КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. ДОСТОЙНЕЙШИЙ ИЗ МУЖЕЙ
ДВАДЦАТЬ ДВА
Море скрылось в туманах позади, внизу простерлась обширная равнина. Скиллен Дро накренил крылья, начав снижение. Приземление вышло более жестким, чем ждал К'рул; он вывалился из лап компаньона и покатился до края каменного кольца, едва видного в желтеющей траве.
— Впереди пылит поселение, — передал Скиллен Дро, складывая крылья. — Я не желаю привлекать проклятия и стрелы, к тому же устал лететь.
Застонав, К'рул сел. — Мы вернулись в родной мир, — сказал он, озираясь. — Мы в стране Джелеков. Полагаю, они тебя тоже не любят. Не припоминаю, ты их упоминал?
— Не в моей природе обижать других. Но старания делать благо влекут неожиданные последствия.
— А Джелеки?
Скиллен пошевелил острыми плечами. — Обидчивость — свойство незрелых умов.
— Пассивная агрессия, вот о чем ты говоришь, — пояснил К'рул, с трудом вставая на ноги. — Обида становится оружием, его носитель питается чувством фальшивого негодования. Но сомневаюсь, что это случай Джеларканов. — Он едва не потерял равновесие. — Ноги мои почти уснули, в черепе мало крови. Думаю, нужно поесть, хотя поможет и пешая прогулка. Что, там есть укрепления?
— Сборище, весьма возбужденное. К'рул, мы повстречали слишком много сородичей-Азатенаев. Эти встречи наводят уныние.
Они двинулись, приноровляясь к медленной походке К'рула. — Нас влечет к статусу богов, но без необходимого чувства ответственности. Вечные наши странствия — на деле ничто иное, как бегство от поклонников, так муж бежит от жены и детей.
— И между мужских ног висит возможность все начать сначала. С другой женщиной, в ином месте. К'рул, ты осмеиваешь мои добрые дела.
— Все дело в признании необходимости повзрослеть. То, чего большинство мужчин боятся. Морщинистое лицо и наглое дитя за ним. Дверь, захлопнутая пред любым уроком, торопливые шаги пропадающего в ночи.
— Целый народ может пасть в такой грех, — заметил Скиллен. — Безответственное бегство расценивают как прогресс.
— Да, иллюзия божественности есть у всех нас, смертных и бессмертных. Можем ли сказать с долей уверенности, что есть иной бог, выше всех нас, что мы для него как дети?
— Сироты, ибо ничья рука не сжимала наши руки, матери не вели нас. Мы будем махать руками, покинутые, заблудшие и невежественные.
Их заметили. Дюжина обратившихся Джеларканов следовала за ними по равнине, черные и мохнатые твари, явно готовые броситься в атаку.
— Смею сказать, — разглагольствовал К'рул, — мы стали бы увертываться от руки бога, даже рискуя своим бытием. Видишь, Скиллен Дро, дилемму своенравия?
— Вижу, что дети готовы обманывать себя, преображаясь во взрослых, обезьяньи подражая взрослым заботам, пока детская сущность ползает среди низменных эмоций, зависти и злобы, слепых нужд и отчаянных похотей, кои не ублажить без пролития крови и причинения боли. Дети восторгаются чужими мучениями, особенно причиняя их своими руками. Не следует ли таким как мы, К'рул, установить моральные стандарты?
— А как ведется среди твоих К'чайн Че'малле? Моральное руководство не связано ли с формой крылатого убийцы?
— Ну да. Иногда понятия о добре и зле лучше приносить в потоке гневного уничтожения.
— И дитя внутри тебя машет ручками.
— К'рул, вспомни наконец, как часто разговоры с тобою приводили в ярость.
— Я лишь поощряю смирение, качество, так недостающее Азатенаям. Ради этого. Скиллен Дро, я вскрыл вены и позволил могущественной крови литься в мир.
— Дитя поощряет других детей. Вижу впереди хаос.
К'рул хмыкнул. — Так всегда, старый друг.
Четыре огромных волка отделились от стаи и подошли ближе, опустив хвосты и уши.
— Нам не рады, — заметил Скиллен Дро, снова раскрывая крылья.
— Терпение, — ответил К'рул, поднимая бледные руки.
Волки застыли в нескольких шагах, вожак перетек, вставая на задние лапы и расплываясь. Волчья шерсть скаталась, став тяжелым плащом, расплывчатая звериная морда превратилась в женское лицо над голым телом. Она была тощей как хлыст, с впалым животом и крошечной грудью. Удивительно яркие синие глаза смотрели с овального лица с обрамлении черной гривы.
— Еще чужаки, — сказала она. — Осквернители священных мест.
— Просим прощения. Мы не видели пограничных знаков.
— Потому что не знаете, куда смотреть. Мы не складываем пирамидок, ибо грабители — Тисте их разрушают. Теперь мы освящаем землю мочой и кровью. Разбитыми костями. Убивая всех осквернителей.
К'рул вздохнул и оглянулся на Скиллена. — Кажется, нам все-таки придется лететь.
— Нет. Я же сказал, что утомился. Не хочу того, но придется убить этих тварей. Спроси женщину: что случилось в дальнем селении? Там Азатенай. Я ощущаю. Похоже, Джеларканы чествуют давнего покровителя.
— Лишь ты готов назвать скорбь чествованием. — К'рул поглядел на женщину. — Мы со спутником сожалеем о нарушении. Мы лишь ищем берега Витра. Но если на вашей стоянке гостит Фарандер Тараг, мы хотели бы приветствовать родича.
Женщина скривилась: — Фарандер Тараг разорвал связи с Азатенаями. Разделившись в бесконечности, они приняли вольность и соединились с нами в торжестве зверя. Они не станут приветствовать вас. Убирайтесь вон.
К'рул удивленно крякнул. — Ритуал Д» айверса? Фарандер поистине далеко зашел.
Скиллен Дро лязгнул зубастыми челюстями, выражая, кажется, негодование. — Фарандер Тараг всегда был самовлюбленным. Я не удивлен, К'рул, и ты не удивляйся. Кто стерпел бы общество Фарандера, если не Фарандер? О, и этих тупоголовых тварей. Воля мало что значит для существ, способных мысленно заглянуть за горизонт. Джелеки же одичали, определив свою судьбу.
К'рул вздохнул и ответил женщине: — Отлично. Увы, мой спутник слишком устал для полета, и мы можем лишь идти пешком. Вам нас не убить, так что хватит чепухи. Уверяю, мы далеко обогнем ваш лагерь.
Женщина зарычала и обратилась в волчицу. Подбежала к сородичам, развернула их назад, к стае.
К'рул сверкнул глазами. — Твои слова слышал лишь я?
— Нет, разумеется. К чему угрозам быть неслышными?
— Теперь вижу, как твои дурные манеры рождают раздор.
— Такие уколы мне противны. Я был весьма вежлив, насколько это возможно, если замышляешь убийство. Неужели ты не ощутил во мне сожалений?
— Ну, не вполне. — Качая головой, К'рул пошел вперед, огибая лагерь Джелеков. Скиллен Дро шагал рядом, сложив крылья.
— Тисте придется трудно, вздумай они вновь вступить на земли Джелеков. Конечно, ярость дикарей не ведает хитрости, кроме самого элементарного толка. В охоте присутствует необходимость. В защите незащитимого, когда ты загнан в угол, рождается отчаяние. Ни то, ни другое не питают причуды войны. — Он лязгнул зубами. — Отступление будет бесконечным, предскажу я, через века и царства. Дикари могут лишь умирать.
— Чепуха. Цивилизация эфемерна. Приручение животных лишает их способности выживать без постоянной заботы. Порабощение и разведение растений ослабило их против болезней и засухи. Запруды влекут заразу, распаханная почва теряет плодородие. Готос может зваться Владыкой Ненависти, но в его речах не было лжи.
— И ты доказываешь, что дикость однажды вернется.
— Точно.
— Но, высвободив волшебство в мир, К'рул, ты предложил оружие против дикости, и нам не вообразить всех новых путей.
К'рул глянул вправо, разглядывая скрытое пылью селение и его толпу. — Может так показаться, да. Вначале. Но в отсутствие магии — что иное цивилизация могла бы сделать оружием?
Скиллен Дро помолчал, прежде чем отозваться: — К'чайн Че'малле поработили законы природы. Превратили мир в инструмент технологий.
— И как они поживают?
— Война с природой завершена. Теперь они изменяют кровь детей своих, создавая формы новые и опасные.
— Тебе велели паковать вещи.
— Грубое и неприемлемое описание моего решения оставить их наедине с собой. Создавая птиц, они прежде изобретают клетки. Я решил не медлить, и если отбытие оказалось весьма бурным и беспорядочным, то не по моей вине. Да, не потеряй я небесную крепость, удалился бы в ее уютные пределы размышлять в покое одиночества.
— Почти у всех, — заметил К'рул, — одиночество вызывает экзистенциальный страх.
Стая следовала за ними на восток. Сравнительно теплый день угасал, там и тут в низинах виднелись остатки выглаженного ветром, грязного снега. Перемена времен года ожидалась в северном краю лишь через несколько месяцев.
— Страх. Никогда его не понимал.
— Для многих мышление подобно мелким, но острым зубам. Их грызет изнутри. В нашей привычке глотать демонов и обманываться, будто они растворились внутри. Нет, они ликуют в нежданном убежище, жрут нас день и ночь.
— Не знаю таких демонов.
— Дайте же нам развлечения, дабы скосить глаза, оглушить слух, отупить рассудок, и мы переживем самое долгое отчаяние. Ты старался посетить разные народы, Скиллен. Но боюсь, не прислушивался ни к кому. В будущем обращай внимание на артистов, чтобы яснее различить честный вопль одиночества.
— Хорошо известно: склонная с саморазрушению цивилизация лишает власти мастеров искусства, — сказал Скиллен Дро. — Я вижу это снова и снова. Ты не понимаешь моей цели, К'рул. Я не спаситель.
— Почему же К'рул.
— Устав от себя самого?
— От всего и всех. Я ищу нечто несказуемое. Маяк, наверное, во тьме вечного невежества. Искру сопротивления среди добровольной тупости. Вечный мотив раздражает меня, этот бешеный бег за мелочами, стремление длить неинтересную жизнь. Постройки разума ненадежны, так что я стал кулаком непреклонности. Боги, говорю я, не интересуются машинами. Богам плевать на ложь привычек, на тиранию вещей, что «всегда делались так» и потому «всегда должны делаться так». Боги глухи к оправданиям, рассуждениям, доказательствам. Нет, они вслушиваются в тишину за пределами машин, ожидая шепота единственного открытого сердца.
Слушая эту речь, К'рул остановился. Вгляделся в спутника, в высокого как башня ассасина-ящера, убийцу драконов, вырывавшего горы с корнем и швырявшего их в небеса. — Ты говоришь о любви, — заметил он. — Вот твой маяк, искра сопротивления.
— К'чайн Че'«малле глядят в ночное небо и строят законы, принципы, словно достаточно им акта именования, словно доводы оправдают вторжение, завоевание и эксплуатацию. Преуспей они на деле, небеса станут ареной войн, злобных желаний и голодных поисков, ареной бездумного рабства у законов и принципов, кои стали оковами для всего, что они видят и будто бы знают. Скажи, К'рул: глядя в грядущую ночь, что ты видишь?
— Важнее, что я чувствую.
— И что же?
— Чувствую… восторг.
Скиллен Дро кивнул. — Именно. А восторг, дружище, самый страшный враг разума. Его путь есть любовь, а любовь говорит на языке смирения. Рациональный ум готов встать над нею с кровавым клинком, видя триумф в пустоте мертвых глаз. — Ассасин потряс головой и распахнул крылья. — Вот чему я обучился среди К'чайн Че'малле. Потому, К'рул, я на твоей стороне. Магия, тобой предложенная — о, они постараются запереть ее в клетку законов и принципов, правил и неуклюжих структур. Оба мы знаем: им суждено провалиться, ибо рассудки их пленены собственными клетками, и лежащее за пределами навек остается непознанным, даже непознаваемым. Вот чего они не могут вынести.
— Они проиграют, — подтвердил К'рул, — ибо Я непознаваем.
— Да. И твой жест был актом любви, влекущим бесконечный восторг. Сделанное тобой приводит в ярость весь мир.
К'рул пожал плечами. — Этого… достаточно.
Они продолжили путь.
* * *
Широкий и плоский камень, десяти шагов поперек, лежал около линии жгучих испарений Витра. Задолго до рождения противоестественного моря, в эпоху, когда Зодчие удовлетворялись работой с природным камнем, землей и деревом, тяжелый камень превратили в алтарь: поверхность грубо обработана пиками из рога, спиральные узоры остались на милость дождей, снегов, жары и мороза.
Но алтарь оказался не готов к горячим поцелуям кислоты Витра. Рисунки на поверхности почти пропали, борозды готовы были распасться от легкого касания. Как вера гибнет по гибели народа, так утратил смысл этот обелиск и культ, его породивший.
Тел Акай Канин Трелль присел на плоской поверхности, опираясь на короткую секиру с двумя лезвиями. Оружие прежде принадлежало старейшине Теломенов. Кузнец назвал его проклятым — неудивительно, ведь Трелль убил владельца в первой схватке. Такие трофеи стоит носить с долей иронии, понимая, что порезаться можно с любой стороны. Канин Трелль усмехнулся тогда, бросив знаменитое свое копье, затупившееся и почти неузнаваемое под сгустками мозгов, и подхватив проклятую секиру.
Иное оружие позволяет лишь один миг славы. Ясное дело, топор лишь выжидает момент…
Держа эту мысль в ленивом разуме, он чуть склонил голову, глядя на дракона над пляжем Витра, прямо меж собой и висящими в воздухе, потрескивающими вратами Старвальд Демелайна. Врата родились, поражая яростью, далеко на юге и успели выплюнуть неполную бурю драконов, и мигрировали сюда, на призывную песнь его госпожи. День за днем она укрепляла якоря.
Песнь сирены, подобная шелковым нитям паука. Паутина почти готова. Нужно лишь, напомнил он себе, вырвать жалкую душу какого-нибудь невезучего ублюдка и швырнуть в отверстую рану Старвальд Демелайна. «Душа как печать на ране, и пусть будет это душа могучая, упрямая, душа, готовая к страданиям.
То есть не моя».
Дракон явно оторвался от сломленной бури — как, подозревал он, и остальные — и кружит, желая вернуться, сбежать во врата. Но что его держит?
«Не я. Не моя госпожа. Не наш гость, он еще не оправился от голода, он совсем потерялся. Нет, дракон явно решил заменить меня. Но помощь в охране врат мне не нужна.
Жаль, что он не хочет разговаривать».
Он потер рукой лицо, вновь ужасаясь глубине бороздящих его морщин. Чуть подвинулся — даже Тел Акай, рожденный ползать, может испытывать боль в заднице, рано или поздно. Бросил взгляд через правое плечо, туда, где Второй Храм стоял, небрежно покосившись над мертвыми дюнами. «Второй Храм. Так она его зовет, насмешливо улыбаясь. «А ты, Канин Трелль, захватил первый. Плоский камень, разъеденную неудачу. Скоро он пропадет в водах Витра. Разумеется, мое жилище протянет не намного дольше. Но я полна оптимизма. Палата Грез остается пустой, но по ночам я вхожу туда, слушая, ища ее шепот».
Глупая баба. Твоя любовница утонула, тебе не возлечь с королевой. Как и я не возлягу с королем, ибо двум мужчинам не создать наследника. Таково положение дел, Ардата. Воспользуемся же душой гостя, раздувшейся от жалости к себе, и заткнем дыру. И уйдем, ища иного достойного подвига».
Он не видел ее. Где-то во Втором Храме, должно быть, бродит из одной пустой комнаты в другую, пальцы чертят узоры в воздухе и они остаются позади, как летучие паутинки.
Ночью она схватит его за петушок (малое удовольствие, но единственно возможное), и он захлюпает в ее дыре, доставляя те же чувства. Если вдуматься, всё так комично.
«Типичная сказка Тел Акаев, внезапная кульминация длинной шутки. Вижу, как толпа заходится хохотом, и мне почти не обидно. Пусть глаза короля смотрят из-за занавеса вечной улыбки. Старикам не следует жить слишком долго».
Зато гость виден, сидит на поваленной колонне у разбитых ступеней, точило замерло в руке, клинок спит на коленях. Пялится на Витр, рот то ли открыт, то ли просто отвис. Прибрел некоторое время назад. Потерял коня — дурак притащил с собой седло в доказательство — на юге. Умирающий бродяга, или беженец, или даже преступник. «Выбирайте титул по вкусу, не забудьте добавить слово «умирающий», и все будет как должно».
Канину и в голову не пришло предложить помощь. Дни благородства остались далеко позади. Но Госпожа настояла, и лишь много времени спустя воин разгадал ее скрытые мотивы.
Он смотрел на вздувшуюся, вращающуюся рану — врата в Старвальд Демелайн. Удивительно, что одна-единственная душа может заткнуть ее наглухо. «Но не моя. И не ее».
Дракон пялился на него, как делал это с самого смущающего разум утреннего появления. Занимаясь игрой в гляделки, даже Тел Акай не сможет выстоять под зловещим, немигающим взором дракона. Нет, Канин лишь иногда смотрит в глаза рептилии, посылая кривую гримасу, то закрывая один глаз и медленно вращая вторым, то просто высовывая длинный язык, то щупая кончиком языка кончик носа. Палец дико чешет в ухе, второй палец ковыряется в пещерах носа. Внезапное перденье, или кашель с плевком пыли и грязи. Иногда он тянется к собственным гениталиям, словно намереваясь поиграться.
Но не доходя до дела. Не говоря уже о стыде, глаза дракона даже не сужаются. Никогда.
Он раздумывал, не подойти ли, не помочиться ли ему на рыло. — Что скажешь? — вдруг крикнул он. — Пузырь уже переполнен. Дай желающему поссать мишень, и мужчина будет доволен. Сделаем меня довольным?
Гость поднял голову, спрыгнул с колонны и пошел к Треллю. — Тел Акай, что ты так злишься?
Канин прищурился. — Притворяешься, что крылатый пришлец тебе не любопытен? Долго не продержишься. Как думаешь: это дар низкого интеллекта делает их столь отлично защищенными от восторгов? Мелкий рассудок циника? Я почти восхищен тобой. Нет, честно. Какое счастье испытал бы я, лишившись половины мозгов! Скажи, ты хотя бы съел коня?
Гость застыл на месте. — Он служил мне слишком верно, сир, для такого неуважения!
— И ты опустошил желудок. Дурак, лошади служат хозяевам не только в жизни. Сплошная слепая услужливость.
— Есть иного рода служение, Тел Акай.
— Например?
Мужчина приободрился, а Канин неслышно застонал, браня себя за очередной приступ болтовни. — Оставив бравого коня там, где он пал, я сослужил ему последнюю службу.
— Сослужил, бросив? А, вижу. Естественно. Не сядешь ли на колонну, будь так любезен. Теплый воздух отгоняешь.
— Не понимаю, почему ты так меня невзлюбил.
— Верно, — отозвался Канин, оглянувшись на дракона. — Не понимаешь.
— Счесть ли это обидой?
— Почему нет? Я навалил целую кучу в яму за храмом. Можешь сходить, полюбоваться.
Гость сразу отвернулся, Канин наконец услышал тихий лязг закрытого рта. «А, видите? Он учится». Тел Акай снова сосредоточился на драконе. Не к таким бестиям он привык. Впервые видит. Свалился с неба легенд, яростный и тяжелый, непостижимый и — для всех, кроме Тел Акаев — устрашающий.
Однако Старая Богиня изрыгнула довольно презрения к драконам, вздымая громадные кулаки, рассказывая своим детям о разбитых черепах, крови, хлещущей из узких ноздрей и так далее. Сказания лишили детей всякого ощущения чуда, пропитав недоверием.
И все же это чудесный зверь.
«Наконец-то!»
Голос оглушительно зашипел в голове Канина Трелля, удивив так, что он прикусил язык. Выругался, плюнул алым и вскочил, поднимая секиру обеими руками. — Что наконец, ящерица?
«Старая Богиня, вот как? Наверняка Килмандарос. Некоторые Азатенаи слишком тупы, чтобы стать богами, разве что породят детей еще тупее. Да, тогда им открывается рай!»
— Ты говоришь в голове женским голосом. Как твое имя?
Дракон поднял рыло и распахнул челюсти на манер зевающего кота. Между двух клыков застряла куча жеваных доспехов. Челюсти захлопнулись с тихим скрипом. «Ты достоин узнать мое имя? Паучья сучка зовет тебя Канином Треллем. Итак, тебе нечем расплатиться. Лишь сделки, Тел Акай, дары — для глупцов».
— Я дам тебе кое-что взамен, драконица. Топор промежду глаз. Имя, прошу, дабы я записал его на твердом железе среди многих других, мною сраженных.
«Других? Других драконов? Не думаю. Давай начистоту, Канин Трелль. Твои жертвы были не славнее раздавленных сапогом крыс. Я же обедаю смертными героями и плююсь по вечерам жеваным железом. Делаю фарш из поборников Тисте, рагу из охотников Тел Акаев, на закуску же идут Джеларканы, Бегущие, Теломены и Жекки».
Канин склонил голову, смеясь. — Ты подслушивала так долго, что уловила имена обитателей нашего мира! Но мы отлично знаем твой маршрут, от врат на юге Витра и сюда. Если ты перекусила пару раз, не удивлен. Но герои и поборники? Тел Акаи, Теломены? Драконица, ты полна дерьма.
Через долгий миг драконица сдалась. «Неуважение до добра не доводит».
— Угроза? Я уже трясусь! Попробуй еще!
«Могу взять тебя в когти, Канин Трелль из Тел Акаев, и натянуть душу на эту рану».
— Подойди поближе и обсудим.
«Погляди мне в глаза, Канин Трелль. Увидишь… предостережение».
— Вижу только безмозг… — В последний миг он уловил движение, отраженное в тяжелых глазных яблоках рептилии. Заревел и пригнулся, когда второй дракон пронесся над самым Храмом, бросаясь на него, выставляя когти.
Тварь швырнула Трелля в воздух, угловатые крылья ударили, как паруса, он был схвачен во второй раз. Когти пронзили чешуи кольчуги, впились в плоть. Секира вылетела из руки. И сам он упал наземь, сломав ногу над коленом. Канин завыл от боли и перекатился на бок, пялясь на два торчащих, влажных, торчащих из кожи обломка кости.
Второй дракон приземлился с тяжелым стуком, хвост мотался из стороны в сторону. «Кодл, любовь моя! Я тебе говорила насчет Тел Акаев!»
Новый голос раздался сзади Канина. — А я говорила твоей любимой, чтобы не вредила моим спутникам.
Новая драконица обернулась. «Ардата! Говоря о любимых — где твоя? Явно упорная душа. Сопротивляется ловушке, тобой устроенной. Надеюсь, она улизнула, хотя куда? Да, в Витр, море полного забвения! Ну и хорошо, что мы успели ею попользоваться».
Ардата, завернувшаяся в шкуру столь ветхую, что не хватало больших клоков шерсти, подошла с грацией императрицы и встала над Канином. Посмотрела сверху вниз и нахмурилась: — Плохой перелом. Лежи тихо. Решим дело с твоими ранами обыденным путем, ибо я еще не изучила садок Денала. — Ее тонкое лицо покрылось морщинами, как у всех, живущих вблизи Витра. Впрочем, она заверяла, что издалека совсем не заметно. «Юность восстановима», говорила она, «хотя ваши стариковские жалобы — иное дело».
«Смешная женщина, ха, ха». Тел Акай смотрел на ее лицо сквозь пелену боли, а она говорила с второй драконицей. — Телораст, вас с Кодл однажды изгнали из этого королевства. Не задерживайтесь надолго, вот мой совет. Вы так и остались кусачими мухами на шкуре мира.
«Слышала, любимая? Песик хочет почесаться. Мы испуганы?»
«Где была ты?» требовательно сказала Кодл.
«К югу от Витра, за унылой равниной. Посетила один скромный форт, занятый трусливыми Тисте. Теперь они черны, как трава на равнине. Весьма интересно».
«Сюзерен».
«Не сомневаюсь. Впрочем, я выбрала сладкую форму, дабы их соблазнить, и узнала много нового. Свет возрожден, Кодл, а Тисте поделились между ним и тьмой. Идет гражданская война. Ну не смешно ли?»
Кодл приподнялась, выгибая спину и раскрывая крылья. «А Серый Берег?»
«Неприглядные роды близки, любимая. Уже идут схватки».
«Он будет нашим!»
«Шшш! Пауки подслушивают!»
Ардата обернулась к подошедшему гостю. Мужчина сжимал меч, не сводя глаз с рептилий. — Отложи клинок, — велела она. — Подбрось топлива в жаровню храма. Положи в пламя два моих тонких клинка. Потом натаскай воды из колодца и найди что-то, чтоб делать лубки. Или это тебе недоступно?
Юный Тисте скривился. — Нет.
— Иди же. Мы вскоре будем. — Она поглядела на дракониц. — Ваши амбиции снова хлещут через край. — Голос стал тверже. — Вы дурно использовали Королеву Снов. Не прощу.
«Угроза?» засмеялась Телораст, заполняя череп Канина шипящим весельем. «Скорми нам другого Тел Акая». Через миг она приняла форму Тисте, женщины с ониксовой кожей, сверкающе-нагой. — Погляди, Кодл! В этом скромном куске плоти можно отыскать наслаждения. Сравняйся, дабы мы сплели руки и просияли восторгом! Будем подражать элегантнейшим парам этого мира. Иди, распустим перья!
Кодл замерцала и перетекла в форму женщины, более высокой и плечистой.
— Ты какая-то жирная, — заметила Телораст и надула губы.
Кодл улыбнулась: — Белая и черная кожа, равный счет. Армии на марше, ха-ха.
— Ну, ничего достойного внимания.
— О, нужно оказаться поближе, когда случится схватка. Чернокожая армия носит странное оружие. Железо Тисте, закаленное Витром.
Тут Ардата отскочила, резко зашипев. Даже Кодл вздрогнула. — Безумие! — крикнула она, погружая руки в роскошные черные волосы. И вдруг наморщила лоб, проводя пальцами по волосам. — Ох, а мне нравится.
— Поистине ценная грива, — заметила Телораст, скользнув поближе к любовнице.
Ардата раздражено зашипела. — Телораст! Это оружие…
— О, ладно. Они ведь не убивают драконов?
Канин Трелль опустил голову. Боль нарастала волнами, как будто нога угодила на жаровню, так усердно разогреваемую гостем с дикой улыбкой на глупом лице. Кровь шипит, жир тает и скворчит на углях… Он закрыл глаза, морщась.
Через мгновение прохладная рука Ардаты коснулась лба. — Спи же, дружок. Хотя бы это я тебе могу дать.
И мир на время пропал вдалеке.
* * *
После стоянки Джеларканов протекли два непримечательных дня. К'рул со Скилленом Дро стояли на естественной насыпи, среди кривых кочек мертвой травы. Азатенаи созерцали прозрачное серебряное море, Витр. Солнце умирало за спинами.
— Откуда-то натекает, — произнес наконец К'рул. — Трещина, какой-то ручей, сломанные врата. Так не годится.
— Когда Зодчие заметят, сделают что-нибудь.
К'рул хмыкнул: — Зодчие. Они меня смущают.
— Никому не дают ответов. Вообще редко говорят. Их ведут силы, слишком древние для слов. Вероятно, для самого языка. Вижу в них элементы природы, узлы неумолимых законов и неподвластных нам принципов. Сама жизнь борется против них, и оттого нам никогда не понять…
— Живые символы? Одушевленные метафоры? — К'рул состроил гримасу. — Не думаю, иначе термиты и прочие паразиты подходили бы под твое определение. Лично я верю, что Зодчие по сути неразумны.
— Тут не стану спорить.
— Ты озабочен смыслом, а я намекаю, что смысла нет. — Он кивнул в сторону Витра. — Как и в этом настое хаоса. Поистине силы природы, лишенные воли. Природа разрушает, природа строит. Воздвигает и рушит, и начинает вновь.
— Тогда они — создатели миров.
— Миры рождены из пепла мертвых звезд, Скиллен. Ни один огонь не идеален. Всегда что-то остается. — Он поглядел на компаньона. — Или ты лишен этих незваных видений? Яростные роды, царство за царством, век за веком?
Скиллен Дро пошевелил острыми угловатыми плечами. — Мне они ведомы, но я считаю их лишь воспоминаниями о нашем рождении. Взрывы света, шок холодного воздуха, внезапное осознание врожденной беспомощности. Мы входим в мир неподготовленными и, если смертны, бредем до конца, так и не успевая подготовиться!
— А Зодчие?
— Силы природы иногда замечают нас, как будто мы не более чем назойливые мошки. Смертный путь краток, суть его невыразима; можно на миг восхититься, но память тускнеет и постепенно теряется. — Скиллен Дро простер крылья. — Мерзкий воздух. Но ты прав.
— В чем?
— Драконы пролетели здесь. Ты сказал, один-другой притянутся обратно. Врата действительно блуждают, теперь они ждут на севере. И Ардата там же. — Он повернулся, чтобы видеть К'рула. — Все, как ты говорил. Неужели вечно текущая кровь дала тебе новую чувствительность? Твое сознание ныне обнимает весь мир? Теряя кровь, К'рул, ты мог обманывать нас… а теперь предъявить права на невообразимую власть и влияние, создав новое королевство новой магией? Она сочится и пятнает все вокруг, и пятно растет. А кто в центре? Да, скромняга К'рул, щедрый и великодушный. Я должен задать вопрос: ты захватываешь власть?
К'рул почесал щетину на подбородке. — О, полагаю, что да. Но умерь негодование, друг Скиллен, ибо стоящий в центре полон слабости, не силы. — Он поморщился. — Я не Ардата с ее жадными сетями. Центр моей империи, если можно так сказать, не требует жертв. Я сам — жертва.
— Поклоняться означает купаться в твоей крови, пока она капает с помоста трона.
— Эрастрас и Сечул Лат открыли более грубый способ кормиться кровью, освоили язык насилия и смерти. Их путь противен мне, но не менее могуществен. Да, возможно, учитывая силу соблазна в худших из нас, со временем он победит меня. — К'рул вздохнул. — Я боюсь этого, но не могу бороться с ними в одиночку.
— Я — твой невежественный, наивный союзник.
— И драконы.
— Ардата?
— Не знаю, скажу честно. Хотя заинтересован. Что держит ее здесь, на берегах Витра, под вратами Старвальд Демелайна? Только ли потеря Королевы Снов? Или что-то иное, что-то большее? Сеть может быть не просто ловушкой. Она может стягивать всё воедино, не давая распасться.
— Ты слишком великодушен в описании ее мотивов. Она Азатеная, не уступающая нам с тобой в сокрытии тайных планов, секретных желаний. А напоказ — одни благие намерения. — Длиннопалая лапа лениво повела острыми когтями. — Как твои, с незримой Империей Слабости. Не понимаю, К'рул. Какой владыка желал бы править, прося сочувствия подданных?
— Словно сочувствие — сострадание — есть единственный источник силы?
— Тогда, друг мой, ты и империя обречены.
К'рул задумался. — Путь Эрастраса окончится в тупике.
— Путь Эрастраса не озабочен концами и тупиками, лишь самим движением.
— Ты можешь оказаться прав.
— Я помогу тебе, но лишь временно. Не желаю созерцать твое бесконечное умирание. Но в том, что нужно делать здесь и сейчас, Ардата очень важна. А она не любит меня.
— Замолвлю словечко за тебя, Скиллен Дро, и буду надеяться на… — он улыбнулся, — некоторое сочувствие.
Они отвернулись от Витра и пошли на север, не забывая огибать обожженные кислотой края.
'«рул думал, что Ардата найдет противоречия между своими целями и его просьбой. Интересно, понимает ли Скиллен Дро? «Но решать будут драконы. Что может быть тревожнее, чем выбор дракона в арбитры справедливости?»
Ночь опускалась на мир, первые звезды зажглись над головами. Они шагали, без обмена словами зная: путь окончится лишь в самом Старвальд Демелайне.
* * *
Он помог Ардате сопоставить сломанную кость (каждый обломок был толщиной с запястье Тисте). Вытягивая тяжелую ступню, дабы она могла подвинуть кость под слоем кожи, он ощущал себя на редкость ничтожным. Против такого воина он был бы ребенком; при всех навыках работы с мечом Канин Трелль мог бы смести его и бросить, не сочтя достойным внимания.
Гадкое чувство, это смирение. Дела прошлого, что казались такими огромными и весомыми, на деле — мелкие подробности мелкой жизни. Оставив ее сшивать тело Трелля, он удалился, чтобы забрать любимую секиру Тел Акая. Игнорируя двух женщин — Тисте (которые были кем угодно, но не Тисте), прошел к берегу Витра. За короткое время горькие пары над мертвым песком сделали железо пестрым, лишив гордой полировки. Он запыхтел, поднимая тяжесть с почвы, и не раз пошатнулся, возвращаясь на гребень.
Жалкие развалины храма, горы блоков и поваленные колонны носили следы некоего давнего насилия — словно резиденция бога или богини познала яростное окончание веры. Он находил там и сям гнилые кости, добавлявшие веса его догадкам. Вера и резня слишком часто смыкаются в смертельном объятии. Покинутый Куральд Галайн был на грани такой же войны, и сожалений по поводу бегства нет. Но побег не избавил его от преображения кожи. То, что вначале ужаснуло, стало предметом восхищения, хотя он не без зависти смотрел на совершенную ониксовую кожу Телораст и Кодл.
Положив секиру у разбитого каменного блока, он помедлил и сел на известняк, чтобы следить, как последний свет вытягивается из мира.
Через мгновение женщины подошли к нему и сели по бокам, так близко, что терлись руками и бедрами.
— Смелый юный воитель, — мурлыкнула Телораст. — Скажи, что любишь щипать их. Она задавила бы тебя до беспамятства, тогда как я, хотя менее выпукла, но не менее обольстительна. Да?
— Я думал, вы любовницы.
— Любовницы, сестры, мать и дочь… определения бесполезны. Детали прошлого, а прошлое мертво. Сейчас есть лишь женщины и мужчина. Простая близость с великим потенциалом. Правильно, Кодл?
— Мы всегда правы, верно. Как может быть иначе? Но наш воин Тисте высокого мнения о себе.
— Прежде, — заметила Телораст. — Но увы, не теперь. О, Куральд Галайн! Как ликует он при виде собственного пупа! Неровные горизонты, корни, давно не тянущие влагу. Но ты тут, воин Тисте, окрашен Светом, божественно прекрасен юностью, и облака плывут во взоре твоем.
— Позор Ардате, — зашипела Кодл. — Не воспользовалась им как должно!
— Игралась с петушком Тел Акая, любимая. Подумай только.
— Мастерство Азатенаев не знает удержу, — кивнула Кодл. — Должно быть, она превращалась, чтобы стать ему под стать. Гений дьявольский, но склонный к порче.
— К быстрому пресыщению.
— Чувственность притуплена. А ты, Телораст, чуть не убила великаний член!
— Ты сама его не хотела!
— Я не? Ну, да, не хотела. Но теперь он бесполезен, и я передумала.
— Он разрубил бы тебя надвое, даже такую толстую и крупнокостную, какой ты сделалась.
— А в тебе все провисает.
— Не провисает, закругляется. Есть разница. И они не прыгают при ходьбе, а колышутся.
Едва он попытался встать, женщины усадили его на место.
— Мы не закончили, воин, — сказала Кодл. — Я же слежу. На тебе благословение Света. Отвергающее Витр. Это полезно.
— Хватит. Ты просто его смущаешь.
— Смущение полезно. Он размягчится. Воин, назови хотя бы имя.
— Оссерк, сын лорда Урусандера из рода Вета, командующего Легионом.
— Сын, лорд, командующий — щиты отвлекающие, щиты, за которыми можно спрятаться. Вытащим же тебя на солнышко, Оссерк.
— Достаточно, Кодл. Скажи лучше нечто полезное. — Телораст держала руку на его бедре. — Секрет, которым можно поделиться. Показать, какие мы щедрые, скажи ему о Сером Береге.
Кодл отшатнулась и гневно уставилась на Телораст. — Сошла с ума? Сейчас наши планы совершенны! Но едва мы захватим трон, создания Света станут врагами!
— Лиосан. Их название для света. Но этот дурак никуда не уйдет. Ты еще не поняла? Я вот сразу, как прилетела. Витр мозги разъедает, сестрица? Да? Слишком долго жаждала Тел Акая?
— Мы строили глазки друг другу. Восхитительно! Мои мозги не сгнили. Не я советую болтать о Сером Береге.
— Так придумай другое имя. Они так делают. Мы Элайнты, помнишь?
— Кто-то должен убить Сюзерена по-настоящему.
— Согласна. Теперь мы за этим проследим. Найти подходящий меч, указать в нужную сторону и пусть брызнет кровь!
— Я скучаю, — заявила Кодл. — Оттрахай воина, дорогая. Я хочу посмотреть.
— И только?
— Я же говорю.
— В прошлый раз беднягу разорвало на куски.
— Не моими когтями, Телораст!
— Да, смотреть было приятно!
Кодл ткнула Оссерка в плечо. — Не бойся, ничего такого не будет, воин. Мы были драконами, а это другое дело.
Оссерк закашлялся и ответил: — Я принял обет безбрачия. Потому обязан отклонить приглашение. Извиняюсь перед, гм… обеими.
— Обет нужно нарушить, — почти прорычала Телораст.
Он с некоторым облегчением увидел, что Ардата вышла из храма. Подошла ближе. — Оставьте его, вы. Я лишь терплю ваше присутствие, не забывайтесь.
— Ишь, выползла из развалин, Телораст! Паутина трясется, ведь наша сила бросает вызов! Видишь, как ужасно напряжено лицо?
— Должно быть, это Витр. Само по себе красноречиво. Даже Азатенаи уязвимы.
— Витр проест дыры в этом королевстве, Ардата, — провозгласила Кодл, чуть подавшись вперед и положив руку на бедро Оссерка. — Понимаешь ли ты? Сквозные рваные дыры. Старвальд Демелайн был лишь первым. — Рука сжалась. — В мир плещет волшебство. Будет давление. Раны раскроются. Витр — великий пожиратель, неутолимый голод…
— О, мне нравится, — застонала Телораст, рука приникла к другому бедру и полезла между ними.
Оссерк резко выдохнул, ощущая, как член поднимается в ответ на легкое касание.
Ардата скрестила руки, но смотрела она лишь на Кодл. — Расскажи больше, — велела она.
— Будем торговаться? — улыбнулась Кодл. Когда ее рука обнаружила в промежности Оссерка руку соперницы, то попыталась оторвать от… Застонав, Оссерк вырвался и торопливо отскочил от женщин. Развернулся и сверкнул глазами в ставшие совершенно невинными лица. — Больше мною не будут пользоваться, — прорычал он.
— Хорошо, — согласилась Телораст. — Позже вернемся к этому.
Кодл кивнула. — Такова его натура. Ты тоже заметила, любимая? Ох, какие мы умные. Ну, Ардата?
— Чего вы хотите?
— О, этого мужчину, например. И еще кое-что на будущее. Когда поднимется Серый Берег и откроется путь, ты задержишь Килмандарос. Ох, не навсегда, конечно. Даже тебе не удастся. На время.
Телораст добавила: — На время, чтобы мы с сестрой долетели до сердца и объявили своим то, что там ждет.
Ардата скривилась. — Трон Тени.
— Он наш! — взвизгнула Телораст.
Чуть помедлив, Ардата кивнула. — Вы говорили о дырах.
— Раны, врата, по одному на каждый аспект волшебства, — пояснила Кодл. — Голод Витра по силе неутолим. Он сделает место внутри себя для каждого аспекта. Каверны, тоннели.
— Откуда взялся Витр, Кодл?
— Старвальд Демелайн всегда… протекал, — сказала Кодл. — В родных владениях мы летали над серебряными просторами, гнездились на гнилых, торчащих из хаоса утесах. Метались над его дикими потоками в те времена, когда он ревел во всех мирах…
— Всех владениях, — шепнула Телораст. — Даже Сюзерена.
— Значит, Королева Снов…
— Была поглощена одной из ран, — отвечала Телораст, распрямляя спину. — Скромной трещиной, ответвлением от врат Старвальд Демелайна. Мы, патруль той стороны, заметили и помчались вовне! В новый мир, ха!
— А ее участь? — холодным тоном спросила Ардата.
Телораст глянула на Кодл, но та лишь пожала плечами. Телораст вздохнула. — Витр крадет воспоминания — точнее, ослепляет разум к памяти. Лишившись мыслей, ты словно рождаешься в новую жизнь.
— Где же она?
Телораст улыбнулась: — Растяни сеть пошире, Ардата, дабы уловить многозначительное колебание. Но я полагаю, что странная Азатеная, замешавшаяся среди Тисте, носившая в себе врата Света, Лиосан, а потом их выбросившая, словно надоевший плащ… да, она могла прежде быть Королевой Снов.
Ардата не сразу ответила, глядя на Телораст: — И когда это случилось?
Кодл хихикнула. — Глупая женщина — погляди на Тисте, которого нашла. Столь яркого от даров равнодушного Света! Долго ли он брел? Вот тебе и ответ.
— Но помни, Ардата, что она тебя не помнит.
— Порвалась струна вашей любви, — снова захихикала Кодл. — Бедная Ардата.
Когда Ардата начала отворачиваться, Кодл подпрыгнула. — Погоди, Азатеная! Мы заключили сделку!
Оссерк увидел, что Ардата глядит на него и небрежно отвечает: — Я им не владею.
— Владеешь! Ты воскресила его, умиравшего!
— Ох, ладно. Только оставьте его в живых.
— Конечно, — усмехнулась Телораст. — Мы понимаем, зачем он тебе нужен.
Кодл улыбнулась Оссерку: — Твое время кратко, смертный. Тянись же ко всем доступным наслаждениям. Нет дней более сладких, нежели последние.
Хмурый Оссерк шагнул вслед Ардате. — О чем она? Что ты планировала для меня, Ардата?
— Нам нужна душа. Запечатать врата.
— Душа? Моя?!
Глаза ее были безмятежными. — Достойный финал, Оссерк. И подумай: это не вечно — ничто не вечно. Рано или поздно тебя выплюнет, и ты окажешься не изменившимся со дня пленения. Могут пройти целые эпохи. Ты можешь оказаться в неведомом мире, дабы изучать его. Более того, сын Лиосан, ты обретешь силы, прежде недоступные. Даже в пасти врат, среди мучений, происходит обмен сил.
Он смотрел, не веря себе. — Мучения? Быть выплюнутым после столетий такого… Я стал бы сумасшедшим! — Он быстро глянул на Кодл с Телораст. — Найди другого! Используй Канина Трелля!
Она медленно качала головой. — Я ценю его больше тебя, Тисте. К тому же Кодл сказала верно. Я владею твоей жизнью, потому что вернула тебя. Элайнты, подарите ему наслаждение, столько восторгов, чтобы хватило на немалое время. Но поторопитесь — мне нужно найти любимую.
* * *
Джеларканов было трое. Они перетекли два дня назад и трусили, не отставая от Скары, пока тот заставлял утомленного коня скакать на север, огибая едкие испарения лежавшего к востоку Витра.
В третий полдень конь споткнулся, и тут же три косматых черных гиганта-волка ринулись в атаку. Но конь сумел выправиться, а всадник встретил прыгающего волка острием копья. Наконечник с чавкающим звуком глубоко вошел в грудь зверя, ломая ребра.
В это время второй волк сжал тяжелыми челюстями заднюю ногу коня и весом заставил животное упасть. Последний охотник — Джелек ухватился за конскую шею, с треском разорвав горло. Конь завизжал и повалился.
Скара спрыгнул с умирающего, бьющего ногами скакуна, в ушах звенели предсмертные крики. Перекатился и встал, выхватывая меч, ибо третий волк уже готовился напасть на него. Замах пришелся на правое плечо бестии, позволив отклонить нападающего — челюсти лязгнули в воздухе перед лицом Тисте, обдав щеку теплой кровью и брызгами слюны. Он развернулся и вонзил клинок под лопатку, надавил, пытаясь достать до сердца.
Закашляв, Джелек упал набок, движение почти вырвало меч из руки Скары. Встав в оборонительную позу — отчаянно желая понять, где второй волк — он вытащил меч из туши.
Волк с рычанием стоял над трупом коня.
Тисте тихо выругался. — Доволен, да? А я нет. — Он ринулся вперед.
Волк сохранял позицию до последнего мгновения, потом отскочил на дюжину шагов и развернулся.
Снова выбранившись, Скара подошел к мертвому коню. Оглядываясь на волка, собрал вещи, в том числе два меха с водой у седла. Они не лопнули при падении — единственное утешение бестолкового дня.
Наконец, накинув мехи на одно плечо, скатку с одеялом и немногие запасы пищи в тючке на другое, он начал медленно отходить, не опуская клинка.
Едва его отделило от места бойни некоторое расстояние, волк ринулся пожирать остов.
Настоящий волк стал бы жить здесь целые дни, наслаждаясь мясом. Но Джелек желает мести за павших приятелей. Вскоре он продолжит преследование. Следующая атака, подозревал воин, будет вполне удачной.
Он не спешил, шагая на север. Дорога практически пропала, но он упорно держался одного направления, будучи уверен, что идет по следам Оссерка.
Ближе к закату он нашел мертвого коня Оссерка, не тронутого падальщиками и лишь теперь вздувшегося на таком холодном, сухом воздухе. Случайные порывы ветра доносили кислый запах Витра — море здесь глубоко вдавалось в сушу.
Он торопливо изучил останки. Оссерк не срезал мясо, что казалось весьма недальновидным, но забрал седло и упряжь — а это уже полная нелепость. Покачивая головой, он двинулся дальше.
И, едва свет солнца поблек на западе, услышал сзади вой.
— Глупый щенок. Даже с челюстями на горле я выпотрошу тебя. В этой схватке не будет победителей. Вот так мы доказываем превосходство разума! Ну, давай, встретимся в ночи, построим очередной монумент глупости. — Он помедлил, обдумывая свои слова и кивнул. — Как приятно доказывать очевидное! Словно простые слова могут накренить мир, столкнуть с неизбежной тропы. Но кто мы такие, если не сказители ползущего вперед, бессмысленного времени, пилигримы, всегда готовые возвышать над головой знамена. Да, посмотрите, как я царапаю ножом мерзлую землю… — Слова затихли: он увидел впереди на холме спины двух ходоков.
Один казался стариком.
Второй был вдвое выше спутника, со змеиным хвостом и кожистыми крыльями, длинное рыло показывалось, когда тварь смотрела направо и налево, покачиваясь при каждом шаге.
Скара замедлил шаги.
Волк завыл, теперь он был ближе. Так близко, что странники услышали и обернулись.
Вздохнув. Он пошел к ним. Незнакомцы ждали.
Бледный старик заговорил первым. — Ты смущаешь нас. Где твое седло? Я думал, что оно необыкновенное, работы искусного мастера, или кожа мягкая и годится для еды лучше, чем жилистое мясо коня.
— Другой Тисте.
— А. — Старик кивнул. — Тогда… ты преследуешь того что идет впереди?
— Не совсем. Скорее я хочу его вернуть, как неразумное дитя, заблудшее и забывшее об ответственности. — Он старался смотреть только на старика. Демон-рептилия постоянно зевал, лязгая зубами.
— Ну, — ответил старик, — дети, они такие. А Солтейкены позади тебя…
— Хотели коня. Двое пали, когда я воспротивился. Последний — самый тупой, смею думать — но и самый везучий, продолжает меня преследовать. Хочет мстить.
— Уже нет, ибо ветер летит далеко и Джелеки уловили запах Скиллена Дро. Ты вполне в безопасности, и раз уж мы идем похожими путями, будь нам спутником.
— Если не буду помехой.
— О, — ответил старик с вялой улыбкой. — Я был бы рад приятной беседе.
— Ага. Так ваш питомец не разговаривает?
Громадное чудище повернуло к старику длинную голову и просто смотрело, затем вдруг раскрыло крылья и захлопало по холодному воздуху, поднимаясь над землей.
— Скиллен согласен с твоим заявлением. Выживший волк невероятно глуп. Он его отгонит, а не получится — разорвет в клочья.
— Ох, умоляю о милосердии, — ответил Скара. Рептилия уже поднялась высоко. — Ведь стад больше нет. Всем охотникам нужно охотиться, всем едящим мясо нужно есть мясо.
— Великодушно, — сказал старик полным радости голосом. — Скиллен слышит, он обдумает твою идею. Вполне годится, чтобы отставить в сторону оскорбление.
— Очень извиняюсь за недопонимание, сир.
— Я К'рул. Оба мы Азатенаи. А ты, Тисте?
Он поклонился. — Скабандари, был в Легионе Урусандера. Но теперь меня считают дезертиром.
— Да, это объясняет отсутствие благословения Света. Похоже, Скабандари, ты идешь к Серому Берегу?
Он не вполне понял смысл вопроса. — Хочу найти сына Урусандера, Оссерка.
К'рул пожал плечами. — Может быть и так, Скабандари, но наша душа находит собственные пути.
— Ничего не знаю о вашем Сером Береге.
— И не должен, ибо он еще не появился.
Скабандари нахмурился, потом улыбнулся. — Думаю, наш разговор доставит мне удовольствие.
— Кажется, мы подобны двум умирающим от жажды путникам, нашедшим пенящийся источник в скалах. Слишком долго страдал я от адского упрямства спутника.
— Так он говорит?
— Некоторым образом.
Скабандари склонил голову в безмолвном вопросе.
— Сочувствие змеи и доброта выследившего добычу коршуна. Скиллен Дро способен разочаровать любого, любящего беседу.
— Слышал я, что Азатенаи предпочитают одиночество, но не стану спрашивать, какие неотложные дела свели вас вместе в столь тяжком путешествии.
Улыбка К'рула поблекла. — Нет, — согласился он. — Не нужно. Ага, мой крылатый спутник возвращается с жалким клочком меха в когтях.
Скабандари кивнул. — Кажется, я слышал далекий визг.
— Храбрый Джелек будет за пирами рассказывать о своих приключениях.
— Как скажешь, К'рул. Что же ждет нас впереди?
— Ну, если Оссерк пережил странствие, мы его найдем. Кроме этого, судить трудно. Кроме одного…
— А именно?
— Нас ждут переговоры с драконами, и если можешь вообразить мое разочарование от Скиллена Дро — оно ничто перед тем, что нам предстоит. Итак, нас снова трое, — добавил он, когда Скиллен приземлился с тяжелым шлепком. — А до нужного места уже недалеко.
— Прости, Ардата, — сказал Канин Трелль. Мучительная боль накатывала волнами от разбитой ноги, раны в груди пульсировали в ответ на каждый вздох. — Я подвел тебя.
Она смотрела сверху вниз. — Тебя знобит? Ты дрожишь и трясешься. Начался жар?
— Думаю, да. Похоже, твои усилия не оправдались. Слышу голоса. Женщины спорят и страстно стонут — какой странный союз…
— Они налетели на Оссерка, — рассеянно сказала Ардата.
Он наморщил лоб, плотнее натягивая меха. — Кто?
— Драконицы в обличье Тисте. Похоже, они Солтейкены, получившие кровь Первых Тисте. Что объяснило бы редкостную страсть к тронам и власти.
— Твои мысли далеко, Ардата. Я стал помехой…
— Ох, заткнись, Канин. Жалость к себе весьма непривлекательна. Да, я думаю о другом. Прежде всего, следует ли убить дракониц? Душа Оссерка запечатает рану, я же должна буду уйти на юг. Боюсь, сучки попросту вытащат его, едва я скроюсь. Единственная причина не поступить так — боязнь соперников-драконов. Видишь мою дилемму?
Он всматривался, сжав зубы — новая волна агонии овладела телом. — Моя неудача привела к этому, Ардата. Это не самоуничижение, просто факт.
Она склонилась, кладя прохладную ладонь ему на лоб. — Ты горишь, Тел Акай. Увы, ничего сделать невозможно.
— Тогда оставь меня и уходи своим путем.
— Моя супруга вернулась из Витра, — сказала она. — Память ее потеряна. Нужно ее найти. Вернуть.
Он кивнул.
Через миг Ардата встала. — Забавное милосердие: вытащить Оссерка из хватки двух ненасытных женщин.
— Учитывая, что его ожидает потом… да, весьма забавно.
— Всего наилучшего, Канин Трелль.
— И тебе, Ардата.
Когда она покинула пыльную комнату, он продолжал ее ощущать. Лихорадка отложила тысячу паучьих яиц под кожу, твари вылупились и ползали. «Не будем звать это любовью. Но, женщина, кажется… твое прикосновение вечно. Ах, я благословлен».
* * *
Вопли они услышали еще до того, как заметили руины храма. Скабандари глянул на К'рула. — Этого вы ожидали? Мы поспели к жуткому жертвоприношению какому-то давно мертвому богу?
Впереди яростный пожар полыхал, окружая изломанные контуры храма. Над всем этим в воздухе висело нечто, тусклое и пульсирующее багрянцем.
В ответ Скабандари К'рул вздохнул. — Она колеблется. Не потому, что жертва выкрикивает ужас перед ждущей ее участью, но ощутив присутствие Скиллена Дро.
В этот миг две огромные крылатые тени поднялись, паря по сторонам раны воздуха.
Скиллен Дро лязгнул челюстями и распахнул крылья, но К'рул повернулся к спутнику, поднимая руку. — Момент, ассасин. Да, они унюхали тебя, знают, кто ты.
Если демоническая тварь что-то ответила, Скабандари видел лишь, как К'рул пожимает плечами.
Они пошли дальше, к храмовой земле. Скабандари смотрел на драконов. Скиллен Дро был не так велик, но внушал страх и тревогу. К'рул ведь назвал тварь ассасином. «Да, я сам вижу. В южной стране Форкассейлов обитает оса, охотящаяся на пауков размером в ладонь. Размер не имеет значения в сравнении с жалом. Думаю, Скиллен Дро относится к наиболее ядовитым противникам». — К'рул, вы говорили о беседах с драконами, не о битве.
— Верно.
— Но привели сюда… спутника.
— Да. Нужно, чтобы драконы выслушали меня.
— Скорее они улетят!
К'рул снова сделал жест Скиллену Дро, словно отметая неслышимый упрек. — Нет, вред ли, Скабандари. Драконы не понимают, что такое отступление. Стараются держаться и поражать, даже если гибель неизбежна. Вот здравая мера их наглости.
— Скорее мера глупости!
— И это тоже.
Что-то в раздирающем уши визге тревожило Скабандари; едва крик затих, он непроизвольно ускорил шаг. У первой поваленной колонны разглядел костер. Рядом была высокая женщина, волосы ярко-рыжие, кожа оттенка алебастра. У ног ее скорчился кто-то жалкий, плачущий.
Скабандари вздрогнул, когда Скиллен Дро пролетел мимо и тяжело плюхнулся рядом с женщиной.
Тяжело дышащий К'рул появился за спиной Скабандари. — Ах, как неудачно, — буркнул он.
— Мужчина у ее ног — тот, кого я искал.
— Я уже понял. Увы, друг, его душе суждено запечатать врата Старвальд Демелайна.
Оскалив зубы, Скабандари вытащил клинок. — Вряд ли.
— Тебе не преуспеть, — пояснил К'рул. — Если врата останутся, придут новые Элайнты, уже не десятки — тысячи. Королевство будет разрушено их бессердечной яростью, ибо одни драконы поведут войну с другими. Когда явится Буря Матери…
— Хватит прорицаний, — рявкнул Скабандари. — Он единственный сын лорда Урусандера. Он нужен отцу, хотя бы чтобы помнить о будущем. Более того, он нужен Куральд Галайну. — Скабандари шагнул прямиком к рыжеволосой, только сейчас обернувшейся навстречу гостям. Что-то жадное в ее взоре заставило его замереть.
Она же уделила ему лишь мгновенный луч внимания, набросившись на К'рула. — Ты! Ага, теперь вижу. Это волшебство — твое дело. Идиот. Почему оно противится мне?!
— Ты Азатеная. Моя кровь не для тебя.
— Ты помешал мне, — сказала она и метнула взгляд на Скиллена Дро. — И еще ты! Я же сказала, что не желаю тебя видеть!
Во взгляде ассасина на К'рула мелькнуло нечто тоскливое.
'«рул покачал головой и ответил женщине: — Ардата, вели драконицам вернуться. Скиллен Дро пришел не лить кровь. Нас всех ждет большая сделка.
— Сделка? — Улыбка Ардаты не была приятной. — О, они будут наслаждаться.
Скабандари указал острием клинка на Ардату. — Оссерк под моей защитой, — заявил он. — Найдите другую жертву.
Женщина скривилась, но тут же пожала плечами. — Кажется, предложение выросло. Иди же, вытри ему нос. Но если я решу, что Оссерк лучшая из жертв, возьму его и убью тебя, если станешь на пути. — Она указала на сжавшегося юнца. — Он этого стоит?
Оссерк поднял голову, раскрыл покрасневшие глаза. Увидел Скабандари и взвизгнул: — Возьми лучше его!
Драконы больше не висели над головой, хотя Скабандари не помнил, чтобы они улетали; из сумрака показались две женщины-Тисте.
— Кодл, гляди, еще воин! По одному на каждую!
К'рул кашлянул. Звук, тихий, тем не менее привлек всеобщее внимание. — Мы в затруднении, — сказал он. — Ардата, ни Оссерк, ни Скабандари не подходят для запечатывания.
— Как это?
— Я о том, что все живущие в этом мире Тисте несут в себе кровь Элайнтов. Хаос царит в сердцевине их душ. Если пошлешь во врата Оссерка, он ничего не запечатает. Скорее стареет сигналом для тебе подобных. Так же и Скабандари.
Ардата взвилась. — Вы, вы об этом знали? — крикнула она женщинам.
Та, что звалась Кодл, пожала плечами: — Может быть.
— А может, нет, — сказала другая.
— Вы вели нечестную сделку!
Брови Кодл взлетели, она поглядела на подругу. — Неужели ты, Телораст? Я вот не помню.
— Ты просила щенка и… что еще? О да, насчет Килмандарос. Вот и все, Кодл. Итак, мы торговались честно.
— Я так и думала. — Кодл обернулась к Ардате. — Решение насчет Оссерка было твоим. Мы ни при чем. Но я могла намекнуть, по природной щедрости, на некоторый риск, связанный с аспектом врат.
— Она не поняла намека, — заметила Телораст, сурово глядя на Ардату. — Азатенаи считают себя такими умными…
— Элайнты, — вмешался К'рул, — Скиллен Дро желает искупить вину. Он как раз предлагает запечатать рану своей душой.
Скабандари уловил движение у входа в храм, обернулся и увидел шатающуюся, огромную фигуру. Отступил к Оссерку, который так и стоял на коленях, и решился глянуть вниз. — Милорд? Думаю, пора вернуться домой. Не согласны?
Утирая лицо, Оссерк кивнул. — Я был… Скабандари, меня жестоко использовали.
— Точно подмечено, милорд. — Скабандари отвлекли женщины-Тисте, подбиравшиеся к нему.
— Весьма великодушно, — шепнула Кодл полным обожания голосом. — Истребитель Драконов ищет искупления. Неужели честь не умерла в давние века? Похоже, нет. Что ж, во имя моего рода, мертвых и живых, я принимаю твое предложение, Скиллен Дро. Запечатай Старвальд Демелайн.
— Есть одна загвоздка, — сказал К'рул.
Женщины разом обернулись к нему. — А, слышишь, Кодл? — пропела Телораст. — Никогда легко не будет, да?
— Мне нужны вы обе. Фактически мне нужны все Элайнты, пришедшие в мир.
— И ради чего? — спросила Кодл.
— Охранение.
Повисла пауза. Потом Телораст прошипела: — Врата Волшебства!
— Мои Садки, да. В благодарность вы сможете питаться любимым аспектом.
— Садки. Отлично названо, Азатенай.
— Но вы не станете препятствовать смертным, что пожелают вытягивать мою магию.
— Тогда против кого мы будем стоять на страже?
— Против Азатенаев. И других Элайнтов.
Ардата резко вмешалась: — Эти тебя отвергнут, К'рул. Они ищут Трон Тени, ждут появления Серого Берега. Совсем разум потеряли.
К'рул пожал плечами. — Им нужно лишь довести предложение до сородичей. Что случится на Сером Береге, еще не известно. — Он смотрел на Тисте. — Ну?
Кодл скривилась: — Кажется слишком щедрым. Как все дары. Где же наши убытки? Наши жертвы? К'рул хитер, он самый хитрый среди Азатенаев. Я полна сомнений.
— Я поистине слишком щедр, — отозвался К'рул. — Вот мой резон: другой Азатенай ищет способ узурпировать Садки, полностью их испортив. Если он преуспеет, даже Элайнтов в нашем мире ждет ужасная судьба. Контроль над моими Садками совершенно необходим, потому я обращаюсь лишь к тем, что стать стражами — даже хранителями — моей магии.
— Ишь, как улещивает, — сказала Телораст.
— Он просит всего лишь передать предложение, — сказала Кодл. — Мы с тобой, любимая, ничего не теряем.
— Верно.
К'рул пожал плечами: — Вы отказываетесь лишь от выбора Садков. Истинная одержимость: вы готовы отказаться от них ради трона, который может и не явиться. Разумеется, выбор ваш.
Телораст поглядела на спутницу. — Не вижу причин здесь оставаться. А ты?
— Никаких! — крикнула Кодл. — К'рул, мы принимаем сделку! Где все твои свободные врата?
— Тут и там. Следуйте за запахом магии, и найдете.
Скабандари задохнулся: женщина-Тисте как бы замерцали, расплываясь, исчезнув среди облака, чтобы миг спустя обрести облик драконов. Колотя крыльями, рассыпая искры костра, они скользнули во тьму.
В их отсутствие все молчали.
Наконец Скабандари махнул мечом. — Кто этот великан?
Огромный незнакомец выпрямился, опираясь о колонну. — Канин Трелль. Меня взяла лихорадка, скоро умру. Но пока ощутите силу моей души. Думаю, она сослужит тебе последнюю службу, Ардата…
Он не смог продолжить, ибо Скиллен Дро прыгнул, распахивая крылья и хватая его когтистой лапой. Кости крыльев трещали от напряжения, когда ассасин влек Канина Трелля к небу.
Ардата закричала.
Крылатый убийца влетел в пасть Старвальд Демелайна, пропав из вида вместе с ношей. Через миг исчезли сами врата, сомкнувшись как зрачок, не нужный более в ночной темноте.
Ничего не понимавший Скабандари поглядел на К'рула, потом на Ардату. — Что такое? — вопросил он.
— Врата закрыты.
Ардата обернулась к К'рулу: — Обман! Ты все спланировал!
— Не глупи! — рявкнул К'рул. — Мы ничего не знали о твоем Тел Акае!
— А Скиллен?
— У него свое разумение. Но разве это удивит тебя или меня, Ардата?
— Тогда… он ушел во владения драконов? Сошел с ума? Его порвут на куски!
— Ну, не в первый раз попытаются.
Ардата смотрел на Скабандари. — Что ты наделал, Тисте!
— Просто указал на этого мужчину, миледи.
Ардата зарычала, готовая уйти в храм, но К'рул преградил ей дорогу. — Еще мгновение. Нужна твоя помощь.
Ошеломленное неверие на ее лице показалось Скабандари почти комичным. Но она остановилась.
— Врата моих Садков, те, что будут сторожить драконы.
— Что с ними?
Короткая, бурная вспышка разочарования исказила лицо К'рула. — Чего стоит стража, — сказал он медленно, едко, — если ей позволяют делать что захочется?
Она скрестила руки. — Продолжай.
— Нужен твой талант… с сетями. Или скорее, с цепями.
— Ты… хитрый ублюдок… Еще чего-то попросишь?
— Да. Нужно скрепить труп драконицы на южном береге Витра.
— Зачем?
— Он мне нужен.
— Зачем?
— Он принадлежал Корабас, вечно гонимой сородичами. Она была…
— Пожирательницей Магии. Бездна подлая, К'рул. Но зачем тебе… труп?
Он потер лицо. — Гм, верно. Сложное дело, но кое-кто неподалеку завершает ритуал открытия врат Садка Смерти.
— Отметь мое необычайное самообладание, К'рул. Я еще не задушила тебя.
— Моя вера в тебя покоится на прочных основах.
— Что взамен за это?
— Твоя любимая сбежала из Витра в брюхе Корабас. Вошла в залы Харкенаса и выбрала себя имя Т'рисс. Ардата, моя сила простерлась над всем королевством. Она может скрыться от другого Азатеная, но не от меня. Соответственно, едва закончим, я отведу тебя к ней.
— Садок Смерти? Ты тоже сошел с ума, К'рул. Кто им правит?
Бог улыбнулся. — Пока никто. Сделка заключена?
— Да, хотя уверена: еще о ней пожалею. Каждые врата — ловушка? Признаю, эта идея меня вдохновляет.
— Я надеялся.
Они ушли в храм.
Скабандари вернулся к Оссерку. Тот отчасти успел оправиться и стоял у гаснущих углей кострища. — Милорд, нас ожидает опасное странствие.
— Мы не выживем без лошадей.
— Тогда я попрошу К'рула.
Оссерк плюнул в угли. — Заключай сделки с Азатенаями — и они завладеют твоей жизнью, Скара. Нет, мы найдем иной путь, и если умрем в дороге — пусть так. Этой ночью я узнал истину своей никчемной души. Друг мой, я стою, полный стыда.
Отведя взгляд, Скабандари невольно уставился на бледную гладь далекого Витра. — Значит, наше странствие поможет выковать тебе новую душу.
Смех Оссерка был коротким и грубым, полным презрения к себе. — Боюсь, тебе досталось слишком мало материала для работы.
— Сожаление — лучшее чувство. С него и начнем.
— Твоя вера может оказаться напрасной, Скара.
Тот улыбнулся. — Мне тоже предстоит немало уроков, Оссерк. Что ж, оценим друг друга, а когда предстанем перед Премудрым Градом, снова откроемся и увидим, многое ли изменилось.
Оссерк далеко не сразу кивнул. — В задней комнате храма хранятся припасы. Вода, пища. Не замечал, чтобы Азатеная ела или пила, разве что ради удовольствия.
— Так возьмем сколько сможем — и в дорогу.
— Скара, сейчас полночь, я утомлен!
— Как и я, но будь я проклят, если заночую в их обществе. Какое новое употребление могут нам найти?
