Глава 12

Пару секунд у меня уходит, чтобы продрать глаза, и тут крик раздается снова.

«Твою мать».

Я выскакиваю из кровати, подброшенный хорошей порцией адреналина, и, включив по дороге свет в холле, вваливаюсь в ее спальню. Алессия сидит на кровати, голова болтается из стороны в сторону, в глазах застыл дикий ужас.

Она открывает рот, чтобы снова закричать.

– Алессия, это я, Максим!

Слова на незнакомом языке рвутся из нее потоком:

– Ndihmё. Errёsirё. Shumё errёsirё. Shume errёsirё!

«Что?»

Я сажусь рядом на кровать; Алессия кидается ко мне и крепко обвивает руками за шею.

– Ну что ты. Тише, – уговариваю я ее, поглаживая по голове.

– Errёsirё. Shumё errёsirё. Shume errёsirё, – шепотом повторяет она, цепляясь за меня и дрожа, как новорожденный жеребенок.

– А по-английски? Давай по-английски.

– Темно, – шепчет она, ухватив меня за шею. – Ненавижу темноту. Здесь темно.

«Ну, слава Всевышнему».

Я-то уж приготовился к сражению со страшными чудовищами, а теперь можно и расслабиться. Обнимая Алессию одной рукой за талию, другой я включаю ночник на тумбочке.

– Так лучше? Все хорошо. Все будет хорошо. Я с тобой…

Спустя несколько минут дрожь прекращается, Алессия откидывается назад и смотрит мне в глаза.

– Прости, – шепчет она.

– Ничего. Все нормально. Я здесь.

Она скользит взглядом вниз по моей груди, и ее щеки нежно розовеют.

– Да, представь себе, обычно я сплю без всего. Считай, что тебе повезло.

На ее губах расцветает улыбка.

– Я знаю, – отвечает она, глядя на меня сквозь длинные ресницы.

– Что ты знаешь?

– Что ты спишь без всего.

– Ты меня видела?

– Да.

Алессия задорно улыбается.

– Не знаю, что и думать.

Я рад, что она вынырнула из своего темного кошмара.

– Прости. Я не хотела тебя будить. Я испугалась.

– Приснился кошмар?

Алессия кивает.

– Я открыла глаза, а вокруг темно… так темно… – Она вздрагивает. – И не знаешь, во сне или наяву.

– Да, тут любой закричит. Мы не в Лондоне. Здесь по ночам гораздо темнее. И тьма здесь… темная.

– Да, темная, как… – Она вдруг умолкает и морщится от отвращения.

– Как что? – переспрашиваю я.

Искорки веселья в ее глазах потухли, осталось лишь выражение загнанного зверя. Алессия отворачивается и опускает голову.

Я глажу ее по спине.

– Расскажи мне, – прошу.

– В том… как называется… Слово… kamion… Грузовик. В грузовике, – вдруг вспоминает она.

Я сглатываю.

– Грузовик?

– Да. Тот, в котором мы приехали в Англию. Металлический. Как коробка. Там было темно. И холодно. А запах…

Она говорит очень тихо, едва слышно.

– Твою мать, – выдыхаю я себе под нос и снова обнимаю Алессию.

На этот раз она не бросается мне на шею, быть может, потому, что я без рубашки, но не оставлять же малышку наедине с кошмарами. Я встаю с ней на руках.

Она изумленно охает.

– Наверное, тебе сегодня лучше спать со мной.

И не дожидаясь ответа, я шагаю к себе в спальню, включаю свет и опускаю девушку на пол возле шкафа. Отыскав на полке запасную пижаму, подаю ее Алессии и показываю на дверь в ванную.

– Переодеться удобнее там. Нельзя же спать в джинсах и школьном свитере.

Она быстро-быстро моргает.

«Черт. Видимо, я переступил черту».

И я отступаю, устыдившись содеянного.

– Если ты, конечно, не предпочтешь спать одна.

– Я никогда не спала в одной постели с мужчиной…

«Ох».

– Я не коснусь тебя, обещаю. Мы просто поспим. А если ты вдруг опять закричишь, я буду рядом.

«Я бы с удовольствием послушал, как она кричит по другому поводу».

Алессия в замешательстве смотрит то на меня, то на кровать и, наконец, произносит:

– Я хочу спать здесь, с тобой.

Выговорив шепотом эти слова, она решительно устремляется в ванную комнату и, только отыскав на стене выключатель, закрывает за собой дверь.

Я с облегчением вздыхаю и гипнотизирую взглядом закрытую дверь ванной.

«За двадцать три года она ни разу не побывала в постели с мужчиной?»

Не стану сейчас об этом думать. Уже три часа ночи, и я зверски хочу спать.

Алессия смотрит в зеркало на свое бледное лицо. Под огромными глазами темнеют круги. Она перебирает в памяти обрывки кошмара: грузовик… и никого.

Одна.

В темноте.

Холод.

И вонь.

Она вздрагивает и торопливо раздевается. Она и забыла, где находится, пока не появился он.

Мистер Максим. Спаситель.

Храбрый рыцарь Скандербег… Герой Албании.

Вот такая у него привычка – спасать.

И она будет спать с ним в одной постели.

Он прогонит все кошмары.

Если отец узнает, убьет ее. А мать… Алессия воображает, как мать падает в обморок, услышав, что дочь спит с мужчиной. Который ей даже не муж.

«Не думай о папе и маме».

Милая, дорогая мамочка отправила Алессию в Англию, потому что думала, что спасет ее.

Она ошиблась. Жестоко ошиблась.

«Ах, мама».

Сейчас ей ничто не угрожает. Она с мистером Максимом.

Алессия натягивает пижамную футболку, слишком большую. Расплетает косу, встряхивает головой, пытается пригладить непокорные локоны, потом сдается.

Подобрав джинсы и свитер, она открывает дверь.

Комната мистера Максима просторнее, в ней больше воздуха, чем в другой спальне. Стены здесь тоже выкрашены очень светлой, почти белой краской, однако мебель из полированного дерева, как и кровать с высокими спинками. Максим стоит у дальнего края кровати и смотрит на нее расширившимися от удивления глазами.

– Вот и ты, – хрипло произносит он. – А я уже собирался посылать поисковую партию.

Оторвавшись от его невероятно зеленых глаз, она упирается взглядом в татуировку чуть ниже плеча. Раньше ей были видны лишь фрагменты темного рисунка, а теперь, даже издали, вся картинка как на ладони.

«Двуглавый орел».

«Албания».

– Что? – спрашивает он, проследив за ее взглядом. – Ах, это… Так, ошибка молодости, – смущенно произносит он. Похоже, он не понимает, почему Алессия не отрывает взгляда от татуировки. Она подходит к нему, и Максим приподнимает локоть, чтобы показать рисунок без помех.

На бицепсе вычернен щит с силуэтом двуглавого орла, парящего над пятью желтыми окружностями, которые приняли форму перевернутой буквы «V». Алессия опускает свою одежду на табурет у изножья кровати и тянется к татуировке, ожидая разрешения Максима коснуться орла на щите.

Я стою не дыша, пока она обводит тоненькими пальчиками контуры моей татуировки. Ее нежное прикосновение отдается во всем теле, включая пах, и я уже с трудом глушу в груди стоны.

– Это символ моей страны, – шепчет Алессия. – На флаге Албании двуглавый орел.

«Каковы, скажите на милость, шансы на такую встречу?»

Я стискиваю зубы. Не знаю, сколько я еще выдержу.

– А желтых колец на флаге нет, – добавляет она.

– Они называются византины, – хрипло объясняю я.

– Византины.

– Да. Символ денег.

– В албанском языке есть такое слово. Почему у тебя татуировка – орел? Что это значит?

Любопытные глаза требовательно смотрят на меня.

«Что тут скажешь…»

«Это щит с моего фамильного герба».

В три часа ночи мне совсем не хочется читать лекцию по геральдике. А татуировку я сделал давным-давно, чтобы позлить мать. Она ненавидит, когда рисуют на теле… но уж если это фамильный герб… Тут не возразишь.

– Говорю: ошибка молодости. – Я смотрю уже в глаза Алессии, а не на ее губы. И нервно сглатываю. – Поздновато для разговоров. Давай спать.

Я откидываю одеяло и отступаю на шаг, чтобы девушка без помех забралась в кровать. И она так и делает, сверкнув длинными стройными ногами под длинной пижамной рубашкой, которая слишком ей велика.

«Какая пытка».

– А что такое «ошибка»? – спрашивает она, пока я обхожу кровать, чтобы улечься со своей стороны.

Алессия приподнялась на локте, и ее густые темные волосы падают на плечи, грудь и подушку. Она восхитительна, и я ее пальцем не трону.

– «Ошибка» в нашем случае значит глупый поступок, – объясняю я, забираясь под одеяло.

И прямо сейчас я совершаю еще одну такую ошибку.

«Спать в одной постели с прекрасной девушкой и не сметь до нее дотронуться – это ли не ошибка…»

– Ошибка, – шепчет Алессия, опуская голову на подушку.

Я уменьшаю яркость лампы в ночнике, однако не выключаю его, на всякий случай. Вдруг Алессия проснется?

– Да. Ошибка. – Я закрываю глаза. – Спи.

– Спокойной ночи, – нежным голоском шепчет Алессия. – И спасибо.

Стон все-таки вырывается из моей груди. Это самая настоящая пытка. Я поворачиваюсь набок, спиной к Алессии, и принимаюсь считать овец.

Просыпаюсь я мгновенно, как от удара. Утреннее солнце льется в комнату сквозь щели в ставнях. Алессия нарушила границу и лежит на моей половине кровати. Ее сжатая в кулак рука покоится на моем животе, голова – на моей груди, а нога переплетена с моей.

И крепко спит.

А мой член проснулся и тверд, как камень.

– О господи, – выдыхаю я, потершись носом о ее волосы.

Пьянящий аромат.

Пульс у меня идет вразнос, пока я мысленно представляю, как все может обернуться. Алессия в моих объятиях. Готова. Ждет. Манит…

Она так близко… Невыносимо. Если перевернуться, она окажется на спине, и я смогу наконец погрузиться в нее. Я заставляю себя разглядывать потолок и молю послать мне еще немного самообладания. Стоит мне шевельнуться, и она проснется, вот я и мучаю себя, лежу неподвижно, наслаждаясь сладчайшей агонией – в объятиях Алессии. Незаметно зажимаю пальцами темный локон – какие нежные и шелковистые у нее кудри. Она шевелится во сне, разжимает кулачок и упирается пальчиками мне в живот, задев мизинцем лобковые волосы.

«Твою мать!»

Если приложить ладошку Алессии к моему эрегированному члену, то я, наверное, взорвусь.

– М-м-м, – сладко бормочет во сне Алессия.

Ее глаза открываются, и она сонно смотрит на меня.

– Доброе утро, – едва дыша, приветствую ее я.

Она охает и откатывается в сторону, чтобы оставить между нами «ничейную полосу».

– Спасибо за визит на мою половину кровати, – поддразниваю ее я. – Рад встрече.

Она накрывается одеялом до самого подбородка, ее щеки розовеют, на губах расцветает смущенная улыбка.

– Доброе утро.

– Как спалось? – спрашиваю я, перевернувшись, чтобы смотреть ей в глаза.

– Спасибо, хорошо.

– Проголодалась?

«Я вот страшно голоден. Но насытит меня не еда».

Она кивает.

– Ты уверена, что хочешь сказать «да»?

Она хмурится.

– Вчера в машине ты рассказала, что в Албании кивают и качают головой не так, как у нас.

– Ты не забыл, – с удивлением улыбается довольная Алессия.

– Я помню каждое твое слово.

Хочу сказать, что она прекрасно выглядит, но, пожалуй, воздержусь. Я очень стараюсь.

– Мне понравилось спать с тобой, – сообщает она, чем приводит меня в замешательство.

– Тогда и я признаюсь: мне с тобой тоже.

– Мне не снились кошмары.

– Вот и хорошо. И мне не снились.

Она смеется, а я силюсь вспомнить сон, из-за которого я и проснулся. Кажется, мне снилась Алессия. Почти все уже стерлось из памяти. Как всегда.

– Я видел тебя во сне.

– Меня?

– Да.

– Случайно, не в кошмарном сне?

Я ухмыляюсь.

– Точно не в кошмарном.

У Алессии обворожительная улыбка. Ровные белые зубы. Розовые губки раскрываются, будто приглашая.

– Ты невероятно соблазнительна.

Вот что значит на мгновение ослабить самоконтроль!.. Бездонные темные глаза раскрываются еще шире, околдовывая, пленяя.

– Соблазнительная? – прерывисто вздохнув, переспрашивает она.

– Да.

В наступившей тишине мы молча смотрим друг на друга.

– Я не знаю, что делать, – шепчет она.

Закрыв глаза, я вспоминаю ее слова, сказанные прошлой ночью: «Я никогда не спала в одной постели с мужчиной».

– Ты девственница? – шепотом спрашиваю я.

Алессия краснеет.

– Да.

Это короткое слово – холодный душ для моего либидо. Я спал всего с одной девственницей, с Каролиной. У меня она тоже была первой, и это был сущий кошмар. Нас тогда едва не исключили их школы. После того случая отец отвел меня в первоклассный бордель в Блумсбери.

«Если ты собираешься трахаться с девчонками, Максим, то будь любезен научиться делать это пра-вильно».

Мне было пятнадцать лет. Каролина потом встретила другого… других…

А потом Кит умер.

Алессии двадцать три года, и она еще девственница? А чего я ждал? Она не похожа ни на одну из моих прежних знакомых. И смотрит на меня огромными глазищами, в которых застыло ожидание.

Алессия хмурится, на ее лице проступает отчаянная тревога.

«Черт».

Подавшись вперед, я провожу большим пальцем по ее пухлой нижней губе. Она резко втягивает воздух.

– Я хочу тебя, Алессия. Очень. Но я хочу, чтобы и ты желала меня. Нам надо получше познакомиться, прежде чем делать следующий шаг, куда бы он нас ни завел.

«Вот. Так поступают взрослые ответственные люди. Верно?»

– Ладно, – неуверенно и, кажется, даже разочарованно отвечает она.

«Чего она от меня ждет?»

Нам необходимо на время отдалиться друг от друга, чтобы все обдумать. Я сажусь и нежно беру ее лицо в ладони.

– Давай просто хорошенько отдохнем подальше от городской суеты, устроим себе каникулы, – предлагаю я, целую ее и выбираюсь из постели.

Время еще не пришло.

Это несправедливо по отношению к ней.

По отношению ко мне – тоже.

– Ты уходишь? – спрашивает Алессия.

Темные волосы накрывают ее хрупкую фигурку, будто плащом. Глаза встревоженно округлились, она чертовски сексуальна в этой огромной пижаме.

– Приму душ и приготовлю нам завтрак.

– Ты умеешь готовить?

Она так смешно удивляется.

– Ну, яичницу с беконом я приготовить смогу.

Хитро улыбнувшись напоследок, я отправляюсь в ванную.

Пришлось опять самоудовлетворяться в душе.

Стоя под струей воды, одной рукой упираясь в стену, другой я быстро довожу себя до финала, представляя ладошку Алессии вокруг моего члена.

«Девственница».

Надо же. И что такого? По крайней мере, она не попала в руки к этим мерзавцам. Стоит вспомнить о тех бандитах, как в груди мгновенно вскипает гнев. В Корнуолле они ее не найдут.

Наверное, она религиозна, ведь ее бабушка была миссионеркой, а у Алессии на шее крестик. Или в Албании запрещен секс до свадьбы? Понятия не имею.

Я мою голову и ополаскиваюсь, отыскав мыло, которое оставила мне Денни.

Честно говоря, такого варианта я не учитывал, когда мечтал остаться с Алессией наедине. Налицо некоторое препятствие. Мне нравятся сексуально раскованные женщины, которые знают, что делать в постели, и знают, чего хотят. Лишить девственности – большая ответственность.

Я беру полотенце и вытираю голову.

«Трудная работа, но кто-то же должен ее выполнить. «Значит, придется мне».

Я угрюмо разглядываю подлеца в зеркале.

«Эй, парень, пора бы повзрослеть».

А может, она ждет серьезных отношений?

Я дважды затевал такие «отношения», однако протянул месяцев восемь, не больше. Шарлотта искала высокого положения в обществе и в конце концов ускакала к баронету из Эссекса. Арабелла слишком налегала на наркотики. Нет, иногда «улететь» и я не против, но каждый день? Сейчас она, скорее всего, опять в клинике, лечится или восстанавливается.

А какими могут стать серьезные отношения с Алессией?

Что-то я слишком забегаю вперед. Обернув бедра полотенцем, я возвращаюсь в спальню.

Девушки нет.

Сердце тут же ускоряет бег раза в два, не меньше.

Неужели сбежала? Опять?

Я стучу в дверь ее спальни и, не получив ответа, вхожу. В ванной шумит вода. Вот и хорошо.

«Ради всего святого. Приди в себя».

И я ухожу одеваться.

Алессии не хочется выходить из душа. Дома, в Кукесе, в ванной комнате маленький старый душ, после которого каждый раз приходится вытирать пол. У Магды душ был над ванной. А здесь – настоящая душевая кабина, и вода льется сверху из очень большой лейки. Даже больше, чем в квартире у мистера Максима. Стоять под таким потоком воды невыразимо приятно. Алессия моет голову и аккуратно бреет тело одноразовой бритвой, которую дала ей Магда.

Она натирается скрабом, который привезла с собой. Скользит мыльной рукой по груди и закрывает глаза.

«Я хочу тебя, Алессия. Очень».

Он ее хочет. Ее рука спускается ниже.

Она воображает, что это его рука на ее теле. Касается ее. В запретных местах.

Она тоже его хочет.

Алессия вспоминает, как проснулась утром в его объятиях, и еще долго помнила прикосновение теплого крепкого тела. Живот вздрагивает, когда девушка проводит по нему рукой. Быстрее. Быстрее. Еще быстрее. Она прислоняется к теплой, выложенной кафелем стене. Поднимает голову. Ее рот открывается, Алессия глотает воздух.

«Максим».

«Максим».

«Ах».

Мускулы в глубине тела сокращаются, и она кончает.

Восстанавливая дыхание, Алессия открывает глаза.

Вот этого она жаждет… ведь так?

Можно ему доверять?

«Да».

Прошлой ночью, добрый и нежный, он спас ее от страшных снов. Пригласил в свою постель, чтобы прогнать кошмары.

С ним спокойно.

Она уже давно не чувствовала себя так спокойно. В безопасности. Это совсем новое ощущение, хотя она знает, что Данте и Илли до сих пор на свободе, ищут ее.

«Нет. Не думай о них».

Жаль, что она маловато знает о мужчинах. В Кукесе мужчины и женщины не общаются так тесно, как в Англии. Дома мужчины всегда с мужчинами, а женщины с женщинами. Так уж заведено. У Алессии нет братьев, с кузенами она встречалась редко, а потому все ее общение с мужчинами ограничивалось несколькими студентами, с которыми она познакомилась в университете. И, конечно же, родным отцом.

Мистер Максим не похож ни на кого из ее знакомых.

Вода льет в лицо, и Алессия решает выбросить из головы все проблемы. Максим сказал, что сегодня у них праздник. Их первый совместный праздник.

Завернув голову в полотенце, а тело – в простыню, Алессия возвращается в спальню. Снизу доносится странная музыка. Она прислушивается. Пожалуй, эта мелодия Максиму не подходит. Судя по его произведениям, которые она прочла у рояля, мистер Максим куда более задумчивый человек, погруженный во внутренний мир, чем тот, кто поставил эту грохочущую на весь дом песню.

Алессия выкладывает на постель свою одежду. Все вещи, кроме джинсов и лифчика, когда-то принадлежали Майклу. Алессия хмурится. Жаль, что у нее нет ничего более нарядного. Приходится надевать светлую футболку с длинными рукавами и джинсы. Ничего не поделаешь.

Высушив длинные волосы полотенцем и как следует расчесав, она оставляет их сушиться, свободно лежать по плечам. Спускаясь по лестнице, девушка видит сквозь стеклянную стену Максима – он на кухне, в сером свитере и рваных черных джинсах. Стоит у плиты с кухонным полотенцем на плече. Он жарит бекон – аромат восхитительный – и двигается в ритме танцевальной музыки, которая гремит на весь дом. Алессия даже не пытается сдержать улыбку. Убирая его квартиру, она догадывалась, что хозяин умеет готовить.

Там, откуда Алессия родом, мужчины еду не готовят.

И не танцуют, пока готовят.

Алессия зачарованно следит за движением широких плеч, за бедрами, поймавшими ритм, и босыми ногами, которые двигаются под музыку.

«М-м-м… какой запах».

«М-м-м… какой повар…»

Максим внезапно поворачивается, и при виде Алессии его лицо расцветает.

– Одно яйцо или два? – спрашивает он, перекрикивая музыку.

– Одно, – губами показывает она и спускается на первый этаж.

Вид из огромных, от пола до потолка окон приводит ее в восторг.

«Море!»

– Deti! Deti! Море! – кричит она, подбегая к стеклянной двери на балкон.

Уменьшив огонь под сковородой с беконом, я спешу к балконной двери. Алессия подпрыгивает от возбуждения.

– А мы пойдем на море?

Ее глаза светятся от счастья.

– Конечно. Вот сюда.

Я отпираю балконную дверь и открываю ее во всю ширь.

Нас встречает порыв ледяного ветра, но Алессия выбегает на балкон, не думая ни о мокрых волосах, ни о босых ногах, ни о тонкой футболке.

«У нее что, нет нормальной одежды?»

Прихватив с дивана серый плед, я иду за ней и обнимаю, накрыв теплым покрывалом. Алессия наслаждается видом, и ее личико светится от счастья.

«Убежище» и еще три коттеджа построены на каменистом мысу. Тропинка, начинающаяся в дальнем конце сада, ведет прямо на пляж. Хотя в безоблачном небе сияет солнце, на ледяном ветру стоять очень холодно. Море тоже холодное, синее, с белыми горстями пены; слышится грохот бьющихся о скалы волн. Пахнет солью и свежестью. Алессия сияет от восторга.

– Давай поедим, – приглашаю я, ведь сковорода до сих пор на плите. – Ты тут простудишься насмерть. А на пляж пойдем после завтрака.

Мы входим в комнату и закрываем дверь.

– Сейчас только яичницу пожарю! – перекрикиваю я музыку.

– Я помогу! – так же громко отвечает Алессия и идет за мной к плите, с пледом на плечах.

Я убавляю звук на телефоне, и музыка стихает.

– Так лучше.

– Интересная мелодия, – отмечает Алессия. Судя по тону, композиция ее не впечатлила.

– Это группа «Korean House». Я иногда ставлю их хиты, когда работаю диджеем… Тебе два яйца?

– Одно.

– Точно?

– Да.

– Ладно. Одно. А мне два. Можешь поджарить тосты. Хлеб в холодильнике, а тостер вон там.

Мы вместе готовим завтрак, и я не спускаю с Алессии глаз. Тонкими длинными пальцами она выуживает поджаренные ломти хлеба из тостера и намазывает каждый маслом.

– Держи. – Я вынимаю две тарелки из согревающего шкафчика и ставлю их на столешницу. – Не знаю, как ты, а я страшно голоден.

Бросаю сковороду в раковину, подхватываю обе тарелки и показываю Алессии дорогу к накрытому столу, где уже готовы приборы.

Мне явно удалось произвести на нее впечатление.

Почему у меня в этот момент такое впечатление, как будто я достиг чего-то очень важного в жизни?

– Садись вот на этот стул. Отсюда прекрасный вид.

– Ну, что скажешь? – спрашивает Максим.

Они сидят за большим обеденным столом, Алессия во главе, где никогда раньше не сидела, наслаждается морским пейзажем.

– Очень вкусно. В тебе сокрыто много талантов.

– И это еще не все, – хриплым голосом отвечает он.

По какой-то непонятной причине и этот голос, и взгляд, который Максим бросает на нее, заставляют Алессию покраснеть.

– По-прежнему хочешь прогуляться?

– Конечно.

– Хорошо.

Он достает телефон и набирает номер, не сообщая, кому звонит.

– Денни, принеси, пожалуйста, фен… Ах, здесь есть? Понятно. Мне понадобятся веллингтоны или крепкие походные ботинки… – Он смотрит на Алессию и спрашивает: – Какой у тебя размер?

Она озадаченно пожимает плечами.

– Размер обуви, – поясняет он.

– Тридцать восьмой.

– Пятого размера, и еще носки, если найдешь. Да. Женские… Не важно. И какую-нибудь приличную куртку потеплее… Да. Женскую… Стройная. Как можно скорее. – Он недолго слушает и отвечает: – Великолепно.

И вешает трубку.

– У меня есть куртка.

– В ней ты замерзнешь. И в Албании ты можешь ходить без носков, но не здесь. У нас холодно.

Алессия краснеет. У нее всего две пары носков, потому что нет денег, чтобы купить еще, а просить у Магды она стеснялась. Данте и Илли забрали ее багаж, а когда она добралась до Брентфорда, Магда сожгла почти все оставшиеся вещи – все равно они совершенно износились.

– Кто это – Денни?

– Она живет здесь, неподалеку.

Максим встает и убирает со стола тарелки.

– Я помогу, – вскакивает Алессия. Разве может мужчина убирать со стола? – Я помою.

Она забирает у него тарелки и кладет в раковину.

– Подожди. Давай я. Ты лучше высуши волосы. У тебя в спальне, в шкафу, должен быть фен.

– Но…

«Не может же он сам мыть посуду! Мужчины этого не делают!»

– Никаких «но». Я сам. Ты достаточно за мной убирала.

– Это моя работа.

– Не сегодня. Ты моя гостья. Иди. – Его голос звучит резко. Сухо. У нее вдруг возникает дурное предчувствие. – Пожалуйста, – добавляет Максим.

– Хорошо, – шепчет она и быстро уходит, не понимая, за что он на нее так рассердился.

«Пожалуйста, не сердись».

– Алессия, – окликает он ее. Она останавливается в шаге от ступенек. – Ты в порядке?

Она кивает и бросается вверх по лестнице.

«Какого хрена?»

Что я такого сказал? Алессия, старательно пряча глаза, исчезает.

«Черт».

Я ее обидел, не знаю как и чем. Надо бы пойти за ней, но я остаюсь на кухне, загружаю посудомойку и вытираю со стола.

Через двадцать минут, когда сковорода домыта, звонит телефон у входной двери.

«Денни».

Я бросаю взгляд на лестницу в надежде увидеть там Алессию, однако ее нет. Впустив Денни, я выключаю музыку – ей такие мелодии не нравятся.

Фен громко жужжит, Алессия терпеливо расчесывает волосы под струей горячего воздуха. С каждой секундой ее дыхание выравнивается, а сердце возвращается к обычному ритму.

«Он говорил, как отец».

И она повела себя так, как будто услышала голос отца – убежала, убралась с дороги. Отец никогда не простил ей и ее матери того, что единственный ребенок в семье – девчонка. Матери, конечно, досталось и до сих пор достается за это гораздо больше.

Но мистер Максим не такой. Он не похож на ее отца.

«Ничуть».

Высушив голову, Алессия решает, что единственный способ восстановить хорошее настроение и забыть хоть ненадолго о семье, – поиграть на пианино. Музыка – ее единственное спасение. Уже много лет.

Алессия спускается на первый этаж, однако мистера Максима там почему-то нет. Он пропал. Интересно куда? Ее пальцы так и рвутся коснуться клавиш. Она садится за небольшой белый инструмент, открывает крышку и сразу же начинает прелюдию Баха в до миноре. Музыка летит по комнатам, как отсвет ярко-оранжевого и красного пламени, выжигая воспоминания и мысли об отце и даря освобождение.

Открыв глаза, Алессия видит Максима.

– Невероятно, – потрясенно шепчет он.

– Спасибо.

Он гладит ее по щеке кончиком пальца, потом, взяв за подбородок, приподнимает голову – и она тонет в притягательном взгляде. Глаза у Максима необыкновенные. Вблизи видно, что радужная оболочка по краю темно-зеленая, цвета сосен, которые растут в Кукесе, а ближе к зрачку – светлее, как папоротник весной. Вот он склоняется к ней, наверное, поцелует… Нет.

– Я не знаю, что я сделал, чем тебя расстроил.

Алессия кладет кончики пальцев ему на губы, призывая к молчанию.

– Ты все сделал правильно.

Он тянется поцеловать ее ладонь, и Алессия убирает руку.

– Если я тебя чем-то обидел, пожалуйста, извини. А теперь… Хочешь пойти к морю?

– Да, – счастливо улыбается она.

– Отлично. Только давай оденем тебя потеплее.

Алессия нетерпеливо тянет меня вниз по каменистой тропе. Когда мы ступаем на пляж, она забывает обо всем. Отпускает мою руку и мчится к бушующему морю, потеряв на бегу шапку и распустив волосы.

– Море, море! – кричит она и кружится, подняв руки в воздух.

Утреннее огорчение забыто, она улыбается, на щеках розовеет румянец, глаза сияют. Я иду к песчаной косе, чтобы отыскать и спасти ее теплую шапку.

– Море!

Ее голос звучит громче рокота воды. Алессия размахивает руками, как мельница, и приветствует каждую катящую к берегу волну.

Глядя на нее, невозможно не улыбнуться. Нескрываемый восторг от первой встречи с морем очень заразителен. Я улыбаюсь каждый раз, когда она вскрикивает и отпрыгивает от волн. В огромных сапогах-веллингтонах и куртке не по размеру, Алессия выглядит очень смешно. Она раскраснелась, носик порозовел, смотреть на нее – блаженство. У меня перехватывает дыхание.

Вот она бежит ко мне по-детски торопливо и хватает за руку.

– Море! – снова кричит Алессия и тянет меня к бьющимся о берег волнам.

И я иду за ней, отдавшись потоку чистого счастья.