Глава третья
ВИНТЕР
Вернувшись с завтрака, Винтер обнаружила, что все ее личные вещи разбросаны и втоптаны в землю.
Кто–то разобрал ее палатку, тщательно, в соответствии с уставом, обмотав ее вокруг колышков. Прежде чем это сделать, нужно было вынести все имущество, и, судя по виду этого самого имущества, неизвестный изрядно потоптался по нему, постаравшись раздавить все в крошево о сухую, прокаленную жарой землю внутреннего двора.
Дэвиса, разумеется, нигде поблизости не было, зато Винтер увидела Втыка — он сидел перед своей палаткой, располагавшейся в том же ряду, но чуть дальше, и с прохиндейской ухмылкой поглядывал на нее. Без сомнения, он ожидал, что она начнет ползать на коленях, копаясь в ошметках вещей и спасая то, что еще можно спасти… и Винтер жестко решила, что не доставит ему подобного удовольствия. Личных вещей у нее все равно осталось не так уж много. Почти все пришлось бросить при отступлении: подушки, одеяла и прочие предметы обихода, личную палатку, небольшую коллекцию хандарайских книг, которую она собрала, пока изучала язык. Из всех этих сокровищ у Винтер осталась лишь пара безделушек и памятных вещиц, добытых в Эш–Катарионе, и ради одного этого она не станет елозить коленями по земле под самым носом у злорадствующего Втыка.
Вместо этого девушка без единого слова развернулась на каблуках и пошла искать свою новую роту. Дело это было не из легких — всего лишь за одну ночь лагерь увеличился почти втрое. Вновь прибывшие выделялись невыгоревшей синевой новеньких, с иголочки, палаток, но, поскольку новичков все равно было в три раза больше, чем ветеранов, одна эта примета не больно–то помогала делу. В конце концов Винтер поймала за рукав какого–то штабного лейтенанта и спросила, как отыскать седьмую роту первого батальона. Загнанного вида юнец без особой любезности указал ей дорогу.
Проходя между ровными рядами палаток, едва покинувших неведомую ворданайскую фабрику и поставленных в строгом соответствии с уставом, Винтер остро чувствовала свою неуместность. Несмотря на новый мундир, ее внешний вид оставался далек от армейского совершенства, а сержантские звездочки на плечах точно магнитом притягивали внимание всех вокруг. Винтер тоже без стеснения разглядывала любопытствующих.
«Дети, — думала она. — Армия детей».
Солдаты, попадавшиеся ей на глаза, завтракали или болтали о чем–то своем, собравшись небольшими группками у входа в палатки, и казались ей больше похожими на мальчишек, играющих в войну. Их новенькие мундиры выглядели чересчур опрятно — ни прорехи, ни расползшегося шва. Большинство лиц нуждалось в услугах бритвы ничуть не больше, чем ее собственное.
Расположение седьмой роты отмечала трафаретная табличка, прикрепленная к шесту. Ничем иным это место не отличалось от раскинувшегося вокруг людского моря. Никогда прежде до этой минуты Винтер не ощущала себя частью армии — Первый колониальный полк смахивал скорее на первобытное племя, настолько маленькое, что в нем невозможно было встретить совершенно незнакомое лицо. Теперь она отчасти поняла, о чем толковали иные ветераны — те, кому довелось послужить на континенте в настоящей армии. Деловитая суета громадного лагеря подавляла одним своим размахом.
Винтер покачала головой, неспешно бредя вдоль ряда палаток. Перед ней катилась волна перешептываний и любопытных взглядов. Когда эта волна достигла кучки людей, собравшихся примерно посередине ряда, от компании отделились трое и, отбежав рысцой, замерли по стойке «смирно» перед Винтер. Когда она остановилась, все трое разом отдали честь, и девушке пришлось сжать руку в кулак, чтобы машинально не козырнуть в ответ.
Вместо этого она кивнула, отметив про себя, что у всех троих на плечах по одной–единственной медной звездочке. Стало быть, это капралы — трое из шести, которых по штату положено иметь армейской роте. Долгое время все стояли молча, пока Винтер не осенило, что ей полагается сделать следующий ход. Она откашлялась.
— Э… благодарю, капрал. Капралы.
— Сэр! — выпалил юноша, стоявший посредине. Он был невысок, ростом примерно с Винтер, с прямыми каштановыми волосами и бледным лицом человека, мало времени проводившего на свежем воздухе. Несмотря на твердую стойку, на вид ему можно было дать никак не больше шестнадцати.
— Я — Винтер Игернгласс. — Кажется, для таких представлений существует стандартная формула, но будь она проклята, если помнит, что положено говорить, так что пусть будет, как будет. — Старший сержант Винтер Игернгласс. Меня назначили в эту роту… кажется. — Винтер огляделась, вдруг занервничав. — Это ведь седьмая рота первого батальона?
— Так точно, сэр! — гаркнул капрал. — Добро пожаловать, сэр!
— А вы, значит…
Юноша буквально трепетал от гордости.
— Старший капрал Роберт Форестер, сэр! А это капрал Джеймс Фолсом и капрал Дрейк Графф, сэр. Добро пожаловать в седьмую роту, сэр!
— Ты это уже говорил, — сказала Винтер. — Тем не менее спасибо.
Капрал слегка поник.
— Есть, сэр, — пробормотал он, но тут же просиял. — Желаете проследовать в свою палатку, сэр, или хотите сразу же провести инспекцию личного состава?
— Инспекции, я полагаю, дело лейтенанта, — отозвалась Винтер. — У нас же есть лейтенант?
— Так точно, сэр! Лейтенант Антон Д’Врие, сэр! Я так понимаю, он сейчас с другими офицерами, сэр!
— Что ж, вот он и займется инспектированием. — Винтер глянула на двух других капралов, которые явно испытывали некоторую неловкость от безудержного пыла своего товарища. — Просто проводи меня в палатку, ладно?
— Есть, сэр!
Капрал развернулся кругом, да так четко, что у Винтер от одного этого зрелища заныли суставы, и зашагал к ряду палаток. Винтер и два других капрала последовали за ним.
— Капрал Форестер!
— Да, сэр?
— Можешь немного расслабиться, если тебе так будет удобнее.
— Слушаюсь, сэр! — Юнец оглянулся на нее через плечо и сверкнул улыбкой. — В таком случае, сэр, можете звать меня просто Бобби. Меня все так зовут.
Они подошли к палатке, такой же новехонькой, как и прочие. Через откинутый полог можно было увидеть все, что находилось внутри. Низкий, высотой лишь до коленей, складной стол, армейский вещевой мешок и койка — одна–единственная, с радостью отметила Винтер. Когда полк стоял в Эш–Катарионе, она обеспечила себе отдельное жилье, купив палатку на собственные деньги. После отступления ей приходилось делить палатку с двумя солдатами из роты Дэвиса — обстоятельство, которое их явно не радовало, а ей причиняло немало хлопот. Винтер опасалась, что нечто подобное ждет ее и в новой роте, но, очевидно, сержанту полагалась отдельная палатка. Наверное, быть начальством все–таки не так уж и плохо.
В сопровождении трех капралов Винтер вошла в палатку. Ей и Бобби пришлось разве что слегка наклонить голову, зато капрал Фолсом, рослый широкоплечий здоровяк со светлыми волосами и висячими усами, вынужден был на пороге едва ли не сложиться вдвое, а оказавшись внутри, сразу присел на корточки, чтобы не задевать головой брезентовый потолок. Винтер опустилась на постельную скатку и сделала долгий выдох. Снова наступило неловкое молчание.
— Сержант, хотите, я пошлю кого–нибудь за вашими вещами? — предложил Бобби.
— Э… нет, — отозвалась Винтер. — На самом деле у меня никаких вещей и нет. Пришлось все бросить во время отступления. Правду говоря, было бы здорово, если бы ты мог послать кого–нибудь на склад. Мне понадобятся запасные рубашки, штаны… — она сделала паузу и оглядела себя, — да практически все.
Бобби снова вытянулся по стойке «смирно» — еще сильней прежнего, если такое было возможно.
— Есть, сэр! Займусь этим немедленно, сэр!
— И еще иголку с нитками, — добавила Винтер. Она в совершенстве овладела искусством незаметно перешивать одежду, чтобы скрыть свои подлинные формы, — впрочем, ей и скрывать особенно было нечего.
Бобби старательно отдал честь и вылетел из палатки так стремительно, словно от его скорости зависела собственная жизнь. Воцарилось неловкое молчание. Винтер обвела взглядом оставшихся капралов.
— Капрал… Графф, верно? — проговорила она.
— Так точно, сэр, — откликнулся тот. — Я должен извиниться за Бобби, сэр. Он хороший парнишка, но… чересчур ретив, понимаете? Думаю, это пройдет.
— И я так думаю, — сказала Винтер. — Кроме вас троих, других капралов в роте нет?
— Точно так, сэр. Должно было быть еще трое, но в роте не нашлось больше никого, кто соответствовал бы требованиям.
— Каким требованиям?
— Уметь читать и писать, сэр. И пройти экзамен, как полагается по уставу. Бобби вызвался сам, я уже был капралом, ну а Джима мы уговорили. — Капрал пожал плечами. — Может, теперь, когда нас отправили в действующую армию, лейтенант подберет на эту должность еще кого–нибудь.
Винтер кивнула:
— А что ты можешь сказать о лейтенанте?
— Ровным счетом ничего, сэр, — ответил Графф. — Я его в глаза не видел.
— Но…
— Его назначили перед самым отплытием, — пояснил капрал. — В пути офицеры, само собой, плыли на отдельном корабле. И он к нам до сих пор не заглядывал.
— Понятно, — сказала Винтер. — А сколько у нас всего людей?
В глазах Граффа мелькнула тревога.
— Сто двадцать человек, сэр, — проговорил он медленно и внятно, словно втолковывал азбучную истину слабоумному дурачку. — Ровно столько, сколько должно быть в роте.
Винтер подумала, не сказать ли ему, что ни в одной из старых рот Колониального полка не наберется больше восьмидесяти человек, а в некоторых и того меньше, — но решила, что не стоит. Вместо этого она обратилась к третьему капралу, который до сих пор не произнес ни слова:
— Капрал Фолсом, верно?
Здоровяк кивнул.
— Давно в армии?
Он помотал головой. Столкнувшись с таким непрошибаемым молчанием, Винтер оглянулась на Граффа в поисках поддержки. Тот пожал плечами.
— Джим не любитель болтать, — сказал он.
— Заметно.
Вернулся Бобби, нырнув под откинутый полог, держа под мышкой пухлую кожаную папку. Тут же вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь, а затем вручил папку Винтер — с таким видом, точно это были священные дары. Винтер непонимающе воззрилась на него.
— Ежедневные донесения, сэр, — пояснил капрал. — Списки больных, состояние имущества роты, нарушения дисциплины. Я составлял их с тех пор, как мы покинули сборный пункт.
— Ясно. — Винтер приняла папку и постаралась изобразить улыбку. — Я обязательно их все просмотрю.
— Так точно, сэр! А когда подпишете, сэр, я передам их лейтенанту!
— Я должен все это подписать? Почему?
— Ежедневные донесения, сэр, вступают в силу только после подписи старшего сержанта. А вот счета, сэр. Их нужно будет просмотреть и сверить с донесениями.
— А ты разве не можешь заодно делать и это?
У Бобби глаза полезли на лоб.
— Сэр, капралам запрещено просматривать счета!
Винтер окинула папку таким взглядом, словно это была новая и чрезвычайно ядовитая разновидность скорпиона. В Колониальном полку, насколько она знала, не слишком утруждали себя возней с бумажными счетами. Говоря начистоту, вообще не утруждали, учитывая все обстоятельства, вечную нехватку довольствия и задолженности по жалованию — настолько внушительные, что в полку шутили: кабы с этих сумм можно было получать проценты, они все уже стали бы богаче короля. Что ж, похоже, отныне дела пойдут по–другому. Винтер позволила себе минутку тайного злорадства, представив, как Дэвис, неловко зажав в толстых пальцах карандаш, пыхтит над хитросплетениями счетной книги.
— Хорошо, — сказала она вслух. — Я этим займусь.
— Спасибо, сэр! И да, сэр, я передал ваш запрос интенданту!
— Отлично.
Все трое уставились на Винтер. Винтер уставилась на них. Спустя минуту Графф осторожно прокашлялся.
— Сэр, от нас сейчас еще что–нибудь нужно?
— Что? — Винтер покачала головой. — Ах да. Нет, капрал… капралы, на этом все. Благодарю вас. — Она помолчала, смутно чувствуя, что от нее ждут какого–то добавления. — Надеюсь, мы сработаемся.
Бобби вновь отдал честь, исполнительно трепеща всем телом, Графф кивнул, а Фолсом не сказал ничего.
13 мая 1208 года Милости Господней. Сто тринадцать человек в строю, шесть больных, один временно отстранен. Рядовой Габриэль Симс оштрафован на 1 б. 6 п. за потерю кепи (сдуло ветром в море). Рядовой Арктуро Д’Венн судим за нарушение гл.6 части 3 парагр. 26 устава «Поведение, способствующее возникновению беспорядков». Приговор: заключение, 2 дня. Рядовой Фальрад Инкер судим за нарушение гл.6 части 2 парагр. За устава «Чрезмерное пьянство». Приговор: наряд на тяжелые работы в распоряжении капитана Белсона, 1 день. 14 мая 1208 года Милости Господней. Сто четырнадцать человек в строю, четыре больных, два временно отстранены. Рядовой Джордж Таннер оштрафован на 4 п. за порчу гражданского имущества (корабельной веревки). Рядовой…
Винтер закрыла глаза и потерла тревожно занывшие виски. Почерк Бобби отнюдь не облегчал ей работу. В нем чувствовалась напряженная старательность ученика, над которым нависла учительская розга, но Бобби писал так убористо, что слова сливались в одну длинную цепочку. Вне всякого сомнения, капрал был движим искренним желанием сэкономить казенную бумагу.
Винтер разогнулась, отстраняясь от низенького стола, услышала, как в спине что–то хрустнуло, и окинула взглядом обескураживающе огромную стопку еще не разобранных бумаг. Усталость навалилась на нее удушливо–тяжелым одеялом — расплата за взвинченное состояние, в котором девушка пребывала после разговора с капитаном. Винтер заползла на койку и рухнула лицом в постельную скатку.
«А ведь это мог быть наилучший выход. — Она отогнала эту мысль, словно останавливаться на ней уже означало бы накликать беду. — Я бы как–нибудь справилась».
До сих пор ее тайна так и оставалась тайной. Притом звание сержанта дает определенные преимущества: личная палатка и обязательная дистанция между ней и рядовыми. Если стопка счетных книг — наихудшее, с чем придется иметь дело, то нельзя отрицать, что капитан Д’Ивуар оказал ей услугу.
Неизвестно пока, что за человек ротный лейтенант (Винтер уже успела позабыть его имя) и как он станет относиться к своему сержанту. Впрочем, кое–какие обнадеживающие признаки она уже приметила. Чем меньше времени лейтенант будет проводить в роте, тем лучше, — по крайней мере, так считала сама Винтер.
Впервые за много дней она позволила себе думать о будущем с иным чувством, кроме страха. Флот отправили в Хандар пару месяцев назад, руководствуясь докладами о силах мятежников, устаревшими еще на пару месяцев. Даже рядовые солдаты, такие как Бугай или Втык, понимают, как бессмысленно оставаться здесь, после того как искупители захватили Эш–Катарион. Форт Доблести — злая шутка, смертельно опасная ловушка, не более. Возможно, новому полковнику понадобится два–три дня на то, чтобы окончательно смириться с нынешней ситуацией, но очень скоро всех их погрузят на корабли и отправят домой.
Винтер понимала, что само путешествие продлится долго, очень долго, но, в конце концов, это лишь неудобство, которое придется перетерпеть, как и многие другие. А потом…
Колониальный полк получит какое–нибудь отвратительное назначение. В конце концов, он ведь в некотором роде — штрафная часть. Далеко от столицы, быть может на севере, — охранять королевских овец от грабительских набегов из Мурнска. В любом случае они окажутся на приличном расстоянии от миссис Уилмор и всякого другого, кто мог бы распознать в похожем на мальчика сержанте оборванку, которая некогда сбежала из ее владений.
Винтер закрыла глаза: «Положа руку на сердце, я уверена, что там обо мне все давно уже позабыли».
— Сержант!
Винтер вынырнула из сна, в котором ей привиделись громадные гулкие коридоры и неотступный взгляд зеленых глаз. На секунду девушке почудилось, будто она по–прежнему находится в «Тюрьме миссис Уилмор для девиц», а Хандар и все, что случилось с нею после побега, и есть настоящий сон.
— Сержант! Сержант Игернгласс!
Винтер открыла глаза.
Бобби со смущенным видом стоял у откинутого полога. Позади капрала темнели предвечерние сумерки, озаряемые лишь мерцающими отблесками лагерных костров. Винтер медленно села, чувствуя, что краснеет. Негромко кашлянула.
— Д-да, капрал? Что случилось?
— Извините, сэр, — сказал Бобби. — Я не хотел вас будить.
— Ничего страшного. — Винтер зевнула. — Просто день был долгий, только и всего.
— Это правда, сэр, долгий. Для всех нас, сэр. — Юноша поколебался. — Ужин будет снаружи, сэр. Может, вы захотите к нам присоединиться?
Пустой желудок жалобно заурчал — у Винтер с самого завтрака во рту не было ни крошки. Тем не менее она покачала головой:
— Не уверен, что это будет… уместно.
— Тогда я принесу вам что–нибудь сюда, сэр, — сказал Бобби. — Как только будет готово.
— Спасибо, капрал, — проговорила Винтер с искренней благодарностью. — А я пока, пожалуй, опять займусь бумагами.
Капрал козырнул и ушел, отпустив полог палатки. Полог соскользнул вниз, прикрывая вход. Винтер потерла щеки, пытаясь взбодриться, потом виски, чтобы отогнать неотвязную ноющую боль.
Снаружи донесся невнятный гул голосов, то и дело прерывавшийся взрывами смеха. Интересно, какая доля отпущенных шуточек касается нового сержанта? Впрочем, это в порядке вещей.
Винтер неуклюже придвинулась к столу и попыталась сосредоточиться на счетной книге, но цифры дрожали и расплывались. Протирая глаза краем ладоней, она уловила вдруг зеленую вспышку. Ей привиделись зеленые глаза и мимолетная улыбка.
Винтер вцепилась пальцами в волосы: «Джейн, но почему именно сейчас? Три года прошло… — Ногти уперлись в кожу головы, впились до боли, словно на руках выросли звериные когти. — Чего еще ты от меня хочешь?»
Сделав над собой усилие, девушка опустила руки, сложила их на коленях и выпрямилась. Сердце отбивало лихорадочную дробь, попадая в такт пульсирующей боли в висках.
«Рыжие волосы, темные и маслянисто–липкие, струятся между моих пальцев… Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»
По стойке палатки отрывисто постучали. Винтер открыла глаза и сделала долгий судорожный вдох.
— Это я, сэр. Бобби.
— Входи.
Капрал вошел осторожно, явно преисполненный решимости больше не заставать своего сержанта врасплох. В руках у Бобби был поднос с жестяной дымящейся миской — палатку тотчас наполнил запах приправленной специями баранины — и парой галет. Винтер приняла поднос, поставила на стол поверх счетных книг и с неподдельным воодушевлением набросилась на еду. Поспешное бегство из Эш–Катариона ввергло полковое снабжение в сущий хаос, и качество пищи серьезно ухудшилось по сравнению с теми временами, когда полк стоял в столице Хандара. Очевидно, новые офицеры навели порядок в работе кухни. Из баранины состряпали не жаркое, а скорей густую похлебку, и галеты, размягченные в пряном вареве, приобрели вполне съедобный вкус.
И только когда Винтер почти расправилась с едой, она заметила, что на подносе лежит сложенный листок бумаги. Перехватив ее взгляд, Бобби деликатно кашлянул:
— Это для вас, сэр. Только что прибыл курьер от лейтенанта.
Он умолк, разрываясь между любопытством и хорошими манерами. Сунуть нос в записку он явно не рискнул.
Винтер кивнула, взяла записку и сломала восковую лепешку печати. Текст был кратким и по существу, хотя наспех нацарапанная подпись оказалась почти неразборчивой. Винтер перечитала записку — на тот случай, если что–то не так поняла с первого раза.
— Сэр? — нетерпеливо проговорил Бобби, пожирая взглядом ее лицо.
Винтер откашлялась:
— Нам приказано завтра с рассветом свернуть палатки и к десяти утра быть готовыми выступать. Сможешь оповестить людей?
— Так точно, сэр! — воскликнул Бобби, отдавая честь. Затем развернулся, явно довольный таким ответственным поручением, и покинул палатку.
Быть готовыми выступать? Винтер с чувством признательности позволила этой новой заботе заслонить и возню со счетной книгой, и свои воспоминания. Куда выступать? К бухте, где стоит флот? Такое, конечно, было вполне возможно, хотя Винтер предполагала, что корабли вряд ли уже успели пополнить запасы. В таком случае — куда? На искупителей? Винтер усмехнулась. Ей не верилось, чтобы даже у полковника хватило безумия решиться на такое.
МАРКУС
Маркуса разбудили стоны и проклятия солдат первого батальона, которых лейтенанты безжалостно будили и вытаскивали из палаток. Он торопливо оделся, наскоро переговорил с Фицем и отправился искать Януса.
Полковник ждал у ворот, наблюдая за тем, как его подчиненные сворачивают лагерь. Если не считать коня, смирно стоявшего на месте с достоинством, присущим чистокровному ворданайскому скакуну, Янус был совершенно один. По всему внутреннему двору складывали палатки и разбирали оружие. Первый батальон, которому предназначалось почетное место во главе походной колонны, уже начинал строиться.
Полк, подумалось Маркусу, напоминает змею, которая на отдыхе свивается тугим клубком, образуя более–менее организованный лагерь с рядами палаток, коновязями и артиллерийским парком. Сборы снаряжения будут вестись еще долго, даже после того, как головная часть колонны двинется в путь. У каждого батальона имеются свои обязанности в процедуре свертывания лагеря — в зависимости от его места в колонне. Первый батальон тронется с места, увлекая за собой второй, и так будет продолжаться до тех пор, пока змея не поползет, вытянувшись целиком, по дороге.
Маркуса беспокоил именно хвост. Орудия Пастора смогут более- менее выдерживать общий темп, но повозки с припасами, запряженные волами, во время отступления из Эш–Катариона растянулись по ухабистой дороге на несколько миль и прибыли на место, когда уже совсем стемнело. Сейчас Маркус смотрел на лежавший перед ними тракт, и ему чудилось, что за каждым камнем прячутся разведчики десолтаев, а в каждом ущелье засела шайка фанатиков–искупителей.
Топот копыт за спиной не сразу отвлек его от этих мрачных фантазий. Янус оглянулся.
— А, — сказал он, — полагаю, это командир нашей кавалерии. Капитан, не будете ли вы так любезны представить нас друг другу?
— Конечно, сэр. — Маркус подождал, пока всадник спешится, звеня шпорами. — Полковник, позвольте представить вам капитана Генри Стоукса. Капитан, это полковник граф Янус бет Вальних–Миеран.
— Сэр!
Капитан Стоукс истово, как всегда, отдал честь. Генри, как Маркус называл его в глаза, хотя и офицеры, и рядовые полка гораздо больше знали его по прозвищу Зададим Жару, был коренастым кривоногим человечком с грудью колесом и повадками павлина. Его оружие всегда было начищено до нестерпимого блеска, и Маркус мог побиться об заклад, что сегодня Зададим Жару задал своей амуниции внеурочную чистку. Лицо капитана застыло в яростной решимости.
Комплекс неполноценности, терзавший Генри, помимо скромного роста в немалой степени подкреплялся тем, что кавалерия Первого колониального полка вряд ли заслуживала чести носить такое название. Представители этого рода войск отличались, как правило, большей зажиточностью и большим количеством связей, нежели пехотинцы, а потому были менее уязвимы (или же более изворотливы) перед той разновидностью начальственного гнева, которая приводила к отправке провинившегося в Хандар. В довершение всего рослые ворданайские жеребцы и мерины, столь любимые кавалеристами, не выдерживали местного засушливого климата, а потому большая часть из сотни с лишним подчиненных капитана Стоукса ездила сейчас на лошадях хандарайской породы — низкорослых и крепких.
— Капитан, — промолвил Янус, — сожалею, что нам удалось познакомиться только сейчас. У меня, к сожалению, было слишком много неотложных дел.
— Сэр! — Генри едва не трепетал от восторга. — Все это ерунда, сэр! Счастлив снова пойти в поход, сэр!
— Да, конечно. Боюсь, вам и вашим людям предстоит изрядно потрудиться.
— Сэр! — Грудь кавалериста раздулась так, что он, казалось, вот- вот взлетит. — Только прикажите, сэр, и мы зададим им жару!
Янус кашлянул:
— Я в этом не сомневаюсь. Сейчас, однако, мне нужно, чтобы ваша часть послужила скорее в качестве разведки.
Генри слегка увял.
— Так точно, сэр.
— Вы должны будете ехать перед колонной, проверять, безопасна ли дорога, и докладывать о любом проявлении угрозы. — Янус определенно уже раскусил капитана, потому что добавил: — Именно докладывать, а не ввязываться в бой. И проследите за тем, чтобы ваши люди перемещались только группами. Десолтаи, насколько я понял, обожают устраивать засады.
Генри заметно скис. Разведка — дело легкой кавалерии, а Маркус знал, что кривоногий человечек беззаветно влюблен в лихую кирасирскую рубку. Тем не менее он отдал честь.
— Сэр, если там, впереди, кто–то затаился, мы его обнаружим.
— Превосходно. Когда проедете около пятнадцати миль, выделите часть людей на обустройство лагеря.
— Есть, сэр!
Генри развернулся и вновь забрался в седло. Янус проводил взглядом удаляющегося всадника.
— В высшей степени… э-э… ревностный служака, — заметил полковник, как только командир кавалеристов отъехал достаточно далеко.
— Так точно, сэр, — согласился Маркус. — Очень энергичный.
— Должен сказать, что кавалерии у нас все–таки маловато. — Янус вздохнул. — Ну да ладно. Придется обойтись тем, что есть.
— Так точно, сэр.
Янус одарил его пронизывающим взглядом:
— Капитан, у вас недовольный вид.
— Никак нет, сэр! — по–уставному четко отозвался Маркус. — Я просто немного волнуюсь, сэр. Насчет того дела, о котором мы говорили прошлым вечером.
— Вот как? — Янус пожал плечами. — Если вам от этого станет легче, скажу: вряд ли нас в ближайшее время ждет открытое столкновение с противником. Всякая вылазка, которую сумеют устроить наши враги, для нас окажется лишь досадной мелочью.
Маркус кивнул. Поход начался, и змея во внутреннем дворе разворачивалась, продвигаясь к воротам. Стоя рядом с полковником, Маркус помимо воли смотрел на своих людей глазами стороннего наблюдателя, и то, что он видел, заставило его содрогнуться.
Даже на расстоянии без труда можно было различить новобранцев, которых привез с собой полковник, и тех, кого уже называли «ветеранами». Вместо того чтобы расформировать уже существующие роты, Янус просто добавил новые части во все четыре батальона полка. Старые роты, отличавшиеся неполной численностью, шли в первых рядах колонны, и оттого казалось, что длинная синяя змея страдает неким кожным заболеванием, которое начинает проявляться с головы. Ветераны приложили все мыслимые старания, вытащив давно заброшенные синие мундиры из личных сундуков или выклянчив их у интенданта, но штаны и рубахи у них были не форменные, да к тому же сильно изношенные и потрепанные. Изредка мелькавшее яркое пятно выдавало солдата, который не пожелал расстаться с неуставной шелковой одежкой.
Новобранцы, напротив, текли сплошной синей лентой, в которой поблескивали сталь и медь усердно начищенного оружия. Сообразно канонам строевой подготовки они чеканили шаг, до хруста в коленях выбрасывая вперед ноги, а не брели, как ветераны, безнадежно сутулясь. Даже их заплечные мешки, притороченные, как положено, за плечами вместе со скаткой, выглядели совершенно одинаково. Ветераны Первого колониального смахивали больше на шайку нищих бродяг, и это сходство усугублялось тем, что они, спасаясь от палящего солнца, обмотали головы кусками ткани, а на поясе у них болтались запасные бурдюки с водой.
Очень скоро размеренный топот тысяч пар сапог поднял над дорогой такое облако пыли, что самих солдат в нем едва можно было различить. Маркусу доставляла смутное удовлетворение мысль, что к концу дня все эти безупречно–синие мундиры и начищенное до блеска оружие лишатся изрядной доли своей безупречности. Головная часть колонны — первый батальон, которым командовал Маркус, — уже миновала ворота и вышла на тракт, роты второго батальона формировали строй. Стук барабанов был едва различим за нестройным грохотом ног.
— Музыканты, — сказал вдруг Янус ни с того ни с сего.
— Сэр?
— Я знал, что что–то забыл. Так всегда бывает, когда собираешься в дальний путь. — Он улыбнулся Маркусу. — У вас нет полкового оркестра, верно?
— Да, сэр, то есть нет, сэр. У нас нет оркестра. Наверное, музыкантов нечасто ссылают в Хандар. Мы обходимся батальонными барабанщиками.
— Музыка производит замечательное воздействие на солдат в походе. Де Труа писал, что, по его опыту, присоединение к войску оркестра на тридцать процентов сокращало случаи отставания от части и он сумел удлинить дневной переход почти на целую милю.
С этими словами он смолк, явно погрузившись в свои мысли. Маркус деликатно кашлянул.
— Не пора ли нам в седло, сэр?
— Да, верно. — Янус тряхнул головой, приходя в себя. — Не обращайте внимания, капитан. Мне иногда случается быть… рассеянным.
— Конечно, сэр.
