Глава 13

Они идут, держась за руки, вдоль берега по тропе и останавливаются у старых развалин.

– Что здесь было? – спрашивает Алессия.

– Оловянный рудник.

Алессия и Максим прислоняются к старой печной трубе и смотрят на беспокойное море с белыми барашками, над которыми посвистывает холодный ветер.

– Здесь очень красиво, – говорит она. – Все настоящее, дикое. Как дома.

«Только здесь я счастливее. И… ничего не боюсь».

«Потому что рядом мистер Максим».

– Я тоже люблю это место. Я здесь вырос.

– В доме, где мы остановились?

Он отводит взгляд.

– Нет. Тот дом мой брат построил недавно.

Его рот горестно кривится, и он не знает, что сказать.

– У тебя есть брат?

– Был. Умер.

Засунув руки поглубже в карманы, Максим неподвижно смотрит в море. Его лицо побледнело и застыло, как каменное изваяние.

– Прости, – говорит девушка, догадываясь, что брат Максима умер недавно. Она кладет ладонь ему на предплечье. – Ты по нему тоскуешь?

– Да, – шепотом отвечает Максим. – Я очень его любил.

Удивленная неожиданной откровенностью, Алессия снова спрашивает:

– А другие родственники у тебя есть?

– Сестра. Марианна. – Максим добродушно улыбается. – Ну и мать. – О ней он упоминает холодно, бесстрастно.

– А отец?

– Умер, когда мне было шестнадцать лет.

– Ох, прости. Мне очень жаль. А твои мать и сестра живут здесь?

– Раньше жили. Теперь иногда приезжают. Марианна работает в Лондоне, там и живет. Она доктор. – Максим улыбается с гордостью.

– Дa. – Алессия многозначительно кивает. – А мать?

– Она почти всегда в Нью-Йорке.

Короткий ответ. О матери он говорить не хочет.

– У нас под Кукесом тоже есть рудники. – Она меняет тему и всматривается в печную трубу из серого камня, – стоят вдоль дороги на Косово.

– Неужели?

– Да.

– И что у вас добывают?

– Krom. Как по-английски?

– Хром?

Она пожимает плечами.

– Я не знаю английского слова.

– Похоже, мне пора покупать англо-албанский словарь, – шутит Максим. – Пошли, спустимся в деревню. Там и пообедаем.

– В деревню? – озадаченно переспрашивает она.

Пока они шли, Алессия не заметила ни одного строения.

– Называется Треветик. Маленькая деревушка за холмом. Туда часто наведываются туристы.

Алессия идет рядом с Максимом, приноровившись к его шагу.

– Фотографии у тебя в квартире… ты здесь снимал?

– Пейзажи? Да, здесь. – Максим сияет. – А ты все замечаешь, – добавляет он, и Алессия догадывается, что ему это приятно.

Она смущенно улыбается, и он берет ее за руку в перчатке.

Тропинка выводит их на проселочную дорогу, узкую, без тротуаров. Живые изгороди по обе стороны высокие, а сбоку обрезаны, чтобы не мешать транспорту и пешеходам. Кусты чертополоха и другой зелени аккуратно подстрижены, тут и там виднеются кучки снега. Дорога ведет прямо, затем сворачивает, и впереди показывается деревушка Треветик. Алессия восхищенно разглядывает каменные и побеленные дома, каких раньше вблизи и не видела. Домишки, конечно, маленькие, старые, и все же очаровательные. Повсюду чистота и порядок, мусора нет – ни бумажки. В родном городе Алессии свалки устраивают даже на улицах, и почти все здания строят из бетона.

Вдоль бухты тянется набережная. У пирса пришвартованы рыболовные суда. На набережной расположились магазинчики модной одежды, небольшая художественная галерея и два паба. Один называется «Водопой», а другой – «Двуглавый орел». На вывеске Алессия почти сразу узнает щит со знакомым рисунком.

– Смотри! – восклицает она и показывает вверх: – Твоя татуировка.

Максим ей подмигивает.

– Есть хочешь?

– Да, – неожиданно соглашается она. – Мы долго сюда шли.

– Доброго дня, милорд. – Пожилой человек в черном шейном платке, зеленом сюртуке и плоской шапочке выходит из паба «Двуглавый орел». По пятам за ним трусит лохматый пес неизвестной породы в красном пальто, на котором золотыми буквами вышито имя: Борис.

– Здравствуйте, отец Тревин. – Максим пожимает ему руку.

– Как справляетесь, молодой человек? – Мужчина дружески хлопает Максима по руке.

– Спасибо, хорошо.

– Рад слышать. А кто эта прелестная юная леди?

– Отец Тревин, викарий, разрешите представить вам Алессию Демачи, моего… друга из-за границы.

– Добрый день, дорогая.

– Добрый день, – отвечает Алессия, пожимая протянутую ей руку.

Она не ожидала, что кто-нибудь захочет с ней познакомиться и просто поговорить.

– Как вам нравится в Корнуолле?

– Здесь очень красиво.

Тревин добродушно улыбается Алессии и поворачивается к Максиму.

– Полагаю, нам не стоит и надеяться увидеть вас в церкви завтра, на воскресной службе?

– Посмотрим, отец Тревин.

– Мы должны подавать пример, сын мой. Помни об этом.

– Я помню, – со вздохом отвечает Максим.

– Прохладно сегодня! – деликатно сетует отец Тревин.

– И правда.

Тревин свистом подзывает Бориса, который терпеливо ждал, пока хозяину надоест обмениваться любезностями, и напоминает:

– На случай, если вы забыли, напоминаю: служба ровно в десять утра.

Поклонившись, он уходит по дороге вперед.

– Викарий – это такой священник? – уточняет Алессия, когда Максим открывает дверь паба.

– Да. А ты религиозна? – спрашивает он, несказанно удивляя девушку.

– Не…

– Добрый день, милорд, – прерывает их разговор крупный мужчина с рыжими волосами и ярко-красным лицом.

Он стоит за весьма внушительных размеров барной стойкой, над которой свисают с потолка декоративные кувшины и кружки-пинты. У противоположной стены в очаге горит полено, деревянные скамьи с высокими спинками расположились по обе стороны от длинного ряда столов. Свободных мест почти нет. Как отличить туристов от жителей Корнуолла, Алессия не знает.

С потолка свисают рыбацкие веревки, снасти и сети. В пабе тепло и уютно. За столиком в углу Алессия замечает парочку, слившуюся в поцелуе. Она смущенно отворачивается и потом держится как можно ближе к мистеру Максиму.

– Привет, Яго, – здороваюсь я с барменом. – Столик на двоих. Ланч.

– Меган вас усадит.

Яго показывает на дальний угол.

– Меган?

«Черт».

Бросив задумчивый взгляд на Алессию, я спрашиваю:

– Ты точно проголодалась?

– Да, – отвечает она.

– Пива? – предлагает Яго, с признательностью глядя на Алессию.

– Да, спасибо.

Я стараюсь не буравить его взглядом.

– А для дамы?

– Что ты будешь пить? – спрашиваю я.

Алессия стягивает шапку, выпуская на волю копну темных волос. Ее раскрасневшиеся на ветру щеки алеют.

– Можно мне того пива, которое было вчера? – спрашивает она.

Темноглазая девушка с распущенными шелковистыми волосами, ниспадающими до самой талии, – экзотическое явление для наших мест. Я поражен в самое сердце. Окончательно и бесповоротно. У меня даже нет сил сердиться на Яго, который пялится на Алессию, как приклеенный.

– Даме полпинты светлого эля, – заказываю я, не глядя на бармена.

– Что-то не так? – спрашивает Алессия, расстегивая теплый жакет от «Барбура», который мы позаимствовали у Марианны.

Я захлопываю открытый в восхищении рот и качаю головой. Алессия смущенно улыбается.

– Привет, Максим. Или мне теперь называть тебя милордом?

«Черт».

Передо мной стоит Меган, мрачнее тучи.

– Столик на двоих? – сладким голоском спрашивает она.

– Да, спасибо. Как поживаешь?

– Прекрасно, – ядовито улыбается она, и у меня в голове будто звучит голос отца. «Никогда не трахай местных девчонок, мальчик мой».

Я пропускаю Алессию вперед, и мы идем за Меган. Она приводит нас за столик в углу у окна, из которого видно набережную. Это лучший столик во всем пабе.

– Нравится? – спрашиваю я Алессию, избегая смотреть на Меган.

– Да, очень, – отвечает Алессия, удивленно поглядывая на мрачную официантку.

Я выдвигаю стул, она садится. Яго приносит напитки, а Меган уходит, чтобы принести меню – или крикетную биту.

– Твое здоровье, – поднимаю я бокал.

– Твое здоровье, – отвечает Алессия. Сделав глоток, она вдруг произносит: – Знаешь, мне кажется, эта девушка почему-то на тебя сердится.

– И мне так кажется. – Пожав плечами, я отбрасываю эту тему. – Так что ты говорила о религии?

Алессия недоверчиво оглядывает меня, будто все еще раздумывая о Меган и ее загадке.

– Коммунисты запретили в моей стране все религии.

– А откуда у тебя золотой крестик?

– Меню! – прерывает нас Меган и подает нам по листку бумаги в ламинате. – Скоро вернусь, чтобы принять заказ. – Она разворачивается и уходит.

– Так ты говорила…

Алессия провожает Меган задумчивым взглядом, однако от комментариев воздерживается.

– Это крестик моей бабушки. Она была католичкой. Молилась тайком.

– Значит, сейчас в Албании совсем нет религии?

– Теперь есть. Когда коммунисты проиграли и у нас объявили республику, религию снова разрешили. Но нам в Албании это не очень важно.

– Серьезно? А я думал, на Балканах все зависит от религии.

– Только не в Албании. У нас… как это… светское государство. Религия – личное дело каждого. Связь между тобой и Отцом Небесным. У нас в семье все католики. А большинство в нашем городе мусульмане. Впрочем, мы об этом особенно не задумываемся, – подробно отвечает она и вдруг с любопытством спрашивает: – А к какой церкви принадлежишь ты?

– Я? Ну, наверное, к англиканской. Вот только на самом деле я совсем не религиозен.

Вдруг вспоминаются слова викария: «Мы должны подавать пример».

Черт побери!

Наверное, стоит завтра сходить в церковь. Кит выбирался на воскресную службу раз или два в месяц, когда наезжал в поместье.

Я не такой. Мне так жить сложно.

Слишком тяжек груз.

– И все англичане такие, как ты? – спрашивает Алессия, втягивая меня в беседу.

– Это личное дело каждого. К тому же в Англии живут люди самых разных национальностей.

– Я заметила. По утрам в поезде пассажиры говорят на многих языках.

– Тебе нравится в Лондоне?

– Шумный город. И все очень дорого. Зато интересно. Я никогда раньше не бывала в большом городе.

– И даже в Тирану не ездила?

Вот и пригодилось мое дорогостоящее образование. Я помню, что столица Албании – Тирана.

– Нет. Я никогда никуда не ездила. Даже моря не видела. Пока ты не привез меня сюда.

Она тоскливо смотрит в окно, а мне прекрасно видны ее длинные ресницы, прямой тонкий нос и пухлые губы. Я ерзаю на стуле, меня охватывает знакомое напряжение.

«Успокойся».

Возвращается Меган, сердитая, насупленная, с зализанными к затылку волосами, и все проходит само собой.

«Ох ты, до сих пор злится. А ведь прошло семь лет. Если бы не то далекое лето…»

– Что закажете? – неприязненно глядя на меня, спрашивает она. – Улов дня – треска.

Последние слова она произносит как ругательство.

– Мне пирог с рыбой, пожалуйста.

– Мне тоже пирог с рыбой, – говорит Алессия.

– Два пирога с рыбой. Вино?

– Мне достаточно пива. А тебе, Алессия?

Меган поворачивается к прелестной Алессии Демачи.

– А вам? – едва не клацнув зубами, спрашивает она.

– Мне тоже пива, спасибо.

– Спасибо, Меган, – говорю я рокочущим басом, без слов предупреждая ее.

Уходя, она бросает на меня испепеляющий взгляд.

«Наверняка плюнет мне в тарелку. Или еще хуже – в тарелку Алессии».

– Черт, – едва слышно ворчу я, глядя ей вслед.

Алессия внимательно следит за мной.

– У нас давние разборки, – объясняю я, смущенно потягивая горловину свитера.

– Разборки?

– С Меган.

– А, – бесстрастно роняет Алессия.

– С ней все давно кончено. Лучше расскажи о своей семье. У тебя есть братья или сестры? – спрашиваю я, пытаясь нащупать новую тему для беседы.

– Нет, – коротко отвечает она, видимо, раздумывая о Меган.

– А родители?

– Отец и мать, как у всех. – Алессия приподнимает тонкие, красиво изогнутые брови.

«Ага! У восхитительной мадемуазель Демачи прорезались зубки».

– А какие они? – спрашиваю я, предвкушая интересные ответы.

– Моя мама очень… храбрая.

О матери Алессия говорит мягко и печально.

– Храбрая?

– Да.

Девушка заметно мрачнеет и снова отворачивается к окну.

Понятно. О матери говорить не хочет.

– А отец?

Алессия качает головой и пожимает плечами.

– Обыкновенный албанец.

– И что это значит?

– Ну… человек старой закалки, и я не… как сказать… Мы не смотрим друг другу в глаза.

Судя по выражению лица Алессии, этой темы тоже лучше не касаться.

– Расскажи мне об Албании.

Ее нежное личико расцветает.

– Что ты хочешь узнать?

Она смотрит на меня сквозь длинные темные ресницы, и мышцы в паху скручиваются в тугой узел.

– Все, – шепчу я.

Я смотрю на нее и в оцепенении слушаю рассказ. Алессия – красноречивая и страстная рассказчица, она рисует яркую картину своего дома и страны. Албания в ее рассказе предстает особым государством, где самое главное место отводится семье. Это древняя страна, пережившая за столетия влияния нескольких культур и идеологий. Албания смотрит и на восток и на запад, но большинство населения все же склоняются к европейскому образу жизни. Алессия гордится городком, в котором родилась: Кукес – крошечная точка на севере страны в районе границы с Косово, и Алессия может бесконечно рассказывать о прекрасных озерах и реках с быстринами, хотя больше всего она любит горы, окружающие Кукес. Алессия преображается, говоря о природе. Ей очень не хватает родных мест.

– И вот почему мне нравится здесь. В Корнуолле тоже прекрасная природа.

Нас прерывают: Меган приносит пироги с рыбой. Звякнув тарелками о стол, она уходит, не сказав ни слова. На лице у нее написано всегдашнее презрение, но пироги с рыбой теплые, и вроде бы на них никто не плевал.

– Чем занимается твой отец? – осторожно спрашиваю я.

– У него гараж. Он чинит автомобили. Шины. Механические штуки.

– А твоя мать?

– Домохозяйка.

Спросить бы Алессию, почему она покинула Албанию, но я не хочу ей напоминать об ужасной поездке в грузовике.

– А что ты делала в Кукесе?

– Сначала училась. Потом университет закрыли, и я работала в садике, с маленькими детьми, иногда играла на пианино…

Ее голос стихает. Не пойму, то ли на нее накатывает ностальгия, то ли по другой причине.

– Расскажи мне о своей работе, – просит она.

Алессии не терпится поговорить о другом, однако я не готов открыть о себе правду, и потому разглагольствую о вечерах в клубе и диджействе.

– А еще я устраивал дискотеки в Сан-Антонио и на Ибице. Там умеют веселиться.

– Так вот зачем тебе столько пластинок!

– Да, – подтверждаю я.

– А какую музыку ты любишь больше всего?

– Всю. У меня нет любимого жанра. А ты? Когда ты начала учиться играть на пианино?

– Мне было четыре года.

«Вот это да! Рано…»

– Ты изучала в университете музыкальную гармонию? Или что-то вроде того?

– Нет.

Еще интереснее…

Мне нравится смотреть, как Алессия ест. Щеки порозовели, глаза горят, и после двух бокалов пива она, наверное, слегка опьянеет.

– Хочешь еще что-нибудь? – спрашиваю я.

Она качает головой.

– Пошли.

Яго сам приносит нам счет. Видимо, Меган отказалась, или у нее перерыв. Я оплачиваю счет и, взяв Алессию за руку, выхожу из паба.

– Давай зайдем на минутку в магазин, – прошу я.

– Хорошо.

Магазины в графстве Треветик принадлежат поместью и сдаются в аренду местным торговцам. Лучше всего дела идут после Пасхи и до Нового года. А самый прибыльный из всех – универмаг. От деревни до большого города далеко, а там есть все, что нужно. О нашем появлении извещает дверной колокольчик.

– Если тебе что-то нужно, пожалуйста, скажи, – прошу я Алессию, когда она, слегка покачиваясь, останавливается у стенда с журналами. Я направляюсь к прилавку.

– Чем могу вам помочь? – спрашивает продавщица, высокая молодая женщина, которую я что-то не узнаю.

– У вас есть ночники? Для детей?

Она выходит из-за прилавка и просматривает полки в соседнем ряду. Наконец возвращается с коробкой – в ней лежит маленький пластиковый дракончик.

– Только такие. Для них нужны батарейки.

– Батарейки я тоже возьму.

Она приносит то, что я выбрал к кассе, где я в это время рассматриваю презервативы.

«А вдруг повезет!»

Алессия читает какой-то журнал.

– И пакетик презервативов, пожалуйста, – говорю я молодой продавщице.

Она заливается краской, и я рад, что мы с ней не знакомы.

– Какого типа? – спрашивает она.

– Вот эти, – показываю я на привычную марку.

Расплатившись, я обнаруживаю Алессию у входа в магазин, она изучает длинный ряд губных помад.

– Хочешь что-нибудь?

– Нет. Спасибо.

Ничего удивительного. Никогда не видел, чтобы она пользовалась косметикой.

– Пойдем?

Она берет меня за руку, и мы возвращаемся обратно к проселочной дороге.

– А что там? – Алессия показывает на печную трубу вдалеке.

Конечно, я знаю, что там. Это дымоход над западным крылом Трессилиан-холла, моего родового владения.

«Вот черт».

– Тот дом принадлежит графу Треветик.

– А!

Алессия на мгновение сдвигает брови, и дальше мы идем в тишине, а я веду мысленную войну сам с собой.

«Скажи ей, что ты и есть тринадцатый граф Треветик».

«Нет».

«Почему?»

«Я скажу. Но не сейчас».

«Почему?»

«Я хочу, чтобы она сначала узнала меня без титула».

«Узнала?»

«Провела со мной время».

– А можно нам опять на пляж? – взволнованно просит Алессия.

– Конечно.

Море Алессию околдовывает. Она снова бежит прямо к волнам и заходит в сапогах в воду. В веллингтонах не промокнешь.

Она… неутомима.

Мистер Максим подарил ей море.

Переполненная счастьем и восхищением, Алессия закрывает глаза, вытягивает вверх руки и жадно вдыхает холодный соленый воздух. Она уже не помнит, когда в последний раз ей было так хорошо. У нее особая связь с холодными дикими пейзажами, которые напоминают ей о родине.

Она нашла свое место.

У нее все есть.

Обернувшись, Алессия смотрит на Максима. Он стоит, глубоко засунув руки в карманы, и наблюдает за ней. Ветер играет с его волосами, золотистые пряди вспыхивают на солнце. В его глазах радость и сияние изумрудов.

Он ошеломляюще красив.

Ее сердце переполнено. До краев.

Она его любит.

Да. Любит.

Голова идет кру́гом. Влюблена. Такой и должна быть любовь. Веселой. Наполняющей. Освобождающей. Осознание этого приходит к Алессии вместе с порывом ледяного ветра.

Она влюблена в мистера Максима.

Все ее невысказанные чувства поднимаются на поверхность, а на лице зажигается самая яркая на свете улыбка. Он улыбается ей в ответ, и на мгновение она позволяет себе надеяться.

«Возможно, однажды и он почувствует ко мне что-то похожее. Кто знает?»

Она танцует вокруг него, подпрыгивает и вдруг бросается ему на шею.

– Спасибо, что привез меня сюда, – благодарно выдыхает она.

Его улыбка такая теплая, добрая…

– Всегда к твоим услугам, – отвечает он.

– И я всегда – к твоим! – неожиданно выкрикивает она.

Алессия смеется, а Максим смотрит на нее, открыв и изумления рот.

Она хочет его.

Всего.

Господи, она немного навеселе или даже чуть-чуть пьяна. И прекрасна. Я влюблен.

Внезапно Алессия падает на мелководье, и через нее перекатывается волна.

«Черт!»

Я в панике спешу на помощь, а промокшая Алессия, когда я дотягиваюсь до нее, хохочет в голос.

Я помогаю ей подняться.

– Пожалуй, на сегодня плавания достаточно, – говорю я. – Холодно. Пойдем домой. – И беру ее за руку.

Алессия криво усмехается и идет за мной к тропинке. Она часто останавливается, не хочет уходить с пляжа, весело смеется и выглядит счастливой. Вот только я не хочу, чтобы она заболела.

В тепле «Убежища» я стягиваю с Алессии промокшую куртку. Промокли и джинсы, зато остальное вроде бы сухое. Я растираю ей руки и советую переодеться.

– Ладно, – легко соглашается Алессия и бежит по лестнице на второй этаж. А я тем временем вешаю теплую куртку – спасибо Марианне! – в холл, над радиатором. Потом снимаю свои мокрые ботинки, такие же мокрые носки и отправляюсь в гардеробную для гостей.

Алессия, наверное, выбирает в спальне сухие джинсы. Я усаживаюсь на кухне на высокий барный стул и звоню Денни, чтобы заказать ужин.

Следующий звонок Тому Александеру.

– Треветик! Приветствую! Как поживаешь?

– Хорошо, спасибо. Были ли донесения из Брентфорда?

– Нет. На Западном фронте без перемен. Как в Корнуолле?

– Холодно.

– Знаешь, старина, я тут подумал… Столько хлопот из-за какой-то горничной… Она, конечно, симпатичная девчонка и все такое, но я надеюсь, что она того стоит.

– Да. Стоит.

– Я и не знал, что ты мечтаешь спасти несчастненькую от страшного дракона, а потом в нее влюбиться.

– Она не несчастненькая…

– Ну ты хоть свое получил?

– Не твое чертово дело!

– Понял. Значит, не получил.

Он хохочет.

– Том, – повышаю я голос.

– Ладно, проехали, Треветик. Не рви на себе волосы. У нас все в порядке.

– Спасибо. Звони, если что.

– Так точно. Прощай.

Он вешает трубку.

Я молча прожигаю взглядом телефон.

«Вот зараза!»

Надо написать Оливеру.

Потом пишу эсэмэску Каролине.

В Корнуолле. Пробуду несколько дней.

Надеюсь, с тобой все в порядке.

Она тут же присылает ответ.

Нет. Много дел.

Спасибо, что предложила.

Не глупи.

Я не в Холле.

Каро. Прекрати.

Я позвоню через неделю.

Удачи

Как объяснить Каролине, что здесь происходит? Я зарываюсь пятерней в шевелюру в поисках вдохновения. Увы, чуда не происходит, и я спешу за Алессией. В спальнях на втором этаже пусто.

– Алессия! – зову я, вернувшись в главные комнаты.

Девушка не отвечает. Сбежав на нижний уровень, я проверяю там три комнаты для гостей, комнату для игр и кинотеатр.

Ее нигде нет.

«Твою мать».

Стараясь не выпускать на волю растущую панику, еще раз проверяю джакузи и сауну.

Алессии нет.

«Где же она может быть?»

Я заглядываю в прачечную.

И вот она, сидит на полу, скрестив голые ноги, читает книгу, пока сушильная машина сушит ее джинсы.

– А вот и ты.

Я не показываю волнения, не хочу, чтобы надо мной смеялись. Алессия серьезно смотрит на меня карими глазами, когда я опускаюсь на пол с ней рядом.

– Что ты делаешь?

Она притягивает колени к груди и натягивает на них подол белой майки, чтобы спрятать ноги. Кладет подбородок на колени, ее лицо розовеет от смущения.

– Читаю и жду, когда высохнут джинсы.

– Это я вижу. Почему ты не переоделась?

– Не переоделась?

– Не надела другие джинсы.

Румянец из бледно-розового становится просто розовым.

– У меня нет других джинсов, – тихо признается она.

«Черт возьми».

Я вспоминаю две легкие пластиковые сумки, которые я сам поставил в багажник, когда увозил Алессию в Корнуолл. Весь ее гардероб.

Закрыв глаза, я с глупейшим видом сижу у стены.

«У нее ничего нет».

«Даже одежды. Или носков».

«Черт».

Сегодня слишком поздно ехать в магазин за одеждой, все закрыто, а я к тому же выпил две пинты пива и не могу сесть за руль.

– Уже поздно, – говорю я Алессии. – Завтра мы поедем в ближайший городок, Пэдстоу, и купим тебе одежду.

– У меня нет денег на новую одежду. А джинсы скоро высохнут.

Не обращая внимания на последние ее слова, я заглядываю в книгу.

– Что ты читаешь?

– Нашла на книжной полке, – отвечает она и показывает обложку: «Трактир «Ямайка» Дафны дю Морье.

– Нравится? Описанные в книге события происходят здесь, в Корнуолле.

– Я только начала.

– Помнится, мне понравилось. Слушай, у меня наверняка найдется что-нибудь тебе надеть.

Я встаю и протягиваю ей руку. Сжимая одной рукой книгу и слегка покачиваясь, Алессия выпрямляется. Подол ее длинной майки тоже промок.

«Черт».

Лишь бы не простудилась.

Я отвожу взгляд от ее длинных стройных ног. Стараюсь не воображать, как они обвивают меня за талию. Безуспешно.

На ней трусики с картинками из «Розовой Пантеры».

«Это пытка».

Желание превращается в тупую, ноющую боль.

«Придется принять душ. Еще раз».

– Идем.

В моем голосе несложно расслышать нотки страстного желания; к счастью, Алессия их не замечает. На втором этаже она уходит в спальню для гостей, а я отправляюсь порыться в шкафу, поискать, что еще Денни привезла из главного дома в коттедж.

Вскоре Алессия подходит к двери в мою спальню в пижамных штанах с мордашкой Губки Боба и в майке с логотипом «Арсенала».

– Вот что я нашла…

По ее кривоватой улыбке легко догадаться, что она недавно выпила лишнего.

Я прекращаю поиски.

Алессия великолепна даже в выцветшей пижаме и старой майке.

– Пойдет, – киваю я и усмехаюсь, вообразив, как эти штанишки сползают с ее бедер и ниже, до самого пола.

– Старые вещи Михала, – говорит она.

– Я так и понял.

– Он вырос, пижама стала ему мала.

– А тебе она великовата. Завтра мы купим тебе нормальную одежду.

Алессия открывает было рот, чтобы спорить, но я подношу к ее губам указательный палец.

– Тише!

У нее очень мягкие губы.

«Я хочу эту женщину».

Состроив недовольную гримасу, она складывает губы для поцелуя и переводит взгляд на мой рот. Ее карие глаза темнеют. У меня перехватывает дыхание.

– Пожалуйста, не смотри на меня так, – шепчу я, отнимая палец от ее губ.

– Как… так? – еле слышно отзывается она.

– Сама знаешь. Как будто ты меня хочешь.

Она краснеет и опускает голову.

«Черт. Я ее обидел».

– Алессия!

Я подхожу к ней так близко, что наши тела почти соприкасаются. Аромат лаванды и роз, смешанный с морской водой, опьяняет. Я глажу ее по щеке, и она приникает лицом к моей ладони.

– Я тоже хочу тебя, – тихо произносит Алессия, завораживающе глядя мне прямо в глаза, – но не знаю, что делать.

Я провожу большим пальцем по ее нижней губе.

– Боюсь, красавица, ты сегодня многовато выпила.

Она моргает, и в ее огромных карих глазах появляется новое выражение, которое я не могу понять. Приподняв подбородок, Алессия отворачивается и выходит из спальни.

«Какого черта?»

– Алессия! – кричу я и бегу за ней.

Она, не оборачиваясь, спускается по лестнице.

Я со вздохом усаживаюсь на верхнюю ступеньку и прикладываю ладонь ко лбу. Я же пытаюсь, честно, по-настоящему пытаюсь быть благородным.

Вот смех!

Я узнал взгляд, которым она на меня посмотрела.

Черт. Сколько раз я его видел… и не сосчитать.

Откровенное приглашение: «Трахни меня поскорее».

Но Алессия выпила, у нее никого и ничего нет. Совсем ничего.

«У нее есть я».

Со всеми потрохами.

Но если я затащу ее в постель, скажут, что я «воспользовался ее положением».

Все просто.

И я не могу.

Но она обиделась.

«Черт».

Дом наполняют печальные аккорды. Я узнаю меланхолическую прелюдию Баха в ми-бемоль миноре. Я очень хорошо помню эту пьесу, потому что разучивал ее для экзамена по музыке классе в четвертом или пятом. Алессия играет изумительно, вытаскивая на поверхность все спрятанные композитором чувства. Истинный виртуоз. И она безошибочно изливает через пьесу свои чувства. Она страшно злится.

На меня.

Может, надо было принять ее предложение? Трахнуть и отвезти в Лондон?

Едва эта мысль оформилась у меня в голове, я уже знал, что не смогу так поступить.

Надо подыскать ей комнату или квартиру.

Я опять тру лоб и щеку.

Она может жить со мной.

«Что? Нет».

Я никогда ни с кем не делил свое жилище.

«Неужели это так страшно?»

Интересно, что со мной происходит?

Алессия изливает чувства, играя прелюдию Баха. Она хочет навсегда стереть из памяти недавние минуты. Его взгляд. Его сомнения. Его отказ. Музыка медленно наполняет комнату оттенками сожаления. Алессия растворяется в музыке, сама становится музыкой и обо всем забывает. Обо всем.

Когда смолкают последние аккорды, она открывает глаза и видит, что мистер Максим смотрит на нее, стоя у кухонной столешницы.

– Привет, – произносит он.

– Привет, – отзывается она.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. К тому же два раза за день.

– Ты очень упрямый, – говорит Алессия, надеясь высказать свои сомнения. Подумав, она спрашивает: – Это из-за моей одежды?

– Что?

– Тебе не нравится, как я одета?

Она встает и, несмотря на захлестнувшие ее чувства, храбро поворачивается вокруг своей оси. Быть может, это его рассмешит.

Максим подходит к ней, серьезно оглядывает футболку и пижамные штаны и задумчиво произносит:

– Мне очень нравится, что ты одеваешься, как тринадцатилетний мальчишка.

Алессия хихикает. Потом смеется громче. Заразительнее. И он смеется вместе с ней.

– Так-то лучше, – шепчет он напоследок. Придерживает ее за подбородок и целует в губы. – Ты очень соблазнительная женщина, Алессия, и не важно, что на тебе надето. А еще ты невероятно талантливая. Сыграй что-нибудь. Для меня. Пожалуйста.

– Хорошо, – отвечает она и садится за пианино.

Это моя пьеса.

Я закончил ее вскоре после того, как встретил Алессию.

Она ее знает. Наизусть. И исполняет даже лучше меня. Первые такты я сочинил, когда был жив Кит… и теперь в наполняющих комнату аккордах я слышу скорбь и тоску своего сердца. Горе бьет меня, будто приливной волной, разбивается о меня, топит меня. К горлу подкатывает ком, я пытаюсь с ним совладать, но он все растет, и вот я уже не могу дышать. Музыка разрывает мне сердце и тянет в бездонную пропасть, в которой исчез Кит.

Алессия играет с закрытыми глазами, сосредоточенно растворяется в печальной мелодии.

Мое горе всегда рядом. С того дня, как Кита не стало. Я сказал Алессии, что любил брата. Это правда. Я действительно его любил. Моего старшего брата.

Хотя ему ни разу об этом не сказал.

Ни разу.

«Кит, почему?»

К глазам подступают жгучие слезы. Я опираюсь о стену, пытаясь справиться с щемящей болью, и прячу лицо в ладонях.

Алессия охает, и мелодия обрывается.

– Прости, – шепчет она.

Я лишь качаю головой, не в силах ни заговорить, ни взглянуть на нее. Скрипнул табурет по деревянному полу – Алессия встала из-за пианино. Она уже рядом, дотрагивается до моей руки. Это жест сочувствия. И ее прикосновение возвращает мне дар речи.

– Музыка напомнила мне о брате. – Слова выходят одно за другим, проскальзывают рядом с огромным комом в горле. – Мы похоронили его три недели назад.

– Ох, нет, – подавленно отзывается Алессия и обнимает меня, шепча: – Прости, мне жаль, мне очень жаль.

Я зарываюсь лицом в ее локоны, вдыхаю их нежный аромат, и плачу.

«Черт».

«Во что я превратился? Она лишила меня остатков самообладания».

Я не плакал в морге, я не плакал на похоронах. В последний раз я плакал, когда умер отец – мне было шестнадцать лет. И все же здесь, сейчас, рядом с ней я забываю обо всем. И лью слезы в ее объятиях.