Как мы уже говорили, в каноническом тексте «Иудейской войны» – книги, написанной о восстании, случившемся из-за ожидания Мессии, Иосиф Флавий ни разу не упоминает слова «Мессия».

Один только раз он подходит к опасной теме, сообщая, что «главное, что побуждало иудеев к войне, было двусмысленное пророческое изречение, гласящее, что к этому времени один человек из их родного края достигнет всемирного господства».

Речь идет о благословении, которым в Книге Бытия, 49:10, Иаков благословляет своего четвертого сына Иуду. Это темное, с заметным фаллическим подтекстом изречение было произнесено очень рано при дворе иудейских царей (может быть, даже при дворе Соломона) и, скорее всего, гласило: «Не отойдет скипетр от Иуды и жезл меж-под ног его, пока не придет в Силом (Шило), и ему покорность народов». С течением времени Шило, как священное место, было вытеснено Иерусалимом, фраза потеряла свой первоначальный смысл, и Шило стало восприниматься как имя собственное. Его толковали, как «Спаситель» или «Примиритель», и оно было одним из любимых пророчеств Кумрана.

Тут же Иосиф благочестиво прибавляет, что пророчество это на самом деле относилось к Веспасиану. В славянском Иосифе фраза Флавия имеет короткое, но ошеломительное продолжение. Оно гласит: «Некоторые под этим имели в виду Ирода, некоторые – распятого чудотворца Иисуса, некоторые же – Веспасиана».

Но, может быть, это добавление было сделано христианским переводчиком?

Нет никакого сомнения, что христианские читатели, вслед за своими кумранскими предшественниками, относили Быт. 49:10 к Христу. Именно такого рода возмущенная приписка имеется, к примеру, на полях «Иудейской войны» в Ватикано-Урбинском кодексе.

Однако наша фраза не имеет никакого отношения к тому, что мог вставить христианин, уже по той простой причине, что в качестве одного из вероятных Мессий в ней значится Ирод. Официальная идеология, как мы попытались показать, действительно провозглашала Ирода Мессией, но совершенно невозможно, чтобы в шорт-лист Христов Ирода включил христианин, проявив при этом такое понимание социальной и политической обстановки в Иудее I в., которого христиане были фундаментально лишены.

И к тому же вряд ли бы христианин назвал Иисуса «распятым чудодеем». «Распятый гоис» – это лексика самого Иосифа. Это презрительный тон экс-зилота, возлагающего на бывших единомышленников всю вину за Иудейскую войну.

Фраза Иосифа имела смысл только в одном случае: если он действительно перечислял в ней трех человек, которые в силу тех или иных причин считались серьезными кандидатами на исполнение пророчества. А именно – Ирода, который провозглашал себя Христом и которого милленаристы считали Антихристом; Иисуса Христа, который пришел после Антихриста, и, наконец, Веспасиана, к которому услужливые иудейские перебежчики всех мастей (включая фарисеев) начали применять эту фразу после войны.

Как совершенно справедливо замечает Роберт Айслер, в этом абзаце де-факто объявлено, что Мессией зилотов, виновных в разрушении храма, был именно Иисус.