– Если бы не этот случай, твой отец не перебрался бы в Германию и ты бы не родилась. – Джованни лукаво усмехнулся.

На Зендлинг опустилась ночь. Музыка смолкла. Разошлись все, кроме Розарии, Джованни, меня и Марко, разбиравшего музыкальную сцену.

Подул ветерок, заморосило. Розария захлопнула альбом, Джованни раскрыл зонтик.

Я думала над его словами. Получается, предыстория моей жизни – это сплошная череда расставаний. Мужчины и женщины в моем роду не уживались. Инициаторами разрывов выступали женщины. А расплачивались дети.

– Где он теперь живет? – спросила я.

– В Италии.

– Где именно?

Джованни молчал. Розария смотрела на мужа.

– Хочешь его навестить? – наконец спросил он.

Ответа я не знала. Я думала о Винсенте, и Джованни угадал это.

– Может, кто-то другой хочет, не ты?

Меня начинали раздражать эти умолчания. Почему бы просто не сказать: твой отец живет в Милане, на улице такой-то, вот номер его мобильника. Извини, что тебе пришлось тридцать шесть лет дожидаться этого дня.

– Неужели вы никогда мной не интересовались? – не выдержала я. – Мы ведь столько лет прожили в одном городе… Или вы не знали, что у него есть дочь?

Последнее возымело действие. Я почти физически почувствовала стыд Джованни. Розария первой нарушила молчание:

– Он живет в Неаполе. – И с вызовом посмотрела на мужа.

– Но она не может просто так прийти и сказать: ciao, я твоя дочь… – оправдываясь, сказал Джованни. – У него семья…

– Джованни, мне ничего от него не нужно. У него своя жизнь, у меня своя. Но нам не помешало бы познакомиться, тебе не кажется?

Розария взяла мою руку и заглянула в глаза – слишком сочувственно. Плакаться кому-либо в жилетку – последнее, что входило в мои намерения.

– Позвони ему, Джованни, – велела она.

– И что сказать? – Джованни вопросительно посмотрел на меня.

– Что я здесь, – ответила я.

Пока Джованни стоял возле телефона в коридоре и набирал длинный номер, Розария караулила его в дверях, как сторожевая собака. Время от времени она бросала на меня подбадривающие взгляды. Она понимала, что в сложившейся ситуации мне приходилось во сто крат тяжелей, чем Джованни. Я не имела никакого права вторгаться в жизнь этих людей, какими бы отзывчивыми они ни были. Не говоря уж о человеке, волею случая оказавшемся моим биологическим отцом.

В квартире Джованни и Розарии необарочная пышность гармонично сочеталась с минимализмом «ИКЕА». Расскажи мне кто из знакомых о подобной мешанине стилей в сердце Зендлинга, ни за что не поверила бы. Ярко-зеленые подушки с красными шнурами на фоне золотых диванных подлокотников, антикварный шкаф в гостиной рядом с заставленными всякой всячиной стеллажами, китчевые репродукции неаполитанских морских пейзажей в золоченых рамах соседствовали с портретом Падре Пио – улыбающегося, несмотря на стигматы, и с сиянием-нимбом вокруг тонзуры. В тот момент мне подумалось, что расхожие мифы об итальянцах не лишены реальной основы.

– Кармела? Oh! Sono Giovanni da Monaco. Tutto bene?

Джованни начал с длинного монолога, из которого я не поняла ни слова. Потом задал вопрос и, выслушав ответ, издал возглас не то облегчения, не то разочарования. Наконец примирительное: «Нет-нет, это не проблема…» Он повернулся ко мне, все еще держа в руке трубку:

– Его нет.

У меня гора свалилась с плеч. Я даже не представляла, что буду говорить, если Джованни нас соединит. «Привет, папа»? Совершенно невозможно. «Здравствуй, Винченцо»? Но с каких пор к незнакомым людям обращаются по имени?

И все-таки после рассказа Джованни Винченцо стал мне почти родным человеком. Сколько ему теперь лет? Пока я подсчитывала, что-то произошло на том конце провода, и Джованни дернул меня за рукав:

– Он пришел!

Мы трое затаили дыхание. В трубке послышался тихий мужской голос:

– Алло.

– О, Винче, как ты? Все в порядке?

Джованни начал в нарочито веселом тоне, но потом понизил голос и отвернулся от жены, как будто решил посекретничать с неаполитанским собеседником. Я услышала свое имя и в следующий момент буквально почувствовала, как в тысяче километров к югу от Мюнхена разорвалась невидимая бомба.

Мы с Розарией переглянулись. Джованни ждал, было тихо.

– Винченцо! Pronto! Винченцо!

Рука безвольно упала, Джованни поднял на меня большие виноватые глаза:

– Он повесил трубку.

Я ждала чего-то другого?

Когда я вышла из машины возле супермаркета, дождь прекратился. По мокрому асфальту растекался холодный свет уличных фонарей. Лавка Джованни дремала в одном из темных переулков. К дверям супермаркета вырулил «холодильник». Грузовик для перевозки скота свернул в направлении бойни.

Никогда ощущение собственной никчемности не было таким невыносимым. Все усилия оказались напрасны. Само мое появление в этом мире представлялось бессмысленной прихотью природы. Что я здесь забыла, в конце концов?

Хотя почему природы? Я собственными ушами слышала голос человека, зачем-то вызвавшего меня к жизни и оставившего один на один с этим миром. Зачем? В детстве этот вопрос я задать ему не успела, поэтому со временем забыла о нем. И вот теперь несостоявшийся телефонный разговор разбередил старые раны.

Я села в машину, достала мобильник, который весь день не вынимала из сумочки. Две эсэмэски от мамы: «Все в порядке?» Она как будто что-то почуяла на расстоянии. Три сообщения, два пропущенных звонка и четыре имейла от Робина. Последние я оставила непрочитанными и направила машину через железнодорожные пути. В свой престижный квартал, в свою – такую чужую – квартиру, где можно упасть в холодную постель и попытаться уснуть, несмотря на дрожь во всем теле.

Как все-таки мало человеку надо, чтобы почва ушла из-под ног. Я ведь ничего не потеряла, осталась той, кем была. Но молчания чужого мне человека в телефонной трубке оказалось достаточно, чтобы где-то внутри образовалась дыра – брешь, которой раньше не существовало. Счастье и беда разделены тонкой перегородкой. Сейчас она прорвалась, и я это почувствовала.

В два часа ночи, осознав безнадежность попыток забыться сном, я приготовила двойной эспрессо, достала альбом и карандаши. Работа – лучшее лекарство. И единственный способ почувствовать себя на своем месте.

Я включила музыку и забыла обо всем. Если получится изобразить что-нибудь презентабельное, хотя бы Робин порадуется. Когда небо за окном стало светлеть, я поняла, что рисую костюмы к истории Джованни. Его клетчатый пиджак и плоскую кепку, свадебное платье, которое Джульетта сшила Розарии. Летнее платье самой Джульетты и шляпку Кармелы. Один Винченцо оставался белым пятном. Все остальные были уже здесь, незваные гости в моей квартире.

На кухонном столе лежало запечатанное письмо. Следует его вернуть. Дверь, приоткрытая Винсентом, снова закрывалась, теперь уже навсегда.

– Где ты была? – В ателье Робин набросился на меня с порога. – Ну и вид у тебя… – добавил он, прежде чем я успела ответить.

– Спасибо за комплимент.

– Так где ты пропадала? Случилось что-нибудь?

Я приготовила эспрессо. Все мысли крутились только вокруг Винсента.

– Ничего, если не считать того, что мы стремительно идем ко дну.

– Тогда все в порядке.

Я пила кофе, избегая встречаться с Робином глазами.

– Я организовал ужин с итальянцами… Знаю, знаю… Можешь предложить что-нибудь другое?

– Как хочешь.

– Мне нужны твои эскизы.

В обеденный перерыв я позвонила Винсенту – просто потому, что не могла держать его в неведении. Я должна была вернуть ему письмо. В конце концов, он может на словах передать сыну то, что там написано. Я же не войду в это львиное логово ни за какие деньги.

– Алло? – Женщина в трубке представилась.

– Простите, я могу поговорить с доктором Шлевицем?

– Ему что-нибудь передать?

– Нет, я хотела бы услышать его лично.

– К сожалению, это невозможно. – Голос сорвался.

– Почему?

– Кто вы?

– Я Юлия, его внучка.

Напряженная тишина.

– Что-нибудь случилось? – не выдержала я.

Когда я вошла в палату, она стояла рядом с кроватью Винсента, опутанной сетью разноцветных трубочек и проводков. Высокая худощавая женщина под пятьдесят, с узкими губами, собранными на затылке светло-каштановыми волосами и в бежевом костюме, как будто ее вызвали сюда прямо из офиса. На подоконнике стояла сумочка от «Луи Виттон».

Женщина подошла ко мне и протянула руку:

– Рада познакомиться, хотя обстоятельства не самые приятные. Клара Штробель.

Его дочь. Она смотрела мне в глаза, неприветливо улыбаясь. Я хотела подойти к нему, но женщина встала между нами, как сторожевая овчарка.

– Как у него дела? – спросила я.

– Ему нужен покой.

– Юлия… – Это был голос Винсента, слабый, но решительный. – Подойди…

Клара нехотя посторонилась. Я приблизилась к кровати. Винсент был очень бледный, в больничной пижаме. Взять свою из дома, наверное, не успел. Он протянул руку, привлек меня к себе. Я осторожно присела на край кровати. Глаза наполнились слезами. С тех пор как я узнала историю Винсента, он перестал быть мне чужим.

– Я крепкий… – Винсент улыбнулся, превозмогая боль. – Крепкий, но…

– Успокойся, папа. – Клара поправила подушку и повернулась ко мне: – Инфаркт. К счастью, я оказалась дома и вовремя его обнаружила.

Я кивнула, не вынимая руки из его ладоней.

– Врач сказал, его жизнь все еще под угрозой. Пожалуйста, не беспокойте его…

Она определенно хотела выдворить меня, но столь же определенно Винсент желал противоположного.

– Почему вы на «вы»? – прошелестел он.

Я вымученно улыбнулась Кларе – как-никак она приходилась мне тетей. Винсент крепче сжал мою руку:

– Ты нашла его?

– Да, я была у Джованни.

Он напряженно смотрел на меня.

– Мы звонили ему, он живет в Неаполе.

– И?

– Положил трубку.

На его лице проступило разочарование.

– Папа, побереги себя.

– Да, конечно… все хорошо.

Клара схватила меня за руку и потащила к двери:

– Могу я переговорить с тобой с глазу на глаз?.. Мы скоро вернемся, папа.

Я вышла за ней в коридор. В свете неоновых ламп лицо Клары выглядело еще строже. Она сразу перешла к делу:

– Буду с вами откровенна. Неприятно об этом говорить, но мы с сестрой знаем, что он хотел переписать завещание… Видите ли, не все так просто. И сейчас, в его состоянии…

– Мне ничего об этом не известно, честное слово. И… не беспокойтесь, мне не нужны деньги.

Последнее было откровенной ложью. Просто я ничего не хотела брать у Винсента.

– В таком случае все в порядке, – улыбнулась женщина. – Предлагаю тебе написать официальный отказ и…

– Но почему ты так уверена, что он умрет?

Я вошла в палату, она поспешила следом. Я села на стул рядом с Винсентом и достала письмо. Клара не сводила с меня глаз. Я же думала, что сказать. Какими словами объяснить Винсенту, что не могу выполнить его волю? Он предупредил меня и схватил за руку:

– Передай ему, чтобы он пришел. Я хочу поговорить с ним.

– Понимаю, как это важно для тебя, но я и Винченцо… в общем, это была неудачная идея.

– Это недоразумение, не более. И оно обязательно разрешится. Винченцо не расстанется с тобой, после того как увидит. Просто не сможет.

Винсент смотрел на меня одновременно требовательно и нежно. Я положила письмо на ночной столик.

– Он уже расстался.

– Если ты не увидишься с ним сейчас, потом будет поздно.

– Я бы увиделась, но…

– Не ради меня. Сделай это ради самой себя.

– Мне это не нужно, – улыбнулась я.

– Тогда ради Джульетты. Будь она жива, не желала бы ничего другого.

Мне редко приходилось встречать людей настолько целеустремленных. Примириться с Винченцо – вот все, что ему было нужно. Казалось, за саму жизнь он цеплялся меньше, чем за эту идею.

– У меня почти не осталось времени. – Винсент попытался улыбнуться.

– Все хорошо, папа, – вмешалась Клара. – Мы уже уходим.

Она умоляюще посмотрела на меня, а потом на письмо на ночном столике.

Даже не знаю, что меня заставило. Возможно, напористость Клары или сочувствие к Винсенту. Или меня вела незримо присутствующая среди нас Джульетта? А может, моя гордость, растоптанная так называемым отцом? Мне вдруг остро захотелось его увидеть, встать перед ним и объявить прямо в лицо: «Вот я. Знаю, что ты того не хочешь, но я существую».

– Я приведу его к тебе, обещаю, – сказала я Винсенту и взяла письмо с ночного столика. – Но и ты пообещай, что дождешься нас.

Винсент кивнул. Я никогда не забуду его благодарную улыбку.

Розария открыла мне в переднике, обтягивающем пышное тело, и с прижатым к уху мобильником. Увидев меня, она просияла от радости и тотчас дала отбой.

– Джулия! Заходи. Джованни в магазине. Есть хочешь?

– Мне нужен адрес, – сказала я вместо ответа.

Розария немножко подумала и предложила:

– Дождись Джованни. Может, он поедет с тобой.

Я покачала головой:

– У меня нет времени ждать.

Вечером я отправилась на Центральный вокзал с небольшой дорожной сумкой и письмом Винсента в кармане. Ночной поезд до Неаполя, одиннадцатый путь, – та самая платформа, на которой Джованни раздавал землякам салями. Сейчас здесь проходу не было от немецких туристов с рюкзаками и молодых итальянцев, ничего не подозревающих о бункере под их ногами, через который когда-то прошли миллионы гастарбайтеров.

Перед открытыми дверями поезда обнимались мужчина и женщина. Я представила себе Джульетту посреди этой толчеи. Вот она стоит в сшитом собственными руками платье и держит за руку тринадцатилетнего мальчика, который однажды станет моим отцом. Возможно, и сейчас Джульетта заглядывала мне через плечо. Во всяком случае, я чувствовала ее взгляд. Похоже, я даже заставила ее улыбнуться.

Не успела я войти в вагон, как за спиной послышался характерный треск. Я оглянулась: по перрону неслась «веспа». Марко. Сзади сидел Джованни с двумя пакетами в руке. Марко притормозил и с виноватой улыбкой пожал плечами: мол, против Джованни у него не было ни малейшего шанса.

Джованни спрыгнул – на удивление проворно, с учетом возраста и комплекции.

– О-о-о… – протянул он, но, опомнившись, спросил быстро: – Куда собралась?

– В Тимбукту, – буркнула я.

– Какое совпадение, мне туда же. Дела зовут. Ciao, Марко…

Джованни решительно шагнул в вагон и подал мне руку:

– Синьорита Маркони?