Глава двадцать восьмая. Роузуотер: 2055

Ойин Да отодвигает меня, оказываясь перед Энтони, и он снова фокусируется на ней, поворачивая вслед за ней голову, все тело при этом неподвижно. Позади меня слышны вздохи и восклицания исцелившихся людей из леса. Я привык к вибрации, исходящей от столбов, но все время осознаю, что она есть. Москиты гудят и пикируют на меня. И сквозь все это – стрекот сверчков и движущиеся световые точки танатана, светлячков.

– Можно вас потрогать? – спрашивает Ойин Да.

Энтони улыбается:

– Люди часто испытывают это религиозное…

– Я хочу коснуться вашей кожи. Она выглядит странной, нереальной. Я хочу знать, какая она на ощупь, ее текстуру. – Ойин Да немедленно принимается щупать Энтони; странные они, умные люди.

Это правда, что кожа Энтони выглядит ненатурально. Он пахнет сломанными растениями, как поле, по которому прошелся плуг. Ойин Да прищуривается, склоняется и нюхает его одежду. Потом лижет его комбинезон.

– Вы одеты в растения, – говорит она с ноткой удивления и размышлений в голосе.

– Я сам их вырастил, – говорит Энтони. Его мыслей я так и не уловил. Возможно, он устойчив к моим способностям или не думает. Что абсурдно. – Вы расскажете мне, зачем пришли сюда?

Я говорю:

– Правительство послало нас, чтобы вас найти. Они хотят, чтобы мы подружились с вами…

– Говори за себя, Кааро. Я здесь, чтобы увидеть, как вы живете в гармонии с этими людьми, – говорит Ойин Да. – Я не работаю на правительство.

– Тогда идем, – говорит Энтони. – Я покажу вам, как мы живем и где ваши пропавшие представители.

– Вы действительно пришелец? С другой планеты? – спрашивает Ойин Да.

– Формально, я пробыл на Земле дольше вас обоих. Ко времени вашего рождения мои организмы уже были частью биосферы. Ставит под сомнение ваше представление о пришельцах, не так ли?

Ойин Да молчит, но я чувствую бурление мыслей в ее голове, слишком быстрое, чтобы уследить за ним.

Ориентируясь по электрическому свету столбов, он ведет нас вверх по пригорку. Разбитые обломки черного штурмового вертолета лежат на боку, искореженный пропеллер наполовину погружен в почву. Тел я не вижу. По сторонам тропы мерцают во мраке яркие точки. Они мигают, и проходит минута, пока я осознаю, что это глаза, отражающие свет. Из кустов за нами следят живые существа с невысокими, приземистыми телами. Они не издают звуков. Их тела блестят. Ойин Да замедляет шаг, и я чувствую ее любопытство.

– Не трогайте их. Эта слизь на их телах – нейротоксин, – говорит Энтони.

– Что это такое? – спрашиваю я.

– Когда я был в Лондоне, мы звали их гомункулами. Они были со мной с самого начала, жили внутри меня.

Хоть гомункулы и гуманоидны, у них нет настоящих мыслей, однако я ощущаю в них что-то вроде инстинктов и эмоций. Нет слов, которые я мог бы различить, но враждебность и страх разобрать довольно легко. Гомункулы разного роста и возраста. У них есть дети, сосущие обвисшие груди матерей. Они чистят друг друга. Они трахаются. Они делают это тихо, не спуская с нас глаз.

Кое-где на земле лежат мертвые ястребы. Из них течет кровь и торчат поврежденные механизмы. Это кибернаблюдатели, их тут десятки. Я отталкиваю их ногой, а Ойин Да подбирает одного, бросает, подбирает другого, пока не находит наконец более-менее целого и не прячет его в сумку. Я замечаю на некоторых следы от укусов.

Пройдя по тропе чуть дальше, мы встречаем четверых мужчин. Трое из них стоят как вкопанные, а четвертый панически носится, трясет и осыпает ругательствами каждого из своих товарищей, пытаясь добиться реакции. Они одеты в темный военный камуфляж. Одежда изорвана, местами обожжена и окровавлена, хотя ни один из мужчин, кажется, не ранен. Двигающийся мужчина замечает наше приближение и начинает орать:

– Ты! Alakori! Это ты виноват!

Он бросается на Энтони с кулаками и пинает его. Энтони не избегает ударов и не дает сдачи. Он не морщится и не выказывает признаков боли. Военный вырубает ударом самого себя и падает к ногам Энтони. Выражение его лица – доброе, сочувственное.

– Прости меня, Олабиси, – говорит он.

Ойн Да подходит к мужчинам и осматривает их.

– Кто эти люди?

– Экипаж вертолета. Их послали меня убить. Или попытаться убить.

– Что ты с ними сделал? – спрашивает Ойин Да. Она светит в глаза каждому фонариком.

– Я исцелил их. Они разбились. Я восстановил их тела, перезапустил сердца. Я могу вернуть к жизни тело, но как только умирает мозг, все, что можно сделать, – это реанимировать труп.

– Я не доверяю твоим ответам, – говорит Ойин Да. – Почему я должна этому верить?

Энтони указывает на меня:

– Попроси его подтвердить. В конце концов, он твой квантовый экстраполятор.

– Он не мой, – протестует Ойин Да.

– Что… как я могу…

– Загляни в мой разум. Увидишь правду. – Он кладет руку мне на плечо.

Я могу. Он открыт для меня, и его воспоминания текут через мое сознание.

Вот ферма, вот фермеры, животные, богатый урожай, который помогал растить Энтони. Вот люди, которые улыбаются, молят, просят об исцелении, и Энтони идет навстречу. Они делают ему подношения, приносят еду, о которой он не просит, ткани, что угодно, лишь бы показать свою преданность. За это Энтони и Полынь одаривают их ответной любовью.

Затем тишину разрезает шум вертолета. Короткая оранжевая вспышка, и повсюду, как снег, сыплется пепел. Деревья и телеграфные столбы срезаны на высоте пяти футов, и, хотя кое-где занимаются небольшие огни, срезы чистые, хирургические. Фермерский домик выглядит игрушкой великана. Он так же аккуратно срублен, как и остальные высокие постройки. Обрубок дымится и кажется шуткой, кукольным недостроенным домом. Крыши, верхнего этажа и части нижнего больше нет. Стены какое-то время еще стоят, потом и от них ничего не остается. Окна, мебель, лампы не тронуты – если находились не очень высоко. Энтони хотел бы, чтобы его друзья уцелели, но надежды нет. Амбар, сарай и курятник за домом так же срезаны и обратились в прах. Куры исчезли, не осталось даже тушек.

Энтони хочет проверить, как там его друзья, но вдруг оказывается, что он парит надо всем этим, замечая выжженное круглое пятно шириной в милю, как те необъяснимые круги ни полях. На миг он приходит в замешательство: он видит эфемерный красный силуэт там, где стоял несколько секунд назад. Потом ветер подхватывает его и рассеивает на все четыре стороны.

Энтони снова мертв.

Его ярость – холодный огонь.

Его сознание возвращается в тело инопланетянина, и он чувствует все, знает все. Он впитывает питательные вещества из почвы и камня: как минералы, так и мертвую органику. Энтони/Полынь растет, проникает глубоко под землю и во все стороны. Электрические элементали, живущие в его нервной системе, испуганно воют и прячутся в более глубокие, безопасные, лучше изолированные нейроны. Он выбрасывает ложноножки из нервной ткани и направляет их к тому, что осталось от фермы. Они стелются по земле, разбрасывая по пути искры, и некоторые деревья падают жертвами наземных молний.

Энтони чувствует мелких животных и насекомых, удирающих прочь, почуяв грядущую бурю. Он чувствует киберптиц, оседлавших воздушные потоки в небесах, и уничтожает их разрядами электричества, так что от них остаются лишь почерневшие перья.

На границе фермы он видит результат применения их оружия. Дом обрушился, а злобные механические слепни над головой строятся в боевой порядок. Среди них один вертолет, а рядом две тихо парящих сферы со множеством канатов и антенн, снизу размещены гондолы, в которых передвигаются крошечные люди, строящие козни и управляющие машинами. Его ложноножки раздваиваются, потом снова раздваиваются, пока не охватывают весь участок, затем каждая разворачивается на девяносто градусов и растет вверх, словно лиана, ползучее растения без опоры. Перед тем как казнить их разрядом электричества, Энтони замечает нагревание воздуха, подготовку, нарастание заряда. Сенсоры заметили его. Они собираются снова применить оружие.

Люди, думает Энтони.

Люди, думает Полынь.

Его ярость срывается с гигантских нейронов яркими зелеными молниями, которые начинаются с кончиков и встречаются там, где висят в воздухе летучие корабли. Сначала один, за ним другой темнеют, лопаются и падают на землю, где начинают дымиться. Он переключает внимание на черный вертолет. Электрический разряд прыгает между колоннами нервов и становится бело-желтой пылающей шаровой молнией. Она охватывает вертолет, который вращается и падает, зарываясь винтом в землю. В нем был экипаж, и люди перестают функционировать. За исключением одного.

Энтони одевает свое сознание в электричество и является выжившему. Мужчина пытается уползти по сожженной траве. Левая нога волочится за ним, вывернутая в колене. Должно быть, это больно.

– Ты. Человек, – говорит Энтони. – Прекрати двигаться.

Мужчина выпучивает глаза и начинает кричать. Энтони пытается понять, насколько ужасным он кажется солдату.

– Прости. У меня была другая одежда, но вы ее дезинтегрировали, – говорит Энтони. Параллельно он манипулирует гормонами солдата и успокаивает его эндорфинами и анандамидом. – Я хочу, чтобы ты вернулся к своим хозяевам. Скажи им, что я хочу поговорить с тем, кто наделен властью. Ты понимаешь, что я говорю? Я никогда еще не пытался ни с кем общаться в такой форме.

Солдат пытается слиться с землей. Его губы дрожат.

– Просто кивни, если понимаешь.

Солдат кивает. Энтони позволяет ему уползти подальше от фермы, к дороге. Взлетает над руинами дома. Единственный слышимый звук – непрерывная вибрация гигантских нейронов, стоящих столбами. Вертолет загорелся и пылает ярким огнем, выбрасывая в воздух клубы черного дыма.

Я разрываю связь с Энтони, у меня кружится голова. Несколько минут уходит, чтобы удостовериться: я Кааро, а не Энтони. Не Полынь. В то же время у меня такое чувство, словно я испробовал божественную силу и переселился в разум бога. Его воспоминания стали моими, как было с Нике Оньемаихе, но, надеюсь, не все. В них сокрыты тысячелетия, эпохи космического дрейфа. Я боюсь сумасшествия. Если я продолжу в том же духе и буду читать людей, мне придется каким-то образом зафиксировать себя, как себя.

– Он говорит правду, – сообщаю я Ойин Да.

Мы приходим в лагерь. Гомункулы идут в ногу с нами, но держатся на расстоянии. Здесь, наверное, человек двадцать или тридцать, люди всех возрастов, спокойные и довольные. Они радостно приветствуют нас, приносят свежевыжатый сок в деревянных кувшинах. Здесь есть как семьи, так и одиночки. Большинство считает Энтони святым или богом. Ойин Да бросается вперед и заговаривает с какими-то женщинами, стреляя вопросами, словно пулями. Она ничего не упускает. В ее мыслях читается, что любое сообщество можно оценивать по тому, как оно обращается с женщинами. Об этом я раньше не думал.

В раю, однако, есть проблемы. Тут и там видны ружья и пистолеты. Ручные гранаты. Люди, которые выглядят и ведут себя как часовые.

Я сажусь на деревянную скамью рядом с Энтони. Высокий мускулистый мужчина подходит и садится на корточки перед нами.

– Это Даре, – говорит Энтони. – Фермер, который меня приютил. Он и его семья.

– Кто эти люди? – спрашивает Даре.

– Правительство прислало их для переговоров, – отвечает Энтони.

– Правда? – говорит Даре.

– Я немного запутался, – говорю я. – Если они хотели вести переговоры, то почему сначала пытались тебя уничтожить?

Энтони пожимает плечами.

– Люди всегда пытаются все уничтожить.

– Я не пытался тебя уничтожить, – говорит Даре.

– Нет, друг мой. Ты меня принял. – Энтони улыбается. – Британцы пытались меня уничтожить, когда я был в Лондоне. Я не знал, что нигерийцы такие же.

– Нигерийское правительство – это не все нигерийцы, – говорит Даре.

– Когда нас вводили в курс дела, с нами был британец, – говорю я. – Беллами. Он консультант.

– Значит, у британцев это так и осталось на повестке дня, – говорит Даре.

Я думаю о Феми Алаагомеджи.

– Мне так не кажется. Думаю, организация О45 действительно хочет, чтобы ты стал их союзником.

– Значит, ты дурак. Нигерийское правительство всегда следует приказам хозяев-колонизаторов, – говорит Даре. – Сегодня они использовали ускоритель частиц. Завтра – кто знает? Ядерное оружие? Лучи Теслы с «Наутилуса»?

– Заканчивай с паранойей. «Наутилус» списан, – говорит Ойин Да, неожиданно присоединяясь к нам. Она смотрит на Энтони. – Сколько у вас тут места? Скольких вы можете вместить?

– Почему ты спрашиваешь? – Даре, кажется, озадачен манерой Ойин Да.

– У меня, возможно, будет несколько беженцев, которым нужен дом, – говорит Ойин Да.

– Сколько? – спрашивает Энтони.

– Одна тысяча сто семьдесят шесть.

– Это очень точно.

– У вас хватит еды на такое количество человек, или…

– Да, – говорит Энтони.

– Погодите, что это за люди? – спрашивает Даре.

Я отвлекаюсь от разговора, потому что чувствую перемену в гомункулах. Эмоция спокойной удовлетворенности сменилась тревогой и страхом. Часто чувства прекращаются резко, словно выключается радио. Потом я ловлю несколько случайных мыслей.

Ох, черт!

– Энтони, осторожно… – говорю я. Одновременно с этим бросаюсь к нему, толкаю на землю и чувствую сильный удар в грудь. Понимаю, что словил пулю, и отключаюсь.