Москва
Ехать на выходные к родителям Роман Лагунов не собирался. В десять утра, выспавшись и позавтракав, он с удовольствием уселся за рабочий стол. Работы было немного, но так повелось, что к любому, даже самому пустячному, делу Роман Лагунов, член Московской окружной коллегии адвокатов, относился со всей серьезностью и ответственностью. Он ни разу не выступил в суде экспромтом. К выступлению он заблаговременно и тщательно готовился, логически выстраивая все факты. Защитную речь он начинал с бесспорных подтвержденных данных, затем шло фактическое описание дела и напоследок — краткая, выразительная заключительная часть.
Лагунов открыл папку с ксерокопиями документов. На строительную компанию его старого друга заказчик подал в суд. Предстоящее дело было интересно Лагунову и тем, что до этого он выступал «по ту сторону баррикад», защищая в суде интересы заказчика. Арбитражные суды он блестяще выигрывал в пользу своего истца еще и потому, что строительные компании всё, как одна, делопроизводство вели из рук вон плохо. Зная все эти «подводные камни», он теперь подготовил мощную доказательную базу качественного проведения работ строительной компанией «Стрела». И все эти документы уже лежали в его папке. И если бы мысли предательски не крутились вокруг отказа от приглашения Татьяны приехать в гости, он бы давно определился с правовой позицией на суде. «Надо было согласиться и пойти в гости. Или придумать весомый отказ. А так получилось, что бумаги важнее всего: и пирогов, и бабушкиной благодарности».
Татьяна его волновала, как ни одна женщина раньше. Было в ней что-то исконно женственное. Она не отличалась вызывающей головокружительной красотой, но в ее облике было столько нежности, доброты и надежности, что рядом с такой женщиной мужчина стремился быть лучше. Он боялся видеть себя рядом с ней. «Ничего из этого не получится», — сказал себе Лагунов и наконец-то принялся за работу.
О том, что между ними ничего не будет, Лагунов знал с того момента, как Андреева сказала, что Татьяна — дочь той погибшей женщины. Он помнил скрип тормозов, тупой удар о бампер, скользкий асфальт и пульсирующую боль в своей голове…
Мать позвонила неожиданно. Он даже сам удивился звонку. Обычно звонил отец, а мать только передавала привет, а теперь в трубке звучал ее взволнованный голос. В кои-то веки мать попросила его приехать к ним на обед. Он уже и не помнил, чтобы мать его о чем-нибудь просила. А может, и вовсе никогда не просила.
Девиз «понять, простить и принять», заложенный однажды профессором Степанковым, начинал срабатывать, и он сразу согласился.
Понять недовольство матери по отношению к себе он никогда не мог. Мать раздражалась постоянно по любому поводу. Его успехи и удачи раздражали ее в той же степени, что и неуспехи и неудачи. Он всегда старался, чтобы в его жизни было только первое. Теперь это выглядело просто смешно.
Заставить мать любить себя было невозможно. Он принял это как должное и простил ее.
Но главное было в том, что он научился самому сложному — принимать себя таким, какой он есть на самом деле, не стараясь подогнать себя под придуманные стандарты.
Случись этот звонок раньше, он бы сослался на срочные дела, и отказался бы от приглашения, и не поехал бы к родителям на обед, зная, что мать найдет любой предлог и начнет на него сердиться. Так было всегда. И он начинал оправдываться и стараться быть лучше, чем был на самом деле. И боялся, что не соответствует образу хорошего сына. Но теперь, когда прокрустово ложе рассыпалось, он наконец-то почувствовал свободу и приехал к родителям.
— Я приехал! Где обещанный сюрприз? — Роман прокричал на весь дом, чтобы родители услышали. Голос завибрировал, долетел до второго этажа, ударился в потолок и растаял.
Он так и стоял посреди холла, прислушиваясь к тишине. Если бы не машины во дворе, можно было подумать, что родители остались в городе, а звонок матери — необдуманный розыгрыш.
Роман вышел на террасу, вдохнул сырой мартовский воздух, а с ним и запах шашлыка. И в этот момент его глаза прикрыли женские руки. Руки были холодные, как несколько дней назад, когда он пожал их на прощание. На мгновение земля качнулась под ногами, в горле пересохло, мысли понеслись одна впереди другой. Он стоял, боясь открыть глаза, до конца не веря в свалившееся на него чудо. Женские руки медленно соскользнули на шею, серое небо ударило в глаза, и он торопливо обернулся.
— Ты?
Ноги обрели почву, мысли остановили бег, и Лагунов судорожно глотнул воздух.
— Я. Здравствуй.
Лера стояла на шаг от него и улыбалась своей волнующей улыбкой. «Сейчас она поправит волосы», — зачем-то подумал Лагунов.
— Я же говорила, что тебя ждет сюрприз! — В голосе и тоне матери звучала хорошо отрепетированная радость. — Проходите в гостиную, шашлык почти готов.
— Ты как здесь?
— Как и ты — заехала в гости.
Лера говорила чистую правду и только правду. Звонок Ольги Эдуардовны для нее был неожиданностью. Она так и не поняла, кто ее больше ждет — Роман или Ольга Эдуардовна.
— Ты не изменился, — Лера поправила волосы и улыбнулась, обнажив белые ровные зубы.
— Ты тоже. Нет, ты стала лучше.
В Лагунове заговорил живущий в душе адвокат, и он быстро исправил допущенную оплошность. Заключительная речь должна засвидетельствовать почтение к суду.
— Ты сердишься на меня?
— Нет. Честно, не сержусь, — Лагунов приложил руку к груди. — Я долго болел, — без стеснения признался Лагунов, — и много думал. Не бери в голову. Не сержусь.
— Чем занимаешься? Все так же успешно оправдываешь виновных? В Интернете о тебе пишут. Над чем сейчас работаешь? — Лера взяла его под руку. — Читала, что ты начал заниматься благотворительностью, даешь бесплатные консультации кому ни попадя. Это правда?
— Правда, — ответил Лагунов. — Консультирую тех, кто не может заплатить. Если ты заметила, мои услуги стоят очень дорого.
Он говорил легко и с улыбкой, так, как разговаривают взрослые с детьми, отвечая на их наивные вопросы.
Лере меньше всего хотелось говорить о его делах. Дела Лагунова ее никогда не интересовали, и сейчас о работе она заговорила, чтобы показать, что ей важно все, что с ним происходит. Ей было без разницы, какими делами он занимается. Главное, чтобы его старания хорошо оплачивались. Судя по тому, как выглядел Роман, дела у него шли ничуть не хуже, чем раньше. Лагунов выглядел все так же дорого и презентабельно, как и положено преуспевающему адвокату. Только что-то изменилось в нем. Лера так и не поняла — то ли дело в одежде, то ли во взгляде, то ли в голосе меньше цинизма. Но что-то, несомненно, изменилось.
— Твоя благотворительность не повлияет на репутацию? Может сложиться неправильное мнение о тебе, как об адвокате. Ты так не думаешь?
— Нет, не думаю, — улыбнулся Лагунов. — Лера, на всех угодить нельзя и под все мнения не подстроишься. А репутация — понятие многогранное.
— И где ты постиг эту философию, если не секрет?
— Да какой там секрет — в больнице и постиг. Ты лучше расскажи, как сама?
— Соскучилась по тебе. Сильно, — Лера сказала и сама поверила сказанному. — Ты думал обо мне?
— Думал.
Роман Лагунов должен был честно признаться, что давно не думал о ней, что в его новой жизни ее место заняла другая женщина: не такая красивая, не такая доступная, и перспективы у него с ней, к сожалению, никакой. Но живший в нем адвокат ответил неопределенно, как и полагается отвечать в ситуации, когда доводы сомнительны своей правдивостью.
— Ты говоришь как-то неуверенно.
— Мужчина думает о женщине каждые полчаса, — добавил Лагунов.
— Я серьезно.
— Я тоже. Ученые эксперимент провели и подсчитали.
— Ты изменился, — заметила Лера.
Этот короткий вывод ее озадачил настолько, что она даже за обеденным столом не села рядом с Романом, как того хотела Ольга Эдуардовна, а заняла место напротив. И теперь внимательно всматривалась в его лицо, пытаясь понять, что же изменилось. «Постарел, — сделала под конец трапезы заключение Лера». Мысль о возрасте ее немного расстроила. Хотя какое ей дело до этого. Она выглядит ослепительно. Она по-прежнему волнует всех мужчин, за исключением разве что младенцев, и будит в них неиссякаемое желание, если верить Лагунову, каждые полчаса. Лагунов не исключение. Правильно она сделала, что не села рядом. Пусть смотрит и волнуется.
Обед затянулся и грозил плавно перейти в ужин. За столом говорили в основном Ольга Эдуардовна и Лера, вспоминали пролетевшее лето, потом заговорили о Париже, куда Ольга Эдуардовна намеревалась лететь на следующей неделе. Андрей Степанович, чтобы не молчать, справился о здоровье Лериных родителей и попросил передать им привет. А потом ему позвонили из мэрии, и он, сославшись на неотложные дела, покинул застолье. Ольга Эдуардовна слегка посетовала на мужа и переключилась на сына. Стали обсуждать его работу и посмеялись над его блажью, над пресловутыми бесплатными консультациями.
Роман за столом скучал. Если бы не адвокатская привычка, он бы не сдержался и встрял бы в женский разговор, и начал бы оспаривать свою блажь, доказывая, что это нормальная, признанная всем цивилизованным миром, практика. А еще он подумал, что все это представление с обедом мать организовала с одной целью, чтобы он наладил отношения с Лерой. Лагунов улыбнулся своей догадке и стал смотреть на Леру.
Любил ли он эту женщину? Если секс — это и есть любовь, то любил. Если что-то больше, то — нет. Он собирался жениться на ней или она собиралась женить его на себе. Накануне аварии Лера пригласила его на какое-то торжество, чтобы познакомить с родителями. Но случилась авария, и он никуда не поехал. И не женился.
За столом опять заговорили о Париже, и он прикрыл глаза. И только когда тема коснулась погоды, Лера засобиралась домой.
— Ты меня подвезешь? Я приехала на такси.
Лера задала вопрос просто так, зная наперед положительный ответ.
— Извини. Я останусь у родителей.
Лагунов подавил в себе голос адвоката и не пошел на многообещающий компромисс.
— Значит, старой привычке не изменяешь и, выпив, за руль не садишься?
Он все время ждал, когда Лера заденет его за самое больное и напомнит об аварии. От воспоминаний Лагунов поморщился.
— Я вызову тебе такси.
— Не надо. Я сама.
Последнее слово она оставила за собой. И не страшно, что не подвез. Всему свое время. Сам приедет. Не завтра, так послезавтра.
— Лера, вы уезжаете? Так рано! У меня пирог скоро подоспеет.
— Ольга Эдуардовна, пирог у вас, я больше чем уверена, вкусный, но после пирога я завтра полдня проведу в спортзале.
Лера посмотрела на Лагунова и заправила прядь за ухо. Он помнил этот волнующий жест, который открывал длинную красивую шею. Он когда-то любил целовать ее бархатистую кожу.
Машина с желтой «шашечкой» остановилась у кованых ворот. И они втроем направились к такси. Ольга Эдуардовна на прощание поцеловала гостью и легонько подтолкнула ее к Роману. Он, в точности следуя примеру матери, слегка коснулся губами Лериной щеки и прислушался к себе. Никакого трепета не было. Выходит, ученые на его счет ошиблись.
Он помог Лере сесть в такси и смотрел вслед, пока машина не скрылась за поворотом.
— Ты очень холодно простился с Лерой. — Ольга Эдуардовна констатировала свершившийся факт.
— Уж как есть.
— Мне твоя девушка нравится.
«Что поделать — она многим нравится», — подал голос адвокат, живший в душе Лагунова.
— Лера не моя девушка. Ма, оставь ты этот хрестоматийный фантом под названием «счастливый брак». Ничего у нас не будет. Для брака нужна любовь.
Он приобнял мать и поцеловал ее в висок. Ольга Эдуардовна неодобрительно посмотрела на сына и плотнее запахнула пальто. Март в этом году теплом не баловал. Да и устала она изрядно от организации этого званого обеда. Только лучше один раз физически устать, чем каждый раз морально. Все получилось как нельзя лучше. Господи, как хорошо, что она встретила Леру в Пассаже. У них все еще наладится. Она заметила, как Лера смотрела на ее сына. «Слишком откровенно и вызывающе. Стерва. Но лучше такая, чем какая-нибудь тихоня. Когда это кончится? Или дети даются только в наказание?»
— Роман, ты очень изменился. Наверное, есть кому на тебя влиять…
Веселое настроение сына начинало ее раздражать.
— Мать, не сердись.
— На кого? — оторопела Ольга Эдуардовна.
— На меня. На себя. Вообще не сердись. Тебе это не идет.
— Ну, знаешь, — Ольга Эдуардовна не нашлась, что ответить сыну.
Звонок Савицкого раздался в тот момент, когда Саша оплачивала обратный билет до Москвы. От неожиданности она вздрогнула и начала рыться в сумке, боясь пропустить входящий звонок. В окошке кассы застряли билет и сдача. Женщина, стоящая за ней в очереди, недовольно засопела.
— Добрый день, Саша, это…
Она уловила, как на другом конце невидимого провода повисла неловкая пауза. Мужчина искал слова, чтобы представиться.
— Я догадалась, кто вы.
Мужчина зачем-то извинился, и было понятно, что он попросту не знает, что говорить дальше.
— Я остановилась в гостинице «Богданов Яр», в районе железнодорожного вокзала, — пришла на помощь Саша.
— Найду. Я заеду через час-полтора. Я сейчас на другом конце города, — объяснил Иван Андреевич и, не прощаясь, отключил телефон.
После звонка Савицкого Саша вдруг разволновалась так, что пальцы стали непослушными. Она никак не могла отделить билет от купюр и сгребла все вместе, зацепив сжатым кулаком о край пластикового окошка. Кассир неодобрительно посмотрела на Сашу.
— Аккуратней надо, — не удержалась от замечания стоявшая позади женщина.
Саша направилась обратно к гостинице, на ходу отметив свою сообразительность — найти отель недалеко от вокзала. Но стоило только выйти на улицу, как холод моментально забрался под тонкую, не по погоде куртку. Надо было послушать Стрельникова и взять в дорогу теплые вещи, но для этого понадобилась бы другая сумка — большая и неудобная. Да разве она могла предположить, что ее тур выходного дня захватит еще понедельник. И все от того, что она многого не предвидела. Не получив ответа на телефонный звонок, пришлось самой ехать на квартиру отца. Она была готова услышать любой ответ, кроме того, что Савицкий давно там не живет. А где именно живет теперь, добродушная соседка не знала, хорошо, что хотя бы вспомнила, что он владеет какой-то компанией, которая занимается очищением то ли воды, то ли воздуха. После такого ответа впору было ехать обратно. Помощь пришла от Стрельникова, а вернее, от его системного администратора, который и нашел ей адрес главного офиса холдинга «Инвест-Север».
В воскресенье огромное здание на левом берегу Днепра стояло, словно вымершее. Единственное, чем смог ей помочь дежурный, — передать от нее записку секретарю Савицкого. Вот и все. Оставшееся время она потратила на автобусную экскурсию по городу.
И вот теперь, чтобы не окоченеть до встречи с Савицким, Саша зашла в первое попавшееся кафе.
В маленьком, уютном и, самое главное, теплом помещении были свободные столики. Единственное, что портило первое впечатление, — отсутствие вешалок для одежды. А коль так — Саша села, не снимая куртки, и заказала официанту, похожему на студента-первокурсника, крепкий кофе, без сахара и сливок.
Она с интересом всматривалась в мелькавших мимо окон прохожих. Интересно узнать бы, куда они спешат. Из этого занятия ничего не получилось. Картинка в мозгу менялась слишком быстро. Спешат себе люди по своим делам. И нет им дела до праздно скучающих приезжих, коротающих время в кафе.
Другое дело, женщина, сидящая за соседним столиком. Никакие прохожие ту явно не волновали. Она даже села спиной к окну, отгородившись от мира, чтобы никого не видеть. А может, села так специально, чтобы следить за входной дверью. Женщина излишне нервно пару раз посмотрела на часы. Кого-то ждет и при этом волнуется.
Даже интересно, кого с таким волнением ожидает незнакомка за соседним столиком.
Тревога, исходившая от кого-то из посетителей, медленно заполняла все пространство кафе. Саша растерянно осмотрела зал. В дальнем углу мило щебетали две подружки. Вокруг них просматривалась легкая оранжевая дымка. Говорили женщины, скорее всего, о семье и близких людях. Возможно, это были сестры, встретившиеся в обеденный перерыв, и теперь обсуждали своих домочадцев. Саша прикрыла глаза. Оранжевая дымка исчезла. От столика повеяло спокойствием и весельем.
Почти в центре зала сидел молодой парень. Саша видела, как он заказал только кофе, достал ноутбук и сразу забыл о заказе. Чашка остыла. Электромагнитные волны искажали ауру вокруг него. Только отблески напоминали оттенок красного цвета. Лидер. Стремится к финансовому успеху. Победитель.
Женщина возле барной стойки, как шалью, была окутана серовато-коричневой аурой. Уныние. И никакое лекарство не поможет. Саша тяжело вздохнула.
Взгляд опять наткнулся на женщину за соседним столиком, сидящую вполоборота. Женщина была красивой. Прямая осанка, как у балерины. Правильные черты лица. Красивые волосы, небрежно собранные в конский хвост. Желтый цвет окутывал женщину до плеч. И если бы не наползающий красный оттенок, о ней можно было бы сказать, что по жизни она должна обладать живым умом, быть дружелюбной и открытой. Только что-то сломало ее, изменило краски жизни, внесло неприсущие ей робость и ненависть, развило комплекс неполноценности. А может, не что-то, а кто-то. Может, даже этот подошедший к ней мужчина, от прикосновения руки которого женщина нервно повела плечами.
Светло-синяя аура мужчины полностью поглощалась серо-черным покрывалом. Странно, что ее связывает с этим типом? Хотя мужчина с выбритой до синевы головой казался по-своему привлекательным, было в нем что-то отталкивающее. Жесткий, колючий взгляд, широкие плечи, четко обрисованные мышцы. Но сейчас он играл другую роль и поэтому старался придать лицу приветливое выражение. Роль мужчине удавалась без труда. Женщина в ответ расслабилась и готовилась к разговору, молча наблюдая, как он делал заказ. Любовники. Откуда взялась эта мысль, Саша и сама не знала. Она в него безумно влюблена. Он ее не любит. Он вообще никого не любит.
Тревога уже не растекалась по залу, а пульсировала теперь рядом, за соседним столиком. Дышать стало тяжело. Саша отвернулась и стала наблюдать за мелкими снежинками, кружившимися за окном. Она старалась не смотреть на странную пару за соседним столиком, но мысли приковывались к столику, где стояла сама смерть. Невидимый обруч сжал голову. Дышать стало тяжело, и она быстро покинула кафе.
До назначенной встречи оставалось достаточно времени. Можно было зайти в другое кафе и скоротать время, но она направилась в сторону гостиницы, и вовсе не из вежливости. Ей захотелось самой определить мужчину, который и есть ее биологический отец. Эта мысль так внезапно пришла в голову, что она прибавила шаг.
Иван Андреевич узнал дочь сразу, как только вошел в маленький гостиничный холл. И вовсе не потому, что, кроме нее, если не считать улыбчивой девушки-портье, в холле никого не было. В одно мгновение он увидел перед собой бывшую жену. Черты лица, пусть не такие выразительные, как у Светланы, зато мягче и в открытом взгляде больше тепла. Легким, едва уловимым жестом Саша заправила непослушную прядь за ухо. Иван Андреевич сразу узнал свой жест. «Хоть что-то от меня», — подумал он с грустью.
Саша, почувствовав, что кто-то ее рассматривает, повернула голову. Иван Андреевич ни капли не был похож на придуманный образ отца. Савицкий оказался довольно крепким мужчиной среднего роста, с красивым строгим лицом, отдаленно напоминающим Стрельникова или даже дедушку. Аккуратно подстриженная борода придавала образу лаконичную законченность. Было в нем что-то истинно мужское и благородное, как это ни банально звучит. И только умные глаза, даже сквозь стекла очков, смотрели устало и несколько отстраненно.
Как должна происходить встреча с отцом, спустя четверть века, Саша не знала. Поэтому, улыбнувшись, она поднялась навстречу Савицкому и протянула руку. Вот и встретились…
Савицкий пожал руку дочери и нерешительно прижал ее к себе.
— Здесь недалеко есть тихое место, поедем, посидим.
— У меня сегодня в полдевятого поезд.
— Как, ты сегодня уезжаешь? Мы только встретились. Столько дел еще.
Савицкий кивнул в направлении выхода и, пропуская вперед Сашу, направился вслед за ней. Водитель, завидев его, вышел из машины и протянул ему зонт. Мокрый снег превратился в холодный моросящий дождь. Идти под одним зонтом было неудобно. Саше пришлось взять Савицкого под руку.
— Ты когда приехала? — поинтересовался Савицкий. — Почему сразу мне не позвонила, ведь…
Савицкий оборвал свою мысль, оценив нелепость вопроса. Телефон он потерял, а еще раз написать письмо дочери ему даже в голову не пришло. Не приехала, — решил он тогда, так не приехала.
Людмила Савицкая никак не могла начать разговор с Антоном до тех пор, пока молодая женщина, сидящая за соседним столиком, не покинула кафе.
— Мила, что случилось на этот раз?
— Погоди. Мне кажется, что за мной следят.
— Кто? — Задонский подавил нарастающее раздражение.
— Посмотри на соседний столик. Видишь, девушка сидит за мной?
— Видел, сидела, но ушла. И что? Она ехала за тобой от дома, а потом зашла в кафе?
— Нет. Кажется, она уже была здесь, — неуверенно заявила Людмила. — Извини, сказала глупость. У меня голова от всего идет кругом. Антон, — Людмила с надеждой посмотрела на собеседника, — когда все кончится? Я так устала.
— Потерпи, осталось совсем немного, — Антон сжал руки Людмилы и пристально посмотрел ей в глаза. — Мы ведь тогда все вместе решили, так ведь?
— Так, — Людмила освободила руки и прикрыла ладонями глаза. — Только я думала, что все случится быстрее. Ты не представляешь, как мне тяжело видеть его каждый день, прислушиваться, дышит он или нет, готовить чай, капать эти капли. Может, они не действуют?
— Действуют. Просто твой муж оказался здоров как бык. А если увеличить дозу, то сердце, конечно, быстрее откажет, но при вскрытии в организме обнаружат яд. Ты этого хочешь?
Людмила обреченно мотнула головой.
— И я не хочу. А капли, ты сама видишь, действуют. От этого твой Иван стал такой рассеянный и забывчивый. Потерпи. Осталось недолго. Хочешь, поедем ко мне?
— Нет. Давай, как обычно, заедем в гостиницу.
Антон посмотрел на часы. Он всеми фибрами своей души не терпел свиданий ни в гостиницах, ни в кемпингах, ни в заезжих дворах, но отговаривать Людмилу на этот раз не стал. Если бы она только знала, как он устал от нее, от ее капризов, ревности, подозрительности и пресности в постели. Он каждый раз кривил душой, повторяя, что в постели она богиня. Если это бревно — богиня, то что творят в постели не богини? «На все уйдет как минимум часа два. Бездарных два часа. Нет, нет — так нельзя! Нельзя себя накручивать. Так можно нечаянно и сорваться. Надо сосчитать до десяти и успокоиться».
— Гостиница так гостиница, — согласился Задонский и нежно взял ее за руку. Кажется, с момента их знакомства он ни разу не прикасался к ней с такой нежностью.
На юбилей Караваева Задонского пригласила дочь юбиляра, бывшая однокурсница, а с недавних пор хозяйка сети спа-салонов, Лиза Караваева.
Ах, как он любил такие мероприятия! В многочисленной толпе гостей мало кто знал друг друга. Да и как знать, если вокруг тебя крутится человек сто. Осознание, пусть даже надуманное, что ты принадлежишь к толпе богатых и успешных людей, вдохновляюще действовало на Антона Задонского. Он с удовольствием наблюдал за сильными мира сего, зная, что он, рано или поздно, вольется в их ряды.
Чету Савицких он приметил сразу и замер от неожиданности. Удача, сама не подозревая об этом, шла к нему в руки.
Иван Андреевич Савицкий был в точности таким, как на многочисленных фотографиях в Интернете, и ничем особенным не выделялся среди гостей. Мужчины, как один, одетые в дорогущие темные костюмы, отличались, скорее всего, только марками машин и суммами дебетовых карт. Машины остались на улице, карты были спрятаны в карманах. Остались одни темные костюмы.
Задонский, слегка поддерживая Лизу под локоть, внимательно наблюдал за Савицким. Судя по количеству рукопожатий, тот был знаком с большинством гостей и использовал вечер в своих интересах. Живо беседовал, хлопал кого-то по плечу, одобряюще кивал головой. Вот уж кому не приходилось скучать!
За внешностью следит. Интересно, сам или жена? Занимается спортом. Скорее всего, бегает по утрам. Подтянутый, стройный, но без тех мышечных контуров, которые появляются от занятий в спортзале. Готов жить лет до ста. Все это Антон отметил машинально. Ему даже захотелось провести рукой по своей выбритой голове, так аккуратно были уложены волосы у Ивана Андреевича. Если бы не профессорская бородка, Савицкий выглядел бы моложе, но этот факт, видать, нисколько не волновал последнего.
А женщины… Вот кто поистине радовал глаз! Разнообразие нарядов и украшений. Все, как одна, не работающие, накопив сил и бриллиантов, приехали на торжество только с одной целью — продемонстрировать свои наряды «от кутюр», а заодно и количество денег, истраченных на модных стилистов, массажистов и косметологов.
Людмила на юбилее откровенно скучала. Такого количества знакомых в отличие от мужа у той явно не было. Она несколько минут разговаривала с подошедшими к ней женщинами и, когда те двинулись дальше, сразу начала глазами искать мужа. И так обрадовалась, когда увидела Лизу Караваеву. Он подошел к Людмиле вместе с Лизой и стоял посреди зала, ловя на себе любопытные взгляды. «Лучше и не придумаешь, — отметил про себя Задонский. — При случае можно напомнить, мол, встречались на юбилее».
Савицкий, завидев Людмилу в компании молодых людей, обрадовался, что жена на этот раз не скучает, а значит, не в претензии, что он оставил ее без внимания, обговаривая свои дела.
— Ты о чем задумался?
— Просто вспомнил, как мы познакомились, — улыбнулся Задонский и еще раз сжал руку Людмилы.
— Если бы ты только знал, как я тогда не хотела ехать с Иваном. Настроения совсем не было. Знаешь, что я подумала, когда увидела тебя?
— Что?
— Я подумала, что с тобой бы я переспала.
— Мне кажется, что сейчас мы тоже теряем время.
Тихим местом, куда Савицкий привез Сашу на ужин, оказался ресторан «Феллини». Находясь под одной крышей с одноименным кинотеатром, внутри он и сам был похож на кинотеатр. И цены были фантастические, как в кино. Вначале она пыталась перевести гривны в рубли, потом в доллары, но, как ни крути, получалось заоблачно дорого. Пара таких обедов — и вся ее месячная зарплата осталась бы в этом заведении. Из этого можно сделать только один вывод — Иван Андреевич далеко не бедный человек.
Они просидели в ресторане от силы час, говоря обо всем и ни о чем. Иван Андреевич и сам понимал, что пустые разговоры начинают тяготить никоим образом независимую от него дочь. Он даже подумал, что, если не скажет сейчас что-то важное, Саша поднимется и уйдет. Но важные слова никак не приходили ему на ум. И встреча все больше начинала походить на деловой ужин с партнером, когда сам собеседник не интересует, а все твои мысли заняты только одним вопросом — удастся ли заключить контракт, а если удастся, то на каких условиях.
— Мне бы на поезд не опоздать, — в короткой фразе звучал итог встречи.
Возложенную на себя миссию она, Саша Андреева, выполнила и могла спокойно возвращаться домой. Отец жив и в ее помощи нисколько не нуждается.
— Нет, нет, на поезд ты не опоздаешь. Мы съездим в одно место, и после я тебя провожу.
Иван Андреевич обвел взглядом зал. Вышколенный официант мгновенно появился возле столика, театрально положив перед ним бордовую коробочку. Савицкий привычным жестом открыл бархатное чудо и, отсчитав несколько купюр, включая щедрые чаевые, рассчитался за ужин.
Саша вышла на улицу первой и сразу же заметила подъезжающую машину. Вышколенный водитель хорошо знал свои обязанности.
— Как мать? Давно видела?
На этот раз Савицкий опередил водителя и сам галантно открыл дверцу машины. Вопрос повис в воздухе. Говорить в присутствии постороннего человека Саше не хотелось. Да, собственно, говорить было не о чем. Ее жизнь Ивана Андреевича, скорее всего, не волновала вовсе. И о матери он спросил буднично и безразлично.
Любила ли мать Савицкого? О нем, сколько Саша помнит, она никогда не вспоминала, словно Савицкого в ее жизни и не было, и Саша появилась на свет сама по себе. А может, просто не хотела ворошить прошлое? Да и что ворошить? Столько лет прошло. У матери давно другая жизнь и она в той, другой, жизни вполне счастлива. У матери могли даже дети быть в новом браке, а у нее — братья и сестры.
Представить мать с детьми Саше никогда не удавалось, как она ни старалась. Институт, лабораторные мыши, чьи крохотные жизни приносились каждый день на алтарь науки, — это легко. Есть ли у отца дети? Скорее всего, есть, и уже взрослые. Значит, у нее могут быть братья и сестры.
Мужчина может не хотеть детей, независимо от количества браков. Женщина наоборот. Ей без разницы, сколько было детей у ее избранника. Женщина хочет иметь своего собственного ребенка. Непобедимый закон природы.
— Мать давно видела? Как она?
Савицкий задал тот же вопрос и в той же последовательности.
— Давно. Защитила докторскую. Работает. Читает периодически лекции за рубежом. Приезжает только летом и то — ненадолго. Иногда бывает проездом.
— В этом она вся. Представляешь, она своих мышей домой приносила. Беспрерывность эксперимента или что-то в этом роде.
Белые мыши с длинными облезлыми хвостами действительно какое-то время жили на балконе. Стеклянная емкость, похожая на маленький аквариум, в целях конспирации пряталась в самодельный шкаф и накрывалась старой кофтой. И болели они какой-то загадочной хантавирусной болезнью.
От мимолетного воспоминания у Савицкого вдруг засаднило в горле. Говорить дальше о мышах было неуместно. Иван Андреевич замолчал.
О том, какой разразился скандал из-за тех мышей, Савицкий тоже не стал говорить дочери. Маргарита Акимовна грозилась выбросить мышиное прибежище с балкона. И выбросила бы, если бы не подоспела Светлана…
Машина, влившись в общий поток, неслась в неизвестном направлении. Города Саша не знала и даже не пыталась догадаться, куда они едут. Первое, о чем подумала, — это магазины. За окном мелькали дорогущие бутики. Значит, отец решил что-то купить на память. Скорее всего, что-то дорогое. Чтобы помнила. Может, украшения, которые она не любила и не умела носить. На работу не придешь увешанная, как новогодняя елка, а светских выходов у нее отродясь не было. От этих мыслей ее даже в жар бросило, и навалилась тоска. Теперь она чувствовала себя побирушкой, от которой хотели побыстрее избавиться. И как была удивлена, когда машина остановилась возле респектабельной нотариальной конторы.
О том, что контора респектабельная, говорило все: и тяжелая деревянная дверь, и бронзовые львы возле нее, и несколько камер видеонаблюдения. Савицкий открыл дверь, пропуская Сашу вперед. Секретарь незамедлительно сообщила шефу о посетителе, назвав безошибочно фамилию Ивана Андреевича. И только после того, как Савицкий скрылся в кабинете нотариуса, секретарь, с такой же любезной улыбкой предложила Саше кофе. От кофе Саша отказалась.
Через минуту — Саша даже толком не успела рассмотреть висящую на стене картину — секретарь пригласила ее в кабинет нотариуса, радушно открыв дверь.
То, что произошло потом, поставило Сашу в тупик. Речь шла о наследстве. Завещаний было два. Одно — дарственная на квартиру от бабушки, второе — завещание самого Савицкого. Судя по датам, первое завещание было оформлено нотариусом пять лет, второе — полгода назад. На все ее возражения, на которые только она была способна, Савицкий не обращал внимания. Нотариус, между тем особо не прислушиваясь к возникшему спору, отдал распоряжение помощнику, чтобы тот занес данные в единый реестр. После чего положил на стол только что отпечатанные бумаги и потребовал, чтобы Саша расписалась там, где помощник поставил еле заметные галочки. И, чтобы быстрее покончить с этим представлением, Саша быстро поставила свою размашистую подпись. Савицкий облегченно вздохнул и протянул руку нотариусу.
На обратном пути Иван Андреевич оживленно рассказывал Саше, как добраться до Владимирской улицы удобнее и быстрее, а главное, чтобы не попасть в пробки. И говорил он так, словно Саше могли пригодиться эти топографические особенности. Чтобы не обидеть отца, ей приходилось смотреть в окно и утвердительно кивать головой, мол, запомнила. Через десять минут машина уже ехала вдоль Владимирской улицы. Улицу Саша узнала сразу, стоило только увидеть статуи на фасадах домов. Вчера она несколько раз не спеша прошлась по улице, рассматривая дома и скульптуры. Ее занимал один вопрос: есть ли среди атлантов женщины? По их внешнему виду пол не определялся. Атлантов она рассматривала так долго, что даже нашла причудливое переплетение времен. Это переплетение демонстрировала толстая металлическая проволока, наискось пересекающая тело атланта. Может, городские службы хотели тем самым укрепить его тело, а может, преследовали другие, не менее благие цели.
Саша успела пробежаться глазами по окнам третьего этажа, как машина, свернув в арку, заехала во двор. Внутренняя часть дома, вытеснив дух прошлых эпох, отвечала современности: кондиционеры, спутниковые антенны и вереница припаркованных машин, все так, как и должно быть в информационную эпоху.
— Теперь это твой дом. Да что я говорю! — спохватился Иван Андреевич. — Он всегда был твоим.
Иван Андреевич протянул Саше ключ. Она открыла дверь и, шагнув в темную квартиру, вдохнула застывший воздух. Иван Андреевич прошел в гостиную, распахнул настежь окно. Свежий, влажный мартовский воздух ворвался в квартиру, а вместе с ним и уличный шум.
— Там кухня, — махнул рукой Савицкий. — Это моя комната… и твоя. Была. Тебя сюда привезли из роддома, — на мгновение Иван Андреевич замешкался, словно услышал тоненький писклявый голосок новорожденной дочки.
— Дальше — комната родителей. Твоих деда и бабушки, — уточнил на всякий случай Иван Андреевич, — а эта, самая маленькая, — кабинет, ну и заодно служила гостевой для приезжих родственников. Теперь ты единственная здесь хозяйка и вправе делать с квартирой что захочешь. Так хотела твоя бабушка.
Среди мебели, накрытой целлофаном, Иван Андреевич смотрелся, как экскурсовод в Эрмитаже.
— Если это предсмертная воля, то считайте, что вы ее выполнили. Я ничего не буду делать с квартирой. Пусть все остается как есть. У меня скоро поезд. Я сегодня уезжаю, — напомнила Саша. — Ваши деньги и акции я не возьму. Это даже не обсуждается. К ним я не имею никакого отношения.
— Ладно, пусть будет по-твоему, — Иван Андреевич не стал спорить. — Только я наследство, вернее, твою часть, оформил дарственной. Дарственная не имеет обратного хода и не подлежит оспариванию. Саша, ты присядь и послушай меня.
Иван Андреевич первым устало опустился на край дивана. Целлофан зашелестел, ветер тронул шторы. Саша прислушалась. Кто-то невидимый прошел в конец комнаты. Нечеткий силуэт растаял так же быстро, как и появился. Ивану Андреевичу показалось, что дочь его даже не слышит.
— Саша, то письмо, что я тебе написал, — не бред сумасшедшего. Хотя похоже на то. — Иван Андреевич замолчал, собираясь с мыслями. — На тот свет ничего нельзя взять из этой жизни, материального, я имею в виду. Может, если бы я думал раньше об этом, то все было бы по-другому. Но ничего уже не изменишь. А деньги, которые я тебе оставляю, — всего лишь деньги. Деньги сами по себе не плохие и не хорошие. Все зависит от того, чему они служат. Что зло от денег — глупость. Зло только от человека. На них ничего нет, за что пришлось бы тебе отвечать или моим внукам.
— Этот разговор беспочвенный. Вам еще жить и жить.
Саша боялась, что Иван Андреевич начнет философствовать, перейдя от мирских ценностей на общечеловеческие. Философствования она не любила. Пустое философствование еще не решило ни одной проблемы в любом масштабе — от бытового до вселенского. Иван Андреевич, словно прочитав мысли дочери, перешел к делу:
— Саша, я скоро умру.
Мысль о смерти он высказал буднично. Простая аксиома звучала как приговор.
— Со мной последнее время творится… Я словно не живу. Вернее, живу, но в каком-то тумане, что ли. И мысли словно не мои.
— Стоп. Давайте мысли оставим на потом, — Саша жестом остановила Савицкого. — Кроме мыслей, что еще вас беспокоит: боли, слабость, потеря аппетита, веса?
— Меня ничего не беспокоит, кроме мыслей, — упрямо ответил Иван Андреевич. — Непорядок в голове. Я осознаю, как превращаюсь в безвольное, раздражительное животное. Понимаешь, мне кажется, что меня травят. Понимаешь?
Разговор Савицкому давался с трудом. Он рывком поднялся с дивана, зашелестев целлофаном, и прошелся по комнате, собираясь с мыслями.
«Вот оно значит что. Травят», — Саша тяжело вздохнула. Вздох Савицкий услышал.
— Я знаю, что ты подумала. Только я не сумасшедший. У меня есть частный реабилитационный центр. Не буду утомлять тебя предысторией. Раньше я часто наведывался в центр. Где-то год назад я встретил в центре знакомую твоей бабушки. Подумал еще, что ей износу не будет. Такая живенькая, деятельная старушка. Приехал через месяц и не узнал ее. Она мне говорила, что неладное с ней что-то происходит. Я, конечно, сразу к врачу, а та руками разводит, мол, в паспорт ее посмотрите. Я тогда подумал, что Елена права — от возраста никуда не денешься.
Иван Андреевич устало замолчал.
— А потом, что случилось с вашей знакомой?
— В смысле? — не понял Савицкий. — Она умерла. Только когда я ее видел, она мне сказала, что ее в центре хотят отравить. Я, конечно, подумал точно так, как ты. А теперь я себя ощущаю так, как она. И слабость, и мысли не мои, а порой становится так легко, что горы свернул бы. Холодно.
Целлофан зашелестел. Савицкий направился к окну и закрыл его. В комнате сразу стало тихо, уличный шум стих.
— Мне не страшно за себя, — продолжил Савицкий. — Все дела по бизнесу я уже привел в порядок. Все распоряжения на случай смерти сделал. Осталось только разобраться с центром.
Он все предусмотрел: бизнес в равных долях поделен между Людмилой, Сашей и Верой Дмитриевой. Дочь будет на стороне Веры, а значит, холдинг какое-то время продержится. А там уже как пойдет. Людмила бизнес не потянет. Нет у нее ни сил, ни хватки. Квартира, загородный дом и машины отойдут Людмиле. После смерти жена останется полностью обеспеченной. А там, смотри, еще замуж выйдет.
— А с чем вы собрались разбираться в центре? — Саша попыталась вернуть Савицкого к прерванному разговору.
— Понимаешь, на днях в газете появилась статья. Обычная статья. Только, когда я прочитал, мне показалось, что она появилась неспроста. Теперь я думаю, что в центре возможен, — Иван Андреевич подыскивал слова помягче, — криминал.
— Что криминального может быть в вашем центре?
Саша вопрос задала лишь бы не молчать. «Может, главврач кого-то положила без оплаты или снизила сумму этой оплаты, или тихонько списала какие-то стройматериалы, а завхоз продал налево. Вот вам и весь криминал».
— Журналист говорит, что в центре умирают пациенты. А я ничего об этом не знаю.
— Позвоните главврачу, и она ответит на все ваши вопросы. А с другой стороны, любые ваши подозрения может развеять частный сыщик.
— Я уже думал над этим. Только появление чужого человека их насторожит. И они затаятся. А у меня времени нет ждать. Я центр открыл в честь твоей бабушки. Виноват я перед ней — Иван Андреевич отвел взгляд от Саши. — Недопустимо, чтобы там был непорядок. После меня… Я тебя заговорил своими бреднями.
Он опять замолчал, а о чем говорить дальше, Саша не знала.
— Я отвезу тебя в гостиницу, а потом на вокзал, — пришел на выручку дочери Савицкий.
Новая волна нечеловеческой усталости внезапно навалилась на Ивана Андреевича, и он на мгновение забыл, о чем только что говорил. Захотелось оказаться дома и лечь в постель. В машине его немного отпустило, но ноги все равно оставались ватными.
— Я на вокзал сама доберусь. Гостиница совсем рядом, — в который раз прервала молчание Саша.
Иван Андреевич неожиданно согласился. Все, что требовалось, для дочери он сделал. На одну проблему стало меньше. «Успеть бы еще разобраться с делами в центре», — устало подумал Савицкий. Мысль о том, что ему не надо стоять на ватных ногах в ожидании поезда, его обрадовала.
— Звони мне из своей Москвы. Не забывай.
Толком они так и не попрощались. Машина остановилась возле гостиницы. Водитель открыл зонт и проводил Сашу до входа.
Ранний мартовский вечер опустился над Киевом.
Успешный адвокат, мирно обитавший в душе Романа Лагунова, строго-настрого запретил ему думать о Татьяне.
Он и сам, без адвоката, будучи взрослым мужчиной, с тринадцатилетней разницей в возрасте, понимал нелепость возникшего чувства и старался изо всех сил не думать о ней. После того как он помог ей с продажей компании, они не виделись почти неделю. Причины для звонков, как, собственно, и для встреч, больше не было. Для Татьяны он сделал все, что мог. Выиграл суд и позаботился, чтобы ее не обобрал до нитки хитрый управляющий компанией. Единственное, что еще он мог бы сделать, но не сделал, — поддержать ее деньгами, чтобы она не продавала на ладан дышащую компанию. Только для того, чтобы успешно вести бизнес, нужна хватка. И неважно, какое у тебя образование — экономическое, юридическое или ты учительница русского языка, главное — иметь цепкость и хватку. У Татьяны ничего этого и в помине не было. Она была слишком мягкая, чуткая, доверчивая, с наивной уверенностью, что добро обязательно победит зло. И неважно — когда. Главное — победит.
Со временем откроет маленькое дизайнерское агентство и…
Лагунов попытался подумать о федеральной палате адвокатов, где ему предстоит выступать. Он даже несколько раз порывался встать, чтобы пойти принять душ и переодеться, но только собирался, а сам по-прежнему сидел в холле. Он посмотрел на часы, прикинув в уме, где сейчас может быть Татьяна. Получалось — дома. И вот тогда Лагунов решительно набрал ее номер.
Высокопрофессиональный и успешный адвокат, живший в его душе, не успел ему помешать потому, что Татьяна на звонок ответила сразу. И он, боясь отказа, напомнил ей о приглашении в гости, о бабушке и пирогах. И неважно, что день сегодня не выходной, а обычный рабочий.
Приглашение оказалось в силе, с одним только «но» — пироги бабушка испекла вчера, и они уже не такие свежие и ароматные. Только ему не было никакого дела до ароматных, теплых и не очень теплых пирогов.
Лагунов набросил на себя пальто и перед выходом посмотрел в зеркало. Почти так он выглядел, когда познакомился с Лерой в ресторане: дорогое пальто, дорогие золотые запонки, «Ролекс» на запястье, костюм от Bruno Banani. Все было стильно и очень дорого от того, что такие вещи дешевыми попросту не бывают. Содержимое его кошелька легко просчитывалось и Леру тогда полностью устроило.
Лагунов вернулся и переоделся.
Ему показалось, что прошла целая вечность, пока такси довезло его до дома Ярославской. Обе женщины встретили Лагунова в тесном коридоре. Он протянул цветы Ольге Семеновне. И встретившись с ее проницательным взглядом, слегка опешил. Лицо пожилой женщины было ему знакомо. «Не надо было приезжать сюда, — запоздало подумал Лагунов и вручил конфеты и вино Татьяне». Сколько раз он прокручивал в голове эту встречу и каждый раз понимал: узнай женщины, кто перед ними, тут же выставят его за дверь. И тогда он не сможет остаться в жизни Татьяны даже на правах знакомого. Она смело вычеркнет его навсегда.
Профессиональное красноречие пропало. Он был готов поспешно распрощаться, сославшись на свою занятость, но Ольга Семеновна улыбнулась доброй, открытой улыбкой, передала цветы Татьяне и пригласила его к столу. В гостиной, после слабо освещенного коридора, было светло, пахло пирогами и уютом. Говорили они целый вечер обо всем и как-то все вместе. Ольга Семеновна рассказывала смешные истории про своих многочисленных учеников и благодарила его за помощь. У него в запасе было тоже много смешных анекдотов и житейских историй, похожих на анекдот.
И он вдруг поймал себя на мысли, что полностью расслабился и не от выпитого вина, а от того, что не играет никакой роли и не пытается ей соответствовать, и от него никто этого не требует, и нет никакого прокрустова ложа. И его воспринимают таким, какой он есть на самом деле.
— Танечка говорит, что у вас очень много работы.
— Так обстоятельства сложились, что я некоторое время не работал. Сейчас пытаюсь наверстать упущенное.
Ольга Семеновна тактично не стала уточнять, какие такие обстоятельства у него сложились.
— Предлагаю выпить за Татьяну, чтобы дипломная работа писалась легко и успешно реализовались все ее проекты, — Лагунов встал из-за стола и поднял бокал.
— Мне с проектом повезло. Вот скажите, что такое интерьер дома?
— Удобство, красота, гармоничность, — начал перечислять компоненты интерьера Лагунов.
— Правильно. Только знаете, когда им занимаются?
— Когда дом построен, — уверенно сказал Лагунов. — Когда семья готовится поселиться в нем.
Он вдруг увидел своими глазами тот условный дом с Татьяниного проекта и захотел оказаться на месте той условной семьи, которая выбирает условный проект условного интерьера.
— Вот и вы, Роман Андреевич, принимаете решение как все. А я хочу, чтобы хозяева дома вначале подумали именно об интерьере. Еще до постройки дома. Какую кухню они хотят, хотят ли они видеть закат в гостиной или рассвет в спальне. А уже потом, исходя из своей мечты, строить дом и жить в нем счастливо до самой старости.
О будущих домах Татьяна говорила увлеченно, и Лагунов не сводил с нее глаз до тех пор, пока не поймал на себе взгляд Ольги Семеновны.
— Танечка, приготовь нам еще чаю, — Ольга Семеновна постаралась выпроводить внучку на кухню.
— Роман Андреевич, я вижу, что вы хороший, добрый человек, поэтому у меня к вам будет просьба. Личная. Тане необязательно о ней знать. Я уже женщина в возрасте. Умереть могу в любой момент. Присмотрите потом за ней. Сами видите, еще только чужие дома в голове, а жизнь-то, сами знаете, какая нынче. Мне больше не к кому обратиться. А у меня возраст…
Ольга Семеновна, завидев Татьяну с чайником, замолчала.
— Кто это говорит о возрасте? — Таня поцеловала бабушку в морщинистую щеку. — Бабуль, ты у меня совсем не старая, ну, может, самую малость.
— Ну, будет тебе. Давайте пить чай.
Лагунову показалось, что за этот вечер он выпил ведро чая и никак не меньше. И выпил бы еще, но Ольга Семеновна тактично ушла на кухню, и он понял, что сидеть дольше в гостях становится неприлично. Уходить ему не хотелось.
— Вам совсем не понравилось у нас? — провожая Лагунова, спросила Татьяна и смутилась своего вопроса.
А что, собственно, должно у них понравиться человеку из другого мира? Она опустила глаза, представив, как она нелепо выглядит в этом узком темном коридоре с обветшалыми обоями на фоне старой рассохшейся вешалки. «Ну, зачем я его пригласила в гости?» Она старалась не смотреть на Лагунова.
— Таня…
Он хотел сказать, что ему нигде и ни с кем не было так хорошо, как с ней, но проснувшийся в душе адвокат напомнил о событиях двухгодичной давности, и он ничего не сказал.
— Все замечательно, — сказал Лагунов. — У тебя очень хорошая и добрая бабушка. Ты на нее очень похожа. Ты… — Он подошел ближе к ней и замолчал. — А если ты о вешалке, то она действительно мне не нравится. Видишь, никак не могу куртку надеть, рукав цепляется, — он сменил тему и заговорил спокойным голосом.
Она отцепила рукав, и Лагунов наконец-то оделся. Осталось пережить момент прощания. Она протянула, как всегда, ему руку, но Лагунов, вместо того чтобы ее пожать, неожиданно поднес к своим губам. Губы у него были теплые и сухие.
На обратном пути от гостиницы Иван Андреевич отпустил водителя возле метро «Арсенальная», а сам пересел за руль. Он не признавал никакого «личного водителя», равно как и «личного охранника». Охранник такой же человек, со всеми вытекающими инстинктами, направленными на сохранение в первую очередь своей жизни. Это в кино красиво показывают, как охранник грудью закрывает своего босса, оставаясь при этом почти невредимым. В жизни иначе. Да и предотвратить заказное убийство ни одному охраннику еще не удалось.
Водителя у Савицкого не было по той причине, что сам он безумно любил машины еще с той далекой юности, когда впервые сел за руль старого отцовского «жигуленка». С тех пор он много сменил машин, считая, что машина полностью должна соответствовать статусу ее владельца.
Невзирая ни на что, он любил быструю езду, которая, по его мнению, и была той профилактикой от стресса. Часто самые важные решения Иван Андреевич принимал за рулем. Невзирая на сетования Людмилы, что, дескать, главе процветающего холдинга даже неприлично самому сидеть за рулем, никакому водителю он бы не доверил свою машину, если бы не тот пугающий случай…
Новое производство монолитных плавательных бассейнов из стекловолокна, которыми занимался холдинг, принесло Савицкому не только большие деньги, но и новую головную боль. Правда, головная боль была приятной. Требовался новый большой офис. А пока сотрудникам приходилось ютиться в старом здании на Подоле. Хотя щедрая надбавка к зарплате с лихвой компенсировала временные неудобства, от этого неудобства все равно никуда не делись. Назревший вопрос требовал быстрого решения. Но все бизнес-центры, предлагавшие в аренду площади, не отвечали запросам Савицкого. По сути, запросы у него были самые обычные: офис должен располагаться если не в центре, то хотя бы недалеко от него, обязательно с подземным паркингом и хорошими подъездами для клиентов. Ближе к весне он все-таки нашел устраивающий вариант.
В тот день Иван Андреевич планировал не только выпить бокал шампанского в честь открытия нового офиса, но и провести ряд деловых встреч, одна из которых — с новым инвестором. Чтобы сократить расстояние до бизнес-центра «Евразия», Савицкий поехал старыми улочками и, перед спуском на Жулянскую улицу, попал на «красный» свет. Ругнувшись в душе на промах, он плавно затормозил на перекрестке. Впереди замер новый «Опель». В положенное время мигнул «зеленый», и поток машин рванул с места. В какой-то момент он услышал тревожные гудки проезжавших машин. Иван Андреевич с интересом посмотрел вслед старой колымаге. Какую же скорость надо выжать, чтобы обогнать его. Он внимательно посмотрел на спидометр… и вынырнул с небытия, с ужасом осознав: ему только казалось, что он едет. Еще не полностью придя в себя, он нажал на газ и рванул вперед, оставив позади образовавшуюся пробку. Иван Андреевич заехал в тихий переулок и… испугался. Он с недоумением посмотрел на свои трясущиеся руки, после чего вызвал такси.
В новом офисе Савицкий появился вовремя. И, кроме Веры, никто даже не заметил, что Иван Андреевич бледный, немногословный и слегка рассеянный. А если и заметили, то списали на волнение, усталость… Бизнес есть бизнес.
На следующий день Иван Андреевич, предварительно позвонив, поехал в институт неврологии к сестре Веры — Инне Васильевне. Пройдя, как ему казалось, унизительные обследования и ответив на все вопросы невропатолога, а потом и психиатра, получил утвердительный вердикт — синдром хронической усталости.
До сегодняшнего вечера, считай год, он ни разу не садился за руль машины.
Савицкий посигналил у ворот. Охранник не спеша нажал кнопку на пульте. Ажурные ворота с коваными под старину щитами разъехались в сторону, впуская машину во двор. «Что же ты так медленно? Спишь, что ли, на ходу?» — возмущался вполголоса Иван Андреевич, заезжая во двор. Настроение испортилось окончательно. Последнее время его раздражали все, вплоть до охранника. Поставив машину на внутренней стоянке, Савицкий устало посмотрел на светящиеся окна третьего этажа. Судя по синим бликам, вспыхивающим в окнах спальни, Людмила переключала телевизор с канала на канал.
Иван Андреевич сидел в машине, в который раз поймав себя на мысли, что к вечеру его беспокоит не только постоянная усталость и эта, будь она неладна, раздражительность, с которой нет сил бороться, но еще и нежелание возвращаться домой.
Тревога, немного отступившая в ресторане, постепенно нарастала, голову привычно сдавливал невидимый обруч. Через час наступит спасительное безразличие и захочется спать. Надо пережить только этот кошмарный час. Дрогнула штора на первом этаже. Консьержка, обеспокоенная долгим отсутствием приехавшего жильца или из праздного любопытства, посмотрела во двор. Иван Андреевич собрался с силами и вышел из машины.
Квартира встретила Ивана Андреевича привычной темнотой. В спальне Людмилы работал телевизор. Не включая свет в коридоре, на ощупь, Иван Андреевич направился в свою комнату, снял костюм, принял душ и только после этого зашел к жене. Людмила смотрела очередное реалити-шоу. Как может человек, имея хотя бы малость мозгов, смотреть такую муть? Но задавать жене столь философский вопрос он не стал.
Людмила сидела в кресле в привычной позе — поджав под себя длинные ноги. В свете бликов экрана она была похожа на девушку-подростка. Эта женская незащищенность, так раньше волновавшая Ивана Андреевича, с недавних пор вызывала одно раздражение.
— Глаза портишь.
Замечание прозвучало по-старчески, словно он выговаривал внучке, а никак не жене. Не дождавшись ответа, он поцеловал Людмилу в висок, вдохнув знакомый аромат духов.
— Привет! Как дела на работе? Ужинать будешь? — отчетливо, на одном дыхании спросила Людмила и, не отрываясь от экрана, отстранилась от мужа.
— Спасибо, я поужинал в ресторане. Что-то устал. Пойду спать.
Он еще раз наклонился и поцеловал сухими губами жену в тот же висок.
— Да, милый, ложись. Я тоже скоро буду ложиться.
В спальне на прикроватной тумбе стояла большая чашка давно остывшего чая. Иван Андреевич даже сам не заметил, как стал регулярно пить приготовленный Людмилой чай, на каких-то то ли грузинских, то ли китайских травах.
Обруч, сдавливающий голову, немного ослаб. Дышать стало легче и сердце не колотилось в груди. Он устало закрыл глаза, пытаясь таким образом обмануть бессонницу. Сон не шел. В голове крутилась сегодняшняя встреча, оставившая в душе осадок недосказанности.
Разговора с дочерью не получилось. Спасибо ей, что не задала ни одного неудобного вопроса, и ему не пришлось ни оправдываться, ни извиняться перед взрослой дочерью. Она могла, например, спросить, вспоминал ли он ее, и если да, то почему за столько лет даже не написал письма, не поздравил ни с одним праздником. Не спросила. Даже о его единственном сумбурном письме вспомнила только вскользь.
И он хорош был. Ивану Андреевичу вдруг стало стыдно за эту встречу и свой никчемный разговор все о себе, да о себе. Не так и не о том надо было говорить с дочерью.
За окном снова полетел снег. Иван Андреевич устало опустился в кресло.
Простившись с Савицким возле отеля, Саша поднялась в номер. До поезда оставалось два часа. Она сняла осенние сапоги и с удовольствием опустила ноги в гостиничные шлепки, затем достала из сумки полученные документы и положила, для большей надежности, на дно дорожной сумки. И вдруг остро ощутила, как соскучилась по Стрельникову. И, словно прочувствовав это, телефон ожил в сумке.
— Ты не забыла, что скоро поезд? — без предисловия напомнил Стрельников.
— Не забыла. Паш, я должна еще задержаться. Всего на пару дней.
— То есть как задержаться? Что стряслось? А работа?
— С работой Елизавета что-то придумает. Я ей позвоню. Павел, отец действительно болен. Его срочно надо привезти в Москву и проконсультировать. Но его надо как-то к этому подготовить и уговорить.
— Все так серьезно?
— Надо обследовать. Он мне показался слегка не в себе.
— Саша, ты же его совсем не знаешь, может, это его обычное состояние.
— Паша, мания преследования не может быть обычным состоянием здорового человека. Ему кажется, что его травят. Можешь себе представить такое? И я не могу.
— Саша, может тебе лучше поговорить с его женой?
— И что я ей скажу, ваш муж, случайно, не того?
— Давай я приеду на машине и заберем его к нам.
— Он не поедет. Он не поедет до тех пор, пока не выяснит, что происходит в его реабилитационном центре.
— Что за центр?
— Паш, это долго рассказывать. Ему кажется, что в этом центре криминал.
— Убийство? — По голосу было слышно, что Стрельников напрягся.
— Нет.
— Тогда в чем конкретно криминал, он объяснил тебе?
— Да бред это все. Что там может случиться? Видела я такие центры. Ну, может, главврач списала стройматериалы, а завхоз продал налево — вот и весь криминал. Завтра встречусь с отцом и постараюсь уговорить его поехать к нам. Ты знаешь, о чем я подумала?
— О чем?
— Куда смотрит его жена? Ведь нездоровье отца налицо. Неужели она ничего не замечает?
— Я уже тебе говорил — может, он по жизни такой.
— Ладно, вызову такси и поеду на его старую квартиру.
Она подумала еще пару минут и опять взялась за телефон. Елизавета на звонок не ответила. И только после того, как сообщение с просьбой срочно перезвонить, полетело по непонятно каким радиоволнам, Саша собрала вещи и вызвала такси.
— Может, это старость? — Вера Васильевна отставила чашку и вопросительно посмотрела на сестру. — Себя со стороны не видно. А сегодня посмотрела на Ивана — не тот Иван. Осунулся, сдал.
— Ну, ты придумала! Какая старость! Это ты о себе? — с удивлением спросила Инна. — Или об Иване? Так ему и шестидесяти нет. Даже не пенсионер, рано его в старики записывать.
Инна Васильевна, маленькая, юркая, с короткой мальчишеской стрижкой, с критическим умозаключением сестры не согласилась.
— Старость, если на то пошло, не зависит от возраста. Старость — это состояние души. Состариться можно и в двадцать, — отпиралась Вера. — Ты мне как врач скажи: мозги вот так, набекрень, могут съехать в один день?
— В один день точно не могут, а вот… — дальше последовало обстоятельное объяснение.
— Слушай, а ты бы могла сама посмотреть Ивана? Может, ты права — это хроническая усталость, а я только накручиваю себя.
— Конечно, посмотрю. Надо только день выбрать, чтобы ни консультаций, ни лекций, ни студентов.
Такого дня в плотном графике Инны Васильевны, естественно, не нашлось.
— Как появится «окно», я сама тебе позвоню. Подъедешь с ним. Что его сейчас беспокоит?
— Его, может, и ничего. А вот меня беспокоит.
Вера Васильевна подумала, как правильно сформулировать причину своего беспокойства.
— Вот скажи, может нормальный человек взять и забыть о приеме в мэрии? Притом, заметь, за два часа до встречи?
Инна Васильевна, задумавшись, закурила прямо на кухне.
— Это Иван забыл?
— Да. Вспомнил, когда из мэрии сами позвонили. Секретарша наша вся в слезах, говорит, что специально утром звонила ему на мобильный, напоминала.
— Ой, Вера, эти секретарши, как лаборанты. Ты им сто раз расскажи, а они все равно чего-то не поймут, или забудут, или напутают. Порой думаешь, лучше бы ты забыл, чем так сделал.
— Нет, ничего Ира не напутала.
— И?
— Звонила она ему ровно за два часа до встречи. Она мне лично показывала исходящие звонки. Вот и скажи мне, что это такое — старость или болезнь?
— А когда ты заметила, ну… эти странности?
Вера Васильевна прикрыла глаза и задумалась. Ерунда какая-то…
— Это к делу, конечно, не относится. Ты же сама знаешь Ивана: сдержан, суховат, грубоват. А потом вдруг впал в какую-то эйфорию. Помнишь, я говорила, он открыл пару лет назад реабилитационный центр. Я особо не вникала. Для меня главное, чтобы дебет сошелся с кредитом. А в бухгалтерии у них полный порядок. Дохода, правда, от центра никакого, но у Ивана там семейная история. А потом вдруг все завертелось вокруг этого центра, с нашим-то профилем работы. Сама подумай: где очистительные системы и где медицина.
— Ну и что? Знаешь, как это называется? Благотворительность. У Ивана для этого достаточно ресурсов. Или я не права?
— Где-то год или больше назад меня Иван познакомил с одним предпринимателем, — Вера оставила вопрос сестры без ответа. — Какой-то бизнес у того был, связанный со сферой медицинских услуг: сиделки, медсестры, уход или лечение на дому. Но Иван решил поддержать ту компанию. Не финансово, конечно. Сдал в аренду часть своего центра.
Вера Васильевна силилась вспомнить название компании или ее владельца, но так и не вспомнила. В памяти всплыло только лицо молодого человека.
Когда она зашла в кабинет Савицкого, в нем уже стоял запах дорогих сигарет, коньяка и лимона. «Что-то новенькое», — удивленно отметила тогда Вера Васильевна.
Иван Андреевич принципиально никогда не курил. И чтобы вот так, средь бела дня, пить коньяк — Вера тоже не припоминала. Трезвенником Иван Андреевич, конечно, не был. Толк в хорошей выпивке знал, но чтобы пить в рабочее время, да еще в кабинете — такого за ним не водилось.
Посетитель, молодой мужчина, на вид лет тридцати, виновник беспорядка, сидел за гостевым столиком в одном из неудобных кресел, которые Вера Васильевна не любила. Сядешь в такое и ни спину тебе выпрямить, юбка норовит задраться, коленки чуть не до подбородка. Но модная жуть основательно прижилась в кабинете Савицкого.
Молодой человек, как ни странно, мастерски умостился в кресле, чем, собственно, и запомнился ей. Но эта уверенная, вальяжная поза и нарушенный порядок сразу насторожили Веру Васильевну. Было что-то скользкое, липкое и в белозубой улыбке, и в радушном веселом тоне. Фальшивость Вера Васильевна почувствовала сразу, как чувствует фальшивый доллар опытный кассир.
Мужчина быстро сориентировался, поняв, что коммерческий директор для Ивана Андреевича далеко не последнее лицо в холдинге, и ловко поднялся на ноги, чем снова удивил Веру Васильевну. Никто не мог так легко вынырнуть из кресла, не сдвинув его в сторону. Представился он тоже, старомодно, наклонив голову.
— Понимаешь, — продолжала Вера Васильевна, — выгоды никакой. Вообще никакого интереса в этом деле. Наши очистительные системы и медицинские услуги — это все равно что… — Вера попыталась найти противоречивое сравнение. — Но Ивана как-то зацепило. Разговоры только о проектах Задонского, — наконец-то в памяти всплыла фамилия виновника нездоровья Савицкого. — Потом, правда, переключился на работу. Но, мне кажется… — Вера задумалась, сопоставляя факты. — Да, вот с того времени и начались какие-то у Ивана странности.
— Не волнуйся, может, хроническая усталость, да и только. Давно отдыхал?
— Каждый год летает на неделю. Да разве неделя — отдых. Дочь к нему приехала, — зачем-то вспомнила Вера. — Может, с ней немного отдохнет.
Допив чай, Вера распрощалась с сестрой и, немного успокоившись, поехала домой.
«Старею, — уже лежа в постели, подумала Вера Васильевна. — Раньше, чем позже ложилась, тем быстрее засыпала, а теперь уже полночь, а сна ни в одном глазу». Она осторожно, чтобы не разбудить мужа, выбралась из постели и тихонько, почти крадучись, пошла на кухню. За окном опять налетал порывами мокрый снег.
Лагунов ожидал Татьяну у входа в Музей Москвы, думая о том, что для последнего вечера можно было выбрать и другое место. О расставании с ней он мучительно думал все время с тех пор, как покинул ее квартиру, где его угощали пирогами и душевными разговорами. «Больше сюда ни ногой. Ни к чему это не приведет», — решил он тогда. Оживший страх плотно сжал ему горло, да так, что дышать стало больно. Как с ним жить или бороться, Лагунов не знал. Он только убедил себя, что расстаться с Таней в один миг, не простившись, совсем уж как-то не по-мужски, и пригласил ее на выставку визионерской архитектуры.
Он купил билеты и маленький букет цветов. Цветы были совсем незатейливые, название их он не запомнил. Молоденькая флорист пыталась ему втолковать символы цветочного языка. В символах он не разбирался, как не мог разобраться в себе, и, видя это непонимание, девушка начала подбирать цветы на свое усмотрение. Букет получился профессионально красивый, но излишне вычурный и помпезный. Лагунов от него отказался. В кармане брякнул телефон в тот момент, когда он рассчитывался за букет. Флорист, заметив, что покупатель слушает собеседника без особого воодушевления, понимающе ему улыбнулась.
Говорить матери о том, что он стоит в цветочном салоне, Лагунов не стал. И на вопрос, как Лера, ответил коротко, что, скорее всего, хорошо. У него тоже — все хорошо, и он бы говорил с ней дольше, но идет на выставку. Вот и весь разговор — короткий и ничего не значащий. А потом он издалека увидел Татьяну и забыл обо всем.
— Роман, как вы догадались взять билеты? — спросила Татьяна, перейдя в следующий зал. — Я хотела еще в прошлом году сходить на выставку, но не получилось. Вам нравится?
— Нравится. Только жаль, что эти проекты никогда не воплотятся в жизнь и навсегда останутся на бумаге. Я просто не люблю нереализованных проектов. А в остальном действительно впечатляет.
— А вы просто представьте, что в этих фантастических домах уже живут люди. Представьте, что эти утопические образы — такая же реальность, только на другой планете.
— Ну, если так… — согласился Лагунов и попытался проиграть внутри себя сценарий будущего. Из затеи ничего не получилось, и он стал просто смотреть на Татьяну. Худенькая, стройная, в джинсах и коротенькой куртке, она и сама была похожа на девушку с другой планеты.
— Наша архитектура — продукт ограничений. То нет материала, то технической возможности, да и где столько места найти для проекта, — Татьяна повернулась к Лагунову и продолжила свое объяснение: — А визионерская архитектура ограничивается только фантазией самого архитектора. Кстати, больше всего визионеров среди студентов.
— Ты имеешь в виду, двоечников?
— И не только, — улыбнулась Татьяна. — Роман Андреевич, вы представляете, сколько ежегодно подается на различные конкурсы проектов, а реализуется только один из них. Остальные так и остаются на бумаге. Чем вам не визионерская архитектура?
— Возможно, ты права.
Думать о двоечниках и высоком стиле в архитектуре он не хотел. Он хотел думать и быть наедине только с ней.
— Роман Андреевич, а как вы учились в институте?
Она собиралась учинить Лагунову настоящий допрос, чтобы узнать, что и как он делал, чтобы стать успешным, но, заметив, что к ним подходит женщина, замолчала.
— Добрый вечер. Смотрю — знакомое лицо, вернее, спина. Роман, я даже не подозревала, что ты интересуешься бумажной архитектурой. Оказывается, я еще много чего не знаю о тебе.
Женщина, обладательница ослепительной улыбки и безупречной фигуры, с наигранным удивлением смотрела на Лагунова.
— Ты как здесь?
— Роман, ты мне постоянно задаешь один и тот же вопрос. Познакомь лучше со своей девушкой. Я Лера.
— Таня. Только я не девушка Романа Андреевича, — опровержение Татьяна выдохнула на одном дыхании и опустила глаза.
— Я так и подумала. Мне, кстати, Ольга Эдуардовна сказала, что ты здесь скучаешь. Или не скучаешь?
Лера перевела взгляд с Татьяны на Лагунова. Разыгранный спектакль, как любое действие, требовал участия всей актерской труппы. Лагунов должен был, как один из героев, произнести реплику, пусть даже не по тексту. Но Лагунов молчал, словно забыл или не выучил роль.
— Вы уже все посмотрели? Таня, вам понравились работы?
Отвечать ей не хотелось. Леру ее ответ не интересовал, и она только кивнула головой.
— А мне особо ничего не понравилось. Может, я смотрю на все это под другим углом, поэтому и не замечаю ничего особенного. Мне вообще не нравится то, что не существует в реальной жизни.
Лера говорила намеками, и стоять вот так между двумя людьми, говорящими между собой на понятном только им языке, Татьяне было неприятно и почему-то обидно. Обидно не потому, что она не успела задать вопросы Лагунову, а потому, что у той женщины с Лагуновым было совместное прошлое. Оттого Лера и говорила с ним таким спокойным и уверенным тоном. И смотрела при этом на нее так, как смотрят на временное явление, которое само по себе быстро и бесследно пройдет, — совершенно безразлично.
— Я пройду дальше, посмотрю, — нерешительно сказала Татьяна.
— Пойдемте вместе, — предложила Лера. — В том зале я тоже еще не была.
— Лера, ты иди. Мы там уже были, — наконец-то Лагунов вспомнил слова плохо выученной роли и придержал Таню за руку.
— Тогда отойдем на пару минут в сторонку, если девушка не против. Таня, вы отпустите Романа на минутку?
Она опять, молча, кивнула головой и пошла в соседний зал.
— Рома, смотрю, у тебя сплошные благотворительные акции! — рассмеялась Лера. — То бесплатные консультации, то бедные студентки. Ты спишь с ней?
— Лера, я должен перед тобой отчитываться?
— Конечно, нет. Не сердись. Мне действительно позвонила Ольга Эдуардовна. Откуда, ты думаешь, я узнала, где ты? Ей что-то показалось, что-то почудилось, короче, она попросила, чтобы я срочно поехала в этот музей. Я вообще подумала, что тебя здесь насилуют.
Лера говорила и улыбалась. Она слегка закусила губу, и улыбка от этого стала игривой и зовущей. Она протянула руку и смахнула невидимую пыль с лацкана его пиджака.
— Как видишь, все в рамках закона.
Лагунов не принял ее игры и говорил вполне серьезно, пытаясь побыстрее закончить весь этот спектакль.
— Но Ольгу Эдуардовну тоже можно понять. Какая мать добровольно отдаст единственного сына в лапки такой серенькой мышке.
— Лера, давай прекратим этот разговор.
— Рома, твоя девушка действительно — серенькая, — утвердительно сказала Лера. — Хотя мы выбираем то, что нам больше подходит. Возможно, в серости тоже есть своя прелесть. Правда? Кстати, букет девочке мог бы купить и подороже.
Лагунов не успел ей ответить. Лера неспешной походкой направилась к выходу. Дожив до тридцати семи лет, он так и не понял, почему красота, созданная для спасения несовершенного мира, часто сама его разрушает.
В зал вошла экскурсионная группа и остановилась прямо у двери, мешая ему пройти.
— …Традиция классиков Пиранези, Булле и Леду получила в XX веке мощное продолжение в утопиях футуристов и конструктивистов, а также в антиутопиях постмодернистов второй половины столетия, — напомнила слушателям экскурсовод. — Чтобы проследить, как развивается жанр в наши дни, мы с вами и обратимся к представителям различных творческих течений — от параметризма до неоклассики. Пройдемте в следующий зал.
Группа молодежи, скорее всего, студентов, не спеша направилась за экскурсоводом. Лагунов тоже двинулся вслед за ними, но в зале, где неоклассики предлагали переосмыслить грядущее, Татьяны уже не было. Догонять ее он не стал. «Так даже лучше, — подумал Лагунов. — И никаких объяснений не потребовалось. Все решилось само собой. Пусть думает, что у меня есть Лера».
Радости от простого решения он не ощутил, но проснувшийся в его душе адвокат поступок одобрил.
Ключ сделал два оборота, и дверь открылась. Саша на правах хозяйки переступила порог квартиры на Владимирской улице. Бросив сумку на пол, не снимая обувь — в пустой квартире каблуки стучали особенно гулко, — она обошла комнаты и зажгла свет.
Не верилось, что вот в этой квартире она начала узнавать мир. И в том мире были отец и мать, и даже бабка с дедом — их она совсем не помнила. Трудно представить, что в этой квартире жили, радовались, готовили, стирали, убирали. В полной тишине Саша устало опустилась на диван. Целлофан противно зашелестел. Надо срочно его собрать и выбросить.
— Как хорошо, что ты приехала. Только ты одна можешь ему помочь. У тебя все получится.
Саша повернула голову и удивленно отметила, как преобразилась гостиная: противно шуршащего целлофана нигде не было, и мебель стояла иначе. От этого квартира приобрела жилой вид. Напротив нее сидела пожилая женщина с красиво уложенными седыми волосами. Саша ее узнала — она приходила в ее сны.
— Кому нужна моя помощь? Чем я могу вам помочь? — Говорить Саше было трудно, словно рот забился ватой.
— Помощь нужна…
Телефон завибрировал рядом, целлофан непривычно зашелестел, и женщина мгновенно исчезла. Саша потянулась за телефоном.
— Что стряслось? С тобой все в порядке?
— Да.
— А с голосом что? Ты простыла? — обеспокоенно спросила Елизавета.
— Со мной все нормально, — попыталась успокоить подругу Саша. — Я только задержусь здесь на неделю, а ты напиши вместо меня заявление на отпуск за свой счет. Владимиру Ивановичу я завтра позвоню.
— Ты мне наконец-то можешь объяснить, что случилось?
Она принялась подробно рассказывать все события последних дней. На конце трубки повисло молчание.
— Я хочу отца пригласить к себе и проконсультировать. Здесь я никого не знаю. И еще одна проблема. У отца есть медицинский центр. Это отдельная история. И вот он встретил там подругу моей покойной бабушки, такую, знаешь, благообразную старушку. А та ему рассказала, что в коридоре смерть ходит и им всем дают специальные капли. Правда, она их выливает в раковину, чтобы не умереть, — Саша представила, с каким выражением лица ее слушает Елизавета.
— Правильно делает бабушка. Нечего пить всякую гадость.
— Мне тоже было бы смешно. Только отец никуда не поедет, пока не выяснит, что да как в том центре. Поэтому сама туда съезжу, посмотрю и развею все его страхи. И еще отец говорит, что его травят, — на одном дыхании выговорила Саша.
— Маниакальные синдромы часто и начинаются с мании преследования или причинения вреда, — серьезно, без тени улыбки, проговорила Елизавета.
— Только очень тебя прошу, не говори о моих планах насчет центра Стрельникову. А то он завтра будет здесь.
— Ладно, тебе виднее, — нехотя согласилась Елизавета. — И, если что, сразу звони — мы все приедем.
Она слонялась по квартире, не представляя, чем занять свободное время. Вначале она посидела на кухне, молча уставившись на кухонную плиту, потом начала методично, начиная с холла, снимать шуршащий целлофан. Как она ни старалась, квартира упорно не превращалась в жилую, хотя и не была такой музейной, как раньше. Не хватало чего-то важного, как лица у человека. Как узнать человека, если лицо закрыто?
Мебель не на своем месте! Она вдруг вспомнила, как выглядела квартира, когда с ней разговаривала женщина из ее снов.
Спустя некоторое время квартира приобрела прежний, десятилетиями устоявшийся вид. А в результате тщательной ревизии шкафов в спальне появилась горка постельного белья. Осталось найти одеяло или, на худой конец, плед. Пришлось принести из кухни стул и начать обследовать антресоли. Саша на ощупь провела рукой по полке и наткнулась на бархатистый край книги.
Находка оказалась старым альбомом. Скорее всего, Иван Андреевич после смерти родителей забрал фотографии себе, а его оставил за ненадобностью. Саша пролистала пару страниц. Из растрепанного альбома на пол, кружась, упала небольшая фотография женщины из ее снов. С глянцевой глади фотографии на Сашу смотрела бабушка — Маргарита Акимовна Савицкая.
В это утро Иван Андреевич нарушил привычный распорядок: после ванны, не заходя в столовую, направился прямо в гардеробную. Не беспокоясь, что потревожит утренний сон жены, он со стуком открывал дверцы шкафов, всматриваясь в их содержимое. Костюм со всем подбором, приготовленный Людмилой с вечера, он не стал надевать. Вместо этого достал темные синие джинсы, футболку, перебрал стопку свитеров и, раздражаясь беспомощностью при выборе одежды, натянул на себя серый шерстяной пуловер. Виной нарушения распорядка был поздний звонок дочери. Он еще долго не мог сообразить, был ли действительно тот звонок, но перезванивать не стал. Даже если звонок — только плод воображения его больного мозга, то пусть надежда останется с ним до утра. Дочь говорила о том, что ему необходимо обследование и лечение, и он готов был с ней согласиться. Но в какой-то момент опять накатила слабость, и он только пообещал заехать к ней утром. Голова отказывалась соображать, и он отключил телефон.
И только полностью собравшись к выходу, Иван Андреевич прошел в столовую. Среди сияющей чистоты чашка с давно остывшим чаем на столе смотрелась не к месту. Надо отдать должное, Людмила всегда была отменной хозяйкой — единственное, чему не пришлось Ивану обучать молодую жену. Аккуратностью Людмила была в мать. Тещу Иван не любил.
Иван Андреевич подержал в руках чашку с холодным ароматным чаем, который в последнее время Людмила заваривала из каких-то мудреных трав, привезенных, как она говорила, из экологически чистых районов. Конечно, в целебность чая Иван Андреевич не верил, ровно, как не верил в чистоту экологии, считая, что все эти горные травы собраны под Киевом. Но чай вошел в привычку.
Сегодня это все было неважно. Иван Андреевич пошел на кухню, вылил в раковину чай, ополоснул чашку и спрятал в кухонный шкаф.
Он зачем-то вспомнил, как лет десять назад, а то и больше, гордясь собой, зашел на кухню и оставил на столе две путевки на отдых. Людмила увидела путевки и сразу ему позвонила. Жена радовалась как девочка, щебеча в телефонную трубку. А он тогда не преминул подчеркнуть, что ей просто повезло в жизни.
Выйди она замуж за кого-то другого, что дал бы ей молодой и бедный муж? Жила бы от зарплаты до зарплаты, состарилась бы раньше срока. А так — красавица. Все друзья до сих пор засматриваются. Давно забытая ревность вдруг ожила и кольнула между лопатками. Людмила молодая, привлекательная женщина. Похорошела за последнее время. «Может, у нее кто-то есть, — рассеянно подумал Иван Андреевич. — Даже спит отдельно».
То, что жена спит отдельно, Ивана Андреевича не задевало, и напомнил он себе этот факт мимоходом, без сожаления. Он сам был рад, что жена перебралась в гостевую комнату и ему не надо мучительно переживать свои «мужские» проблемы. Как ей объяснить, что к вечеру накатывала такая усталость, словно целый день разгружал, как в студенческие годы, вагоны. Да, были в его жизни и такие годы. А на полученные деньги он водил Светлану в кино.
Иван Андреевич тяжело вздохнул и направился к выходу.
Вторично Иван Андреевич женился быстро, как бы между делом, без надлежащей помпезности и торжественной суеты. И так же быстро съехал на предварительно снятую квартиру, махнув рукой на все материнские причитания. В душе он боялся повторения прошлого сценария семейной жизни. И правильно сделал. Вряд ли восемнадцатилетняя жена выдержала бы навязчивую опеку Маргариты Акимовны.
Больше всего он боялся за себя. Боялся не справиться, как не справился прошлый раз, когда молча уходил в свою комнату, плотно закрыв дверь, чтобы не слышать очередного эпизода разборок Светланы с матерью на кухне. Вначале он метался между женщинами, пытаясь быть одновременно образцовым сыном и образцовым мужем. А потом стал все позже и позже возвращаться с работы. Частые командировки, от которых отказывались всеми правдами и неправдами сослуживцы, были только на руку Савицкому.
Последняя надежда сохранить семью возлагалась на рождение ребенка. Маленький внук, продолжатель рода, обязательно смягчит сердце матери, а жена станет терпимее. Но ничего не вышло. Маленькая Александра стала еще одним камнем преткновения.
Две сильные женщины под одной крышей, каждая из которых пыталась предъявить безоговорочные права на Ивана, развили в нем комплекс несостоятельности. От этого чувства Иван Андреевич невыносимо страдал. Повторно пройти все круги домашнего ада у него не было никаких сил. Оттого он так стремительно и покинул родительский дом.
Среди множества претенденток на руку и сердце он выбрал именно Людмилу, с которой был почти шапочно знаком. Но ее юный возраст, мягкий, покладистый характер как нельзя лучше подходил для собственноручного создания придуманного женского идеала.
Маргарита Акимовна была только рада такому, на ее взгляд, правильному выбору сына. В робкой, застенчивой Людочке будущая свекровь видела безмолвную «девочку для битья». Даже когда Иван съехал на чужую квартиру, Маргарита Акимовна некоторое время еще пыталась и там устанавливать свои порядки. Это длилось до тех пор, пока она не наткнулась на запертую дверь. И когда в очередной раз на настойчивые звонки невестка не открыла дверь, визиты без предупреждения Маргарита Акимовна прекратила.
Воспитать жену Ивану удалось. То ли задатки у него такие были, то ли Людмила оказалась хорошей ученицей с рождения. Но, как бы там ни было, а жена получилась на зависть всем друзьям и недругам. С годами Людмила из угловатой девочки-подростка превратилась в красивую молодую женщину… и домохозяйку.
Хотела Людмила детей или нет — он особенно не задумывался. Сам он в начале семейной жизни точно детей не хотел. Он боялся, что Людмила одна не справится с ребенком и тогда пришлось бы обращаться за помощью к матери. И пройденный этап мог повториться.
С возрастом, когда все устоялось в семейной жизни, пришли другие страхи. Он начал бояться, что главное место в жизни Людмилы займет не он, а ребенок. Потом он несколько лет прожил за рубежом, спасая не столько бизнес, сколько свою жизнь. О ребенке и думать было нечего. Когда бизнес и жизнь в целом стабилизировались — дети не получались. Людмила лечилась в лучших европейских клиниках, но безрезультатно.
Ровно в десять утра водитель заехал во двор и припарковался возле подъезда. Ловко достал из багажника припасенный Иваном Андреевичем пакет и направился вслед за ним. Пакет оказался довольно увесистым. Чтобы удовлетворить любопытство, он незаметно заглянул внутрь. Коробки с консервами, икра, колбаса и еще какие-то деликатесы, названия которых он не знал, судя по фирменным упаковкам, стоили денег. Все это можно было без особых трат купить и в обычной кулинарии. Полуфабрикаты, как ни крути, остаются полуфабрикатами, хоть в какую упаковку ты их ни заверни. Возле двери Иван Андреевич взял пакет и дал водителю выходной. Дождавшись, когда тот начал спускаться вниз, нажал кнопку звонка.
— Саша, ты еще не передумала ехать в центр? — первое, что спросил у дочери Савицкий после приветствия. — Я газету, как ты просила, захватил. Посмотришь.
Перемены, произошедшие с Иваном Андреевичем за ночь, Сашу приятно удивили. Темные круги под глазами уменьшились, улыбка была мягкой, без тени превосходства, и глаза не застилала тревога, от этого его лицо выглядело моложе и здоровее.
— Здесь продукты.
Он купил все без особого разбора, первое, что попалось под руку. На витрине яркие коробки смотрелись довольно аппетитно. Продукты сам он никогда не покупал, этим занималась Людмила. Обедал он всегда в ресторане, а из чего готовила ужин Людмила, не вникал, но у нее все получалось вкусно и изысканно. К ужину стол обычно накрывался в гостиной, зажигались свечи. Только в последнее время они начали ужинать на кухне. Но ему стало безразлично. Аппетита не было. Что в ресторане, что дома — еда казалась одинаково пресной, с непонятным пластиковым привкусом, словно готовилась в упаковке.
Иван Андреевич достал из портфеля газету и, пока Саша читала статью, возился с пакетом на кухне.
— Действительно, похоже на заказную статью, — Саша вернула Савицкому газету. — Скажите, у вас есть конкуренты? Может, кто-то хочет снизить рейтинг центра, привлечь к себе пациентов?
— Статья не заказная. Она появилась после разговора с главным редактором. Он мой старый приятель, — пояснил Савицкий. — А что касается конкурентов, то их тоже нет. Мощности центра не те, направление узкое, ни лечения, ни обследований не проводим. Денег особых у центра нет. Но ты обратила внимание на вопросы журналиста? Ты понимаешь, о чем я?
Саша утвердительно кивнула головой. Ничего она не поняла, но спорить или что-то доказывать человеку, который слышит только себя, не было смысла.
— Ты, конечно, подумаешь, что я свихнулся, но меня действительно… травят, — перескочил на другую тему Савицкий.
Ей стало до слез жаль отца, этого взрослого, больного мужчину, пытающегося разобраться со своими мыслями и страхами.
— Ты думаешь, это лекарство можно найти в центре?
Вопрос Савицкий задал так, словно прочитал ее мысли.
— Конечно, — подыграла Савицкому Саша. — У меня есть предложение.
Саша запнулась, не зная, как обратиться к мужчине. Иван Андреевич — звучало неправильно, а слово «отец» застряло в горле и не выговаривалось.
— Вы можете мне организовать в центре работу врачом-консультантом? Я быстро все выясню. Ведь если криминала в центре никакого, то вы спокойно сможете поехать со мной в Москву. Как вы на это смотрите?
На лице Савицкого мелькнуло недоверие.
— А если это только мои домыслы и больше ничего?
В голосе Ивана Андреевича послышалась обреченность. Ему больше всего на свете хотелось верить, что все беды от этого загадочного лекарства и, найдись оно, все станет на свои места, и жизнь будет продолжаться дальше.
— А если — домыслы, то будем исходить из того, что в центре, опять же, все хорошо и можно спокойно заняться вашим здоровьем.
— Договорились. Если ты выяснишь, что в центре все в полном порядке, я поеду куда ты скажешь.
Вопрос трудоустройства оказался самым простым и легко решаемым. Иван Андреевич позвонил в отдел кадров своего холдинга и, на всякий случай, проинструктировал начальника отдела.
— Ты — дочь моего институтского друга. Окончила мединститут, работала, переехала в Киев. Я тебе помогаю по старой памяти. Нормальная версия.
Потом она наскоро приготовила завтрак из купленных полуфабрикатов. Еда, за исключением кофе, получилась невкусной.
— Как ты догадалась мебель переставить? Сколько помню — все так и было, — Иван Андреевич выдавил улыбку и, чтобы скрыть слабость, рывком поднялся со стула.
Во дворе ему стало немного легче. Свежий влажный воздух действовал отрезвляюще. В голове прояснилось, наползающий туман рассеялся.
Против всех ожиданий Иван Андреевич сам сел за руль, и Саша обрадовалась, что всю дорогу можно общаться без посторонних.
Дорога в медицинский центр заняла чуть больше часа. За это время Саша успела узнать, что медицинский центр Савицкий открыл три года тому назад, хотя идея пришла Ивану Андреевичу гораздо раньше, сразу после смерти Маргариты Акимовны.
— Возможно, я был не лучшим сыном своих родителей, но я делал все, что было в моих силах.
Маргарита Акимовна слегла внезапно. Вечером позвонила Ивану, рассказала о планах на выходные, а утром соседка вызвала «Скорую». Обширный инсульт изменил жизнь не столько матери, сколько сына. Возможно, с того момента в семейной жизни Ивана Андреевича и пошло все наперекосяк. Только сущий ад начался после выписки из больницы. У Савицкого намечался новый прибыльный проект. Сидеть возле матери он физически не мог, и даже если бы решился на это, без женской помощи все равно было не обойтись. На помощь жены рассчитывать не приходилось. Женщины поссорились в первый день выписки. После чего Людмила заявила, что ее ноги больше не будет в квартире свекрови.
Пришлось искать сиделку. Иван Андреевич вначале был категорически против постороннего человека, но другого выхода не было. Еще сложнее стало, когда состояние Маргариты Акимовны немного улучшилось. И без того сложный характер матери после болезни стал невыносимым. Маргарита Акимовна придиралась к сиделке по каждой мелочи, агрессивно реагировала на замечания, снимала специально памперсы и пачкала постель. Сиделки, невзирая на щедрую оплату, долго не выдерживали. Иван Андреевич находился в состоянии постоянного поиска.
— Через год твоя бабушка умерла. Я был в Америке. На похороны не успел. Мать похоронили без меня.
— В смысле, без вас? — удивилась Саша.
— Это отдельная и неинтересная история.
Он так и не нашел логического объяснения поступку Людмилы. Почему его не подождала? Как она могла так поступить? Он даже поссориться не смог с Людмилой. Как-то стало пусто вокруг. Он собрал вещи и переехал в родительскую квартиру. А потом приехала Людмила. Он до сих пор не смог ни понять, ни простить жену.
— Тогда я и решил, что должен что-то сделать в память о матери. Так появился этот проект с центром по уходу за тяжелобольными.
— А кто организовал реабилитацию? Нынешний главврач?
— Нет. Я тебе потом расскажу, — красноречие Ивана Андреевича иссякло, и он устало замолчал.
Место для открытия медицинского центра Иван Андреевич подыскивал тщательно и долго. Одно из условий, которое поставил Савицкий перед агентством по недвижимости, — тихая сельская местность. Предложений поступало много, но все было не то.
— Однажды меня друзья пригласили на рыбалку. Хотя я и не рыбак, но пришлось согласиться.
Ехать на рыбалку он, конечно, не собирался. Не было у него лишнего времени на отдых. Но, когда узнал, кто там будет, сразу принял приглашение. Когда занимаешься бизнесом, приходится использовать любую возможность, чтобы завести полезное знакомство. Неофициальная обстановка как нельзя лучше подходит для решения многих вопросов.
— А потом вышел казус — забыли хлеб купить по пути. А какая уха без хлеба? Я вызвался сходить в магазин в ближайший поселок. Этим поселком и оказался Ильинск.
Ильинск был обычным поселком, без перспективы и будущего. А какое будущее, если остались одни старики. Правда, свой «золотой век» поселок пережил после чернобыльской аварии. Тогда еще большая и богатая страна бросила огромные деньги на помощь потерпевшим. В поселке срочным образом возводились новые блочные дома для переселенцев. А заодно достроились школа и двухэтажный детский сад. После развала Союза совхоз продержался на плаву еще несколько лет. А когда работы в поселке не стало, молодежь постепенно перебралась в Киев.
— Я влюбился в поселок, как только прошелся по нему, — вернулся к прерванному разговору Савицкий. — Представляешь, там, где сейчас центр, был заброшенный детсад. Сорняки росли в человеческий рост.
Я ведь искал землю под застройку, а здесь смотрю — все готово, только приведи в порядок. И красота вокруг волшебная, я бы даже сказал — лечебная!
— Одно неудобство — далеко от города.
Саша посмотрела на часы. Едут без малого минут сорок. И это только потому, что в самом Киеве не застряли в пробке. А в утренние часы?
— Саша, здесь ты не права. Найти землю под застройку возле Киева не проблема. Правда, дороговато, но реально. Но только удаленность от города дает возможность отдохнуть друг от друга и родственникам, и самим больным. Я это знаю по личному опыту.
— Скажите, центр окупился? Приносит прибыль?
— Да бог с тобой! Львиную долю съедают налоги. Денег хватает только на еду и профессиональный уход за больными. Лекарство пациенты привозят с собой или потом покупают за свои деньги, а зарплата персонала, тепло, свет, газ, вода — из моего кармана. Это не коммерческий проект.
— То есть вначале центр планировался как дом престарелых?
— Вроде того.
Иван Андреевич промолчал, что благодаря Наталье Михайловне — прежнему главврачу — центр постепенно расширил медицинскую деятельность. Кроме ухода за пациентами, начали заниматься реабилитацией «колясочников». Нуждающихся в такой помощи было много. Постепенно элитный дом престарелых превратился в современный успешный реабилитационный центр. Запись на реабилитацию была на несколько месяцев вперед.
— Скоро деревья зазеленеют, дорога будет красивой, — отметила Саша, посмотрев на обочину, густо засаженную кленами.
— Я где-то читал, что клен особое дерево.
В семье Савицких читали, сколько помнит Иван Андреевич, всегда и с интересом. Он каждый месяц с особым нетерпением ждал родительской зарплаты. Отец выделял на книги три рубля. Положив деньги в карман, он сразу шел на Крещатик, где было с десяток книжных магазинов, и обязательно покупал несколько книг. Сколько было радости. Сегодня из тех магазинов на Крещатике не осталось ни одного. Их вытеснили дорогие бутики. Одежда оказалась куда важнее книг. Дольше всех продержался легендарный магазин «Знания», до самого 2012 года. А потом и его Киевсовет передал в частные руки. Новые хозяева обещали магазин не закрывать, а только обновить и сделать внутренний ремонт. Но когда с фасада сняли строительную сетку, стало понятно — книжного магазина уже нет.
В последнее время ему стало не до книг. Стоило прочитать несколько страниц, как информация путалась в голове, и от этой путаницы сразу начинала болеть голова. Вот недавно начал читать теорию одномоментного исчезновения инков и ацтеков и стал раздражаться. Что значит, «через пятьсот лет после того, как инопланетяне покинули Землю, они взорвали заложенные бомбы».
Теория ученого шла вразрез с его взглядами на любое действие. «Решил — делай и ничего не откладывай на потом. И чего было ждать целых пятьсот лет?»
Саша подхватила тему о книжных магазинах, затем перешла на поверья, связанные с кленами, в которые никто уже не верит, и стала приводить примеры. А Савицкий вдруг вернулся к недавнему внутреннему разговору о рациональности действия.
«Творцов-инопланетян провожали в безвозвратный полет их земные жены, дети и внуки. И обещали их ждать, — подумалось Савицкому. — А те, покидая их, хорошо знали, что через пятьсот лет сотрутся гены, растворится в поколениях их кровь и навсегда утратится родство. Чужих уже не так жаль, а может, и вовсе не жаль. Вот вам и теория отдаленного уничтожения», — от этой мысли у Ивана Андреевича засаднило в горле. И все от того, что рядом с ним сидело его творение — дочь.
— Саша, здесь, в центре, работает моя жена Людмила. Я не говорил ей о твоем приезде.
Иван Андреевич даже удивился, что действительно ничего не рассказал Людмиле ни о здоровье, ни о мучивших страхах, ни о приезде дочери. Когда они в последний раз разговаривали?
— Кем работает ваша жена?
— Да, собственно, никем. Занимается связями с общественностью или что-то в этом роде. Часто бывает в центре, но не руководит.
«Все понятно, — с некоторой неприязнью подумала Саша. — Нашла, о чем спросить. Кем может работать жена владельца центра? Не кормит же больных с ложечки и в туалет не водит. Не руководит, но присутствует каждый день. Это называется «связи с общественностью». Звучит хорошо и непонятно. Какая «общественность», если центр частный и проект некоммерческий? А может, от того, что некоммерческий, и нужны эти «связи», чтобы привлечь спонсоров?»
— Центру спонсорскую помощь кто-нибудь оказывает?
— Помощь? Нет. Мы больше года сотрудничаем с одной киевской компанией. Но я даже больше вкладываю, чем получаю.
— В чем суть сотрудничества?
— Есть благотворительный фонд «Рука помощи», который оказывает помощь одиноким старикам. Вот учредитель этого фонда и обратился ко мне с предложением: он оплачивает оздоровление стариков, а я предоставляю ему палаты. Сама идея мне понравилась. Дело благое.
— Что включает в себя оздоровительная программа?
— Об этом лучше знает Людмила. Она все организовала. Я особенно не вникаю в их проекты.
О проекте Задонского, невзирая на все уговоры Людмилы, он даже слушать не захотел. Что она может понимать в бизнесе? А вот самому Задонскому удалось его переубедить. Может, не начни он разговор о тяжелой старости одиноких людей, не спроси он Савицкого о его родителях, он точно отказал бы ему.
Была ли его мать одинока, Иван Андреевич не знал. Скорее — была. Да, материально она ни в чем не нуждалась, но в последний путь он ее так и не проводил. Он тогда опять почувствовал свою вину перед матерью, достал коньяк и предложил Задонскому помянуть Маргариту Акимовну.
Только Вера изначально была против этого сотрудничества. Но Иван Андреевич, зная ее характер, списал на предвзятое отношение к Задонскому. А то, что Антон ей не понравился, Вера даже не скрывала.
Год назад или около того Людмила изъявила вдруг желание работать в центре. Он никогда не допускал мысли, что жена может быть где-то вне дома. Но просьба Людмилы тогда совпала с его срочным отъездом за границу. Брать жену с собой не входило в его планы, и он откупился от нее, разрешив работать. «Да разве это работа. Съездит пару раз и все на том и кончится», — решил Иван Андреевич. Только на этот раз он ошибся. Людмила стала почти ежедневно наведываться в центр. А потом появился Задонский со своим проектом. Или наоборот? Единственное, о чем Иван Андреевич пожалел, — это то, что сам не разобрался, почему из центра ушла Наталья. Скорее всего, куда-то уезжал. А потом завертелся с новыми делами.
— Как информация о смерти пациентов попала в газету? — Чтобы не говорить больше о Людмиле, Саша вернулась к прочитанной статье.
— Здесь и думать нечего. Людмила дала интервью. А корреспондента, считай, я сам и пригласил.
— Вы думаете, что подозрения журналиста не беспочвенные?
— Этого я больше всего и боюсь. Боюсь, что уйду с клеймом, и все знакомые с облегчением скажут, что хорошо, что умер, а то бы губил дальше невинные души, — в голосе Савицкого прозвучал плохо скрываемый сарказм.
К Ильинску они подъехали к полудню. Иван Андреевич открыл дверцу и помог Саше выбраться из машины. За городом температура была еще ниже. Выпавший за ночь снег в городе превратился в серую жижу, а здесь белел на клумбах.
— Начиная с ранней весны и до самых морозов — все в цветах. — Иван Андреевич обвел двор рукой.
Реабилитационный центр оказался типичной постройкой. В восьмидесятых годах такие детские садики строили по всей стране. Центральный вход и два крыла. Одно крыло отводилось для младших, другое — для старших групп.
Саша невольно оглянулась вокруг и мгновенно уловила, как опустилась штора на первом этаже. Кто-то внимательно за ними наблюдал. Отчего-то стало тревожно на душе. И эта непонятно откуда взявшаяся тревога разлилась по телу. Ноги налились свинцом, и больше всего хотелось вернуться в машину и уехать обратно. Кто-то тяжело вздохнул совсем рядом. Саша огляделась. Во дворе, кроме них, не было никого. «Никого, кроме смерти. Смерть в центре. Она надолго. До самого закрытия центра», — короткие фразы проникали в мозг и пульсировали в ее голове. Саша еще раз беспомощно огляделась. Впервые в жизни она ощутила страх. Она даже не заметила, как отстала от Савицкого.
Иван Андреевич поднялся по ступенькам, и дверь автоматически открылась.
— Специально заказывали. Всем удобно: коляски заезжают и на костылях не надо дверь придерживать, — в голосе Савицкого появилась гордость за свое детище. — Саша, ты себя хорошо чувствуешь? Тебя не укачало?
— Немного.
За дверью, как и предполагала Саша, холл разделялся на два рукава, ведущие в два крыла здания. Но на этом сходство с детсадом заканчивалось. Иван Андреевич на правах хозяина направился в левое крыло.
— Здесь водный комплекс. Бассейн остался с прежних времен, но его пришлось расширить. Мы сделали достройку, благо места хватает.
За стеклянной дверью Саша увидела предбанник. Возле стены стояли удобные небольшие кушетки, между ними, в больших напольных цветочниках, росли влаголюбивые папоротники. Вдоль другой стены выстроились шкафчики для одежды. Остальное место занимало зеркало. Отраженные в нем папоротники визуально увеличивали пространство.
Окончив осмотр левого крыла, они направились в правое, где лестница, сделанная под мрамор, вела на второй этаж и такая же — в подвал. Иван Андреевич, несмотря на крутые ступеньки, начал быстро спускаться вниз. Саша не совсем понимала, что интересного можно увидеть в подвале. Но оказалось, что его большую часть занимал оборудованный по последнему слову спортзал, а дальше за ним шли служебные помещения: раздевалка для инструкторов, бельевая, камера хранения, инвентарная. Остальные двери без табличек. Помещения, скорее всего, были свободны. Она еще успела обратить внимание на двери с табличками «душевая» и «архив», и… свет погас. Иван Андреевич выругался. Не будь рядом Саши, он бы выругался покруче.
— Электрики схалтурили. Свет включается только с поста дежурной медсестры. Занятия в спортзале закончились, вот и выключили. Экономят.
Иван Андреевич позвонил с мобильного телефона, и свет, как по мановению волшебной палочки, опять загорелся.
— Надо давно было бы переделать, да все руки не доходят.
— А как больные спускаются по таким крутым ступенькам?
В Саше проснулся профессиональный интерес.
— Пойдем, — улыбнулся Иван Андреевич и направился в противоположную сторону от входа. В торце коридора Саша увидела лифт. Иван Андреевич нажал на кнопку, дверь открылась. На бесшумном грузовом лифте они поднялись на второй этаж.
— У вас продумано все до мелочей. Кто консультировал?
— Наталья Михайловна — главврач. Бывшая, — тут же исправился Савицкий.
Правое крыло второго этажа напоминало гостиницу. Так же вдоль коридора располагались добротные деревянные двери с табличками номеров. И только знакомые надписи «ординаторская», «процедурная» и «массажный кабинет» говорили, что это лечебное учреждение.
Холл поразил ее воображение. Дизайнеру удалось создать иллюзию дендропарка, столь умело были расставлены кадки и цветочные горшки. Может, от этого пост медсестры, расположенный в углу, смотрелся как-то несерьезно, словно игрушечный. Дежурная, завидев нежданных гостей, оторвалась от компьютера и, как показалось Саше, стушевалась. Иван Андреевич кивнул на приветствие и направился дальше.
«Точно раскладывала пасьянс, — отметила Саша. — Да и что делать в такой тишине? Запросто можно уснуть от безделья».
На стене висел, как в кинотеатре, огромный экран. Кресла стояли полукругом. Саша представила, как вечерами здесь собираются пациенты. В конце коридора Иван Андреевич открыл дверь, и Сашу окутал холодный воздух. Открытая терраса смотрела на темный лес.
— Представляешь: все в зелени и соловьи поют. В предместье этого давно и в помине нет. Прислушайся, какая тишина.
В голосе Савицкого сквозила плохо скрываемая грусть. Он знал, что скоро уже ничего не увидит и, повинуясь внутренней спешке, прекратил экскурсию по центру.
— Сколько сейчас пациентов на этом этаже?
— Точно не скажу. Весь этаж отдан фонду, а их пациентами занимается лично главврач. Сейчас познакомишься с ней. Какая-то у них там специальная программа. Елена тебе расскажет. Я ничего в этом не понимаю.
Первый этаж оказался зеркальным близнецом второго, только стена холла была полностью из стекла, и от этого казалось, что снег лежит прямо на паркете. Рабочая обстановка здесь тоже ощущалась слабо. Из приоткрытой палаты доносилась еле слышная музыка. Нянечка в кресле-каталке везла мужчину в массажный кабинет, мимо которого они только что прошли. Немногочисленные пациенты готовились к обеду и дневному отдыху. И только от мысли, что она сейчас познакомится с женой отца, Саша напряглась.
Кабинет главврача находился в левом крыле первого этажа, между процедурным кабинетом и залом механотерапии. Иван Андреевич для приличия коротко постучал и, не дожидаясь разрешения войти, открыл дверь, пропуская вперед Сашу. Тут же им навстречу из-за стола поднялась женщина. По выражению ее лица Саша отметила, что главврач уже предупреждена о приезде работодателя.
— Знакомьтесь, Елена Евгеньевна Куриленко, хозяйка центра, а это обещанный врач-невропатолог, — Иван Андреевич повторил слово в слово придуманную легенду о друге и его дочери. — Александра Андреева, прошу любить и жаловать. В кадрах все согласовано. Завтра может приступать к работе, а сегодня, Елена Евгеньевна, введите Александру в курс вашей работы. Я к завхозу.
— Иван Андреевич, вы располагайтесь здесь, а завхоза я сейчас вызову, — суетливо предложила Куриленко. — А сама тем временем покажу доктору наш центр.
— Завхоза я сам найду, — Иван Андреевич направился к двери. — Центр я уже показал, так что спокойно общайтесь.
Елена Евгеньевна, ухоженная женщина со стильной стрижкой, в яркой, экстравагантной одежде, несмотря на шесть десятков лет, выглядела довольно моложаво. Судя по тому, как она опустилась в кресло и тут же погасила улыбку, визит Савицкого был ей неприятен. Эту неприязнь и едва уловимый страх Саша почувствовала во взгляде Елены Евгеньевны сразу, как только тот закрыл за собой дверь. Главврач была явно чем-то напугана. Саша внимательно посмотрела поверх головы Елены Евгеньевны — серое облако страха окутывало женщину. Поймав взгляд Александры, Елена Евгеньевна невольно посмотрела в окно и, не найдя ничего, что могло заинтересовать приезжую, бегло озвучила цели и задачи центра. Поинтересовалась, где Саша занималась раньше реабилитацией больных, да и то, чисто формально. Затем напомнила о правилах работы в центре, из которых следовало, что главное — не опаздывать на работу.
— Трудовая книжка у вас с собой?
— Нет. Оставила в отделе кадров. С собой только паспорт.
Заранее заготовленные фразы в кабинете главврача прозвучали неуверенно. Саша почувствовала себя провинившейся школьницей. Говорила она правду, только правда была с натяжкой. Саша достала из сумки паспорт и теперь не знала, что с ним делать: положить на стол Елене или обратно в сумку.
Паспорт главврача не интересовал. Раз Савицкий сам соизволил привезти девицу в центр, значит, будет она здесь работать и точка. Надо у Людмилы спросить, что это за протеже Савицкого. Еще она собиралась оговорить зарплату, как дверь открылась и в кабинет зашла Людмила.
То, что это жена Ивана Андреевича, Саша не сомневалась ни минуты. Именно такой она и представляла жену отца. Людмила была красивая. Даже без украшений и макияжа. Лицо выглядело свежим и отдохнувшим. Черные от природы волосы спадали на плечи. Но больше всего Сашу поразили руки: длинные музыкальные пальцы с коротко остриженными ногтями, покрытые светлым лаком, украшенные только обручальным кольцом, смотрелись как ваяние древнего мастера. Савицкую она, несомненно, уже где-то видела. Голова стала вдруг тяжелой, думать о Людмиле стало физически больно.
Людмила Савицкая безразлично скользнула взглядом по Саше и, узнав, что Иван Андреевич вышел во двор, направилась на поиски мужа.
О немногочисленных пациентах первого этажа Елена Евгеньевна рассказала кратко и неохотно. О втором этаже даже не вспомнила, хотя пациенты там были и оздоравливались они, как успел сообщить Савицкий, по какой-то особой программе. Саша ничего спрашивать не стала. От ощущения присутствия смерти в здании реабилитационного центра ей было не до вопросов. Голова разболелась так, что каждое слово, сказанное Еленой, эхом отдавалось у нее в голове. Легче ей стало только, когда машина Савицкого покинула территорию центра.
— Как вы нашли эту Елену Евгеньевну?
— Не понравилась?
— Сложно сказать. Я ведь ничего о ней не знаю: ни как о руководителе, ни как о враче.
— Людмила положительно о ней отзывается, пациенты не жалуются. А порекомендовал мне ее, как опытного организатора, Задонский. Претензий к Куриленко у меня тоже нет.
«Надо было спросить у Елены, были ли случаи смерти в центре? И опять забыл. Памяти совсем нет», — безразлично подумал Савицкий.
— Как тебе центр? Понравился?
— Очень.
— Ты еще не передумала выходить на работу?
— Нет.
На вопросы Ивана Андреевича Саша отвечала невпопад, и Савицкий, видя состояние дочери, оставшуюся дорогу ехал молча.
Простившись с Савицким возле подъезда, Саша, приняв душ и заварив душистый чай, позвонила Стрельникову и рассказала, почти поминутно, прожитый день, не сказав лишь о том, что собирается завтра выйти на работу.
«Центр мне понравился, — Саша взяла в руки фотографию Маргариты Акимовны, — и двор мне понравился. Весна скоро придет, цветов будет море. Только, знаешь, бабуль, я там почувствовала смерть. Впервые. Она — бестелесное существо и вовсе не черная, а висит светло-синим облаком над центром, еще немного и полностью его накроет. Уйдет она только, когда центр закроется. А как его закрыть? Вот и я не знаю. Сейчас мне надо позвонить. Елизавета будет волноваться».
Саша поставила фотографию на комод, допила чай и пошла за телефоном. Пришлось еще раз более подробно весь прожитый день пересказать Елизавете.
— Саша, говорю тебе еще раз — глупость несусветная, — подруга к исповеди отнеслась не так доверчиво, как Стрельников. — Ну и что с того, что мало пациентов? Я ничего странного в этом не вижу.
— Лиза, ну посуди сама: центр рассчитан на двадцать пять человек и обеспечен всем по высшему разряду. Я даже в Германии такого не видела, а там, поверь, было, на что посмотреть. А пациентов мало. Второй этаж почти пустой. Человека три-пять, не больше. Медсестра пасьянс раскладывает на посту. Причем второй этаж сдан в аренду неизвестно кому. Чем там занимаются, Иван Андреевич толком не знает. Говорит, работают по какой-то специальной программе. И еще мне не понравилась главврач.
— Ну, ты скажешь! Назови тех главных, которые нравятся всем.
— Лиза, я не о том, чтобы всем нравиться. Скользкая она какая-то. Себе на уме. И в разговоре дала понять, что лучше поискать работу в Киеве, и зарплата у них небольшая, все зависит от количества пациентов. А Иван Андреевич мне говорил, что зарплату он сам платит врачам и никак это не зависит от пациентов. И напугана она чем-то не на шутку.
— И о страхах она сама вот так взяла и рассказала тебе?
— Ничего она не говорила. Я видела этот страх — серая пелена накрывает ее с головой. Как она вообще живет?
Елизавета на том конце невидимой связи молчала.
— Я даже знаю, что ты думаешь. Ты подумала, что шизофрения переходит в разряд вирусного заболевания, как грипп, — Саша засмеялась в первый раз за последние дни.
— Я тебе верю, — серьезно ответила Елизавета. — Только будь осторожна.
