Глава 22
«Граф Треветик?!» – мысленно ахает Алессия.
– Это его дом, – тихо, будто разговаривая с ребенком, заявляет Денни. – И земля вокруг принадлежит ему. Деревня… – Она осекается. – Он тебе не сказал?
Алессия качает головой.
– Вон оно что… – Денни хмурит белые брови. – Наверняка у него были на то свои причины. А теперь я уйду, и ты сможешь переодеться. Сумка с твоими вещами на стуле.
Алессия кивает, и Денни уходит, закрыв за собой дверь.
Девушка ошеломленно смотрит на дверь, лихорадочно размышляя. Ее сведения о знатных английских родах почерпнуты из двух романов Джорджетт Хейер, которые бабушка тайком провезла в Албанию. На ее родине аристократов нет. Раньше были, но после Второй мировой войны, когда власть в стране захватили коммунисты, вся знать сбежала.
Здесь не так. И мистер Максим – граф…
Нет, не мистер. Он лорд. Милорд.
Почему он ей не сказал?
Ответ болезненным эхом откликается в ушах. Она его горничная. «Nёse me pastruese do tё thuash konkubinё» – «Хотя под горничной подразумевается наложница».
Алессия всхлипывает и кутается в халат, пытаясь защититься от зимних сквозняков и печальной новости.
Почему он не сказал? Да потому что она ему не пара! С ней можно только… От его предательства екает под ложечкой. Задетая за живое нечестностью, девушка утирает набегающие на глаза слезы. Она не хотела смотреть правде в глаза, ведь все так замечательно складывалось… И все-таки в душе подозревала подвох. А теперь узнала точно.
С другой стороны, Максим ничего ей не обещал. Он никогда не говорил, что любит ее, а вот она быстро в него влюбилась. И теперь упала с небес на землю.
«Дура. Обманутая, влюбленная дура».
От острой боли Алессия закрывает глаза, горячие слезы стыда и сожаления текут по ее щекам. Она яростно их смахивает. Все, она пробудилась от сладкого сна. Довольно слез! Гнев придает ей сил. Она зла на Максима – и на себя за собственную глупость. В глубине души она знает, что под злостью таится боль, но уж лучше так. Злость не так болезненна, как предательство.
Алессия роняет халат на пол, берет со стула сумку и вытряхивает ее содержимое на кровать. К счастью, сохранилась ее старая одежда: розовые трусики, лифчик, джинсы, футболка с логотипом футбольного клуба «Арсенал» и даже кроссовки. Она надевает свои вещи. Пальто осталось в «Убежище»; ничего, возьмет один из свитеров, которые ей купил мистер Максим – лорд Максим, и одеяло, в котором она сюда приехала.
Данте и Илли арестованы. Как только полиция разузнает о всех их преступлениях, они сядут в тюрьму и больше не будут представлять для нее угрозы.
А она уйдет. Ни к чему оставаться с обманщиком, который бросит ее, как только пресытится. Лучше уйти сейчас, чем ждать, пока ее вышвырнут.
Нужно уходить немедленно.
Алессия быстро принимает две таблетки, принесенные Денни. Оглядевшись, осторожно выглядывает в коридор. Никого. Выскользнув из комнаты, она закрывает за собой дверь. Нужно как-то добраться до «Убежища», взять свои деньги и вещи. Тем же путем, которым она сюда попала, выходить нельзя – в кухне может оказаться Денни. Алессия поворачивает направо и идет по длинному коридору.
«Ягуар» тормозит у старых конюшен. Бросив машину, я бегу к дому. Нестерпимо хочется увидеть Алессию.
Денни, Джесси и псы на кухне.
– Не сейчас, мальчики, – прикрикиваю я на псов, когда они, ластясь, прыгают вокруг меня.
– С возвращением, милорд. Полиция уехала? – спрашивает Денни.
– Да. Где она?
– В голубой комнате.
– Спасибо. – Я поспешно бросаюсь к двери.
– Ох, милорд… – настигает меня виноватый голос Денни, и я останавливаюсь.
– Что? Что с ней?
– Она сильно взволнована, сэр. Ее стошнило по дороге сюда.
– Сейчас ей лучше?
– Она приняла ванну. Переоделась в чистую одежду. И… – Денни неуверенно глядит на Джесси, которая принимается чистить картошку.
– Что такое?
Денни бледнеет.
– Я упомянула, что вы граф Треветик.
– Черт! – Я выбегаю из кухни, мчусь по западному коридору и взлетаю по задней лестнице к голубой комнате. Дженсен и Хили мчатся за мной.
«Черт, черт, черт! Я ведь хотел открыться ей! Что она подумала?»
У двери в голубую комнату я останавливаюсь и перевожу дыхание, не обращая внимания на псов, которые сочли это новой игрой. Алессия сегодня сильно испугалась. Теперь, в незнакомом месте, с незнакомыми людьми, она наверняка в растерянности. И чертовски зла на то, что я не сказал ей…
Я отрывисто стучу в дверь. И жду.
– Алессия! – Я снова стучу.
Нет ответа.
«Твою мать, она и в самом деле зла на меня!»
Я осторожно открываю дверь. Ее одежда валяется на кровати, халат – на полу, а самой Алессии нигде нет. Я заглядываю в ванную. Здесь лишь ее запах – лаванды и роз. На миг я закрываю глаза и вдыхаю умиротворяющий аромат.
Да где же она? Пошла осматривать дом?
«Или ушла совсем. Твою мать!»
Я выбегаю из комнаты и, зовя Алессию, мчусь по коридору. Мой голос мечется меж стен, увешанных портретами предков, но отклика нет. Мне становится страшно. Где она? Потеряла сознание?
«Сбежала».
Для нее это было слишком. Или она решила, что мне наплевать…
В сопровождении Дженсена и Хили я иду по коридору и открываю каждую дверь.
Она потерялась. Пытаясь найти выход, Алессия крадется мимо дверей и картин в очередном коридоре, отделанном деревянными панелями, и наконец доходит до двойной двери. Войдя в нее, она попадает на вершину величественной широкой лестницы, устланной красно-синим ковром. У подножия лестницы – огромный темный холл. Невдалеке от Алессии – эркерное окно с двумя статуями в доспехах, которые держат похожее на пики оружие. На стене над лестницей – большой поблекший гобелен, изображающий мужчину, что преклонил колено перед королем. Скорее всего, перед королем – на нем корона. На противоположной стене два огромных портрета – один из древних времен, другой более современный. В чертах мужчин заметно фамильное сходство, и Алессия вдруг узнает этот повелительный взгляд зеленых глаз… Его глаз.
«Семья Максима».
А вокруг – его владения…
Думать о Максиме невыносимо, и Алессия смотрит на двуглавых орлов, украшающих стойки перил наверху, на поворотах лестницы и внизу. Символ Албании…
Вдруг она слышит зовущего ее Максима. И вздрагивает.
«Нет! Он вернулся».
Максим снова зовет ее. В его голосе – паника и отчаяние. Алессия замирает на вершине лестницы, разрываясь от противоречивых желаний. Далеко внизу бьют часы: раз, другой, третий…
– Алессия! – Голос Максима звучит ближе.
Слышны его шаги. Он бежит. Бежит к ней.
Часы все еще отбивают время. Громко и четко.
Что делать?
В двери вбегают Максим и два пса, и Алессия вцепляется в двуглавого орла на углу лестницы. Максим замирает и хмурится.
Я нашел ее. Однако радоваться рано – лицо Алессии непроницаемо, она в своей старой одежде и держит свитер и одеяло.
«Черт. Это не к добру».
Поза Алессии напоминает о дне нашей первой встречи – тогда она цеплялась за метлу, а сейчас за стойку перил. Мои чувства переходят в режим повышенной боеготовности.
«Веди себя с ней осторожно, придурок!»
– Вот ты где. Куда ты пошла? – спрашиваю я.
Алессия грациозно перебрасывает волосы на плечо и выпячивает подбородок.
– Я ухожу.
Нет!.. Меня будто под дых ударили.
– Что? Почему?
– Ты знаешь почему, – высокомерно произносит она с выражением праведного гнева на лице.
– Алессия, прости. Я должен был сказать тебе…
– Но не сказал.
С этим не поспоришь. В ее глазах боль, и я терзаюсь угрызениями совести.
– Я понимаю почему. Ведь я всего лишь твоя горничная.
– Нет-нет, нет! – Я кидаюсь к ней. – Не поэтому.
– Сэр, все в порядке? – раздается у подножия лестницы голос Денни.
В холле стоят Денни, Джесси и Броди – один из рабочих. Вся троица с любопытством взирает на нас, словно карпы из пруда.
– Уйдите. Сейчас же. Все уходите! – машу я им.
Они обмениваются встревоженными взглядами и уходят. Слава богу.
– Вот поэтому я и не привез тебя сюда. В этом доме слишком много людей.
Нахмурившись, Алессия отводит взгляд и поджимает губы.
– Утром я завтракал с девятью слугами, и это лишь первая очередь, – продолжаю я. – К тому же я не хотел пугать тебя всем… этим. – Я указываю на портреты отца и первого графа Треветик.
Алессия молчит, лишь водит пальчиком по двуглавому орлу.
– Я хотел, чтобы ты была лишь со мной, – шепчу я.
По ее щеке катится слеза.
– Знаешь, что он сказал? – шепчет Алессия.
– Кто?
– Илли.
– Нет, – отвечаю я, вспомнив, что так зовут одного из ублюдков, вломившихся в «Убежище».
«Интересно, куда она собиралась пойти?»
– Он сказал, что я твоя наложница, – глухим, полным стыда голосом признается Алессия.
– Какая глупость! Двадцать первый век… – Я придвигаюсь ближе – на дюйм, не более, – но и этого достаточно, чтобы ощутить исходящее от Алессии тепло. Каким-то чудом я сдерживаюсь и не обнимаю ее. – Ты моя девушка – так это называется здесь, в Англии. Но я не смею так говорить о тебе – мы ведь не обсуждали наши отношения, все произошло слишком быстро. Однако я хотел бы назвать тебя своей девушкой. Это означает, что мы вместе и у нас отношения. Если ты не против.
Ресницы Алессии порхают вверх-вниз.
«Черт!»
– Ты яркая талантливая девушка, Алессия. Свободная девушка. Ты вольна выбирать сама.
– Это не так.
– Ты сейчас в Англии. Я знаю, что ты воспитывалась в другой культуре, и знаю, что у нас разный финансовый вес… кому как повезло родиться. Во всем остальном мы равны. Я сглупил. Я должен был открыться тебе и жалею, что промедлил, очень сильно жалею. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Останься. Пожалуйста.
Бездонные глаза Алессии изучают мое лицо и вновь глядят на орла.
«Почему она избегает смотреть на меня? О чем она думает?»
Может, виной тому недавние события? Или теперь, когда эти ублюдки больше не угрожают ей, я стал не нужен?
«Черт».
Возможно, дело именно в этом.
– Послушай, я не стану удерживать тебя, если ты захочешь уйти. Однако Магда уезжает в Канаду. Где ты будешь жить? Ты можешь остаться здесь, пока не подыщешь себе жилье. Но, пожалуйста, не уходи. Останься. Со мной.
«Ты не можешь уйти… не можешь! Прости меня, пожалуйста!» – мысленно умоляю я Алессию и жду, затаив дыхание.
Какая мука. Я словно обвиняемый на скамье подсудимых в ожидании приговора.
Алессия поворачивает ко мне заплаканное лицо.
– Ты не стыдишься меня?
Стыжусь?
«Нет!»
Я больше не в силах терпеть. Я пальцем стираю слезу с ее щеки и говорю:
– Нет, конечно же, нет. Я… я… люблю тебя.
С ее приоткрывшихся губ слетает удивленный вздох.
«Черт. Я опоздал с признанием?»
В ее глазах вновь блестят слезы, и мое сердце сжимается от доныне неизведанного и пугающего чувства. Возможно, она отвергнет меня. Уровень моей тревоги подскакивает еще на несколько отметок. Никогда еще я не ощущал себя столь уязвимым.
«Каков же приговор, Алессия?»
Я раскрываю объятия, и Алессия смотрит то на мои руки, то на мое лицо. Неуверенность в ее взгляде меня убивает. Покусывая нижнюю губу, она нерешительно подходит, и я прижимаю ее к груди.
«Не отпущу. Никогда».
Закрыв глаза, я зарываюсь лицом в ее душистые волосы.
– Любимая…
Она вздрагивает и плачет.
– Все хорошо. Я с тобой. Прости, что оставил тебя одну. Это было глупо. Прости. Подонки уже в полицейском участке, они больше не причинят тебе вреда. Я с тобой…
Ее руки скользят мне за спину, она держится за меня и плачет.
– Мне следовало открыться тебе, Алессия. Прости.
Не знаю, сколько мы так уже стоим. Дженсен и Хейли бросают нас и бегут по лестнице вниз.
– Можешь плакать у меня на груди, когда захочешь.
Я поднимаю ее лицо за подбородок и вглядываюсь в припухшие от слез, но по-прежнему прекрасные глаза.
– Я думал… О боже, я думал, что если им удастся заполучить тебя… Что я никогда тебя не увижу…
Сглотнув, она слабо улыбается мне.
– Ты должна знать, – продолжаю я. – Я буду счастлив назвать тебя своей. Ты нужна мне.
Ослабив объятия, я ласково глажу ее лицо, избегая красного пятна на правой щеке. Алессия кладет руки мне на грудь. Я чувствую ее тепло даже сквозь рубашку, и оно распространяется по всему моему телу.
– Я испугалась, – кашлянув, признается Алессия. – Думала, что больше тебя не увижу. Но моя главная печаль… э-э… сожаление, было о том, что я так и не призналась тебе в любви.
