– Сколько народу! – проорал Лео сквозь гром приветственных криков.

– Да, многовато! – крикнул в ответ Орсо.

Люди толпились на всех тротуарах, теснились в каждом окне и на каждой крыше. Улицы превратились в реки человеческих тел, площади – в моря человеческих лиц. Стоило Лео решить, что во всем мире не может быть больше людей, как они заворачивали за угол, и перед ними открывался другой проспект, сверкающий улыбками до самого горизонта. Его раненый бок болел от верховой езды, раненая рука – от ответного махания, раненое лицо – от ответных улыбок.

– Они что, перегоняют их сзади вперед по боковым улицам, или как?

– Если вспомнить, что все это организовывала моя матушка, – отозвался Орсо, – я был бы не удивлен.

Сама процессия состояла, наверное, из нескольких тысяч человек. Впереди ехали магнаты из Открытого совета, увитые лентами и обвешанные медалями. Бросив взгляд через плечо, Лео поймал одобрительный кивок лорда Ишера, увидел энергично сотрясаемый кулак Барезина и самодовольный салют Хай-гена.

Сзади ехали аристократы рангом пониже, армейские офицеры и отделанная мехом бюрократия. Между ними и сверкающими шеренгами марширующих солдат втиснулась группа иностранных послов, эмиссаров и просто уважаемых людей – обескураживающая мешанина различных оттенков цвета кожи и национальных костюмов.

С виноватым чувством Лео осознал, что Рикке, вероятно, находится среди них. Интересно, чем она занималась вчера вечером после бала? Наверное, сидела одна в темноте, планируя его погибель… Он поспешно перевел взгляд вперед, в направлении величественного штандарта, плывшего над самой головой колонны: белая лошадь, вставшая на дыбы напротив золотого солнца. Один вид этого штандарта заставил угли его патриотического пыла вспыхнуть новым пламенем. Это была реликвия из лучших времен, когда Союзом правили доблестные воины, а не калеки, считающие медяки.

– Стойкое Знамя! – пробормотал он осипшим от благоговения голосом.

Орсо кивнул.

– Тот самый кусок ткани, который развевался впереди завоевательных армий Казамира.

– Без него не было бы никакой Инглии. Вот это был великий король!

– Воистину. – Кронпринц вздохнул. – В такие минуты осознаешь, насколько низко пала наша монархическая власть.

– Я не хотел сказать…

– Не беспокойтесь, – проговорил Орсо с печальной полуулыбкой. Он вообще выглядел не очень-то весело, если учесть, что все это торжество было наполовину в его честь. – Никто не имеет более низкого мнения о королевской семье, чем я, и это при том, что в этом вопросе у нас дикая конкуренция. Однако это наводит на мысли, не правда ли? Действительно ли Казамир, Гарод и все остальные были такими уж великими людьми, какими рисует их история? Или это просто вчерашние посредственности, раздутые за века присвоения чужих заслуг в сегодняшних великих героев?

Он указал на гомонящие толпы:

– Вот, взгляните: они все пришли ради вас. Это ведь вы победили Стура Сумрака. Мужчины стригут свои бороды так же, как вы. Носят мечи так же, как вы. Кажется, в театре уже поставили пьесу о вашем поединке.

– И что, хорошая?

– Уверен, что в ней меньше живости, чем было в оригинальном действии.

Лео не мог не признать, что ему нравится кронпринц. Он ожидал увидеть классического вялого сноба – и действительно, его трудно было назвать настоящим мужчиной, но вне сомнений он был чертовски симпатичным парнем, и к тому же оказался весьма внимательным и великодушным. Такого человека трудно не любить. Лео понемногу начинал понимать, что люди и их репутации редко имеют между собой что-то общее. Как ни парадоксально, он обнаружил, что вслед за архилектором пытается приукрасить достижения Орсо:

– Но вы, ваше высочество, освободили Вальбек. Вы подавили кровавое восстание.

– Я окружил город, после чего плотно позавтракал. Потом обсудил с повстанцами условия сдачи, после чего плотно пообедал. Принял их капитуляцию, после чего плотно поужинал. А на следующее утро, поднявшись с постели, обнаружил, что большинство моих пленников уже повешено. Сам виноват: надо вставать пораньше.

– Тем не менее, вы наследник престола…

– Да, пусть мои родители не согласны ни в чем другом, по этому пункту они проявляют удивительное единодушие. Но ведь для того, чтобы быть наследником престола, не требуется никаких усилий. Поверьте, я знаю по собственному опыту! Вы же, с другой стороны, рисковали жизнью. – Он повел рукой, указывая на шрам на щеке Лео. – Отвага расписалась кровью на вашем теле! Самая серьезная рана, полученная мной, случилась, когда я ударился головой, мертвецки пьяным вылезая из постели. Нет, правда, крови было пролито немало, но особой славы это мне не принесло.

Взгляд Лео упал на кучку темнокожих попрошаек в толпе.

– Я гляжу, тут полно бурых лиц, – проговорил он, нахмурясь.

– На Юге волнения. Беженцы валом валят через Круг морей в поисках новой жизни.

– Вроде бы мы воевали с гурками тридцать лет назад? Вы думаете, им можно доверять?

– Некоторым можно, некоторым нельзя, я бы так сказал. Совсем как с северянами. Да и с кем угодно, если на то пошло. К тому же, они далеко не все из Гуркхула.

– А откуда же?

– Да со всего Юга. Из Кадира, из Тавриса, из Яштавита, из Дагоски. Десятки языков, десятки культур… И все выбрали в качестве убежища нашу страну. Есть чем гордиться, вы не находите?

– Как скажете.

Лео не знал об этих местах ровным счетом ничего, кроме того, что не хочет, чтобы Союз превращался в одну из них. Он не видел причин для гордости в том, что национальный характер его родины разбавляется чужой кровью.

– А вы не боитесь, что среди них, – он ощутил потребность понизить голос, – могут оказаться Едоки?

– Я не думаю, что чародеи-каннибалы относятся к числу наших наиболее насущных проблем.

– Некоторые из них могут красть лица других людей. Так я слышал. – Лео снова вытянул шею и завертел головой, отыскивая южан, чтобы еще раз на них нахмуриться. – Они могут замаскироваться под кого угодно.

– В таком случае разве бледное лицо не будет лучшей личиной, нежели темное?

Лео насупился: об этом он как-то не подумал.

– Да просто… такое чувство, что Союз уже не совсем Союз.

– Воистину, величайшей силой Союза всегда было его многообразие. Собственно, поэтому его и назвали Союзом.

– Хм! – буркнул Лео. Конечно, как же еще мог думать Орсо: сам-то он наполовину стириец, полукровка.

Что-то упало ему на седло: цветок. Подняв голову к окну во втором этаже, Лео увидел группу девушек, которые заулыбались и принялись бросать новые цветы. Он тоже улыбнулся им и послал воздушный поцелуй. Вроде бы так полагалось делать в таких случаях.

– Вы, кажется, нравитесь Адуе, – заметил Орсо. – А вам Адуя нравится?

– Не могу сказать, что мне по душе смог. И здешняя политика тоже довольно мутная. Я надеялся, что, поскольку Закрытый совет не помогал нам вести войну, то он хотя бы покроет наши расходы.

– По моему опыту, проще открыть врата в ад, чем королевский кошелек.

– Адская трата моего времени. С другой стороны… я встретил здесь женщину. Никогда не видел никого похожего.

Орсо коротко рассмеялся.

– Подумать только! Я тоже.

– Прекрасная. Умная. Острая, как бритва, и свирепая, как тигрица.

Снова смешок.

– Подумать только! Моя тоже.

– Но при этом такая уравновешенная, такая элегантная… леди до последнего дюйма!

Орсо рассмеялся еще громче прежнего:

– Ну, здесь мы различаемся! И что, у этого вашего образца женственности есть имя?

Лео откашлялся.

– Наверное, лучше я не буду его упоминать.

– То есть дело зашло дальше обычной встречи?

– Она пригласила меня… – Нет-нет, это звучало слишком беспомощно. – Точнее будет сказать, мы встретились в кабинете одного писателя, представьте себе!

Лицо принца неприятно передернулось. Вероятно, книги вызывали у него еще меньше энтузиазма, чем у Лео.

– Впрочем… мы с ней там занимались вовсе не чтением, если вы понимаете, о чем я.

– Думаю, я могу примерно предположить.

Голос Орсо звучал сдавленно, но Лео никогда не был силен в понимании скрытых значений вещей. Он был парень прямолинейный. Поэтому он просто продолжал то, что начал. Прямолинейно – это ведь так называется?

– Ночь страсти… с прекрасной и таинственной женщиной старше меня!

– Несомненно, мечта каждого молодого человека, – проскрипел Орсо.

– Это верно, но все же…

Лео не был уверен, стоит ли рассказывать больше. Однако Орсо – человек, умудренный опытом. Настолько, что об этом ходят легенды. Может быть, он сможет помочь ему понять, что это все значило?

– Если эта история выйдет наружу, люди могут подумать, что я ее использовал, но… У меня такое чувство, что это она использовала меня.

– Мы все хотим быть желанными, – прорычал Орсо, глядя прямо перед собой.

– То, как она на меня смотрела… – Словно он был приготовленной для нее трапезой. – То, как она прикасалась ко мне… – Без всякой нежности и без всяких сомнений. – То, как она со мной говорила… – В точности зная, чего она хочет, и ни черта не заботясь о том, чего может хотеть он. При одной мысли об этом Лео ощутил напряжение в области своих парадных штанов. – Это было очень похоже…

Его глаза округлились. Кровь и ад! Это было очень похоже на то, как с ним говорила его мать! От этой мысли его штаны обмякли еще быстрее, чем натянулись. Может ли быть… что где-то в глубине души… ему нравится, когда с ним говорят таким образом?

– Знаете, – проговорил Орсо, натягивая поводья, – на самом деле мне не следует здесь находиться.

– Что?

– Вы это заслужили. Я – нет.

Орсо хлопнул его по предплечью и, не дожидаясь ответа, свернул в сторону от процессии и придержал коня.

До этого момента в народное ликование время от времени вкрадывались фальшивые нотки: свист, насмешливые выкрики вроде «Молодой ягненок!», и даже откровенные вопли «Убийца!». Но когда Орсо отъехал, он забрал всю критику с собой. Лео остался возглавлять парад в одиночестве, восседая на своем коне под Стойким Знаменем, словно сам Казамир, и гром восторженных возгласов возрос вдвое. Цветочные лепестки обрушивались водопадами. Уличные мальчишки показывали на него пальцами, тараща глаза на чумазых лицах. Вот он! Вот он! Молодой Лев, спаситель Союза!

Лео улыбался. Это не требовало от него усилий. В конце концов, Орсо ведь был прав: он действительно заслужил эту славу. Сколько людей могут похвастаться, что выиграли войну в одиночку?

Лео дан Брока, в одиночку ехавшего перед процессией, приветствовали все до единого – как же, прославленный герой с головы до пят! При появлении вслед за ним больших шишек из Открытого совета ликование несколько поутихло.

– Вон Ишер, мать его растак, – прорычал Броуд, когда тот ехал мимо, задрав подбородок, в огромном золоченом плаще, раскинутом поверх крупа его гарцующей лошади. – Тот самый, что украл нашу землю! Похоже, не подавился, чтоб ему…

– Оставь его. – Лидди мягко накрыла ладонью его руку. Мягко, но непреклонно. – Твой гнев ему нисколько не повредит, а нам может.

– Верно. – Броуд тяжело перевел дух. – Ты права.

Его гнев им уже навредил, и немало.

За лордами следовали первые люди города в отделанной мехом одежде, пытаясь урвать себе кусочек славы, к которой не имели никакого отношения. Дальше ехали офицеры – при их виде Броуд отвернулся и сплюнул. После того, через что он прошел в Стирии, он питал к этим ублюдкам не больше любви, чем к дворянам.

– Вон Орсо! – крикнул ребенок у кого-то на плечах.

– Почему он едет сзади?

– Стыдно небось показать свое лицо рядом с настоящим героем, – буркнул кто-то.

Теперь Броуд тоже его увидел. Кронпринц ехал на хорошей серой лошади в своей характерной расслабленной манере, словно не имел представления о том, что такое быть виноватым, со странной полуусмешкой, теплящейся в углу рта. Он о чем-то болтал с каким-то старым солдатом, одетым в хорошую меховую шапку.

– Позор! – проревел кто-то в толпе. – Долой кронпринца!

Высокий человек с окладистой черной бородой. Он привстал на цыпочки и снова выкрикнул поверх голов тех, кто стоял впереди:

– Убийца!

Люди вокруг хмурились, но в его глазах горел безумный огонек, и он не отступал ни на шаг. Лидди покачала головой:

– Вот ведь дурак! Только беду накличет.

– Однако он прав, – пробурчал Броуд. – Орсо действительно проклятый убийца.

– Неужели Вальбек тебя ничему не научил, Гуннар? Ты можешь быть прав сколько угодно, но держать это при себе.

– Двести добрых людей он повесил как изменников! – прорычал Броуд.

– Но они действительно были изменники, – возразила Май, выпятив подбородок. – Это факт!

Броуду не особо понравилось это слышать, тем более от собственной дочери.

– Ну, об этом еще можно поспорить. – Впрочем, споры с Май никогда не приводили его никуда, куда ему бы хотелось. – Если говорить по правде, так Лео дан Брок дрался на войне. А Орсо просто сидел в шатре и лгал хорошим людям.

– Ну так и кричи ура Лео дан Броку, – пробурчала Лидди, – а его высочество оставь в покое. Ты понятия не имеешь, кто тебя может слушать. Тут повсюду инквизиция.

Впрочем, тому бородатому, похоже, было наплевать.

– В жопу Молодого Ягненка! – надрывался он, приставив ко рту руки, сложенные рупором.

Орсо поглядел в его сторону со своей бледной, скучающей улыбкой и отвесил небрежный полупоклон. По толпе пронеслась рябь смешков, и Броуд не мог не признать, что после этого злости в толпе немного поубавилось.

Мгновением позже кто-то врезался в его плечо, и трое одетых в черное людей протиснулись мимо него сквозь толпу. Бородач увидел их, повернулся, но с другой стороны приближались еще двое. Толпа отхлынула от него, как от чумного, и практики схватили его, повалили, принялись натягивать на голову покрытый пятнами мешок.

– Нет! – прошипела Лидди.

Только тут Броуд заметил ее руку на своем предплечье. Обе руки. Фактически, она изо всех сил тащила его назад.

– Не ввязывайся!

Только тут он заметил, что все его мышцы напряжены, кулаки сжаты до дрожи, а зубы оскалены.

– Только попробуй опять все испортить! Когда мы только-только все наладили! – Май скользнула и встала перед ним, тыча ему в лицо обвиняющим пальцем: – Только попробуй!

В ее глазах блестели слезы. Броуд набрал полную грудь воздуха и с содроганием выпустил.

Трое практиков уже проталкивали бедолагу через толпу. И его тоже могли бы сейчас тащить в Допросный дом. И его тоже могли бы повесить на Вальбекской дороге, если бы не Май и не огромнейшая удача, какая только может выпасть такому недостойному ублюдку.

– Я… не буду, Май. Прости меня.

Тут он почувствовал слезы и на своих глазах тоже, стащил с носа стекляшки и принялся их протирать.

– Ты обещал! – прошипела Лидди, таща его обратно к марширующим солдатам, к гарцующим лошадям, к флагам и блестящему металлу. – Ты обещал больше не ввязываться!

– Больше не буду ввязываться. – Броуд обнял жену и дочь обеими руками и прижал к себе. – Я обещаю.

Однако его кулаки были по-прежнему стиснуты. Крепко, до боли.

Савин всегда любила торжественные мероприятия. Чем больше толпа, тем больше возможностей превратить незнакомых людей в знакомых, знакомых – в друзей, а друзей – в деньги. Это были моменты, где тебя видели, а следовательно, восхищались, а следовательно, поддерживали твою власть. Потому что власть – это гора, по которой ты постоянно скользишь вниз. Гора, в которую нужно вцепляться, напрягая все силы, и постоянно лезть наверх, только чтобы удержаться на месте, не говоря уже о том, чтобы занять более высокую позицию. И эта гора состоит не из камня, а из извивающихся, цепляющихся, напрягающих все силы тел других людей.

Едва ли можно было найти мероприятие торжественнее этого. Для рабочего люда Адуи была объявлена неделя выходных, все топки были погашены, и смог несколько расчистился. Погода для начала зимы стояла теплая; бледные, но яркие лучи солнца светили на веселящиеся толпы. Те из сильных мира сего, кто не стал присоединяться к героям-победителям в их церемониальном шествии, собрались – вместе со множеством слабых мира сего – здесь, в конце маршрута, на площади Маршалов.

Савин находилась в самом центре событий, в одном конце украшенной пурпурными гирляндами королевской ложи, вместе с большей частью Закрытого совета, легионом раболепных лакеев и суровых рыцарей-телохранителей, не говоря уже о самих августейших величествах – Высоких короле и королеве Союза. Тереза стояла, мучительно выпрямившись, на самом пике могущества, время от времени оделяя толпу презрительным взмахом руки: бесспорная повелительница всего, что находилось в ее поле зрения. В кои-то веки Савин не потребовалось делать над собой усилие, чтобы ощутить зависть. Это могло стать ее местом. Должно было стать. Почти стало.

Король бросил взгляд вбок и, всего лишь на мгновение, поймал ее взгляд. На его лице появилось все то же печальное, ищущее выражение, и Савин уставилась вниз, на свои превосходно вытачанные туфли. Она понятия не имела, с какой стати должна чувствовать себя смущенной – это ведь не она трахнула свою мать, покинув то, что получилось в результате. И тем не менее у нее горело лицо.

Савин всегда любила торжественные мероприятия, но сегодня она ненавидела всех и вся, и себя больше всего остального. Ей не хватало Орсо, как может не хватать отрезанной руки. То и дело ей приходило в голову какое-нибудь наблюдение, которое мог понять только он, и она поворачивалась к Зури, чтобы назначить встречу… и вот она снова, эта дурацкая боль утраты.

Лео дан Брок оказался приятным развлечением. Начиная от шеи и вниз он был просто изумителен. Когда Савин расстегнула ему рубашку, то несколько первых мгновений просто стояла и смотрела: он был словно высечен из телесного цвета мрамора каким-то скульптором, склонным к преувеличениям. В какой-то момент он, вообще без усилий, полностью оторвал ее от земли, так что казалось, будто она никогда не опустится обратно…

Но в конечном счете то, что действительно делает мужчину желанным, расположено выше шеи. Бывало, стоило ей пошутить, как Орсо набрасывался на шутку, раскрывал и развивал ее, и в конце концов перебрасывал ей обратно восхитительно измененной. Лео вообще не всегда понимал, что Савин пошутила. Он был словно то новое изобретение, о котором без умолку талдычил Карнсбик: вагон, поставленный на рельсы. В смысле разговора он мог двигаться только в одном направлении, причем не с великой скоростью.

Ей было нужно чего-нибудь такого. Она наклонилась, словно бы для того, чтобы поправить туфлю, и вытащила из рукава серебряную коробочку. Всего лишь щепотку, чтобы успокоить нервы… Та первая щепотка – которая фактически была примерно пятой за это утро – не вполне справилась с задачей, так что Савин взяла порцию побольше. В конце концов, светская дама никогда не оставляет работу недоделанной.

Она резко выпрямилась – и едва не вывалилась из ложи. Кровь прилила к голове с такой силой, что ей показалось, будто глаза вот-вот выпрыгнут из глазниц. Когда окружающий мир вновь приобрел очертания, она осознала, что Зури крепко держит ее за локоть.

– В чем дело? – рявкнула Савин, вырывая руку.

Она тотчас почувствовала себя виноватой.

– Прости. Прости меня. Что бы я без тебя делала?

– Леди Савин… – Зури обвела осторожным взглядом королевскую ложу. Несомненно, ее запинка не прошла незамеченной. Они постоянно наблюдали, эти гребаные стервятники, в надежде поживиться свежатинкой. – Вы, кажется, не в себе…

– А в ком я тогда, по-твоему? Скажи-ка мне, а?

Внезапно она поняла, что готова завопить; в висках грохотала кровь. Савин утерла воспаленный нос и прикрыла глаза.

– Прости меня, Зури. Ты меньше всех заслужила, чтобы на тебя кричали.

– Может быть, вам лучше уйти?

– И пропустить все это дерьмо?

Поведя рукой в сторону забитой народом площади, Савин заметила, что кончики большого и указательного пальцев ее перчатки испачканы белым порошком, и безуспешно попыталась оббить его о другую руку.

– Липкие пальцы? – промурлыкал ее отец уголком рта.

Хотя, разумеется, он не был ее отцом. Архилектор Глокта, абсолютно не связанный с ней узами кровного родства.

– Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, – отрезала она.

– Тем не менее, я обеспокоен.

Отдаленные ликующие возгласы становились громче, радостная церемония приближалась, идя уже по улицам Агрионта. Глокта не отрывал взгляда от толпы, но согнутым пальцем поманил ее сесть рядом с собой.

– Могу я спросить, что у тебя за дела с Броком?

– Ты знаешь об этом?

– Подозреваю, что об этом знает уже пол-Адуи.

– Вот чего мне не хватало, так это гребаной лекции! – рявкнула Савин.

…И внезапно, совершенно непрошеное, совершенно неуместное, из ее памяти выплыла картинка: та маленькая смуглая девочка в вонючем Вальбекском переулке, мокрые глаза, освещенные пламенем костров, причитающий голос. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», как заведенная. Раздавливающий сердце ужас и запах гари…

Ее одежда была тесной, слишком тесной, она едва могла дышать. Савин заворочалась, заизвивалась, потея и паникуя, бессмысленно затеребила за спиной шнуровку, которую, как ей было прекрасно известно, она не могла распустить. С тем же успехом узник мог бы пытаться ногтями раскрыть свои кандалы.

Отец нахмурился, глядя на нее:

– Что с тобой такое, Савин?

– Со мной? – В ней снова вскипела ярость. Она вцепилась в подлокотник его кресла и наклонилась, шипя ему в ухо: – А ты знаешь, что мне сказала твоя жена?

– Разумеется, знаю. Ты что, совсем за дурака меня держишь?

Савин язвительно фыркнула, едва не обдав его соплями:

– Это вы с моей матерью держали меня за дуру все эти годы!

По левой стороне его лица пробежала серия подергиваний, веко затрепетало.

– Твоя мать была молода и одинока. Она совершила ошибку. С тех самых пор она не думала ни о чем, кроме того, что будет лучше для тебя.

– Разве еще о том, чтобы опустошить очередную бутылку… а!

Отец крепко схватил ее за руку, подтащил к себе и проговорил сквозь плотно сжатые губы:

– Оставь свои обиды в стороне, это серьезное дело.

– Обиды? – прошептала она. – Обиды? Я – просто ложь, как ты не понимаешь?

Несколько человек, по-видимому, уловили напряженный тон их разговора: к ним уже поворачивались любопытные лица. Особенно одно. Первый из магов стоял рядом с королем; его одежда теперь имела некоторый оттенок таинственности, ради публичного появления. Он улыбнулся ей понимающей полуулыбкой и приветственно кивнул.

Это не ускользнуло от внимания ее отца. Его тонкие губы почти не двигались, но она видела мышцу, напрягшуюся сбоку его головы.

– Он к тебе подходил?

– Кто?

– Байяз, – прошипел Глокта, почти до боли сжимая ее запястье.

– Я никогда с ним не говорила. – Савин нахмурилась. – Хотя… был один человек, приходил к нам в Солярное общество. Назвался магом, хотя по виду я бы не сказала.

На тощей шее ее отца двинулись жилы: он сглотнул.

– Сульфур?

– Он нес какую-то чепуху про то, что собирается изменить мир. И ищет новых друзей…

– Чего бы они ни просили, что бы ни предлагали – отказывайся, ты поняла меня? – Теперь он смотрел на нее чуть ли не умоляюще. Кажется, она еще ни разу не видела его напуганным. – Отказывайся и сразу же иди ко мне.

– Какого черта? Какое Байяз может иметь отношение к чему-либо…

– Самое прямое! – Он сжал ее руку еще крепче, подтянул к себе еще ближе. – Мне кажется, ты не вполне понимаешь опасность своего положения. Даже незаконнорожденная, ты – старший ребенок короля. Это может сделать тебя очень ценной. И очень уязвимой. А теперь соберись! Эта хмурая мина тебе не идет.

Он наконец отпустил ее, утер слезу со слезящегося левого глаза и принялся вежливо хлопать Лео дан Броку, который как раз въезжал на площадь с широчайшей улыбкой под удвоенные овации.

Савин медленно выпрямилась, потирая синяки, оставленные отцовскими пальцами на ее запястье. Ей хотелось ударить его прямо в беззубый рот. Хотелось заорать, безумно заверещать во весь голос в лицо королю. Хотелось по меньшей мере гневно удалиться.

Но это лишь привлекло бы к ней внимание. А никто не должен был знать. Отец был прав на этот счет. Или был бы прав, если бы он был ее отцом. Байяз по-прежнему улыбался, глядя прямо на нее, менее величественный, чем его статуя, стоявшая неподалеку отсюда на аллее Королей, но гораздо более самодовольный. Савин ничего не оставалось, кроме как вновь обратить свое внимание на площадь, распрямить плечи, поднять подбородок, изобразить на лице самую равнодушную из улыбок и начать хлопать.

Кипя, словно чайник на медленном огне.

Орсо услышал впереди взрыв ликования, когда процессия достигла площади Маршалов. Толпа ритмично выкрикивала: «Лео! Лео!», время от времени слышались возгласы: «Молодой Лев!» Не могло быть сомнений, что мужественный ублюдок замечательно подошел на роль героя. Гораздо лучше, чем это когда-либо светило Орсо.

Орсо не мог не признать, что приятно удивлен личностью нового лорда-губернатора Инглии. Он ожидал увидеть головореза, абсолютно лишенного чувства юмора – и действительно, у Лео имелись обычные провинциальные предрассудки, но он весьма располагал к себе своей честностью и благородством. Такого человека трудно не любить. Несчастный ублюдок понятия не имел, что забивает гвозди Орсо в черепушку, когда говорил о Савин. Он вообще обо многом не имел понятия. Скорее всего она выжмет злополучного глупца досуха, после чего выбросит прочь тоскующую шелуху – как уже не раз проделывала прежде…

При одной мысли о ней с другим мужчиной к глазам Орсо подкатила тошнота. Но тут он вдруг увидел Рикке – и обнаружил, что невольно улыбается ей.

Северянка сидела в седле сгорбившись и яростно щурилась вверх на солнце, словно считала его сияние персональным оскорблением. Было похоже, что она не изменила ни одной детали своего туалета с тех пор, как выбралась из его постели. Среди всей этой безупречно одетой, лощеной и обвешанной драгоценностями компании Орсо нашел странно привлекательным ее полное отсутствие каких-либо усилий по украшению себя.

Подумать только, он собирался жениться на самой ухоженной женщине в Земном Круге – и вот как все обернулось!

Он натянул поводья, дожидаясь, пока она поравняется с ним.

– Ваше высочество! – буркнула Рикке.

– Ваше… – Орсо нахмурился. – Какое обращение мне следует использовать при разговоре с эмиссаром Протектората?

– «Рикке»?

– У вас там не особенно любят церемонии, верно?

– У нас на них плюют. Что ты делаешь тут сзади, вместе с отребьем? На одной улице не хватило места для двух таких надутых индюков, как ты и Лео дан Брок?

– Он мне понравился, – Орсо пожал плечами. – Гораздо больше, чем мне нравлюсь я сам, по крайней мере. Кажется, в кои-то веки мое мнение хоть в чем-то совпало с мнением моего народа.

На лицах простолюдинов, глядевших в сторону Орсо, по большей части читалась ненависть.

– Впрочем, без сомнения, я это заслужил, – прибавил Орсо.

– Люди тебя не любят, и все же ты явился сюда, чтобы укреплять связи с зарубежьем. Ты вовсе не такой самовлюбленный балбес, как я представляла.

– Боюсь, я еще хуже. – Он наклонился к ней, понизив голос: – На самом деле я собираюсь укреплять только одну связь, и это связь между моим членом и твоей…

Тут он заметил человека, который ехал сразу позади Рикке. Это был огромный как башня северянин с самым ужасным шрамом, какой ему только доводилось видеть, посередине которого сверкал шар блестящего металла. Другой его глаз был устремлен прямо на Орсо с таким выражением, что у того кровь застыла в жилах. Впрочем, должно быть, сложно придать своему лицу ласковое выражение, когда оно выглядит как кошмар серийного убийцы. Орсо сглотнул.

– У твоего приятеля металлический глаз.

– Это Коул Трясучка. Многие его считают самым опасным человеком на всем Севере.

– И что, он… твой телохранитель?

Рикке пожала костлявыми плечами:

– Просто друг. Хотя, пожалуй, он подходит и на эту роль.

– А женщина?

Женщина разглядывала Орсо даже с еще большим вниманием, чем Трясучка. Одна ее рука была синей от татуировок, каменно-твердое лицо ритмично двигалось: она что-то жевала. Не отрывая взгляда от глаз Орсо, она повернула голову и яростно сплюнула.

– Это Изерн-и-Фейл. Ее считают самой мудрой женщиной среди горного народа. Она знает все пути даже лучше, чем знал ее папаша. Она помогала мне открыть Долгий Взгляд. И сделать мое сердце каменным. Правда, это не очень получилось.

– То есть она… твоя наставница?

Рикке снова пожала плечами:

– Просто друг. Хотя, пожалуй, она подходит и на эту роль.

– Для такой беззаботной девушки у тебя довольно свирепые помощники.

– Не беспокойся. Ты в безопасности. – Она наклонилась к нему: – До тех пор, пока ты меня не подведешь.

– О, я всех подвожу!

Он ухмыльнулся ей, и она ухмыльнулась в ответ – во всю ширину своего большого рта. Ее улыбка выглядела настолько восхитительно открытой и искренней, что Орсо почувствовал радость оттого, что принял в ней некоторое участие. Подумать только, а он ведь делал предложение самой коварной женщине в Земном Круге!

И вот как все обернулось.

На празднество не пожалели расходов. Площадь Маршалов превратили в арену, как это делали обычно для летнего турнира, и трибуны ломились от радостных толп. Здания были увиты флагами: солнце Союза, перекрещенные молотки Инглии. Все оделись в самое лучшее, хотя это лучшее выглядело по-разному в зависимости от того, с какой стороны площади ты находился. Там, на противоположном конце, это были бриллианты и шелк, а здесь в основном двубортные жилеты да пара лент у тех, кто побогаче.

Однако за чувства платить не надо, поэтому, когда сверкающие шеренги принялись маршировать мимо, в эмоциях недостатка не было. Было завистливое восхищение – у нищих к простолюдинам, у простого люда к мелкому дворянству, у дворян к родовой знати, у аристократов к королевским особам; каждый выворачивал шею, чтобы поглядеть вверх, на то, чего ему пускай немного, да недостает. Было боевое воодушевление – главным образом со стороны тех, кто в жизни не вытаскивал мечей из ножен, поскольку те, кому довелось ими помахать, знали, что это такое. Был патриотический раж – в таком количестве, что хватило бы утопить небольшой остров, полный чужеземного отребья, – а также праведный восторг в связи с тем, что Союз производит самых лучших молодцов во всем мире. Имела место и гражданская гордость со стороны жителей великой Адуи, Города белых башен, поскольку никто кроме них не дышал настолько густым смогом, не пил настолько грязную воду и не платил так много за такие жалкие помещения.

Когда речь шла о том, чтобы накормить людей или дать им жилье получше, чем собачья конура, у правительственного бюджета всегда оказывались жесткие ограничения, которые нельзя переступать. Но для королевского торжества Закрытый совет всегда мог найти способ! Если тебе довелось голодать в лагерях, ложью проникать в сердца и постели добрых людей, обманывать и пытать, предавая дело, в которое ты наполовину верила, ради того, которое не имело для тебя никакой важности, то можно было и ощутить некоторую горечь при виде того, как все эти деньги улетают впустую.

Но сердце Вик было достаточно твердым, а уж голова и подавно. По крайней мере, так она себе говорила.

– Я повсюду тебя искал!

За ее плечом стоял Огарок. Ему не было нужды протискиваться сквозь толпу – парень был настолько тощим, что мог запросто проникать через щели между людьми, как сквозняк под дверь. Он привел с собой девочку. На той был капор, о котором даже Вик, никогда в жизни не носившая капора, могла сказать, что он вышел из моды еще в прошлом столетии.

– Это моя сестра.

Вик моргнула.

– Та самая, которая…

– У меня она только одна.

Было невозможно сказать, сколько ей лет. Когда детей не кормят как следует, иногда они выглядят гораздо младше своего возраста, а иногда гораздо старше. А иногда и то, и другое одновременно. У нее были такие же большие глаза, как у брата, но еще более худое лицо, так что глаза выглядели даже больше, чем у него – словно у печальной лягушки. Вик увидела в их влажных уголках собственное искаженное суровое лицо. Оно тоже не вызвало у нее особенного энтузиазма.

– Ну, давай, – сказал Огарок, подталкивая сестру локтем.

Девочка сглотнула, словно вытаскивая слова откуда-то из глубины своего организма:

– Я просто… хотела сказать спасибо. Хорошее место, это, где я живу. Чистое… И меня там кормят. Можно есть сколько хочешь. Правда, я ем мало… Понимаете… наши родители умерли. До сих пор у нас не было никого, кто бы за нами приглядывал.

Вик была твердой. Спроси любого, кто пытался встать ей поперек дороги в лагерях. Спроси любого, кого она послала в лагеря за последующие годы. Спроси любого, кому не посчастливилось так или иначе с ней столкнуться. Вик была твердой. И, тем не менее, это ее задело. Девочка благодарила ее за то, что ее сделали заложницей! Благодарила за то, что ее использовали как орудие, чтобы заставить ее брата предать своих друзей.

– Что Огарок тебе рассказал? – буркнула Вик.

– Ничего особенного! – Девочка боялась, что из-за нее у брата могут быть неприятности. – Просто что он теперь работает на вас, и поэтому вы будете приглядывать за мной, пока он с вами.

Она испуганно подняла взгляд:

– Что, работа уже закончилась?

– Наша работа никогда не кончается, – ответила Вик, и девочка моментально приободрилась.

Может быть, Вик должна была почувствовать себя счастливой, что кто-то радуется бесконечной работе. Но она никогда по-настоящему не знала, что значит быть счастливой. Возможно, это с ней уже произошло, а она просто не заметила?

Раздались пронзительные звуки фанфар, сотни каблуков щелкнули одновременно, когда солдаты наконец добрались до финальной позиции, и парад закончился. На мгновение все застыло неподвижно. Затем там, где сидели великие, среди мест для Закрытого совета, рядом с королем, поднялась какая-то фигура. Солнечные лучи блистали на загадочных символах, вышитых на сияющей мантии.

Байяз, Первый из магов.

– Мои благородные лорды и леди! Крепкие фермеры и их жены! Честные граждане Союза! Мы с вами стоим на месте великой победы!

И он с улыбкой оглядел площадь Маршалов – место, которое до сих пор с большими трудами восстанавливали после того, как он сровнял его с землей не более тридцати лет назад. Говорили, что когда все будет закончено, здесь станет еще лучше, чем прежде. Однако куда ни посмотри, все либо было лучше в далеком прошлом, либо станет лучше когда-нибудь в будущем. Еще ни один политик ничего не добился, говоря людям, что все вполне неплохо так, как оно есть сейчас.

– Здесь были сокрушены лучшие, кого смогли найти гурки, чтобы послать на нас! – Байяз потряс в воздухе мясистым кулаком, извлекая из публики патриотический рокот, как дирижер извлекает из оркестра барабанную дробь. – Здесь великий император потерпел окончательное поражение! Здесь пророк Кхалюль был окончательно усмирен, а его трижды проклятая армия Едоков – отослана в ад, где им самое место. Нам говорили, что солдатам императора нет числа, что дети пророка не могут быть побеждены. Однако Союз победил! Я победил! Силы, защищающие предрассудки и дикость, были подавлены, и открылись врата в новую эру – эпоху прогресса и процветания!

Улыбка Байяза была достаточной ширины, чтобы ее было видно со всех концов арены. Очевидно, маги любят похвалиться собственными былыми успехами не хуже любого другого старика.

– Для меня – поскольку нет нужды говорить, что я очень стар – это все еще произошло словно бы вчера. Однако молодые герои с горящими глазами, которые сражались тогда с гурками, ныне превратились в седобородых старцев.

Он положил тяжелую длань на плечо короля Джезаля, который, судя по виду, испытывал скорее тошноту, чем удовольствие от такого внимания. Байяз продолжал:

– Страница истории перевернулась, одно поколение сменило другое, и сегодня мы празднуем не одну, но целых две великих победы, одержанных Союзом! На Севере, на пустынных рубежах Инглии, лорд-губернатор Брок нанес поражение нашим внешним врагам! – По публике прокатилась широкая волна ликования, ребенок на чьих-то плечах отчаянно замахал маленьким флажком с гербом Союза. – В то время как здесь, в Срединных землях, под стенами Вальбека, кронпринц Орсо положил конец мятежу врагов внутренних!

Овации в честь Орсо прозвучали значительно тише, особенно в этом конце площади, а те, что были, звучали несколько натужно, словно шли не столько от сердца, сколько от кошелька. У принца и среди дворян было немного друзей, а среди простого народа и подавно. Насколько Вик могла судить по выражению его лица, он тоже об этом знал.

– Бедный Орсо. – Огарок жалостливо вздохнул. У парня был талант к жалостливости. – Он же не виноват, что тех людей повесили.

– Пожалуй, – отозвалась Вик.

Во всяком случае, если он и был виноват, то меньше, чем она.

– До чего мы докатились: нищий жалеет кронпринца!

– Пожалеть человека ничего не стоит, верно?

– Ты еще многого не знаешь о жизни.

Дождавшись, пока ликование немного утихнет, Байяз продолжал:

– Я видел множество битв! Множество славных побед! Но никогда я с такой гордостью не взирал на победителей! Никогда не возлагал таких больших надежд на их будущее! Мы, люди старого поколения, разумеется, сделаем все, что в наших силах – поможем советом, знаниями. Предоставим весь наш доставшийся немалыми трудами опыт. Однако будущее принадлежит молодым! А с такими молодыми людьми, как эти… – он широко раскинул руки, простерев одну к тому, кого люди называли Молодым Львом, а вторую к тому, которого начинали звать Молодым Ягненком, – …я чувствую, что будущее не может находиться в более надежных руках!

Снова аплодисменты, снова одобрительные крики; но было слышно и недовольное ворчание – здесь, среди окружавших Вик бедняков. Лорд Ишер пришпорил коня, подъехал ближе к Лео дан Броку и что-то вполголоса пробормотал, после чего оба устремили мрачные взгляды на королевскую ложу. Проблемы на обоих концах социальной лестницы. Проблемы повсюду, куда ни глянь.

Хмурясь, Вик посмотрела на принца Орсо. Потом перевела хмурый взгляд на эту северную девицу с прической, похожей на птичье гнездо, которое сдуло ветром с дерева. Та сидела в седле с очень странным выражением на лице, уставясь на собственную руку. Насколько Вик могла судить, рука у нее тряслась. Неловко, будто пьяная, северянка спешилась, взяла какой-то предмет, висевший на ремешке у нее на шее, и затолкала его себе в рот.

– Что это с ней? – спросил Огарок.

– Не знаю.

Внезапно, словно подрубленная, северянка повалилась спиной на землю.

– Рикке?

Она разлепила один глаз. В щелку вонзился тошнотворно-яркий свет дня.

– С тобой все в порядке?

Орсо поддерживал одной рукой ее голову. Он выглядел очень озабоченным.

Вытолкнув изо рта языком мокрый от слюны штифт, она прохрипела единственные слова, которые пришли ей на ум:

– Твою мать!

– Молодец, девочка!

Изерн присела рядом на корточки. На ее ожерелье плясали руны и фаланги человеческих пальцев. Она ухмылялась своей кривой ухмылкой, демонстрируя дыру в зубах. И не предлагая ровным счетом никакой помощи.

– Что ты видела?

Подтянув одну неподъемную руку, Рикке обхватила голову ладонью. Казалось, если сейчас не придержать череп, он взорвется. На внутренних сторонах век еще тлели образы, похожие на плывущие перед глазами пятна, если смотреть на свечу в темной комнате.

– Я видела белую лошадь, гарцующую на вершине разрушенной башни.

Удушливый дым, запах гари.

– Я видела огромную дверь, она была открыта, но по другую сторону была всего лишь пустая комната.

Пустые полки; ничего, кроме пыли.

– Я видела… – Она ощутила подкрадывающийся к ней страх. – Я видела старого вождя… он был мертв.

Она зажала ладонью левый глаз. Он все еще был горячим. Просто пылал.

– Кто это был?

– Старый вождь, мертвый, он лежал в высоком зале, освещенном множеством свечей. Вокруг тела собрались люди, они все глядели на него, и каждый думал о том, чтобы что-нибудь урвать для себя. Словно они были псами, а этот мертвый старик – куском мяса.

Страх разрастался в груди Рикке все больше, ее глаза раскрывались все шире.

– Мне нужно возвращаться домой.

– Думаешь, это твой отец? – спросила Изерн.

– Кто еще это может быть?

Трясучка был мрачен как туча. Его металлический глаз блестел на солнце.

– Если это так… как знать, кто может захватить власть в Уфрисе.

Рикке сморщилась от грохота в голове.

– У них у всех тени там, где должны быть лица. Но что я видела, то видела!

– Ты уверена? – спросил Орсо.

– Я уверена. – Застонав, Рикке приподнялась на одном локте. – Я должна возвращаться на Север! И чем скорее, тем…

Тут она вдруг осознала, что все смотрят на нее. И что в данный момент «все» – это чертовски много народа. Она наморщила нос, учуяв неприятный запах.

– А, клянусь мертвыми…