К вопросу о добре и зле

Господь Иисус Христос идет по земле дорогами скорби и страданий, бедности и болезни – Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом (Ис. 53: 4). Он рядом с малыми, страдающими, отверженными: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мф. 9: 12). Но Иисус Христос приходит в нашу жизнь не в качестве магического щита от внешнего зла, а чтобы даровать нам саму жизнь. И во все времена Его искали и находили те, кто слышал в глубинах души властный призыв: Отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24). Их путь прозрачен, радостен и целомудрен. Скорее всего, их не смущали вопросы, которые мучают многих из нас. Либо в свое время открывался им ответ Духом Святым. Но если бы даже они ответили на все вопросы, которые ставят перед нами жизнь и вера, то это были бы только подсказки. Ответ должен родиться в сердце каждого – из опыта своей веры, своего страдания, своего креста, своей любви ко Христу.

Часто при встрече практики жизни с теорией веры мы не можем совместить одно с другим. Возникает неизбежный кризис, который должен стать добрым кризисом, способным открыть новую глубину веры. Ибо даже если он вызовет ропот и протест против истины (на самом деле – против того, что принимается за нее), то может сыграть позитивную роль в избавлении от иллюзий.

Изматывающие страдания и мучительные болезни, повсеместное торжество беззакония и зла, невинные жертвы слепого случая или безумного насилия порождают крик нестерпимой боли: «За что? Почему? Зачем? Разве Бог не мог защитить жертву и наказать мучителя, если Он благ и милосерд?» Мы не возражаем, чтобы беды и неприятности посылались по заслугам злым безбожникам. Но где логика и справедливость, когда страдают и погибают самые добрые, самые верующие или непорочные младенцы? Что же, слова Господа: Просите, и дано будет… всякий просящий получает (Мф. 7: 7), все, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21: 22) оказываются не верны?

Казалось бы, так просто. Слова Иисуса Христа ясны и непреложны. Каждый жаждет помощи, сочувствия и соучастия. Бог обещает: проси – и получишь. Тем более если Бог есть Любовь, а Сына Своего отдал за наше спасение и стольких исцелил от различных недугов. Но реальность такова: молится мать (и вся Церковь) за единственного ребенка, больного раком, а он умирает. Заложница на Дубровке молит сохранить жизнь сыну, хотя бы ценой собственной жизни, а сына убили. Молятся братья во Христе по соглашению за тяжкоболящего, а болезнь продолжает съедать и мучить. Как объяснить себе это противоречие?

Ответ собрата по вере может быть безукоризненно верен по букве – терпи, смиряйся, молись, кайся. Но удовлетворит ли, утешит ли он страдающего? Как ни парадоксально, единственно верный ответ на вопросы о страдании и зле может дать только тот, кто проживет подобное испытание всем своим существом. Понимание вырастает из сокровеннейшей глубины собственной боли и страдания.

В моменты большого горя вопрос «Почему, за что мне это?» совсем не предполагает ответа по существу. Это прежде всего крик боли, протеста, вопль смертельно раненного сердца. В эти мгновения ужаса, потери или беды рушится стройная картина мира и в душу впиваются сотни острейших шипов – беспомощности, опоздавшей нежности, раскаяния, страха. Потрясенная душа рвется отвратить неотвратимое, исправить непоправимое, вернуть мгновение… Но практически она нуждается в молчаливом понимании, в присутствии и включенности, в доброй защите от ворвавшейся стихии зла.

Напуганный или пострадавший ребенок ищет защиты и утешения у матери. Она единственная может защитить от зла, унять боль, вернуть радость жизни. Любой из нас, оказавшись в беде, ищет этого у Бога. Только не всегда мирно и с доверительной надеждой (потому что с Богом нет опыта сыновних отношений). Чаще всего вопрос принимает форму претензии, обиженного упрека: почему я молюсь, а Ты не слышишь? Почему Бог не защитил? Я делаю все что положено, а беды не кончаются, разве я хуже других, у кого бед меньше? К Богу несутся крики боли, запредельного горя и страха потерь. Человек интуитивно чувствует, что тайна добра и зла, действующая в человеке и мире, – в руках Божиих. Но чтобы услышать и принять ответ Библии, необходим опыт веры.

Данностью нашей жизни и, соответственно, наших рассуждений является горькая реальность, что «мир во зле лежит». Но мы помним и знаем самую светлую реальность мироздания – присутствие в мире Спасителя, Сына Божия, побеждающего зло крестной любовью и разделяющего страдания человека. Мы признаем, что смысл жизни состоит в обретении той близости с Богом, которую святые называют обожением, – через любовь ко Христу и следование за Ним. Все, что человек имеет в земной жизни (здоровье, силы, разум, свободу, способность любить), – дар Божий и средство для достижения вечности (жизнь с Богом и в Боге).

Болезнь, страдание, смерть – бесспорное зло, и оно не сотворено Богом для наказания грешников. Если бы это было не так, Христос не исцелял бы больных, не помогал бы страдающим. Другое дело, что Господь из любого нападения зла на человека помогает извлечь плод для нашей бессмертной души.

Не следует забывать также, что Господь обещает исполнить просьбы, которые приносятся с верою и во имя Сына Божия: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит… И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю (Ин. 14: 12–13). Просить во имя Иисуса Христа – значит уподобляться Его отношению к миру, к человеку, к смыслу жизни, к любви, к страданию, к земному и вечному, к Богу. Это значит, на первом месте нашей молитвы и нашей мысли – доверие к Богу, Его любви и замыслу о нас, желание быть с Ним.

Важно помнить, что мы ищем ответы на сложные вопросы жизни с помощью Евангелия, а в нем ключевые слова вовсе не «просите», а «покайтесь и веруйте в Евангелие», «ищите прежде Царствия Божия», будьте смиренными, кроткими, чистыми. А это создает совсем другой контекст для последующих «просите, и дастся вам». Душа, воспитанная в таком опыте, понимает красоту и преимущество воли Божией, и поэтому ее единственное желание – жить и просить во имя Божие, а не во имя свое. И человек готов принять любой ответ, а не тот, который написан обстоятельствами у него в голове и продиктован Богу как ультиматум: «Дай, иначе…»

Адекватно мыслящий человек не может не признавать первенство Божией Премудрости над собственным разумом, Его Промысла о спасении над своими умопостроениями. Мои мысли – не ваши мысли (Ис. 55: 8). Человек не знает себя ни вчерашнего, ни сегодняшнего, ни тем более завтрашнего. Он в очень искаженной перспективе видит только малюсенький отрезок своей жизни с одним-единственным требованием – максимального благополучия, успеха, здоровья, почета, совершенства и т. п. Но Бог, желающий всем спастись и в разум истины прийти (1 Тим. 2: 4), обязан помнить и знать всю траекторию нашей жизни, ее смысл и конечную цель. В земной житейской логике часто искажены или разорваны связи между такими реалиями, как зло, крест, смирение, счастье, любовь, страдание, вечность, любовь к Богу. Поэтому обычно человек хочет абстрактного спасения, но не желает идти путем спасения. Хочет быть с Богом, но не хочет Его любить больше, чем мать или отца, хочет счастья, блаженства, но не хочет быть нищим духом, хочет быть мудрым и стяжать благодать Божию, но не хочет быть смиренным и нести свой крест. А в итоге все претензии за неудачи – к Господу Богу. И когда, не укоренившись в глубокой вере и любви ко Христу, не выстрадав христианские ценности, он встречается с тяжелым испытанием, все его понятия и суждения о пользе для спасения страданий и болезней, о справедливости и любви расплываются, как чернила от воды, как туман от сильного ветра.

Невозможно исключить смерть из действующих лиц нашей жизни, и нелепо было бы сталкиваться с ней только на похоронах, своих или чужих. В этом случае встреча со смертью всегда будет нашим поражением, страшным и обескураживающим. Мудрые и мужественные (верующие и неверующие) предпочитали искать против нее эффективное оружие в углубленном познании жизни. У нас же, верующих во Христа, есть неоценимое преимущество: наш Учитель не только знает о смерти больше других – Он ее победил. Иисус Христос – Сын Человеческий, не имеющий в Себе ничего уязвимого и доступного для смерти. Он – Человек, в Ком Божественная природа не исказилась с Его Воплощением.

Следуя за Христом, подвижники обретали достойное отношение к смерти. Святой Иоанн Дамаскин смиренно предостерегает: «Смерть была и останется тайной, поэтому в наших рассуждениях мы не должны выходить за рамки Предания Божия». Это не запрет, но опыт проводника. Сознание человека вынужденно соглашается с властью смерти в «естественных» случаях старости, на поле боя или «заслуженной» за злые дела. Но смерть преждевременная, гибель любимых и добрых, невинных младенцев или смерть от рук насильников часто вызывает горестное недоумение и даже бурный протест.

Нашей вере неизбежно предстоит проходить и развиваться через прикосновение к смерти. В этом нам незаменимые помощники – святые Церкви Христовой. Они приближались к тайнам жизни и смерти вооруженные молитвой, любовью ко Христу, верою во все, о чем Он говорит через Священное Писание, пророков и апостолов.

Мы к тем же вопросам подходим по-другому.

Больше на основе безрелигиозного опыта, приземленного благоразумия и бытового счастья, в основе которого превыше всего интерес нашего «я». Поэтому суждения святых нас не всегда удовлетворяют и не находят отклика в душе. Для нас будущая жизнь мало реальна и менее интересна, чем нынешняя, временная. Для них все наоборот. Святитель Иоанн Златоуст говорит убитым горем родителям: «Ты плачешь, что у тебя теперь нет наследника? Но чего бы ты хотел лучше: того ли, чтобы он получил в наследство сокровища тленные, которые он вскоре должен будет оставить, или того, чтоб стяжал он блага вечные и нетленные?…Он стал сонаследником Христу. Если ты любишь умершего, то тебе надлежит радоваться и веселиться, что он освободился настоящих зол. Скорбящая мать, ты не успела насладиться сыном? Насладишься вполне в будущей жизни». Что греха таить, нас это мало утешает. Будущая жизнь будет или не будет, а нынешняя, сколь бы тяжела и холодна ни была, но в ней единственная радость наша – близость с любимыми.

И потому обезоруживает вопрос – кому, зачем, почему это нужно и как совместить любовь Бога к каждому человеку и допущение смерти безгрешного младенца, любимого ребенка? Если бы христианство не провозглашало присутствие в мире Живого воскресшего Бога любви, то можно было бы понять бесчинство смерти как проявление всеобщего абсурда. Но в присутствии Бога – мир существует как бы без Бога?

Во-первых, история человечества еще не подошла к концу. Еще не наступил час Второго Пришествия Христа. Еще не побежден в мире грех (даже в малой его части). Человечество в массе своей и не задумывается серьезно над жизнью по заповедям и с Богом. Смерть не может исчезнуть, если породившие ее причины пышно цветут в мире. Воскресший и Живой Господь не уничтожает насильно смерть как повсеместное явление. Побеждена ее природа, ее царство, характер ее господства. После Воскресения Христа душа человека уходит туда, где ее встречает не тьма и пустота, а Дух и свет Христовы, пребывающие там и не побежденные смертью.

Во-вторых, ответить за Бога, каков Его замысел о каждой душе, кроме желания спасти ее от вечной погибели, – не дерзаем.

В-третьих, и младенцы, и святые умирают потому, что смертны, как и все остальные – злые, никчемные, порочные. Для того чтобы избавить детей и праведников от власти смерти, их нужно перевести из рода человеческого в род бессмертных полубогов. Или же придать смерти свойство разумности в соответствии с нашим пониманием – плохие пусть умирают, а хорошие живут. Только кто будет это решать? Если допустить, что Бог прислушается к нам и начнет управлять «логикой» смерти, это будет означать, что Он вошел в соглашение со злом – смертью, с той, которую Он победил. А теперь Он по нашему желанию будет смертью пользоваться как инструментом, как педагогическим средством. Не дикий ли это абсурд и богохульство?

У Бога другая задача: Я пришел не судить мир, но спасти мир (Ин. 12: 47). Ему нужно спасти нашу душу для вечности, живем ли мы на земле в теле или расстались с ним. Человек узнает Бога не потому, что долго живет и много знает. Бог обитает в душе чистой и невинной, любящей и мирной, самозабвенной, доброй и кроткой, независимо от того, сколько лет тело обитает на земле.

Трагична, непереносима для нас смерть только самых близких и любимых. Когда она проходит в стороне, она пугает, но ранит не так больно. Значит, дело не в самой смерти, а в страдающей любви, которая связывает людей. Когда человек растворился в этом чувстве, потеряв возможность реализовывать свою любовь, он теряет почву под ногами.

Бог предлагает более правильное состояние любви. Высшая любовь – бессмертному Богу, и от нее родится правильная, мудрая, сильная любовь к человеку, которая не прекратится ни при жизни, ни после смерти. Она начинается в Боге и восходит к Нему, обнимая собой того, кто рядом. С потерей любимого человека она не исчезает, и любящее сердце не умирает, а продолжает питаться от бессмертного источника, иным образом служа ушедшему. Только в этом случае разговор о жизни души после смерти может иметь смысл для осиротевших. Только в этом случае можно быть уверенным, что любимый ребенок любим Богом и служит Ему чистой, послушной душой. И страдающий родитель может услышать от Бога, что ушедший ребенок принес в жизнь чудо откровения о любви. Теперь в мир уже навсегда вошел опыт этой чистой любви. Отношения с ушедшими лишены эгоцентричного элемента; они стали взрослыми и мужественными, когда в них вошла горечь реально разделяющего зла. Если человек обретет свой личный опыт любви ко Христу, он выдержит натиск зла.

Священное Писание нам говорит: Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной (Пс. 22: 4). Апостолы, узнав Христа, став Его первыми учениками, разделив с Ним Тайную Вечерю, приняв Духа Святого, не рассчитывали на честь и почет, на улучшение здоровья или телесное бессмертие.

Апостол Петр говорит: Но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете… Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или вор, или злодей, а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь (1 Пет. 4: 13–16). Апостол Павел: думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8: 18).

Можно ли ответить на острую непостижимую боль логикой и знанием? Можно ли ответить на тайну участия в жизни Бога прямолинейной логикой обыденности?

Человек пытается ответить на вопрос, понять, проанализировать ситуацию столкновения иррационального, алогичного, самовластного зла с сознанием, ориентированным на доброе и светлое. Человек живет в зыбком мире иллюзий, разорванных связей между явлениями, их причиной и следствием. Он привыкает, приспосабливается и выживает в окружающей среде и движется по относительно понятной траектории. До тех пор пока не нарушается благополучный ход жизни. Для этих факторов возмущения, неизменно присутствующих в мире (несправедливость, болезнь, смерть), человек хочет установить закономерность появления, дать им права по своему разумению – минимизировать, а лучше свести зло к нулю и наполнить мир гармонией, добром, справедливостью. То есть в какой-то степени заменить Творца – перестроить мир по-своему, по логике отпадшего от Него творения. Горшок учит горшечника. Такой заново сотворенный, слепленный мир, вернее, миры непременно войдут друг с другом в неразрешимое противоречие. Что на самом деле и происходит – как выясняется, человеку за тысячелетия гуманитарных усилий не удалось создать ничего дельного и универсально работающего для всех и каждого. Революции, войны, реформы, социальные прожекты земного рая и т. п. ни к чему доброму не привели. Ситуация запутывается все больше.

Нельзя относиться к Богу как к инструменту для защиты от зла. Можно сказать, существует устойчивый закон: чем меньше мы заботимся о духовном и возвышенном, тем тяжелее страдания земные, плотские. Чем полнее человек стремится разделить с Господом страдания в этом мире, тем легче их перенести.

Пришел Спаситель, а вспыхнула и расцвела иждивенческая ментальность. Измученный человек все переложил на Христа и стал с Него требовать и спрашивать.

Почему же христианству предъявляется счет на оплату долга за океан зла, разлитого в мире? Ни Христос, ни апостолы не обещали своим последователям беззаботной, безболезненной, благополучной, по-земному счастливой жизни. Иисус Христос был убит, почти все апостолы умерли не своей смертью, святителей и преподобных гнали, душили, морили голодом. Апостол Павел называет себя «отребьем мира». Сотни тысяч христиан преданы на мученическую смерть врагами Христа, а часто родными и близкими, отшельники и пустынники переносили тяжелейшие болезни. Сотни тысяч лучших, невинных и чистейших людей России, действительно ее достояние и гордость, замучены и уничтожены большевиками. Тогда зачем и кому нужно христианство, от которого нет прока и выгоды в народном и личном хозяйстве? Почему Бога называют Всемогущим, Богом любви, милосердия, истины, Спасителем, если мир, который Он сотворил, живет в аду? Зачем людям нужен Бог, если даже Он не может или не хочет искоренить зло и навести порядок на земле?

Никто не должен бояться подобных вопросов.

Они закономерны для думающего человека перед лицом реальной жизни. Голос страдания придает им необходимую четкость, а вопрошающему – способность слышать правду. Честный поиск ответа рождает в нас зрелую веру. Дерзновенный диалог с Богом может пробудить, обновить, преобразить. Смерть близких – научить ценить людей и время, проведенное с ними, жить, задумываясь о смысле бытия, привести к Богу.

Апостол Павел призывает нас почувствовать то, что переживал он: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2: 20). И тогда мы наконец-то станем самими собой, и все встанет на свои места.

Перенося свои страдания без обиды на Бога, без упрека к Нему, но с памятованием о Его страданиях и победе над смертью, можно понять, почему преподобный Серафим в течение всего года встречал людей приветствием воскресшего Христа: «Христос Воскресе, радость моя!»