Мэри Кэтрин зашла в церковь. В столь поздний час там никого не было. Церковь освещалась только уличным фонарем, чей свет лился сквозь витражное стекло, и несколькими свечками – их зажгли те, кто молился за своих близких. Все остальное тонуло во мраке. Мэри Кэтрин опустила пальцы в святую воду и по центральному проходу направилась к алтарю. Перекрестилась и села на скамью, где обычно располагалось семейство Коллинз. Но сейчас их скамья пустовала. Сейчас здесь были только Мэри Кэтрин и Бог.

Мэри Кэтрин прогнала эту мысль. Она почти не помнила, как сюда добралась. Все ее мысли были о том, что первая же полоска окрасилась в розовый цвет. Хотя Мэри Кэтрин знала: беременность исключена. Ей просто неоткуда взяться – и точка. Тест наверняка бракованный. Вот именно. Бракованный тест – это куда вероятнее, чем беременная девственница. Тем не менее она тут же вскрыла следующую упаковку и, подсвечивая себе мобильником, прочла инструкции. Этот производитель сообщал, что беременность подтвердится двумя линиями. Одна линия – не беременна. Мэри Кэтрин снова присела на корточки, пописала на полоску и стала ждать, как заключенный – перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Следующие несколько минут показались вечностью. Только бы одна линия. Только бы одна заветная линия.

При виде двух линий у Мэри Кэтрин хлынули слезы. Недолго думая она вскрыла последнюю коробку и пробежала глазами инструкции. В этом варианте знак плюс (+) обозначал беременность. Знак минус (–) – возможность стряхнуть с себя этот кошмар и как ни в чем не бывало вернуться к жизни. Пописав на полоску в третий – Бог любит троицу – и последний раз, она держала тест перед собой и обещала хорошо учиться. Поступить в «Нотр-Дам». Выйти замуж. Сделать карьеру. Родить детей, как все женщины в ее семье из поколения в поколение. Только, пожалуйста, Господи, пусть будет «минус». Она молилась усерднее, чем ее отец за все годы учебы в «Нотр-Даме» и во время всех матчей «Стилерсов» вместе взятых, особенно в те моменты, когда квотербэк делает длинный пас на последних минутах. Что говорят фанаты, если игрок ошибается?

Посмотрев на полоску, она увидела «плюс» – совсем как золотой крестик у нее на шее. И всхлипнула. Бог любит троицу: три из трех. Отец. Сын. Святой дух. Под мантией у Мэри Кэтрин будет пузо. Фотографий с выпускного у нее не останется. А если слухи дойдут до приемной комиссии – ее на пушечный выстрел не подпустят к «Нотр-Даму».

Мэри Кэтрин не знала, долго ли просидела в холоде, закрыв лицо руками и рыдая, но когда, наконец, она встала, боль в ногах была сравнима с той, какую терпел Иисус на кресте. Кое-как доплелась она до машины. Кое-как доехала до церкви. И вот она здесь, стоит на генуфлектории. Мэри Кэтрин закрыла глаза и вложила в молитву всю душу.

Тишина. Колени вросли в генуфлекторий. Она почесала руку. Чесалось беспрерывно. Вдруг у нее пискнул телефон – пришла эсэмэска. От этого звука Мэри Кэтрин вздрогнула. Непонятно, кому понадобилось отправлять ей сообщения в такое время. Может, Даг проснулся. Может, родители обнаружили, что ее нет в постели. Она достала телефон. номер не определен.

В эсэмэске было написано… Пописала на полоску, шлюха.

У Мэри Кэтрин сердце застряло в горле. Сказать, что она перепугалась до смерти, – ничего не сказать. Кто-то следил за ней из леса.

Телефон снова запищал… Эй, Дева Мария, я с тобой говорю.

Мэри Кэтрин стерла эсэмэски. И пожалела, что нельзя точно так же стереть и все остальное. Включая себя.

Телефон запищал снова. Кому сказано: я с тобой говорю, шлюха.

Мэри Кэтрин замерла. Огляделась по сторонам. Никого. Жуткий страх скопился внизу живота. Она сунула телефон в карман. Мобильник пискнул раз. Пискнул два. Наконец она не выдержала. И посмотрела.

Она напечатала: …кто это?

Телефон снова пискнул: …сама знаешь.

Воцарилась тишина. Ей вдруг стало очень холодно.

И снова писк: …Я тебя вижу.

У Мэри Кэтрин вырвался крик. Она обвела глазами храм, но увидела только святых, навсегда застывших в витражном стекле, и скульптуру Иисуса. Инстинкт внезапно приказал ей бежать из церкви. Садиться в машину. Немедленно. Мэри Кэтрин отошла от скамьи, даже не перекрестившись. Побежала к выходу. Что-то было не так. В воздухе витало ощущение опасности. Она отворила дверь.

За порогом стояла миссис Рэдклифф.

Мэри Кэтрин взвизгнула. Миссис Рэдклифф чесала руку. Глаза налились кровью. Лоб блестел от пота.

– Что ты тут делаешь, Мэри Кэтрин? Сейчас почти два часа ночи.

– Простите, миссис Рэдклифф. Я уже собиралась уходить.

Миссис Рэдклифф сделала шаг вперед. Почесывая руку.

– В тебе что-то изменилось.

– Просто я переживаю из-за поступления в «Нотр-Дам». Вот и приехала помолиться. Счастливого Рождества.

Мэри Кэтрин выдавила улыбку и бросилась к парковке. Она уже не раздумывала, что сделают с ней родители. Только бы вернуться домой. Она залезла в машину и включила зажигание. Посмотрела в зеркало заднего вида: миссис Рэдклифф уже скрылась в церкви. Мэри Кэтрин не представляла, что привело сюда наставницу в такой час. Может, ей взгрустнулось. Может, захотелось поставить свечку за здравие родных. Одно Мэри Кэтрин могла сказать с уверенностью: почему-то миссис Рэдклифф была босая.

Мэри Кэтрин нажала на газ.

Внутренний голос был неумолим. Она посмотрела на спидометр. Тридцать два километра в час. Сердце колотилось. Надо скорее домой. Там безопасно. Мэри Кэтрин надавила на педаль газа.

Мэри Кэтрин посмотрела в зеркало заднего вида. Колокольня церкви постепенно исчезала вдали. Скорость незаметно выросла до пятидесяти километров в час. Голос в мозгу становился все громче, будто кто-то прибавлял звук телевизора.

Телефон пискнул. Новая эсэмэска… я все еще тут, шлюха.

Мэри Кэтрин почесала руку. Она беспрестанно чесалась и беспрестанно гадала, кто ей пишет. Через окно она посмотрела на небо. Над ней плыли облака. Стрелка спидометра ползла дальше. Пятьдесят пять километров в час. Быстрее домой. Шестьдесят пять километров в час.

– Господи, – тихо произнесла она. – Я не вправду ношу Твоего ребенка?

Телефон пискнул. На экране был только смеющийся смайлик. Мэри Кэтрин посмотрела на обочины дороги. Из-за деревьев через дворы к шоссе потянулись олени. Восемьдесят километров в час. Стараясь не думать об эсэмэске, она продолжала молиться.

– Я не зря спрашиваю Тебя, Господи. Просто… м-м-м… просто мне в голову лезут гнусные мысли. Мне постоянно хочется прыгнуть в лестничный пролет. Хочется ударить себя в живот, чтобы случился выкидыш. Но от этих мыслей я теперь хочу отделаться. Поэтому просто скажи мне, Господи. Если я ношу Твоего ребенка, сделай так, чтобы я в подтверждение сбила оленя.

Запищал телефон. Слов в эсэмэске не было. Только смеющаяся эмодзи. Мэри Кэтрин ловила ртом воздух. Она увидела, как впереди на дороге собираются олени. Мэри Кэтрин пропустила знак «стоп». И еще один, и еще. Девяносто пять километров в час.

– Пожалуйста, всего один раз. Просто дай мне знать. Потому что мне по-прежнему хочется наложить на себя руки. Я этого не приемлю, но ведь подумать – все равно что сделать. Выходит, я только что это сделала. Так ведь? Я покончила с собой? Я мертва? Я только что согрешила? И проклята навек? Если я проклята навек, сделай так, чтобы в подтверждение я сбила оленя.

Мэри Кэтрин проскочила на красный свет. Наплевала на знак ограничения скорости до сорока километров в час. Но не могла стряхнуть с себя грех или оставить его позади. Как ни прибавляла скорость. Грех ее не отпускал. Она бросила взгляд на спидометр. Сто пятнадцать километров в час.

– Господи, умоляю. Дай мне знать прямо сейчас, ношу ли я Твоего ребенка, а то меня преследуют мысли об аборте. Это смертный грех. Но я об этом думаю, а значит, это делаю. А делать этого я не хочу. Не хочу навредить Твоему ребенку. Пожалуйста! Пожалуйста, помоги мне! Господи, если Ты хочешь, чтобы я сделала аборт, пусть я собью оленя. Если хочешь, чтобы я покончила с собой. Если хочешь, чтобы я умерла! Если хочешь, чтобы я выносила Твоего ребенка! Просто дай мне знак, и я все сделаю! Ради Тебя я готова на все, Господи.

Мэри Кэтрин увидела впереди светофор. С обочины за ней наблюдал олень. Вместо того чтобы сбросить скорость, она посильнее нажала на педаль газа. Вылетела на перекресток как раз, когда загорелся зеленый. Сто тридцать километров в час. Сто сорок пять километров в час.

Телефон пропищал в последний раз. Умри, шлюха.

Когда скорость достигла ста шестидесяти километров в час, Мэри Кэтрин показалось, что мир притих. Она понятия не имела, зачем так гонит: будто это чужая нога давила на газ. Чужая рука брала телефон. Чужие пальцы печатали гневный ответ неведомому шутнику.

«И КТО ЭТОТ АДСКИЙ САТАНА?»

Она отложила телефон в сторону, экраном кверху.

Спидометр показывал двести километров в час.

И вовремя не заметила оленя.