Глава двадцать четвертая
ВИНТЕР
Винтер просыпалась медленно, вплывая в реальность, подобно трупу утопленника, который поднимается со дна на поверхность глубокого стоячего пруда, оплетенная, точно водорослями, обрывками сновидений. На долю секунды она попыталась уловить, осмыслить эти обрывки — во сне было нечто важное, по–настоящему важное, а Винтер чувствовала, что уже забывает его. Как обычно, ей снилась Джейн, но на сей раз все было иначе. «Она предупреждала меня. Джейн меня о чем–то предупреждала».
С тем же успехом можно было ловить руками клочья дыма. Сон поблек, рассеялся, и Винтер, открыв глаза, увидела над собой знакомую синеву армейского брезента, сквозь которую проникал слабый свет, — это означало, что солнце поднялось уже высоко.
«Что–то здесь не так». Винтер попыталась сообразить, сколько же прошло времени. Когда она спасла полковника и других пленных, была середина ночи, а потом… Память не могла дать внятного ответа. Винтер смутно помнила, как ее привели в палатку и чуть позже заставили выпить несколько глотков воды. Кто–то озабоченно склонялся над ней. Но кто?
— Бобби! — хрипло позвала она.
— Да, сэр? — тут же откликнулся рядом знакомый голос. — Винтер? Ты проснулась?
— Да, наверное. — Винтер моргнула слипшимися веками.
— Как ты себя чувствуешь?
Винтер ответила не сразу. Боль, проснувшаяся вместе с телом, все отчетливей давала о себе знать. Нос распух и стал вдвое больше, а каждый вдох болезненно отзывался в левом боку. Она попыталась шевельнуться — и избитое тело тут же откликнулось новыми приступами боли.
— Паршиво, — сказала она наконец, снова закрывая глаза. — Точно меня перепутали с боксерской грушей.
— Можешь сесть?
Винтер слабо кивнула и, опершись на руки, попыталась приподняться. Тут же нахлынуло тошнотворное головокружение. Руки Бобби легли ей на плечи, поддерживая. Вновь открыв глаза, Винтер обнаружила, что капрал обеспокоенно смотрит на нее.
— Тебя осматривал полковник, — сообщила Бобби. — Нос на самом деле не сломан, но голове изрядно досталось. Полковник сказал, что ты можешь почувствовать дурноту, но это пройдет.
«Полковник. — В памяти тотчас же вспыхнул их последний разговор. — Неужели он и вправду… то есть… он знает, кто я, но никому не скажет?» Это противоречило всему, что Винтер знала об окружающем мире.
— Все будет хорошо, — произнесла она, обращаясь не столько к Бобби, сколько к себе самой. Осторожно потрогала нос и скривилась от боли. — Зверя мне в зад! Он точно сказал, что не сломан?
Бобби кивнула:
— Если сможешь подняться на ноги, надо будет привести тебя в порядок. Графф хотел осмотреть твои ребра, но полковник сказал, что тебя лучше не беспокоить. — Капрал запнулась. — А он… он видел, что?..
— Он все знает. — Винтер издала невеселый смешок, отозвавшийся острой болью в боку. — Обещал никому не рассказывать, так как я спасла ему жизнь и все такое прочее.
— Хорошо, — сказала Бобби. — Это хорошо.
Винтер окинула взглядом свою одежду. На ней был тот же мундир, в котором она дралась с Дэвисом, под мундиром та же разодранная рубашка — все заскорузлое от грязи и крови. На плече осталось большое кровавое пятно. Содрогнувшись от омерзения, Винтер принялась лихорадочно расстегивать мундир. Онемевшие пальцы не слушались ее, и после второй неудачной попытки вмешалась Бобби.
— Позволь мне, — придвигаясь ближе, мягко сказала она. Ловко управившись с пуговицами, распахнула мундир и отвернулась, краснея, когда Винтер стянула и брезгливо отшвырнула его, словно обнаружила там паучье гнездо. Бобби указала на ведро, стоявшее у койки. Рядом с ведром лежал кусок чистого полотна.
— Искупаться как следует вряд ли выйдет, но хотя бы можно смыть кровь. Если ты, конечно, не…
Винтер медленно выдохнула и тут же ощутила, как заныли ребра.
— Я не против, — сказала она.
Больше двух лет миновало с тех пор, как Винтер раздевалась донага в чьем–то присутствии, и сейчас одна мысль об этом изрядно выбила ее из колеи. До Искупления, когда солдаты Первого колониального пользовались неограниченным доступом в Эш–Катарион, Винтер крайне редко наскребала денег на то, чтобы снять номер в одной из частных бань, которые обслуживали состоятельные кварталы. Большой чан с теплой водой, предоставленный в ее единоличное пользование, казался верхом невообразимой роскоши, однако она ни разу не смогла сполна насладиться этой роскошью. Как бы искренне ни заверяли банщики, что ее никто не побеспокоит, как бы далеко ни находилась сама баня от тех мест, где обычно бывали ворданаи, Винтер никак не могла отделаться от мысли, что кто–нибудь воспользуется случаем подглядеть за бледнокожим посетителем. Затем ее тайна каким–либо образом дойдет до Дэвиса, капитана, полковника, и тогда…
Винтер так и не сумела подробно вообразить, что произойдет тогда, но сама эта мысль приводила ее в такой ужас, что она торопливо завершала омовение и вновь натягивала искусно перешитый по ее меркам мундир. Теперь, когда наихудшие опасения стали явью, Винтер уже и не знала, стоит ли так бояться. Тем не менее избавиться от многолетней привычки нелегко, и, даже если полковник был готов благосклонно отнестись к тому, что в его полку служит женщина, Винтер не ожидала того же ни от солдат своей роты, ни от других офицеров.
Разодранная нижняя рубашка так пропиталась кровью Дэвиса, что спереди стояла коробом, точно накрахмаленная. Винтер, передернувшись от отвращения, швырнула ее прочь и, стараясь не глядеть на Бобби, принялась возиться с поясным ремнем. Спустив с ног форменные брюки и подштанники, она пинком отправила их подальше и присела на койку.
Бобби присвистнула сквозь зубы. Винтер оглядела себя и содрогнулась. За прошедшее время кровоподтеки и синяки чуть поблекли, но все же почти сплошь покрывали тело иссиня–черными пятнами — как будто она подхватила некую чудовищную заразу. Левый бок, по которому пришелся пинок Дэвиса, заметно распух и болезненно отзывался на любое прикосновение.
— Вот же сукин сын! — пробормотала Бобби. — Даже жалко, что ты прикончила этого ублюдка. Уж я бы поучила его хорошим манерам.
Винтер слабо усмехнулась:
— Для этого тебе пришлось бы встать в очередь.
— Я должна была быть там, с тобой.
— Ты однажды уже спасла мне жизнь, и тебя при этом едва не разрубили пополам. Ничего страшного, переживу. — Винтер потрогала левый бок и опять скривилась от боли. — Наверное.
— Ссадины на спине надо промыть. — Бобби повелительно указала на койку. — Ложись на живот.
Винтер оперлась подбородком о подушку, чтобы не касаться ее избитым лицом, и замерла. Сухой теплый воздух щекотал обнаженную кожу. От первого прикосновения влажной тряпки она вздрогнула. Бобби остановилась.
— Извини, — проговорила она. — Я буду осторожна.
На самом деле процедура оказалась даже приятной. Правда, синяки ныли всякий раз, когда влажная тряпка задевала их, но Бобби действовала крайне бережно, размачивала присохшую кровь и лишь затем аккуратно протирала. Там, где кожа была содрана, боль обжигала так, что Винтер пришлось закусить губу, чтобы удержаться от крика.
— Долго я спала? — спросила она, пытаясь отвлечься.
— Два дня с лишним, — ответила Бобби.
— Два дня?! — Винтер помимо воли дернулась, и палец Бобби воткнулся в избитые ребра. Винтер вжалась лицом в подушку, заглушая мучительный вскрик.
— Ой, прости! — пискнула Бобби, выронив тряпку. Повернув голову, Винтер взглянула на капрала. И в который раз удивилась, как могла до недавних пор считать Бобби парнем.
— Я сама виновата, — выдавила она сквозь зубы. И со свистом задышала, стараясь расслабиться. — Но неужели вправду два дня?
Капрал кивнула:
— Тебя доставили на повозке. Так приказал полковник.
Этого Винтер не помнила вовсе. Впрочем, учитывая, как безрессорные повозки трясет на каждом камешке, наверное, и к лучшему, что она была без сознания.
— Два дня, — повторила Винтер. — И что же за это время произошло?
И стала слушать, как Бобби, вдвойне осторожнее орудуя тряпкой, рассказывает о засаде, о том, как почти поголовно было уничтожено десолтайское воинство, и о последующем захвате оазиса. Когда пришло время перевернуться на спину, Винтер закрыла глаза, чтобы не глядеть на пунцовое от смущения лицо Бобби.
— Кочевники попытались оказать сопротивление, — говорила Бобби, — но боевого духа у них явно поубавилось. Большинство из них ударилось в бегство при первой же нашей атаке, а потом мы весь день избавлялись от оставшихся. Говорят, Зададим Жару так и рвался в погоню за теми, кто успел сбежать, но полковник приказал не трогаться с места. Мы стоим лагерем на самом краю оазиса. На самом деле это жалкая деревушка — горстка лачуг, не более, — зато тут и в самом деле есть родник и пруд — в точности как сказал полковник.
— А ты? — спросила Винтер.
— То есть?
— Ну, это твое… — Не желая говорить вслух, Винтер выразительно прочертила на себе пальцем косую линию — там, где Бобби рассекла десолтайская сабля. — Понимаешь?
— А, да. Хорошо. Все то же самое. — Бобби едва слышно хихикнула. — С тех пор как… с первого раза… меня донимали разве что заусеницы.
— Это хорошо. — Винтер постаралась не думать о преображенной коже под мундиром Бобби — теплой и податливой на ощупь, но гладкой и блестящей, точно мрамор: «И ее становится все больше…» Винтер вновь стиснула зубы.
Бобби в последний раз провела тряпкой по коже и выпрямилась.
— Готово. Так–то лучше. Может быть, нужно перевязать эти ссадины? Как ты считаешь?
Винтер открыла глаза, села и потыкала пальцем содранную кожу.
— Пожалуй, нет. Они больше не кровоточат, и…
По шесту снаружи постучали. Девушки разом окаменели. Затем Винтер перехватила взгляд Бобби и кивком указала на полог палатки. Капрал кивнула.
— Кто там? — окликнула она.
— Феор.
Винтер облегченно вздохнула.
— Погоди немного, — бросила она по–хандарайски и поднялась за одеждой. Чистая рубашка у нее осталась только одна, а запасных брюк нет вовсе — придется надеть грязные. К мундиру Винтер не притронулась. Его нужно будет выстирать как следует, прежде чем она решится хотя бы подумать о том, чтобы его надеть. Приведя себя в более–менее приличный вид, девушка махнула рукой Бобби, и та подняла полог. В палатку проскользнула Феор.
Хандарайка каким–то образом изменилась. И дело было не только в том, что она наконец сняла с руки шину, которую носила с самой первой перевязки. Тусклое безразличие в глазах Феор сменилось твердой решимостью. Тяготы похода в пустыню отразились и на ней — девушка осунулась и болезненно исхудала.
— Винтер, — проговорила Феор, глядя на нее, — ты оправилась?
— Да, вполне. Как твоя рука?
Феор подняла руку, проверяя, как она двигается.
— Пока еще слаба, — ответила она, — но капрал Графф говорит, что кость срослась как надо. По крайней мере, — добавила она, склонив голову к плечу, — я так полагаю. Я уже лучше знаю ворданайский язык, но капрал все–таки говорит слишком быстро.
Винтер невесело хохотнула:
— Хорошо. Это хорошо.
Наступила неловкая тишина. Винтер искоса глянула на Бобби, но та лишь едва заметно пожала плечами, и этот жест напомнил Винтер, что капрал ни слова не поняла в разговоре, который велся по–хандарайски.
— Я хотела извиниться, — сказала Феор.
Винтер вздрогнула от неожиданности.
— Извиниться?
— За то, как вела себя в ночь десолтайского налета и все время с тех пор, как мы покинули город.'
— Понятно. — «Да уж, давно пора!» Винтер неловко повела плечами и постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво. Феор явно стоило немалого труда произнести эти слова. — Даже не знаю. Я хочу сказать, что тебе пришлось нелегко и…
— Это не оправдание. — Феор судорожно сглотнула. — И уж вовсе нет оправдания тому, что я попыталась совершить под конец. Думая только о себе, я подвергла тебя и Бобби смертельной опасности.
— Но… — Винтер осеклась, покачала головой. — Ладно. Извинения приняты. Если для тебя это важно, знай: я понимаю, почему ты так себя вела. После Эш–Катариона…
— Но ведь ты с самого начала была права, — серьезно перебила Феор. — Онвидаэр подарил мне жизнь. Растратить сей дар попусту означало бы презреть его душевные муки, равно как и мои.
Если задуматься, Винтер и впрямь говорила нечто подобное, но тогда она несла все, что в голову придет, только бы заставить Феор двигаться. Она пожала плечами.
— Что ж, я рада, что ты это поняла.
— Мне стало ясно, — продолжала Феор, — что по воле богов я встретила вас и совершила то, что совершила. Даже приговор Матери перед этим ничто, и Бобби — веское тому доказательство.
— Доказательство? — эхом отозвалась Винтер. — О чем ты?
— Мой наат… — Феор замялась, — священная сущность. Обв–скар- иот. По–хандарайски это означает… — Она на миг смолкла, беззвучно шевеля губами. — «Молитва Небесного Хранителя» — наверное, так. Более точно я не могу передать. Язык магии не поддается переводу.
— Я помню. И что же это означает?
— Он дарует силу и могущество Неба, дабы защищать верных и дело Небес в этом мире. Соединив с ним расхема, неверную, я полагала, что он не достигнет полного расцвета. Могущество Небес не снизойдет на недостойного.
— Полного расцвета? — повторила Винтер.
— Да. — Феор вновь замялась. — Осматривала ли ты место, куда была нанесена самая первая рана?
— Осматривала. — Винтер опять искоса глянула на Бобби, но продолжала по–хандарайски: — Оно разрастается, верно?
— Полагаю, что да.
Винтер прикусила губу.
— Что происходит с Бобби?
— Небеса благоволят ей. Не знаю почему, но они одарили ее своим могуществом. Она воистину становится Небесным Хранителем. — Феор выдохнула с такой силой, словно долго задерживала дыхание. — Вот почему я знаю, что встретилась с вами по воле Небес.
— Но что будет с Бобби? Эта штука распространится по всему ее телу?
— Не знаю. Подлинный Хранитель не появлялся уже много поколений, а изучать древнейшие знания мне не было дозволено. — Феор покачала головой. — Возможно, преображение остановится, когда она достигнет цели, которую уготовили для нее Небеса.
— Возможно?! — Винтер, как могла, постаралась сдержать гнев. «Если бы не этот наат, Бобби была бы уже дважды мертва, да и я, скорее всего, тоже». — Хорошо. Стало быть, ты на самом деле не знаешь. А кто может знать?
— Мать. Но вполне вероятно, что не знает даже она. Слишком многие знания древнейших дней нами ныне утрачены.
— Ладно. — Винтер потерла двумя пальцами лоб, борясь с пробуждающейся головной болью. — Ладно. Стало быть, когда мы захватим в плен эту вашу Мать, я просто попрошу полковника разрешить нам поболтать с ней с глазу на глаз.
— Ее не захватят в плен. — Страх промелькнул в глазах Феор, и она крепко обхватила себя руками. — Она скорее умрет. Все умрут.
— Они могут сбежать и на этот раз, — заметила Винтер.
— Нет. — Феор подняла взгляд. — Именно это я и пришла сказать. Мать близко. Я чую ее. И Онвидаэра тоже.
— Думаешь, они здесь? В оазисе?
— Да.
— Но… — Винтер повернулась к Бобби и перешла на ворданайский: — Ты сказала, что оазис захвачен, верно?
Капрал кивнула.
— А в чем дело?
— Феор утверждает, что там еще кое–кто остался. Те самые люди, которых мы видели в Эш–Катарионе в ночь пожара. Могли они где- нибудь спрятаться?
Бобби ответила не сразу.
— Я знаю, что полковник приказал обшарить весь оазис в поисках припасов, но не слышала, чтобы кто–то обнаружил что–то подобное. Правда, поиски еще продолжаются. — Она пожала плечами. — Графф и все ребята из нашей роты сейчас как раз заняты этим под началом капитана Д’Ивуара.
Винтер надолго замолчала. Словно тугой комок стянулся в груди, и заговорить ей удалось не сразу.
— А ты осталась? — тихо вымолвила она.
— Мы хотели, чтобы кто–то был при тебе, когда ты проснешься, — пояснила Бобби. — Я решила, что лучше всего остаться мне. Потому что… словом, ты знаешь.
Винтер медленно выдохнула. Заныло в боку.
— Что ж, — сказала она, — теперь я проснулась, и мне пора возвращаться к своим обязанностям. Пойдем разыщем наших.
— Но в этом же нет никакой нужды, — возразила Бобби. — Графф может справиться…
— Нет уж, я сама, — процедила Винтер сквозь зубы. Перед мысленным взором ее неотступно стояли картины той жуткой ночи в Эш–Катарионе, когда юноша по имени Онвидаэр прикончил трех вооруженных мужчин легко, словно повар, который сворачивает голову обреченной на суп курице. Она повернулась к Феор и спросила по–хандарайски:
— Ты сумеешь отыскать Онвидаэра?
— Не… не совсем. Я могу почуять его, когда он где–то рядом, но не более.
— Если мы найдем его… — Винтер заколебалась. — Однажды он уже не подчинился приказу вашей Матери. Поступит ли он так снова? Если у тебя будет возможность с ним поговорить?
— Я не знаю. — Выражение, мелькнувшее в глазах Феор, подсказало Винтер, что хандарайка думала о том же. — Однако хотела бы попытаться.
МАРКУС
Вблизи пушка всегда казалась Маркусу на удивление крохотной по сравнению с ужасающим грохотом ее выстрела.
По крайней мере так было с обычными полевыми пушками. Маркусу доводилось видеть осадные орудия — вначале в академии, потом на причалах Эш–Катариона. Эти чугунные исполины были так огромны, что казалось невозможным представить, как люди ухитряются их заряжать, не говоря уж о том, как осмеливаются стоять рядом, когда подожжен запал.
На фоне такого мастодонта двенадцатифунтовое орудие показалось бы сущим карликом — металлический, шести футов длиной цилиндр с дулом, которое было в диаметре немногим крупнее головы Маркуса. Малый размер пушки лишь подчеркивали колеса — высокие ободья из дерева, обитого железом. Сама пушка — одна из трех, изначально имевшихся в распоряжении Пастора, — была целиком, от дула до основания, покрыта искусно выгравированными цитатами из Писания, а сейчас еще и усеяна пятнами порохового нагара.
Сам Пастор стоял возле орудия и вел разговор с полковником. Позади них застыла в ожидании седьмая рота первого батальона. Маркус узнал богатыря–капрала, который вместе с ними находился в плену у Адрехта, и едва удержался от соблазна помахать ему рукой.
— Выстрел прямой наводкой будет обладать большей пробивной силой, — говорил Янус. — Да и двери не могут быть из сплошного камня, иначе створки было бы невозможно сдвинуть с места. И противовес там пристроить негде.
— Со всем почтением, сэр, но мне доводилось видеть весьма хитроумные противовесы, — отозвался Пастор. — Притом же, если двери легкие, не имеет значения, под каким углом в них стрелять, а если случится рикошет, я уж верно не хочу, чтобы ядро отлетело прямо в нас. — Он с отеческой нежностью похлопал по стволу пушки. — Опять же, милостью Господа и Военного министерства, мы не испытываем недостатка в ядрах. Не получится разбить двери с первого раза — повторим попытку, только и всего.
— Что ж, это ваше дело, и вы, полагаю, в нем разбираетесь. — Полковник оглянулся на Маркуса. — Вы предупредили людей, капитан?
— Поручил лейтенанту Варусу, сэр.
Внезапный грохот пушечного выстрела был чреват непредсказуемыми последствиями, а поскольку личный состав Первого колониального был рассеян по всему небольшому оазису, Маркус не хотел рисковать, что кто–то по незнанию ударится в панику.
— Превосходно. — Янус отступил от пушки на два длинных шага. — Капитан Вакерсон, можете стрелять, как считаете нужным.
Пастор глянул на трех канониров, стоявших около орудия, и те подняли большие пальцы — утвердительный сигнал «все в порядке». Он кивнул, и все трое попятились от пушки. Один из них держал конец спускового шнура.
Янус тоже отступил и, к некоторому удивлению Маркуса, зажал ладонями уши. Этот не слишком достойный, но благоразумный жест полковника тотчас был подхвачен его подчиненными — сначала Маркус, а затем вся седьмая рота проделали то же самое. Капитан не слышал, как Пастор отдал приказ стрелять, но увидел, что канонир резко дернул спусковой шнур, и мгновение спустя весь мир заволокло белым дымом.
Оазис на деле представлял собою не более чем родник, бивший из расселины в склоне холма, который вздымался над бескрайними песчаными волнами Большого Десола, словно величавый каменный кит. В том месте, где ручеек воды некогда праздно впитывался в алчный песок, десолтай обустроили выложенный камнем пруд, укрыв его от палящего солнца навесом из лошадиных шкур. Вокруг родника выросла деревня, если только можно так назвать горстку лачуг, сложенных из камня и обломков дерева и крытых все теми же шкурами. Впрочем, даже эти лачуги, по десолтайским меркам, обошлись их хозяевам недешево: деревьев в Большом Десоле не было вовсе, и каждую щепку приходилось везти в седельных вьюках из самой долины Тсели.
О приближении ворданаев в деревне узнали загодя, и Первый колониальный встретили пустые дома, очищенные от всего, что можно было унести с собой. В просторном загоне обильно пахло свежим лошадиным навозом, но самих лошадей не было и в помине. Маркус, честно говоря, этому лишь обрадовался. Учитывая скудность полковых припасов, сотни полторы пленных гражданских лиц обременили бы полк необходимостью принимать решение, о котором Маркусу не хотелось даже думать.
Возле родника, где осыпавшийся холм переходил в некое подобие скальной стены, в камне был высечен барельеф, некогда, по всей вероятности, представлявший собой внушительное зрелище. Время и пустынный ветер с песком обошлись с ним настолько немилосердно, что в его древности не оставалось сомнений. Человеческие фигуры превратились в безликие манекены с руками, воздетыми для молитвы или удара, а то и вовсе без рук. Десятки таких изображений протянулись на много шагов по обе стороны от расселины, из которой бил родник. Между ними до сих пор можно было различить остатки колонн, а в тех местах, где расселина прикрывала камень от ветра, виднелся искусно вырезанный орнамент из ветвей и листьев.
В центре этого древнего шедевра располагались двустворчатые двери высотой в два человеческих роста, из того же буро–желтого камня, что и сам холм. Створки дверей тоже были когда–то покрыты резьбой, но столетия пустынных бурь почти начисто уничтожили ее следы. Гораздо важнее — во всяком случае для Януса — были пропаханные в песке борозды, недвусмысленно говорившие о том, что двери совсем недавно открывались. И потому, пока весь полк таскал воду из пруда и обыскивал деревню, роте пехотинцев и одному из орудийных расчетов Пастора было втайне приказано заняться таинственным входом. Битый час солдаты пытались открыть двери с помощью веревок и самодельных ломов, и, когда окончательно стало ясно, что они потерпели неудачу, Янус решил прибегнуть к более решительным мерам.
Даже зажав уши, Маркус едва не оглох от пушечного выстрела. Вблизи это был не привычный басовитый рев, а сокрушительный нарастающий грохот, сотрясавший зубы и внутренности. Маркус сделал вдох — и захлебнулся зловонной пороховой гарью. Решившись наконец осторожно открыть глаза, он увидел, как из жерла пушки подымается рваный клуб дыма. За ним, шагах едва ли в двадцати, смутно маячили двери храма. Маркус представить не мог, что могло бы выдержать выстрел на таком близком расстоянии. Казалось, что ядро вполне способно пробить дыру в самом холме.
И уж конечно, дверям храма от него досталось нешуточно. Пастор целился в зазор между створками, и прицел его оказался безупречен, как логика Януса. Камень, из которого были сделаны двери, оказался на поверку тонким — не более дюйма толщиной — пластом, посаженным на дощатый каркас. Ядро, посланное Пастором, насквозь пробило дверь, оставив в камне неровную дыру, от которой во все стороны разбежались паутинки трещин. На глазах у Маркуса отколотый кусок створки вспучился и рухнул с таким звуком, словно уронили поднос с фаянсовой посудой. Та же участь постигла другие куски, и в конце концов остались только нижние половины створок да несколько фрагментов вокруг дверных петель. Облако пыли поднималось от груды каменных осколков, громоздившихся у подножия двери.
— Отличный выстрел, капитан, — сказал Янус, когда шум разрушения стих. — Полагаю, больше стрелять не понадобится.
— Всегда к вашим услугам, полковник, — отозвался Пастор и козырнул. — Мне послать за бригадой?
— Да, пожалуй.
Янус задумчиво посмотрел на темную дыру. Солнечный свет, проникая сквозь облако пыли, освещал лишь узкий участок выложенного плитами пола, над которым огненной мошкарой плясали пылинки. Далее стояла непроглядная темнота. Полковник повернулся к пехотинцам, которые только сейчас осторожно опускали руки.
— Капрал! Не будете ли вы так любезны убрать с дороги этот хлам?
— Есть, сэр! — рявкнул капрал, браво откозыряв. Скоро группа рядовых уже сноровисто отбрасывала в сторону куски камня, в то время как другие снимали и убирали прочь покореженный каркас. Когда прибыла артиллерийская бригада, чтобы оттащить орудие Пастора в лагерь, Янус повернулся к Маркусу.
— Капитан, — сказал он, — вы похожи на человека, которого что- то гложет.
— Мне просто подумалось, сэр, — ответил Маркус, — что, если там внутри кто–то прячется, этот выстрел был все равно что звонок в дверь. Нас будут ждать.
— Вы правы, однако без доступа к роднику они вряд ли могли спрятать в храме большой отряд.
Маркус понизил голос:
— А помните того… то существо, которое напало на вас в Эш–Катарионе?
— Демон, возможно, попытается нас остановить, — признал Янус, — • но ведь мы уже показали, что он вовсе не всемогущ. Как наемный убийца он, безусловно, идеален, но целая рота солдат сможет с ним справиться.
— И вы думаете, что найдете там эту вашу Тысячу Имен?
— Я в этом уверен, — сказал Янус. — Мы знаем, что ее доставили сюда, а увезти еще дальше возможности не было. Мы обыскали весь оазис — там и спрятаться–то особо негде. Следовательно, она должна быть здесь.
Маркус кивнул. При виде темного проема у него засосало под ложечкой от дурного предчувствия, но, с другой стороны, то же самое происходило с ним в Эш–Катарионе, когда поиски закончились ничем. «Нервы, — успокоил себя Маркус. — Просто нервы, и ничего более».
«Святые угодники, вот это громада!» — подумал капитан.
После того как капралы седьмой роты добыли фонари, чтобы освещать дорогу, Маркус с Янусом вошли в недра холма. Впереди них ступал взвод пехотинцев. За дверями начинался пологий, с низким сводом туннель, кропотливо вырубленный в камне. Впрочем, шагов через двадцать туннель оборвался, и они очутились в куда более просторном месте.
— Эта пещера наверняка естественного происхождения, — задумчиво проговорил Янус. — Поверить не могу, чтобы кто–то взялся вытащить столько камня.
Маркус кивнул. Необъятный сводчатый зал, простиравшийся по обе стороны от входа, напомнил ему кафедральный собор. В дальних углах горели два огромных костра, но света от них едва хватало, чтобы охватить очертания пещеры и наполнить ее мечущимися тенями. В зыбком свете фонарей и отблесках пламени проступали причудливые очертания множества человекоподобных фигур, и Маркуса едва не хватил удар, прежде чем он сообразил, что это статуи. Десятки подобных изваяний ему довелось видеть на Памятном холме в Эш- Катарионе — искусные изображения сонма хандарайских богов, все в диковинном ритуальном облачении и с чертами различных животных. Ближайшая пара статуй представляла собой крылатого человека с лошадиной головой и змею с ногами кузнечика, по какой–то причине снабженную внушительным детородным органом.
— Проклятые священники, — пробормотал Маркус. Он никогда не был религиозен, однако безыскусный двойной круг в золотой оправе, подвешенный над алтарем, выглядел, по его мнению, все же более… пристойно, что ли. — Вы были правы, — произнес он, повернувшись к Янусу. — Это действительно храм.
— Где–то должна находиться вытяжная труба, — вполголоса заметил полковник, — иначе здесь было бы черным–черно от чада. Хотя, возможно, костры разожгли только после того, как мы вошли в храм?
— Так или иначе, нас явно ждут.
— Как вы указали ранее, капитан, это стало неизбежно, после того как мы позвонили в дверь с помощью пушки. — Янус повысил голос: — Что ж, капрал, вперед! Это всего лишь статуи. И будьте добры, попросите своих людей, чтобы постарались к ним не прикасаться. Они весьма древние, а иные, судя по виду, еще и довольно хрупкие.
Здоровяк–капрал отрывисто отдал приказ, и солдаты, разорвав цепь, двинулись через исполинский зал. Статуи были расставлены не ровными рядами, но в некоем приблизительном порядке, шагах в десяти–двадцати друг от друга. Казалось, они заполняют всю пещеру, в призрачном свете пламени жуткой армией надвигаясь со всех сторон на чужаков. Маркус услышал, как солдаты, сопровождавшие их, перешептываются, и не один из них при этом суеверно чертит на груди знак двойного круга, отгоняющий зло. Маркус не в силах был ставить им это в укор.
Прямо впереди вспыхнул новый костер, и рядовые дружно вскинули мушкеты. Небольшое пламя едва освещало выложенный плитами кружок. С двух сторон его лежали, раскинув руки и ноги, две человеческие фигуры, а между ними стояла деревянная шкатулка. Маркус глянул на полковника и заметил, что уголок его рта подрагивает в беззвучном веселье.
— Сэр? — осторожно проговорил Маркус.
— Это дары, капитан. Кое–кто пытается откупиться от нас.
— Не понимаю.
Янус жестом указал вперед, и Маркус неохотно подошел ближе к огню. И содрогнулся, узнав распростертых на полу мертвецов. Тучное тело генерала Хтобы и сейчас было облачено в парадный, забрызганный грязью мундир, а на лице его застыла гримаса крайнего изумления. Молодой мужчина в черном одеянии — Длань Господня — выглядел более торжественно. В глазу у каждого торчал всаженный по рукоять узкий кинжал.
Полковник шагнул к шкатулке и, прежде чем Маркус успел возразить, носком сапога откинул крышку. Секунду он рассматривал содержимое шкатулки, затем поднял взгляд, и на губах его мелькнула знакомая быстрая усмешка.
— Посмотрите, капитан. Вам это понравится.
Блики огня плясали на стальной гладкой маске — точной копии той, которая была найдена после разгрома десолтаев. Янус наклонился и достал маску из шкатулки. Под ней обнаружилась другая такая же, а ниже Маркус разглядел еще одну.
— Что это? — спросил он. — Запасной гардероб Стального Призрака?
— Скорее, источник его таинственного могущества, — ответил Янус.
— То есть как? Эти маски действительно обладали каким–то особым свойством?
— Скорее значением, которое им приписывали. — Янус провел пальцем по гладкому металлу. — Воистину гениальный замысел. Удивительно, как им удавалось так долго сохранять эту тайну.
— Так вот каким образом Стальной Призрак умудрялся быть сразу в нескольких местах, — проговорил Маркус. — Он использовал двойников.
— В известном смысле. Я полагаю, что на самом деле никакого Стального Призрака просто не существовало. Он был мифом, в который верили все, кроме самих десолтаев. Воображаю, как они потешались над всеми на привалах.
— Но кто–то же носил эти маски!
— Да кто под руку подвернулся, тот и носил. Сотворив легенду, не забывай подкреплять ее делом. Достанешь маску из–под плаща — и заурядный налет кочевников превращается в кровавый поход самого Стального Призрака. Снимешь ее, когда никто не видит, — и Призрак растворяется в пустыне, словно бесплотная тень. Сочетая эти уловки с преимуществом, которое давал обмен световыми сигналами, десолтаи создали призрачную марионетку, которая наводила ужас на всю страну.
Маркус поглядел на маску, которую держал в руках полковник.
— Вы знали. Вот почему вы приказали не объявлять публично, что мы убили Призрака, — вы знали, что он может появиться и здесь.
— Скажем так — я это подозревал. Имея дело с человеком, чья единственная примета — нечто, прячущее его лицо, разве можно быть уверенным в том, что это один и тот же человек? С тем же успехом можно заявить, будто понтифик Белых жил на свете добрую тысячу лет — только потому, что разные люди из поколения в поколение надевали его шляпу.
— Вы могли бы и рассказать мне об этом.
— Я и рассказал бы, если б когда–нибудь в том возникла серьезная необходимость. Пока что все это просто курьез. — Он с презрением посмотрел на трупы и, возвысив голос, крикнул так громко, что эхо заметалось между стен зала: — Поразительная щедрость! Благодарю!
Маркус открыл было рот, но полковник поднял палец, знаком призывая его молчать. Минуту спустя исполинскую пещеру наполнил другой голос, отдаленный, сухо шипящий звук, который доносился, казалось, отовсюду:
— Расхем, ты получил то, за чем пришел. Полагай это нашим выкупом.
— Спокойно! — бросил Маркус, видя, что солдаты начали озираться по сторонам. Меньше всего им сейчас было нужно, чтобы чей–то неосторожный выстрел вызвал общую панику. — Капрал, прикажите людям сомкнуться.
— Я — полковник граф Янус бет Вальних–Миеран, — проговорил Янус по–хандарайски. — Могу я узнать, с кем имею честь беседовать?
— Ты можешь звать меня Матерью. — Слово заметалось странным эхом, раз за разом отдаваясь под сводами пещеры. Гораздо дольше, чем следовало бы любому эху. — И мне хорошо известно, кто ты такой.
— В таком случае вы знаете, что я пришел не за этим.
— Разве? — Голос Матери был свистящим шорохом песка, гонимого ветром по камню. Огонь, освещавший двух мертвецов, замерцал и погас. — Перед тобою предводители Искупления. Забирай их, доставь, торжествуя, к любимому своему принцу. Десолтаи более не станут бунтовать, и Стальной Призрак канет в небытие, станет лишь преданием Большого Десола. Чего же еще тебе надобно?
— Я пришел за сокровищем Короля–демона, — сказал Янус. — Отдайте мне Тысячу Имен.
— Стало быть, это именно то, чего я опасалась. Вы прислужники Орланко и Черных священников.
Маркус искоса глянул на полковника, но лицо Януса осталось совершенно непроницаемо. Никто из рядовых не мог понять разговора, который велся по–хандарайски, да и сам Маркус уже сомневался, верно ли все понял: «Черных священников? Если она имеет в виду наших Черных священников, то опоздала на сотню лет…»
— Нет, — сказал Янус, — они и мои враги.
— Ты лжешь, — отрезала Мать, — или же сбит с толку — не суть. В последний раз говорю тебе, расхем, — забирай свою добычу и уходи.
— Мне нужны Имена.
Древний сухой голос перешел в удаляющийся шепот:
— Как пожелаешь…
Пещеру заполнил новый звук. Из темноты, со всех сторон одновременно хлынуло шипение — такой звук издает закипающий чайник, перед тем как разразиться пронзительным свистом. То ли сотня, то ли целая тысяча чайников шипела одновременно, и эхо бесконечно вторило этим звукам до тех пор, пока они не пронизали весь исполинский храм.
В темноте вдоль стен зала, там, куда не проникал свет, вспыхнули зеленые огоньки. Маркус вдруг осознал, что это глаза — море глаз, источавших зловещее бледно–зеленое свечение, которое напомнило ему лесных светляков. В этом тусклом свечении стали видны шеренги колышущихся тел и ряды безжизненных отупелых лиц, обрамленных струйками белесых испарений. Точно такие же белесые струйки сочились прямо перед ним, смешиваясь с темным древесным дымом угасшего огня. Маркус опустил взгляд.
У генерала Хтобы остался только один глаз, и сейчас он широко распахнулся, до краев наполненный зеленым огнем. Рот генерала зашевелился, и всякий раз, когда толстые губы раздвигались, из них вырывалась струйка текучего дыма. Судорожно дернувшись, труп перевалился набок и стал неуклюже подниматься на ноги. Мертвый Длань Господня рядом с ним приподнялся, сел и, вперив в Маркуса пылающий зеленью взгляд, на четвереньках пополз вперед.
— Убейте их! — повелел голос Матери, и эхо, вторя ее словам, с каждым разом усиливалось, пока громовые его раскаты не заглушили шипение дыма. — Убейте их всех!
— Долбаные мученики! — пробормотал Маркус. Во всяком случае, ему показалось, что эти слова произнес именно он, хотя сразу несколько человек воскликнули то же самое вкупе с другой отборной руганью. Впрочем, по меньшей мере один из рядовых словами не ограничился, и выстрел его мушкета раскатился по гулкой пещере таким сокрушительным громом, что Маркус невольно пригнулся. За первым выстрелом последовал второй, третий, и вот уже вся рота палила из мушкетов, но не слитным залпом, а разрозненно, и прерывистый грохот пальбы, смешиваясь с собственным эхом, разрывал в клочья воздух, точно бесконечная взбесившаяся молния. Вспышки выстрелов заслонили далекий отсвет огней по углам зала, и все превратилось в безумное чередование света и темноты, в котором метались, размахивали руками, дергались фигуры солдат.
В одной из таких вспышек Маркус заметил, как Хтоба. исхитрившийся наконец поднять свою массивную тушу на колени, выпрямился во весь рост. Один из солдат выстрелил в него с расстояния буквально в пару шагов. Маркус видел, как толстый генерал передернулся, как из отверстия на спине мундира, в том месте, где пуля прошла навылет, брызнули ошметки хрящей и сукровицы. Свежей крови, однако, не было — вместо нее из раны пыхнула струйка белесого дыма, словно от задутой свечи. А сам Хтоба словно и не заметил выстрела. Дыра в груди не причинила ему ни малейшего беспокойства, равно как и торчавший в глазу кинжал. С пугающим проворством он бросился на рядового. Солдат пронзительно закричал, вскинул мушкет, пытаясь отбиться прикладом, но мертвая тварь, которая была Хтобой, схватила оружие обеими руками, вырвала, отшвырнула прочь и повалила солдата на пол.
Душераздирающие крики раздавались по всей пещере. Из–за вспышек выстрелов Маркус почти ничего не мог разглядеть. Он различал лишь отдаленное свечение огней и бесчисленный рой надвигающихся отовсюду глаз. Слух наполнили испуганные возгласы:
— Уходим, мать вашу так! Уходим!
— В зад мне долбаного зверя!..
— Уберите от меня эту тварь!
— Сдохни, сукин…
— Они на входе…
— Стройся! — Маркусу показалось, что он узнал зычный рев рослого капрала. — Седьмая рота, в каре вокруг меня — стройся!
«Умно придумано, — мелькнула у Маркуса немного истеричная мысль, — только не сработает. Срочное построение в каре — нелегкая задача и на открытом пространстве, а уж тем более в окружении демонов. Демоны…»
— Капитан!
Окрик полковника вырвал Маркуса из оцепенения. Капитан вскинул голову — и обнаружил, что Длань Господня почти навис над ним, отведя руку, чтобы заключить его в жуткие объятья. Не раздумывая, Маркус ударил рукой по лицу твари — и вскрикнул, когда мертвец алчно впился зубами в ладонь.
Грохот пистолетного выстрела, грянувший совсем рядом, заглушил этот вскрик. Пуля, выпущенная твердой рукой, ударила повыше уха, и голова твари рассеялась, брызнула осколками черепа и кусками мозга. Струя жуткого белесого дыма ударила наружу, смешиваясь с розовато–серым пороховым дымом. Мертвец пошатнулся, и Маркус, воспользовавшись этой заминкой, выдернул руку из обмякших челюстей и отскочил. Миг спустя перед ним встал полковник, выставив между собой и тварью, устоявшей на ногах, блистающий стальной клинок.
— Капитан, вы целы?
— Сэр, я… да, наверное. — Маркус поднял левую руку и содрогнулся, увидев четкий полукруг укуса. Другая рука его уже метнулась к рукояти сабли.
Прежде чем он успел выхватить оружие, тварь опять метнулась вперед, явно ничуть не ослабев оттого, что у нее снесло полголовы. Тем не менее двигалась она неуклюже, и Янус, на которого бросился мертвец, успел отскочить в сторону. Взмахом клинка он рассек сухожилие на ноге мертвеца, и существо, не в силах больше держаться прямо, рухнуло на пол, тем не менее продолжая ползти к полковнику. Тот вынужден был отступить.
Маркус наконец обнажил саблю и присоединился к Янусу. Что–то задело плечо, и он в ужасе оглянулся, но это была лишь вытянутая рука одной из древних статуй. Большинство демонов последовало за бегущими к выходу солдатами, но десятка два, прямо перед ними, остались и медленно, полукругом, наступали. Другие сгрудились вокруг упавших солдат, набросились на них, терзая зубами и скрюченными пальцами, пока ужасные крики окончательно не стихли.
Все твари, как успел заметить Маркус, были в бурых аскерских мундирах. Среди них, судя по золотому шитью и разноцветным нашивкам, было немало офицеров, однако они явно забыли о том, что вооружены саблями. Тем не менее в мертвых мозгах сохранилась крупица разума, достаточная, чтобы чуять опасность и даже прибегать к некоему подобию тактики. При виде двух обнаженных клинков мертвецы остановились за пределами досягаемости удара и начали расходиться, окружая двоих офицеров.
— Сэр? — окликнул Маркус, прижавшись спиной к статуе и стараясь смотреть одновременно во все стороны. — Что будем делать?
— Убегать, — ответил Янус.
— Убегать?
— На счет «три». — Янус кивком указал направление. — Там их, судя по всему, не так много.
— Но мы же окажемся еще дальше от выхода!
— Всему свое время, — хладнокровно ответил полковник. — Раз. Два. Три!
И они разом рванули прочь от статуи. Один из демонов заступил путь Маркусу, и капитан ударил саблей по вытянутым рукам твари, да так, что отрубленная кисть отлетела в темноту. Второй удар, снизу, рассек колено, и обезноженный мертвец повалился на пол. За ним уже подступал другой. Маркус воткнул клинок ему между ребер и, крутнувшись изо всей силы, с разгона ударил о статую. Он успел мысленно поблагодарить Господа за то, что оставил себе тяжелую кавалерийскую саблю взамен узкой и легкой офицерской шпаги, и помолился еще раз, когда клинок вышел без малейших усилий, не застряв в кости. Теперь Маркус пятился, отступая от десятков алчно горящих зеленых огней, и к нему присоединился Янус. Маркус перехватил взгляд полковника. Оба одновременно развернулись спиной к своре демонов и стремглав помчались по лабиринту статуй.
ВИНТЕР
— Сэр, — пропыхтела Бобби, вынужденная чуть ли не бегом поспевать за стремительным шагом Винтер, — сэр, ей–богу, не стоит этого делать!
— Я здорова, — на ходу солгала Винтер. Впрочем, она и в самом деле почувствовала себя лучше, встав на ноги и начав двигаться. Вот только по–прежнему ныл разбитый нос, и любое резкое движение отзывалось острой болью в боку.
— Даже если и так, — не сдавалась Бобби, — полковник строго- настрого приказал, чтоб никто за ним туда не ходил.
— Нас с тобой это уж точно не касается! — отрезала Винтер. — Полковник взял с собой седьмую роту, а мы тоже из седьмой роты, стало быть, запрет не про нас, и точка.
— А она как же? — Бобби ткнула пальцем в Феор. Хандарайка была в мешковатом буром балахоне, низко надвинутый капюшон скрывал ее лицо, но все равно встречные солдаты провожали ее любопытными взглядами.
— Она… она обладает ценными сведениями, — нашлась Винтер. — Я сама объясню все полковнику.
— Но…
— Хватит препираться, капрал!
— Есть, сэр!
Крохотное селение оказалось именно таким, как описывала Бобби. Полковник приказал обыскать его, но тут и обыскивать особо было нечего. Несколько рядовых деловито рассматривали брошенную местными жителями утварь, следуя освященной веками армейской традиции: все, что можно унести на себе из вражеского лагеря, — законная добыча, хотя и добычи в оазисе оказалось всего ничего. Что ж, по крайней мере, здесь была вода. Они миновали выложенный камнем водоем, к которому тянулась длинная очередь обливающихся потом солдат с ведрами, спешивших кто наполнить фляги, кто напоить измученных жаждой лошадей.
Бобби еще раньше без особой охоты показала, куда им нужно идти — к скальной стене на краю селения, сплошь покрытой древними барельефами. Дверной проем зиял в рыжеватом песчанике, точно дырка от выбитого зуба, окруженный кучками щепок и каменных обломков. В неподвижном пустынном воздухе до сих пор стоял запах пороха.
Винтер в нерешительности остановилась у самого входа. Солнце поднялось уже высоко, и тень холма понемногу смещалась в сторону деревни. Внутри туннеля, буквально через десяток шагов, начиналась непроглядная тьма. Винтер искоса глянула на Феор, которая, сбросив на плечи капюшон, с интересом рассматривала высеченные в камне фигуры.
— Это место тебе знакомо? — спросила она.
Феор покачала головой:
— Это храм, и весьма древний. Мать, однако, никогда не ладила с десолтаями, и они неохотно делились своими секретами. Только прибытие ваших войск и начало Искупления принудили их заключить союз.
— Думаешь, они там, внутри?
— Да, — сказала Феор. — Я чую их. — На лице девушки отразилась неуверенность. — И не только их.
— Сэр, — вмешалась Бобби, — здесь что–то не так.
— То есть?
— Полковник запретил даже приближаться к этому месту.
— Да, ты говорила.
Бобби нахмурилась:
— Тебе не кажется, что он должен был оставить снаружи часовых? Винтер задумалась, помолчала, покусывая губу.
— Может быть, они стоят дальше от входа?
— Может быть, — кивнула Бобби.
— Пошли, — сказала Винтер. — Надо найти наших.
Винтер пробиралась вперед, одной рукой упираясь в сухой на ощупь камень стены. Дверной проем — ослепительно–яркий квадрат дневного света — остался позади и скрывался из виду по мере того, как туннель полого уходил вглубь холма. Впереди тоже был различим какой–то свет — судя по мерцанию, открытый огонь. Чуть раньше, едва ступив в туннель, они услышали гулкий треск, раскатившийся вдали, словно рокот грома.
— Это был выстрел? — спросила Бобби.
Винтер поджата губы. Сказать было сложно — эхо, запертое в каменных стенах, причудливо преображало знакомые звуки. Она осторожно, шаг за шагом, пробиралась дальше. И застыла как вкопанная, когда впереди вновь раздался грохот, сопровождавшийся отдаленной вспышкой.
— А вот это уж точно выстрел, — сказала Бобби. — В кого они там стреляют, черт возьми?
Они прибавили шагу. Впереди все отчетливей разливался жутковатый мерцающий свет. Теперь Винтер была точно уверена, что это огонь, и его багровые отсветы то и дело разрывают изжелта–белые вспышки мушкетных выстрелов. Уже можно было различить очертания окружающих предметов, и только благодаря этому Винтер не споткнулась о валявшийся поперек дороги труп.
Она вскинула руку, подав Бобби знак остановиться. Впереди, в туннеле, было больше десятка мертвецов — одни распростерлись на полу, другие сидели, привалившись к стенам, в таких позах, как будто их рассадили там нарочно. В отсветах огня невозможно было разглядеть подробности, и Винтер торопливо выудила из кармана коробок спичек.
— Это… — начала Бобби и смолкла.
Винтер чиркнула спичкой о каменную стену. Тусклое багровое мерцание смешивало все цвета, но в более ровном и ярком огоньке спички она разглядела бурый мундир аскера. Бобби выдохнула с облегчением.
— Откуда они здесь взялись? — пробормотала Винтер себе под нос.
— Может быть, Хтоба шел за нами по пустыне? — предположила Бобби.
— Или мы шли за ним. — Винтер оглянулась на Феор, которая озадаченно всматривалась в трупы. — Что с тобой?
— Не видно крови, — отозвалась хандарайка.
Ни у одного мертвеца не было видимых ран. Винтер непонимающе нахмурилась.
Бобби уже решительно шла вперед. Феор, обойдя мертвых аскеров, присоединилась к ней, и Винтер нехотя двинулась за ними. У последнего трупа она остановилась.
— Если там идет бой… — вполголоса начала Бобби.
— Погоди минутку.
Винтер носком сапога потыкала валявшегося ничком покойника. Судя по галунам и ножнам на поясе, при жизни он был офицером. От толчка труп едва заметно всколыхнулся, и Винтер после минутного колебания нагнулась, ухватила его за плечи и перекатила на спину. Спереди раны тоже не оказалось. Искусно расшитый золотом мундир был безупречно чист — ни единого пятнышка.
Что–то зашипело. Винтер зачарованно смотрела, как тонкий белесый дымок засочился из слегка раздвинутых губ мертвеца, невесомо поднимаясь к потолку.
— Сифатс! — крикнула Феор и повторила на своем ломаном вор- данайском: — Бежать!
— Что за…
Мертвец распахнул глаза. Зелень наполняла их до краев, источая призрачный свет, от которого на потолке заплясала, извиваясь, громадная тень Винтер. Мертвые руки сомкнулись на запястье девушки, рывком дернули ее вперед. Потеряв равновесие, она взвизгнула и повалилась на труп. Падение отдалось жгучей болью в боку. Тварь тотчас выпустила запястье Винтер и обеими руками обхватила ее в омерзительном подобии любовного объятья. Рот мертвеца открылся, исторгнув струю белесого дыма, который накрыл лицо Винтер, ударил в ноздри запахом жженого сахара.
Винтер с ужасом осознала, что тварь собирается вцепиться зубами в ее горло, точно хищный зверь. Одна рука ее оказалась прижата к телу, но другую она успела вскинуть и ударила локтем под нижнюю челюсть мертвеца, отчего оскаленный рот со стуком захлопнулся. Почти не раздумывая, Винтер со всей силы ударила согнутым коленом в пах, но мертвец точно и не заметил этого удара, лишь сильнее прижал к себе Винтер, точно пылкий любовник. Лицо его было так близко, что Винтер различала черную россыпь щетины — след небрежного бритья. Зеленые дыры глаз сверлили ее алчным взглядом.
Шаря левой рукой в поисках опоры, Винтер наткнулась на рукоять сабли, висевшей на поясе мертвеца, но выдернуть ее из ножен в таком положении было невозможно, а хватка твари становилась между тем все сильнее. Винтер ловила ртом воздух, сдавленные легкие саднило от натуги. В отчаянии она выгнула спину, пытаясь вырваться, но добилась лишь того, что локоть, упиравшийся в горло мертвеца, соскользнул. Существо опять оскалило окутанные белесым дымом зубы и подалось ближе, норовя впиться в лицо.
Винтер задыхалась, борясь за каждый глоток воздуха, но руки мертвеца так неумолимо стискивали ее, что, казалось, вот–вот треснет позвоночник. Легкие раздирала боль. Девушка смутно сознавала, что молотит противника ногами, однако с тем же успехом можно было пинать стену.
И вдруг неумолимая хватка ослабла. Кольцо мертвых рук разомкнулось, и Винтер, пользуясь этим, рванулась изо всех оставшихся сил. Скрюченные пальцы твари прошлись по спине, процарапав насквозь мундир, но удержать Винтер не сумели, и она, обретя свободу, откатилась в сторону. И тут же врезалась в Феор, которая обеими руками ухватилась за запястье мертвого существа. От толчка хандарайка упала на Винтер, и это падение отчего–то сопровождалось металлическим лязгом.
Воздух хлынул в легкие, и вместе с дыханием Винтер вновь обрела возможность видеть и слышать, что творится вокруг. Она услышала отчаянные крики Бобби и увидела, что капрал отбивается от другой твари в буром мундире. Позади них поднимались другие мертвецы, дергаясь рывками, точно марионетки на ниточках. Два десятка горящих глаз заливали туннель жутким зеленым свечением.
Мертвец, с которым сражалась Винтер, перекатился на четвереньки и вновь потянулся к ней. Винтер неуклюже отползла и ощутила, как Феор последовала ее примеру. Рука девушки наткнулась на нечто твердое — рукоять офицерской сабли, которую Винтер сжимала, вырываясь из смертельных объятий. Пальцы ее сомкнулись на рукояти сабли, и когда мертвец снова потянулся к ней, неистово взмахнула клинком. Сабля была легкая, гибкая, как прут, — не боевое оружие, а скорее нарядная игрушка для бахвальства на званых вечерах, — но по крайней мере острая. Удар обрушился на руку твари, тянувшуюся к лодыжке Винтер, и рассек пополам ладонь. Ни капли крови не вытекло из раны — лишь все тот же белесый дым. Отсеченные пальцы бессильно заскребли по сапогу Винтер, и она поспешила отодвинуться еще дальше.
Бобби удалось добиться некоего подобия ничьей: схватив валявшийся рядом с одним из мертвецов мушкет, она упиралась им в своего противника, не давая ему приблизиться. К ней, однако, уже подбирались другие твари. Винтер наконец–то сумела подняться на ноги и перебросила саблю в правую руку. Когда мертвец, распластавшийся на полу, вновь потянулся к ее лодыжке, она с силой наступила армейским сапогом на его предплечье и услышала хруст костей.
— Бобби! — гаркнула она во все горло. — К нам!
Капрал выпустила мушкет и отпрыгнула назад, когда ее противник, выронив оружие, неуклюже качнулся вперед. Винтер классическим выпадом вогнала саблю в торс существа, прямо между ребрами, однако это не произвело на мертвеца ни малейшего впечатления. Винтер едва успела выдернуть клинок, чтобы увернуться от его хищно протянутых рук. Бобби добежала до нее и остановилась рядом, и слышно было, как позади них возится, пытаясь подняться, Феор.
Винтер сунула в руки Бобби аскерскую саблю и обнажила свой лейтенантский палаш — тоже не слишком серьезное оружие, но хотя бы из хорошей стали. Три ходячих мертвеца перекрывали туннель, еще несколько теснились сзади. Теперь, когда жертвы обзавелись стальными клинками, твари как будто стали проявлять осторожность, хотя Винтер не понимала почему. Тот, кого она проткнула саблей, даже бровью не повел…
— Демоны! — выдохнула она. — В зад мне зверя, да ведь это же демоны!
Бобби нервно кивнула. Винтер искоса глянула на капрала. Девушка была бледна как смерть, но острие сабли, которую она направляла на тварей, ни разу даже не шелохнулось.
— Что теперь? — спросила она.
— А теперь, думаю, нам придется побегать. — Винтер полоснула по плечу тварь, которая подобралась чересчур близко. Из длинной раны не вытекло ни единой капли крови. — На счет «три». Раз, два, три!
Нанеся последний удар, она отступила на пару шагов, развернулась и опрометью кинулась бежать. На бегу Винтер схватила за руку Феор и волокла ее за собой до тех пор, пока хандарайка не смогла бежать сама. Скоро они неслись сломя голову по туннелю, а за ними ковыляющей походкой следовали ходячие мертвецы.
Зловещее свечение двух десятков зеленых глаз только–только исчезло за поворотом, когда туннель вдруг оборвался, и девушки очутились на открытом пространстве. Винтер показалось, что это исполинская пещера с высоким сводом, но ее внимание тотчас целиком поглотило иное зрелище. В центре пещеры, между рядами причудливых хандарайских статуй стояла в каре седьмая рота. Винтер различала сверкающие ряды штыков, из–за которых время от времени рявкал выстрел, гулким грохотом отдававшийся от стен пещеры. Каре окружало почти сплошное, в две–три твари шириной кольцо мертвецов в бурых мундирах. Белесый дым, который источали существа, смешавшись с розовато–серым пороховым дымом, заполнил всю пещеру запахом селитры и жженого сахара.
Вокруг этого противостояния беспорядочно бродили другие мертвецы, и по крайней мере двое–трое из них уставились на Винтер, когда она резко остановилась на пороге пещеры. Твари тотчас двинулись к ней, словно железные опилки, притянутые мощным магнитом. Шарканье ног из туннеля, оставшегося за спиной, с каждым мгновением становилось все громче.
Винтер перехватила взгляд Бобби.
— Побежим к каре. Я пойду первой; ты поведешь Феор.
Бобби судорожно кивнула, но возражать не стала. Винтер тоже многое не устраивало, но другого выхода у них, похоже, не было. Она собралась с духом и, превозмогая острую боль в боку, бросилась вперед.
Как бы ни были сильны демоны, им явно недоставало и проворства, и сообразительности. Винтер бежала прямо на одного из них, и он широко раскинул руки, словно приготовившись ее обнять. В последнее мгновение Винтер метнулась вбок и, свернув направо, оказалась за спиной у твари. Крутнувшись на одной ноге, она взмахнула палашом и навершием рукояти огрела мертвеца по затылку. Пускай тот и не чувствовал боли, но удар вывел его из равновесия. Демон беспомощно зашатался, и Бобби с Феор успели проскочить мимо него.
Теперь они бежали между статуй. Со всех сторон горели зеленые огоньки глаз, но Винтер заставила себя сосредоточиться на том, что видит прямо перед собой. Из–за змееголовой статуи ей навстречу вывалился еще один мертвый аскер, и Винтер врезалась в него плечом, сбив с ног. Тварь, падая, попыталась схватить ее, но Винтер ловко увернулась и рубанула клинком по рукам мертвеца. Глянув назад, она увидела, что Феор бежит за ней, а Бобби неистовыми взмахами сабли отбивается от двух других тварей.
Впереди было почти сплошное кольцо демонов. В разрывах его Винтер различала синие фигуры своих солдат, но не была уверена, что они сумеют пробиться к ней через толпу. Она всем сердцем надеялась, что никому из них не придет в голову пальнуть в этой суматохе. Сжав обеими руками палаш, Винтер обрушила на первого демона низкий, с замахом удар, и тварь рухнула с подрубленными ногами. Прочие, источая белесый дым, двинулись на Винтер, пробивавшуюся к шеренге синих мундиров. Хотя клинок не мог причинить им особого вреда, они все же старались избегать его ударов, и на миг Винтер даже показалось, что она достигнет цели.
И тут одна из тварей не сумела вовремя увернуться с дороги. Взлетевший в неистовом взмахе палаш глубоко рассек ей шею, выпустив наружу клубок белесого дыма, и застрял в ключице. Винтер рванула что есть силы, но высвободить клинок не сумела, а демон меж тем, дернувшись, отпрянул прочь, и от этого движения рукоять вывернулась из пальцев Винтер. Демоны вмиг окружили ее, хватаясь скрюченными пальцами всюду, где только можно было ухватиться. Винтер попыталась отступить, но тварь, вцепившаяся в ее колено, дернула, словно играя, ногу — и Винтер осознала, что заваливается на спину, и прежде, чем падение завершилось, другие демоны ухватили ее за руки.
Она, как могла, брыкалась свободной ногой, но потом и ею завладела какая–то тварь. Все новые руки тянулись к ней, стискивали и комкали ткань мундира вместе с кожей. Демоны, ухватившись за руки и ноги, тянули свою добычу в разные стороны. Что–то щелкнуло в плече, и тут же его пронзила адская боль. Винтер страшно закричала.
Прогремел одинокий выстрел, а за ним последовал оглушительный рев, в котором Винтер распознала зычный голос Фолсома, гремевший так только на поле боя:
— Не стрелять, ублюдки, заденете лейтенанта! Штыками их! Штыками!
Сразу из доброго десятка глоток вырвался хриплый боевой клич. В тот самый миг, когда Винтер казалось, что сейчас ей и впрямь оторвут руку, демон выпустил ее. То же самое сделали и другие, и Винтер бессильно сползла на пол и сжалась в комок. Над ней развернулся бой. Она слышала крики и стоны ворданаев, злобное шипение демонов. Наконец другой, тоже знакомый голос окликнул Винтер, и кто–то легонько тряхнул ее за ноющее плечо:
— Лейтенант Игернгласс! Сэр!
Винтер разлепила один глаз и воззрилась на бородатое, искаженное тревогой лицо.
— Графф?
— Жив! — заорал Графф. — Эй, кто–нибудь, ко мне!
— Всем вернуться в каре! — громыхнул высоко над головой голос Фолсома.
И опять Винтер оторвали от земли. На сей раз она сдержала мучительный крик. Впереди сверкала сплошная стена штыков. Она расступилась, пропуская Винтер и ее спутников, и тут же сомкнулась за ними, преградив дорогу подступающим демонам.
