ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ИЗ ОГНЯ ДА В...
Первая мысль была такая: «Она вернется». Вторая: «Я ее никогда не увижу». Хан озирался по сторонам, потому что, если бы остался стоять столбом, его разорвало бы в клочья.
С проклятием он швырнул в стенку куртку, следом отправил сдернутые с кровати подушки. Мало... Интересно, может, это он так сходит с ума?
В голове не умещалось ни единой мысли, и очень хотелось выть от боли и злости — громко, в голос, как вуки. Он и взвыл. Схватил колченогий табурет, потому что кровать поднять не сумел, и изо всех сил метнул в дверь. Из-за стены послышалось громкое пожелание соседу засунуть голову ранкору в зад. Целехонький табурет валялся на полу, двери — тоже хоть бы хны.
Хан бросился на кровать и некоторое время бездумно лежал, закрыв голову руками. Боль приходила и отступала, точно волна плескалась о берег. В груди ныло так, что само дыхание причиняло боль. Облегчение пришло, когда все тело словно онемело.
И почему-то так ему было хуже всего...
Потом — спустя очень длительное время — Хан сообразил, что не дочитал письма. Кроме целой кучи денег, от Брии ничего больше не осталось, разве что этот клочок флимси, по~ этому пилот заставил себя подняться и при тусклом свете разобрать корявые строчки.
Мой милый Хан, ты не заслуживаешь такого обращения, и все, что я могу сказать: прости меня. Я люблю тебя, но не могу остаться.
Каждый день я спрашиваю себя, не хочу ли я бросить все и первым же кораблем улететь на Илизию. Боюсь, что мне не хватит сил сопротивляться... но я должна. Должна признать, что подсела на Возрадование и надо бороться с зависимостью. А для этого мне потребуются все силы — если я хочу победить. Ты был моей опорой, я черпала у тебя силы, но так плохо для нас обоих. Чтобы -сдать экзамены и поступить в академию, тебе тоже нужны силы.
Прошу, не отказывайся от своей мечты, Хан. Воспользуйся деньгами, которые лежат в конверте. Отец отдал их нам, потому что ты ему правишься и потому что он благодарен тебе. Он, как и я, знает, что ты спас мне жизнь. Прими его дар, пожалуйста. Мы с ним желаем тебе удачи на экзаменах.
Я многому научилась у тебя. Любви, верности и отваге. А еще я научилась, как разыскать тех, кто поможет мне подделать документы, так что не трудись, не ищи меня. Я ухожу и намерена победить свой порок. Даже если победа будет стоить мне последних сил.
Ты всю жизнь был свободен, Хан. И ты очень сильный. Я завидую тебе. Когда-нибудь я тоже обрету свободу. И силу.
И тогда, возможно, мы встретимся вновь.
Пожалуйста, не питай ко мне слишком много ненависти. Хотя не стану тебя винить, если ты не захочешь меня больше видеть. Прошу тебя, не забывай, что отныне и навеки я всегда буду любить тебя...
Твоя Брия
Хан дочитал письмо до последней строчки, каждое слово выжигалось в голове, словно его записывали там лазерным резаком. Потом он начал читать сначала, стараясь оттянуть мгновение, когда опять нужно будет думать и чувствовать. Пока он разбирает почерк Брии, она как будто здесь, рядом, и исчезнет, как только Хан перестанет читать. Но в третий раз, сколько он ни прищуривался, не разобрал ни слова. Они почему-то расплывались.
— Солнышко... — прошептал кореллианин, горло сжималось, так что он с трудом выталкивал слова. — Не надо было тебе... мы же были в одной связке, помнишь?
Он задрожал, как больной лихорадкой, сообразив, что сказал «были». Хан встал и принялся расхаживать из угла в угол... из угла в угол... из угла... Движение вроде бы помогло, по приступы злости и раздражения сменялись приступами такого глубокого горя, что Хан предпочел бы сойти с ума.
«Она соврала. Никогда она меня не любила. Богатая девочка, высокомерная зазнайка, просто развлекалась со скуки... Воспользовалась мной, чтобы спастись, и бросила, когда надоел. Ненавижу ее... — Хан взвыл. — Нет, это я вру. Я ее люблю. Ну как она могла? Говорила, что любит меня. Лгунья! Лгунья?.. Нет, она говорила всерьез. Ей было больно... Да, ей было больно. — Хан вспомнил, как ночами слышал ее плач, как обнимал, старался утешить. — Но... почему, солнышко? Я же старался помочь. Тебе нельзя быть одной, тебе надо было остаться. У нас бы все получилось...»
А потом пришел страх. А вдруг она не выдержала и вернулась на Илизию? Хан не питал иллюзий, он абсолютно точно знал, как в таком случае поступит Тероенза. Т’ланда-тиль не способны на жалость и сострадание. Верховный жрец прикажет убить Брию на месте. Хан озирался по сторонам и ничего не видел. Эту ночь они с Брией провели здесь, в жалкой нищенской комнатке, лежали в обнимку. Брия жадно прижималась к нему; теперь ясно, с чего вдруг такая ненасытная страсть... Брия знала, что обнимает его в последний раз.
Хан замотал головой. Как могло все перемениться за какие-то пару часов?
«Поверни время вспять, — подсказал детский внутренний голос. — Пусть будет тогда, не сейчас. Сейчас мне не нравится. Хочу, чтобы было тогда...»
Глупо, да? Хан перевел дыхание, звук был хриплый, горло саднило. Кореллианин всхлипнул.
Все, он больше не в силах оставаться здесь, разглядывать плесневелые стены. Запихав нехитрое имущество в небольшой вещмешок, а пачки кредитов предусмотрительно распределив по внутренним карманам, Хан надел старую, видавшую виды кожанку и сунул за пазуху бластер.
А затем прошел по коридору, где через одну не работали лампы, мимо неряшливой женщины за конторкой. И не остановился...
Он ходил целый день, бродил, затерявшись в толпе, по этому сомнительному району, где располагался квартал красных фонарей, а за поворотом начинался очередной анклав инородцев. Есть не хотелось, сама мысль о еде вызывала тошноту. Бластер оттягивал карман. Хан даже надеялся, что кто-нибудь из местных сорвиголов попытается ограбить его и тогда появится веская причина для хорошей драки. Кореллианину хотелось изувечить, убить, уничтожить что-нибудь. Или кого-нибудь.
Но никому не было до него дела. А может, от него исходило невидимое излучение, язык его тела предупреждал окружающих: «Руки прочь! Не суйтесь ко мне!»
Разум продолжал быть не в ладу с сердцем, то перетягивая канат, то отпуская. Хан прокручивал в голове все, что они делали и говорили. Где он ошибся? Что сделал не так? Кто же Брия — прекрасная, попавшая в беду, но достойная девушка, которая сражается с пагубным пристрастием, или испорченная, бессердечная, черствая богатенькая любительница жестоких игр? Любила ли она его хоть немного?
В минуту просветления Соло обнаружил, что стоит на углу между двумя высоченными кучами битого камня, сжимает в кулаке листок флимси и в мигающем свете вывески дешевого борделя пытается разобрать, что написано в записке. Хан моргнул. Дождь, что ли?.. Лицо почему-то было мокрым.
Он запрокинул голову к небу, но, разумеется, не было там никакого неба, только очередная платформа между крышами. Хан поднял к глазам ладонь. Никакого дождя, ни капли.
Сложив листок, он спрятал записку в карман, чтобы не поддаться искушению и не разорвать ее на клочки. Что-то подсказывало, что потом он будет раскаиваться.
«Где бы она ни была, мы не вместе. — Хан расправил плечи. — Она ушла и не вернется, поэтому соберись. Завтра первым же делом — к Ниси-спецу в бар „Жаркий паук“...»
Тут он сообразил, что на дворе глубокая ночь, а по улицам он шатается то ли двенадцать, то ли пятнадцать часов. К счастью, в этом районе нашлись заведения, открытые круглосуточно. Надо было поесть и немного поспать, а то с голода и усталости голова шла кругом. Соло захромал туда, откуда пришел. Он как будто ступал по раскаленному песку, подошвы стерлись и покрылись волдырями.
Хорошо, что болят ноги, можно отвлечься.
Отныне и навсегда он сам по себе, размышлял кореллианин, останавливаясь и разглядывая сквозь воздуховодную шахту далекий кусочек неба. На черном фоне подмигивала единственная звезда, хотя возможно, то была космическая станция. Мысль приобрела силу клятвы. «Больше никто. Больше никто меня не волнует. И никого к себе не подпущу. Плевать мне, симпатичная девочка или уродина, умница или нет... Ни подруга, ни возлюбленная — никто не стоит боли. Отныне и навсегда — только я. Соло». Сумрачная, горьковатая ирония собственного имени заставила Хана усмехнуться. С нынешнего мгновения имя соответствовало его сути. Он теперь такой, как его называют.
Соло. Отныне и навсегда. Галактика и все остальные могут отправляться в тартарары. Он — Соло отныне и вовеки.
Следы детской мягкости стерлись с его лица, во взгляде появилась непривычная жестокость, новообретенный холодок. Хан шагал сквозь ночную тьму, печатая шаг по пермакриту, прочному, как оболочка, за которую спряталось его сердце.
Неделей позже Хан Соло так же уверенно вошел в зал приема документов имперской космической академии. Здание было высоким, расположено на верхнем уровне, массивное, солидное и тихое.
Даже от неяркого солнца Хан помаргивал и щурился. Он давно не видел дневного света, а все еще чувствительные глаза легко раздражались. Он только что успешно доказал, что можно изменить отпечаток сетчатки, но приятным переживанием эту операцию не назовешь. Пришлось пройти через лазерную хирургию и клеточное восстановление, затем целый день провести в бакта-камере и еще три дня носить бакта-визор, лежа в небольшой комнатке позади «клиники» Ниси.
Вынужденное бездействие Хан обратил себе на пользу, прослушав курс истории и литературы для подготовки к экзаменам. Соло не питал ни малейших иллюзий по поводу собственных, в лучшем случае обрывочных, знаний.
Ниси-спец честно заработал каждый кредит из запредельного гонорара. В базе данных существовал некий Хан Соло, отпечаток его сетчатки и прочие идентификационные признаки. Большую часть шрамов кореллианин приобрел недавно, их умело нанесли ему медицинские дроиды Ниси. А старые Хан попросил убрать.
И этот новый Хан Соло имел на руках документы, неотличимые от тех, которыми владели все законопослушные граждане. Впервые за долгое время он был «чист». Никто не разыскивал его ни за какие прегрешения. Больше не надо было воровато озираться или пытаться отрастить глаза на затылке. Не надо было постоянно высматривать металлический блеск оружия. При громких неожиданных звуках кореллианин все еще вздрагивал, но лишь по привычке.
Хан Соло был теперь обычным гражданином, а не беглым преступником.
Документы Викка Драйго и Дженоса Иданиана остались лежать в бумажнике, дожидаясь удобного случая, когда от них избавятся. Физиономия Хана не появлялась в базах данных и на объявлениях с припиской «разыскивается», и промашка вышла только с отпечатком сетчатки. А сейчас и о ней все сведения были стерты.
Поднимаясь по каменным ступеням, Хан не испытывал сомнений. Он подошел к офицеру-вербовщику и вежливо улыбнулся:
— Здрасте... Меня зовут Хан Соло, и я хотел бы подать документы в академию. Всегда хотел служить во флоте.
Клерк в ответ не улыбнулся, но был учтив.
— Могу ли я взглянуть на них, мистер Соло?
— А как же!
Хан положил ИД на стол перед вербовщиком.
— Мне потребуется некоторое время. Попрошу вас сесть.
Кореллианин послушно отыскал стул; поджилки у него тряслись, хотя Соло и понимал, что бояться нечего. Кредиты Ренна Тарена свое дело знали... Через несколько минут офицер вернул ему документы и даже выжал из себя подобие улыбки.
— Все в порядке, Соло. Можете сегодня же заполнить анкету и приступить к первоначальному тестированию. Вам известно, что отсеивается более половины кандидатов? А еще половина из принятых в академию не заканчивают обучения?
— Так точно, сэр, известно. Но я рискну. Я хороший пилот.
— Императору нужны хорошие пилоты. — На этот раз офицер улыбнулся вполне искренне. — Ну что ж, тогда начнем...
Следующая неделя превратилась в сплошной кошмар. Первый этап представлял собой медосмотр — гораздо более тщательный, чем Хану приходилось проходить раньше. Медицинские дроиды тыкали и ударяли его в такие места, что кореллианин с трудом подавлял желание пнуть их в ответ. Но Хан стоически перенес осмотры.
Во время проверки зрения он трясся от страха, но дроид-хирург Ниси оказался на высоте. Военные медики не обнаружили ничего необычного. Медосмотр Хан прошел под победную барабанную дробь. Реакция и рефлексы у него оказались на зависть многим.
А потом началось самое трудное.
День заднем понемногу уменьшающуюся группу кандидатов поодиночке загоняли в экзаменационные комнаты, в которых специальный дроид задавал вопросы, записывал ответы, вносил баллы в постоянно обновляемую ведомость успеваемости. Каждый вечер Хан возвращался в дешевую каморку в очередной ночлежке и валился без сил на кровать, но и во сне видел экзамены.
«Кадет-кандидат Соло, сейчас вам продемонстрируют четыре различных боевых доспеха. Который из них использовался в мандалорской армии в последнее столетие?»
Или: «Кадет-кандидат Соло, в каком году наш великий Император возглавил Сенат? Какие исторические события предшествовали его избранию?»
Или: «Кадет-кандидат Соло, если звездный разрушитель типа „Победа" уйдет от Центра Империи в такое-то время, неся указанные на экране такое-то вооружение, груз и войска, какой курс и вектор входа в систему Дейдалон обеспечат оптимальный расход топлива? Какой курс и вектор сближения обеспечат наивысшую скорость? Подтвердите ответы вычислениями».
Или: «Кадет-кандидат Соло, какая битва Нулианского кризиса повлекла за собой освобождение Ботанского сектора? Когда она состоялась?»
Хуже всего давались коррелианину вопросы по культуре. Из каждого кадета собирались сделать офицера, «белую кость», и поэтому от них требовались некоторые познания в области искусства.
Хан обливался потом при вопросах вроде следующего: «Кадет-кандидат Соло, я поставлю вам три музыкальных фрагмента — все с разных планет. Назовите эти планеты».
По иронии судьбы Хан как рыба в воде плавал в вопросах живописи, но не в заданиях по музыке. Юные годы, посвященные грабежу и воровству, подковали кореллианина по истории искусства. Современное искусство тоже не было обойдено стороной. Когда после трех дней нескончаемых экзаменов Соло отыскал свое имя в списке на видеотабло в приемном зале, то не знал, изумляться тому или дико радоваться. Потом он сдался и испытал оба чувства.
Последние два дня были посвящены полетам. Вот тут Хан дал себе волю. Кандидатов вывезли с планеты и рассовали по ближайшим военным базам, хотя самые сложные тесты проводили на самом Корусанте. Каждый день кандидаты практиковались в различных ситуациях. Хан прошел все задания играючи; правда, без скандала не обошлось. Кто-то из приемной комиссии (на этой стадии кадетов гоняли инструктора из плоти и крови, а не дроиды) в беседе с коллегами кисло потребовал, чтобы «этому сумасшедшему не засчитали самое короткое время, потраченное на маршрут», так как никакими правилами не указано, чтобы кадет-кандидат проводил челнок сквозь Триумфальную арку, вместо того чтобы пролететь над ней.
— Он перепугал гражданских! Мы уже получили сотни жалоб!
Старший инструктор остановил на подчиненном скучающий взгляд:
— Кто-нибудь пострадал?
— Никак нет, сэр.
— Значит, результат засчитан. А штафирок не грех пугать время от времени. Неплохо разгоняет жирок, — постановил старший инструктор.
Хан благоразумно не поделился ни с кем, что подслушал этот разговор.
Да, за полеты он не волновался, но вот по остальным предметам Хан едва тянул.
Несколько раз против его имени появлялся минус, что означало: если он все-таки сдаст экзамены и поступит в академию, ему придется заниматься дополнительно по этим предметам. Соло не слишком удивился, обнаружив в этом перечне музыку, древнюю дореспубликанскую историю, квантовую физику и нелинейную гиперпространственную геометрию. Каждый вечер он засиживался за учебниками далеко за полночь и засыпал под звуки очередного урока. Но вообще-то, Хан ничего не имел против снов об экзаменах.
Потому что иначе он видел сны о Брии.
И в один прекрасный день Хан остановился перед табло и стал разыскивать свое имя в списке отчисленных кандидатов. И не нашел. Не смея надеяться, с колотящимся сердцем кореллианин просмотрел второй список — на противоположной стене, с заголовком «Зачисленные кандидаты».
Хан Соло.
Вот оно, его имя, начертано светящимися буквами. Кореллианин разглядывал их, не способный ни думать, ни поверить собственным глазам. Но имя значилось в списке. Хан битый час слонялся по залу, сделал еще три подхода к табло, и всякий раз оно оказывалось на месте. И в конце концов Соло позволил себе радостно прошептать: «Есть!» — и триумфально сжать кулак.
Хан спустился по лестнице и вышел на площадь; ледяной-вечерний ветерок показался ему прохладной освежающей водой.
Это дело нужно обмыть, постановил кореллианин.
Он позволил себе плотный обед в дорогом ресторане верхнего уровня неподалеку от приемного зала. Хан заказал медальоны из нерфа в пикантном редоровом соусе с жареными клубнями и салатом из разных овощей. Запивал еду алдераанским элем и прихлебывал его не торопясь, с наслаждением. Обедая, Хан разглядывал дорогой интерьер, изящные скульптуры из металла и живого льда, слушал негромкое джизз-трио, наблюдал за официантами-людьми. За соседним столиком расположились привлекательные женщины в красивых вечерних платьях и в сопровождении высокопоставленных офицеров. Хан поднял бокал, чокнулся с воздухом и прошептал:
— У меня получилось, Брия. Как жаль, что тебя здесь нет, солнышко. Без тебя праздник не в радость...
Без колебаний и сожалений расплатившись по счету, Хан вышел из ресторана и пересек широкую площадь. Защитный купол высоко над головой сдерживал ветер, так что новоиспеченному курсанту было даже тепло — если не останавливаться. Но Хан все равно поплотнее запахнул куртку. Вокруг поднимались шпили и крыши зданий: площадь располагалась чуть-чуть ниже самого верхнего уровня этой части Корусанта. Длинные винтовые дорожки вели еще на один этаж, туда же можно было добраться и на лифте.
Спрятавшись от яркого моря огней, Хан прислонился к перилам и постарался разглядеть звезды. Одну-две — самые яркие — увидеть удалось, но не более. Красные и зеленые сполохи мерцали по всему горизонту, словно намалеванные на черном фоне безумным художником-великаном. Захватывающее получилось зрелище.
«У меня получилось!»
Хан улыбнулся...
И застыл на месте, когда нечто твердое, небольшое и, похоже, круглое ткнулось в спину. Дуло бластера. Голос, который Хан узнал сразу же, хотя прошло почти что пять месяцев с тех пор, как он слышал его в последний раз, игриво произнес:
— Эй, парень, рад тебя видеть. Должен признать, не так-то легко тебя разыскать.
Этого не может быть. Не сейчас! Это нечестно! За спиной добродушно хмыкнули.
— Почему бы тебе не повернуться, малой, только очень медленно, без рывков. Поговорим лицом к лицу.
Что было делать? Хан так и поступил. Владелец «Удачи Торговца» сменил прежний нелепый мундир с побрякушками па потертый кожаный жилет, штаны и узкую рубаху из шерсти алдераанских нерфов, но в остальном Гаррис Шрайк выглядел точь-в-точь как в ту ночь, когда Хан оставил его лежать на палубе.
Нет... что-то все-таки изменилось. Он не сразу сообразил, что разглядывает Шрайка сверху вниз. «Это не он, это я изменился. Я теперь выше ростом...»
Шрайк придирчиво осмотрел беглого подчиненного.
— Какой милый мальчик, — хмыкнул он. — Жаль, что ты не можешь вернуться со мной на «Удачу» и наши девочки тебя не увидят. Ты стал бы у них настоящим любимчиком.
К Хану наконец-то вернулся дар речи.
— Что тебе нужно, Гаррис?
— Вот как? Теперь я уже Гаррис, да? Решил, что ты мне ровня, сосунок?
Шрайк влепил Хану звонкую оплеуху, а стоило тому попытаться дать сдачи, как ему под ребра угрожающе ткнули бластером. Соло молча вытер кровь с разбитой губы.
— Ты не ровня мне, не забывай. Ты сейчас для меня — большая куча звонкой монеты, которую хатты обещают отвалить тому, кто привезет к ним Викка Драйго.
— Хатты ищут меня? — полюбопытствовал Хан, оттягивая время.
— Они ищут Драйго, а еще они хотят видеть Дженоса Иданиана, малой. Но ты же у нас теперь Хан Соло, да? А я единственный во всей Галактике знаю, что Хан Соло еще и Драйго, и все остальные ребята. Поэтому когда я увидел сообщение о розыске, то сразу подумал, что пора поискать тебя. Слишком много денег на кону.
— Ясно.
Шрайк отвесил ему еще одну затрещину.
— Ничего тебе не ясно, сынок. Тебе не ясно, что дела на «Удаче» в последнее время шли худо. Тебе не ясно, что Ларрад так и не оправился после того, как эта твоя вуки отделала его. Нам пригодились бы деньги от хаттов, весьма пригодились бы.
— Да ну? — переспросил Хан. — А еще мне не ясно, как моя поимка переменит твою удачу. Ну поймал ты меня, что дальше? Шел бы ты лучше на Гаморр навоз разгребать. И я боюсь, Гаррис, что не смогу поучаствовать в твоей затее...
Он все понижал и понижал голос, Шрайк бессознательно наклонился к нему...
...и тут Хан с диким воплем бросился на противника. Рукой — заблокировать встречный удар, коленом — двинуть в пах, а когда враг с хрюканьем согнулся пополам — крепко двинуть в челюсть. Капитан лег.
Шрайк даже бластер выронил и сейчас шарил ладонью в поисках оружия. Хан ногой отбросил бластер в черную угловатую тень, а затем, перепрыгнув через Шрайка, устремился к мосткам на соседнюю крышу, где можно было спрятаться, а если повезет, прыгнуть в турболифт или горизонтальный путепровод.
Он не верил, что действительно сумел уложить Шрайка в бою. Он рос в страхе перед раздражительным капитаном и его увесистыми кулаками.
До мостков Хан добрался, он бежал так, что обогнал бы корабль на полном ходу. Наверху кореллианин нерешительно оглянулся. Две небольшие луны Корусанта превращали крышу в нереальный мир, раскидав повсюду двойные тени. Цветов было всего три: ослепительно-белый, призрачно-серый и непроницаемый, глухой черный.
Хан решил в пользу турболифта и уже мчался к нему, когда призрачный трехцветный мир посетила четвертая краска: ярко-голубая. Концентрированные кольца парализующего излучения. Стреляли от дверей лифта. Бластер стоял на оглушении, удивился Хан, меняя прямой курс на зигзаг. Шрайк? Когда это он успел?
Еще один выстрел.
Хан бежал по крыше как врельт, ему в жизни не приходилось так усердно работать ногами. Он отыскал другую кабинку турболифта, дверь была открыта... а внутри стоял Шрайк — черный плоский силуэт с бластером в руке.
Хан затормозил и опять сменил направление.
Не по-онял! А кто же тогда стрелял раньше?
Но он был слишком занят, чтобы размышлять над этой загадкой; насущнее было как можно быстрее пересечь крышу. Бластер в руках Шрайка плюнул ярко-голубыми огнями. Самый верхний уровень предназначался разве что для любезничающих парочек, яркое освещение тут не предусматривалось. Лишь две небольшие луны разгоняли мрак.
Дыхание срывалось с губ струйками пара, Хан рысью мчался по крыше, бодро перемахивая через низкие перегородки и люки воздуховодов. Из пермакрита то тут, то там поднимались шпили, как гротескные вечнозеленые растения. Хан обогнул один из них, поскользнувшись на инее. Наверху, за пределами купола, было холодно, даже здесь старая кожанка не спасала.
— Стой или подпалю тебе задницу! — заорал позади Гаррис Шрайк, вновь разгоняя ночную тьму выстрелом.
Хан поднажал, чувствуя себя загнанным, отчаявшимся спастись животным. Осмелившись бросить короткий взгляд через плечо, он увидел силуэт преследователя. И еще один парализующий луч.
Соло увеличил скорость... лишь для того, чтобы пробороздить каблуками по крыше и остановиться, балансируя на краю обрыва.
Замахав руками, точно ветряная мельница, Хан откинулся назад, на спину. Он мельком увидел ярко освещенную площадь десятью этажами ниже и ресторан, в котором только что пообедал. Сквозь мерцание защитного поля можно было разглядеть изящные скульптуры, экзотические цветы и клумбы...
Обед случился, наверное, целую жизнь тому назад. Хан свернул направо и побежал — ноги скользнули по инею дальше, увернувшись от очередного выстрела. Он хватал широко раскрытым ртом морозный воздух, в груди пекло.
Кореллианин обогнул еще один шпиль, зацепив его штаниной, и нырнул, хромая, в густую тень.
А та неожиданно расступилась под ногами, превратившись в воздушную шахту.
Хан слишком разогнался, чтобы так сразу остановиться. Заорав от ужаса, кореллианин оттолкнулся изо всех сил...
...и ухитрился перелететь через дыру. Он приземлился на другой стороне, упал, перекатился, хватая ртом воздух, попытался встать хотя бы на четвереньки. Руки и ноги разъехались на обледеневшем пермакрите, как раз когда парализующий заряд ударил справа от него.
Весь правый бок мгновенно онемел. Кореллианин с сиплым стоном ударился о пермакрит. Обмякнув, он стал ждать (другого все рано не оставалось) и надеяться, что ощущения восстановятся вовремя. Все зависит от силы заряда, может пройти минуты две... а могут все десять.
Дыхание давалось с трудом, но, не обращая внимания на боль, он втягивал в себя большими порциями воздух. Ему нужно было восстановить дыхание на тот случай, если онемение пройдет. Слева от него раздались шаги; Шрайк обходил по краю отверстие воздуховода. Хан лежал неподвижно, только белая струйка замерзающего дыхания выдавала, что он еще жми. Шаги смолкли, раздались вновь. Сквозь опущенные ресницы Хан смутно видел фигуру капитана. Затем его больно пнули по ноге. Соло всхлипнул от боли.
— Подонок! — Шрайк сплюнул. — Да за то, что ты сделал, я бы сбросил тебя вниз, дай мне лишь два кредита, мразь! Жаль, стоишь дороже.
Хан лежал и радовался ноющей от удара ноге. Хорошо, значит, паралич начинает проходить. Но сообщать этот радостный факт противнику он не собирался, потому тряпичной куклой проехался по крыше, скользя и ударяясь о неровности пермакрита, пока Шрайк, ухватив кореллианина за шиворот, волок добычу к ближайшему турболифту.
Капитан без передыху сыпал проклятиями и заметно хромал, к величайшему наслаждению Хана. Кореллианин расслабился еще больше, чтобы Шрайку было труднее нести его, хотя прочувствовал спиной каждый выступ. Правую руку покалывало, и это тоже было хорошо. У турболифта Шрайк выпустил Соло. Трудно было не напрячься, падая на холодную крышу, но Хан ухитрился вполне правдоподобно свалиться, не слишком ощутимо ударившись затылком. В поле зрения замаячила физиономия капитана: глаза блестят, на распухшей челюсти наливается чернотой кровоподтек.
— А теперь мы спустимся на этом вот лифте, и ты будешь паинькой, мой маленький врельт. Мы с тобой будем настоящими обаяшками, ты и я. Я скажу, что ты слишком много выпил.
Хан слышал, как приближается кабина. Он напряг мускулы, и они отозвались, хотя и без энтузиазма. Времени не хватило...
Скажи мне, Хан, ты поступил в академию? — поинтересовался Шрайк, как будто ждал ответа. — Это поэтому ты гак набрался сегодня, а?
Капитан рассмеялся.
— Импам, наверное, тяжело приходится, раз принимают на флот неудачников. — Шрайк плюнул Хану в лицо.
Тот вовремя спохватился и не отреагировал. Турболифт был совсем близко. Когда дверь кабины откроется, Шрайк отвлечется на несколько секунд, вот тогда Хан и сделает свой ход.
Кореллианин незаметно сжал правую руку в кулак, пальцы отозвались на мысленный приказ. Шрайк продолжал разглагольствовать:
— Ох уж эти имперцы!.. Стрелять не умеют, летать не умеют, драться и то не умеют. И плевка на них жалко. Удивительно, как старик Палпатин из кровати встает по утрам! Недоумки...
Двери турболифта открылись. Шрайк заглянул в кабину, и в эту же секунду Хан оторвал себя от пермакрита. Неожиданность сработала, ему удалось выбить у капитана бластер, но потом удача от него отвернулась. Крепкие, как дюрасталь, руки стиснули горло. Но Хан сдаваться не собирался; одна хорошая подножка — и Шрайк опрокинулся на спину. Вот только пальцев, к сожалению, не разжал, волей-неволей пришлось лететь следом.
Соло от души впечатал кулак Шрайку под дых и услышал, как противник хрюкнул от боли. Хватка на горле ослабла — на миг. Второй рукой капитан попытался лишить Хана глаза. Причем выбрал почему-то правый. Большой палец скользнул по слюне самого же Шрайка, Хан улучил момент и по-звериному вцепился в руку бывшего хозяина. Зубы вонзились в мякоть ладони, Шрайк заорал. Хан ощутил во рту вкус чужой крови и, не дожидаясь, когда противник опомнится, угостил его коленом под дых. Выбитый из легких воздух на морозе превратился в иней.
Юный кореллианин оттолкнул врага, Шрайк, разжав пальцы, опять растянулся на крыше. Следом за ним Хан рухнул на четвереньки, шаря в потемках в поисках бластера. Капитан успел подняться на ноги и с вполне определенными намерениями шел вперед, когда пальцы молодого человека наткнулись на ребристую холодную рукоять. Привстав на колено, Хан выставил оружие перед собой, переведя его на полную мощность.
— Твоя очередь стоять смирно, Шрайк.
Кашель больно ободрал горло, но противника Соло из вида не выпустил. Капитан рассмеялся, темп сбавил, но не остановился. Сейчас между ними было метров шесть.
— Что ты, малыш? — ласково ворковал Шрайк. — Старый капитан чуть-чуть разыграл тебя, вот и все, не больше. И вовсе не собирался я отдавать тебя хаттам, да ни за что. А ты в курсе, что ты убил одного из них, малой? Хаттам такое не нравится, ох не нравится... Они всю Галактику перероют, но отыщут старину Драйго, знаешь?
— Стой, где стоишь, — буркнул в ответ Соло.
Он услышал, как дрожит голос, и перепугался. Он еще ни разу не совершал хладнокровного убийства. Хан понятия не имел, что делать дальше. И получится ли? Шрайк ухмыльнулся, будто читал мысли.
— Ну-ну, сам знаешь, что не станешь в меня стрелять. Не сумеешь. Я же тебе вместо отца...
Хан ответил столь тяжеловесным ругательством на хаттском, что Шрайк восхищенно приподнял бровь:
— Ух ты! А ведь, пока ты бегал без поводка, ты стал таким сквернословом, нехороший мальчик!
Он все еще не остановился, их разделяло метра четыре. Хан покрепче стиснул в потных ладонях рукоять бластера; дуло плясало как одержимое.
— Давай-ка спустимся пониже и все обсудим. — От вкрадчивого голоса капитана тянуло в сон. — Даю слово, я ничего тебе не сделаю.
— Слово, э? — Хан рассмеялся; смех перешел в кашель. — ну ты даешь... Твое слово и плевка не стоит.
— Даю слово, честно! — повторил Шрайк. — Кроме того, если ты меня сейчас застрелишь, то уже никогда не узнаешь о родителях. Кто они такие и почему бросили тебя в порту, где я тебя потом отыскал.
— Тебе известно, кто они? Знаешь, почему меня бросили? — Хан сглотнул, колючий комок оцарапал горло. — Тогда начинай говорить — и, может быть, сохранишь жизнь.
Оставался метр, не больше, Шрайку было достаточно протянуть руку. Надо было стрелять, нельзя верить капитану... но Хан все равно медлил.
— Говори!
— Скажу, все расскажу, с подробностями, когда отдашь бластер. Даю слово.
«Пристрели его! — взвизгнул внутренний голос. — Не медли!»
Красный лазерный луч клюнул Шрайка в грудь. Капитан нелепо замахал руками, лицо Гарриса исказилось от боли и страха. Шрайк упал как подкошенный, он умер еще до того, как ударился о пермакрит. Хан недоверчиво уставился на собственные руки. Палец все так же лежал на спусковом крючке, им никто не шевелил, пилот мог ручаться... или нет?
Секундой позже кореллианин сообразил, что стреляли из другой точки, из-за его спины. Хан крутанулся, не поднимаясь с колен, и чуть ли не нос к носу столкнулся с другим человеком. Молодым, среднего роста, худощавым. Темные волосы в лунном свете казались заиндевевшими. В руке парень держал бластер, и на нем не оставалось места, где бы не стоял бы ярлык «охотник за головами».
— Финиш, парнишка, добегался, — произнес незнакомец, снимая с пояса наручники. — Вставай, пойдешь со мной.
«Те первые выстрелы, — запоздало сообразил Хан. — Вот кто стрелял... Шел следом за нами, подождал, когда Шрайк проделает всю грязную работу, и получил меня на блюдечке».
Что-то не то, видимо, с его лицом; все читают мысли как хотят и не спрашивают разрешения.
— Я знал, что старина Гаррис разыщет тебя, — добавил охотник за головами. — У хаттов не оказалось твоего изображения, вот я и наблюдал за Шрайком, раз уж он воспитал тебя, а, Викк? Я знал, что рано или поздно он тебя найдет и сделает мне роскошный подарок.
Нет! Не может быть! Ну как одна и та же дрянь случается с одним и тем же парнем дважды? Тело еще не оправилось от паралича, да и драка со Шрайком давала о себе знать, ныл и болел каждый мускул. Охотник за головами указал бластером на Хана.
— Бросай оружие, парень, или я вправлю тебе мозги. Знаешь, что бывает, когда заряд парализатора попадает в голову?
Хатты желают видеть тебя живым, а вменяемым или с омлетом вместо мозгов, они ничего не говорили. Бросай.
Хан разжал трясущиеся пальцы. Сипя от усилия, он попытался встать, правая нога подогнулась.
— Колено... — нехотя промямлил кореллианин. — Веса не держит, меня Шрайк ударил...
— Я видел. Не слишком профессионально, но старина Шрайк никогда не славился отходчивостью и терпением, — заметил охотник за головами. — Ладно, помогу тебе. Не пытайся...
С ревом, сделавшим бы честь любому вуки, Хан ударил наклонившегося к нему охотника головой в живот. Новый противник был моложе Гарриса Шрайка, быстрее и сильнее. Но Хан дрался как сумасшедший, откуда только силы взялись? Терять кореллианину было нечего. Вскрикнув от удивления, охотник за головами упал навзничь. Хан навалился сверху и тут же получил по голове бластером. Противник быстро пришел в себя.
Кровь залила Соло левый глаз, но не остановила. Хан вскарабкался по охотнику, словно тот был лианой, и головой расквасил сопернику нос. Охотник вновь заорал.
И, видимо от обиды, поменялся с Ханом местами, уселся верхом, попутно заехав кореллианину по почкам. Соло перехватил его руку и бил ею по пермакритовому покрытию крыши, пока охотник не выпустил оружия. Не заботясь, что может еще больше рассадить кожу на лбу, Хан опять боднул противника в лицо. Пилот так раздухарился, что не прекратил своего занятия, пока сам не получил по физиономии.
Кореллианин стукнулся затылком о пермакрит, сделал попытку ловко перекатиться и врезался в надстройку, внутри которой располагалась шахта турболифта. Из распухшего носа и разбитых губ противника ручьем текла кровь. Охотника за головами шагнул вперед, и в его глазах Хан прочитал смертный приговор. Кореллианин ждал до последней секунды, а затем рванулся и, навалившись всем весом, дернул его за плечо.
Громкий короткий хруст, раздавшийся, когда голова охотника повстречалась с каменной стенкой, казалось, разнесся эхом в морозной ночи. Охотник дернулся разок, обмяк, соскользнул по стене и без движения улегся на пермакрит. Закусив губу, Хан, пошатываясь, побрел к поверженному врагу. Два пальца, прижатые к шее охотника, убедили кореллианина, что тот не живее Гарриса Шрайка, который лежал в нескольких метрах в стороне, пустыми невидящими глазами уставившись на две небольшие луны.
Хан поддался искушению и сполз на пермакрит; голова кружилась, от усталости дрожали ноги, к горлу подкатывала тошнота. Через некоторое время его принялась бить крупная дрожь. Трясло Хана с минуту.
«Соберись... ты должен что-то придумать. Так думай».
Цепляясь за стену, кореллианин встал и снова осмотрел мертвого охотника. Они с ним были примерно одного роста, примерно одного возраста и сложения, одинаково темноволосые. Ну, может, волосы охотника были чуть темнее, но кто заметит?.. Дыхание висело над головой искристым плотным облачком, пока Хан сдергивал с мертвеца сапоги и раздевал труп.
Минут через пять кореллианин нетвердо стоял на ногах, одетый в позаимствованную у мертвого одежду. Теперь предстояло самое трудное — напялить на охотника серый изношенный комбинезон, потертую кожанку, ботинки. Бластер охотника Хан сунул к себе в кобуру, достал горсть мелких кредитов, все свои фальшивые ИД-карты, распихал все это добро по карманам своей прежней одежды. И заботливо застегнул на трупе куртку.
Потом он отправился на поиски оброненного Шрайком бластера и в конце концов нашел его, после чего вернулся к охотнику. Морщась, установил оружие на максимум, прицелился и, отвернувшись, выстрелил мертвецу в лицо. Не сразу, но он все-таки заставил себя взглянуть на охотника, у которого больше не было лица и уже точно — глаз.
А следовательно, и их сетчатки.
Хан успел отойти на несколько шагов, прежде чем основательно и мучительно опустошил желудок. При воспоминании о стоимости обеда стало только хуже. Собравшись с духом, Соло подхватил мертвеца под мышки и поволок по заиндевевшему, скользкому пермакриту точно так же, как недавно Шрайк тащил его самого. Он пятился — медленно и осторожно, — пока вновь не очутился у воздуховода, через который прыгал.
Глянул вниз, тут же отвернулся, сражаясь с головокружением. Земля лежала далеко-далеко внизу. Хан подкатил тело к краю и хорошим толчком отправил мертвого охотника в полет. Он не осмелился проводить труп взглядом. Неверными шагами, спотыкаясь на каждом шагу, кореллианин вернулся к Шрайку и вложил ему в руку бластер. А потом вызвал турболифт.
Дверь открылась, Хан ввалился в освещенную кабину.
Лифт шел вниз, пилот стоял, упираясь обеими руками в стену, рискуя в противном случае упасть. Последние силы уходили на борьбу с обмороком.
Вечер затянулся...
