Глава одиннадцатая
СТРАННОСТИ БЫТИЯ
— Наверное, какие-то задатки у меня были и раньше, — Акболат закончил чистить нож и воткнул его в столешницу. — Но я не придавал этому особого значения, потому что результаты не выходили за пределы обычного. Поговорив с человеком, я мог кое-что узнать сверх того, что он рассказал сам — откуда он родом, где бывал, говорит правду или что-то скрывает… в общем, ничего выдающегося. Теперь вот… Вероятно, ты оставила во мне открытой какую-то дверцу.
— Прости, пожалуйста, — Ягмара поджала губы.
— Не подумай, что в упрёк. Наверное, так даже лучше. Просто я всегда где-то в глубине себя опасался волшебства…
— И взял в жёны волшебницу.
— Это другое, совсем другое. Я всегда подозревал почему-то, что во мне есть какие-то запертые шкатулки. Наверное, что-то в детстве проявлялось — но меня нещадно пороли за какие-то шалости, и я никак не могу вспомнить, за какие. Отучали, я думаю. И отучили так, что я просто не могу вспомнить что-то конкретное, а вот страх, что во мне есть странные умения и я их нечаянно проявлю, — остался. Иногда во сне кажется, что вот-вот оно вспомнится… но нет. Так что спасибо тебе и за эту способность тоже, потому что теперь всё может пригодиться.
— Тогда… не можешь ли ты сказать, что сейчас с Нием?
Акболат задумался.
— Могу попробовать, конечно… А у тебя так и не получается вызвать его во сне?
— Нет. Он как будто ушёл… даже не знаю, как сказать… в туман, в тень… может быть, просто далеко. Впрочем, я посылала птиц — они не вернулись, хотя я просила их именно вернуться. Значит, там что-то есть такое, что мешает…
Акболат медленно кивнул.
— Я попробую. Это может занять довольно долгое время, не знаю, сколько. Но если я вдруг начну вести себя странно — ты сможешь меня оглушить или усыпить? Сразу убивать не нужно…
— Думаешь, это так опасно?
— Если там тень, то она чья-то. Могущественного колдуна. Такие не любят, когда за ними подглядывают. И могут ударить. Если насмерть, не страшно. Безумие страшнее.
— Тогда давай не будем рисковать. Попробую ещё что-нибудь придумать. Я ведь ещё так мало чего умею…
— Не старайся освоить многое. Твоя мать говорила, что лучше уметь мало, но хорошо.
— Да, мне она тоже так говорила… Но у нас ведь сейчас всё не так, как было недавно. Катастрофа, да? Так по-гречески?
— Катастрофа, — согласился Акболат. — Кстати, надо обсудить, что нам делать дальше.
— Тебе нужно как следует поправиться, — сказала Ягмара. — Ты ещё очень слаб.
— Я не говорю про сейчас. Я говорю про завтра.
— Да. Да, надо подумать. Надо разузнать как можно больше… Но вот сейчас ты знаешь всё, что знаю я. Как по-твоему, что происходит?
Акболат покачал головой.
— Моих знаний не хватает… Вернее, не так. Я могу на основе моих знаний дать слишком много объяснений. А это значит, что накопленные знания здесь бесполезны… Кстати, ты так и не вспомнила, что именно сделала с Черномором?
Ягмара покачала головой.
— Начисто не помню. Просто что-то такое сделала, чтобы он исчез, и он исчез. Какое-то время я ощущала его отсутствие в нашем мире. На его месте как будто зияла дыра, и из неё чем-то тянуло… нет, не могу объяснить. А дальше я занялась тобой, отвлеклась… В общем, я просто не знаю, где он сейчас и есть ли он вообще. Не чувствую ни его присутствия, ни его отсутствия. И нет уверенности ни в том, ни в другом…
— Будем надеяться, что в случае крайней надобности ты сможешь это повторить, — Акболат улыбнулся одними губами. — Поройся в себе. Сейчас нам нужно не столько оружие, сколько разведка. Птицы и звери — это очень хорошо, но вдруг ты сможешь проникать и в людей?
— Я даже сейчас могу, я же говорила. Правда, мне для этого надо оказаться где-то неподалёку от человека, чтобы потом связываться с ним…
— А видеть его глазами? Понимать сказанное вокруг него?
— Что-то мешает. Я могу удерживать это видение лепту-другую, потом всё расплывается. И потом… это очень тяжело, а я вымоталась… Впрочем, я изредка заглядываю во Фрияна. Кажется, они уже между Тикром и Цареградом, очень торопятся. А вот с Нием я сделала по-другому — и, наверное, зря. Впрочем, может быть… — она задумалась. — Да, наверное… Ний просто вошёл в какой-то туман, а Фриян с людьми удаляются от этого облака. Скорее всего, так.
— И что за туман, ты не понимаешь?
— Нет. Я его не вижу и не чувствую — но при этом он не даёт ничего разобрать. Птицы в нём тоже пропадают, я говорила.
— Ну вот давай с этого и начнём. Найди, как можно ещё видеть вдаль и понимать, что там происходит.
— Хорошо, отец. А ты иди рубить дрова. Тебе будет нужна вся твоя сила и выносливость. Я постараюсь сделать так, чтобы всё восстановилось как можно быстрее, но тело надо заставлять двигаться, чтобы оно могло принимать эту помощь…
— Займусь этим, дочка. Может быть, за работой и мысли свежие появятся.
— Может быть. Тогда я пойду покопаюсь в себе. Не беспокой меня и не беспокойся сам — это только со стороны выглядит страшно, а так… можно пережить.
Раскалённая золотая игла вонзается между бровями… это уже знакомо и ожидаемо — и не вызывает того ожога, как прежде, во всяком случае, можно продержаться какое-то время и не закрывать глаза… пламя бушует внутри черепа, но она же знает, что это не смертельно, что это только кажется, что…
Держаться. Держаться.
Осмотреться.
Понять.
Но всё застит пламя, и действовать можно только на ощупь.
Это?
Нет.
Может быть, это?
Нет.
И ещё раз.
И ещё…
Кончается дыхание. Кончается терпение.
Это.
Да, это.
Как будто — свиток с письменами — стремительно — разворачивается — перед внутренним взором — и пожирается пламенем… пожирается… пламенем…
Всё.
Игла исчезает.
Теперь — тьма. Тьма. Темнота и холод.
И покой.
Когда Ягмара выползла из шалаша, стояли сумерки. Да, в холме всегда было светло, но ночь и день различались. Сейчас точно была ночь.
Отец и Атул играли в шатранг. Доску нарисовали на шкуре, а фигурки не так давно вырезал Пичай. Его научил играть и приохотил к игре Атул, и мальчик уже двигал фигуры осмысленно. Но всё-таки по-настоящему Атул обрадовался, когда в лице Акболата обрёл настоящего соперника.
Теперь они часто проводили время за игрой.
Ягмара ощутила досаду — вместо того, чтобы развивать тело, отец занимался глупостями. И тут же одёрнула себя. Шатранг развивает ум, это давно известно всем. Конечно, надо совмещать. А за упражнениями тела следит Атул, врач, и он, наверное, просто не даёт отцу переутомляться…
Отец сделал ход своим советником и взял советника Атула. Атул долго смотрел на доску, положил своего раджу и встал.
— На сегодня достаточно, — сказал он. — Спасибо тебе.
— Тебе спасибо, — сказал Акболат. — Давно не получал такого удовольствия. Кажется, я по-настоящему начинаю понимать игру. Раньше я просто изучал партии мастеров и подражал им…
— Да, ты играешь, как поёшь, — сказал Атул. — Возможно, я тоже научусь так, играя с тобой. А вот и госпожа…
Отец обернулся, вскочил, быстро подошёл к Ягмаре.
— Ты так долго…
— Правда? — удивилась Ягмара. — А мне казалось, наоборот — быстрее, чем раньше.
Отец покачал головой.
— Уже почти утро.
— Вот оно как… Но я, кажется, нашла то, что нам надо. Я пока не буду рассказывать, сначала попробую. Мне надо быть одной. Я уйду в лес… попозже. Днём. Вы все будете меня охранять. Ну и потом, может быть… ладно, что потом — то потом. Ложитесь спать, завтра вам могут понадобиться силы. И я тоже посплю…
Сначала Ягмара разослала лис и ворон проверить, нет ли в округе кого постороннего. Лисы унюхали медвежью берлогу, которая им раньше не попадалась, и чей-то давний труп под снегом — но больше ничего нового не обнаружилось. И только после разведки все, кроме Цецы, вышли из холма.
— Ты будешь рядом со мной, — сказала Ягмара Шеру. — Ничего не делай, просто следи, чтобы всё было в порядке.
Шеру с сомнением наклонил голову, но промолчал.
Они отошли от холма шагов на пятьсот, пока Ягмаре не показалось, что место подходящее. С виду оно не отличалось от прочих уголков леса, но что-то особое в нём было.
— Отойдите от меня так, чтобы видеть, потом отвернитесь и следите за всем вокруг, — сказала Ягмара. — Я не знаю, чего ждать… в общем, просто охраняйте меня. Если через час я вас не позову, возвращайтесь сами. Отец, в случае чего — все решения на тебе, договорились?
— Хорошо, дочка. Ты… поосторожней, ладно?
— Извините, госпожа, — сказал Атул. — Вы сами говорите — в случае чего… Как мы попадём обратно в холм?
— Со мной на руках, — сказала Ягмара. — Холм вас впустит и выпустит. Даже если я буду мёртвая. Впрочем, до этого вряд ли дойдёт… хотя… не знаю. Всё, расходитесь, — они сердито притопнула лыжей.
Они шли в разные стороны, оглядываясь — отец, Атул и Пичай. Пичай выглядел особенно встревоженным.
Хороший мальчишка, подумала вдруг Ягмара. Такого бы братика…
Ух как бы она его гоняла!
Потом она вынула из ножен нож. Тот самый, из синего железа, закалённого в тёмном пламени…
Задрав выше локтя рукав кожуха, она косо погрузила нож в предплечье — туда, где самая тонкая кожа и нет жил. Нож вошёл легко, хищно, не причиняя боли. Кровь потекла по клинку.
— Ищи брата, — сказала Ягмара.
Она вынула нож из ранки и, держа в обеих руках перед лицом, стала всматриваться в узор, рисуемый кровью на стали.
Сначала ничего не происходило. Потом Ягмара поняла, что её руки — это не совсем её руки. Они были чьи-то ещё. Чуть позже это ощущение перебралось на грудь и живот, потом на лицо…
И она стала видеть не только своими глазами и слышать не только своими ушами.
Ещё сколько-то времени ушло на то, чтобы суметь перестать видеть окружающий лес…
…Справа были белые по пояс горы, а слева море накатывало тёмно-серые валы на заледенелый берег. В волнах перекатывалась снеговая каша. Перед нею горел костёр из белого просоленного топляка, пламя похрустывало. Сбоку подошёл Ний, сел на корточки, протянув руки к огню.
— Сейчас принесут, — сказал он.
Тот, кто сейчас был отчасти Ягмарой, кивнул. Ний стал городить вокруг костра стенки из камней. Он был такой же худой, как Ягмара его помнила, а может быть, ещё худее. Голова была недавно обрита и только начинала обрастать. Потом она увидела на шее его красноватую полосу и красное воспалённое пятно под левым ухом — увидела потому, что Ний потёр пятно пальцами.
— Болит? — спросила она. Вернее, спросил тот, другой, сидящий на берегу.
— Нет, не болит. Но чувствую.
— Долго не проходит.
— Да. Ладно, затянется когда-нибудь…
Он встал и шагнул к берегу. Сидящий повернул голову: теперь он смотрел на море, а на фоне моря Ний забирал у незнакомого мальчишки здоровенную тупоголовую рыбину; чешуя рыбины отливала тёмно-красным и золотым.
Ний вернулся к костру, палкой разбросал дрова и разровнял угли, потом через костёр протянул руку:
— Нож дай.
Сидящий протянул ему нож рукояткой вперёд.
Когда Ний коснулся ножа, в глазах Ягмары всё перекрутилось. Теперь она была Нием, а перед нею сидел весь в меховой дохе и меховых сапогах бритоголовый скиф. За спиной скифа двое в персидских кофтах кормили лошадей…
— Что с тобой? — спросил скиф. — Ты как будто духов увидел.
— Да? — Ний выпрямился, глядя только на нож. — Нет. Всё нормально…
— Я же вижу, — сказал скиф (Холк — узнала Ягмара его имя).
Ний ничего не сказал, бросил рыбину на снег и буквально в три движения разделал её, оставив на земле хребёт с внутренностями и шкуру. Потом аккуратно расстелил на углях мясо. Сел.
— Слушай, Холк, — сказал он. — Пусть нож будет у меня. Ты же знаешь, я не убегу.
— Я знаю, что не убежишь, — согласился Холк.
— Просто это всё, что у меня осталось.
— Мужчинам не подобает привязываться к вещам, — медленно процедил Холк.
— То-то вы кладёте вместе с мёртвыми всё их богатство, — сказал Ний.
Холк вдруг захохотал, запрокинув голову. Потом резко прервал смех.
— Хорошо, — сказал он. — Твой нож был — твой и останется. Я верну его тебе в Железных Воротах, когда ты поедешь назад. Хорошая вещь… — и протянул руку.
Ний вложил в протянутую руку нож, и мир снова перевернулся…
Ягмара изо всех сил зажмурила глаза, а когда открыла, перед ней был только заснеженный лес и озабоченное лицо Шеру.
— Всё хорошо, — сказала она ему.
Посмотрела на руку. Кровь не текла — и даже рана почти затянулась.
— Вррать, — сказал Шеру.
— Никогда, — ответила Ягмара. — Зови отца.
Шеру ускакал в снежном облаке; огромные пушистые штаны его развевались при прыжках.
— Эгей! — закричала Ягмара и замахала рукой. — Возвращаемся!
Первым подбежал Пичай.
— Госпожа?..
— Всё получилось, братишка. И зови меня сестрой, ладно?
— Так уж прямо сестрой, — сказал он. — Чего это вдруг?
— Да вот так мне подумалось, что было бы хорошо. По рукам?
И она подставила ладонь.
Пичай стянул рукавичку и звонко хлопнул сверху своей ладонью.
— Годится, — сказал он. — Но тогда ты должна меня слушаться.
— Буду стараться, — сказала Ягмара. — Но и ты меня. Я старшая.
— Это само собой, — солидно кивнул Пичай.
Атул и Акболат подошли одновременно.
— Ну, что? — спросил Акболат.
— Получилось, — сказала Ягмара. — Ний жив и здоров — и вроде как на воле, хотя и не совсем. В общем, он идёт к Железным Воротам, а оттуда должен вернуться сюда. С ним какие-то незнакомые. Я не поняла полностью, почему он идёт с ними, там дорога, проводник не нужен… но он идёт. Главное, я теперь знаю, как и что могу увидеть, — и никакой туман не помеха. Конечно, и подготовка займёт какое-то время, и чтобы снова пустить орлов… но это уже преодолимо. Главное, что это возможно. Идёмте домой, это надо отпраздновать…
И тут она поняла, что уже какое-то время не слышит ворон и не видит ничего их глазами. Внутренний её часовой, который должен был сообщить о потери связи, тоже, наверное, был слишком обрадован новостями о Ние…
Она внутренним взглядом обежала лис. Лисы были на местах, всё видели и слышали. Вот они все дружно подняли головы и стали прислушиваться к чему-то, что доносилось сверху…
— Быстро домой, — сказала Ягмара. — Бегом. Просто совсем бегом. Я последняя, меня не ждать…
— Что?.. — начал было отец, но Ягмара только посмотрела на него — и снова обернулась вовнутрь себя, ловя то, что видели лисы.
Ноги, впрочем, сами несли её по следу.
Они добежали как раз тогда, когда лисы увидели в просвете между ветвями чёрные хищные крестики.
Ягмара открыла вход в холм, пропустила всех — но прежде чем скрыться самой, подняла снежный вихрь. Это заняло лепту-другую, и вот уже вокруг метель, ветер взвывает в кронах, летят обломанные ветки — но в последний миг перед тем, как полностью скрыло небо, она увидела несколько странных силуэтов: птиц, а может, не птиц, с крыльями как у летучих мышей, с торчащими лапами, с длинными головами, чёрных, неуклюжих на вид, но летящих стремительно…
Метель подхватила их и унесла.
Ягмара закончила рисунок. На шкуре получилось лучше, чем на песке.
— Вот так они выглядят, — сказала она.
— Это они, — сразу сказал Пичай. — Точно такие у нас на деревьях сидели. Здоровенные, больше гусей.
Цеца тоже подошла, посмотрела, покачала головой и отошла, ничего не сказав.
Акболат рассматривал рисунок долго.
— Что-то подобное я где-то видел, — сказал он наконец. — Надо вспомнить… Да, точно. В одной арабской книге. Птица ха-рухх, или просто рухх. Живут на острове в Аравийском море. Правда, арабы описывают их как гигантов, которые охотятся на слонов, а птенцы их голые, длинноногие и в два раза выше человека… Но рисунки очень похожие на твои. И да, ещё эти ха-руххи умеют красть у людей разум — весь или частично… У индийцев есть такая птица гаруда, они служат ездовыми птицами одного из их главных богов, Вишну. Нарисованы гаруды совсем иначе, но индийцы и верблюда рисуют так, что никогда не подумаешь, что это верблюд. Интересно, интересно…
— Если они живут в Аравии и в Индии, то как они попали к нам, да ещё зимой? — спросила Ягмара.
— Хороший вопрос… Впрочем, появились они, как я понимаю, ещё летом, ближе к осени — но вот почему не подохли зимой?.. Конечно, это не простые птички, но им тоже надо что-то есть. И холод, они к нему не приспособлены… хотя — кто знает? Может, на родине они живут высоко в горах? Кто-то мне говорил, что птиц надо просто хорошо кормить, а холода они не боятся вовсе. И если они могут отнимать разум у человека, то могут и у зверей — а потом просто подождать, когда зверь подохнет, и насытиться. Да, так можно и перезимовать…
— Но как они появились у нас? Опять Черномор?
— Вот не похоже это на Черномора, не его образ действий… с другой стороны, помнишь то нашествие птиц в городе вокруг храма? Нет, сейчас я не могу ответить на твой вопрос, надо читать книги — к чему такое поведение птиц, кто ими повелевает?..
Атул кашлянул. Все посмотрели на него.
— Несколько лет назад мне пришлось побывать в горах Киммерии, — сказал он. — Я писал труд о применении каменной смолы, и мне нужно было своими глазами увидеть, как её добывают. У нас был проводник, хотя и местный житель, но пришлый. Очень интересный человек, когда-нибудь я о нём расскажу, если окажется к слову. Он последний живой мужчина из своего народа, который назывался «тарсы», а их родина, Тарсида, находилась за Столпами Геракла. Она погибла, сползла под воду, как город Куш на Тёплом озере в Сугуде — может быть, слышали об этом…
— Да, — сказал Акболат. — Слышали.
— Так вот, в Тарсиде поклонялись пятерым богам: Богу Рыб, Богу Зверей, Богу Пауков и Богу Птиц. Пятый был неназываемым… Мой проводник говорил, что родина его погибла потому, что боги поссорились между собой — а поскольку каждый из них мог проникать в головы и людей, и тех тварей, которыми владел, то началось невероятное и неописуемое безумие. К конце концов неназываемый погрузил четверых в спячку и, обрушив берег, уснул сам. Бог Рыб спит на дне в развалинах своего храма, Бог Зверей — на северном острове в дубраве, Бог Пауков — в каких-то древних подземельях, а неназываемый — в месте, которого нет. Наконец, Бог Птиц, как мне сказал проводник, спит на ветвях исполинского тысячелетнего дерева в наших местах, где-то между Инелеем и Джаигом…
— Уже, наверное, не спит… — протянул Акболат. — Уже, наверное, отмахивается от тех, кто хочет его разбудить…
