Мать святителя Григория Богослова
Святая праведная Нонна

Мать святого Григория Богослова (жил в 329–389 годы), блаженная Нонна, была дочерью добрых христиан, Фильтата и Горгонии, тетки святого Амфилохия, епископа Иконийского (считают, что он родился около 340 года, а умер после 394-го). Родители воспитали ее по правилам христианского благочестия. Брачными узами соединили ее с Григорием Арианским, человеком богатым, владельцем земель и рабов в округах Арианском и Назианском.

Брак был выгодным по земным расчетам, но тяжелый для благочестивой души Нонны. Григорий Арианский был язычником, притом «улучшенного» покроя. Он был последователем секты верховников (ипсистариев), чтил верховного Бога и соблюдал некоторые иудейские обряды, но вместе с тем кланялся огню и светильникам. Благочестивая Нонна много пролила слез, много молилась за обращение мужа к святой истине.

Вот что говорит об этом сын Нонны, святой Григорий.

«Она не потерпела быть в союзе с иноверным, и хотя была самая терпеливая и мужественная из жен, не могла переносить спокойно, чтобы одной половиной быть в соединении с Богом, а другой частью самой себя – оставаться в отчуждении от Бога. Напротив, она желала, чтобы к союзу плотскому присоединился и союз духовный. А потому день и ночь припадала к Богу, в посте и со многими слезами просила у Него даровать спасение главе ее, неутомимо действовала на мужа, стараясь приобрести его различными способами: упреками, убеждениями, услугами, отлучениями, а более всего своей жизнью и пламенной ревностью о благочестии, чем всего сильнее склоняется и смягчается сердце, добровольно давая вести себя к добродетели.

Ей надобно было, как воде, пробивать камень беспрерывным падением капли, от времени ожидать успеха в том, о чем пеклась, как и оправдало последствие. Об этом просила она, этого ожидала не столько с жаром юных лет, сколько с твердостью веры. И на осязаемое никто не полагался так смело, как она на ожидаемое, по опыту зная щедролюбие Божие.

При этом помогал делу спасения рассудок, мало-помалу исцелявшийся, а равно и сонные видения, каковые Бог нередко посылает в дар душе, достойной спасения. Какое же это видение? Здесь начинается для меня самая приятная часть повествования.

Отцу моему представилось, будто бы (чего никогда прежде не делал, хотя и много раз просила и умоляла о том жена) поет он следующий стих Давида: «Возрадовался я, когда сказали мне: «Пойдем в дом Господень» (Пс. 121, 1). И пение небывалое, и вместе с песней является желание!

Когда услышала об этом та, чье желание исполнилось, то, пользуясь временем, объяснила видение в самую добрую сторону, в чем была совершенно права; она самой радостью обнаруживает величие благодеяния и ускоряет дело спасения, дабы не помешало что-нибудь призванию и не расстроило того, о чем столько старалась.

В то время в Никею собиралось множество архиереев противостать бешенству Ария – недавней ереси, раздробившей Божество. Родитель предает себя Богу и проповедникам истины, открывает им свое желание и ищет у них помощи для спасения. Между ними был и знаменитый Леонтий, правивший тогда нашей митрополией».

Итак, после долгих трудов и молитв святой Нонны, муж ее, язычник, стал христианином. Это произошло в 325 году. Так как при крещении Григория осязаемо снизошла на него благодать Божия и даже без сознания присоединялось нечто из чина священства, то скоро после крещения Григорий посвящен был в священники. И священником Божиим был он около девяти лет.

Григорий, озаренный благодатью Божией, глубоко понял звание христианина и христианского священника. Поэтому предался делам нового звания, а заботы об имениях, заботы о доме предоставил жене.

Так для благочестивой Нонны начались новые труды. И она трудилась как искренняя христианка.

Точно так же на Нонне лежали труды воспитания детей, которые рождались в это время. У Нонны было два сына, Григорий и Кесарий, и дочь Горгония. Первый испрошен был у Бога молитвами матери. По обычному для многих матерей желанию иметь сына, Нонна молилась о сыне Богу. И Бог внял усердной молитве. Это открыто было ей в видении, в котором она видела образ будущего сына и слышала его имя.

Благочестивая Нонна при рождении посвятила Григория Богу. Как ревностно заботилась она об обращении мужа к святой вере, с такой же ревностью воспитывала она детей в христианском благочестии. О ней сказано: «Не только сама обладает благочестием, но передает его детям. Приняв от предков веру, угодную Богу, связала этой золотой цепью и рожденных ею». Она нежно любила детей, но Христа выше всего, потому больше всего заботилась, чтобы в детях изобразился Христос. Сын Григорий и в поздние годы своей жизни вспоминал, как мать рассказывала ему историю жертвоприношения Исаака, стараясь возбудить в душе пламенное желание исполнить обет, данный прежде его рождения; как в то же время она вручила ему дорогое сокровище – Священное Писание, чтобы он, с самой юности поучаясь в нем, исполнился его духом.

Когда супруг-священник был посвящен в епископы, благочестивая Нонна также посвятила себя более ревностному служению Господу.

Блаженный Иероним писал Иовиниану, хулителю девственности: «Ты должен сознаться, что не может быть епископом тот, кто в епископстве нажил бы детей; если же нашелся бы такой, то считался бы не мужем, а прелюбодеем. Епископы избираются из девственников или вдовых, или перестают быть мужьями, если имеют жен». Таков, прибавляет он, общий закон на Западе и на Востоке. По общему обыкновению, бывшая жена епископа, Нонна, была посвящена в диакониссы; «Нонна перешагнула к алтарю, при нем молясь, чистая жертва взята отселе». В звании диакониссы она много помогала своему епископу в управлении, так что успехи его в трудных случаях приписывали особенно умным мыслям диакониссы.

Прекрасная картина жизни святой Нонны, особенно последних годов, нарисована ее сыном.

«Она знала, – пишет святой Григорий, – одно истинное благородство – быть благочестивой и знать, откуда мы произошли и куда пойдем; одно надежное и неотъемлемое богатство – тратить свое имущество для Бога и для нищих, особенно же для обедневших родственников. Удовлетворить только их нуждам, по ее мнению, значило не прекратить бедствие, а напомнить о нем; благодетельствовать же со всей щедростью почитала она делом, которое могло доставить и ей прочную славу, и им совершенное утешение.

Если одни из женщин отличаются бережливостью, а другие благочестием, ибо трудно совмещать оба качества, то она превосходила всех тем и другим, и в каждом достигла верха совершенства, и оба умела соединить в одной себе. Попечительностью и неусыпностью, по предписаниям и правилам Соломоновым для доброй жены, так она умножила все в доме, как бы вовсе не знала благочестия. Но и столько была усердна к Богу и ко всему Божественному, как бы нимало не занималась домашними делами. Одно не терпело у нее ущерба от другого, но одно другим взаимно поддерживалось. Укрылось ли от нее какое время и место молитвы? О том у нее ежедневно была самая первая мысль. Лучше же сказать, кто, приступая к молитве, имел столько упования получить просимое? Кто оказывал такое уважение к руке и лицу священников? Кто так высоко ценил всякий род любомудрой жизни? Кто больше, чем она, изнурял плоть постом и бдением? Кто благоговейнее ее стоял во время всенощных и дневных псалмопений? Кто чаще ее восхвалял целомудрие, хотя сама она несла брачные узы? Кто был лучшей заступницей вдов и сирот? Кто в такой мере облегчал бедственное состояние плачущих? Подлинно, жена щедролюбивая! Если бы позволили ей черпать из обширнейшего моря, и того бы ей недостало. Так велико было в ней желание подавать милостыню. Все имущество, какое у них было и какое присовокупилось впоследствии, почитала она скудным для своего желания. Если бы можно было, в пользу нищих (как не раз слышал я от нее) отдала бы себя и детей…

Пустое слово не выходило из уст ее, и смех изнеженный не играл на щеках ее. В священных собраниях и местах, кроме необходимых и таинственных возглашений, никогда не слышно было ее голоса. Она чествовала святыню молчанием; никогда не обращалась спиной к досточтимой трапезе; не плевала на пол в Божием храме. Встретившись с язычницей, никогда не касалась ее руки своей, не прикасалась устами к устам, хотя бы встретившаяся отличалась скромностью и была из самых близких; с вкушавшими нечистой и скверной трапезы не только добровольно, но и по принуждению не разделяла соли; не могла, вопреки требованию совести, пройти мимо и даже видеть оскверненного дома; ни слуха, ни языка, которыми принимала и вещала Божественное, не оскверняла языческими повествованиями и зрелищными песнями, потому что освященному неприлично все неосвященное. Но и всего удивительнее то, что она, хотя и сильно поражалась горестями, даже чужими, однако же никогда не предавалась плотскому плачу до того, чтобы скорбный голос исторгся прежде благодарения… Ибо душе боголюбивой свойственно подчинять Божественному все человеческое. Умолчу о делах еще более сокровенных, которым свидетель один Бог и о которых знали только верные рабыни, бывшие в том ее поверенными.

Таковые совершенства частью были уже в ней, а частью приумножались и возрастали постепенно. Как солнце и утренними лучами производит самое приятное действие, но полуденные лучи его теплее и светлее, так и она, показав немалые успехи в благочестии с самого начала, воссияла напоследок обильнейшим светом».

Последние годы блаженной Нонны доставили ей ряд печальных событий. В 368 году умер ее младший сын Кесарий, молодой человек, подававший блистательные надежды; в следующем году умерла дочь. По свидетельству ее сына – Григория, – мужественная старица переносила эти потери с покорностью воле Божией.

В 370 году старец епископ Григорий Назианский участвовал в посвящении Василия Великого в епископы Кесарийские. Глубокий старец держался на земле только чудом. Блаженная Нонна, которая немногим была моложе своего епископа, также готова была перейти в другую жизнь: но молитвы любящего сына на время удержали ее на земле. «Мать моя, – писал сын, – всегда была крепка и мужественна, всю жизнь не чувствовала недугов, но и ее постигает болезнь. Из многих страданий, чтобы не умножать слова, наименую самое тяжкое – отвращение от пищи, продолжавшееся многие дни и не излечиваемое никаким лекарством.

Как же питает ее Бог? Не манну ниспосылает, как в древности Израилю; не камень разверзает, чтобы источить воду жаждущим людям; не через воронов питает, как Илию; не через восхищаемого пророка насыщает, как некогда Даниила, томимого голодом во рву. Но каким же образом? Ей представилось, будто бы я, особенно ею любимый (она и во сне не предпочитала мне никого другого), являюсь к ней вдруг ночью с корзиной и самыми белыми хлебами, потом, произнеся над ними молитву и запечатлев их крестным знамением, по введенному у нас обыкновению, подаю ей вкусить и тем восстанавливаю и подкрепляю ее силы. И это ночное видение было для нее чем-то действительно существенным, ибо с того времени пришла она в себя и стала не безнадежна.

А случившееся с нею обнаружилось ясным и очевидным образом. Когда при наступлении дня вошел я к ней рано утром, с первого раза увидел ее в лучшем прежнего положении, потом стал, по обыкновению, спрашивать, как провела ночь и что ей нужно. Она, нимало не медля и речисто сказала: «Сам ты, любезный сын, напитал меня и потом спрашиваешь о моем здоровье. Ты весьма добр и сострадателен!»

В то же время служанки показывали мне знаками, чтобы я не противоречил, а принял слова ее равнодушно и открытием истины не приводил ее в уныние».

В начале 374 году почил столетний старец-епископ. Блаженная Нонна, почти не выходившая после того из храма, вскоре после его смерти скончалась на молитве в храме 5 августа 374 года.