Последние лучи заката быстро угасали. Мы устроились на ночь в нескольких сотнях шагов от трупа оборотня, у жалкого ручейка. Мы сидели молча, погруженные в собственные мысли. Шим пристально вглядывался в источенные непогодой берега, желая убедиться в том, что среди камней не скрываются смертельно опасные твари, а я, достав из мешочка целебные травы, готовил мазь.

Смесь моя пахла тимьяном. И корнем бука. Запах напомнил мне о Бранвен. Я быстро нанес мазь на отметины от когтей, прекрасно понимая, что у нее это получилось бы гораздо лучше. Хотел применить какое-нибудь лечебное заклинание, но вспомнил всего пару строк.

Темнота вокруг нас сгущалась, и я знал, что скоро совершенно ослепну. Я положил посох на землю и привалился к полусгнившему древесному пню, сжимая в руке кинжал. Я поднес к лицу узкий клинок, которым только что убил оборотня. Пользовался ли им Хонн для работы? Или носил с собой только для самозащиты? В любом случае, я теперь был перед крестьянином в неоплатном долгу.

Над головой у меня зажглось несколько тусклых звезд. Я попытался найти какое-нибудь из созвездий Рии, сотканных не из звезд, а из пространства между звездами. Я подумал о дереве шоморра, отяжелевшем от плодов. О надписях на стенах дупла в дереве Арбасса. О хрустальном гроте, полном света. Но мне казалось, что все это я видел так давно, эти воспоминания стали ужасно далекими.

К моему огорчению, звезд было очень мало, и они были так рассеяны, что я не смог найти никаких созвездий. Затем я сообразил, что даже эти несколько звезд не светились ярче с приближением ночи. Казалось, их что-то заслоняло. И не облака – по крайней мере, не обычные облака. Что-то не давало свету звезд падать на землю.

В этот миг я почувствовал в воздухе слабый запах дыма, словно где-то поблизости горел костер. Я выпрямился, напрягая «второе зрение», но нигде не увидел огня.

Однако, что было еще более странно, я заметил тусклый круг света, озарявший место, где мы улеглись отдохнуть. Свет шел не от бледных звезд, а явно из другого источника. Но что же еще могло здесь светиться? Озадаченный, я присмотрелся внимательнее.

Внезапно я понял. Мягкий свет шел не сверху, а снизу. Он просачивался из гниющего пня!

Я быстро отодвинулся прочь, поднялся и осторожно оглядел пень. На плоской верхушке я различил тусклое светлое кольцо, как будто в дереве был прорублен круглый люк.

– Смотри-ка, Шим.

Мой спутник подошел к пню и, увидев круг света, задохнулся от ужаса.

– Теперь я знаем, что мы ночует в неправильном месте.

– Я тоже это знаю. Но мне этот свет почему-то нравится.

– Змеиная девочка тоже сначала тебе нравились, – нахмурился Шим.

Внезапно люк распахнулся, и из него высунулась лохматая голова с высоким лбом и темными, наблюдательными глазами. Голова принадлежала человеку.

Глаза, глубокие, как озера, пристально посмотрели на меня, затем на Шима.

– Ну хорошо, – произнес неизвестный низким, раскатистым голосом. – Можете войти. Но мне некогда рассказывать истории.

Голова исчезла в люке. Мы с Шимом обменялись недоуменными взглядами. Истории? Что бы это могло значить?

Наконец, я объявил:

– Я спускаюсь вниз. Можешь идти со мной или оставаться, как хочешь.

– Я остаемся! – решительно ответил Шим. – А ты должны забыть об этой глупости и остаетесь тоже.

– Мне кажется, лучше рискнуть, чем ночевать в чистом поле.

И, словно для того, чтобы придать убедительности моим словам, далекий вой раздался снова.

– А если этот человек превратится в другую змеиную змею? Если эта нора – ловушка?

Не отвечая, я сунул голову вниз, в узкий туннель. «Нора» была хорошо освещена, так что я снова смог видеть, но видна мне была только грубая деревянная лестница, ведущая куда-то вниз. Я не решался войти, размышляя о предупреждениях Шима.

Вой раздался ближе.

Сжав в руке кинжал, я поставил ногу на порог и начал спускаться. Я заметил, что деревянные ступени были сильно истерты, как будто по этой лестнице спускались сотни и тысячи человек. Я надеялся, что все они остались после этого в живых.

И я спускался вниз, преодолевая ступеньку за ступенькой. Вскоре я уловил запах кожи и плесени. Я необычайно обрадовался, потому что так пахло только в одном известном мне месте – в церкви Святого Петра в Каэр Мирддине. Чем дальше я спускался, тем сильнее становился запах.

Это пахло книгами.

Когда я, наконец, достиг площадки, то замер в изумлении. Меня окружали сотни и тысячи книг. Они целиком скрывали стены и пол подземной комнаты – от края до края и от пола до потолка.

Книги были повсюду! Книги всевозможных размеров, цветов, толщины, на всех языках – судя по надписям на корешках. Некоторые были переплетены в кожу. Некоторые были настолько потрепанными, что обложек вообще не осталось. Одни представляли собой папирусы с Нила. Другие были написаны на пергаментах из страны, которую греки называли Анатолией, а римляне – Малой Азией.

Книги покоились на прогибавшихся от тяжести полках, тянувшихся вдоль стен. Они лежали стопками на полу, их было так много, что от одного края комнаты до другого можно было пробраться лишь по узкому проходу. Они образовывали огромный холм у тяжелого стола, заваленного бумагами и письменными принадлежностями. Книги громоздились даже на стоявшей в углу кровати, крытой овчиной.

На противоположной от кровати стороне комнаты располагалась небольшая, но аппетитная на вид кладовка – полки с фруктами и крупами, хлебом и сыром. С одной стороны от кладовой стояли два низких табурета, с другой находился очаг. В очаге трещало яркое пламя, освещавшее помещение и туннель, ведущий наружу. Рядом с очагом стоял железный котел. Миски и чашки с остатками пищи были свалены рядом – возможно, хозяин надеялся, что через какое-то время они, наконец, вымоются сами собой.

У дальней стены, в кресле с высокой спинкой, сидел погруженный в чтение человек с длинными волосами. Лохматые седые брови торчали над глазами, подобно кустам ежевики. На нем была широкая белая туника с высоким воротником, подпиравшим подбородок. Пару секунд он сидел, явно не замечая моего появления.

Я сунул кинжал обратно в мешок. Человек не тронулся с места. Чувствуя себя неловко, я кашлянул.

Человек по-прежнему не поднимал глаз от книги.

– Спасибо за то, что пригласил меня войти.

На этот раз хозяин норы пошевелился.

– Добро пожаловать. А теперь, если тебе не трудно, запри, пожалуйста, наружную дверь. Сквозняки, понимаешь ли. Уж не говоря о всяких разных тварях, которые любят бродить по ночам. Там есть засов, ты увидишь.

Он помолчал; затем, видимо, заметил Шима.

– И скажи своему миниатюрному другу, что он совершенно не обязан к нам присоединяться. Я на него нисколько не обижаюсь. Конечно, очень жаль, что он не отведает моего свежего клеверного меда.

Я услышал, как дверь наверху захлопнулась. Через несколько секунд Шим уже стоял рядом со мной.

– Я передумали, – просительно пробормотал он.

Человек закрыл книгу и вернул ее на полку у себя за спиной.

– Самое лучшее, чем можно завершить день, проведенный за чтением хороших книг – это почитать хорошую книгу.

Я невольно улыбнулся.

– Никогда не видел столько книг сразу.

Человек кивнул.

– Книги помогают мне. Жить дальше. И трудиться. И находить скрытое значение в каждом сне, в каждом листе дерева, в каждой капле росы.

Я побелел. Однажды в разговоре со мной Бранвен произнесла точно такие же слова!

– Я хотел бы лишь одного: чтобы у меня было больше времени для чтения. В наши дни, как тебе наверняка известно, нас многое отвлекает.

– Ты имеешь в виду гоблинов и им подобных.

– Да. Но именно «им подобные» больше всего беспокоят меня. – Он с мрачным видом покачал головой, откладывая в сторону очередную книгу. – Вот почему у меня сейчас так мало времени для любимых историй. Я пытаюсь найти в книгах хоть какой-нибудь ответ – чтобы история самой Финкайры не закончилась раньше времени.

Я кивнул.

– Мрак распространяется все дальше.

Не поднимая глаз от страницы, старик ответил:

– Это так! У Софокла – ты знаешь древнегреческих драматургов? – есть замечательное выражение. В «Эдипе», если память мне не изменяет. «Зачахли в почве молодые всходы». Именно это и происходит с нашей землей. Почва истощается. Жизнь чахнет. Все чахнет.

Он снял с полки очередную книгу и положил ее на первую, которая еще лежала у него на коленях.

– Но нельзя терять надежду. Вполне может оказаться, что ответ найдется в какой-нибудь забытой книге. Везде поищешь, и опять разгадку стоит поискать. – Он поднял голову, и на лице его промелькнуло смущенное выражение. – Прости за то, что говорю стихами. Видимо, это как-то само получается. Даже когда я пытаюсь перестать сочинять стихи, все равно не могу остановиться. Итак, как я говорил, коль хочешь мудрость обрести, ты труд забытый прогляди.

Человек откашлялся.

– Но на сегодня довольно об этом. – Он махнул рукой в сторону кладовой. – Вы не голодны? Угощайтесь, пожалуйста. Мед слева, около слив. Там вы найдете много хлебов, выпеченных дважды, как это делают жители деревни Слантос, на севере.

– Никогда о такой не слышал, – признался я.

– Это неудивительно. – Старик снова принялся перелистывать страницы. – Лишь малая часть северных земель исследована и нанесена на карту. Стоит только вспомнить Потерянные Земли! Там тоже вполне могут жить люди самого необычного вида, люди, которых никогда не посещали путешественники.

Он ниже склонился над книгой, заинтересовавшись какой-то страницей.

– Могу я узнать ваши имена?

– Меня называют Эмрис.

Человек поднял голову и как-то странно посмотрел на меня.

– Называют? Ты говоришь так, будто не уверен в том, что это твое настоящее имя.

Я покусал губу.

– А как насчет твоего спутника?

Я оглянулся на коротышку, который уже вовсю хозяйничал в кладовой, поглощая хлеб, намазанный свежим клеверным медом.

– Это Шим.

– А я Каирпре, скромный поэт. Прости меня, я слишком погружен в свои занятия, чтобы быть хорошим хозяином. Но я всегда рад гостям.

Он закрыл книгу, по-прежнему не сводя с меня взгляда.

– Особенно гостю, который так сильно напоминает мне о дорогом друге.

Странно, но я ощутил страх, задавая вопрос:

– И кто же этот друг, могу я спросить?

– Мы были близко знакомы с… твоей матерью.

Каждое слово падало тяжело, словно молот на наковальню.

– С моей… моей матерью?

Каирпре поднялся, сбросил свои книги в кресло. Затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо.

– Пойдем. Нам о многом нужно поговорить.