Как легко заметить, Иосиф Флавий – рассказчик сколь осведомленный, столь и недостоверный. Его роль в Иудейской войне как минимум двусмысленна. По крайней мере два свидетеля обвинили его в том, что он играл в восстании роль куда более важную даже, чем та, которая следует из его хвастливого и вместе с тем сомнительного рассказа.

Один был уже упоминавшийся Юст Тивериадский. Другой был некий зилот Ионатан. Ионатан пытался поднять восстание в Пентаполисе (т. е. эллинских прибрежных городах нынешней Ливии), был пойман тамошним правителем Катуллом и во время пыток дал показания, в том числе на Иосифа. Катулл привез Ионатана в цепях в Рим, однако по приказу Веспасиана Ионатана сожгли живьем, Иосифа же не тронули.

Иосиф в «Иудейской войне» не может удержаться от того, чтобы назвать Катулла клеветником, и даже сообщает, что римского наместника за клевету на божьего человека Иосифа постиг ужасный конец: «Внутренности его начали гнить, пока не выпали совсем… случай этот не менее других служит явным доказательством того, что божественное провидение наказывает злодеев».

Как нетрудно заметить, римскому наместнику далекой Киренаики не было никакого мыслимого резона клеветать на одного из руководителей повстанцев в Галилее, которого он никогда в жизни не видел и арест которого не доставил бы ему ни малейшего бенефита. Бросается также в глаза, что Веспасиан и не подумал наказать наместника за клевету – Иосифу пришлось поручить это важное дело непосредственно Господу. Вероятнее всего, что Катулл не сообщил Веспасиану о его новом преданном рабе ничего такого, что Веспасиан сам не знал; и что сведения, сообщенные Ионатаном под пыткою, Иосиф давно передал своему новому покровителю добровольно.

Действия Иосифа в Галилее мало отличались от действий «лионского мясника» Фуше. Он предал фарисеев ради зилотов и зилотов – ради римлян. Его жадность поссорила его с другими лидерами, и его способность оправдывать каждое свое предательство указанием Бога вряд ли внушала к нему доверие. Вдобавок ко всему Иосиф недостаточно знал греческий. «Иудейская война» была написана им на арамейском, греческий вариант был делом рук переводчиков.

Чем же тогда руководствовались Веспасиан и Тит, благословив раба своего дома на тяжкий литературный труд?

Прежде всего, очевидно, соображениями пропаганды. Иосиф превосходно зарекомендовал себя еще во время осады Иерусалима, когда он служил толмачом при допросах пленных: сведения, полученные на этих допросах, и позволили ему позже нарисовать впечатляющую картину хаоса и раздрая в лагере мятежников.

Иудеи составляли значительную часть населения империи. Мессианистские настроения были распространены среди них повсюду. Римская империя была прагматическим государством, и заниматься геноцидом собственных подданных только потому, что они верят в какое-то superstitio exitiabilis, было как-то контрпродуктивно.

Кто лучше, чем сам бывший мятежник, мог подобрать ключик к сердцу носителей superstitio, особенно если учесть, что он, с одной стороны, был священник, пророк и рабби, сведущий в загадочном для римлян иудейском менталитете; а с другой стороны – предатель, стукач, палач, использовавший собственное знание иудейского закона для провозглашения Веспасиана Мессией, и вдобавок – раб императорского дома, то есть не совсем даже как бы, по римским понятиям, полноценное существо?

Отличие «Иудейской войны» от Тацита или Тита Ливия заключается в том, что «Иудейская война» – это прежде всего пропагандистский, а не исторический текст. Иосиф Флавий, – несмотря на то что он пользуется привычными тогдашней просвещенной публике выражениями, образами и понятиями – на самом деле стоит гораздо ближе к Девтерономисту, чем к Фукидиду.

Его текст только подделывается под историю. На самом деле это – пропаганда. В этом смысле труд Иосифа Флавия является первой ласточкой тех текстов, которые будут писать церковные историки вроде Евсевия Кесарийского, – текстов, задача которых состоит не в описании действительности, а в тотальном ее переписывании.

Не пренебрегая, там, где это возможно, исторической объективностью и сообщая массу поразительно достоверных деталей, пропаганда Иосифа, однако, имеет несколько идеологических сверхзадач.

Во-первых, она должна возвеличить и обелить ее автора, преувеличивая его роль в войне и одновременно преуменьшая идеологическую составляющую этой роли.

Во-вторых, она должна была возложить вину за войну на отдельные недостатки и досадные перегибы. С римской стороны она должна была представить виновниками войны конкретных коррумпированных назначенцев отдельных неправильных императоров – прежде всего Калигулы и Нерона, проклятых к этому времени официальной пропагандой.

Точно такую же пропагандистскую позицию Иосиф Флавий занимает по отношению к «четвертой секте». С одной стороны, он объявляет их главными виновниками войны – маргиналами и террористами, вовлекшими мирный иудейский народ в свои кровавые эксперименты. С другой стороны, он всячески уклоняется и хитрит, когда речь идет об истории возникновения «четвертой секты» и описании ее убеждений, – с тем, чтобы читатель, особенно малоинформированный, не заметил, насколько эта история и эти убеждения неотделимы от всей истории Иудеи после падения Храма в 63 г. до н. э.

Иосиф не останавливается даже перед тем, чтобы приписать зилотам убийства, совершенные римлянами. К примеру, он сообщает, что рабби Шимон бен Гамлиэль, нази Синедриона, был убит зилотами. Однако иудаизм числит его в числе «десяти мучеников», сожженных римлянами, в свитках Торы, и легенда даже утверждает, что череп рабби Шимона хранился среди императорских сокровищ в Риме.

И, наконец, еще одной важной задачей этого пиар-проекта было переложить вину за сожжение Храма с римлян на «четвертую секту».

Уничтожение Храма произвело громадное впечатление на всех иудеев. Оно полностью перевернуло их историю, изменило обычаи, привело к исчезновению саддукеев и в конце концов к появлению раввинистического иудаизма. Мало событий и без того мученической истории иудейского народа могло сравниться с ним по степени трагизма.

Тит, который командовал штурмом Иерусалима и уничтожил Храм, числится в Талмуде одним из главных отрицательных героев.

Талмуд утверждает, что после взятия Храма Тит вошел в святая святых и совокупился с проституткой на свитке Торы. В наказание Бог послал гнуса, который проник ему в мозг через ноздрю и питался мозгом семь лет. Однажды Тит проходил мимо кузнеца, кузнец ударил по наковальне, и в этот момент гнус успокоился.

Тит решил, что наковальня может помочь против гнуса, и к нему начали каждый день приводить кузнеца, который стучал молотом по наковальне. Гнус, услышав стук, замирал. Но это средство помогало только тридцать дней, а потом гнус привык и перестал бояться звука молота. Гнус ел и ел мозг Тита изнутри. Когда через семь лет Тит умер и череп его был вскрыт, оказалось, что гнус вырос в здоровенного воробья с бронзовым клювом и железными когтями.

Как можно заключить из этой поучительной притчи, иудейский народ не очень любил императора Тита.

Не то – Иосиф Флавий. Он прилагает все силы, чтобы изобразить Тита человеком, старавшимся во что бы то ни стало спасти Храм, сгоревший исключительно из-за упорства зилотов. Именно эти кровавые тираны «были те, которые заставили римлян против собственной воли дотронуться до священного храма и бросить головню».

Почему в таком случае Тит не восстановил Храм, а, наоборот, разместил на его развалинах римский гарнизон, который не только пресекал все попытки богослужения, но и препятствовал элементарной очистке развалин от осквернявших их костей – Иосиф Флавий благоразумно умалчивает.

Иными словами, текст Иосифа – это пропаганда, причем рассчитанная прежде всего на его соотечественников. Греческим его читателям, в конце концов, было совершенно все равно, кто именно порешил рабби Шимона и даже кто именно сжег Храм.

Из этого вполне естественно, что первая версия «Иудейской войны» писалась на арамейском и поспела, вероятно, к триумфу Тита. Вторая версия – греческая – была написана куда позже и, по словам самого же Иосифа, содержала серьезные разночтения с арамейской.

В этом смысле процесс создания произведения под названием «Иудейская война», видимо, сильно напоминал некогда популярный в СССР процесс творчества маститых писателей с национальных окраин: некоторые литературные шедевры этих гениев существовали только в переводе на русский.

И вот в этом монументальном пропагандистском труде – точнее, в том тексте, который до нас дошел – обнаруживаются странные упущения.

К примеру, Иосиф нигде в дошедшем до нас греческом варианте «Иудейской войны» не употребляет слова «Мессия» или «Христос». Все-таки, согласитесь, это странно: что в тексте, посвященном войне за Христа, нет никакого упоминания о Христе.

Точно так же в «Иудейской войне» вообще нет объяснения о том, кто такие зилоты. Даже о злополучной «четвертой секте», возникшей, по словам Иосифа, в 6 г. н.э в ходе восстания Иуды Галилеянина, нам известно из «Иудейских древностей». В «Иудейской войне» соответствующий кусок до странности изувечен. В нем Иосиф говорит скороговоркой о восстании Иуды Галилеянина и сразу переходит к восхвалению мирных и кротких ессеев.

Иначе говоря, в тексте, который посвящен войне римлян с «четвертой сектой», нет никаких объяснений о том, что такое «четвертая секта» и как она в точности соотносится с «зилотами» и «сикариями» – другие ли это ее названия, или «сикарии» – это ее боевое крыло, точно так же, как в дошедших до нас текстах римских историков о ранних христианах никогда нет точных сведений о том, кто такие христиане. Как мы уже сказали, Иосиф Флавий, безусловно, специально темнит, когда говорит об иудейских милленаристах. Но все-таки для текста, который написан для того, чтобы свалить на этих милленаристов всю ответственность за уничтожение Храма, практически полное молчание об их генезисе – это чересчур.

Но и эти упущения являются не единственными.

Возьмем, к примеру, историю императора Калигулы, который в 41 г. н. э. хотел водрузить в Иерусалимском храме свою статую, но был свергнут и убит раньше, чем успел это сделать. (Мы можем только вообразить, как обыгрывала эту смерть зилотская пропаганда.) Тацит сообщает нам, что намерения Калигулы вызвали восстание среди иудеев.

«При Тиберии в Иудее царило спокойствие, когда же Гай Цезарь велел поставить в храме свое изображение, народ взялся за оружие; правда, вскоре, со смертью Цезаря, движение это улеглось».

Однако Иосиф в «Иудейской войне» ни о каком восстании не сообщает, а сообщает, что протест иудеев носил исключительно мирный характер. Иудеи «собрались с женами и детьми в Птолемаидскую долину и трогательно умоляли Петрония пощадить отечественные обычаи, а также их собственную жизнь».

Такое утверждение кажется не то что странным, а и попросту – на фоне сообщения Тацита – неправдоподобным.

Дело шло о 41 г. н. э. «Четвертая секта», если верить «Древностям», к этому времени существовала тридцать с лишним лет. Ей случалось поднимать восстания и по меньшему поводу, нежели золотая статуя императора в иудейском Храме. Как она могла пройти мимо такого шикарного предлога?

Если бы дело шло о «хорошем» императоре, можно было бы себе представить, что Иосиф решил обойти скользкий вопрос стороной. Но Калигула с точки зрения тогдашней официальной историографии принадлежал к числу «неправильных» императоров, и ни у какого римского пропагандиста, каковым в ту пору являлся Иосиф Флавий, никакой надобности выгораживать его не было. Ровно наоборот: рассказ о восстании, вызванном действиями безумного Калигулы, полностью соответствовал генеральной пропагандистской линии книги.

А если это восстание у Флавия описано было и было вычеркнуто последующими церковными цензорами – то почему церковным цензорам понадобилось заботиться о репутации «четвертой секты» и какое им было дело до восстания иудеев, поднятого против Калигулы?

Не менее удивительно обстоят дела в «Иудейской войне» и с описанием всего того, что связано между отношениями иудеев и римлян в самом Риме.

Иудеи изгонялись из Рима дважды. Один раз – в 19 г. н. э. при Тиберии. Другой раз, спустя четверть века, при Клавдии, который, как сообщает нам Светоний, «изгнал из Рима иудеев, волнуемых неким Хрестом».

Такие массовые высылки были, несомненно, важным эпизодом в отношении обоих народов. Но в современном тексте «Войны» нет ничего, что могло бы разъяснить нам слова Светония. Более того, в нем вообще нет никаких упоминаний о высылках иудеев из Рима хоть из-за Хреста, хоть из-за пряника.

Столь же поразительно «Иудейская война» обходится с пожаром Рима. Из Тацита мы знаем, что Нерон обвинил в этом поджоге христиан. О том, во что веровали эти христиане, Тацит не сообщает, он лишь говорит, что это было зловредное суеверие. Казалось бы, за пояснениями следовало бы обратиться к «Иудейской войне», тем более что во время пожара Иосиф Флавий сам был в Риме: он прибыл туда просителем за иудейских священников, состоявших на той же диете, что и еврейские милленаристы.

В этих условиях следовало бы ожидать, что Флавий поведает нам о причинах пожара такие подробности, о которых Тацит не смел и мечтать. Но в дошедшем до нас тексте «Иудейской войны» опять-таки нет ни слова о пожаре!

И, наконец, еще один пример, не столь очевидный, но не менее важный.

В непрерывной цепи событий, приведших к Иудейской войне, одним из узловых моментов была смерть Ирода Агриппы, царя Иудеи с 41-го по 44 г. н. э.

Любимец Клавдия Ирод Агриппа был типичный восточный деспот: хитрый, щедрый, жестокий и способный. Его эллинизм не помешал ему провозгласить себя Мессией и даже Богом. Он верховодил в регионе, взятками и дарами переподчиняя себе верных Риму царьков, он отстраивал стены Иерусалима, и он же, припугнув одного из лидеров милленаристов, Симона, заставил тысячу четыреста рядовых «разбойников» убивать друг друга на гладиаторских играх в отстроенном им эллинском амфитеатре в Берите.

Успехи Ирода Агриппы так смутили римлян, что после его смерти они побоялись передавать Иудею его сыну и снова перевели ее под управление римских прокураторов – Куспия Фада и Тиберия Александра.

Таким образом, смерть Агриппы в 44 г. н. э. была для Иудеи таким же ключевым событием, как отставка сына Ирода Архелая в 6 г. н. э. В обоих случаях народ, избранный Богом, перешел из-под управления идумеянина непосредственно под управление киттим.

Отставка Архелая, если верить «Иудейским древностям», и привела к появлению «четвертой секты». Иудея перешла непосредственно в руки римлян, наместник Сирии Квириний объявил налоговую перепись, фанатики увидели в этом благоприятный предлог для агитации и заявили, что иудейский народ должен подчиняться только Богу, и, стало быть, проклятым язычникам отдавать налоги не надо. Так-то они и подняли свое первое (если верить «Иудейским древностям») восстание.

Следовало бы ожидать, что после смерти Агриппы и возвращения Иудеи под прямую власть римлян «четвертая секта» воспользуется тем же самым предлогом для очередных волнений.

Так оно и произошло: в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий упоминает о том, что Куспию Фаду первым делом пришлось поймать и казнить «архиразбойника Толомея». Вслед за этим Фад и новый наместник Сирии, Лонгин, явились с войском в Иерусалим и потребовали передать римлянам головной убор и ризу первосвященника. Риза была помещена в Антониеву башню под охрану римского гарнизона. Отныне она выдавалась первосвященнику только по праздникам. Одним из требований «четвертой секты» были всенародные выборы первосвященника, и экспроприация римлянами священного платья – безусловно, исключительно оскорбительная для иудеев и дававшая огромный простор для антиримской пропаганды, – вероятно, была связана с критической для римлян обстановкой в Иерусалиме.

Однако в «Иудейской войне» Иосиф Флавий рассказывает нам совсем другую историю. Он вообще ничего не говорит о Фаде и Александре, кроме явной скороговорки: при них народ «хранил спокойствие, так как они не посягали на туземные обычаи и нравы».

Сообщение это не только ложно (учитывая сказанное в «Древностях»), но и удивительно, учитывая личные отношения, связывавшие Иосифа Флавия и Александра.