20
Останется только одна
Ветер, сильный ветер. Сминающий пространство, создающий из прежде неощутимого прозрачного воздуха удары плетью. И раздирающий внутренности, рвущий наизнанку кашель, от которого никак не избавиться. Если только перестать дышать, но к этому я была не готова.
Не сейчас. Позже.
Оставалось прятать лицо от режущего урагана и стараться кашлять не так часто.
Оказывается, на здание, под острый шпиль сталинской высотки меня затащил сов. До этого я видела птиц-мутантов только издали, в небе, а сейчас – рядом с собой. Страшный… Сидел он в провале стены, хвостом наружу, нахохлившись и глядя на меня немигающими оранжевыми глазами. Почему-то остальные три человека, в серых плащах с капюшонами, его не интересовали.
Не замечал он их, а вот за мной присматривал.
– Выпей это, сестра, – мягким голосом сказал один из трех серых, самый старший на вид, с длинными волосами, сливавшимися с густой бородой. Он протянул мне мятую фляжку с уже отвинченной, свисавшей на цепочке крышкой.
Вопреки моим мыслям о каком-то спиртном, это оказался травяной настой: густой, тягучий и неожиданно теплый. Кашель отступил, спрятался в глубине груди, остался только хлюпающим звуком при выдохе. Тоже противно, но гораздо легче, чем рвать горло до боли в животе.
– Спасибо… брат. – Говорить так было непривычно, но я поняла, что в моей проклятой жизни наступает новый этап. А с ним – и новые слова, куда денешься.
Он поднял голову, и из глубины капюшона на меня уставились внимательные глаза. Зрачки, в которых, как мне показалось, плясало будто на ветру отражение невидимого мне костра. Черного, но при этом не застилающего цвет глаз.
– Мы скоро уйдем отсюда, – кивнул бородатый. – Настало время, сестра, открыть тебе свет истины. Великое Черное пламя. Мир, в котором все равны под твердой рукой Черноцвета, славься он вечно!
– Славься! – откликнулись двое других. Даже сов открыл жутковатый кривой клюв и что-то негромко каркнул.
Я видела разных верующих и раньше – начиная с матери, которая иногда неумело шептала молитвы своему богу, и заканчивая бродячими проповедниками, иной раз заходившими в убежище под больницей в поисках помощи. Почему-то последние меня смешили. Если ты полагаешься на своего придуманного покровителя во всем, то почему он тебе не поможет в дни болезни?
Потому что его нет. Я понимала это отчетливо.
А сейчас я впервые пришла – точнее, они сами меня притащили за шиворот – к мысли, что все не так просто. Уже одно соседство сова, не пытающегося никому оторвать голову, и людей – впечатляло. Да и то, что на меня, страшную как атомное пламя, в свежих ожогах и ссадинах, покрытую пятнами неровно выросшей кожи, лысую и противную, никто не смотрел с сожалением, тоже. Впрочем, у одного из братьев все лицо было в язвах – я заметила, когда ветер скинул с него на секунду капюшон.
Здесь все равны? Новая для меня… концепция.
– Я готова, – неожиданно послушно сказала я и села на полу. Напиток не просто убрал подальше мучительный кашель, он придал мне сил.
– Подождем немного, – выглянув вниз, сказал бородатый брат. – Глупые люди доигрались с газом, сестра. Это все от неверия и жадности, так постоянно бывает. Подождем еще час.
До Великого леса мы дошли быстро. В руках братьев никакого оружия не было, а все мое снаряжение осталось где-то на развалинах колбасного цеха. Только нож на поясе и уцелел от всей прошлой жизни. Но нам не понадобилась сила, чтобы пройти – к первому сову, кружившему над нами, добавился второй, а от этой отчетливо угрожающей всему живому парочки попрятались все, кто мог.
Цирк. Моисеева. Поворот по Колесниченко – я читала на ходу редкие ржавые таблички с ничего не значащими названиями улиц. И вот уже впереди диковинные деревья, неожиданно большие, сплетающиеся кронами, покрытые странной, похожей на чешую корой.
Лес словно отрезал нас от мертвого города за спиной, а между стволами, кажется, было даже теплее, чем там, за его пределами. Убедившись, что мы в безопасности, совы стремительно улетели над верхушками деревьев вперед. Помощь помощью, а жрать им тоже надо, догадалась я.
– К Смотрителю мы не пойдем, сестра, – непонятно сказал бородач. – Сразу к Черноцвету, это великая честь для тебя!
Мне было… нет, не все равно. В кои-то веки. Мне было интересно. Хотелось увидеть, что эти люди – и, видимо, птицы тоже – считают центром своего мира. Я действительно почувствовала тепло их веры, ту надежду, которую она и должна давать.
То, чего в моей жизни не было никогда.
Черноцвет оказался человеком. Не богом, не мутантом с пятью головами, хотя я ожидала всякого, просто человеком. Лет пятидесяти на вид, совершенно лысым, как и я, – мне почему-то сразу стало легче, глядя на его блестящий вытянутый череп. Одет просто, но не в серой накидке, как братья, а в привычном для меня наряде из поношенной военной формы. Коричневое и зеленое в сложной пропорции.
– Здравствуй, Охотница! Я тебя давно жду, – сказал он, и я пропала навсегда. Утонула в его глазах, внимательных, серых, с рассыпанными по радужке коричневыми искорками. И приняла свое новое – истинное – имя.
– Я вижу пламя… – прошептала я в ответ.
– Славься! – сказали за спиной. То ли мои спутники, то ли уже совершенно другие братья, это неважно. Все теперь было неважно, кроме этих глаз. Кроме полутьмы пещеры, переделанной в жилье из какого-то подземного помещения предков. Кроме горящих черным – но ярким! – пламенем факелов на стенах.
Я наконец-то пришла домой. Родилась заново. Вся моя предыдущая жизнь – только существование замороженного зародыша. Эмбриона. А теперь я появилась на свет и издала свой первый крик, смесь жуткой боли и великой радости. Все мы рождаемся в крови и слизи, и все при рождении испытываем ужас от этого мира. Здесь мне повезло: сперва был ужас, а потом уже свет истины.
– Тебя не радует твой вид, Охотница? – продолжал Черноцвет. Картинка передо мной раздвоилась – я одновременно видела и не очень молодого мужичка в камуфляже, и переливающийся дымом и искрами пламени дрожащий силуэт. Страшно и притягательно, так оно и было. – У меня есть для тебя благословение! Возьми зеркало, возьми, не бойся.
Он протянул мне маленькое зеркало в потерявшей первоначальный цвет пластиковой рамке, все какое-то потертое, но с целым стеклом. Я осторожно взяла его и взглянула. Кошмарные пятна, из-за которых я тогда в больнице разбила дверь, на глазах исчезали, их заменяла ровная молодая кожа. Я чувствовала, как горит изнутри лицо, и знала – это тоже Великое Черное пламя. Оно преображало меня. Возвращало данный от рождения вид: не красавица, это я знала всегда, но вполне себе симпатичная девушка.
Если бы не этот блеск в глазах, словно симптом воспаленной души…
Но вот и он ушел.
– А… волосы? – с надеждой спросила я, опуская зеркало. Рука отказывалась его держать. Дрожала и падала вниз, беспомощная как плеть.
– Ты слишком много хочешь, – засмеялся Черноцвет. Сейчас я видела его как мерцающий огонек черного пламени, расплывчатый, но яркий. – Вырастут когда-нибудь. Не в этом твоя сила, Охотница.
– Славься! – шептали дрожащие языки пламени на стенах, люди за спиной, весь мир вокруг и внутри меня. И я подтвердила:
– Славься…
– И еще одно. Теперь ты – мое оружие. Мой молниеносный нож, моя пуля, мой разящий штык везде и всегда. Я дарую тебе силу. Скорость. Ты больше не человек, ты – моя Охотница.
Я знала, что это правда. Вся моя злость, вся ненависть к этому миру, накопившаяся с полузабытого Черного дня, выплеснулась наружу, создав мои новые мускулы. Мою скорость и мощь, превосходящую тренированного бойца. У меня не было больше страха внутри и слабости снаружи. Я стала огнем. Разящим черным пламенем своего нового бога.
– Славься!!! – закричала я. Мой прежде слабый голос набрал силу ветра. Пламя факелов вздрогнуло, затрещало и присело над чашками, будто испугавшись.
Так мне ли бояться какого-то глупого сталкера? Конечно, нет.
На турбазу я вообще не пошла. Сначала пришлось искать обходной путь вокруг перекрытой заборами территории бывшего храма в Анне – слово «Коммунград» я даже выговорить не смогла.
Пьяный по случаю праздника местный житель даже показал мне дорогу, надеясь на некое развитие короткого знакомства. Благодаря моему капюшону он не рассмотрел, как я прекрасна, ему повезло. Он был вежлив, насколько это возможно для здешней деревенщины, поэтому остался жив. Когда я уходила – точно был.
– Передай привет Председателю! – Ну и он мне в ответ нечто промычал с кляпом во рту.
Лес вскоре после брошенных домов – я как-то слишком быстро дошла до него, только позднее сообразив, что проклятый сталкер двинулся, наверное, другой дорогой, – не впечатлял. Кто видел Великий Шиловский лес, кто чувствовал братство и тепло Черноцвета вблизи, разве удивится чему-либо в этих скучных зарослях?
Не думаю.
Деревья мелкие, редкие, даже зверья кругом – и того не видно. Следы есть, ходил кто-то большой, но и черт с ним. Птицы – но разве это настоящие птицы? Эх, мои крылатые братья совы…
Пробираясь по скользнувшей влево от дороги тропинке, я с грустью вспоминала родной дом, свой Лес. Сколько я ни смотрела по пути на здешние человеческие поселения, я не могла поверить, что это серьезно. Что люди действительно живут так, объединяясь в некие смешные союзы и княжества, размахивая никому не нужными флагами и разговаривая заученными лозунгами.
Полный бред. А ведь они не играют, они так живут. И умирают, и пытаются вырастить новых жителей своих игрушечных мест.
К заброшенному детскому лагерю я подходила осторожно. Попались чьи-то почти занесенные снегом следы, так… Я могу быть здесь уже не одна. Рюкзак, в котором была масса неожиданностей для врагов, по-прежнему не мешал, но даже мне требовался небольшой отдых. Спуск, поворот, давно рухнувший забор и заросший деревьями и пучками кустов лагерь – скопление домиков, среди которых выделялось угловатое здание. Местная столовая или что-то вроде. Отличное место для ночлега, вряд ли кто из врагов пойдет ночью.
Где же ты есть, мой драгоценный противник?
До Колизея, о котором мне рассказали не раз, дойду только я. И плевать, что я не играю ни на чьей стороне из местных, – кто победит, тот и прав. А от приза – что они там дают, бензин? – Черноцвет не откажется. Приятный бонус к гибели обреченных сталкеров, я думаю.
Мой бог будет счастлив.
Спала я довольно чутко, решив не идти дальше и перехватить всех идущих на Поединок дураков здесь. Ведь они же или пойдут по той же тропинке через лагерь, или по реке, если черт занесет их дальше и им придется сделать крюк. Идеальное место для засады.
Первый попался под утро. Судя по рогатому шлему, наш, городской. Из безумной помойки, где живут викинги. Большой и глупый человек, к тому же раненый уже до меня – одна рука свисает плетью. Стрелять не пришлось: это шумно, да и ни к чему сейчас. А вот ножом я поработала на славу, раз уж викинг попался под руку. Вспомнила кое-что из старых ухваток и в процессе изобрела много нового.
Интересно, он до рассвета потом дожил? Хотелось бы. Никто не достоин легкой смерти, никто. Каждый должен мучиться. Только благодать Пламени избавляет достойных от долгого умирания. Вряд ли она достанется этому заросшему шерстью животному, умеющему теперь только мычать.
А потом в меня выстрелили. Если бы я так обращалась с оружием, я сама бы отдала себя в жертву совам – к чему жить на свете человеку с настолько кривыми руками?
Стрелок промахнулся, а второго шанса я уже не дала. Пришлось лезть на дерево и отвечать огнем уже оттуда, но это детали. Кажется, тоже не попала, но моей вины в этом не было – стрелок засел на чердаке одного из домиков, под защитой стен. Он молчал, я тоже спокойно выжидала. Проверять, не уложила ли я его первым выстрелом, смысла не было. Покажется сам. Если жив – точно вылезет. Когда-нибудь.
Ага, еще движение. По идее, претендентов пятеро. Одного я почти упокоила на стене в виде супового набора, осталось четверо.
Плевое дело, но придется сделать им пару сюрпризов. Белкой я слетела с дерева, прихватила рюкзак и отошла к реке. Снегоступы почти не оставляли следов. Не верю я, что у них найдется знаток для ловли Охотницы, вот не верю – и все! Начнем с небольшой ловушки, как раз пригодятся пустые бутылочки и обрывок веревки.
Пойдут на звук? Непременно. Мужики – они же тупые, кидаются на все непонятное, хотя куда дешевле пройти стороной.
Так… А куда они попытаются идти, когда я их обстреляю? Верно – только к реке. Там и будет заключительный аккорд. Три маленьких адских машинки работы наших предков. Какого дерьма только не делали последние, но оружие им удавалось на славу.
Особенно взрывчатка.
– Дзинннь…
Отлично вышло, особенно при порыве ветра. А я сяду немного в стороне и повыше, чтобы окончательно прижать их огнем, вынуждая сунуться на лед. Жаль, некому спросить меня – зачем столько сложностей. Не проще перестрелять их всех из засады? Проще. Но мне нравятся хитрости и нестандартные ходы, я же девочка.
Сперва все пошло по плану: стекло исправно звенело на ветру, парочка странных мужиков с замотанными лицами – один с автоматом, озираясь, а второй и вовсе с мечом, – прошла в сторону кустов на звук. Пошуршали, попыхтели. Вон снег с верхушек слетает, ползут, герои. Бутылочки у меня как на ладони, теперь аккуратно, одиночным.
Бах! Все-таки я и до Черноцвета прилично стреляла, а он сделал мой взгляд совиным, а руки – каменными. Славься!
Стеклянное крошево развеялось облачком и осыпалось вниз.
Страшно вам там? Правильно! Смерть должна быть долгой. Она должна идти за вами по пятам, трогать холодными костяшками пальцев за шею сзади. Проверять, горяча ли кровь, силен ли ваш страх.
Второй выстрел, столь же меткий, как первый. Нет больше бутылочек, случайно прихваченных мной из бывшей аптеки. Послужили на славу.
Бомм-м-м… Снова колокол? Нет, звук совсем другой, глухой. Надо мной тут же что-то свистнуло. Ну не могут они из кустов стрелять, не могут! Значит, еще кто-то на подходе.
Оставлю-ка я их всех на волю Черного пламени. Река заминирована, сами найдут свою смерть. А кто выживет, нарвется на следующий сюрприз, чуть выше по течению. Не пройдут они. Выживших – если будут – я с удовольствием встречу в финале, тоже найдется чем. А вот мне пора спешить, Колизей ждет!
Глухие удары взрывов на реке я услышала чуть позже. Хитрая комбинация мин не даст там выжить никому: или на месте, или провалившись под лед – каждому все одно конец.
Больше не вслушиваясь в происходящее за спиной, я бегом пересекла реку и, держась берега, пошла дальше. Заминировать, что ли, еще раз поперек всего русла? Не буду терять время, пригодится и на месте. Рюкзак стал легче совсем немного, еще целый мешок подарков для глупых людей. Как раньше у Деда Мороза была помощница Снегурочка, вот так и я теперь брожу по свету, щедро даря смерть.
Плохо себя вел? Хорошо? Это не важно, правда, папочка?
Ах, прости, тебя же съели крысы тогда, в подвале…
Первой показалась башня этого уютного поместья. Не очень большая, но резко выше самого дома, квадратная в сечении, она была сложена из серого камня. Сливалась бы с небом, но нет – площадка на самом верху была прикрыта деревянной крышей, выкрашенным алой краской конусом, упертым в облака. Вон даже колокол виднеется, а рядом с ним муравьиная фигурка человека. Звонарь не спит.
Впрочем, плевать. От него ни вреда, ни пользы, а вот с охраной периметра пора что-то делать. Когда в Колизее начнется самое веселье, они же прибегут и все испортят.
Свернув от реки направо, я прорвалась через кусты и вышла немного левее входа в поместье, оставшись незамеченной для охраны ворот. А теперь – как ни жаль с точки зрения потери времени – придется обойти ограду Колизея по часовой стрелке, методично убирая всех, кто там есть. Работа довольно грязная, но это и хорошо!
Люди Председателя полностью отвечали моим представлениям о них: сонные доверчивые мужички, даже не удивлявшиеся появлению непонятного человека.
– Эй, я – боец Председателя, товарищи! – Эта глупейшая, на мой взгляд, фраза давала подойти ближе. Главное, не допустить выстрелов – это может насторожить остальных. Я и не допускала. У любимого ножа был напарник, а уж в скорости я превосходила всю эту деревенщину втрое.
Изредка попадавшиеся собаки – через три поста на четвертый, где-то так, – доставляли не больше хлопот, чем люди. Доверчивые все. Смешные, они чего-то ожидают от жизни, хотя им ловить нечего. Слишком они доверчивые, чтобы жить дальше. После Черного дня должны выживать только сволочи, как мне кажется. Или – мои братья по Пламени, им позволено быть глупыми и неповоротливыми. Пусть.
Воля Черноцвета и право его.
Магазины я методично отделяла от автоматов и закидывала подальше в кусты. Если кто и найдет их в зарослях, то не раньше весны, а так долго я здесь не пробуду. Зато нулевые шансы для раненых, но не добитых – да, я спешила, извините! – поднять тревогу. При этом успевала ставить растяжки на гуляющей зигзагом тропинке вдоль ограды. Можно, конечно, было разрезать колючую проволоку и пройти внутрь периметра, но зачем?
Поединок так Поединок, зайду через ворота – вон их уже видно, кстати говоря. Хоть здесь охрана более-менее настороженная, но разве им это поможет…
Оставив на снегу три трупа – я стреляла, можно уже не таиться, – пошла по красной ковровой дорожке к крыльцу. Встречают празднично, я люблю цвет крови под ногами. Но людей не видно, что странно. Должен же быть распорядитель: рады тебя видеть, Охотница, кофе в постель, коня в стойло…
Впрочем, у меня нет коня. Эти звери вообще редкость после Черного дня. Но кофе-то предложить могли.
Дверь скрипнула и легко подалась на меня. Интересно здесь, весьма интересно. Особенно свежий покойник на полу прямо посреди холла. Шапка с красной лентой отлетела в сторону, из простреленной головы уже багровая лужица на полу, неторопливо растекающаяся к ступеням широкой лестницы на второй этаж, а в руке намертво зажата винтовка с пристегнутым штыком. Экий консерватизм, товарищи: «мосинка» – давно устаревшее средство убеждения.
Кроме мертвого коммунара – никого. И тишина, что и вовсе подозрительно: если здесь небольшая война в отдельно взятом поместье, то где же ее участники? Хотя плевать, конечно. Дверь я за собой прикрыла, оставив притянутую к ручке проволокой гранату. Сувенир для тех, кто идет за мной.
Я понятия не имела, кстати, идет кто-то или нет, но надо быть готовой к неожиданным открытиям. Осмотрела сюрприз и осталась довольна, пора уже и пройтись по огромному мрачному дому. Раз уж сюда пришла.
