Свадьбу сыграли летом 1968-го.

Джованни был в белом костюме, в каких щеголяли богатые американцы в фильмах тридцатых годов. Что касается Розарии, ей не пришлось выходить замуж в свадебном платье матери, как это было с ее старшей сестрой, потому что платье для нее сшила Джульетта. Рюши и аппликация, которыми Розария дополнила модель своей «миланской кутюрье», на чей-то вкус смотрелись, пожалуй, аляповато. Зато подчеркивали индивидуальность невесты – яркой и шумной особы.

Впервые после смерти отца вся семья собралась на острове. Салина мало изменилась за эти годы. По-прежнему ни уличного освещения, ни газет, ни туристов. Появилась разве что пара «фиатов» да трехколесные грузовые мотороллеры – и ни одной бензоколонки. По обочинам дорог, среди диких кактусов и замшелых камней, все так же ржавели автомобильные останки. Все те же домишки белели по полям под бескрайними, сливающимися с морем небесами. Скалы оставались такими же черными, мужчины строптивыми, женщины суеверными. И все тот же сирокко африканских пустынь обветривал их крестьянские лица.

На поле перед домом, где выросли Джульетта с Джованни, установили длинные столы. Собственно, это был уже не дом, а руины: крыша провалилась, зимой ветер гулял в заплесневелых стенах, штукатурка осыпалась, из забитых досками окон и дверей пробивалась трава. Дом-призрак стоял на краю деревни Мальфа, в самом сердце зеленого острова. Когда-то семейство Маркони выращивало рядом каперсы и виноград, но землевладелец переселился куда-то в Мессину, а новых арендаторов так и не нашлось, все пришло в запустение.

Решив расставить здесь пиршественные столы, Джованни хотел в последний раз оживить дом своего детства. Вопреки неумолимому времени и старому дону. Отцу бы это понравилось.

Столы ломились от яств. Джованни должен был доказать, что не зря столько лет провел на чужбине. Он старался не ради себя – на кону стояли честь семьи и доброе имя отца, о котором на острове до сих пор шушукались с опаской. Одни втайне восхищались его мужеством, другие полагали, что он зашел слишком далеко и получил по заслугам. Но вот вернулся его сын – преуспевающий герой с севера, и бедность Маркони навсегда осталась в прошлом.

Они уехали поверженными, вернулись победителями.

При этом, разумеется, никто – включая невесту Джованни – не представлял себе, как у Маркони в действительности обстоят дела с финансами. Со слов Джованни мать Розарии знала, что ее будущий зять – крупный делец, uomo d’affari, с огромным casa moderna. Что до крестьян, для них было достаточно одного слова «Мерседес». Будущей жене Джованни открывал свою тайну постепенно – дескать, он не только продает машины, но и занимается импортом-экспортом продуктов питания. Впрочем, выражение «Центральный рынок», мелькавшее в его речи время от времени, совсем не пугало ее, скорее наоборот.

Джованни хотел подготовить Розарию к тому, что ждет ее в Германии. Не без оснований надеясь, что для бедной островитянки, коротавшей девичий срок в еще более убогой хижине, чем та, что была у его родителей, двухкомнатная квартира в Мюнхене означает большой социальный прогресс.

Свадебное меню Джованни составлял лично. Ему хотелось не только отдать дань вековым традициям предков, но и приоткрыть сельчанам окошко в большой мир. Собственно, в этом и состояла отличительная особенность сицилийской кухни. За тысячелетнюю историю она благополучно усвоила «веяния большого мира», с которым знакомилась в лице многочисленных завоевателей, время от времени объявлявшихся на островах, а потом опять исчезавших. Греки научили сицилийцев обрабатывать оливы, давить вино и собирать мед. Римляне обогатили местную кухню мороженым, норманны – вяленой треской и мясными рулетами, испанцы – шоколадом, арабы – фисташками, миндалем и лимонами.

АНТИПАСТО: БУКЕТ ЗЕМЛИ

ПРИМО: ВКУС МОРЯ

СЕКОНДО: ЗЕМЛЯ И МОРЕ

ДЕСЕРТ

Рис Джованни привез из Милана, потому что на Эолийских островах его не было. Равно как и игристое вино, ведь излюбленную миланцами «Франчакорту» на юге не знали, здесь были в ходу только «Чинзано» и «Асти». Пасту пришлось закупать в Мессине, в пастифичо «Триоло» – только там и можно было купить настоящую, ручной работы, а не фабричную подделку, какими были завалены полки всех магазинов.

Столовое вино привезли из Липари – бочковое, не красное и не белое, какого теперь уже не найдешь. На островах Эолийского архипелага издревле мешали разные сорта винограда, по вкусу, и – согласно семейным традициям – для ферментации добавляли мед и кору рожкового дерева. Коронным номером винной программы была, разумеется, янтарная «Мальвазия» производства местной давильни в Мальфе.

Но абсолютной вершиной всего меню был десерт. Джованни расспросил всех, кто хоть что-то понимал в кулинарии, – нет и не было в сицилийской кухне блюда более нежного и утонченного, чем «бьянко-э-неро». Им бредила вся Сицилия, слухи о нем проникли и на Эолийские острова, при том что на всем архипелаге не нашлось ни единого жителя, кому доводилось бы пробовать легендарное лакомство. Его подавали только в одной пастичерии, в Мессине, и готовили лишь на заказ, потому что на жаре в течение часа оно превращалось в неаппетитное месиво.

Десерт «бьянко-э-неро» состоял из воздушных пончиков, наполненных особым кремом и покрытых темным шоколадом с нугой, рецепт лакомства оставался семейной тайной изготовителей. Миниатюрные пончики, каждый размером с ягоду клубники, укладывали пирамидой, чтобы десерт было удобно есть ложкой.

Джованни пригласил знакомых кондитеров из двух мессинских пастичерий, с тем чтобы они приготовили «бьянко-э-неро» на месте. И когда вечером накануне свадьбы знаменитые мастера, каждый со своим учеником, причалили к берегу Салины на шлюпке, спущенной с проходившего мимо острова корабля, их поджидала толпа сгоравших от любопытства местных жителей. Помимо многочисленных коробок и мешков с невиданными на Салине продуктами и специями, матросы при помощи подъемного крана спустили на воду живую корову. Ее привязали к шлюпке, заставив плыть с выпученными от страха глазами навстречу судьбе.

Весть о таинственном десерте в мгновенье ока разнеслась по острову, и каждый, кто еще не был зван на свадьбу, поспешил засвидетельствовать свое почтение жениху с невестой, будь то подарок или просто благое пожелание, в тайной надежде заполучить приглашение.

Джованни победил, и даже то, что он влез в долги, ничего не меняло. Мать приняла на себя командование кухней, чтобы никто не говорил потом, что Маркони забыли в Милане сицилийские традиции. Три дня с раннего утра и до позднего вечера Кончетта, Джульетта и мать Розарии метались между кухней и выставленными на поле столами. И когда утром в день свадьбы Джованни явился к матери в белом костюме, Кончетта поцеловала его в лоб.

– Это счастливейший день в моей жизни, – сказала она.

Джульетта выглядела до странности отрешенной. Она накрывала столы и готовила, при этом ее душа продолжала жить своей жизнью, о которой не имел ни малейшего понятия даже брат-близнец. Он думал, что сестра ревнует. До сих пор она оставалась самым близким ему человеком, а теперь на это место претендовала другая. Как было объяснить Джульетте, что ее опасения напрасны?

В последнюю очередь рассчитывал Джованни обрести в лице Розарии человека, с которым он мог бы откровенничать. Такой человек у него уже был. Многочисленным немецким подругам Джованни оставалось только удивляться, как мог этот игривый жизнелюб выбрать в жены дремучую деревенщину. Розария не имела ничего общего с эмансипированными немками, но Джованни нравилось в ней именно это. Она была матерью их будущих детей. И спустя десятилетия, окруженный толпой многочисленных внуков, Джованни мог с уверенностью утверждать, что это решение было самым верным в его жизни.

Что касалось Винченцо, для него родина предков была огромной игровой площадкой под открытым небом. Он вошел в подростковый возраст – уже не ребенок, которым может помыкать всяк кому не лень, и у него вся жизнь впереди. Впервые он проводил каникулы не в Милане. Путешествия семья Маркони себе позволить не могла, поэтому на лето они оставались в городе, где мальчик был предоставлен сам себе. Винченцо это вполне устраивало.

В отличие от большинства одноклассников, чаще всего он сидел в библиотеке, за книгами о Леонардо да Винчи и изобретателях Нового времени. Томас Джефферсон и Изамбард Брюнель, Карл Бенц и Фердинанд Порше, наконец, Вернер фон Браун, проектировавший в Америке ракеты для полетов на Луну, – он взахлеб читал о людях, изменивших мир, оставивших после себя нечто значительное. На Салине Винченцо также планировал не расставаться с книгами, которые взял с собой. Но красота острова заставила его забыть и об изобретателях, и о чтении.

Винченцо либо плескался в море, либо бродил по холмам с дядей Джованни, который научил его, как нужно вскрывать ножом морских ежей и доставать ложкой мякоть. В корзинах рыбаков Винченцо рассматривал gamberetti di nassa – креветок с голубовато-зелеными яйцевидными наростами на животе. Или парусниц, велелл, – диковинных морских обитателей с прозрачными «парусами». Но особенно его восхищали алискафы – суда на подводных крыльях, появившиеся совсем недавно. Их полет-скольжение над водой приводил его в восторг.

Именно такой и представлял Винченцо свою жизнь – как полет наперекор стихиям, победу над природой с помощью разума. Изобретение сицилийских инженеров, алискафы были гордостью островитян, а рыбакам, до сих пор ходившим в море под парусом, казались настоящим чудом.

На островах архипелага мало что изменилось за последние десятилетия. Настоящей сенсацией стало появление телевидения, а до того – электричества в домах и телефона, единственный аппарат был установлен в одном из баров на площади.

Но именно здесь, на забытом богом южном острове, в жизнь Винченцо вошло то, что перевернуло все его представления о мире.

Ее отец, дон Калоджеро, состоял в свойском родстве с семейством Чифарелли. Последние были богаче Маркони, жили и учились в Палермо. Дон Калоджеро держал адвокатское бюро и владел участком земли на окраине Мальфы, из-за которого в первую очередь и прибыл на Салину, и лишь во вторую – из-за свадьбы Розарии и Джованни.

Дон Калоджеро одним из первых понял, сколь богатые возможности таит местное виноделие. На протяжении столетий славу Салины составлял один-единственный сорт вина, производимый именно в Мальфе, – «Мальвазия-делла-Липари». Древние греки называли «нектаром богов» этот золотистый, сладкий напиток. За последние сто лет цены на него в Неаполе, Париже и даже в Нью-Йорке взлетели немыслимо. Но завезенная из Америки виноградная вошь, филлоксера, уничтожила большую часть виноградников, и многие островитяне постепенно покинули родину. Поначалу – на тех самых судах, что завезли вошь, – отправились в Америку и Австралию, а позже, подобно Энцо, Джованни и Джульетте, – на север Италии с его автомобильными заводами.

Оставшиеся крестьяне продолжали заниматься уцелевшими виноградниками, продавали вино на другие острова архипелага и на Сицилию. Но на международном рынке салинское вино практически забыли. И только Калоджеро понял, что у янтарной «Мальвазии» прекрасное будущее.

Адвокат принялся скупать заброшенные поля в окрестностях Мальфы, чтобы пробудить их к жизни. К тому времени чуть ли не вся молодежь подалась на заработки и население острова составляли одни старики, отдававшие земли за бесценок.

Ни о чем этом Винченцо не знал. Он видел лишь импозантного синьора, сходившего по трапу алискафа. Несмотря на жару, тот был в шляпе и костюме-тройке, из кармана жилетки свисала серебряная цепочка от часов; туфли ручной работы так и сверкали на солнце. Как только он сошел на берег, матросы принялись выгружать многочисленные тюки и чемоданы.

Этот старомодный синьор странно смотрелся на фоне судна на подводных крыльях. Но внимание Винченцо привлек не он, а сопровождавшая его девушка. Пока синьора Калоджеро ругалась с матросами, требуя быть бережнее с их багажом, девушка невозмутимо оглядывала берег. Дочь палермского адвоката звали Кармелой. Ей было четырнадцать лет.

На Кармеле была соломенная летняя шляпка, белое льняное платье и кожаные сандалии на босу ногу. Она была высокой, ростом почти с Винченцо, ее кошачьи глаза цвета морской волны смотрели на мир невозмутимо и загадочно.

Винченцо приехал в гавань вместе с дядей – встречать гостей. Джованни представил племянника Кармеле. Девушку окутывал дурманящий цветочный запах, в котором Винченцо не признал любимые духи своей матери. Скучающий вид Кармелы он принял за чистую монету. Винченцо был очарован – бирюзовыми глазами, пухлыми губами, грацией молодого гибкого тела. Неспешностью и мечтательностью, так гармонирующей со спокойствием стихии, из которой девушка явилась к нему.

Погрузив чемоданы на двух ослов, Винченцо помог Кармеле подняться в кузов грузового мотороллера, арендованного ради такого случая дядей Джованни. Сам дядя сел за руль. Рядом в открытой кабине устроилась синьора. Калоджеро остался в гавани дожидаться возвращения Джованни. Адвокату не хотелось марать дорогой костюм в пыльном кузове.

– Присматривай за ней хорошенько, – полушутя напутствовал Калоджеро Винченцо, кивнув на дочь.

Молодые люди устроились на сиденьях в кузове, привалившись к водительской кабине. Кузов нещадно трясло на каменистой дороге. Кармела подпрыгивала на сиденье, толкая коленками Винченцо, а он не мог оторвать глаз от ее бедер, очертания которых четко прорисовывались под летним платьем. Смуглая кожа Кармелы была словно пропитана солнцем. Сквозь легкую ткань Винченцо разглядел у нее на коленке крохотный шрам.

К ее духам примешивался аромат розмарина, росшего по обочинам дороги, и гарь мотоциклетных выхлопов. Волосы Кармелы развевались, задевали лицо Винченцо. Он сидел, стараясь не двигаться, чтобы не разрушить сказку, в которой вдруг оказался.

Считается, что на сицилийской свадьбе всегда сочетается не одна пара. Занятый приготовлениями Джованни не заметил, как Винченцо и Кармела оказались в центре внимания взрослых. И только после венчания, когда свадьба пировала на поле перед домом, увидел, что племянник с дочерью синьора Калоджеро, вместо того чтобы сидеть за общим столом, уединились на развалинах старого каменного забора.

Ветерок с моря трепал края белой скатерти. «Под столом прячется призрак», – хихикали в кулачок дети.

Взрослые воздавали должное экзотическому меню, не забывая нахваливать и местных кухарок, и поваров из Мессины. С часу дня и до шести вечера продолжалось пиршество, пока десерт «бьянко-э-неро» не заткнул рты самым привередливым.

Джованни ковырял носком ботинка сухую землю и вспоминал, как когда-то бегал по этим полям с урчащим от голода животом и не смел беспокоить жалобами родителей, чтобы не расстраивать понапрасну. А теперь его счастливая мать сидит за роскошным столом и налюбоваться не может на сына и новоиспеченную невестку.

Гроза разразилась внезапно. Началось с того, что аккордеонист Серджо подошел к жениху, вытащил из кармана мешковатых брюк ржавые ножницы и, смеясь, отрезал у Джованни кончик галстука. Гости разом оживились и захлопали. А Серджо достал столировую банкноту и сунул Джованни в карман рубашки.

Один за другим потянулись гости к жениху за остатками галстука. На столе быстро росла гора купюр. Последний кусочек достался Джульетте. Энцо ободряюще похлопал шурина по щеке. Винченцо ухмылялся, сидя на каменной стене.

Серджо заиграл тарантеллу, мелодию подхватили гитарист и старик с мандолиной. В считаные минуты застолье превратилось в танцы. Сначала в круг, ритмично хлопая в ладоши, ступили пожилые женщины. За ними вышли дети, потом мужчины. Беззубые рыбаки и горбатые крестьянки, разгоряченные вином и музыкой, показывали молодежи, что такое настоящая тарантелла.

Розария потащила в круг Джованни. Откуда ни возьмись между ними встала Джульетта. Джованни и не заметил, что Энцо остался сидеть на месте. Джульетта направилась к музыкантам, после чего тарантеллу сменила неаполитанская песня «Ты хочешь быть американцем», слегка в ускоренном темпе. Джульетта запела под восторженные возгласы танцующих. Джованни успел забыть, сколь звучный у его сестры голос. А ведь в молодости они днями напролет могли слушать этот шлягер по радио.

Серджо отложил аккордеон, предоставив гитаристу выкручиваться одному, и пригласил Джульетту на танец. Та не заставила себя упрашивать.

Пьяный от музыки и вина Джованни почти потерял сестру из виду, но вмиг протрезвел, когда увидел Энцо, подступившего к Серджо.

– Ты спросил разрешения?

Серджо растерянно заморгал:

– Да, конечно, я ее спросил.

– Не ее, а меня надо было спрашивать.

Джульетта схватила мужа за рукав:

– Энцо…

Не обращая на нее внимания, Энцо толкнул музыканта в грудь:

– Или ты забыл, как это делается?

– Прости, Энцо… – начал оправдываться Серджо. – Я не знал, что ты…

– Что я ее муж?

– Нет… просто я думал, что вы живете в Милане, и…

– Оставь его, Энцо, – уже решительнее вмешалась Джульетта.

– Думаешь, мы в Милане разучились отличать свое от чужого?

Серджо развел руками. И вернулся к своему аккордеону.

Энцо схватил жену за рукав, потянул в круг танцующих. Но Джульетта не сдвинулась с места, она сердито смотрела на мужа.

– Чего ты от меня хочешь?

– Пошли танцевать.

– Энцо, я танцую с кем хочу.

– Значит, тебе больше нравится с ним?

– Мы с Серджо друзья детства, вместе ходили в школу.

– И что? Разве это повод отказывать законному супругу?

– Энцо, когда ты наконец прекратишь…

В этот момент между родителями втиснулся Винченцо.

– Оставь ее, – сказал он отцу.

Энцо оттолкнул сына:

– Не твоего ума дело.

– Все хорошо, Винченцо, – ласково сказала Джульетта.

– Нет, не хорошо.

– Пошел прочь, я сказал, – зарычал на Винченцо Энцо.

– Ничего ты мне не говорил.

– Я твой отец, парень, имей уважение.

Уже никто не танцевал, хотя музыканты продолжали играть.

– За что мне тебя уважать?

Это было неслыханно – сын отказывал отцу в уважении. Такого на острове отродясь не бывало. Все затаили дыхание. Энцо отступил на шаг, чтобы влепить Винченцо пощечину. Она не должна была получиться слишком сильной, меньше всего он хотел сделать сыну больно. Воспользовавшись его замешательством, Винченцо увернулся, и рука Энцо встретила пустоту. Джульетта закричала. Энцо замахнулся вторично, но Винченцо ударил первым.

Энцо пошатнулся, но удержался на ногах. Гости в ужасе попятились: сын поднял руку на отца!

– Ты с ума сошел, – прошептала Джульетта.

Отец и сын, набычившись, стояли друг напротив друга. Губы Энцо дрожали, но он молчал. То ли еще не осознал происшедшее, то ли сумел совладать с гневом. Джульетта отвесила сыну затрещину:

– Что на тебя нашло? Что с тобой, Винче? Ты спятил?

Винченцо сорвался с места и в несколько прыжков скрылся за поросшими кустарником скалами. Джованни кинулся следом, ругаясь на чем свет стоит.

Праздник обернулся скандалом, таким и остался в истории острова. Музыканты суетились, убирая инструменты. Гости шушукались. Кондитеры из Мессины смущенно собирали со столов посуду. Кончетта что-то говорила Энцо, угрюмо сидевшему в стороне ото всех. Джованни увел сестру в запущенный виноградник.

– Иди к нему, Джульетта.

Джульетта затрясла головой. Джованни протянул ей носовой платок.

– Энцо не хотел ничего плохого.

– Это никогда не кончится. Энцо ослеплен ревностью.

– Но почему?

– Ему мерещатся призраки.

– Ты несправедлива к нему. Ревность сестра любви.

– Я больше этого не вынесу, Джованни. Я боюсь за Винченцо. Один из них сживет другого со света.

– Но почему?

– Я не знаю, Джованни… не знаю.

Поздно вечером, когда гости разошлись, а Джульетта и Розария помогали матерям на кухне, Джованни вышел во двор, чтобы убрать столы.

Скатерти белели в лунном свете. Ночной ветерок трепал их, покачивал столы.

Джованни отошел к старому оливковому дереву, чтобы помочиться, но не успел расстегнуть штаны, как увидел за сухими кустами парочку, сидевшую на камнях обвалившегося забора. Это были Винченцо и Кармела. Девушка подалась к парню и явно что-то говорила. Винченцо держал ее за руку. Они поцеловались.

В черном южном небе мерцали звезды. Где-то на холмах завыла собака.

На следующее утро Джульетта разбудила сына резким окриком:

– Одевайся!

– Что случилось?

– Никаких вопросов, пошевеливайся!

Озадаченный Джованни наблюдал, как сестра выставляет заспанного Винченцо из дома. Джованни после короткой и беспокойной брачной ночи занимался погрузкой приданого жены в кузов мотороллера. Расшитое постельное белье, скатерти, фарфор – всему этому в многочисленных сумках, тюках и чемоданах надлежало отбыть в Мюнхен, откуда молодые намеревались сразу отправиться в свадебное путешествие. Так Джованни обещал Розарии.

Энцо с Кончеттой наводили порядок.

– Паром отходит в полдесятого. – Джульетта решительно закинула свой чемоданчик в кузов. – Если поторопимся, успеем.

На пороге появилась заспанная Розария и удивленно посмотрела на мужа.

– Извини, Розария, – сказала Джульетта. – Мне жаль, что так получилось.

Винченцо устроился в кузове рядом с матерью. Джованни, так и не сказав ни слова, сел за руль.

– Куда мы едем, мама?

– Не волнуйся, сынок.

– Но я хочу остаться здесь.

– Вернешься позже.

– А папа?

Джульетта смотрела на дорогу, убегавшую назад.

– Вы разведетесь?

Она молчала.

– Куда мы едем?

– В Германию.

Винченцо посмотрел на мать. Она взяла его за руку:

– Я люблю тебя, остальное не имеет значения.

Когда судно отчалило, на причал вылетел мотороллер, с него соскочил Энцо. Поднятая паромом волна била о скалы. Винченцо смотрел на удаляющуюся фигуру отца, и сердце его стиснула жалость.