Москва
Неладное Таня заподозрила сразу, как подошла к подъезду. Странное чувство тревоги навалилось на нее, стоило только поднять голову вверх. Свет в квартире не горел. Такого быть не должно. Ольга Семеновна включала везде свет сразу, как только начинало темнеть на улице.
«Могла пойти к соседке и задержалась там, вот и свет не включила, — успокаивала себя Таня. — Только бы она была жива. Как я без нее?» Слезы набежали на глаза. Она еще раз нетерпеливо нажала на кнопку лифта и, не дожидаясь, пока он спустится, побежала наверх. Окончательно она поверила своему предчувствию, когда дверь оказалась запертой изнутри. Татьяна нажала кнопку звонка и долго не отпускала ее, затем прислушалась. Никакого движения за дверью не было. И тогда она изо всей силы забарабанила кулаками в дверь. Она вдруг осознала, что там, в квартире, случилось непоправимое, то, во что она не хотела верить. А потом она дрожащими пальцами набрала номер Лагунова. Больше звонить ей было некому. Она опустилась на корточки и так сидела до самого его приезда.
— Что случилось?
— Бабушка умерла, — одними губами прошептала Татьяна.
— Сейчас разберемся. Давай ключи.
— Дверь заперта изнутри. Я бы вам не позвонила.
Лагунов взял ключ и, чтобы убедиться, попробовал вставить его в замочную скважину.
— Я уже пробовала. Не открывается.
— Тогда отойди. Дверь, насколько я помню, у вас не бронированная.
Он немного отошел и со всей силы ударил ногой в дверь. Удар фирменной туфли оказался довольно сильным. Замок, не ожидавший такого напора, не выдержал. Между дверью и коробкой образовалась щель, но рука Лагунова в нее не проходила. Пришлось снять пальто и пиджак. Он еще раз нажал плечом на дверь и только после этого просунул руку и открыл замок. Рукав белоснежно-белой рубашки запачкался.
— Погоди, давай сначала я.
Он отстранил Татьяну и зашел в квартиру. Ольга Семеновна беспомощно сидела на диване. Он прикоснулся пальцами к ее шее. Кровь слабо пульсировала в сосудах.
Татьяна толком даже не поняла, когда приехала «Скорая». Она все это время молча сидела возле бабушки, держа в руках ее сухонькую руку, и просила ее не умирать.
— Вашу бабушку везем в реанимацию, — молодая врач не стала уточнять степень родства и обратилась к Лагунову.
— Что с ней? — еле слышно спросила Татьяна.
— Инфаркт. Не волнуйтесь, мы делаем все, что в наших силах.
Заученная фраза прозвучала как приговор, и Татьяна тихонько заплакала.
— Я поеду с вами.
— Хорошо, тогда собирайтесь побыстрее.
— Я дверь приведу в порядок и сразу приеду в больницу. Все еще обойдется.
Лагунов говорил спокойно и уверенно, и она вдруг поверила, что все обойдется. Адвокатам принято верить.
В больницу Лагунов приехал часа через два, раньше никак не получилось. Сначала он позвонил в первую попавшую компанию, предоставляющую услуги плотника и слесаря, потом нетерпеливо ждал, когда тот справится с дверью и замком. Рассчитавшись с плотником, он сам несколько раз проверил замок и, убедившись, что дверь надежно закрывается, поехал в больницу.
В длинном безжизненном коридоре Татьяна сидела одна. В тусклом свете ее и без того худенькая фигурка показалась Лагунову совсем детской. Глаза от слез покраснели. И выглядела она совсем несчастной.
— Что говорят врачи?
— Говорят, что делают все, что от них зависит. Только предчувствие у меня такое…
Она тихонько заплакала. Лагунов протянул ей бумажные салфетки и сел рядом.
— Таня, так нельзя. Бабушка обязательно поправится.
Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Она перестала плакать и сидела, уткнувшись в его плечо, до тех пор, пока из отделения не вышел врач.
— Мне можно к бабушке? — встрепенулась Татьяна.
— Можно. Только недолго. И потом сразу домой, нечего сторожить коридор. Ваша бабушка после капельницы будет спать до утра. — А вы, молодой человек, к кому?
— Мы вместе.
Лагунов сказал «вместе» и опять испугался. Что с ним такое творится?
Из палаты Татьяна вернулась немного повеселевшей.
— Таня, поедем ко мне. Тебе надо выспаться, а дома ты будешь всю ночь плакать.
— А как же дверь? — запоздало испугалась Татьяна.
— А что дверь… Стоит на месте дверь. Утром я тебя отвезу домой. Пойдем, — Лагунов легонько подтолкнул ее вперед.
От пережитого страха в ее голове не было ни одной толковой мысли, и она согласилась и потом всю дорогу думала о бабушке, раскуроченном дверном замке и визионерских проектах.
В квартире Лагунова она сразу почувствовала себя неловко и пожалела, что мысль о неловкости не пришла ей в голову раньше.
— Это ваша квартира?
Татьяна осмотрелась вокруг. Двухуровневая квартира была не просто большая, она была очень большая и очень красивая. Интерьер квартиры она мгновенно профессионально оценила.
— Нет, — спокойно ответил Лагунов.
Татьяна удивленно посмотрела на Лагунова. Не хватало еще, чтобы он привез ее в чужую квартиру. Кровь ударила в лицо, и оно немного порозовело, разогнав болезненную бледность.
— Вернее, квартира моя, — успокоил он Татьяну, — только ее мне подарил отец. Я бы столько денег на жилье не тратил. Я не такой расточительный, как можно подумать, — улыбнулся Лагунов и обрадовался, что Татьяна немного начала отвлекаться от своего горя.
— Проходи, не бойся. Я тебе постелю в гостевой комнате.
Он направился в гостевую комнату и сразу вернулся, боясь, что, оставшись одна в холле, Татьяна возьмет и исчезнет.
— Проходи, не стесняйся. Постель в шкафу, полотенца в ванной комнате. Я тебе свою футболку дам и ужин разогрею. Правда, сам не знаю, что есть из еды. У меня домработница приходящая, — сообщил Лагунов.
— Я не хочу есть.
— Ты даже не представляешь, как Тихоновна готовит.
— Спасибо. Мне совсем не хочется есть.
— Ты когда ела? Утром? Пойдем перекусим.
Есть ей не хотелось. Она с трудом затолкала в себя бутерброд и наспех запила его чаем. И только когда она наконец-то улеглась в чужой, непривычно твердой и от того неудобной постели, Роман принес ей пузатый фужер с коньяком.
— Выпей и сразу уснешь. По себе знаю — помогает.
— Что это?
— Не валерьянка, но пить можно.
Всю ночь Татьяна спала тревожно: ворочалась в постели и всхлипывала во сне. Лагунов долго не мог уснуть и несколько раз заходил в гостевую комнату, поправлял одеяло и, зная несбыточность своей мечты, каждый раз ловил себя на мысли, что больше всего на свете хочет, чтобы Татьяна навсегда осталась с ним.
На следующий день Саша без опоздания самостоятельно приехала в Ильинск. Правда, на дорогу пришлось потратить времени в два раза больше. И дело было вовсе не в машине. Машину ей Савицкий выделил из автопарка холдинга — одну из самых хороших. Но даже очень хорошая машина не спасла ее от пробки на выезде с Броваров. За городом километров шестьдесят она ехала быстро, а потом сбросила скорость и ползла как черепаха, боясь пропустить поворот на Ильинск. Да и в поселке пришлось еще покружить, пока нашла реабилитационный центр.
В здание она зашла, когда часы на медсестринском посту показали девять утра. Улыбнувшись дежурной, она сразу направилась в левое крыло. В самом конце коридора, за дверью с табличкой «ординаторская», ее ожидало рабочее место.
В кабинете сидел отставной полковник медицинской службы, а ныне — штатный терапевт реабилитационного центра Крапивин Сергей Николаевич. Мужчина пребывал в полном одиночестве, томясь от безделья. Стоило Саше открыть дверь, как он быстро задвинул ящик и провел краем широкой ладони по коротким усам. Легкий запах коньяка не оставлял никакого сомнения в том, чем занимался с утра пораньше Крапивин.
— Значит, вы и есть тот новый врач? — с интересом спросил Крапивин.
— Александра Ивановна Андреева, — представилась Саша и, увидев теплые, добрые глаза отставного полковника, добавила: — Можно просто Саша.
— Сергей Николаевич Крапивин. Можно просто Сергей.
Он поднялся навстречу Саше. Стоя по привычке навытяжку, он оказался высоким, широкоплечим и внешне довольно интересным мужчиной.
— Надолго?
— Не знаю.
Саша подошла к свободному столу и вопросительно посмотрела на Крапивина.
— Свободный. Кроме нас с вами, больше никого нет. Обживайтесь. Истории болезни там в шкафу. Это я к тому, если на обход соберетесь. А я на перекур. Курите?
Саша отрицательно мотнула головой.
— Правильно, — усмехнулся Крапивин.
За время его отсутствия Саша успела не только переодеться, но и внимательно просмотреть все истории болезни. Таких оказалось немного, всего пять. Четыре пациента нуждались только в уходе и присутствия врача не требовали. И только один — Николай Васильцов — ей показался интересным. Судя по истории болезни, его-то она и видела вчера в инвалидной коляске. По сложившейся привычке Саша внимательно просмотрела все выписки, предоставленные Васильцовым. После полученной в ДТП травмы он не смог полностью восстановиться. Ноги перестали слушать Васильцова. Папку с его документами она отложила в сторону.
Саша просмотрела уже все папки, когда Крапивин вернулся после длительного перекура, а может, не только перекур отвлек отставного полковника. Зайдя в кабинет, он сразу сел за компьютер. По доносившимся звукам стало понятно — виртуальная «войнушка» полностью завладела вниманием Крапивина.
— Сергей Николаевич, вы что, дневники всем пациентам пишете под копирку? Читаю и сама понимаю — ничего в жизни ваших пациентов не меняется с момента поступления и до самой выписки.
Саша еще раз сравнила записи. Во всех историях одно и то же.
— Копирую, — честно признался Крапивин. — А что делать? А что, собственно, должно измениться в жизни пациентов? Реабилитация здесь — полная фикция. Посмотрите на возраст. Им, кроме ухода, ничего больше не надо. И мы, кстати, им тоже не нужны.
Теперь Крапивин оторвался от экрана компьютера и впервые с интересом посмотрел на Сашу.
— А Васильцов?
— А что Васильцов? Ему одному и нужна реабилитация. Только денег у Васильцова на нормальную реабилитацию нет. Кто-то посоветовал жене привезти его сюда, вот и привезла. Да толку от этого никакого.
— Мне Савицкий говорил, что раньше центр успешно занимался реабилитацией, если, конечно, не преувеличил.
— Не преувеличил. Правда, это было еще до меня. А теперь имеем то, что имеем.
Крапивин последнюю фразу вымолвил по слогам. Она могла в равной степени относиться как к ситуации в центре, так и к положению дел на поле виртуального сражения.
— Но Васильцовым-то можно и нужно заниматься. Почему жена должна зря тратить деньги?
— Конечно, надо заниматься, — согласился Крапивин. — Вот вы и занимайтесь.
С экрана донесся победоносный возглас, и Крапивин полностью утратил интерес к реальному разговору. Виртуальный мир был ему куда интереснее.
Как показал обход, Крапивин был полностью прав. Реабилитация в центре — полная фикция. Оставшееся время Саша посвятила перспективному, с ее точки зрения, больному.
Васильцов оказался занятным пятидесятилетним мужичком с чувством юмора и сельской смекалкой. О своих проблемах говорил без нареканий и сетований. Вот так получилось. Спешил.
История с ним приключилась довольно занятная, если бы не была так печальна. Коля Васильцов всю жизнь на заработках. Летом на стройках, зимой дома по хозяйству. Да как иначе. Двое детей. Старший уже студент на последнем курсе, младший школьник. А там смотри — тоже в Киев уедет. Старанию сыновей он только радовался. Это у него так жизнь сложилась: армия, женитьба, работа в совхозе до самого его развала, а потом — сплошные стройки. Хорошо, что работа была в Киеве. И домой можно смотаться к жене. Ночь — дома, а наутро — тут как тут, на стройке. Пятьдесят километров — не расстояние. Только в тот раз накрапывал дождь, и Коля Васильцов не стал дожидаться маршрутки, а махнул рукой и притормозил попутку. Подожди он тогда лишние минут двадцать… но кто же знал, что впереди их ждет ДТП. Водителю ничего, а у него травма позвоночника. Прооперировали Васильцова в Киеве в институте нейрохирургии. На операцию бригада деньги собрала, а вот на дальнейшее восстановление пришлось самим собирать. В институте советовали лететь сразу в Израиль, только на чем ты полетишь без денег.
И сюда он, конечно, ехать не хотел и, будь его воля, давно бы вернулся домой. Конечно, цены здесь не такие, как в Израиле, но, опять же, чего здесь деньги зря тратить? Только теперь приходится жену слушать. А как по нему, так лучше деньги на детей потратить. А ему бы домой. Корзины надо плести. Но жена ни в какую не соглашается. Говорит, подождут твои корзины, никуда не денутся.
— Доктор, может, вы поговорите с женой-то? Скажете, мол, нечего ему здесь делать. А? Вас она послушает.
— Обязательно скажу, и домой вы поедете. А пока не уехали — будем заниматься. Будем стараться, чтобы на своих ногах домой вернулись. Будем вместе стараться, — уточнила Саша.
— Вместе оно, конечно, легче, — согласился Васильцов, — только ног я совсем не чувствую. Как Русалка из сказки.
— Русалка ноги свои еще как чувствовала. Болели они у нее.
— Эх, не угодишь на нас. И болят плохо, и не болят — плохо.
— Можете представить, как раньше ходили?
— Могу. И как ходил, и как бегал.
— Вот с этого и начнем. А потом массаж, потом занятие с инструктором. Вы в подвал спускались, занимались там?
— Да как же туда спуститься?
— Легко. И будете заниматься там целый день.
— Вот женщины пошли нынче, что дома, что здесь, — улыбнулся Коля Васильцов.
Антон Задонский задумчиво сидел на скамейке в Ботаническом саду. Встреча давно окончилась. Посыльный принес лекарство, получил расчет и отправился дальше по своим делам. И Антону можно было ехать обратно в офис, но он вдруг ощутил усталость и сидел, опустив взгляд на крокусы. Что делать с Кругловым? Он в сотый раз задал себе вопрос, словно надеялся найти другое решение, кроме того, что сам принял после того, как недовольный Круглов покинул его кабинет.
Он давно знал, как поступит с Кругловым, только все откладывал и откладывал. А теперь, получается, и откладывать некуда. Задонский тяжело вздохнул.
За что же он так ненавидел Круглова? Вначале за успешность его отца. Будь у него, Антона Задонского, такой отец, ему бы тоже успех сопутствовал с рождения. Только у него не было успешного отца. Да и того, который был, он никогда не считал за отца. Пьянь. И мать презирал за то, что потакала и всю жизнь жалела отца. Говорила, что он добрый, только не реализованный в этой жизни, оттого и пьет горькую. Он даже на похороны не приехал. Мертвое тело Игоря Задонского прохожие заметили в парке напротив дома. Мать сказала, что он бессердечный, и от помощи отказалась, бросив его же деньги ему в лицо. Сколько же они не виделись? Года три или больше.
Он ненавидел Круглова за обеспеченность. Хотя денег теперь у него значительно больше, чем у всех Кругловых, вместе взятых. Но это теперь. А тогда он был бедным студентом, потом бедным «родственником» при обеспеченном семействе Кругловых.
Научная карьера. Нет, наука его никогда не интересовала так, как Круглова. Жить впроголодь ради этой науки он, Задонский, никогда не смог бы. Не его это стезя.
Женщины. Мужчины часто привирают, хвастаясь своими успехами у слабого пола. Через его постель прошло много женщин и еще пройдет. Только не было той, из-за которой он прервал бы этот женский калейдоскоп. Круглов — однолюб. И у него есть Варя. Правильность и семейные устои Круглова его всегда раздражали. Одна отдушина — Варя долго не могла забеременеть. А потом родились дети, и он их крестил. Олег искренне верил, что он любит их детей. Бред.
Варя была обычной девушкой. Самой обычной. На таких сереньких мышек Антон никогда не обращал внимания. Им не суждено было попасть в его орбиту. Только с Олегом Варя смотрелась так, что дух захватывало. Женщина Круглова.
Задонский попытался представить ее заплаканное лицо. Вдова с двумя малолетними детьми. Он будет рядом. Он всегда, всю оставшуюся жизнь будет рядом с ней. Это и будет месть Круглову — не такая уж его Варя и святая, раз примет его пожизненную помощь, а следовательно, окажется в его постели. От одной мысли о Варе Кругловой Задонскому стало жарко. Ради нее одной он готов остановить женский калейдоскоп.
С Кругловым он дружил с ранней юности. Познакомились они давно, еще на подготовительных курсах в мединституте. Олег шел по стопам отца, к тому времени занимавшего пост заместителя начальника городского здравотдела. У Антона с поступлением в мед не сложилось. Поступить простому смертному, без поддержки и нужного знакомства, было нереально. Но помогла дружба. Круглов-старший воспользовался своими связями, и Антону удалось поступить в университет на заочное отделение психологического факультета. Особой радости, конечно, не было, но и выбирать между учебой и службой в армии не приходилось. Через год Задонский перевелся на дневное отделение и, опять же, не без помощи Николая Ильича. И не случись перестройки, пошатнувшей кресло под Кругловым-старшим, Задонскому, окончившему университет с красным дипломом, тоже нашлось бы теплое местечко. Но власть так стремительно менялась на всех уровнях, что даже Олегу, без прежней поддержки отца, пришлось идти работать кардиологом в обычную городскую больницу, не говоря уже о Задонском с дипломом психолога. Место штатного психолога в детском саду или школе — все, на что он мог рассчитывать, — его не привлекало. Разве это работа для мужчины — разбираться с детскими капризами и юношескими страхами? Потом, правда, Антон пристроился психологом в частную психологическую консультацию. Работа ему, на удивление, понравилась, если бы не одно «но». Это «но» упиралось в зарплату. На бумаге все было радужно и перспективно. На деле все оказалось более прозаичным. Зарплаты, вместе с оговоренным процентом, который он ежемесячно получал в конверте, едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Пришлось отказаться даже от обедов в захудалом кафе и перейти на перекус бутербродами, принесенными из дома.
Клиентов было немного, и шли они обычно к знакомым психологам. На прием к Задонскому попадали чаще те, кто пришел в первый раз, или те, от которых отказались коллеги, безрезультатно истратив на них весь свой профессиональный пыл.
Через полгода Антон подал заявление на увольнение и сделал вывод: частная практика лучше, чем работа на государство, но еще лучше — работать на себя.
Оказавшись без работы, он не впал в отчаяние, не ударился во все тяжкие, не запил, как мягкотелый отец, а засел за компьютер, да так, что к вечеру глаза ломило от напряжения. Через пару дней он досконально знал все нужды города: стройкам требовались рабочие руки, больницы ожидали врачей и медсестер, суля им мизерные зарплаты. Столице одинаково нужны были юристы и дворники, требовались нянечки и сиделки. Тщательно проанализировав весь рынок предлагаемых услуг и растущего спроса, Антон нашел свободную нишу. Но, чтобы ее занять, требовалось всего две вещи: деньги и связи. Ни того ни другого у Задонского не было. Вот тогда он и вспомнил о семействе Кругловых.
В кабинете Круглова-старшего они втроем засиделись далеко за полночь. Как ни странно, но авантюрная идея Задонского Николаю Ильичу понравилась сразу.
— Откройте сеть частных врачебных кабинетов. Почему обязательно заниматься уходом за больными? — недоумевал Круглов-старший.
— Мы предоставим совершенно новые услуги, — упирался Круглов-младший.
— Вот, — Николай Ильич поднял указательный палец, — новые услуги! К таким услугам у нас не привыкли. Случись что — обращаются за помощью к знакомым или обходятся своими силами.
— Мы об этом и толкуем. Отец, ты же сам говоришь «обращаются за помощью к знакомым», а ты не думал, что многим проще заплатить деньги за профессиональный уход и ни от кого не зависеть?
— Не знаю, может, вы и правы. Смотрите сами. Деньги-то вложите, а если дело не пойдет, тогда что? А врачебные кабинеты — и риска меньше, и народу понятнее, с какими проблемами к вам обращаться, — начал отговаривать молодежь Николай Ильич.
— Частные кабинеты актуальны, не спорю, но только сегодня, — перебил отца Круглов-младший, — со временем их поглотят мощные клиники с современной диагностикой и лабильными ценами.
Аргументы у Олега были весомые.
— Так сами откройте поликлинику, — не унимался Круглов-старший.
Истинная причина спора, как догадывался Антон, лежала на поверхности. Николай Ильич в силу своих амбиций хотел видеть сына во главе компании, занимающейся престижным делом: косметология, гинекология или пластическая хирургия. А организация ухода за больными больше подходила Задонскому. Если бы вопрос касался только одного Антона, то Николай Ильич проект поддержал бы сразу и деньги постарался бы найти.
— Отец, мы с головой влезем в долги. Даже если ты нам организуешь кредит под самый низкий процент — это все равно огромные деньги. Предложение Антона, конечно, не так привлекательно, зато конкуренции никакой и затраты значительно меньшие. Мы сможем развернуться, — уверенно сказал Олег Круглов.
— Ладно, — наконец-то сдался Круглов-старший. — Постараюсь помочь. Деньги я вам найду. За деньгами дело не станет.
— Вот, смотрите, — Олег открыл папку и положил на стол аккуратно составленные бумаги. — Здесь все просчитано: сколько надо денег и для чего, дальше — целевая аудитория, те, кому мы предложим свои услуги. Прейскурант цен потом доработаем. Я даже просчитал предварительный график погашения долга.
Антон взял со стола папку и просмотрел страницы до конца. Все было четко расписано по пунктам.
Только сама встреча и ночной разговор, невзирая на положительный результат, оставили неприятный осадок в душе Задонского. Он никак не ожидал, что Олег способен мгновенно ухватиться за идею, найти сильные стороны и отстоять свое мнение. Иначе, как папенькиным сынком, Круглова он не воспринимал. И вдруг!
Но все могло обернуться хуже. Кругловы при их деньгах и, главное, связях, ухватив направление, попросту могли бы о нем забыть. Но не забыли…
В конце уходящего века в стране появились зачатки частной медицины. Первым в этом деле преуспела фармацевтика, потом — стоматология, а потом остальные отрасли. Так, считай, на пустом месте, при сочетании авантюризма Задонского и трезвого расчета Круглова, и возникла компания, предоставляющая услуги по уходу за больными, «Рука помощи».
Лет десять, словно в подтверждение названия компании, они работали не покладая рук. Теперь даже было смешно вспоминать, но вначале, чтобы сэкономить деньги, они сами переносили на носилках пациентов в машину, сами отвозили их на обследования. И ничего зазорного в этом не видели. Главное — они вовремя застолбили место под солнцем.
Через год, как и предполагал Круглов-младший, дела сдвинулись с мертвой точки и тихонько пошли в гору. Потом обороты стали расти. Сфера услуг расширялась. А потом у них появились довольно приличные деньги. Олег Круглов к тому времени женился, работу в больнице сменил на университетскую кафедру, стал заниматься наукой. Деньги позволяли.
Антон побрил голову. Потом сменил стиль одежды. Контраст между Кругловым и Задонским был налицо. Пропасть между друзьями начала неуклонно расти.
Телефон тоскливо дребезжал в кармане. Задонский даже обрадовался звонку. Теперь он перестанет думать о Круглове. На табло высветился номер Куриленко. «Одно другого не лучше. Будет трезвонить до тех пор, пока он не возьмет трубку, — тоскливо подумал Задонский». Он с неприязнью нажал кнопку, и тут же в ответ на его протяжное «да» в ухо ударил приглушенный женский голос со знакомыми истерическими нотками. Из сумбурного разговора, длившегося всего пару минут, он понял только одно — надвигалась катастрофа и в центр ехать надо немедленно.
«Почему не позвонить было с утра, а надо обязательно дожидаться часа пик? Почему катастрофа всегда случается в неурочное время?»
Задонский наблюдал за притихшим парком и думал о том, что на эту поездку он угробит остаток дня. Потом по таким же пробкам он будет возвращаться домой. Почему нельзя все толком, без истерик, объяснить по телефону?
Сев в машину, он первым делом открыл еженедельник и вычеркнул оставшиеся на сегодня встречи с клиентами и мелким почерком переписал их на завтра. Только это «завтра» тоже надо будет пересмотреть. Он часто думал о том, что творец допустил промах, отведя земным суткам всего двадцать четыре часа. Может, на небесах для творения материального мира и достаточно было этого времени, но никак не для земной работы.
«Вот старая курица, — в сердцах бросил Задонский. — Ведь начнет разговор о деньгах. Обязательно напомнит, что давно не повышал ей зарплату, пожалуется в очередной раз на Крапивина, перемоет косточки персоналу. И ничего не поделаешь, придется выслушать, иначе не успокоится. А потом можно и о делах поговорить».
До следующей встречи у него оставалось не так много времени. Елена подождет. Главный вопрос надо решить сегодня и сейчас.
Выехав на Голосеевский проспект, Задонский опять мысленно вернулся к недавнему разговору с Кругловым. Нет, он уже не сердился на компаньона, он впервые ему не завидовал, а тихо радовался своей окончательной победе.
«Я ведь Олегу и второй раз свою идею на блюдечке принес. Это тебе не уход за немощными стариками! Это — бери и собирай деньги! Настоящие деньги, такие, что в компании до скончания века нам не заработать. Да и делать-то тебе, Олежка, не надо было ничего. Просто поддержал бы меня и все. А если не поддержал, правильный ты наш, то хотя бы не мешал. Чистоплюй недоделанный!» — в сердцах произнес Задонский.
Идея, которую он озвучил Круглову два года назад, родилась внезапно. Хотя правильнее сказать, что идея эта, как матрица, жила в Антоне всегда. Просто для того, чтобы она проявилась и материализовалась, необходимо было стечение времени и обстоятельств. И когда это случилось, сжатая внутри него пружина разжалась.
В тот день, два года назад, жалоба на его сотрудницу поступила с самого утра. Жена покойного генерала обещала пожаловаться на компанию во все мыслимые и немыслимые инстанции. Из обличительной речи Антон понял только одно — вина молоденькой сотрудницы фонда «Рука помощи» состояла в том, что девушка по привычке положила в чай сахар вместо меда. Лавская, уверовавшая, что ежедневное поедание меда спасет ее от любых болячек и обеспечит долголетие, простить вопиющую оплошность не могла.
Сотрудницу он, конечно, уволил. За те деньги, которые она получала, на работе надо думать только о работе и больше ни о чем. Сахар так сахар, мед так мед, и никак не наоборот. Конечно, дело пустяковое и с Лавской от замены одного углевода другим ничего не случилось. Но закрой он глаза на этот случай, а потом на другой, и вся репутация компании коту под хвост. А репутация — это деньги.
Лавскую он знал несколько лет, с тех пор, когда в уходе нуждался ее, ныне покойный, муж. После короткого телефонного разговора Антон уже нисколько не сомневался, что вздорный характер бывшей актрисы с годами не изменился. Пришлось отложить все дела и срочно ехать на Большую Житомирскую. Не хватало еще скандала.
Светлана Владимировна, цветущая, бодрая семидесятилетняя женщина, в медицинской или другой помощи не нуждалась. Если бы приходящая домработница не только вела хозяйство, но и искусно слушала воспоминания Лавской, то к Антону она никогда бы не обратилась. А вспомнить актрисе было что!
Предвидя запросы Лавской, он сам лично проинструктировал сотрудницу, объяснив, что регулярное измерение давления, поход в аптеку и капли валерьяны от любой болезни — в данном случае не единственный критерий ее профессионализма. Главное — внимательно слушать ее бредни и вовремя поддакивать. Собственно, эту услугу и оплачивала Светлана Владимировна, надеясь на полное взаимопонимание. И откуда взялся этот мед!
Заблаговременно купив торт и цветы, Антон нажал кнопку звонка. Лавская, полная решимости, сама открыла дверь, но, увидев галантного Задонского, поубавила разоблачительный пыл. Посетовав на нынешнюю молодежь, Светлана Владимировна плавно перешла на излюбленную тему — свою блистательную молодость. Все тогда было лучше: молодежь — внимательна и уважительна, и театральный репертуар — продуманный. Разве могли тогда ставить «Шесть черных свечей»? Нет, конечно!
Антон, запасшись терпением, только поддакивал Светлане Владимировне.
Инцидент благополучно исчерпался. Лавской ничего не оставалось, как предложить Задонскому чай.
Оказалось, что Светлана Владимировна, вдова отставного генерала, была наследницей не только фарфорового сервиза со знаменитой кузнецовской позолотой, из которого они пили чай, но также картин и многих раритетных изданий. И все это богатство, кроме пятикомнатной квартиры, завещанной племяннице, жившей в Испании, отойдет музеям города. Представив, каких денег стоят квартира и раритеты, Антон чуть не поперхнулся жасминовым чаем.
— Ты представляешь, сколько в Киеве вот таких одиноких вдов отставных генералов, у которых нет родственников? — задал вопрос Задонский, окончив свое повествование о Лавской.
— К чему ты клонишь?
— Олег, ты не видел квартиры! Это не квартира — хоромы. Ты знаешь, сколько стоит сегодня такая квартира даже навскидку? Мы озолотимся! Это — совершенно другие деньги!
Круглов непонимающе смотрел на Задонского. А ведь сама идея была простой до гениальности!
— Ты действительно не видишь денег? — не поверил Задонский. — Ладно. Скажи, что страшного в приходе старости? — подталкивал к напрашивающемуся ответу Задонский. — Правильно — ничего! Сводил внуков в музей, съездил в библиотеку или на дачу и так далее. Организовал «девичник» или «мальчишник», вспомнили грехи молодости и опять поговорили о детях, внуках.
— Какой «девичник»?
Невпопад заданный вопрос прервал монолог Задонского.
— Да без разницы, — серьезно ответил Антон. — А теперь посмотри на одиноких людей. Детей им Бог не дал — это раз, — Антон загнул указательный палец, — друзья и приятели один за другим ушли в мир иной. И что получается? Остаются они старые и никому не нужные, влачащие остаток жизни на жалкие гроши. Пусть даже не на жалкие, — поправился Антон, вспомнив Лавскую. — Но что они могут себе позволить, запершись в квартире?
— И что ты предлагаешь?
— Мы с тобой сможем им обеспечить сытую, достойную старость и скрасить их одиночество хотя бы уже тем, что внимательно будем слушать старческие бредни.
— Взамен? — Олег слишком хорошо знал Задонского, чтобы поверить в альтруизм друга.
— Они нам официально отписывают свою недвижимость. Какая им разница, кому после их смерти достанется их состояние — нам, государству или каким-то прохиндеям.
— Антон, ты предлагаешь открыть дом престарелых? Только на то, чтобы содержать годами стариков, у нас никаких средств не хватит. Хотя надо все считать…
— Ничего не надо считать, — остановил Круглова Задонский. — С чего ты решил, что старики будут непременно жить годами? А сердце? А давление? Что там еще у них случается, тебе, как кардиологу, лучше знать.
Круглов, слушая своего друга и партнера по бизнесу, прикрыл глаза. И уже по тому, как Олег наморщил лоб, Задонский понял — идея зарублена на корню.
— Мы этим заниматься никогда не будем, — вынес вердикт Круглов и начал нести всякую околесицу, что за грехи отцов придется отвечать детям, что у него растут сыновья и еще живы родители, и прочее, прочее…
Задонский, вспомнив давний разговор, вздохнул: «А ведь больше к тому разговору Круглов никогда не возвращался. Но, выходит, не забыл. Смотри, как встрепенулся, когда статью прочитал. Примчался перед отлетом, чтобы душу свою облегчить. Видите ли, вопросы журналиста о наследстве умерших пациентов его насторожили. Не моя ли это очередная авантюрная идея? Людмила совсем мозги утратила. Зачем было вспоминать фейковый фонд «Рука помощи»? Может, растерялась?»
Задонский притормозил возле платной стоянки:
«Нет таких преступлений, которых не совершил бы человек ради власти, — философски подумал Задонский. — Власть, особенно большая, всегда строилась на крови и удерживалась кровью. И примеров тому не счесть. Цена зависит от расстояния до вершины пирамиды».
Задонский имел эту власть на своем уровне и к ее вершине шел один, без давки и работы локтями. И Круглов, улетевший на симпозиум, ему уже не помеха.
Олег Круглов последние годы успешно занимался наукой и, кроме науки, его, по сути, ничего не интересовало. Семья была, конечно, на первом месте. Задонский опять вспомнил счастливое лицо Вари Кругловой. Глядя ей в глаза, нельзя было ни на минуту усомниться в том, что счастье есть и его достоин каждый. Жаль только, что ее счастье было из другого теста.
Круглов по-прежнему был соучредителем компании. Все решения касательно работы компании Задонский принимал, только посоветовавшись с ним. Но у него была уже своя «работа», и Задонский отдавал себе полный отчет, что придет время и Олег, с его-то въедливостью, докопается до всех его дел и вопрос выбора между другом, компаньоном, просто человеком и своим «делом» станет ребром. И этот день настал.
Задонский приехал на встречу, как всегда, заранее, с учетом пробок. Оставив машину на стоянке, он не спеша направился к центральному входу в Голосеевский парк. Погруженный в свои мысли, он незаметно дошел до первого пруда. Детские аттракционы еще не работали, на спортивных площадках лежала мокрая жижа из почерневшего снега. В парке стояла тишина, и только на крыльце ресторана «Дубки» неспешно курили посетители. Антон вспомнил, как сам нервно курил на этом же крыльце, когда надо было срочно решить одно щекотливое дело. И сколько потом пришлось убеждать Круглова, что ситуация уладилась сама собой.
— Какая погода чудная, вы не находите, молодой человек?
От неожиданного обращения Задонский дернулся всем телом.
— Что вы так пугаетесь? — улыбнулся старый знакомый.
Мужчина крепкого спортивного телосложения легонько взял Задонского под руку, и они медленно направились в глубину парка, подальше от любопытных глаз.
— Пойдемте к прудам.
— Добрый день, — нашелся наконец Антон. — Не ожидал вот так. Думал — позвоните.
Задонский быстро пришел в себя. Минутная растерянность повисла в весеннем воздухе.
— Думать оно, конечно, не вредно, но давайте ближе к делу. Время нынче дорого стоит.
Антон открыл кожаную борсетку, достал приготовленный заранее конверт и протянул его мужчине.
— Здесь — предоплата. Остальное — после.
Мужчина заглянул в конверт, затем достал из портфеля бумагу и быстро написал цифры. После того как Антон кивнул в знак согласия, он сразу же порвал листок на мелкие клочки и положил мусор в свой портфель.
— Фотография.
— Что?
— Фотографию не забыли?
Задонский достал из внутреннего кармана куртки фотографию, которую сегодня утром сам туда положил, предварительно разорвав ее на две части. Можно было аккуратно отрезать часть фотографии, а он нарочно оторвал. Получился обрывок. Теперь этот обрывок внимательно рассматривал мужчина.
Скоро дедлайн — крайний срок, и если он не решит этот вопрос с Кругловым, то Круглов решит с ним. И тогда для него самого, Антона Задонского, наступит точка невозврата. Дедлайн.
Что же сделал не так человек на любительском снимке, чтобы насильственно уйти из жизни? Обычно так рвут фотографии женщины после ссоры или развода, оставляя только свою часть, а ту, другую, с виновником всех несчастий, без сожаления выбрасывают в мусорное ведро, предварительно изорвав на мелкие кусочки. Но здесь был другой случай. На другой половине фотографии остался кто-то, кому улыбался мужчина. Скорее всего, там была женщина и, надо полагать, тоже веселая и счастливая.
Мужчина еще некоторое время смотрел на снимок. Потом прикрыл на мгновение глаза и, профессионально зафиксировав в памяти лицо, вернул фотографию Задонскому. С этой минуты человек с обрывка фотографии превратился в фигуранта.
— Где он сейчас?
— За рубежом. Когда будет возвращаться, я сразу позвоню. Хорошо бы решить вопрос по пути из Борисполя в Киев. Можно дело обставить как ограбление, а еще лучше как ДТП.
— Может, вы тогда все сами и сделаете? — тихо спросил мужчина. — Притом бесплатно.
Антон встретился взглядом с исполнителем заказа и не нашелся, что ответить. В глазах последнего мелькнуло что-то такое, от чего Задонскому захотелось поскорее покинуть Голосеевский парк и забыть о встрече как о страшном сне. И если бы не звонок Елены, он бы поехал прямо домой и с удовольствием выпил бы в одиночку. Но в центр надо обязательно ехать, если не хочет, чтобы Елена окончательно вынесла ему мозги.
Было утро субботы. Где-то в коридоре дребезжал звонок. Саша открыла глаза и прислушалась. В дверь звонили так настойчиво, как звонят, когда соседи заливают квартиру этажом ниже.
Ей снился Стрельников. Сон был настолько реальным, что она успела ощутить прикосновение его рук. Саша с сожалением набросила халат и направилась к двери, надеясь, что непрошеный гость ушел. Звонок противно затрезвонил в сотый раз. Она тихонько, стараясь не выдать своего присутствия, подошла к двери и прильнула к глазку. На лестничной площадке, прямо перед дверью, стоял мужчина и явно не собирался никуда уходить. Она открыла дверь, а сон продолжался…
Знакомая дорожная сумка распласталась на полу. Перед ней стоял Стрельников.
— Ты? — это все, что она успела сказать, перед тем как утонуть в его объятиях.
…Вторую половину дня они гуляли по городу. Роль экскурсовода ей удавалась куда лучше, чем роль гостеприимной хозяйки с пустым холодильником. Сначала они поехали на Крещатик. Главная улица Киева Стрельникова не впечатлила. Все было шаблонно и нарочито. Безликие современные постройки казались равнодушными.
— Тебе совсем не нравится? — Саша легонько толкнула в бок Стрельникова.
— Безликость не имеет исторического прошлого, — философски изрек Стрельников.
Потом они, проигнорировав фуникулер, медленно пошли вверх до Почтовой площади и дальше до самой Андреевской церкви.
— Вот это красота! — ожил Стрельников.
— Согласно легенде, на месте Днепра когда-то было море. Апостол Андрей, придя в эти земли, поднялся на холм, установил на нем крест и предрек появление великого города. После этого морские воды отступили, а часть воды, как гласит легенда, спряталась под этой Андреевской горой.
Саша опять счастливо прижалась к Стрельникову.
— Ты заметил, что в Андреевской церкви нет колоколов? Знаешь, почему?
— Почему?
— Считалось, что, как только ударит колокол, вода проснется и затопит город.
— И откуда ты все знаешь?
— Пересказала слова экскурсовода, — призналась Саша.
— С легендами все понятно. А теперь рассказывай тайны своего мадридского двора.
Стрельников остановился, и праздношатающийся народ начал их обтекать, как волны Днепра. Саша сделала шаг. Низкий каблук ботинка застрял, казалось, в единственной выбоине на всем Андреевском спуске, и она упала на одно колено. Стрельников подхватил ее, но коленка засаднила. Напряжение последних дней дало о себе знать, и она расплакалась.
— Саша, тебе больно или джинсы жаль? Если причина — штаны, то потертость смотрится органично. Поверь мне.
— Потертость на одной коленке никак не может смотреться органично. Органично — это когда две одинаковые. Выходит, что… Павел, почему глупые мысли мне приходят в голову в самый неподходящий момент? При чем здесь потертость на джинсах, — Саша, уткнувшись в плечо Стрельникова, заплакала навзрыд. — Мне так плохо. Отец прав: в центре действительно что-то должно случиться. Я чувствую, как там притаилась смерть. Кто-то обязательно умрет, и не один. А я ничего не могу сделать. Я не знаю, что делать.
— Может, все еще обойдется? — безнадежно спросил Стрельников.
Чтобы не стоять посреди улицы, они зашли в ресторан под названием «Кот Бегемот».
Саша ковырялась в тарелке, наблюдая, как за окном к дому-музею Булгакова подошла небольшая группка экскурсантов. Некоторое время они что-то обсуждали, а потом появился экскурсовод, и они все вместе зашли в дом.
— Почему ты ничего не ешь? Невкусно?
— Вкусно, но нет аппетита. Совсем не хочется есть. Закажи кофе.
— Саша, я буду с тобой столько, сколько понадобится. Но не больше недели. Отпуск ограничен.
И тогда она улыбнулась, и на душе стало легче. Как хорошо, что он приехал! И тогда месиво из листьев салата, красной рыбы и какого-то соуса показалось ей неимоверно вкусным.
— За неделю я все успею, — оживилась Саша. — Мне бы только посмотреть истории болезни и выяснить, все ли поступившие в центр действительно там умерли или выписались домой. Если выписались, я ошиблась и разбираться не с чем.
— Это сложно?
— Теоретически — проще некуда. А на самом деле сложно — все истории в архиве. И мне нужен повод, чтобы туда попасть. И еще надо знать, какие истории смотреть. Журнала регистрации я не видела. Думаю, учет пациентов ведет Елена лично. Мне только интересно, откуда журналист узнал о смертях в центре? Не мог же он сам все придумать. Отец договорился для меня о встрече с ним. Так что пей кофе и пойдем.
Влад Волков несколько разочаровал Сашу. Журналист оказался совсем молодым человеком. От его бесшабашного вида Саше даже показалось, что Стрельников прав. Скорее всего, тот действительно написал статью, лишь бы заполнить брешь в газете. Но против ожидания Влад оказался человеком битым, с врожденной журналистской хваткой, не лишенный творческого и литературного таланта.
— …Мне лично статью никто не заказывал. Может, главному заказали? Хотя он бы сказал прямо. Не впервой. Реклама — это деньги. Так что заказа не было.
Они так и шли втроем по Зоологической улице вдоль серого забора, отделяющего шумную городскую жизнь от зоопарка, Саша рядом с Волковым и на полшага позади — Стрельников.
— То есть это полностью ваша идея — написать о реабилитационном центре? — Миновав изваяние бронзового зубра, Саша вернулась к разговору.
— Скажем, не совсем моя. Попал под раздачу и вперед — писать статью. — Влад рассмеялся, но почему часть вины на нем все-таки лежит, уточнять не стал. — Вам не понравилась подача материала?
— Понравилась. Только вы так задали вопросы, что ответы получились двусмысленные. Мол, думайте читатели, что хотите. Узнав о центре из вашей статьи, своих близких я бы туда не отправила.
— Ах вот вы о чем, — Волков облегченно вздохнул. — «Неудобные» вопросы я заранее не планировал. Думал: съезжу, посмотрю, сделаю пару фото, а напишу уже в редакции. А потом появилась эта Савицкая и дала интервью, — Волков опять улыбнулся.
Он действительно не готовился заранее, как обычно, и не собирался задавать какие-то особенные вопросы. И если бы Сыромятников вовремя вернулся из командировки, то он бы вообще не поехал в центр. Больно уж надо ему чужой хлеб отнимать.
В памяти опять всплыло безмятежное лицо Людмилы Савицкой. Красивая женщина, но… глупа. Сущая находка для «желтой прессы». И главврач ему показалась какой-то мутной, излишне слащавая, что ли. Вот и получилось: вопросы вот они, а ответов нет.
Волков, не оправдав Сашиных надежд, распрощался с новыми знакомыми у метро Политехнического университета, крепко пожав руку Стрельникову. И уже усевшись в полупустом вагоне, сделал на всякий случай пометку в айфоне. «Надо будет еще наведаться в этот центр. Чувствую, неспроста их интересует моя статья», — предвкушая сенсацию, Волков блаженно прикрыл глаза.
— Может, зайдем в зоопарк, раз проходим мимо?
— Я не люблю наблюдать за животными, коротающими остаток жизни в неволе.
— Ну, как хочешь, — согласился Стрельников.
— Если только допустить, что центр с двойным дном, то получается, что люди поступают для оздоровления, не подозревая, что им никогда не вырваться на свободу. Освободить может только… смерть.
Саша вздрогнула от своих мыслей. Между лопаток образовался холодок, дышать стало тяжело, железный обруч сжал голову. Она невольно схватилась за руку Стрельникова.
— Что будем делать дальше? — Стрельников прервал затянувшееся молчание.
— Точно не знаю. У меня есть телефон бывшего главврача центра. Я случайно нашла в столе ее визитку. Может, мне встретиться еще с ней?
— И что это даст? Выслушаешь все ее накопившиеся обиды и только.
— Позвоню ей в понедельник. А там будь, что будет.
Наталья Михайловна Козакова смотрела последние новости, то и дело возвращаясь к неожиданному звонку. Не то чтобы она встревожилась или расстроилась, но какое-то чувство внутренней тревоги не покидало ее с того момента, как она положила трубку.
Она в который раз сосчитала в уме, сколько должно быть дочери Савицкого. Получалось около тридцати. А значит, она тоже постарела на возраст этой девочки.
Наталья Михайловна начала переключать каналы в надежде проскочить рекламу.
С Иваном они росли в одном дворе, их водили в один детсад, потом пошли в школу. И если бы Ивана не забрали в армию, охранять спокойный сон страны, а значит, и ее, то и поступила бы в технологический институт, а так пришлось идти в медицинский. И со Светланой познакомила Ивана тоже она. И почти все годы семейной жизни служила попеременно жилеткой для обоих супругов.
От воспоминаний на душе стало неприятно. Козакова посмотрела на часы, потом в зеркало. Ни морщины, ни седина ее не смущали. Те, ради кого она жила, ее искренне любили именно такой. И это было самое главное. Этого «главного» было не так много в жизни Натальи. К тому же даже «главное» имело свою последовательность. Первое место занимал Степан. Вспомнив о муже, Наталья улыбнулась. Следующий в списке был сын. Говорят, удачные дети рождаются только от большой любви. В подтверждение этой теории сын получился добрый и успешный. Рос без проблем. Ни тебе бессонных ночей, ни изводящих родителей детских капризов. Потом учился, потом уехал в Англию, там женился, родил им двух внучек.
На третьем месте стояла работа. Карьера сложилась сама собой и только под конец не заладилось. Она старалась об этом не думать. Но обида на Савицкого теперь всплыла в памяти.
На подъезде к городу Саша набрала номер Козаковой. Женщина ответила незамедлительно, словно ждала ее звонка. И узнав, что Саша за рулем, начала подробно объяснять, как добраться до ее дома. Уловить все нюансы на ходу Саше не удавалось, пришлось остановиться и записать. К назначенной встрече она, как ни старалась, но опоздала минут на десять. На звонок, не спрашивая «кто», дверь открыла миловидная женщина с мягкой располагающей улыбкой.
— Проходите. Я вас жду. Даже пирог испекла. Сто лет не пекла, а так повод нашла и преодолела свою лень.
Мягкий голос и радушие хозяйки были настолько искренними, что отказаться от пирога было, по крайней мере, бестактно.
— Вы и есть дочь Ивана?
— Да. Я похожа на отца?
— Нет. Вы похожи на свою мать. — Ответ был настолько неожиданным, что Саша растерялась.
— На мать?
— Да-да, — видя недоумение Александры, продолжила Наталья Михайловна. — Вы очень похожи на Светлану. Ну, что мы стоим у порога. Проходите в комнату, а я сейчас.
Наталья Михайловна вернулась в гостиную со старым альбомом. От времени и большого количества фотографий, которые давно не вмещались в нем, альбом растрепался и потерял изначальную форму. Наталья Михайловна бережно положила его на стол, отодвинув тарелку с румяным пирогом.
— Вот, смотри, — женщина, перейдя на «ты», пролистала страницы и подвинула альбом Саше.
С фотографии смотрели молодые, едва узнаваемые люди: красивая изящная женщина с улыбкой в пол-лица — Светлана. Рядом с матерью стояла девушка с копной коротких непослушных волос, осиную талию которой подчеркивал толстый пояс. На заднем плане, обнимая женщин, улыбался мужчина.
— Это вы с моими родителями. Я никогда не видела такой фотографии.
— Бери себе на память. У меня еще есть в другом альбоме.
Наталья Михайловна вытянула из обложки фотографию и протянула Саше.
— Спасибо.
Она с интересом просмотрела еще несколько фотографий, где были запечатлены родители.
Странная штука жизнь. Вряд ли они думали тогда, что от их счастья скоро не останется и следа и без их родительского участия вырастет дочь, которой в то время даже в планах не было.
— Мы со Светланой учились на одном курсе, в параллельных группах. Потом интернатура. Я сразу пошла работать в городскую больницу, а Светлана поступила в аспирантуру. Наука ей была ближе, чем проблемы простых смертных. Как она сейчас?
— Вся в науке. Вышла замуж.
— Светлана попала тогда в сложную семью.
— Вы знали родителей отца?
— Да. Мы жили на одной площадке с Савицкими. Теперь в той квартире живет моя младшая сестра. Маргарита Акимовна, скажу тебе, не подарок была. Вертела своими мужчинами как хотела. А Светланой не смогла. Характер. Начались скандалы. Помню, как-то Светлана принесла домой подопытных мышей. Что потом творилось! Маргарита Акимовна слегла. Ну, это версия, как говорится, для печати. Если бы они жили отдельно, может, и сохранили бы семью. Иван очень любил твою мать.
Наталья Михайловна закрыла альбом, бережно проведя рукой по старой потертой обложке. И Саше показалось, что Козакова после ее ухода обязательно пересмотрит фотографии.
— Так о чем ты хотела со мной поговорить?
— Мне отец предложил временно поработать в центре. Но меня мучают смутные подозрения, что там не все так просто.
Козакова с интересом наблюдала за Сашей. «Я была права с самого начала, только Иван слушать ничего не хотел. Да что там слушать. Даже когда я сообщила о своем уходе, времени не нашел, чтобы поговорить. Уходишь — уходи. А эта девочка сразу заметила неладное».
— Мои домыслы касаются отца. Я боюсь быть необъективной.
Саша замолчала, собираясь с мыслями. Теплая волна спокойствия, идущая от Козаковой, рассеяла последние сомнения.
— Даже не знаю, что сказать. Я почти год как не работаю. Что там теперь — не знаю.
— Наталья Михайловна, — Саша нарочно перебила Козакову, видя, как той неприятно вспоминать о центре, — расскажите мне все с самого начала. С чего все началось?
Наталья Михайловна разлила чай и порезала на ровные кусочки пирог.
— Мы с Иваном не виделись лет десять, — зашла издалека Козакова. — Нет, постой! Какое десять? Больше.
Наталья Михайловна подвинула Саше пирог и замолчала, что-то прикидывая в уме.
— Пожалуй, с тех пор и не виделись, как он женился на Людмиле. Потом я вышла замуж и уехала из Киева. Мой муж военный летчик. В прошлом, конечно. Теперь пенсионер. Дачник.
Наталья Михайловна прервалась на минутку, удивившись, что слово «пенсионер» звучит привычно и вовсе не означает конец жизни.
— Мы только вернулись в Киев, — Козакова продолжила прерванный рассказ, — начали заново обживаться. Работы на тот момент у меня еще не было. А Иван носился с идеей открыть частный медицинский центр наподобие дома престарелых, только современный и комфортный.
Встретились они тогда совершенно случайно, в супермаркете. Она толкнула тележкой мужчину и собралась уже извиняться, как тот обернулся. Они искренне обрадовались друг другу. Иван пригласил в ресторан. А как же иначе, радость радостью, но о делах не стоит забывать.
— Иван дал мне все бумаги, чтобы я просмотрела и высказала свое мнение. Сама идея мне понравилась сразу. Только Иван взял и пропал. Звонить не стала. Решила, что буду нужна — сам позвонит. А потом, честно говоря, я и сама забыла о разговоре.
— Потом твой отец неожиданно позвонил на работу. Долго извинялся и опять пригласил в ресторан. У меня даже обида шевельнулась в душе.
Савицкий заехал за ней в больницу. Получалось как в том анекдоте — съездить быстрее, чем отказаться.
— Под конец ужина он попросил съездить с ним в одно место. Вот тогда и выяснилось, что план твоего отца вовсе не выдумка. Правда, заброшенное здание представляло жалкое зрелище.
Наталья Михайловна вспомнила, как во дворе появился нечесаный местный алкаш. В нежилом здании остро пахло мочой, сыростью и гнилью.
— Что я могла тогда сказать? Денег для реализации его идеи требовалось немерено. Следующий раз в Ильинск мы поехали через полгода. Я своим глазам не поверила! Было сказочно! Двухэтажное здание с достроенным крылом, ухоженный двор, молодой сад. Слов не было! Но то, что я увидела внутри, превзошло все мои ожидания. Палаты светлые, балконы, открытая терраса. Да что я тебе рассказываю, ты же все это видишь каждый день, — прервала себя Наталья Михайловна.
— А как вы начали работать в центре? — Саша хотела дойти до самого главного, еще не понимая, что она хочет услышать.
— Да вот так и начала. Оставила работу в отделении и полностью перешла работать в центр. Далековато, правда, но привыкла.
Пройдя по всем палатам, процедурным кабинетам и закоулкам, Козакова тогда порядком устала.
— Наталья, ты знаешь, кто возглавит этот центр? — спросил уже на выходе Иван.
Первое, что пришло на ум Наталье, — жена.
— Руководить, имея толкового начмеда и завхоза, может кто угодно, — честно ответила на поставленный вопрос Наталья.
— Руководить центром будешь ты.
— Я? — вопросом на вопрос ответила Наталья.
— Это мое детище. Может, самое главное в моей жизни. И отдать его в чужие руки я не могу. — Савицкий обвел рукой все вокруг. — Мне нужен человек, которому я верю. Понимаешь? Я не хочу сказать, что кто-то со стороны обязательно придет и начнет подворовывать. Нет. Но я хочу, чтобы здесь был человек, болеющий душой за свое дело.
— Конечно, меня уговорить не стоило особого труда. Я реально оценивала возможности центра. Жаль было бросать отделение, но перспектива сделать что-то принципиально новое меня захватила. Работы поначалу было очень много. Но самое главное — у нас все получилось.
Саша только кивнула головой, еще не понимая, что должно было произойти, чтобы Козакова, вложив столько сил, оставила центр.
— А потом года через два все изменилось, — Наталья Михайловна подавила тяжелый вздох. — Вначале Людмила стала все чаще наведываться в центр. По мне, пусть бы и ездила. Потом я стала замечать ее шушуканье с персоналом. До меня начали доходить слухи, что Людмила, так, знаешь, закулисно, интересуется, что думает персонал обо мне, как о руководителе. И, что самое смешное, ее больше всего интересовало мнение санитарок.
Справившись с раздражением, Наталья продолжила дальше.
— Вначале я не придавала значения всему этому. А потом позвонил Иван и попросил организовать кабинет для нового сотрудника. Этим сотрудником оказалась Людмила. Так в штате появилась новая должность — «сотрудник по связям с общественностью». Но это полбеды. Мы перешли полностью на реабилитацию. Я проводила собеседование, набирала штат на второй этаж и вдруг звонок Ивана. Его просьба меня просто ошарашила. Он хотел, чтобы в подборе кадров принимала участие Людмила.
— Простите, а как отец объяснил такую нелепость?
— Никакой нелепости Иван не видел. Он искренне, как мне показалось, считал, что у его Людмилы дар божий видеть хороших, светлых людей. И неважно, что эти хорошие и светлые люди некомпетентны в медицинских вопросах. Людмила считала иначе. Между нами на этой почве и возникло напряжение. А потом дошло до того, что она в присутствии персонала начала мне делать замечания. Я позвонила Ивану. Мы встретились. Но мне он показался каким-то не совсем адекватным. Все отшучивался. Так мы ничего и не решили. А потом Людмила представила мне молодого человека, директора компании медицинских услуг «Рука помощи». Оказалось, что у Савицкого с ним совместный проект. Я узнала об этом последней. Опять началась реорганизация центра. Вернулись к тому, с чего начали, — к уходу за больными. О реабилитации уже речь не шла. Просто уму непостижимо! Все, что я сделала, разваливалось на глазах. Я снова позвонила Ивану, но он даже не встретился со мной, сославшись на занятость.
— Как вам показался Задонский?
— Задонский? Ушлый, умный. Язык хорошо подвешен. Но тип, скажу тебе, очень скользкий, напористый. Знаешь, он из тех, кто своего не упустит. Мне даже показалось, что между ним и Людмилой назревают отношения. Вот тогда я поняла — Людмила сделает все, чтобы я ушла из центра.
Наталья Михайловна это почувствовала сразу, как только Людмила появилась в центре с Задонским. Она по-прежнему оставалась главврачом, но второй этаж, арендованный Задонским, начал жить своей неподотчетной ей жизнью. Пациенты поступали в центр в обход нее. Бороться с абсурдом Козакова не смогла. Абсурд непобедим! Заявление на увольнение она положила на стол Людмилы и больше в центр не приезжала.
— А откуда взялся новый главврач? Руководителя ведь не так просто найти?
— Да как откуда? В центр ее Людмила привозила, еще при мне это было. Хотя, — Наталья Михайловна задумалась, — где она могла найти Куриленко? Скорее всего, Куриленко — протеже Задонского. Он постоянно вращался в медицинских кругах.
— Наталья Михайловна, вы Крапивина знали?
— Нет. Когда мы начали заниматься реабилитацией, я пригласила в центр опытных врачей. Все из Киева. Иван платил, по тем временам, хорошую зарплату. После моего ухода постепенно все они тоже ушли. Да их новый главврач особенно и не держала. Появились свободные места. Наверное, Крапивин тогда и пришел.
— Наталья Михайловна, что собой представляет Людмила? Меня интересует только одно — способна ли она на предательство, на осознанную подлость?
Козакова задумчиво помешала чай.
— Все не так просто. Как бы это сказать помягче. Иван создал Людмилу такой, какой сам захотел. Знаешь, удобная дрессированная кукла личного пользования. Ты уж извини, что я так об Иване. Нет, — подумав, уверенно сказала Козакова, — Людмила ни на что сама не способна.
Что ж, вопросы заданы, ответы получены, пора и честь знать.
Саша припарковала машину на освободившейся стоянке почти у самого подъезда и посмотрела на окна квартиры. Свет горел во всех комнатах. Стрельников, надо полагать, не спал.
«Ну, что мы имеем? Заправлять ничем в центре Людмила сама не может. Так ее приучил муж. Тогда от кого исходит смертельная угроза?»
Наживку, вроде проявления мужского интереса к ее персоне, Людмила проглотила сразу. После встречи на юбилее Задонский немного выждал и позвонил Людмиле. Вначале она наигранно его не узнавала, с трудом вспоминая вечер знакомства. Как себя вести в такой ситуации и что говорить, он знал. На встречу с ним Людмила согласилась в рекордное время. На уговоры он потратил не больше пяти минут.
Знакомство завязалось и требовало продолжения. Он водил ее в кино и на выставки картин, приглашал в ресторан, пил травяные и кислородные коктейли в соляной пещере, не забывая при этом постоянно восхищаться, говоря, что она — венец творения. Ради нее Бог и сотворил грешную Землю. Он потратил уйму времени на все ее причуды, пока дело дошло до постели. Тогда уже пришел ее черед восхищаться им. Он старался. В один из таких моментов он сказал Людмиле, что больше не может с ней встречаться и рисковать ее статусом замужней женщины.
— Я думаю, твой муж догадывается, что ты ему изменяешь, — Антон сказал это с хорошо наигранной грустью.
— Он постоянно на работе. Да и как он может догадаться? — В голосе Людмилы сквозил испуг. — Мое свободное время Иван не ограничивает.
— Если он не догадывается сейчас, то догадается чуть позже. Ты расцвела, глаза светятся. Он же не слепой.
На этот раз Задонский говорил чистую правду. Никаких предостережений Людмила даже слушать не хотела. Ей было безразлично. Казалось, оставь ее Савицкий без куска хлеба, она бы с легкостью согласилась, лишь бы только рядом был Задонский.
— Мила, — Антон погладил ее по волосам, — у меня есть план, только ты сама решишь, стоит ли игра свеч. Я думаю, мы можем встречаться вполне легально.
— Ты мне предлагаешь выйти за тебя замуж?
Людмила подтянулась на локтях, черные как смоль волосы рассыпались по гостиничной подушке. В такие моменты она была непосредственна и оттого необычайно красива.
— И замуж тоже позову, — он не удержался и подмял ее под себя. — Если ты пойдешь на работу, мы сможем встречаться без опаски, — отдышавшись, Задонский вернулся к прерванному разговору.
— Я согласна. Я согласна на все. Только я даже секретаршей не смогу твоей быть. Я ничего не умею.
— Какая секретарша? О чем ты говоришь? Ты создана только руководить. И все тебя должны слушаться, как я, — Задонский посмотрел в ее глаза.
— Руководить? — непонимающе переспросила Людмила.
— У твоего мужа есть реабилитационный центр, так ведь? Если ты изъявишь желание там работать, думаю, он тебе не откажет.
— Антон, ты его не знаешь. Конечно, откажет. У нас еще тот домострой.
— Постой, — перебил ее Задонский. — Чтобы не отказал, надо время правильно подгадать. И потом, ты будешь специалистом по связям. Вроде и на работе, а работы никакой. Позже я заключу договор о сотрудничестве с твоим мужем. И мы сможем встречаться без опаски.
Идея Людмиле не понравилась. Она не понимала, зачем ехать для встречи к черту на кулички, когда можно комфортно встречаться в любой гостинице.
После встречи Задонский перестал ей звонить и не отвечал на ее звонки. Без него она смогла прожить несколько дней, а потом отправила эсэмэску с одним словом — «согласна».
Первый этап в борьбе за центр Задонский легко выиграл!
Дальше было проще. Перед тем как предложить Ивану Савицкому совместный проект, он уже знал все его болевые точки, одной из которых была сыновья любовь к матери. На этом он и сыграл. И остался доволен собой. Центр, как и Людмила, теперь был в его полном распоряжении.
Кто и когда придумал работу? Может, никто понарошку ничего и не придумывал. Откатил человек на заре своего развития камень от пещеры, открыл дверь в мир, чтобы светлее было в его человеческом доме. Вечером обратно прикатил, закрыл дверь, чтобы теплее было. В результате его стараний и получилась работа. И возится с тех пор человечество с камнями разной степени тяжести, нужности и важности.
Время от безделья еле тянулось. Саша с надеждой посмотрела на наручные часы, потом перевела взгляд на стену. Стрелка, как намагниченная, замерла на десяти утра.
В городской больнице, за тысячу километров от этого райского уголка, еще не окончился утренний обход. Потом поступят новые больные. Обязательно потревожит приемное отделение, и Дудник начнет сверять, чья очередь спускаться на первый этаж. Во второй половине постовая медсестра принесет журнал консультаций, и опять Дудник все консультации разделит поровну, выбрав себе по возможности женщин. А потом окончится рабочий день, и она будет спешить домой, чтобы приготовить Стрельникову ужин. А потом наступит похожее на сегодня, как близнец, завтра. И главное заключалось в том, что она очень любила приход этого предсказуемого завтра.
— Елена, откуда взялась в центре эта Андреева? — Крапивин нервно забарабанил пальцами по столу.
Ответ Куриленко его не интересовал. Ему действительно было все равно, откуда взялась Андреева. Да хоть с Марса прилетела. Просто он не нашел более подходящего повода, чтобы зайти к Елене, и завел разговор ради самого разговора, спросив о Саше.
— Протеже Савицкого, — нехотя ответила Елена.
— А подруга твоя что говорит? — не унимался Крапивин.
— То и говорит, что у Ивана столько друзей и знакомых, что в центре могут работать не только их дочери, но и сыновья. Как она тебе?
— Что ты имеешь в виду?
— Господи, Сергей! Как врач, как человек?
— Я чего и зашел к тебе. Ты бы сама присмотрелась к ней. Мне кажется, она появилась здесь неспроста.
Елена прикрыла ладонью глаза. Начинается. Пить надо меньше, тогда и казаться будет меньше.
— Врач она, конечно, грамотный. Добросовестная. Все время возится с этим Колей. И знаешь, результат есть.
Результат действительно был. Крапивин и сам не ожидал, что такое может быть. Саша звонила каждый день в Москву какому-то профессору Качесову и подробно рассказывала ему о Васильцове и также подробно что-то писала под его диктовку, после чего напрягала отвыкших от работы инструкторов и массажистов.
— Все хорошо, только она постоянно интересуется пациентами со второго этажа. Спрашивала, зачем там кодовый замок на дверях.
— А ты? — Елена напряженно посмотрела на Крапивина.
— Сказал, что там буйная Дроздовская. Чтобы все под контролем было.
Саша ему не поверила. Он это понял по тому, как она быстро опустила голову и начала писать дневник, скорее всего, того же Васильцова.
— Помощь мне свою предлагала, говорит, могу провести вместо вас обход.
— Надеюсь, от помощи ты отказался?
— С чего это? Говорю, вот вернусь от главврача и пойдешь.
— Ты с ума сошел? — не на шутку перепугалась Елена.
Вот такой немного беспомощной и перепуганной она ему нравилась больше всего.
— Я пошутил, — признался Крапивин.
Елена неодобрительно посмотрела на сидящего напротив нее мужчину и покачала головой.
— Предупрежу Ларису, чтобы Андреева без присмотра не оставалась на этаже. Хотя чего ей туда ходить? Если у тебя все, тогда давай займемся работой.
Тема разговора была исчерпана. Сославшись на работу, Елена попросту выставляла Крапивина за дверь. Он все понял и нехотя вышел из кабинета.
Вернувшись в ординаторскую, он снова засел за компьютер. Пальцы забегали по клавиатуре.
Галатия, Этруски и Думноны за два дня игры превратились в протектораты Римской империи. И если бы утром его не позвали к Веронике Ивановне — что-то ее все чаще беспокоила слабость, — он бы не допустил, чтобы Кельтская конфедерация так близко подошла к границам его виртуальных владений.
Сергей Николаевич направил курсор вверх экрана. Дом Октавианов уступил первенство дому Юлиев. Отставной полковник довольно засопел. Арверны, движущиеся на экране, были беспомощны перед интеллектом отставного полковника.
Спустя двадцать минут в Рим въехал легат с преторианской гвардией. Сергей Николаевич досмотрел победный ролик, анализируя допущенные ошибки.
Как хорошо, что в игре можно перезапустить программу, оживить героев и недругов и начать все сначала. И как жаль, что в реальной жизни нельзя ничего переиграть. Сергей Николаевич неохотно вышел из игры и внимательно посмотрел на новую докторшу. Занесло же ее сюда.
— Саша, как насчет чая? Или, может, по чуть-чуть? — Сергей Николаевич красноречиво кивнул на свою тумбу.
Чтобы его не смущать, Саша нарочно подошла к окну и стала смотреть на прогуливающихся пациентов. Скрипнула дверца, в ординаторской запахло дорогим коньяком. Теперь можно возвращаться к столу и включать чайник.
Маленькая женщина со второго этажа не спеша прогуливалась перед окнами ординаторской. И вдруг, как на замедленной съемке, она начала оседать на землю. Еще немного — и она упала бы на мокрую землю, но опытная нянечка вовремя подоспела.
— Сергей Николаевич, вашей пациентке плохо!
— Где плохо?
— На улице, — Саша махнула рукой, показывая на сад, и побежала к выходу.
Он недоуменно посмотрел на Сашу и, когда сообразил, что это не касается его игры, где он уже выиграл, и плохо никому не могло от этого быть, кроме поверженного виртуального противника, бросился вон из ординаторской.
— Я сам, — Крапивин придержал Сашу у двери.
Он выбежал в сад, когда обмякшую, похожую на тряпичную куклу, Веронику Ивановну усаживали в коляску.
— Сергей, что-то мне совсем нехорошо, — одними губами прошептала Вероника Ивановна. — Умираю. Спасибо тебе за все. Хороший ты человек…
Он ничего не мог ей ответить, на ходу пытаясь нащупать нитевидный пульс. Он давал какие-то распоряжения медсестре, а в кресле, как ему показалось, вместо старенькой пациентки, умирала его жена.
Подвыпивший Сергей Николаевич без стука зашел в кабинет главврача.
— Елена Евгеньевна, ты с ума сошла! Я же просил Веронике не давать лекарство! Ты же обещала! Что ты творишь?!
— Сергей, прекрати истерику! — Елена со всей силы ударила ладонью по столу. От гулкого шлепка Крапивин замолчал. — Что случилось? — миролюбиво спросила Елена.
— Веронике стало плохо! Ей нужна реанимация! Срочно!
Какая реанимация?! Где эта реанимация в центре! Что он несет?! Елена судорожно соображала, что делать, и не столько с больной, сколько с Сергеем.
— Я тебя предупреждаю: если она умрет, я… Я молчать не буду! Слышишь? Я это так не оставлю! Я сейчас!
Раскрасневшийся от эмоций и выпитого коньяка, Крапивин выбежал из кабинета. Дверь с грохотом закрылась. Елена Евгеньевна растерянно опустилась в свое начальственное кресло.
«Главное — успокоиться. Сергей сейчас примет на грудь и тоже успокоится». Только вот уговорить себя, что все будет хорошо, Елена не успела. Дверь опять открылась без стука, и Крапивин бросил ей на стол бумаги.
— Что это? — Елена излишне брезгливо повела рукой. Бриллиантовая россыпь на этот раз утратила чарующую силу.
— Это, Елена, приговор. Тебе и Задонскому. Я с этими бумагами пойду в полицию! Ты слышишь?! Всему придет конец!
— Слышу. Только одного не пойму, при чем здесь полиция?
— Всему придет конец, — устало повторил Крапивин. — Конец вашему бизнесу! Или ты думаешь, я не знаю, чем вы здесь занимаетесь?
Крапивин говорил уже спокойным, тихим голосом, без прежних истерических ноток. Если бы не красные пятна на его бледном лице, можно было подумать, что в кабинете идет обычный рабочий разговор.
— Значит, ты пойдешь в полицию. Я тебя правильно поняла? — Елена подперла руками подбородок. — Только сядем мы, дружочек, втроем. Ты, я и Задонский.
— Мне все равно. Но я не позволю, чтобы…
— А до этого позволял и совесть тебя не мучила. Скажи, а зарплату ты за что получал? За лечение больных? Нет. Деньги ты получал за молчание. Мой тебе совет — езжай домой и хорошенечко проспись. А завтра с утра приедешь в центр, и мы спокойно все обсудим. Договорились? — Елена Евгеньевна поднялась из-за стола.
— Нет, не договорились.
— Хорошо, иди в полицию прямо сейчас. Я не держу тебя. Только я отвечаю сама за себя, а у тебя, Сергей, есть сын и внук. Когда всплывет все это… — Елена пыталась найти литературное слово. — Они будут тобой гордиться.
Свое предположение Елена высказала с презрением.
В ординаторскую Сергей Николаевич вернулся полностью протрезвевшим. Не обращая внимания на Сашу, он достал армейскую фляжку и основательно приложился к ней. В кабинете опять запахло коньяком.
— Я чем-то могу помочь? — Саша сочувственно посмотрела на коллегу.
— Нет. Знаешь, что я тебе скажу? — Крапивин резко перешел на «ты». — Уезжай ты отсюда от греха подальше. И чем скорее, тем лучше, а то не успеешь оглянуться, как эта трясина засосет тебя по макушку.
Он сгреб со стола разбросанные бумаги и в сердцах затолкнул их в сумку, затем отключил компьютер, нисколько не заботясь о сохранении игры, и опять достал флягу. Саша хотела спросить, от какого греха надо держаться подальше, но в дверь постучали, и в ординаторскую заглянула Лариса. Елена Евгеньевна требовала Крапивина немедленно к себе. Он только кивнул головой и криво улыбнулся.
— Иду. Загляну в восьмую палату.
Пошел он еще раз к Веронике Ивановне или сразу к Елене, Саша не знала. А потом ее вызвали в палату на втором этаже, из чего она сделала вывод, что Сергей вообще уехал из центра. И она обрадовалась такой удаче!
Ничего серьезного у пациентки из десятой палаты не было. Повысилось давление. Скорее всего, разволновалась, узнав, что у Вероники Ивановны случился приступ. Все немногочисленные пациенты были в курсе того, что Веронике на прогулке стало совсем плохо. Да и как не быть в курсе, если столько было шума в коридоре. Агнесса Харитоновна выглянула из палаты, когда запыхавшаяся Лариса вместе с санитаркой, дородной Ниной Петровной, везли в коляске еле живую Веронику Ивановну.
— Принесите валерианы капель двадцать, — распорядилась Саша, сосчитав пульс пациентки.
Медсестра нехотя покинула палату. Каблуки торопливо застучали в коридоре и спустя несколько минут она вернулась, неся в лоточке флакон и мензурку.
— Вы можете заниматься своими делами. Я останусь, еще раз измерю давление.
— Я тоже могу перемерить давление, — недовольно ответила постовая медсестра.
Лариса стояла посреди палаты, не зная, что делать. Ее присутствие в палате явно было лишним, но оставлять Андрееву одну с пациенткой было строго запрещено. Но предлога, чтобы остаться в палате, Лариса не нашла и нехотя направилась к двери.
Агнесса Харитоновна, маленькая, сухонькая и при этом энергичная женщина, Саше понравилась с первого взгляда. Уходить из палаты и возвращаться в ординаторскую с намагниченной часовой стрелкой не хотелось, и она присела возле нее, чтобы еще раз перемерить давление.
— Деточка, со мной все хорошо.
Сухонькая морщинистая рука Агнессы Харитоновны прикоснулась к Сашиной руке, и она отложила в сторону тонометр.
— Вы новый доктор? Я вас раньше не видела. Да, собственно, мы никого и не видим здесь, кроме Сергея Николаевича.
— Вы давно поступили в центр? Скоро выписываетесь домой?
— Отсюда никто не выписывается, — еле слышно прошептала Агнесса Харитоновна. — Дорога из центра у нас одна — на тот свет.
В палату зашла Лариса со стопкой выглаженного белья и стала медленно раскладывать вещи по полкам. Агнесса Харитоновна, чтобы не молчать, перевела опасный разговор на воспоминания.
— Вы не пробовали писать мемуары?
— Что вы, Сашенька, — засмеялась Агнесса Харитоновна, — самые большие вруны — это очевидцы давно минувших дней. События и факты путаются в их старческих головах. То, что было тогда важным, со временем переосмысливается и теряет значимость. Мысли часто цепляются за какой-то пустяк. Так что, Сашенька, никогда полностью не доверяйте мемуарам. Хотя память — удивительная вещь. Когда не спится, такие подробности всплывают из прожитой жизни. Думаю, как я могла столько деталей запомнить? Притом ненужных.
Лариса внимательно прислушивалась к разговору и, не найдя ничего подозрительного, вышла из палаты. Ее шаги замерли возле манипуляционного кабинета. Саша прислушалась. За дверью кто-то притаился. Смерть медленно шла по коридору. Саше стало трудно дышать.
— Вам тоже кажется, что за дверью кто-то стоит?
Саша кивнула в ответ.
— Это может быть Дроздовская. С ней не все в порядке. Я сама видела, как она стоит и подслушивает. Только что нас подслушивать? Вероника умерла? — буднично спросила Агнесса Харитоновна.
— Почему умерла? Ей на улице стало плохо. Может, резко встала с коляски, давление понизилось, голова и закружилась. Сергей Николаевич сейчас возле нее. Все будет хорошо. — Саша пыталась успокоить Агнессу Харитоновну.
— Сергей уехал. Я видела в окно, как он садился в машину. Значит, Вероника еще жива?
— Почему вы так спрашиваете?
Саша ответила вопросом на вопрос и сняла с руки Агнессы Харитоновны манжетку. Давление пришло в норму.
— Деточка, послушайте меня, мы здесь все умираем. Один за другим. Вероника не первая. Скоро мой черед. Не думайте, что перед вами чокнутая старуха. Здесь…
Сбивчивый рассказ Агнессы Харитоновны не укладывался в Сашиной голове. Она собиралась задать вопрос, но дверь бесшумно открылась, и в палату в который раз зашла Лариса.
— Елена Евгеньевна просила зайти к ней.
«Как я раньше не додумалась так быстро выпроводить Андрееву из палаты. Столько времени потратила, слушая старческие бредни. И Андреева тоже хороша — пишите мемуары», — раздраженно подумала Лариса.
Саше ничего не оставалось, как попрощаться с пациенткой и идти к Елене.
Из-за неплотно прикрытой двери из кабинета доносился встревоженный голос. Елена Евгеньевна с кем-то на повышенных тонах говорила по телефону. Саша решительно постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Елена недовольно кивнула на стул.
— Не вешайте трубку, у меня посетитель, — Елена зажала телефон в руке. — Что с Агнессой Харитоновной?
— Давление повысилось.
— Я сказала Ларисе, чтобы чаще наведывалась к Старостиной. Если той станет хуже — дежурная сама вас позовет, — Елена Евгеньевна показала глазами на трубку, дав понять, что Саша может покинуть ее кабинет.
— Приезжайте немедленно, у нас ЧП.
Последнюю фразу Саша услышала, закрывая дверь. Интересно, что же случилось в центре? Не могла же так Куриленко переполошиться из-за Вероники Ивановны? Ухудшение состояния пациентки — это, конечно, нехорошо, но на ЧП никак не тянет. Саша собиралась послушать разговор дальше, но в конце коридора показалась Людмила. Оказаться в роли подслушивающей ей не хотелось. Пришлось идти в ординаторскую.
Саша попыталась полученную информацию выстроить в логическом временном порядке. «Если правда то, что сказала Агнесса Харитоновна, то все женщины, поступившие вместе с ней в центр якобы на реабилитацию, умерли на протяжении последних трех месяцев. Могли умереть все они в центре? Могли. А могли с таким же успехом спокойно вернуться домой, надеясь еще не раз посетить этот оздоровительный центр. А если Агнессе Харитоновне только кажется, что все ее приятельницы умерли здесь не своей смертью? Вот Дроздовской кажется, что смерть бродит по коридорам. Допустим, это так. Я сама не хуже Дроздовской чувствую ее присутствие. Тогда, возможно, права и Старостина. Надо самой посмотреть истории болезни и потом только делать выводы. Если в историях нет посмертного эпикриза — значит, пациент живой, а если есть, то тогда сразу станет понятно, от чего тот умер».
Выбрав удачный момент — тихий час, Саша пошла на пост медсестры. Лариса, больше похожая на надзирателя, чем на сестру милосердия, посмотрела на Сашу холодным, высокомерным взглядом глубоко посаженных глазок.
— Лариса Дмитриевна, я не хотела вас отвлекать, но у меня просьба к вам, — Саша облокотилась на стойку, понизив голос почти до шепота. Выбранная тактика действовала безотказно. Лариса, осознав свою значимость, забыв на минуту все предосторожности, готова была помочь растяпе-врачу. Да и просьба-то пустяковая.
«Потеряла номер телефона и думает, что сунула случайно в историю болезни. Быть того не может. Елена Евгеньевна каждую историю собственноручно проверяет. Но не говорить же ей об этом. Пусть поищет, все равно делать нечего», — Лариса посмотрела на замершую стрелку часов.
— Спускайтесь в подвал, я свет включу и догоню вас, — Лариса выдавила вялую улыбку, открыла навесной шкафчик и сняла ключ от архива.
Просторная комната, отведенная под архив, была оборудована, как и все в центре, добротно. Пластиковые стеллажи стояли вдоль стены. На каждом выдвижном ящике был наклеен ярлык с указанием года и месяца, на протяжении которого собиралась документация центра.
И только еле заметный слой пыли равномерно покрывал стол. Выходит, за последнее время никто историями болезни не интересовался.
Саша внимательно осмотрелась вокруг. Папки аккуратно стояли соответственно годам. По их толщине можно сразу определить, как обстояли дела в центре. Вначале пациентов было мало, следовательно, мало историй болезни, оттого и папки тоненькие. Центр только открылся. Потом папки стали толще. Дальше стояло по несколько папок, помеченных одним месяцем — количество пациентов увеличилось.
Папки за прошлый год выглядели сиротливо. Вспомнив слова Агнессы Харитоновны, что все ее новые приятельницы умерли в этом году, Саша подошла к крайнему стеллажу и выдвинула пластиковый ящик. Чувствуя, как упирается взгляд медсестры в ее затылок, она заслонила его спиной и начала перекладывать истории болезни, внимательно вчитываясь в фамилии. Три истории болезни — три человека. И все выписаны через месяц. Никто не умер. Только эти пациенты были из палат первого этажа. Выходит, должна быть еще папка с историями пациентов со второго этажа. Только как ее найти? Саша, не поворачивая головы, скосив глаза, осмотрела стеллажи. Ничего, что ее интересовало, на глаза не попадало.
— Нашли, что искали?
В голосе медсестры послышалось нетерпение. Да еще встала так, что не видно, какие папки смотрит. Лариса решительно направилась к Саше.
— Нет, не нашла. Спасибо вам, Лариса! Теперь хотя бы знаю, что в документах нет моей записки. Пересмотрю еще раз все бумаги у себя на столе.
С этими словами, не дожидаясь, пока Лариса закроет архив, Саша вернулась в ординаторскую.
