Итак, если дисконтировать благочестивые вставки – то перед нами предстает совершенно другая «Иудейская война».

В каноническом тексте «Иудейской войны», правленном поколениями цензоров, нет ни Иисуса, ни Иоанна Крестителя. Несмотря на ее декларируемую цель – рассказать об отдельных прохиндеях из «четвертой секты», подбивших мирный иудейский народ на восстание против римлян, в ней содержится удивительно мало сведений о деятельности этой секты до середины 50-х гг.

Идейный основатель «четвертой секты», которого Иосиф в «Древностях» называет Цадок, не упоминается вовсе, рассказ о Понтии Пилате повисает в воздухе; в «Войне» не упоминается о том, что «четвертая секта» сражалась под руководством Мессий из дома Давидова, и не говорится, что Мессией объявил себя и сам Ирод. В ней даже не упомянуто о восстании Феуды!

Напротив, в этой, другой «Войне» тема «четвертой секты» проходит красной нитью, как того и требует идеологическая повестка текста. А история с Иродом, провозгласившим себя Мессией и перебившим ропщущий по этому поводу Синедрион, является ключевой. Если для христиан падение Иерусалима было карой за распятие Христа, то для Иосифа это падение – кара за святотатство, совершенное Иродом. В этой, другой «Войне» история распятия Пилатом Иисуса занимает свое законное ключевое место между историей про Значки и историей про Водопровод.

Необычайное оживление «последователей воскресшего гоиса» совершенно логично датируется в ней 44 г. н. э., когда Иудея из-под власти соблюдающего закон правителя снова возвращается под непосредственный контроль ненавистных киттим. В этой «Иудейской войне» прямо говорится, что пророчество о появлении в земле Израиля Мессии, который будет править всем миром, «одними относилось к Ироду, другими к гоису Иисусу, третьими же – к Веспасиану».

И если канонический текст «Иудейской войны» рисует нам картину религиозного броуновского движения, спонтанного милленаризма, прорывающегося из-под земли, то эта новая «Иудейская война» вдруг чрезвычайно упорядочивает это движение рассказом о двух самых могущественных его основателях: о «диком муже», начавшем свои проповеди при Архелае, и гоисе, распятом при Понтии Пилате.

До сих пор у нас существуют два дискурса о событиях в Палестине в начале I в. н. э.

Один – принадлежащий перу отцензурированного Иосифа – описывает историю ужасной секты милленаристских революционеров. Другой дискурс – Нового Завета – рассказывает о проповеднике любви и мира Иисусе Христе, который был ни за что ни про что распят римлянами по наущению нечестивых иудеев.

Славянский Иосиф показывает, что оба эти дискурса описывают один и тот же предмет.