Все, что блестит

– Доброго вам вечера, мистер советник, – сказал мистер Коэн, почтительно наклонив голову, и, не дожидаясь заказов, поставил на стойку два стакана и бутылку ирландского виски.

Доктор Бреннер прервал свои попытки объяснить теорию относительности мистеру Витервоксу, и они оба внимательно осмотрели крупного мужчину, из угла рта которого свисала незажженная сигара; фигурой этот достойный джентльмен весьма напоминал грушу. Как будто не заметив приветствия мистера Коэна, посетитель проследовал, насупясь, к концу стойки, вытащил сигару изо рта и с невероятной энергией плюнул в медный горшок, который там стоял.

Это нехитрое действие, казалось, чрезвычайно его порадовало. Он повернул лицо, испещренное крошечными, налитыми кровью сосудами, к другим посетителям.

– Чудесного вечера, мистер Коэн, – сердечно произнес он, – вам и всем прочим гостям. Кого я имею удовольствие видеть в вашем прекрасном заведении? – Он одним движением опрокинул в себя рюмку виски; другой рукой так же быстро подхватил стакан воды – после чего просиял.

– Конечно, мистер советник, и это добрые друзья, мои и Гавагана, – сказал мистер Коэн. – Мистер Витервокс, доктор Бреннер, это – мой друг, член муниципального совета Магвайр из Пятого округа.

– И президент Демократического клуба Пятого округа, – сказал Магвайр, пожимая руки новым знакомым. – Всегда рад повстречать друзей мистера Коэна. Когда бы вы ни оказались у нас в Пятом, заходите на огонек. Мистер Коэн, поставьте стаканы; для меня огромное удовольствие – угощать дорогих гостей в вашем заведении.

Доктор Бреннер сказал:

– Отсюда довольно далеко до Пятого округа.

– Верно, – согласился мистер Коэн. – Но член совета Магвайр – не такой человек, который забывает о старых друзьях или о своих обязанностях.

– О каких обязанностях? – спросил доктор Бреннер. – Плевать в ту кошмарную штуку в конце стойки?

С лица Магвайра исчезла деланая улыбка, и он покосился на мистера Коэна, а затем что-то неразборчиво проворчал.

– Расскажите им, Дэнни, – произнес мистер Коэн. – Это станет для них превосходным уроком. Они оба уже мне надоели – постоянно просят, чтобы я отделался от этой штуковины.

Витервокс сказал:

– Она просто не вписывается в обстановку. Послушайте, я однажды читал книгу об интерьере, и там сказано, что в подобных барах необходима меблировка, относящаяся к определенному периоду. – Он обвел помещение рукой. – А та вещь ни с чем не сочетается.

Бреннер добавил:

– Это просто антисанитария! Мистер советник, я удивлен, что город до сих пор не принял постановления, запрещающего такие вещи в общественных местах. Ну хорошо, она может стоять у кого-то дома, но представьте, что сюда явится человек, больной туберкулезом? Вот что мне объясните…

Советник Магвайр поглядел на мистера Коэна, который решительно кивнул; потом гость опрокинул вторую порцию ирландского виски и, казалось, принял решение.

– Я вам объясню, – торжественно произнес он. – Я все объясню, и мистер Коэн подтвердит мои слова. Конечно, этот кувшин может нарушать все санитарные нормы, как вы говорите (он кивнул в сторону Бреннера), конечно, он некрасив (он кивнул Витервоксу); но вы ведь не хотите, чтобы этим городом управляли республиканцы, не правда ли? Вы не хотите. Но вы получили бы республиканскую администрацию, если бы не этот горшок, и я приезжаю в бар, по крайней мере, раз в месяц из Пятого округа, чтобы плюнуть вот туда. Взгляните теперь на это. Видите? Сейчас я вам расскажу всю историю.

Он сунул руку в нагрудный карман и достал бумажник, из которого очень аккуратно извлек маленькую фотографию.

Бреннер осмотрел ее со всех сторон и передал Витервоксу.

– Не вижу здесь ничего поразительного, – сказал он. – Конечно, здесь изображены вы, но фотография мутная и вообще сходства маловато.

– Вы совершенно правы, – ответил Магвайр. – Важно именно то, чего нет на этой картинке.

– Как это? – спросил Витервокс. – Вот на заднем плане здание муниципалитета, не так ли? Но ни для кого не секрет, что вы – член совета. А что у вас под ногой?

Ага, вы все-таки заметили! (сказал Магвайр, положив ладонь на стойку бара.) Разумеется, я сразу понял, что вы неплохо соображаете, как только увидел вас в баре Гавагана. У меня под ногой – коробка чистильщика обуви, и, конечно, соль истории не в ней, а в том, что обувь мне никто не чистит. Вы когда-нибудь слышали о человеке, который поставил ногу на коробку чистильщика обуви просто так, для забавы, а? Нет, не слышали. Мистер Коэн, налейте нам еще по стаканчику, и я расскажу вам, как все было и отчего я прихожу в бар Гавагана, чтобы плюнуть в тот медный кувшин.

Все началось больше четырех лет назад, когда моя старая бабушка получила письмо из Ирландии. Она мне сказала: «Дэнни, для тебя есть хорошие новости. Твой двоюродный дедушка Том умер и похоронен, и теперь ты глава дома Магвайров».

«И что мне с того? – спросил я. – Судя по всему, что мне известно о дедушке Томе, он не оставил ничего, кроме своих добрых пожеланий, и скорее в июле будет мороз, чем я смогу на эти пожелания что-нибудь купить».

«Не спеши, – отвечает она. – Сколько раз я говорила тебе, что у главы дома Магвайров всегда был лепрекон, который на него работал?»

Да, она много раз об этом рассказывала, когда я был маленьким мальчиком, и я всегда втихомолку посмеивался над старой леди. Я ответил ей: «И какой мне толк от лепрекона здесь, в Америке, когда я могу в любой момент отправиться в магазин и купить себе башмаки гораздо лучше, чем может изготовить какой-то лепрекон? И стоить они будут недорого. Кроме того, – добавил я, – мой двоюродный дед Том Магвайр не был последним представителем нашего семейства, оставшимся в Ирландии».

«Я была бы тебе очень признательна, если бы ты перестал надо мной смеяться, – ответила бабушка. – В Ирландии остались Магвайры, и я надеюсь, что их будет еще много; но там больше нет ни единого Магвайра Баллимаклоу. Твой дедушка был последним из них – и еще был его брат Том, который так и не женился. И тебе не следует потешаться над маленькими людьми, нет, не следует. Они могут принести тебе удачу, а могут и уничтожить тебя».

И она начала рассказывать мне какую-то сказку; этот рассказ, как мне показалось, мог затянуться до вечера. Будучи деловым человеком, я сказал, что замолвлю словечко людям в службе иммиграции об этом лепреконе, когда он появится. С этими словами я ушел. Больше я не вспоминал об этом деле до самой смерти бабушки, благослови Господи ее душу. Я так никогда и не задумался бы об этой сказке… Но теперь надо обратиться к фотографии, которую я показал вам.

Я многому научился, пока занимался политикой. Людям нравится, когда лидер выглядит как лидер, но говорит, как обычный человек. Офис у меня находился в здании муниципалитета, и я обычно останавливался, когда возвращался на работу после ланча, и один из мальчиков, которые там все время болтаются, чистил мне башмаки; а я немного беседовал с ним. Эти мальчики, они знают гораздо больше, чем вы могли бы подумать, и много раз я узнавал от них очень важные вещи, например, что они видели Проссвица, члена совета от республиканцев, который на скамейке в парке перешептывался со Спенсером, подрядчиком, грязной крысой.

Мне нравился один чистильщик сапог. Он был невелик ростом, не больше четырех футов; уши у него казались слишком большими, и его как будто никогда не кормили досыта. Особое впечатление на меня произвел его акцент; он словно бы только что сошел с корабля, пришедшего из доброй старой Ирландии. Сам я приехал сюда совсем маленьким мальчиком, и акцент у меня исчез уже годам к шестнадцати.

Когда я спросил у мальчишки, как его зовут, он явно смутился. Он сказал, что его имя – Диармайд, а это ведь имя одного из королей Ирландии, странное имя для чистильщика сапог. Я так ему и сказал, и много раз мы с ним вместе смеялись, рассуждая о том, как он вырастет, сам станет членом совета, а может статься, и мэром.

Однажды, когда я с ним болтал о том о сем, не глядя вниз, а следя за птицами, которые носились над парком, или отыскивая в парке взглядом кого-то из знакомых, Диармайд внезапно перестал начищать мои ботинки. «Магвайр», – проговорил он, и когда я посмотрел вниз и прислушался к его голосу, то понял, что мальчик очень серьезно настроен. «Магвайр, – сказал он, – вы – Магвайр Баллимаклоу. Вам пора бы уже понять, что я никогда не вырасту и не стану ни мэром, ни членом совета».

Это должно было мне все объяснить, но последние слова я слушал невнимательно, потому что как раз в это мгновение заметил идущего по парку Анджело Карнуто, того самого парня, который был крутым рэкетиром; я с ним встречаться не хотел. Так что я дал мальчишке Диармайду четвертак, быстренько удалился и выбросил весь разговор из головы.

А потом, неделю спустя или чуть позже, сняли эту фотографию. Мне снова чистили ботинки, я курил сигару, как вы и сами можете заметить, и стоял прекрасный осенний день. И тут появляется один фотограф, знаете, из тех, которые делают снимки, вручают людям квитанции, а им потом отправляют квитанцию и деньги, чтобы в обмен получить фотографию. Ну что ж, фотографы голосуют, как и все прочие; так что я взял у него квитанцию и положил в карман, не думая ни о чем, кроме грядущих выборов.

В тот вечер я пошел на большое собрание в Демократический клуб Пятого округа. Сказав, что у меня в этом году неплохие шансы на победу, секретарь клуба попросил меня сфотографироваться для плакатов, чтобы было хорошо видно лицо – не то чтобы мое лицо настолько уж внушительно, просто людям нравится видеть, за кого они голосуют. В общем, тогда я был слишком занят разными делами, поэтому я вытащил из кармана квитанцию и предложил ему получить фотографию: может, она и подойдет. Да, вот она, та самая фотография.

Теперь посмотрите сюда. Вы видите хоть какие-то признаки мальчика Диармайда, который начистил мне ботинки до блеска? Нет, не видите; и я тоже не вижу. Когда я ничего не увидел на снимке, то вспомнил о словах мальчугана, потом начал понемногу понимать, что к чему. И я подумал: «Дэнни Магвайр, одно из двух. Либо в тот день ты слишком много выпил, либо это лепрекон Магвайров Баллимаклоу, что уж там говорить!» Сфотографировать лепрекона не легче, чем сфотографировать мысли у вас в голове, но некоторые люди могут разглядеть и то, и другое.

Чем больше я раздумывал, тем больше этот мальчик казался мне похожим на лепрекона: слишком уж вытянутое у него было лицо и слишком большие и острые были у него уши. Все сходилось; учитывая, что все башмаки в Америке давно уже делали машины на фабриках, что еще ему оставалось? Только чистить готовую обувь.

Тут мне в голову пришла еще одна мысль. Я вспомнил, как моя старая бабушка, благослови Господи ее душу, рассказывала, что у каждого лепрекона есть горшок с золотом, спрятанный где-то очень далеко, и лепрекон отдаст свое золото, если его схватить и крепко держать. Тогда мне как раз нужны были деньги. Вы помните, именно в том году республиканцы выдвинули на пост мэра судью Грегори и очень громко рассуждали о реформе; и я понял, что могу либо выиграть, либо проиграть выборы, и всё решат несколько долларов.

И на следующий день, возвращаясь в офис после ланча, я остановился почистить ботинки. Это выглядело несколько странно, потому что начался небольшой дождь и перед зданием муниципалитета не было вообще никого, кроме меня и мальчишки Диармайда. Когда он склонился к моим ботинкам, я нагнулся и ухватил его за руку.

«Отпусти меня, ты, здоровая обезьяна!» – сказал он.

«Только когда получу твой горшок с золотом», – ответил я.

«О чем это ты, какой горшок с золотом? – спросил он. – Стал бы я чистить ботинки, сидя здесь под дождем, если б у меня был горшок с золотом, которого хватило бы на всю жизнь?»

«Я думаю, может, и стал бы, – ответил я. – Ну же, давай, теперь я знаю, кто ты такой. Отдавай горшок».

Он плакал, он умолял, он говорил, что у него больше ничего нет и что его пошлют в работный дом, но я на все это не поддался. В конце концов он открыл свою коробку, в которой лежали принадлежности для чистки обуви, и там оказался большой медный горшок, который вы теперь видите в самом конце бара, только тогда он был закрыт крышкой.

«Забирай, – сказал он. – Забирай его, и если Магвайрам Баллимаклоу повезет, немного ума войдет в твою жирную башку, а иначе род возглавит другой Магвайр, который будет знать свое дело лучше, чем ты».

Я поднял крышку горшка и подумал, что мне вряд ли понадобится еще какая-то удача. Горшок был полон до краев золотом; монеты оказались самыми разными, некоторые из них напоминали старинные испанские, другие были английскими… В общем, там лежало целое состояние. Я с трудом смог поднять горшок.

И вот я стоял с горшком в руках и думал. Я не мог потратить золотые монеты и слитки, потому что это противозаконно, а если бы я передал находку властям, как требует закон, я потерял бы половину денег. Не то чтобы я поддерживал нарушения закона, понимаете, но законы направлены против людей, пытающихся обмануть власти, а здесь был совершенно особый случай, деньги-то я добыл честным способом. В итоге я решил, что спрячу где-нибудь свой горшок с золотом, а потом продам монеты по одной, это вполне законно, если найти каких-нибудь коллекционеров.

Но чем больше я об этом думал, тем меньше мне нравилась мысль прятать горшок дома, там у меня трое детей и еще моя старуха. Еще меньше мне хотелось нести горшок к себе в контору, в здание муниципалитета; надвигались выборы, а там повсюду были проклятые республиканцы. И тогда я вспомнил о своем старом друге, мистере Коэне, о том, что он всегда готов помочь честному человеку, и я вызвал такси и примчался прямиком сюда.

Когда я вышел из такси, горшок показался мне намного легче, чем тогда, когда я его получил. Я поставил горшок на стойку и попросил выпить, угостил мистера Коэна и спросил, не сможет ли он позаботиться об этом сосуде. Он поднял крышку и заглянул внутрь, а затем посмотрел на меня так, словно я вовсе лишился рассудка.

«Вы, может статься, морочите мне голову? – сказал он. – И с какой стати мне прятать у себя ваш горшок с бобами?»

Тогда я посмотрел сам, и поверите ли? – в горшке, в котором было полным-полно золотых монет, теперь не оказалось ничего, кроме печеных бобов. Рот мой открылся, как устричная раковина, – я никак не мог понять, как сыграли эту шутку. Я рассказал все мистеру Коэну, объяснил, что малыш Диармайд оказался лепреконом, и он спросил: «Вы плюнули в горшок?»

«Нет, – ответил я. – А надо было?»

«Да, – ответил мистер Коэн. – В старые времена говорили, что если не плюнуть на золото лепрекона, которое вам досталось, то оно превратится во что-нибудь никчемное. О… и теперь, боюсь, вас станут преследовать неудачи».

Так оно и вышло, никакой помощи я не получил, и удача от меня отвернулась, потому что выборы мы проиграли. Верно, мистер Коэн?

– Все верно от первого до последнего слова, – сказал бармен. – Вот вам и доказательство – горшок.

– Но зачем вы теперь его держите здесь? – спросил Бреннер, посмотрев на медную посудину.

– Разве я вам не сказал? – удивился член совета Магвайр. – Это случилось после выборов, был снова тяжелый день, и я пришел сюда повидаться с мистером Коэном, и мы заговорили о злоключениях Магвайров. И он…

– Я попросил его повторить все, о чем они говорили с малышом Диармайдом, – сказал мистер Коэн. – Ведь лепрекон чудесным образом привязан к семейству, и он не может принести Магвайрам неудачу, достаточно дать ему хотя бы шанс.

– Тогда я и вспомнил… – продолжил Магвайр. – Ведь лепрекон сказал что-то о разуме, который у меня появится, а мистер Коэн говорил, что, может статься, хотя золото и исчезло, кое-какая удача в горшке все же осталась. И вот он вычистил горшок и поставил его в дальнем конце бара вместо плевательницы. И я туда плюнул. И поверите ли? – на следующей неделе выяснилось, что Спенсер, подрядчик, платил Проссвицу, члену совета от республиканцев. Разве это не замечательно – для человека, которого избрали под лозунгом реформы? Ему пришлось уйти в отставку, и когда проводили дополнительные выборы, я пришел сюда и плюнул в горшок, и победил нужный человек. И вот теперь я прихожу сюда всякий раз, когда начинаются выборы. Еще немного из этой бутылки, пожалуйста, мистер Коэн.