил по улице вправо, по направлению к Чёрному храму.
— Исаак, — позвала Вальда. — Правда, иди в дом.
Тот кивнул, но остался стоять. Вальда подошла к нему, обняла за плечи. Исаак не то что дрожал — содрогался.
— Всё плохо? — поняла Вальда. Осторожно оторвала его руку от забора, повела. Он шёл покорно.
И только в доме, когда закрылась дверь, он опустился на корточки, закрыл лицо руками и зарыдал.
Не выжил никто. Жена и дети Исаака сгорели в доме, остались лишь косточки. Иакова, Хану и Эстер накрыло рухнувшей стеной…
Исаак и Гамлиэль стояли неподвижно и молча, обхватив друг друга руками и спрятав лица. Это молчание было даже более жутким, чем тот вой, который Гамлиэль издал, вернувшись и узнав страшное. Вальда и сама закаменела… Это длилось, и длилось, и длилось — и нарушилось новым грохотом в дверь.
Это был старшина стражей Вальды, Эхир. В ополчении он командовал сотней и напрямую подчинялся Гамлиэлю.
— Начальник, — сказал он, глядя немного поверх голов. — Надо идти. Враг двинулся на нас.
Какое-то время Гамлиэль словно не слышал. Потом Исаак осторожно отодвинул его от себя и развернул к Эхиру лицом.
— Вы самый главный теперь, — продолжал Эхир. — Больше никого не осталось. Люди ждут приказа.
— Да, — сказал Гамлиэль. — Я иду. Сейчас.
Он двинулся куда-то вглубь дома и застыл, словно забыв, зачем шёл.
— Хозяин?.. — шепнула Айрат.
— Да, девочка… Дай воды. Холодной воды.
Айрат выскочила из прихожей комнаты и тут же вернулась с ковшом. С ковша капало.
Гамлиэль стал пить шумно, с трудом проталкивая в себя воду. Вернул ковш, вытер рукой лицо.
— Веди, сотник. Исаак, ты со мной. Вальда, будь дома, пожалуйста.
— Зачем? — сказала Вальда. — Мы всё равно не вернёмся…
Она подошла к стене и сняла Ягмарин парг с птичьим луком и лёгкими стрелами. Парг был покрыт тёмным лаком и украшен ликом солнца.
По эту сторону прогара в стене собралось человек пятьсот — уцелевшие ополченцы и те горожане, которые в свой последний час решили не прятаться по домам. Всё время подходили новые — с луками, копьями, мечами, топорами…
Эхир, Исаак и несколько других командиров расставляли это пёстрое войско в какое-то подобие строя. Биться придётся среди обгоревших развалин.
Падал крупный снег, и уже белого вокруг было больше, чем чёрного.
С той стороны прогара медленно приближалась сплошная людская стена. Вальда не взялась бы сказать, сколько их там — сотни или тысячи. Невозможно было вместить в сознание такое число.
Пришёл какой-то звук — словно жужжала муха, попавшая в паутину. Когда враги приблизились, стало понятно, что это пение. Они шли и пели — что-то печальное и торжественное.
Потом стало понятно, что впереди идут музыканты.
Из-за снега не совсем понятно было, какое расстояние разделяет войска. Кто-то из ополченцев пустил стрелу, но она пропала из виду сразу же.
И вот уже когда стали видны лица музыкантов, строй врага остановился. Пение только наросло. Потом в центре первой шеренги произошло движение, люди расступились, и из глубины вперёд вышел высокий, на голову выше остальных, человек во всём белом. На голове его была меховая шапка с длинными ушами, наподобие кочевнической — но тоже белая. В руке он держал посох со сложным, не разобрать, навершием…
Вальда услышала позади себя изумлённые и испуганные возгласы, оглянулась.
Город, который она знала — пусть покалеченный и изуродованный, но знакомый и родной насквозь, — исчез. На месте остовов сгоревших домов громоздились искорёженные и переплетённые железные колючки, все в острых зацепах и пятнах окалины. На месте уцелевших домов из светлого, словно светящегося изнутри дерева — мрачные каменные и бревенчатые громады без окон, с узкими прорезями бойниц, с человеческими и конскими черепами на кольях вокруг. Под ногами были не деревянные плахи, а полузамёрзшая грязь, раздавленная ледяная короста с сукровицей, сор и нечистоты. С корявых деревьев и перекладин ворот свисали верёвки, на некоторых висели мертвецы или оклёванные птицами скелеты без ног. И люди вокруг были какими-то убырями в лохмотьях, с громадными оскаленными и окровавленными ртами, торчащими гнилыми клыками, когтистыми лапами вместо рук…
Пение нарастало. Высокий в белом приблизился вплотную. С ним была ещё дюжина воинов в прекрасных доспехах и со сверкающими мечами в руках.
Над головами совсем низко прошла стая птиц. На вид это были простые серые вороны, каких много живёт по близким лесам, но в полёте они подхватили ту песню, что пели люди, и голоса их звучали так, что замирало сердце…
Высокий что-то говорил, простирая руки, и защитники города опускались перед ним на колени в ледяно-кровавую грязь.
В какой-то оторопи Вальда смотрела на всё это, и ей мучительно хотелось тоже встать на колени, но она осталась стоять.
Потом она увидела, как на какое-то слово высокого вперёд вышел Гамлиэль. Он шёл медленно, словно по грудь в воде. Высокий показал концом посоха место перед собой, и Гамлиэль опустился на одно колено…
Он почему-то опустился не на правое, как положено опускаться перед царём, а на левое. Вальда отметила это, и что-то стукнуло у неё в голове и в сердце.
Высокий простёр руки перед собой и громко заговорил, почти запел, обращаясь к коленопреклонённым защитникам города. Вальда не понимала ни слова, будто он говорил на неизвестном ей языке. Всё затрепетало вокруг…
Внезапно Гамлиэль резко встал — Вальда увидела синий блеск клинка, выдернутого из голенища — и сделал два движения: всадил клинок высокому в живот, а потом рванул его вверх, распарывая всё…
Кровь ударила струёй. И тут же воин по левую руку от высокого взмахнул мечом, и голова Гамлиэля упала на мостовую. Туловище ещё стояло, шатаясь и шаря руками, но высокий повалился вперёд и повалил его, и так они упали, обнявшись.
Пение прервалось, сменившись нестройным гвалтом людей и ором ворон.
Под ногами опять была мостовая…
— Смерть! — закричала Вальда.
Наклонившись, она подхватила чей-то брошенный топор. Ей хотелось не стрелять издали, ей надо было добраться до горла хоть одного…
Сначала она бежала одна, потом услышала сзади накатывающийся шум. «Смерть! Смерть! Смерть!» — поднялось и повисло над головой. Её начали обгонять. Воины, окружавшие высокого, попятились, выставив мечи, но на них уже накатывала волна, ощетинившаяся копьями. Миг, и блестящие доспехи исчезли. Музыканты побросали инструменты и закрывались руками. Вальда добежала, ударила одного, другого, не дотянулась до третьего…
Потом она видела только спины.
Началось самое страшное, что бывает на войне, — рубка бегущих.
В глазах было красно от ярости.
Вальда вернулась в себя только на краю подгорода. Было нечем дышать, ноги не шли, правой руки она просто не чувствовала, рука болталась, как тяжёлое полено, и Вальда невольно посмотрела, на месте ли она. Рука была на месте и даже сжимала топор — окровавленный, с налипшими ошмётками то ли меха, то ли волос.
Из проулка выскочили два мальчишки с вениками в руках. При виде Вальды они закричали, один юркнул обратно, второй выставил веник перед собой и начал пятиться. Потом повернулся, бросил веник и побежал. Позади накатывались шаги, Вальда обернулась: это были два молодых парня-ополченца и с ними Эхир. Они добежали и остановились, тяжело дыша.
— Идёмте обратно, госпожа, — сказал Эхир. — Уже всё.
— Что всё?
— Бегут, не догнать. Но там…
— Что?
— Войско на том берегу. Начинают переправляться.
— Войско?
— С царскими знамёнами. Помощь пришла.
— Хвала богам…
— Вы теперь старшая.
— Почему?
— Никого больше не осталось. Вы да я. Не могу же я вами командовать…
Вокруг уже собралось десятка два вооружённых людей. И как-то внезапно Вальду подхватили на руки и понесли над головами.
— Слава! — кричали. — Слава! Слава!
Она боялась упасть.
Во множестве лежали мертвецы. Их обходили…
Вальда успела только сменить свой окровавленный и изодранный кофт на чей-то чистый и ещё тёплый да умыть лицо и руки — не дочиста, это потом, но чтобы не стягивало чужой засохшей кровью кожу. Ещё она узнала, что Исаак жив, но ранен, и его унесли в её дом.
Потери были большие, почти половина стражей и ополченцев была убита или ранена тяжело. Но врагов полегло больше многократно — может, и в десять раз, а может, и в двадцать. Только местами они пытались давать отпор, будучи загнанными в тупик…
Ворота, скрипя, открылись. Вальда вышла в сопровождении Эхира и полусотни воинов. С той стороны вверх по дороге поднимались конные. Алели и зеленели знамёна Додонова войска. Впереди на вороном коне ехал немолодой воин в лёгком доспехе, а рядом с ним на белом — кто-то пронзительно знакомый…
— Сюмерге!
