В дрожащей руке мать Кристофера держала таблетку. И смотрела, как ее маленький мальчик, сидя за кухонным столом, разговаривает сам с собой. Из носа опять течет кровь. Сам бледный как смерть. Уводя сына из подвала, она попыталась оставить там белый пластиковый пакет, но Кристофер отчаянно завизжал и бросился на нее с кулачками, как двинутый двухлетка, тронутый трехлетка или чокнутый четырехлетка. В конце концов мать Кристофера сдалась и позволила сыну забрать пакет. А теперь растягивала рот в ободряющей улыбке, отчего делалась похожей на пойманную рыбу с двумя крючками во рту.

– Давай налью тебе молока, солнце. Запей таблетку – сразу будет легче, – говорила она.

Но Кристофер знай шептал белому пластиковому пакету:

– Она уже здесь? Она близко?

Мать Кристофера схватила стакан с молоком. Стараясь унять дрожь в руках.

– Все будет хорошо, – сказала она ровным тоном.

Положила таблетку сыну в рот и поднесла к его губам стакан с молоком. Она ждала, чтобы Кристофер проглотил лекарство. Не дыша, он держал таблетку на языке секунд десять.

А потом выплюнул на пол.

– Мама, – едва слышно пробормотал он. – Славный человек говорит, мне нельзя такие таблетки. Пожалуйста, больше не пичкай меня.

– Кристофер, все будет хорошо. Доверяй маме. Я тебе помогу.

Мать Кристофера взяла пузырек с таблетками. Надавила на крышку, чтобы снять защиту от детей. При нажиме пластмасса слегка треснула. Мать Кристофера вытряхнула на ладонь новую таблетку. И посмотрела на сына, который шептал себе под нос:

– Мама, прошу тебя. Доверяй ему. Не дай мне заснуть.

– Прими таблетку, солнце мое, – сказала она.

– Нет! – взвизгнул он.

Кристофер оттолкнул стакан. Ледяное молоко залило весь стол и ее джинсы. Мать Кристофера не выдержала.

– Черт, Кристофер! Я же стараюсь, как лучше! – выкрикнула она.

Мать Кристофера ненавидела себя за эту вспышку злости. За то, что сорвалась на крик. За то, что не забила тревогу раньше. Вскочив, она налила еще один стакан молока. Вернулась к столу и увидела, как ее маленький мальчик шепчет что-то белому пластиковому пакету. Из носа струйкой текла кровь. Которую он даже не пытался вытереть.

– Я знаю, подчиняться нельзя, но она думает, я сумасшедший. Что мне делать? – шептал он.

Мать Кристофера подошла к сыну. Она решила насильно положить таблетку ему на язык и зажать рот – пусть проглотит и сам попросит молока. Иначе никак. Она потеряла мужа. А теперь может потерять еще и сына.

– Не заставляй меня глотать эти таблетки, мам, – взмолился он.

– Это необходимо, Кристофер. Ты хотя бы выспишься.

Кристофер повернулся к белому пластиковому пакету.

– Очень прошу, помоги! Что мне ей сказать?

– Солнце мое, там никого нет! Проглоти – и дело с концом. Все будет хорошо.

– Нет! – закричал он белому пластиковому пакету. – Она и так думает, что я сумасшедший. Если сказать все как есть, она меня разлюбит.

Мать Кристофера замерла.

– Я никогда тебя не разлюблю, солнце, – выговорила она. – Говори как есть.

– Мам… – начал Кристофер. И поднял на нее взгляд. Голос задрожал от страха. На глаза навернулись слезы. Капли побежали по лицу, как вода по горячей сковородке. – Славный человек хочет, чтобы я тебе кое-что рассказал.

– Что ты хочешь мне рассказать, Кристофер?

С глубоким вздохом ее маленький сын обратился за поддержкой к белому пластиковому пакету. Покивал и негромко заговорил:

– Мам… Я знаю, что в пиво не кладут лед. Знаю, что в родительском доме с тобой ужасно обращались все, кроме одного человека. Но когда тебе исполнилось десять лет, дядя Робби погиб. Его забили насмерть какие-то негодяи – только лишь за то, что он был не такой, как все.

– На его похоронах ты поклялась всегда верить своему ребенку, если станешь матерью. Когда ты была маленькой, тебе не верил никто. Ты жаловалась и матери, и тетке, и бабушке. Но никто не вступился. А ты в детстве была до того безумной, что думала – можно закрыть глаза и уничтожить весь мир. Но даже попытку не сделала, потому что не придумала, где тогда будешь жить.

Мать Кристофера почувствовала, как по дому пронесся электрический разряд. Запахло озоном. Как при ударе молнии. Когда сталкиваются два облака. Волоски у нее на затылке встали дыбом. Казалось, сын наэлектризован, как воздушный шарик, который потерли о свитер.

– Все нормально. Мы справимся, солнце. Обещаю, – сказала она.

– Ты сбежала из дома и познакомилась с папой. При первой же встрече ты попросила, чтобы он дал тебе тумака, потому что привыкла считать: бьет – значит, любит. Он не стал этого делать. Наоборот, он тебя обнял. Ты расплакалась и никак не могла успокоиться.

– Мам… Я знаю, что папа покончил с собой в ванне. Знаю, ты очень мучилась, но почти все от меня скрывала. Ты все время кочевала с квартиры на квартиру – хотела отделаться от той крови, но не могла, и мы опять срывались с места. Когда вы познакомились с Джерри, тебе было совсем невмоготу. Я знаю, Джерри тебя ударил, мама. И потому ты меня увезла в безопасное место. А ради тебя никто на такое не пошел.

– Откуда ты это знаешь, солнце? – с трудом выдавила она.

– Мне славный человек рассказал.

– Он попросил меня о помощи – создать портал в воображаемый мир. Потому что шептунья собирается разбить стекло между их стороной и нашей. Мы должны ее остановить, мама! Она опасна. Когда ты была в гостях у Джилл, я сидел с вами на кухне. Ты еще подумала, что кофе пролила Джилл, но на самом деле это сделала шептунья. Она только и ждет, чтобы я уснул. Добьется, чтобы я вывел ее на славного человека, и тут же меня прикончит – боится моего могущества.

– Но вылазки на воображаемую сторону забирают из меня все соки. Потому и кровь носом идет. Причем не моя. Это твоя кровь. И папина, которая натекла в ванну. И кровь миссис Кайзер. Мама, поверь! Я чувствовал ожог от кофе у тебя на руке. Чувствовал всех стариков на празднике. Тех людей в больнице. Я чувствую муки каждого. И радости каждого. То, что я знаю о людях, меня убивает!

Мать Кристофера обомлела.

Прижав сына к груди, она заглянула ему в глаза.

– И что же ты знаешь о людях, солнце?

– Все.

Бросив это слово, одно-единственное, Кристофер прильнул к матери и разрыдался. Она обнимала сына, который теперь настолько ослаб, что уже не мог сопротивляться. У нее появился шанс.

Мать Кристофера держала в объятиях своего маленького мальчика, который судорожно всхлипывал. И дрожал от постоянного недосыпа. На нее разом нахлынули воспоминания о всех годах материнства. Вплоть до каждой подушки, перевернутой на прохладную сторону. Вплоть до каждого горячего сэндвича с сыром, поджаренного по его вкусу.

Она замерла. И вслушалась в этот голос.

И тут до нее дошло: голос – не ее.

Очень похожий. Почти неотличимый. Верный тон. Та же беспощадность к себе. Тот же внутренний монолог, который годами ее судил.

Но…

Преступной матерью Кейт Риз не была никогда. Из нее вышла отличная мать. Быть матерью Кристофера – единственное, в чем она преуспела. А теперь какая-то гадина ловко подражает ее голосу, пытаясь убедить в обратном. Какая-то тварь жаждет опоить Кристофера этими таблетками. Какая-то тварь норовит его усыпить. Какая-то тварь положила глаз на ее сына.

– Кто это? – вслух спросила мать Кристофера. – Кто здесь?

В кухне было тихо. Но она чувствовала: рядом кто-то ползает.

– Мам, теперь ты мне веришь? – прошептал Кристофер.

Мать Кристофера посмотрела на пузырек с таблетками, который все еще сжимала в руке. И одним движением высыпала арипипразол в раковину.

– Верю, солнце. А теперь собирайся. Валим отсюда на фиг.