Как и всякий пропагандист – причем пропагандист, преследующий в данном случае двойные цели и вынужденный скрывать свое прошлое, – Иосиф Флавий обладает одной раздражающей особенностью. В «Иудейской войне» и «Иудейских древностях», разделенных почти двадцатью годами, он нередко излагает одни и те же события совершенно по-разному.

К примеру, в «Иудейской войне» он сообщает о смерти первосвященника Иоанатана бен Анании от рук террористов-сикариев. Она имела место в 52 г. н. э. и была, по словам Иосифа, первым громким терактом такого рода. После смерти Анании убийства стали происходить постоянно.

«Они (сикарии. – Ю.Л.) убивали людей среди белого дня и в самом городе, преимущественно в праздничные дни они смешивались с толпой и скрытыми под платьем кинжалами закалывали своих врагов; как только жертвы падали, убийцы наравне с другими начинали возмущаться происходившим».

Перед нами – убедительная картина начала массового террора.

Однако в «Древностях» Иосиф выдвигает совершенно другую гипотезу. Он сообщает, что первосвященник Иоанатан пал ни больше ни меньше жертвой происков злобного прокуратора Феликса, нанявшего для его убийства религиозных экстремистов через посредничество некоего Дораса.

Итак, согласно «Иудейской войне» Ионатана убили сикарии, а согласно «Иудейским древностям» этих сикариев нанял не кто иной, как римский прокуратор.

Несложно заметить, что вторая версия проистекает отнюдь не из углубленного изучения Иосифом предмета. Вряд ли экс-революционер, проживавший после восстания в Риме, выяснил за двадцать лет, разделявшие эти тексты, некие необыковенные подробности, позволившие ему сделать такое фантастическое заключение о причинах смерти Ионатана.

Перед нами – не что иное, как типичная внутрииудейская пропаганда, и понятно, из каких кругов она исходит: это пропаганда иудейского истеблишмента, враждебного как римлянам, так и зилотам. Ее цель – скомпрометировать зилотов, представив их агентами римлян. (Заметим в скобках, что автору этих строк постоянно приходилось сталкиваться с подобной пропагандой на российском Северном Кавказе. Кажется, нет там ни одного громкого убийства, которого местный истеблишмент не объявил бы «заказом ФСБ, исполненным террористами».)

Разница между версией «Ионатана убили сикарии» и версией «Ионатана убили сикарии, нанятые прокуратором», таким образом, отнюдь не в тщательных разысканиях, учиненных Иосифом. Она – лишь в исторической обстановке. Приписать римскому прокуратору сотрудничество с сикариями сразу после Иудейской войны было чересчур. Спустя двадцать лет, когда страсти остыли, это стало менее опасным.

Этот пример показывает, что Иосиф легко менял описание событий, и даже самый их набор, в зависимости от времени или читателя, на которого был рассчитан текст.

При этом он написал по крайней мере три текста о событиях, приведших к началу войны.

Один был «Иудейские древности», написанные в 90-х гг. н. э.

Другой была «Иудейская война» на греческом языке, изданная на двадцать лет раньше.

И, наконец, первый и самый ранний текст, спешно написанный прямо к триумфу Тита, был оригинальный текст «Иудейской войны», написанный Иосифом на арамейском языке. Он был рассчитан в первую очередь не на греков, а на соотечественников, и потому содержал, по собственному признанию Иосифа, значительные разночтения с дошедшей до нас греческой версией.

Айслер предположил, что в основе «Славянского Иосифа» лежит именно этот, первый, арамейский текст, впоследствии переведенный на греческий, и уже с греческого – на древнерусский. Это предположение – как и все, что исходило из уст архиеретика Айслера, – потом подверглось ожесточенной критике, но для нас самое главное не это.

Важно для нас то, что текст славянского Иосифа первоначально распространялся в арамейскоговорящей среде. И хотя этот текст, как и канонический Иосиф, подвергся цензуре и интерполяциям, цензура назореев носила другой характер, нежели цензура ортодоксов.

Время появления и география распространения списков «славянского Иосифа» в России точно совпадают со временем появления и географией распространения ереси жидовствующих.

Первый древнерусский текст «Славянского Иосифа» содержится в Вильнюсском кодексе 1261 г.: кодекс написан тогда же, когда при дворе короля Миндовга появились жидовствующие.

Вплоть до 1916 г. он хранился в том самом месте, из которого в Новгород прибыл князь Михаил Олелькович, сопровождаемый жидом Схарией. Следующая копия, которой пользовался митрополит Макарий, была написана в Новгороде – то есть в том самом месте, где вышеупомянутый Схария начал свою первую проповедь и где он обратил в свою веру протопопов Алексея и Дионисия.

А манускрипт номер 654 из Московской Духовной академии происходит из Волоколамского монастыря. «Не будет слишком смелым предположить, что перед нами – та самая копия, которая была изготовлена для личных нужд самого знаменитого противника жидовствующих, Иосифа Волоцкого», – замечает Айслер. Наконец, еще два манускрипта, идентичных Казанскому, номера 445 и 446, хранились в Соловецком монастыре, куда были сосланы оставшиеся в живых последователи гнусной ереси.

Разумеется, речь не идет о том, что Славянский Иосиф аутентичен. Конечный его текст, точно так же, как и канонический текст «Иудейской войны», является плодом добросовестного труда нескольких поколений христианских переписчиков, считавших своим долгом поделиться с окормляемыми ими чадами правильными представлениями об Иисусе и поправить кощунственные утверждения автора. Появившиеся в тексте таким образом правки обыкновенно взяты прямо из Святого Писания и содержат, в числе прочего, душераздирающее описание знаменитого визита к Ироду волхвов и последующего избиения младенцев.

Однако кроме этих благочестивых добавок в тексте есть и другие отличия. Некоторые из них – это типичная авторская правка, не несущая в себе никакого особого идеологического содержания. К примеру, «славянский Иосиф» сообщает неизвестные подробности о похоронах Ирода: перед его гробом 9 рабов несли розовое масло в золотых сосудах и вели 500 коней в сбруях. А в повествование об осаде Иерусалима вставлен рассказ о том, как некий иудейский сотник Фоя вызвал на переговоры римского центуриона да и сбросил на него со стены каменную доску, окованную золотом.

Даже русский издатель славянского Иосифа Н. А. Мещерский, который на дух не переносит гипотезы Айслера и объявляет славянского Иосифа ни более ни менее как памятником древнерусской художественной литературы (Россия – родина слонов и Иосифа), вынужден признать, что «эпизод мог бы находиться в какой-либо рукописи греческого текста, не дошедшего до нас».

Впрочем, славянский Иосиф ценен не сотником Фоей и неизвестными деталями о похоронах Ирода. Ценность его совсем в другом.