ДВАДЦАТЬ ОДИН
— Пути Тисте смущают, — сказала Хатарас Реза, выскальзывая из тяжелой бхедриньей шубы; свет солнца как раз пробился сквозь высокие облака, озаряя нагое выше пояса тело.
Как всегда продрогший, Листар отвел глаза. Он вел трех лошадей, ибо гадающие по костям отказались ездить на животных, хотя часто осматривали их, проводя красными от охры руками по гладким бокам. Это же их обычай, понял Листар — вечно трогать, ласкать, опускать жесткие ладони на плоть. Ночами женщины-гадающие усердно занимались этим между собой. Что еще удивительнее, они не замечали холода.
В ответ на замечание Хатарас Листар пожал плечами. — Преступления нужно наказывать, гадающая.
— Это работает, — заметила младшая, Вестела Дрожь. — Сложи зимой костер. У камня. Потом холодной водой. Камень лопается, можно делать орудия.
— Но ты видела их орудия, Вестела? Железные. Камни нужно сломать и расплавить. Тонкостей я не знаю. Только вытаскивала шлак из ям.
— Наказание, — сказала Хатарас.
— Да.
— Ради железа, которым пользуются все Тисте.
— Да.
— И находят в том наслаждение.
Он вздохнул. — Это наш путь, гадающая. А ваши не такие, как у нас.
Вестела Дрожь несла груду мехов и шкур на плече. На теле не было ничего, лишь мокасины на ногах и обсидиановый нож болтался на шее. — Ай стали беспокойны.
Листар нахмурился, ища взглядом огромных волков, но занесенная снегом равнина казалась лишенной жизни. Словно объясняя свое прозвище, Бегущие-за-Псами путешествовали не одни. Дважды после лагеря Листар замечал полдюжины огромных зверей. Идут параллельно. Но их нет уже три или четыре дня. Он думал, они ушли. — Что их беспокоит? «И откуда вы вообще знаете?»
— Они интересуются, когда можно будет съесть лошадей. Мы тоже.
— Мы ведь не голодаем?
— Свежатина вкуснее. — Вестела сделала красной рукой странный и сложный жест.
Хатарас засмеялась сзади: — Так возьми его, дура.
— Наказанный, — придвинулась к Листару Вестела. — Не ляжешь со мной ночью? Это привилегия. Гадающие берут кого хотят.
— Я возьму его следующей ночью, — крикнула Хатарас. — Слишком долго ждем. Считает нас уродинами, но в темноте он ощутит нашу красоту.
— Я еще не поведал вам свое преступление. — Листар отодвинулся от Вестелы. — Тогда ты не захочешь иметь со мной дела. У меня была подруга. Я ее убил.
— Нет, — возразила Вестела, снова приближаясь.
— Ты ничего не знаешь!
— Ты никогда не забирал жизни.
Сзади раздалось короткое фырканье. — Жуки. Блохи. Гнус.
Вестела оглянулась. — Жизни Тисте. Ты знаешь. На нем нет пятна.
— Мыши, пауки, рыба.
Вестела вспыхнула, развернулась и напала на Хатарас. Они упали, визжа и рыча, кусаясь и царапаясь.
Листар остановился, лошади тревожно собрались вокруг. Он щурился на север, ожидая, когда драка подойдет к утомленному, полному секса завершению. Не в первый раз. Он не помнил, когда впервые увидел их ссору, как смотрел вначале встревожено, потом с интересом, как цепкие пальцы находили соски и спутанные волосы между ног, и драка становилась ритмичной, звучали стоны и вздохи вместо рычания, и тогда он отвел глаза. Лицо пылало.
Этих баб он и вел к Легиону Хастов, чтобы они дали форму некоему ритуалу избавления. Помимо невероятности успеха, Листара тревожила сама идея прощения. Некоторые поступки не заслуживают забот капитанов Празека и Датенара…
Он знал, что убийцей в лагере была Ренс. Ждал ее ножа, готов был его приветствовать. Но она лишь танцевала вокруг, пока ожидание не прожгло дыры в желудке. И тут его отослали на дикие равнины севера, даже не подумав, что он может сбежать, уйти от всего, от себя самого.
Женщины уже любились. Это может занять время. Он вздохнул и отвернулся, расстегивая вещевой мешок. «Руки на лошадиные бока. Рассуждают о мясе. Не удивительно, что они бегают с волками, не с конями». Он вытащил порции и начал готовить. — До лагеря уже недалеко, — произнес он громко.
Как и ожидалось, женщины не ответили.
— Мы не съедим лошадей. Полагалось, что вы поскачете, чтобы быстрее оказаться у Хастов. Мы теряем время.
Хатарас подняла голову от лона, облизнулась. — Ритуал очищения. Да. Пятна пропадут. Ты едешь, мы бежим.
Вестела легла набок и села. — Ай охотятся. Мать обеспечит их.
Глядя на оправляющихся женщин, на красные лица и пылающие щеки, слизь на покатых, почти не существующих подбородках, он сказал: — Эта мать, о которой вы говорите, которую зовете… занимаясь вот этим. Это ваша богиня?
Женщины разом засмеялись. Хатарас встала на ноги. — Чрево огня, пожирающий посул.
— Плюющая Детьми. Раздутая Весна.
— Хранительница Спящей. Лжемать.
— Смертельно опасна, когда злится. Мы ублажаем ее, чтобы не выпустила когти. Она в маске, эта Мать, но родное лицо — ложное. Азатеная.
— Азатеная, — закивала Хатарас. — Держит Спящую в грезах. Чем дольше сон, тем мы слабее. Скоро Бегущих не будет. Наш сон окончится. Начнется иной.
— Мать шепчет о бессмертии, — состроила гримасу Вестела. — О тропе из грез. Пусть спит, твердит она.
— Мы не боимся Матери, — добавила Хатарас, проводя рукой по лошадиному боку. — Боимся только Джагутов.
Листар нахмурился. — Джагутов. Почему?
— Они играют с нами. Как Азатенаи, но неуклюже. Считают нас невинными…
— Детишками, — бросила Вестела.
— Но гляди в глаза, Наказанный. Зри наше понимание.
— Спящая родила нас, мы довольны. Наши жизни коротки.
— Но полны.
— Мы боремся за пищу и тепло.
— Но любовь нам не чужда. — Хатрас отошла от лошади, к Листару. — Наказанный, будешь ждать с остальными? Или дать тебе ритуал сейчас? Мы оборвем мучения твоей души.
— Как, гадающая? Как вы сделаете такое с каждым из нас?
Вестела опустилась рядом с ним. — Многие сны забываются при пробуждении, верно?
Он отвел глаза, не вынеся ужасающей откровенности ее взора. — Но не воспоминания. Они просто поднимаются, словно солнце. Каждое утро — миг блаженства, и все возвращается. Как призраки. Демоны. Они возвращаются, Вестела, ибо истина имеет клыки и когти. Мы пробуждаемся к реальному, к тому, чего не отменить.
Она протянула мозолистую охряную руку, коснулась его щеки. — Реального нет, Наказанный. Лишь сны.
— Я чувствую иначе.
— Существует страх пробуждения, — отвечала она, — даже когда сны неприятны нам. Голос вопит в твоей голове, молит проснуться, но другой голос предупреждает: ты проснешься в мир неведомый. Вот причина страха.
— Нам нужно чувство вины, Вестела Дрожь. Без него умрет совесть. Этого ты хочешь для меня? Для всех нас? Забрать совесть. Вину?
— Нет, — сказала Хатарас, присев напротив. Глаз ее влажно поблескивали. — Есть иной путь.
— И это…
— Его можно понять лишь в разгаре ритуала. Помочь тебе сейчас?
Он покачал головой, торопливо принявшись прятать остатки пищи. — Нет. Я солдат Хастов. Я встану с товарищами.
— Это говорит твой страх.
Он замер. — Страх? Скорее ужас.
— Отдав ложь о своем преступлении, — сказала Вестела, — ты столкнешься с преступлением невиновности.
— За которую, — добавила Хетарас, — ты винишь себя больше, нежели за кровавый нож в руках.
— Она убила себя, — прошептал Листар, — из ненависти. Устроила всё так, чтобы думали на меня. — Судороги охватили его, руки закрыли лицо. — Не знаю чем я такое заслужил… но точно что-то сделал. Что-то. «Бездна подлая, что-то…»
Их руки были на нем, удивительно теплые и нежные. От касаний проливалось тепло.
— Наказанный, — сказала Хатарас. — Не было ничего.
— Ты не можешь знать!
— Ее дух скован. Ты тащишь его за собой. Уже давно.
— Этого она и хотела, — заметила Вестела. — Вначале.
— Это было безумие, Наказанный. Ее безумие. Сломленный дух, сон среди туманов забвения.
— Мы будем ждать. Но ей мы не поможем.
— Ее сон — кошмар, Наказанный. Она хнычет как дитя. Хочет домой.
— Но для нее нет дома. Хижина, в которой вы жили — все комнаты — еще стонет от преступления. Послать ее туда — как в тюрьму, в рудник, обречь на вечное заключение.
— Нет, — заплакал он. — Не делайте так с ней. Говорю же — у нее была причина! Должна была быть… что-то, что я сделал… или не сделал!
— Тише, Наказанный, — шепнула Хатарас. — мы делаем для нее новый дом. Место покоя. Отдыха.
— И любви.
— Ты будешь ощущать ее. Заново. Ее дух снова коснется тебя, но руки станут нежными. Ибо мертвые почитают живых, какими бы они ни были. Мертвые почитают живое, Наказанный, чтобы смягчить твое горе, чтобы забрать напрасное горе.
Он рыдал, а руки гладили его, голоса сливались в речитатив, издавая не совсем слова, но звуки более правильные. Они говорили на языке души.
Вскоре ему почудилось, что он слышит ее. Жену. Звуки рыданий в ответ его рыданиям. Ощутил общее горе, плывущее в обе стороны, холодное и невероятно сладкое, хотя и горькое. Давнее безумие, бесконечная мука неуверенности — каждый раз, как он входил в ее комнату, ужасаясь тому, что увидит через миг, взглянув в дикие, полные паники глаза.
Если в мире есть магия, достойная назваться могущественной… это именно она.
«Нужно рассказать всем. Есть иной вид волшебства. Пробудившегося в мире, в наших душах».
И о тех словах в последний день, когда он уехал к Геласту заказывать корзины для фляг. «У меня сюрприз для тебя, любимый муж, когда ты вернешься. Доказательство чувства. Ты вкусишь мою любовь, Листар, когда придешь домой. Вкусишь то, что не мог и вообразить. Смотри, как благословляет любовь».
И он вернулся, полный надежды, но что-то дрожало под поверхностью мыслей. Животный страх. Надежда — понимал он сейчас — злобный зверь. Каждая мысль — заблуждение, каждая воображаемая сцена совершенна, но и фальшива; и он нашел ее в петле из веревки, сорванной с дверного звонка, в доме без слуг — все потом поклялись, что Листар передал через жену приказ уходить — и понял, какая сила воли требовалась, чтобы затянуть петлю сидя… и тогда же понял всю силу ее любви.
Болезнь, разум согнутый, душа сломанная, все злобные порывы сорвались с привязей. Он теперь знает, какой ужас жил за веками ее глаз, какое дитя, не знающее куда бежать.
Листар опустил руки, поморгал и посмотрел на двух гадающих по костям, что сидели напротив. Так много незаслуженных даров.
«Но Сон угаснет. Бегущие-за-Псами вымрут.
Бездна побери нас, такую потерю невозможно восполнить».
И что-то покинуло его. Он не знал что, не мог знать… но его уход был подобен всхлипу, выдоху долгой боли. И без него осталось… ничто.
Он еле расслышал слова гадающей: — Она готовит дом. Для мужа на тот день, когда он соединится с ней.
— Отлично, — сказала вторая. — Но все же их хижины уродливы.
— Пусть спит — нет, хватит, Вестела, оставь его любимого черного петушка в покое.
— Моя плата. Мне нужно его семя.
— Он отдал бы его свободно.
— Нет, я забираю его свободно.
— Ты такая шлюха, Вестела.
— Удержим его во сне. Займешься петушком потом, как очнется.
— Может, он спит, но чутко. Не опустошай его. Я хочу свою долю. Не жадничай.
— Я всегда жадничаю.
— Тогда слишком не жадничай.
Он слышал смех жены, когда пара загорелых ног оседлала его, заведя внутрь, и начала ритмически двигаться.
— Всегда темно, — сказал кто-то, — если держать глаза закрытыми.
Вот самый странный сон, решил Листар, но жаловаться не стоит.
* * *
Командующая Торас Редоне молча скакала рядом с ним с самого утра. На закате они доедут до лагеря Хастов. Галар Барес всматривался в тракт впереди: вьется между голых изрытых холмов, огибает круглые горы отходов там, где прежде стояли кузницы. По бокам дороги еще видны старые сараи и канавы.
День выдался холодным, но он ощущал смену времен года. Весна словно готова была обрушиться на них. Когда они уезжали из имения Хенаральда, пришла весть — Легион Урусандера покинул Нерет Сорр. Марш на Харкенас начат.
Он слушал, как копыта лошадей бьют мерзлую землю, иногда звонко отдаваясь на камнях. Меч беспрестанно бормотал у бедра.
— Если думаешь, что я возненавидела их, то напрасно.
Вздрогнув, он бросил на нее взгляд. Торас натянула соболий капюшон тяжелого плаща, скрывая лицо, и горбилась в седле. — Сир?
Она улыбнулась. — А, снова звания? Уже не помнишь о нашем потении, о том, как мы ворочались под мехами? Общее дыхание — от меня в тебя и от тебя в меня, общий вкус — можно ли сильнее обнять друг друга? Ох, пусть магия сплавит нашу плоть. Я проглотила бы тебя, Галар Барес, тело станет ртом, руки раздвоенным языком, чтобы обернуть тебя и затащить внутрь.
— Умоляю, сир, не говорите так. «Твои слова кажутся пыткой».
— День слишком светел? Все видно в подробностях, взгляд так зорок, что разум пугается? Ладно, придет ночь и я снова обниму тебя, как потерявшаяся девочка. Я говорила о Легионе. И о Хунне Раале, которого не могу презирать, хотя обязана.
Он попытался понять и пожал плечами. — Он поистине из рода Иссгин, предатель, отравитель — если нет ненависти, то что?
— Да, род Иссгин. Обладать обоснованным правом на престол, но проиграть кровавую борьбу. Благодаря неудаче они теперь прокляты, замараны, низведены до положения заведомых негодяев. Не давай вечным нашим переделкам прошлого одурачить себя, капитан.
Он снова пожал плечами. — Так вы ощущаете жалость?
— Внимай моему предупреждению: мы не можем претендовать на правую месть. Заключенные одели доспехи Хастов, но в них нет гнева, за ними нет вызывающих ярость руин. Можешь истечь кровью ради них, но эта кровь прольется напрасно.
Он промолчал, ибо она затронула собственные его страхи. У нового Легиона Хастов нет причины сражаться. «В каком-то смысле они наемники, которым заплатили вперед, так что верность вызывает законные сомнения».
— Хунн Раал и ему подобные ищут положения и богатства. Передела власти. Знать из Великих и Малых Домов считает, что за столом и так мало места. Потому нас ждет война.
— Есть еще проблема Урусандера и верховной жрицы Синтары…
— Игры храмов. Хуже, мерзкие предрассудки, идеи о монархии, когда королева давно оставила трон ради божественности, превратив весь спор в шараду. Ну, пусть поднимут Урусандера в боги, дадут Отца Света Матери Тьме. Понимаешь меня?
— Боюсь, что нет, сир.
— Что за атавистический абсурд, капитан! Короли и королевы, кои должны соединиться узами брака, словно названые родители всего Куральд Галайна. Слушай меня, пьяную шлюху: можно стать Матерью Тьмой и Отцом Светом, не загоняя петушка в курятник. Бог и богиня не обязаны жениться, чтобы править нами. Пусть она живет с любовником. Пусть он трахает свитки. Какое нам дело?
Он утратил дар речи.
Командующая откинула капюшон, показав сальное, одутловатое лицо. Черный цвет потускнел, словно отражая распад веры. Улыбка вышла кривой. — Но меня не послушают, капитан. Слишком далеко зашло. Знать увидит поражение Драконуса. Жрицы увидят брак своих жертв. Хунн Раал увидит, как гибнет власть аристократов, и поставит на все посты своих лакеев.
— Сир, лорд Аномандер…
— Одинок. Муж чести и цельности. Мать Тьма велела ему не поднимать меч. Он думает, ему отказано в действии. Отказано в том, чтобы быть собой. Он не видит иного пути, не понимает ее намеков.
— Тогда, ради Бездны, кто-то должен ему подсказать! Нет, должна она! Мать Тьма!
— Она говорила ему, не размыкая объятий.
— Слишком непонятно!
Она засмеялась. — Слишком тонко, Галар Барес. Не предоставить ли нам, женщинам, разбираться с любовниками? Мы топчем барьеры, священные правила, рвем цепи, освобождая мерзкие аппетиты. Глядим поверх структур… видел бы ты себя, Галар Барес! Можем подъехать к самому краю лагеря Хастов, и я стащу тебя с седла и оттрахаю до безумия на глазах у всех, и ты меня не остановишь. Верно?
— Есть какие-то блага в наглости, Торас? Подумайте о муже.
— Да, унижение публичного рогоносительства. Вот мы и добрались до самой сердцевины.
— Как это?
Она натянула капюшон и схватилась за фляжку. Затянулась, глотая глубоко и неспешно. — Мужчины. Все ради спасения лица. Любой спор, любая дуэль, битва, война. Сравняете с землей весь мир, лишь бы не казаться дураками. Так и будет.
— Я переговорю с лордом Аномандером. Ваше решение просто, но элегантно. И, как вы сказали, совершенно естественно. Урусандеру не нужна жена. Матери Тьме не нужен муж, но никто не станет возражать против бога рядом с ней. Лорд Аномандер поймет.
— Ему не позволят.
— Сир?
— Он в ловушке. Безнадежной и вечной. Как и Урусандер. В цепях, в клетках. Ключи, милый, держат жрицы и Хунн Раал. И знать, разумеется. Нет, — прибавила она, снова отхлебнув, — битве быть. Множество поляжет — неужели сам не чуешь, капитан, эту отчаянную жажду?
— Я чувствую, командир, схождение судеб, водоворот смертей, и все они не нужны. Что за ужасная растрата.
Она хмыкнула: — Лучше шлюха на троне. Или за троном.
Последние слова заставили его замолкнуть в недоумении.
Они проехали последние холмы, увидев укрепления лагеря Хастов. Послав коня в галоп, около передовых пикетов Галар бросил взгляд на Торас Редоне. Она смотрела на него и смеялась.
* * *
Варез сидел в своем шатре, глядел на ковер с разложенными доспехами: кровавый оттенок железных колечек, чешуи размером с монету над ремнями, усеянные заклепками рукавицы. Глядел на шлем с раструбом и кольчужной сеткой сзади, с широкими пластинками защиты щек и переносицы. При всем несомненном мастерстве в их облике не было заметно касания творческой руки, изящества. Никаких узоров, как и на мече — нечто простое и функциональное, сулящее большую пользу в разгар жестокой битвы. В доспехах есть что-то и прекрасное, и ужасное.
И все это не для него. Оболочка, с трудом его выносящая, сколь тщательно он ни застегивал бы пряжки, ни прилаживал ремни. Под кольчугой должна быть надежная плоть, а им овладела неуверенность, словно нельзя положиться ни на один мускул над покореженным костяком. Он сидел, дрожа в созданном жаровнями тепле, тесно сплетя пальцы.
Проклятое оружие — все подобное принадлежит волшебным сказкам, место ему рядом с магическими кольцами и рождающими пламя посохами. В сказках желания исполняются, но за них приходится платить. В сказках сложность жизни сводится к простой морали для детей. Но здесь, в настоящем мире, даже волшебство не готово исполнять желания и дарить незаслуженную власть, а если и готово — слишком сложно это совмещается с мирком, который он создал для себя.
Многие заключенные видят все иначе. Ныне они топорщат перья, смеются с мечами и бурчат под нос в такт стонам кольчуг. Перестраиваются и разворачиваются под согласный хор оружия. Преступления выцвели, наказания — заслуженные и не очень — преобразились как по волшебству.
И все же…
«Все же. Для них это остается игрой. Хихикают в спины офицерам. По ночам, собравшись у взводных костров, выплевывают в огонь шипящее презрение, толкуют о грабеже, горах добычи и беспомощных жертвах своих желаний.
Мы армия чудовищ. Разбойников. Избави нас Мать выиграть битву».
Празек и Датенар что-то потеряли в последние дни, словно хладнокровие оказалось под осадой увиденного вокруг, а страхи так и ждут, чтобы напасть.
Варез заранее жалел Галара Бареса, а мысль о Торас Редоне, видящей шутовское превращение легиона, наполняла его стыдом.
«Я их предупреждал. Это было ошибкой». Гниение стало неизбежным. Легион Хастов нужно было оставить в мертвых, похоронив в курганах все клинки и кольчуги вместе с плотью.
Победив Урусандера, сокрушив восстание, Легион Хастов останется единственной военной силой. Готовой повернуться против знати и ее богатств. Против самого Харкенаса.
«Мы сокрушим весь мир. Я предупреждал, а теперь слишком поздно. Зверь создан, тысячи лап высвобождены, множество глаз моргает, светясь жадностью и похотью.
Пусть ни Празек, ни Датенар не надеются его обуздать. Ни Галар, ни Торас Редоне. Ни Фарор Хенд, ни мы, былые обитатели шахт. Мы подпрыгиваем, ощетинившиеся и бодрые, и хихиканье — еще таящееся в тенях — вскоре станет рычанием».
Прозвучал неожиданный сигнал сбора. Он уставился на доспехи и потянулся дрожащими руками, чтобы их надеть.
* * *
Фарор Хенд стояла на краю лагеря, глядя на восток, когда расслышала резкий звон колокола. Она-то ждала появления на горизонте некоей фигуры. Тощего всадника на усталом коне, мужа в черном и сером… или отбеленного, благословленного иным богом. Она хотела стоять перед ним, словно пригвожденная к мерзлой земле, словно сапоги прибиты гвоздями. Гадала, какими словами могли бы они обменяться, когда он натянет удила пред ней.
Меньше чем легенда, но больше чем неосторожное обещание общей доли. Она воображала, как он близится, и становятся видны все детали: бесплотное лицо, резкие углы под сухой кожей, железно-седые волосы вокруг лысеющей макушки. А в дырах глаз — лишь тьма.
«— Я пришел за обещанным.
Она кивнула, но промолчала, он же продолжил: — Юность мною потеряна. Но я ее верну. — Поднята скелетообразная рука. — Вот, смотри.
— Да, лорд Тулас, понимаю. Все так, как я хотела. Вот то, ради чего я создана. У моего назначения ваше имя, сир.
— Я не в силах украсть твою юность, и не хочу этого. Скорее я стану следить, как ты старишься. Вот чего я ищу.
— Сир, неужели я никогда не пробужу в вас желание?
— Уже. В моей крепости стоит высокий трон. Там я воссяду, безжизненный, и стану наблюдать, как годы уносят тебя. Таковы аппетиты стариков. Мое желание ублажено, моя похоть, свернувшаяся ледяной змеей в грезах о тепле.
— Кагемендра Тулас, я стану вашей женой.
— Ты станешь моим сожалением.
Она нахмурилась. — И всё? Не может быть… ничего иного?
— Ты говоришь о детях.
— Да.
— Заводи столько, сколько хочешь. Не предвижу недостатка любовников.
— Ясно.
— Ты видишь лик будущего, Фарор Хенд.
Она пожала плечами. — Это видения годится для всех, милорд. Маска вашей смерти. Разложение. Шелуха. Вам меня не испугать.
— Мне не отыскать тебя, — сказал он, начиная исчезать.
— Да, мы едем на битву, где я надеюсь погибнуть.
— Тогда… прощай навеки, суженая. Думай обо мне и о том, что мы могли бы…»
Моргнув, она всмотрелась в линию быстро пропадающего в сумерках горизонта. Ровная линия. Никакого всадника. Пока что.
«Кагемендра Тулас. Я оказываю тебе добрую услугу. Отгоняю, как привидение. За моим юным лицом таится бездна зла. Спиннок увидел и отбросил меня. Если едешь, лорд Тулас, лучше опоздай».
Нечем было побороть унылые мысли, подавить доведенное до отчаяния воображение. Армия за спиной пугала ее. Она могла мечтать лишь об уничтожении легиона. Даже усилия капитанов ненадолго удержат негодяев на поводках. Мечи шепчут, суля убийства, и носители их жадно облизывают губы.
«Они были осуждены, видишь ли. Отвергнуты нами, брошены в ямы. Приговорены тяжко трудиться в темных каменных шахтах, откуда даже мыслям не дано сбежать к свету. Варез понимает. Даже в глазах Ребла заметен блеск страха. Ренс уже три раза пыталась лишить себя жизни. Теперь сидит в палатке под охраной и молчит.
Кастеган пристрастился к трубке, затерян в наркотических грезах. Вся структура командования шатается, готовая пасть».
Лагерь шевелился за спиной в ответ на сигнал. Она слышала смех наполовину вынутых клинков, атональную песнь кольчуг и стонущую какофонию шлемов.
«Да, война оглушит всех. Полагаю, вполне подходяще».
Вздохнув, она повернулась и пошла в лагерь, где в шатре ожидали оружие и доспехи.
«Я была хранительницей. Я такого не просила.
Говорят, идут и другие. Беженцы из зимнего форта. Но еще никто не появился. Я тут одна. Они умны, раз избегают такого места, такой участи. Вот бы сбежать и соединиться с ними, где бы они ни были».
Но нет, она шла в шатер.
* * *
Селтин Риггандас прибежал в командный шатер с новостями. Галар Барес возвращается с командующей Редоне. Отпустив квартирмейстера, Празек схватил перчатки и помедлил, глядя на Датенара. Приятель его растянулся в мягком кресле, более уместном в особняке. У ног лежал и спал пес. Откуда он пришел, никто не знал.
— Придя в отчаяние от кратковременности возвышения, ныне мы должны смотреть по сторонам, ища новый мост для дозора.
— Сдаемся в позе коленопреклонения, — подхватил Датенар. — На карачках, зады подняты в ожидании сапога.
— Сапога или конской плети. Говорят, у нее крутой аппетит.
— Ну, я зажмурюсь в экстазе.
— Встань же, друг мой. Займем посты и достойно встретим сдачу в плен.
Вздыхая, Датенар поднялся. — Мы боролись с диким зверем, кулаки поцарапаны и ободраны, так пусть хоть лица будут светлы и невинны. — Он подобрал плащ и застегнул на груди слева. — Не выкажи и тени облегчения, ибо три тысячи пар глаз будут взирать на нас, готовые ко всему.
— Среди них есть одноглазый.
— И женщина, у которой левый глаз дергается.
— А правый выпучивается.
— Дурной глаз.
— Желтушный глаз, косящий глаз, завистливый глаз. И я любыми глазами, кроме твоих, видим с расстояния, меня оценивают, но пропасть слишком широка, я остров среди островков, парча, разжалованная в тряпку. — Празек помолчал и вздохнул. — Глаз проводит прямую линию, либо окружность, когда душа глядит в себя.
— На нас будут смотреть, — кивнул Датенар.
— Сама мысль неприятна. — Празек застыл у выхода. — Думаю, Галар Барес ее подготовил. Но большинство солдат знают ее лишь по имени, да и то выговаривают с неохотой. Сломленная женщина, не иначе. Как хрупок ее путь, как боязливы движения.
— Как скажешь, — согласился Датенар. — Так принарядись еще раз, друг, ибо мы встаем между лучником и задним концом стрелы. Нарисуй на лице невинность…
— Смешанную с апломбом, чванством и полной уверенностью.
— Да не взволнуется гладь невозмутимости нашей.
— Да будут прозрачны все мели.
— И непроглядны глубины.
— Мы должны двигаться важно, словно влекомый луной океанский прилив.
Датенар кивнул и пошел к пологу. — Пора, значит, полизать ее сапоги.
Они покинули шатер, оглядели роты, строящиеся под все более громкое бормотание доспехов и болтовню мечей в ножнах. Солнце близилось к зениту, посылая намек на тепло. Снег оставался лишь в низинах, покатыми дюнами лежа среди просторов желтой травы.
Едва шеренги построились по сторонам главного плаца, вдали показались двое всадников.
Плечо к плечу Празек и Датенар двинулись им навстречу.
Время разговоров прошло, капитаны молчали, лишь клинки их бормотали почти нервно.
У края плаца Галар и Торас Редоне натянули поводья и неторопливо спешились, ответив на приветствия Празека и Датенара.
Она была не вполне трезва. Стеклянные глаза выражали веселье, на лице читалась ирония. — Аномандеровы лейтенанты. Или уже капитаны Легиона Хастов. Сильхас Руин опустошил военные запасы брата. — Она глубоко вздохнула. — Доложите же о готовности солдат.
Датенар откашлялся. — Командир, рады встрече. Приглашаем вас осмотреть рекрутов.
— Рекрутов. — Казалось, она жует слово. — Капитан Барес, я так поняла, что ни один из… новобранцев не доброволец.
— Можно и так сказать, — согласился Галар Барес. — Ямы были закрыты.
— Но наказание не окончилось, хотя сделка обещала помилование. Скорее наказание усилилось, ведь они обречены носить мечи вместо молотков и кирок.
Галар Барес кивнул.
Она снова смотрела на Датенара. — Так кто вы?
— Вон тот — Празек, сир. Мы не совсем взаимозаменяемы, хотя могло казаться…
— Верно, — кивнул Празек. — Я менее склонен к хитроумию.
— Но более к мостостоянию.
Празек продолжил: — Вы спросили о готовности солдат, сир? — Он поскреб под бородой, задумался и сказал: — Готовность — интересное понятие. К чему именно они готовы? К пререканиям? Наверняка. К измене? Возможно. К проявлению мужества? В некотором роде. К битве? О, склонен думать, да.
Она всматривалась в него. — Хитроумность, говорите?
— Я хотел…
— Понимаю, — бросила она. — Ваше мнение, Датенар?
— Дилеммы глядят на нас со всех сторон, командир. Офицеры отобраны из наименее отъявленных, но и в них обнаружено множество пороков. Выжившие солдаты старого легиона колеблются меж ужасом и стыдом. Клинки отвергают носителей, не участвуя в дуэлях, так что остаются кулаки и банальные ножи. Доспехи воют, если ночью в них заберется мышь. Но рекруты ходят в ногу и поворачиваются разом, и смыкают щиты, а когда мы говорим о близкой битве, да, что-то блестит в глазах.
— Дисциплина?
— Низкая.
— Преданность стоящему рядом?
— Это вряд ли.
— Но зато, — вмешался Празек, — они будут вызывать страх в рядах неприятеля.
— Об этом позаботится хастово железо.
— Верно, сир. Но скорее — очевидная неспособность офицеров сдерживать солдат.
— Значит, вы двое провалились.
— Похоже, сир. Выгоните нас? Понизите? Пошлете в рядовые, раздавите каблуком?
— О, это вам понравилось бы, да?
Празек улыбнулся.
Торас Редоне чуть помедлила. — За мной оба, пройдем сквозь строй. Поговорим в командном шатре, где я выпью, а вы в своей сбивчивой манере расскажете, как намерены все исправить.
— Сир? — удивился Датенар. — Командование Легионом Хастов целиком легло на вас. Доведите приказы, мы выполним все, что велено.
— Доводка планов, в этом мы мастаки.
Торас Редоне фыркнула: — Я командую солдатам, не дикарями. Галар Барес, нужно было внять вашим предупреждениям. Он нас ждут похода на помощь Матери Тьме? Бездна подлая, вижу хорька в кроличьей норе.
— Возможно, — ввернул Датенар, — во второстепенной роли…
Она глянула на него, но лицо офицера осталось спокойным и непроницаемым.
— Нет. Как ни старайтесь, меня не рассмешить.
— Так точно, сир.
Празек взмахнул рукой. — Командир, не будете ли так любезны начать смотр?
* * *
Варез застыл во главе своей роты. Уголком глаза следил за долгим разговором командующей и троих капитанов. Если представление имело целью испытать стойкость недавно обретенной дисциплины, толку выходило немного — здесь не тот сорт солдат, что шатаются под упорным, ледяным давлением начальственных взоров. Скорее им отвечали дерзкие взгляды преступников, негодяев и убийц, бросавших вызов тем, кто вознамерился командовать.
Наконец Торас Редоне пошла осматривать шеренги. Там, где она проходила, хастово железо топорщилось, заходясь заунывными стонами. Иные в передних рядах шатались от силы звука. Другие ухмылялись, с новым интересом разглядывая командующую.
Она терпела эту наглость, контролируя каждый шаг с умением давней пьяницы.
Шаг за шагом размеренно довели ее к Варезу. Она встала к нему лицом. — Ах, вот так так.
Он поглядел прямо в глаза. — Сир?
— Что-то хотите сказать?
— Да, сир.
— Выкладывайте.
— Рад возвращению, сир.
Странно, но эти слова ее взволновали. Ответ прозвучал не сразу. — Это относится и на ваш счет, Варез?
— Я не меняюсь, сир.
— Ну, — отвечала она, — кажется, у нас есть нечто общее.
Она прошла дальше, оставив Вареза перед строем. Меч дрожал в ножнах у бедра, словно высмеивая его трусость. Сзади кто-то неразборчиво забормотал, вызвав всеобщий смех, но рычание Ребла быстро заставило солдат замолчать.
«Сам теперь вижу, Торас Редоне. Наверное, вы правы. Я успел унюхать свежий алкоголь в дыхании, разглядеть лицо высохшее и полное обреченной решимости. Видит Бездна, брак с Калатом Хастейном должен быть кошмаром, если довел вас до такого состояния.
Иногда не действовать — самый худший акт трусости. Безопасная нора, осыпающиеся стены, влажная утроба того, что есть. Галар, она вполне подходит, чтобы вести нас к гибели. Ты уже понял?»
* * *
По завершению смотра солдат распустили. Фарор Хенд вместе с прочими офицерами собрались в командном шатре. Торас Редоне предложили поношенное, но мягкое кресло, в коем она утонула, лелея кувшин вина.
— Это все хорошо. Я мало что хочу сказать. Никто из нас о таком не просил. — Она торопливо выпила два глотка. — Надеюсь, вы не питаете насчет меня иллюзий. Легион, которым я командовала, пропал. На его месте готов воцариться кошмар. Преступники? — Она лениво указала на Вареза и его «соратников». — Говорю откровенно: ни один из вас не офицер, одни лишь пустые звания. — Взгляд не отрывался от Вареза. — Бездна подлая, среди нас трус — о, он умеет себя держать, но это единственное, что мы умеем. Держать позу. Хватит ли этого, чтобы смирить амбиции Хунна Раала? Достаточно ли этого, чтобы отогнать Легион Урусандера? Сомневаюсь. Помоги Мать лорду Аномандеру. Помоги Мать Харкенасу.
Повисло молчание; Фарор Хенд неохотно откашлялась и сказала: — Командир.
Торас Редоне поглядела тусклыми глазами. — О да, заблудшая хранительница. Вам есть что сказать?
— Так точно, сир. Это что такое, на хрен?
Торас Редоне моргнула.
— Если мы собрались жалеть себя, можно было оставаться в палатках. К этому делу мы успели приучиться. Не напиться ли нам с вами, сир? А место в луже найдется?
— У нее, — бросила Торас, — есть хребет. Не удивляюсь, что она кажется лишней.
— Отлично, — бросила Фарор. — Рада буду оставить всё вам.
— Командир, — вмешался Датенар. — Собранные здесь офицеры показали себя с наилучшей стороны… в данных обстоятельствах.
Торас преувеличенно наморщила лоб. — Стыдите меня, Датенар?
— Я разочарован вашей слишком легкой сдачей. За положение в легионе полностью отвечали мы с Празеком. Ругайте нас, если угодно, но проявлять пренебрежение к этим офицерам — верх невежества.
Торас Редоне фыркнула: — На боевом поле кто из вас сможет положиться на солдат? Чья рота упрется, прикрывая отход? Чьи взводы удержат центр? Кто умеет превращать приказ в сжатый кулак? Датенар, вы с Празеком не можете быть повсюду. Как и Галар Барес. — Она ткнула пальцем в сторону Ренс. — Ты, сержант. Скажи, кто из солдат пойдет за тобой?
— Ни один, сир. Они не пойдут ни за кем.
Подал голос Кастеган: — Командир, я предупреждал Галара Бареса против творящегося безумия. Да, всё по приказам Сильхаса Руина, но Барес мог бы отказаться, не посрамив чести. Сильхас не Аномандер, честно говоря.
Торас Редоне скользнула по нему взглядом. — Ах, милый старикаша Кастеган. Воображаю, как ваш оптимизм побеждает всё и вся. Галар Барес сохраняет честь, следуя приказам. Будь они неверны — он не скажет. Но мне сообщили, что железо Хастов запятнано новым колдовством. — Она выпила, трижды сглотнула и поудобнее устроилась в кресле. — Они судят нас, — сказала она тише. — Любой меч. И жуткие доспехи. Суд. Приговор. Железо не уважает плоть. Никогда не уважало. Но ваши клинки отныне полны жажды. — Она словно опомнилась. — Празек, готовьте легион к походу. Выступаем завтра. Молитесь, дабы лорд Аномандер нашел путь домой. Не будет его — Сильхас Руин примет власть над тем, что породил.
Фарор Хенд начала: — Тогда я прошу отставки…
— Ну уж нет, — оборвала ее Торас Редоне. — Вас я желаю видеть рядом. Чтобы одергивали меня.
— Найдите кого-то еще.
— Никто кроме вас, лейтенант. Ну-ка, все вон, кроме Галара Бареса, Празека и Датенара. У вас много работы. Хранительница, проследите, чтобы мой фургон хорошенько набили.
Фарор Хенд еще мгновение смотрела на командующую, потом отдала честь и вышла.
Снаружи кипела суета. Варез поймал ее взгляд и усмехнулся. — Отлично сыграно, Фарор.
— Мы ждали этого? Бездна побери.
— И поберет, — уверил Варез, оглянувшись на Ренс. Рядом стояли двое охранников, готовые повести ее назад в палатку. — Мы соберемся. Встретим врага. Отдадим приказы и видим, что получится.
— Она была слишком сурова с вами.
Варез пожал плечами: — Неудивительно. Ее помилование не имело целью меня простить, и гнев ее не утих. Мы ведь вели войну.
Ренс сказала Варезу: — Вы должны ей рассказать. Обо мне.
— Предоставляю это Празеку с Датенаром.
— Командующая решит, что правильно сделать, — настаивала Ренс. — Буду рада концу.
Хмурясь, Варез отозвался: — Тебе не пришло в голову, Ренс, что нет времени для разбирательств? Она велела выходить завтра…
— Что? — Лицо Ренс перекосилось.
Фарор Хенд крякнула и покачала головой. — Думаю, еще не меньше двух дней до готовности.
— И все же времени мало.
Фарор подошла к Ренс. — Покончить со всем? Да, Ренс, могу представить твое нетерпение. Но что, если смерть не станет концом?
Услышав это, Ренс вздрогнула. Лицо исказил ужас, она отвернулась и убежала. Не ожидавшие этого стражи поспешили вдогонку.
— Сеете жестокие мысли, Фарор Хенд.
— Терпение готово лопнуть. Но в таком настроении лучше не буду говорить ни с кем. Весь день. В конце концов, — добавила она горько, — нужно набить вином целый фургон.
— Она никогда не любила Кастегана. Трезвость делает ум осторожным. Она же не из таких.
Фарор Хенд подозрительно вгляделась в Вареза, пожала плечами и ушла.
* * *
Галар Барес смотрел, как его командир — его любовница — напивается. Празек сел у стола с картой и погрузился в изучение доклада о снабжении. Датенар ходил взад-вперед у полога, словно споря сам с собой; лоб пересекли морщины.
— Нужно было оставить вас, Галар Барес. — Слова Торас были спутанными и тихими. — Как понимаете, я предпочла бы одиночество… только я и вино. А теперь… поглядите на нас. Сумей трупы восстать под властью мечей, я повела бы их. Месть — пламя, которое можно раздуть, и я помчалась бы на крыльях бури. Могла бы застать Хунна Раала врасплох, осадить Нерет Сорр. Армия нежити, молчащая, но оружие вопит, неся праведную кару. — Она подняла кувшин и встряхнула, оценивая содержимое. Допила одним глотком, бросила на пол и тяжко вздохнула. — Но мертвым всё равно. Ни месть, ни похоть не пошевелят онемелых рук и ног. Огонь негодования не вспыхнет в пустых глазах. Я шла между них и, перешагивая каждое тело, оставляла что-то позади. У меня отнимали некую… сущность. Датенар, принесите еще кувшин — там, у стенки. Превосходно. Вот мужчина, умеющий выполнять приказы. Такие нам нужны.
Празек начал озираться. — Так смерть отказывается от имени своего, выбирая иное, и бесчисленные бледные губы шепчут его снова и снова. Имя это — Утрата, и произнося, мы ощущаем боль. Смерть за смертью крадут часть нашей сущности.
Датенар стоял подле командующей, следя, как она тянет пробку из кувшина. — Павшие друзья уже не спрашивают о здоровье, не отвечают нам. Они могут отступить из мыслей, но не уходят полностью. Мы идем, одни среди многих, окруженные семьями, связанные родством и случаем; но год от года эти круги все теснее, и мы начинаем понимать — как и должно — что придет день, и мы побредем в полном одиночестве, оставленные всеми.
— Или задумываем измену иного рода, — задумчиво кивнул Празек. — Именно мы решаем, что должны бросить всех. Последний шаг ждет каждого. Сожаления и горе летят на последних вздохах, жалость к тем, что остаются, вынужденные шагать дальше и дальше в сопровождении одних лишь призраков.
— Они были друзьями, — скрипуче шепнула Торас. — Все до одного. Моей семьей.
— Вы не совсем одиноки, — намекнул Галар Барес.
Она улыбнулась, но глаза остались прикованы к сухому земляному полу. — Я не хожу по тропам разума. Чем меньше осталось, тем легче нам ощутить себя потерянными. — Еще глоток. — Но эта утроба красна и прогрета. У нее оттенок крови, хотя нет того же жара. Она оживляет рассудок, но тут же гасит все помыслы. Лижет щелку, чтобы унести чувства. Потому я так жажду одурения, столь легко принимаемого за похоть.
— И вы стыдили Вареза за трусость, — сказал Датенар.
Она скривилась. — Не удивительно, что Сильхас велел вам убираться.
Празек отозвался: — Мы стояли на особенном мосту, Датенар и я. Гордые своей мнимой стойкостью, способностью заметить атаку с любой стороны.
— Но река течет мимо, — подхватил Датенар, — с насмешливым равнодушием. Такова участь сторожащих гражданское, отрезок дерзкого перехода, по коему могут гулять короли и пейзане, и каждому свое время. Стойте на страже, хотя камни и раствор гниют под ногами. Уже чувствуете жалость к себе, слышите далекий звон смерти? Спокойнее, командир. Поверхность реки рябит чернью и серебром, смешивая надежду и отчаяние.
— А что лежит в глубине, увы, не видно.
Галар Барес переводил взгляд с одного разглагольствующего на другого. Их голоса сливались в ритм. Слова подхватили его, невесомого как лист в потоке. Поглядев вниз, он увидел тоску во взоре любовницы.
— Жалость, — сказала она наконец, словно заново пробуя слово на вкус. — Хватит и ее. Но я роняю слезы в кувшин. В день битвы вы увидите меня на коне. Не стану я прятаться от судьбы.
— Мы ничего не сказали о судьбе, — возразил Празек.
— Но слово это влечется к крайности.
— Капитуляция, — подтвердил Празек. — Вот ее второе имя.
— Но она остается посулом грядущего, когда нас покинут все силы. Будем плыть или тонуть под равнодушным небом.
— Я прикажу идти в атаку, когда потребуется. — Покрасневшие глаза Торас Редоне стеклянно блестели, губы облепила слюна. — Вы трое будете командовать тысячей. Каждый. Построите восемь когорт в уплощенный клин и пойдете на сближение. Полагаю, нам выделят фланг…
— Я посоветую лорду Аномандеру дать нам центр, — заявил Празек.
Она с трудом подняла глаза. — Почему?
— Если мы начнем побеждать, сир… возможно, союзникам придется напасть на нас с флангов.
Торас Редоне позволила голове поникнуть, так что почти уперлась в кувшин. Руки держали емкость с вином нежно, словно дитя. — Не сочтите, что такая судьба не предвидима… простите, голову мутит… разумеется, мы возьмем центр, мы будем диким зверем и вкусим кровь. Головорезы и бандиты, садисты и убийцы, железо вопиет о жажде. Никто из вас их не удержит, верно?
— Вряд ли. — Датенар снова ходил из стороны в сторону.
— Вот бы Хунн Раал вернулся, — пожелала она — с новым грузом злосчастных фляг. Можно было бы опустошить шелуху доспехов, забрать мечи из рук. И, — поцеловала она широкое горло кувшина, — начать снова.
Галару Баресу хотелось заплакать. Но он сказал: — Из другого отверженного и пренебрегаемого сегмента населения? Но никто не приходит на ум.
Празек встал, словно по незаметному сигналу от приятеля, а тот отодвинул полог шатра и ступил в тусклый свет. — Ну, всегда есть дети, хотя доспехи придется подгонять.
Друзья-офицеры вышли.
Торас кашлянула и спросила: — Я их отпускала?
«Всеми возможными способами, сир». — Я тоже хотел бы уйти, сир, проследить за приготовлениями когорт.
— Да, ведь я сейчас даже трахнуться не смогу.
«Без твоего дозволения или попущения, Торас, мне не найти любви. Да, это хрупкий союз, ибо ты почти всегда пьяна, но я буду держаться за него».
Он подождал ответа, но увидел: глаза ее закрылись, дыхание стало ровным и глубоким.
«Командир не может видеть тебя, потому что пообщалась с кувшином слез, никому не отдав ни капли».
* * *
— Пути Тисте, — буркнула Хатарас Реза, устремив спокойный взгляд голубых глаз на далекие укрепления. — Снуют как муравьи в растревоженном гнезде. Каждый в нашем мире словно дитя.
— Солдаты хуже всех, — ответила Вестела Дрожь, державшая Листара за руку. Второй он сжимал узду коня. Ощущение теплой ладони было чудом, незаслуженным подарком; он так и не понимал, что с этим делать. Чуть раньше с ним шла Хатарас, как бы случайно касавшаяся пальцами его руки или даже бедра. Похоже, чувственность Бегущих-за-Псами не знает преград…
Его зрение не отличалось такой остротой, не сразу он осознал, что за валами кипит бурная деятельность. — Готовятся к походу, — пояснил он. — Как раз вовремя мы успели. Что ты имела в виду? Солдаты — хуже всех?
— Наши дети играют в охоту. Учатся. Но едва руки обагрит первая кровь, игра прекращается. Они глядят в глаза жертвы как взрослые.
— Жестокая необходимость, — кивнула Хатарас. — Сказать спасибо духу убитого зверя, чтобы заглушить ужасную вину охотника.
Листар кивнул. — Я слышал о таком обыкновении. Среди отрицателей.
Вестела хмыкнула: — Благодарность реальна, но если охотник в душе остался ребенком, вина фальшива. Лишь вырастивший в себе взрослого может понять бремя вины. Понять, что дух зверя не рад благодарности убийц.
Хатарас выбежала вперед и оглянулась на Листара. — Волк валит тебя, Наказанный, и жрет еще до последнего вздоха. Машет хвостом в благодарность. Скажи, ты рад? Простишь ли его, издыхая? Видишь теперь иллюзию охоты?
— Но солдаты…
Вестела сжала руку сильнее. — Солдаты! Притупляют вину за каждую забранную жизнь. Их души несут щиты безнадежности, отклоняя угрозу от себя, в сторону вождя. Короля, королевы, богов и богинь. Тех, что потребовали проливать кровь. Ради защиты. Или нападения. Или кары.
— Или неверия, — добавила Хатарас. — Смерть неверующим, смерть заблудшим отрицателям.
— Дети внутри, — сказала Вестела с пренебрежением. — Вина — ложь. Неправота сделана правом. Лгут себе и другим, лгут богу, которому поклоняются, лгут будущим детям. Солдаты играют во имя богини или бога, короля или королевы. Во имя грядущих поколений. Во имя всех ложных имен.
Хатарас указала вперед: — Само детство. Жестокое без нужды. Жестокое до потери радости. Такие есть среди охотников, с коими мы не совладали. И среди солдат.
Они подходили ближе. Листар высвободил руку из хватки Вестелы, ощутив холодный укол отсутствия. — И среди преступников, — прошептал он.
— Итак, — ответила Хатарас, — к ритуалу. Бегущие не терпят взрослых, внутри остающихся детьми. Мы навязываем им истину. Чтобы сорвать завесу. Вот что мы сделаем.
— Я говорил о той женщине, о Ренс.
— Да, Наказанный. Мы изучим ее.
— Будь предупрежден, — вмешалась Вестелла, — что не всё мы можем исцелять. Некоторые болезни нужно иссекать. Иногда после этого умирают, иногда выживают.
— Капитаны желают, чтобы вы начали с нее. Хотят, чтобы ритуал видел весь лагерь.
Вестела улыбнулась. — Мы рады устроить представление. Отлично. Бегущие не стыдливы.
— Да уж, — заметил Листар, вспомнив последнюю ночь.
Вестела снова подошла и всмотрелась в его лицо, и кивнула. — Хатарас, ты говорила верно. Наши дети унаследуют разрез его глаз. Наши дети понесут обещание жизни за пределами судьбы Бегущих-за-Псами. Да. Это равный обмен.
Намек на то, что он заронил семя в двух женщин, заставил Листара дрогнуть. Он увел мысли в сторону, твердя, что такое нельзя знать заранее, что слова о плате за будущий ритуал нельзя измерить плотью и кровью.
Впереди солдаты заметили их, один побежал с вестью, остальные начали собираться у ограды, привлеченные любопытством или скорее скукой.
— Думаю, — начал Листар, — секрет пал.
— Азатенаев нет в этом лагере. Отлично. Они одержимы секретами.
Листар нахмурился: — Вы можете ощущать их присутствие?
Женщины кивнули. — Мы обучились этому таланту, — сказала Вестела.
— Пробуя на вкус языки костров, вдыхая дым.
— Блуждая в долине меж ног Матери.
— Телланас, — снова кивнула Хатарас. — Волшебство — змея, кусающая хвост. Она смотрит на себя и себя пожирает и, пожирая, растет. Да, магия гостит на вечном пире. Наша Богиня поймана в круг самой себя. Но мы, гадающие, танцуем.
При всей прямоте женщины нередко ставили Листара в тупик. Он не понимал такой магии. Для него Азатенаи были полусказочными фигурами, не столь темными, чтобы не верить в их бытие, но порождающими здравый скепсис относительно их подвигов. Они шли по грани вероятности. Даже рассказы о Т'рисс, проклявшей Цитадель, не заставили его подумать о связи событий с Азатенаями. «Строители. Дарители.
И, похоже, тайные игроки».
— Если они боги — сказал он, следя за машущими руками дозорными, — почему этого не показывают? К чему таить силу?
— Поклонение означает уязвимость. Видишь, как мы танцуем вокруг матери? Мы ее слабость, как она — наша слабость.
— Хуже, — сказала Вестела. — Они тоже дети внутри. Игроки без смысла.
Листар прищурился, видя Вареза и Ребла. Офицеры проталкивались сквозь толпу. «Как странно звать их друзьями. Но так и есть. Трус и громила. Однако интересно: сколько смелости нужно, чтобы жить со страхом? И сколь сильно сердце Ребла, если он видит слабаками всех вокруг? Слишком быстро мы судим и быстро забываем.
Но думаю, не Ренс нужно бояться того, что будет. Варезу».
* * *
— Листар кажется другим, — сказал Ребл, дергая себя за пальцы. Суставы щелкали. — Более молодым.
Варез кивнул. «Или, скорее, не таким старым». — Наверное, они уже потрудились над ним.
Ребл хмыкнул. — Смотри, как трутся об него, Варез. В твоих словах истина. Потрудились, ха-ха.
— Я имел в виду ритуал.
— А я секс.
— Да, гмм. Полагаю, новость уже дошла до Празека с Датенаром, но почему бы тебе не убедиться. Проследи, чтобы Ренс вывели в центр плаца. Именно этого они хотели.
— Если ведьмы сделают все по хотению… — Ребл замялся. — Что бы это ни было, и будь я проклят, если знаю.
— Как и я, честно говорю. Согласны ли гадающие по костям? Ну, они же здесь.
Крякнув, Ребл шагнул вперед. — Листар! Добро пожаловать назад! Веди их в середину плаца. — Он обернулся, загадочно подмигнул Варезу и пошел вглубь лагеря. Варез изучал Бегущих-за-Псами. Формы грубоватые, кряжистые, но есть в них некая чувственность — манера двигаться, жесты. Он предположил, что это сестры. «Но явно слишком молодые, чтобы быть могучими ведьмами».
Листар передал поводья ближайшему солдату и пошел к Варезу. Казалось, он задумал заключить старшего в объятия, но лишь неловко замер. — Лейтенант. — Оглянулся на гадающую, а та прошла мимо и уставилась в глаза Вареза. — Ага, это Хатарас Реза. А та — Вестела Дрожь. Гадающие по костям клана Логроса.
Хатарас подняла руку и уткнула толстый, мозолистый палец в грудь Вареза. — Это он, трус?
— Сам себе так зовет, — подтвердил Листар.
Она оттолкнула Вареза на шаг твердым пальцем и прошла дальше. — Ба. Все мы трусы до поры. Ну-ка, где истерзанная женщина?
— Выбирай, — раздался женский голос из толпы.
Хатарас хмыкнула: — Хорошо!
Другая женщина сказала: — Пришли убить всех мужчин?
Вестела ответила: — В некотором смысле — да.
Листар скривился. — Прошу, не надо юмора Бегущих. Идем в центр лагеря.
— Пусть солдаты окружат нас здесь, — велела Хатарас.
— Думаю, план именно таков, — сказал Листар, со смущением глядя на Вареза.
А тот не мог говорить. «Все мы трусы до поры». Слова грохотали внутри, как и легкость, с коей они сказаны. Он хотел обернуться, побежать вслед Хатарас Резе и потребовать большего. «Предлагаешь мне надежду? Возрождение? Если трусость была раньше, как и когда она кончится? Что еще таится во мне? Куда я еще не заползал, не проникал, где не искал?
Не бросай таких слов! Не оставляй меня, проклятая!»
Толпа разделилась и сомкнулась, став неформальным эскортом гадающих. Они шли в лагерь, Листар мялся между ними и Варезом.
— Сир?
— Мо… могут они это сделать?
Не сразу Листар кивнул и ответил: — Помоги Мать нам всем.
* * *
Галар Барес состроил рожу Празеку, потом Датенару. — Вы оба свихнулись, — бросил он. Они втроем были снаружи шатра. Он махнул рукой, освобождая принесшего новость солдата. Подошел ближе к Празеку. — Безумие. Мы Тисте Андии. Дети Тьмы. Призвать чужеродных ведьм…
— Может, мы дети, — прервал его Празек, — но Хастов, не Матери Тьмы.
— Не обманывайтесь оттенком кожи, — сказал Датенар. — Это было общее благословение. Железо Хастов наложило клеймо на мужчин и женщин, взнуздало новой силой. Магия и ведовство, танец неведомого, но мы можем встать с ними лицом к лицу. Мы можем их понять. Сделав своими собственными.
Галар качал головой. — Командующая не позволит.
— Командующая глуха к целому миру, — возразил Празек.
— Один манифест, — сказал Датенар, — должен объединить все сорта вождей и политиков. Воды замутились непониманием и ложной верой, и дражайшая Торас Редоне черпает из этого озера кубки кислого вина. Мы встречаем ее опьянение с равнодушием, сочтя типичным примером несовершенства всех, кто нами правит.
— Мать Тьма, — почесал бороду Празек, — не делала различий, благословляя, позволив коже выбирать оттенок в соответствии с изменчивостью воли и настроений. Вот колеблющаяся вера, полчище вопросов без разрешения.
— Легиону Хастов требуется нечто большее. Маниакальные клинки и стонущие доспехи… этого не достаточно. Общее наследие ямы и кайла, цепей и скрипучих тачек, тайных преступлений и вязких наказаний — всё это не подходит нашим нуждам.
Галар увидел группу, входящую на плац, а со всех сторон бросившие подготовку к походу солдаты собирались в неровное, шумное кольцо. Мечи ругались в ножнах. Кольчуги и кирасы бормотали. Темные лица оставались равнодушными.
Сверху нависло бледное небо, бесформенные облака заслоняли синеву. С юга несся смутно тепловатый ветер. Казалось, день заснул, примерзнув толстыми ногами к почве. Звуки затихали вдалеке, один за другим, будто незавершенные думы.
Он смотрел, как две ведьмы Бегущих вышли из прорехи в небрежном солдатском строю и двинулись к Реблу, приведшему сержанта Ренс. Бородач держал ее за левую руку. Хмурясь, Галар Барес повернул голову к Празеку: — Она станет их жертвой? Не позволю…
— Кровь не будет пролита.
— Откуда знаете?
— Это не путь Бегущих-за-Псами, — сказал Датенар. — За нами, Галар Барес. Будете замещать командира. Не надо прощений и благословений. Будем смотреть и тем самым участвовать. Увы, события нынешнего дня могут так и не привести командира в чувство.
— К сожалению, та, что нуждалась в исцелении больше других, бездумно откланялась. Но кому дано предвидеть все моменты?
— Говорите загадками?
— Одна точно скрыта в ней, Галар Барес. Адепт магии, поглощаемый жаждой убийства.
— Что сделают с ней ведьмы?
— Не знаю.
— А солдаты тоже должны стать зрителями? Не сыты ли они сценами кар и наказаний? Снова напоминать о них в день начала похода? Господа, вы увидите распад легиона!
— Возможно, — согласился Празек. — Манера игры определяет ставки. Победа или проигрыш, все станет абсолютным.
Ведьмы протянули руки к Ренс, а та в последний миг отшатнулась и сбежала бы, не удержи ее Ребл, грубо и резко обняв. Ренс дрожала в захвате, потом подалась, словно потеряв сознание, и скользнула наземь.
— Нет. — Галар Барес сделал шаг. — Это неправильно.
Одна из ведьм встала на колени. Ребл держал упавшую Ренс за руку, волосы завесили лицо, неподвижные, словно смерть уже забрала ее.
Когда Галар Барес приблизился, Ребл посмотрел капитану в глаза. — Она сбежала. Внутрь.
— Ребл, отпусти ее.
Тот разжал руку.
Стоявшая на коленях подле Ренс ведьма сделала останавливающий жест. — Не подходи, Любовник Смерти.
Такой титул заморозил Галара на месте. Он не мог говорить. Да и кольцо солдат впало в полное безмолвие. Не визжал ни один меч. Кольчуги и кирасы прекратили бессмысленное бормотание. Что-то вползло в воздух, мощное и горячее.
Вторая ведьма начала танцевать, медленно, обнажаясь по пояс. — Смотри! — закричала она. — Все смотрите! Я Вестела Дрожь, Гадающая Логроса! Смотрите, и я открою вам глаза!
* * *
Фарор Хенд протолкалась сквозь молчащий круг солдат, глаза не отрывались от простертой Ренс. Страх заставил ее запыхаться. Во всем этом не было ничего честного! Даже Ребл, отошедший на два шага от гадающих, молчаливо взывал к Галару Баресу, но тот тоже стоял без движения.
Но ведьма, танцевавшая вокруг Ренс, начала двигаться по спирали, и от нее исходила незримая сила, явно отталкивавшая Ребла и Бареса. Подойдя ближе, Фарор ощутила растущее давление, сопротивление каждому шагу. Через миг она застыла на месте, тяжко вздыхая. Танцующая словно бы тряслась в лихорадке, тело стало размытым, видимым сквозь мутное стекло.
Ренс вдруг закричала, и крику ответили металлические взвизги трех сотен хаст-мечей. Пошатнувшись, Фарор увидела: солдаты падают в строю, один за другим, другие чему-то сопротивляются — тут и она ощутила это, скользкое присутствие под доспехами, словно туда запустили змей. Она яростно шарила руками, но ничего не находила.
«Они под кожей!» Она упала на колени, отчаянно нашаривая пряжки и застежки.
* * *
Необъяснимая ярость наполнила Вареза, он сопротивлялся ошеломительному давлению из центра плац-парада. Непонятное волшебство сочилось сквозь доспехи, словно это была марля. Скребло кожу, проникало внутрь, лезло в мышцы и кости. Он ревел от гнева, но слышал лишь оглушительный гул жуткой мощи. Ощущал, как кровь становился водой в жилах, как нечто иное сквозит по нему, густое и вязкое. Казалось, оно сжигает ужас и гнев, шепчет тайны, кои можно лишь ощутить.
А Ренс билась на земле, мучения и боль ее были видны каждому. Он не мог остановиться, пробираясь туда. Гадающая схватилась за живот Ренс, будто посылая пальцы сквозь плоть, и была кровь на запястьях, чистая жидкость сочилась из локтей и застывала паутиной.
Ни одна женщина не пережила бы таких ран. Он понял, что ухватился за меч, но лезвие не хочет покидать ножны. Оно выло в ответ страданиям Ренс, но беспомощно, звонкий стон был полон разочарования.
Варез сражался за каждый шаг, он был уже в десятке шагов от танцующей ведьмы, хотя едва ее видел, она ускользала и руки, казалось, движутся отдельно от тела.
«Никто не должен умирать вот так…»
Вспышка заняла его рассудок, унеся все мысли. Среди хаоса он ощутил откровение, открытие ядовитого цветка. Поглядел в сердцевину и, не в силах отвернуться, сошел с ума от увиденного.
* * *
Дары гадающих по костям позволяли Листару пережить испытания ритуала. Стоя на коленях на краю площадки, он видел, как все падают. Оружие и доспехи замолкали, доведенные до немоты беспомощностью пред ликом чуждой магии. Видел, как сникают офицеры. Видел, как гадающая Хатарас подняла над Ренс что-то маленькое и кровавое, торопливо завернув в обрывок шкуры. Видел: Вестела прекратила танец, сбросила дрожь словно кожу, упав на колени и выблевав на мерзлую землю.
Листар встал на ноги и шатнулся. Пошел к ним, смотря на тело Ренс. Была же кровь — не ее нет. Она невредима, глаза зажмурены; подойдя ближе, он различил размеренные движения груди.
— Наказанный, — сказала Хатарас, голос был резким, глаза покраснели. — У нее была близняшка, умершая в утробе матери. Краткая жизнь, голодная и жаждущая, борющаяся и полная невезения. — Она повела рукой. — Но ее силу не могла украсть даже смерть.
Не вполне понимая, Листар коснулся Ренс. Осмотрел ее. — Будет жить?
— Другая желала сына. Нашла одного. Убила, чтобы был с ней. Ночь утопления, начало многих ночей. Смерть и кровь на руках. Кровь на самом волшебстве.
Вестела неуклюже подошла, утирая лицо. — Истерзанное море, — сказала она, — но я пила глубоко. Выпила досуха, оставив кости, камни и ракушки. Оставив то, что тонет в свете и воздухе. Оставив им дар праха.
Листар встал на колени у Ренс.
Хатарас подошла, положила ладонь ему на плечо и нагнулась. — Наказанный. Ты должен понять.
Он потряс головой: — Не понимаю.
— Нет души полностью одинокой. Так лишь кажется, когда ты остаешься последним на поле брани. Война идет в каждом из нас. Ее близняшка — скорченный, черный трупик в утробе — питалась каждой мыслью, лишенной возможности всплыть на поверхность сознания, снующей во сне, когда надежды становятся грезами, а грезы кошмарами. Пожирала разрозненные остатки мертворожденных идей, внезапных желаний, измен и зависти. Воображение может быть на редкость злым царством.
Вестела подхватила: — Я забрала у них всё. Не дала спрятаться. — Женщина помолчала, озираясь. — Превратила армию в ужасную вещь. Этих солдат. Они не станут сомневаться. Пойдут в огонь Матери, если прикажут. Будут биться со всеми, кто станет против. И будут умирать один за другим, как любые солдаты. Неотличимые и совсем иные. — Она потянула Хатарас, заставляя встать. — Любимая, нужно бежать. Вскоре они поднимутся в безмолвии. Заморгают, не глядя в очи друзей и соперников. Проклятое железо задрожит от их касания. Эти солдаты, подруга… они — извращение.
— Вот что вы нам дали? — возмутился Листар. — Не об этом вас просили! Мы хотели благословений!
Вестела оскалила зубы: — О, они благословлены, Наказанный. Но подумай: что случается с душой смертного, когда истина становится нежеланной? — Она посмотрела на Хатарас. — Какова будет участь ведьмы-сироты?
Хатарас пожала плечами. — Владевшая ею душа мертва, плоть сгнила, но шелуха осталась. Она, — указала гадающая на Ренс, — должна учиться касаться ее и находить остатки волшебной силы.
— Мерзкая магия.
— Да. Уродливая.
Листар остался подле Ренс. Оглянулся и увидел, что армия пала, словно каждый солдат был сражен на месте. «Наверное, так было, когда Хунн Раал отравил прежних».
Гадающие уже ушли с плаца. Отсутствие их касаний он ощутил, как саднящую боль в глубине души. «Так легко оказалось меня бросить. Нет, не понимаю путей Бегущих».
Взгляд уловил движение; он повернулся и увидел женщину, вышедшую из командного шатра. Она встала, чуть качаясь, озирая тысячи неподвижных солдат — позы не отличимы от смерти, оружие безмолвно. Единственный слышимый Листару звук был — пение ветра, тихо крадущего остатки дневного тепла.
«Бездна побери. Это должно быть, Торас Редоне».
Листар встал на ноги. Пошел к ней. Увидев его, она вздрогнула и отшатнулась. — Хватит призраков.
— Они живы, — отозвался Листар. — Все они. Все не таково, каким кажется.
Губы сложились в злую улыбку. — Как и я.
— К нам приходили гадающие по костям. Ритуал.
Она изучала его налитыми глазами, лицо было бледным и опустошенным. — И чего достиг их обряд, кроме падения моих солдат?
Он помедлил, прежде чем ответить: — Сир, простите. Сам не знаю.
