Каирпре подвел меня к табуретам, стоявшим у полок с едой. Сняв с сидений какие-то тома в кожаном переплете, мы сели. Что касается Шима, то он уже вскарабкался на нижнюю полку и с довольным видом восседал среди съестных припасов.

Поэт молча смотрел на меня несколько секунд.

– Ты изменился с тех пор, как я в последний раз видел тебя. Сильно изменился! Так сильно, что сначала я даже тебя не узнал. Хотя, думаю, то же самое ты мог бы сказать обо мне. В конце концов, прошло пять или шесть лет.

Я не мог скрыть охватившего меня возбуждения.

– Ты встречал меня прежде? И мою мать?

Взгляд его сделался печальным.

– Так ты не помнишь?

– Я не помню ничего из своего детства!! До того дня, как меня вынесло на берег моря, прошлое для меня – загадка. – Я схватил хозяина за рукав туники. – Но ты можешь мне помочь! Ты можешь ответить на мои вопросы! Расскажи мне все, что знаешь. Сначала… о моей матери. Кто она? Где она сейчас? Почему ты сказал, что был с ней знаком?

Каирпре обхватил руками колени, откинулся назад и прислонился спиной к стене.

– Вижу, мне все-таки придется сегодня рассказывать историю.

И, помолчав еще немного, он заговорил.

– В один прекрасный день к берегам этого острова приплыла некая женщина, смертная женщина. Она приехала из страны кельтов, которая называется Гвинед.

Внезапно в мозгу у меня промелькнула ужасная мысль. Неужели я все-таки ошибался насчет Бранвен? Я неуверенно спросил:

– Как ее звали?

– Элен.

Я вздохнул с облегчением.

– И вот эта Элен была совершенно непохожа на нас, жителей Финкайры. Кожа ее была очень светлой, молочно-белой, а не смуглой, как у нас. Уши были другой формы – круглые, а не треугольные. Но она воистину была прекрасна. Однако ее самой замечательной чертой были глаза. Такого цвета глаз не сыщется ни у кого на этом острове. Они были чистого синего цвета, без примеси серого или коричневого. Синие, как сапфир. Поэтому ее называли Элен Сапфировые Очи.

Я вздрогнул.

– Она приплыла сюда, – продолжал поэт, – из любви к одному мужчине родом с Финкайры. Мужчине, принадлежавшему к этому миру, чужому для нее. Но вскоре после прибытия сюда к ней пришла новая любовь. – Он окинул взглядом комнату. – Книги! Она любила книги, книги разных эпох, на разных языках. На самом деле, мы и познакомились из-за книги – она пришла сюда забрать одно сочинение, которое я одолжил, но задержал у себя совсем ненадолго, примерно лет на десять. После того она часто приходила ко мне, читать, беседовать со мной. Она сидела на том самом стуле, на котором ты сейчас сидишь! Особенно ее интересовало искусство врачевания и его история. Она сама обладала способностью исцелять больных.

И снова я содрогнулся.

Вспомнив что-то, Каирпре улыбнулся своим мыслям.

– Но мне кажется, ее любимыми книгами все-таки были сборники греческих мифов.

– Это правда? – воскликнул я. – Ты клянешься, что это правда?

– Истинная правда.

– Она так мало рассказывала мне. Она не сказала мне даже своего имени! Она называла себя Бранвен.

Каирпре обернулся к высокой полке, уставленной книгами.

– Как это похоже на нее – выбрать себе имя из сказаний. Но мне грустно слышать, что она выбрала такую трагическую легенду.

– «Увы, горе мне, что я родилась», – процитировал я.

Поэт пристально взглянул на меня.

– Значит, тебе знакомо это сказание?

– Я знаю его. – Губы мои задрожали. – Но я не знал ее. Совсем не знал. Она так мало говорила о себе, что я отказывался…

Меня душили слезы, и я начал негромко всхлипывать. Поэт смотрел на меня сочувственно, как человек, знакомый с болью. Но он не пытался меня утешать – он просто дал мне выплакаться столько времени, сколько было нужно.

Наконец, я хриплым шепотом закончил:

– Я отказывался называть ее матушкой.

Каирпре какое-то время молчал. Затем задал мне простой вопрос:

– Она любила тебя?

Я поднял голову и медленно кивнул.

– Да.

– Тогда ты все-таки знал ее. Ты знал ее не хуже, чем себя самого.

Я вытер лицо рукавом.

– Возможно. Но мне почему-то так не кажется. А ты не можешь рассказать мне что-нибудь… о моем отце?

Во взгляде Каирпре появилось какое-то непонятное, отстраненное выражение.

– Твой отец был замечательным юношей. Сильным, волевым, страстным. Страстей и жара полон был, горел в душе его юношеский пыл. Нет, размер хромает. Надо попробовать еще раз. Живой и полный страсти, нет страха пред несчастьем. Вот, так-то лучше. На нашем древнейшем языке его имя означает Древолаз, потому что в детстве он обожал залезать на деревья. Иногда он забирался на верхушку высокого дерева и любовался грозой, пока ураган раскачивал ветви.

Я рассмеялся – я прекрасно понимал, о чем речь, даже лучше поэта.

– Но все же, мне кажется, детство Древолаза было далеко не счастливым. Его мать, Олвен, была дочерью моря, одним из тех существ, которых люди Земли зовут «морские люди», а жители Финкайры предпочитают звать «народом моря». Поэтому он – подобно тебе – был рожден со странным влечением к океанским глубинам. Но Олвен слишком рано пришлось отправиться в Долгий Путь.

– Я уже слышал об этом Долгом Пути.

– И он действительно долог. И труден, если верить «Победам Дагды». Если, конечно, ты не принадлежишь к числу избранных, которые попадают в Мир Иной сразу после смерти. Но это происходит редко, очень редко.

– Ты говорил о моем отце.

– Ах, да. Твой отец. Поскольку Олвен умерла, когда он был совсем маленьким, его воспитал его собственный отец, житель Финкайры по имени Туата, сын Финварры. Тот Туата был мудрецом, волшебником и могущественным человеком. Говорят, что даже великий бог Дагда иногда посещал его дом, чтобы посоветоваться о важных делах. Но увы, у этого волшебника оставалось очень мало времени на внука. И еще меньше времени он стал уделять мальчику, когда обнаружил – твоему отцу было тогда примерно столько же лет, сколько тебе, – что он лишен магического дара. «Силы», как называл это Туата.

Я сглотнул ком в горле; я знал, что эти способности отнюдь не дар, а проклятие. Я вспомнил пророчество деда, переданное мне Бранвен… то есть Элен, моей матерью. Что однажды она произведет на свет сына, который будет обладать еще большим могуществом, чем он сам. «Его магические способности будут происходить из глубоких, неведомых источников». Какая глупость! Возможно, он и был великим волшебником, но на этот раз совершил ошибку.

– Однако жизнь твоего отца переменилась после того, как во время одного из своих путешествий на Землю он встретил Элен. Они сильно полюбили друг друга. И, несмотря на то, что это происходит редко, и почти всегда заканчивается плохо, эти мужчина и женщина из разных миров поженились. Элен переехала жить на Финкайру. И ее любовь дала твоему отцу новое мужество, новое спокойствие. Воистину любовь сильна, и чудеса творит она. Какое-то время они были очень счастливы, но, к сожалению, это продолжалось недолго.

Ухватившись за край табурета, на котором много лет назад сидела моя мать, я наклонился вперед.

– Что произошло?

Лицо Каирпре, и без того серьезное, стало угрюмым.

– Отец твой, – заговорил он, но замолчал и откашлялся. – Отец твой принадлежал к приближенным Стангмара. Когда злой дух Рита Гавр, давно точивший зубы на Финкайру, начал привлекать короля на свою сторону, твой отец присутствовал при этом. И он, подобно остальным придворным, скоро попал в беду. В ту же беду, что в конце концов свалилась на короля, да и на всю Финкайру.

– А мой отец не пытался сопротивляться Рита Гавру? Он не пытался отговорить короля заключить с ним союз?

– Если и пытался, у него ничего не получилось. – Поэт вздохнул. – Ты должен понять вот что. Рита Гавр хитер, он поймал в свои сети немало хороших людей. Твой отец был лишь одним из многих.

Я словно окаменел.

– Итак, мой отец способствовал наступлению Мрака на Финкайре.

– Это и верно, и неверно. Вина лежит на каждом из нас.

– Как это?

При этом болезненном воспоминании Каирпре поморщился.

– Видишь ли, все это произошло не сразу, а постепенно. Так медленно, что ни один человек не смог сообразить, что происходит – а потом было уже слишком поздно. Никто, кроме самого Стангмара, не понимает, как именно все началось. Все остальные знают лишь, что Рита Гавр предложил защитить короля, когда тот был в опасности. Если бы король тогда отказался, он, а вместе с ним и Финкайра, якобы оказались бы под угрозой гибели. Должно быть, Рита Гавр все очень тщательно рассчитал, устроил так, что король не смог отвергнуть его помощь. И король действительно согласился связать с ним свою судьбу.

Поэт прервал свое повествование, чтобы стряхнуть с белого воротника маленькую бурую ночную бабочку, затем осторожно посадил насекомое на кучу книг, возвышавшуюся около его табурета.

– Это, казалось бы, его личное решение явилось причиной вереницы несчастий, которые посыпались на нас одно за другим. Когда Рита Гавр убедил Стангмара в том, что враги устроили заговор с целью свергнуть его, король заключил роковой союз с боевыми гоблинами и призраками-оборотнями. И они вылезли из темных щелей, где прятались прежде! Затем поползли слухи, будто великаны, древнейшие обитатели Финкайры, ни с того ни с сего ополчились на короля. Но не только на короля, и на всех нас. Поэтому немногие были против, когда Стангмар объявил охоту на великанов. Большинству людей великаны всегда казались… какими-то не такими. Тех из нас, кто возражал, подняли на смех или заставили замолчать силой. Дальше Стангмар, поверив предупреждениям Рита Гавра, начал кампанию по уничтожению всех своих противников – и конфискации Сокровищ Финкайры, которые якобы могли попасть в руки врагов.

– Неужели никто не попытался это остановить?

– Нашлось несколько смельчаков, но их было слишком мало, да и поздно уже было. Стангмар раздавил недовольных, он жег целые деревни по малейшему подозрению в предательстве. Но даже это было лучше, чем судьба деревни Каэр Нейтан.

Я подскочил на месте.

– Ты имеешь в виду… Город Бардов?

– Ты знаешь о нем? О, какая потеря для нашего мира и других миров! С незапамятных времен в этой деревне сочиняли музыку и песни, там родились наши самые одаренные сказители, процветали поколения бардов. Это родина Лаона Хромого! Пуйл написала там свое первое стихотворение! Там сочинен «Корабль иллюзий»! Я могу продолжать бесконечно. Здесь вечно песнь плывет на облаках, поэма у любого на устах.

Я кивнул и отозвался:

– Эти слова вырезаны на знаке у входа в деревню.

– Верно. И это была правда, хотя теперь она превратилась в насмешку. Уж кому знать, как не мне – ведь я сам сочинил эти стихи. – Он вздохнул. – Я тоже родился в Каэр Нейтан.

– Что там произошло?

Каирпре некоторое время печально смотрел мне в лицо.

– Изо всех легендарных Сокровищ, украденных Стангмаром – среди них меч Душегуб, который действительно проникает в самую душу, Цветущая Арфа, призывающая весну, и Котел Смерти, убивающий любого – барды всех времен больше всего прославляли Зов Мечты. Это рог, обладающий способностью делать мечты и чудесные сны реальностью, но в течение многих веков им пользовались лишь мудрецы, да и то очень редко. Но с помощью Рита Гавра Стангмар покарал деревню Каэр Нейтан за то, что жители ее прятали людей, несогласных с королем. Он вызвал самый ужасный сон, который когда-либо снится любому барду – и проклятие поразило всех жителей деревни.

Я вспомнил полубезумные глаза человека с копьем и едва осмелился спросить:

– Что же это был за сон?

Глаза поэта заволокла дымка.

– Ни один человек в этой деревне – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок – никогда больше не сможет ни говорить, ни петь, ни писать. Враги заставили умолкнуть навеки инструменты их души – их голоса.

И едва слышным шепотом он продолжал:

– К тому времени не осталось никого, кто протестовал бы, когда Рита Гавр заставил Стангмара разрушить свой дворец, самый большой и гостеприимный королевский дворец в мире, включая его библиотеку, в тысячу раз более обширную, чем моя. И почему? Только потому, что этот дворец якобы не мог защитить короля в случае нападения! Потом Рита Гавр – разумеется, под предлогом дружеской помощи – построил для Стангмара новую крепость, воплощение своей злой воли. Так появился Черный замок, вечно вращающийся на своем фундаменте, от которого распространяется непроницаемый Мрак, осквернивший наше небо, и жуткая болезнь, отравляющая нашу почву.

Он поскреб подбородок.

– Этот замок охраняют вурдалаки – бессмертные воины, личная гвардия Рита Гавра. Их жизнь, если можно назвать это жизнью – ведь на самом деле это тела мертвецов, оживленные Рита Гавром, – длится вечно, и смертный человек не может их убить. Их существование зависит от вращения Черного замка! Поэтому, пока он вращается, они остаются там и творят дела еще более черные, чем пелена, скрывающая это логово.

Я подумал о Рии, и у меня заныло сердце. Если она сейчас жива, то, скорее всего, томится в подземельях жуткого замка! Она во власти вурдалаков и самого Стангмара. Что они с нею сделают, когда он выяснит, что она не может и не хочет помочь ему найти Галатор, последнее Сокровище? Я содрогнулся при этой мысли. И пришел в отчаяние, вспомнив совет Великой Элузы – ведь единственным способом свергнуть Стангмара является разрушение Черного замка. Я с таким же успехом мог бы пожелать, чтобы у меня выросли крылья!

– Теперь ты видишь, – добавил Каирпре, – что Стангмар на самом деле пленник Рита Гавра. И, поскольку Стангмар – узник, все мы так же томимся в темнице.

– Но почему Дагда не вмешался и не остановил все это? Ведь он же побеждает Рита Гавра в других битвах, правда?

– Правда. В Мире Ином, и в этом мире тоже. Однако Дагда, в отличие от Рита Гавра, верит в то, что для окончательной победы нужно уважать свободную волю людей. Дагда позволяет нам самим принимать решения, хороши они или плохи. Поэтому если Финкайре суждено спастись, то спасти ее должны сами обитатели.