Глава двадцатая
ВИНТЕР
— Их нашли на скалах? — спросила Винтер.
— Привязанными за руки и за ноги, — ответил Графф. Лицо его посерело. — Похоже, когда десолтаи затащили их туда, они были еще живы. И это еще не все, сэр.
— Вот как?
Взгляд Граффа метнулся в сторону Бобби.
— Пареньку об этом лучше бы не слышать, сэр.
Винтер поморщилась. Они стояли у входа в ее палатку, в самой середине расположения седьмой роты. К ее разговору с Граффом никто открыто не прислушивался, но Винтер не сомневалась, что не меньше десятка солдат, находившихся неподалеку, навострили уши, ловя каждое слово.
— Капрал Форестер такой же солдат, как все, — чуть громче, чем следовало, произнесла Винтер. — Независимо от его возраста.
— Слушаюсь, сэр! — Графф судорожно сглотнул. — Словом, с вашего разрешения, сэр, серомордые начисто отхватили им… э–э–э… хозяйство, затолкали в рот и бросили истекать кровью.
— Хозяйство? — переспросила Винтер. Ей представились седельные или поясные сумки.
— Половые органы, — равнодушно пояснила Бобби.
Графф, слегка покраснев, кивнул:
— Говорят, Зададим Жару в бешенстве. Сказал, что возьмет всех своих людей, найдет ублюдков, которые это сотворили, и отплатит им той же монетой.
— Могу поспорить, что десолтаи именно этого и добиваются, — заметила Винтер. — Будем надеяться, полковник или капитан Д’Ивуар проявят больше здравомыслия.
— Полковник уж верно проявит, — отозвался Графф. — Хладнокровный дьявол. Глянул на этих бедолаг и не произнес ни слова. Это капитан приказал, чтобы их сняли и обиходили, как подобает.
Подбежал Фолсом, вытянулся по струнке и козырнул Винтер. Как обычно, она сдержала порыв оглянуться, не стоит ли сзади офицер.
— Приказ капитана Д’Ивуара! — доложил здоровяк. — Свернуть лагерь и готовиться выступать.
Солдаты, исподтишка подслушивавшие разговор, дружно застонали. Новобранцы довольно быстро заразились от ветеранов некоторой долей цинизма и втайне лелеяли надежду, что изуверское убийство полудюжины человек окажется веским поводом отменить сегодняшний переход. Разочарованную брань перекрыл окрик Винтер:
— Все слышали? Шевелись!
Когда недовольные солдаты рассыпались по расположению. Винтер, понизив голос, обратилась к Фолсому:
— Проводишь Феор?
Рослый капрал кивнул. Винтер подкупила одного из возчиков, чтобы хандарайке позволили ехать в обозе, среди бочек с водой, и Фолсом каждое утро отводил ее туда, закутанную с ног до головы в запасную шинель. Выход был не из лучших, но, поскольку капитан распорядился не обременять колонну ни лишним грузом, ни обслугой, ничего другого Винтер придумать не удалось.
Сама Феор оставалась безучастной. С того самого дня, как сгорел Нижний город, она словно пребывала в полусне. Она шла, когда ее вели, ела и пила, когда перед ней ставили еду и питье, но, едва ее оставляли в покое, тут же сворачивалась клубком и так, не шевелясь, лежала часами. Как будто внутри нее после встречи с Матерью что- то сломалось, и Винтер, как ни билась, не могла до нее достучаться.
Фолсом вновь козырнул и двинулся в палатку Винтер, чтобы забрать оттуда Феор. Графф проводил его полными тревоги глазами и оглянулся на Винтер.
— Думаете, мы их поймаем? — спросил он.
Винтер моргнула, сбитая с толку:
— Кого?
— Десолтаев. — Графф понизил голос до шепота: — Просто некоторые ветераны говорят, будто их невозможно поймать, особенно в пустыне. Они знают здесь каждый камень и каждый потаенный родник, к тому же умеют колдовать. И с ними Стальной Призрак.
— Дай–ка угадаю, — проговорила Винтер. — Ты услышал это от Дэвиса?
Такого рода преувеличения были вполне в духе толстяка–сержанта.
— Нет, сэр, от какого–то солдата из четвертого батальона. И вроде бы капитан Ростон думает то же самое.
— От полковника им не уйти, — вмешалась Бобби. — Если кто и сможет поймать десолтаев, так это он.
На лице Граффа отразилось смятение.
— А если и он не сможет?
Винтер хлопнула его по плечу:
— Значит, наш поход затянется, только и всего.
Оскопленные разведчики стали первым свидетельством изуверской жестокости десолтаев. Первым — но далеко не последним.
Каждый день кавалеристы во главе с Зададим Жару выезжали прочесывать местность впереди колонны, и копыта выносливых лошадей хандарайской породы терпеливо месили песок и камни. Каждый вечер всадники возвращались в лагерь несолоно хлебавши и с потерями в личном составе. И каждое утро возле самого лагеря находили трупы пропавших кавалеристов, истерзанные пытками, которые уготовили для них изобретательные кочевники.
На четвертый день Зададим Жару дошел до того, что наорал на полковника, когда тот в очередной раз отклонил требование командира кавалеристов выдвинуться в полном составе, чтобы поймать «трусливых мерзавцев». Полковник Вальних хладнокровно выдержал эту филиппику на виду у доброй половины первого батальона, а затем объявил капитану, что он и его подчиненные освобождаются от разведывательных обязанностей и отныне должны будут ехать в середине колонны, защищая грузы.
Разведку возложили на пехотинцев, которым капитан Д’Ивуар предписал прочесывать местность не менее чем полуротами, чтобы предотвратить новые исчезновения. Это означало, что невезучей части, назначенной в дозор, надлежит встать задолго до рассвета и начать движение, создавая буферную зону между основной колонной и кочевниками, которые незримо затаились среди окружающих скал. Седьмой роте эта участь выпала на шестой день, и Винтер каждую минуту ждала, что вот–вот из ниоткуда возникнет орда конных десолтаев и перебьет их всех до единого. Нетрудно было, особенно в предрассветной тьме, наводнить каждую расселину, каждую тень десятками вражеских дозорных.
Действительность оказалась даже хуже ее воображаемых страхов, хотя то, чего опасалась Винтер, произошло не с ними. Одна из рот второго батальона, пройдя около мили перед плетущейся по маршруту колонной, заметила кучку десолтаев, которые поили коней из крохотного скального родника. Пылая местью, ворданайские солдаты ринулись на них — и тут из–за ближайших валунов высыпали вооруженные до зубов кочевники. Из сорока солдат уйти сумели только девять, а крики тех, кому не посчастливилось погибнуть на месте, доносились до лагеря почти всю ночь.
На следующий день капитан Д’Ивуар приказал, чтобы дозорные ни при каких обстоятельствах не вступали в бой с кочевниками, но отступали, избегая всякого соприкосновения с противником, покуда не подойдут основные силы. Этот приказ уберег пехотные дозоры от засад, зато обеспечил отменное развлечение десолтаям, которые по двое–трое выезжали верхом на видное место, делали несколько выстрелов и с интересом наблюдали, как вся колонна тяжеловесно замирает, а головной батальон развертывается к бою. Скорость продвижения резко снизилась, а это означало, что солдаты в середине и хвосте колонны вынуждены почти весь день праздно стоять под палящим солнцем. Апрель между тем закончился, наступил май, и жара с каждым днем становилась все ощутимей. Близилась адская топка раскаленного хандарайского лета.
Десять дней спустя после ухода из Нанисеха полк стал лагерем у подветренной стороны массивного скального отрога. Винтер заметила, что чем дальше продвигаются они на запад, тем ощутимей меняется пустыня. Скалы становились крупнее, но и расстояние между ними увеличивалось, каменистая почва под ногами была суше, и в ней прибавилось песка. Появились дюны, прилегавшие к пустынным скалам, точно исполинские серые сугробы, и, когда поднялся ветер, солдатам пришлось обвязать платками лица, чтобы рты не забило пригоршнями песка.
В седьмой роте, как и во всем полку, давно обходились без палаток. Забить колышки в землю было почти невозможно — то сплошные камни, то сыпучий песок, да и натягивать брезент людям, изнуренным ежедневными переходами, стало не под силу. Винтер несколько дней не меняла одежды, нижняя рубаха у нее покоробилась от засохшего пота и швами царапала кожу. В довершение худшего почти все солдаты обросли по меньшей мере недельной щетиной, поскольку скудный запас воды не был рассчитан на такую низменную потребность, как бритье, и Винтер начинала опасаться, что кто–нибудь обратит внимание на ее неуместно гладкое лицо. Бобби, по крайней мере, молода и еще может сойти за безбородого юнца.
Даже лагерных костров стало меньше. Все топливо — и те запасы, что везли на повозках, и жалкие крохи, собранные со скудной местной растительности, — предназначалось исключительно для нужд полковой кухни. Солдаты, чтобы согреться, вынуждены были жечь кизяк — сухой навоз, воловий и лошадиный, который теперь собирали и берегли, как сокровище. Кизяк горел неплохо, но Винтер обнаружила, что его смрад пробивается даже сквозь вонь ее немытого тела, и потому предпочла обойтись без костра.
Ровные ряды палаточного городка в Форте Доблести, не говоря уж о казармах в Эш–Катарионе, сейчас казались далеким сном. Винтер лежала на тюфяке, укрывшись тонким одеялом и вместо подушки сунув под голову заплечный мешок, в толчее изможденных людей, которые с каждым днем становились все изможденнее и сейчас попросту пошвыряли свои вещи там же, где закончили переход. Отдавая дань сержантскому званию Винтер, солдаты седьмой роты потеснились, и вокруг нее образовалось свободное место. Из–за этой непрошеной деликатности Винтер казалось, будто она осталась совершенно одна в море звездного света, искрившегося над головой. Винтер смотрела в небо, и шум лагеря словно отступал, стихал, заменяясь глубокой проникновенной тишиной, такой всеобъемлющей, словно во всем мире больше не осталось ни единой живой души. Помимо воли Винтер обеими руками вцепилась в края тюфяка, чтобы не упасть вверх, в бескрайнее и бесконечное звездное море.
Она вспомнила о Джейн. Сны в последнее время не преследовали девушку, словно чувствуя, что ей и так достается наяву. Или же, подсказало вероломное сознание, попросту наконец–то оставили ее. Винтер попыталась вызвать в памяти лицо Джейн, но увидела мысленным взором только ее глаза, зеленые глаза, сияющие собственным светом, как звезды над головой. Винтер помнила тепло ее тела, ее упоительно нежной и мягкой плоти — но от этого воспоминания холод стал еще нестерпимей. Дрожа, она плотней закуталась в одеяло. Днем нестерпимый зной, ночью холод — как такое возможно? Для нее это было непостижимо.
Рядом захрустели шаги, и сердце Винтер подпрыгнуло от страха. Полковник приказал окружить лагерь двойными заставами, но среди солдат все равно ходили слухи, что десолтаи могут пробраться через любой заслон, тенью проползти по камням, проскользнуть по песку с порывом ветра. Поговаривали, что каждое утро в лагере находят убитых одним–единственным ударом ножа в сердце, а те, кто находился рядом с покойниками, ничего не видели и не слышали. Винтер не сказала бы, что всецело верит этим россказням, — но и противоположного утверждать бы не стала.
— Винтер? — Голос принадлежал Бобби. Едва слышный шепот, словно на самом деле она и не стремилась, чтобы ее услышали. — Ты не спишь?
Винтер села. Силуэт Бобби смутно темнел на фоне звезд.
— Извини, — сказала капрал. — Я никак не могла заснуть и вот подумала…
— Ничего страшного. — Винтер заглянула в лицо Бобби, но различить его выражения не смогла. — Что–нибудь случилось?
— Не знаю. — Бобби неуклюже протянула вперед руку, ухватилась за нее другой рукой. — Сегодня днем, когда мы перебирались через скалы, я поранила руку.
— Сильно поранила? — спросила Винтер. — Позвать Граффа, чтобы осмотрел?
— Нет, не надо, — сказала Бобби. — В том–то и дело. Все уже… зажило. Когда я завернула рукав, чтобы глянуть на рану, там было немного крови, но рана уже затянулась. И пяти минут не прошло.
— Ого!
Винтер устремила взгляд в темноту, туда, где спала Феор. Ханда- райку тоже было не разглядеть — она сжалась в комочек, забившись под одеяло с головой.
— Я осмотрела руку при свете лампы, — продолжала Бобби. — Кожа на том месте цела, но стала другой. В точности как…
— Я помню, — быстро перебила Винтер, опасаясь, что кто–то может слышать их разговор. И прибавила, понизив голос до шепота: — Утром спросим у Феор. Должна же она хоть что–то знать.
Бобби уныло кивнула. Глядя на ее силуэт, темневший в сиянии звезд, Винтер подивилась тому, что с первой встречи не распознала в юном капрале женщину. Такую маленькую, с тонкой шеей и узкими хрупкими плечами. Сейчас она съежилась, горестно опустив голову, и оттого походила на ребенка, который безуспешно пытается сдержать слезы. Да она же вся дрожит, поняла вдруг Винтер.
— Бобби? — осторожно окликнула она.
— Б-боже, как х-холодно, — пробормотала капрал, крепко обхватив себя руками за плечи. — Днем было такое пекло, что я думала, свалюсь замертво. Почему же сейчас такой холод?
Винтер помотала головой. И вдруг, повинуясь порыву, взяла девушку за руку, притянула ближе. Бобби ошеломленно вскинула голову.
— Ну, не робей, — сказала Винтер. — Это же старый солдатский обычай — жаться друг к другу, чтобы согреться холодной ночью. Я читала, что, когда Фарус Пятый воевал с мурнскаями, его солдаты целыми ротами сбивались в кучу, чтобы не замерзнуть до смерти. — Она улыбнулась. — Мне всегда трудно было представить эту картину. Сотня здоровенных потных парней с нелепыми усами, какие носили тогда все мужчины, — видела старинные полотна? Могу представить, какая стояла вонь.
Бобби слабо хихикнула. Подобрав ноги, она уселась на землю рядом с тюфяком, и Винтер обняла ее за плечи.
— Заметь, — сказала она, — я вовсе не считаю, что от меня сейчас пахнет хоть чуточку приятней.
— И от меня, — прошептала Бобби. — Я бы душу продала, только бы принять ванну!
— Горячую ванну, о да! — мечтательно подхватила Винтер. — Тебе когда–нибудь доводилось дежурить в купальне «тюрьмы»?
Бобби скривилась:
— Постоянно. Мы терпеть не могли этого дежурства. Драишь плитки, драишь…
— Со временем я стала ждать его с нетерпением. — После того как Джейн посвятила ее в радости непослушания. — Понимаешь, никто не проверяет, чем ты там занимаешься, а дверь можно запереть изнутри. Я готовила горячую воду с мылом, для запаха, потом наполняла какую–нибудь ванну и отмокала в ней часами.
— Правда? — Бобби хихикнула. — И тебя ни разу не поймали?
— Ни разу. Директриса Дальгрен как–то похвалила меня за внимание к деталям. — Винтер сжала плечо девушки. — Ложись, я подвинусь.
Тюфяк был довольно узкий, и Винтер пришлось уступить большую его часть Бобби, но ее это устраивало. И так в самом деле было теплее, особенно когда Винтер укрыла их обеих тонким одеялом. Бобби лежала, напрягшись всем телом, как тетива, и до сих пор то и дело начинала дрожать. Винтер взяла ее ладони в свои — руки у Бобби были как ледышки.
Некоторое время они лежали молча. Мало–помалу Бобби, согретая чужим теплом, расслабилась, обмякла — так разжимается судорожно стиснутый кулак. Винтер позволила себе закрыть глаза и обнаружила, что начинает засыпать.
«Интересно, что скажут солдаты, когда обнаружат нас утром?» — Винтер попыталась ощутить беспокойство при этой мысли — не вышло.
— Винтер? — окликнула Бобби. — Можно тебя кое о чем спросить?
— Только если мне тоже можно будет кое о чем спросить тебя.
— Справедливо. Тогда ты первая.
— Как тебя зовут на самом деле? Мое настоящее имя ты знаешь.
Девушка помолчала.
— Меня всегда звали Бобби, — наконец сказала она, — только полное имя Ребекка, а не Роберт. Форестер — фамилия моей матери. Отца я не знала.
— Вот оно как. Это удобно. Меня в «тюрьме» звали Фаруссон, но это вымышленная фамилия, которую всегда дают сиротам. «Игерн- гласс» я взяла из одной книжки.
— Хорошая фамилия, — заметила Бобби. — Звучит вполне по- солдатски.
Снова наступило молчание.
— Ты хотела меня кое о чем спросить, — напомнила Винтер.
— Просто… — Бобби замялась. — Просто хотела узнать правду. О твоем побеге. Я слыхала добрую сотню разных историй, но все они какие–то ненастоящие.
— Ясно. — Винтер с трудом сглотнула. — Рассказ будет долгий.
Бобби поерзала, чуть теснее прижавшись к ней.
— А я и не собираюсь никуда уходить.
— Я не… — Винтер осеклась, и наступила зияющая тишина. Она почувствовала себя немного неловко, вновь прижавшись к Бобби.
— Если не хочешь рассказывать, то и не нужно, — негромко проговорила девушка.
Винтер сделала долгий выдох:
— Не то чтобы не хочу. Просто я никогда и никому об этом не рассказывала.
— Конечно! — отозвалась Бобби. — Кто еще мог бы тебя понять?
Так оно и есть, подумала Винтер. Вряд ли ей когда–нибудь довелось бы встретить другую воспитанницу жуткого заведения миссис Уилмор. Возвращаться туда она уж верно не собиралась. И все же заставить себя заговорить оказалось неимоверно трудно — все равно что встать беззащитной под вражеским огнем.
— В «тюрьме», — произнесла она, — была девушка по имени Джейн. Ее привезли, когда мне было лет четырнадцать или, может, пятнадцать — не помню. В то время я была… не то чтобы примерной узницей, но близко к тому. Когда я впервые увидела Джейн…
— Сколько времени ты провела в «тюрьме»? — перебила Бобби.
— Я жила там с тех пор, как себя помню. Наверное, лет с шести, не больше.
— Чем могла провиниться шестилетняя девочка?
— Маленьких девочек забирают в «тюрьму» за провинности родителей, — мрачно ответила Винтер. — Думаю, мой отец был преступником… или, возможно, мать.
— Понимаю. — Бобби шевельнулась, прижимаясь к ней. — Значит, ты познакомилась с девушкой по имени Джейн…
— Вначале мы не поладили. — Губы Винтер тронула невидимая в темноте улыбка. — Джейн была сущим дьяволенком. В первый же месяц она трижды пыталась бежать и в третий раз укусила одну из воспитательниц. За это миссис Уилмор исхлестала ее до крови. Одному Господу известно, как я ухитрилась с ней подружиться. — Винтер с трудом могла вспомнить, как это произошло. Некая таинственная сила притянула их с Джейн друг к другу, словно пару магнитов. — Однако же подружилась. Мы были… близки.
Наступило недолгое молчание. Винтер сглотнула.
— Знаешь, что происходит с девушками из «тюрьмы», когда они становятся взрослыми? — помолчав, спросила она.
— Если они достаточно исправились, их выдают замуж, — ответила Бобби. — Или отправляют в Мурнск, чтобы принять духовный сан.
— Замуж, — повторила Винтер, произнеся это слово с отвращением. — Да, можно сказать и так. Знаешь, как это выглядит на самом деле?
Бобби покачала головой, прижимаясь гладкой щекой к плечу Винтер.
— Когда какой–нибудь селянин хочет жениться сам или женить своего сына, а тратить время и силы на ухаживания за девушкой неохота, он посылает письмо миссис Уилмор. С ответом она отправляет альбом, полный список тех, кто пригоден к замужеству, с описанием характера каждой девушки, и мужчина выбирает себе невесту по нраву, как выбирают на рынке кусок говядины. Потом он приезжает в «тюрьму» и забирает девушку.
— О господи, — пробормотала Бобби и ненадолго смолкла. — А если девушка откажется?
— У нее нет выбора. «Тюрьма» — королевское учреждение, а это значит, что все мы считаемся подопечными короля. Пока мы не достигнем совершеннолетия, он волен распоряжаться нами, как ему заблагорассудится. Хотя, — с горечью добавила Винтер, — девушкам по большей части даже в голову не приходит возражать. Как правило, они ждут этого события с нетерпением.
И снова наступила пауза. Винтер кашлянула, прочищая горло.
— Ну да все это не важно. Джейн была на год старше меня, и некий соискатель, по имени Ганхайд, решил, что она подходит ему как нельзя лучше. Он был сущий скот, этот Ганхайд, здоровый, как Фолсом, и гнусный, как Дэвис, даже хуже. Узнав об этом, мы с Джейн решили бежать. Джейн, конечно, и раньше не раз пыталась сбежать из «тюрьмы». Выбраться на волю было как раз дело нехитрое, трудность заключалась в том, чтобы остаться на воле. Все местные жители на сто миль окрест знали, кто такая миссис Уилмор, и знали также, что она платит вознаграждение за поимку беглых. И даже если сбежавшая девушка сумела бы добраться до города, без надежных документов у нее было только два пути — стать воровкой или податься в шлюхи, а то и другое неизбежно привело бы ее обратно в «тюрьму», если не хуже. — Винтер сделала глубокий вдох. — Джейн придумала план, как нам выбраться из «тюрьмы» и удержаться на воле. Она всегда мастерски придумывала планы. Вот только миссис Уилмор на сей раз оказалась хитрее. Надзиратели знали, что Джейн попытается что–то предпринять, и ее заперли. Немало времени ушло у меня на то, чтобы вызнать, где держат Джейн, но я сумела снаружи добраться до окна ее комнаты. На задах старого здания, знаешь это место? Там все поросло ежевикой. — Винтер покачала головой. — Я изодрала платье едва не в клочки.
— Я однажды гонялась там за лисой, — отозвалась Бобби. — Потеряла башмак и так его и не нашла.
— У Джейн, — продолжала Винтер, — как обычно, был уже готов новый план. Она объяснила мне, как пробраться в кухню и где, по ее мнению, могут быть надзиратели. А еще… — у Винтер перехватило горло, — еще она сказала, чтобы я прихватила в кухне большой нож.
— Зачем?
— На случай, если столкнусь с Ганхайдом. Понимаешь, он должен был приехать как раз в тот вечер. Ходили слухи, будто миссис Уилмор пообещала ему «первую брачную ночь». Других девушек это смешило. — Винтер стиснула кулаки. — Я сказала Джейн, что если найду его, то…
Винтер вспомнилось: «Возьми нож, — произнесла Джейн, словно учила подругу нарезать жаркое. — Приставь кончик лезвия вот сюда, — она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, — надави как можно сильнее и веди вверх».
— Что было потом? — спросила Бобби.
— Шкаф с ножами оказался заперт, но я взломала его черенком половника. С наступлением темноты пробраться в главное здание оказалось нетрудно. Света почти нигде не было, лишь кое–где горели свечи, чтобы надзиратели, совершая ночной обход, не сломали себе шею. Все получилось почти что так, как говорила Джейн, вот только…
— Ганхайд был уже там? — сдавленно пискнула Бобби.
Винтер кивнула:
— Прямо у комнаты Джейн. Вероятно, только что приехал. Он пытался отпереть дверь. Думаю, он был пьян. Наверное, при виде Ганхайда я издала какой–то звук, потому что он обернулся. Он был совсем рядом, прямо передо мной, он шатался, едва держась на ногах, и почти ничего не видел в темноте. Он как будто подставлял мне горло, а мне оставалось только поднять нож и…
Пальцы Винтер со всей силы стиснули плечо Бобби. Наверняка это было больно, но девушка даже не пикнула.
— Я не смогла, — наконец после долгого молчания проговорила Винтер. Глаза ее были закрыты, но она чувствовала, как из–под век просачиваются слезы. — Попросту не смогла. С тех пор я тысячу раз вспоминала эту минуту. Мне не хватило духу убить человека, пьяного скота, который собирался увезти мою лучшую подругу и… — Винтер с трудом сглотнула. — А потом я прибыла сюда и с тех пор убила одному Господу ведомо сколько людей только потому, что они сражались на стороне противника, людей, у которых, вполне вероятно, были родные и дети, любившие их так, как никто в жизни не любил Ганхайда. Это же нелепо, черт возьми, попросту нелепо.
Снова наступило молчание, и на сей раз оно длилось дольше. Наконец Бобби, стряхнув оцепенение, шепотом спросила:
— Так что же все–таки произошло?
— Что? — Винтер моргнула, отгоняя слезы. — А, ну да. Я выронила нож, он ударился об пол и зазвенел, а я испугалась и бросилась бежать. Ганхайд не успел меня разглядеть, так что я вышла сухой из воды. Но на следующий день он забрал Джейн, и я больше никогда ее не видела. Я даже не в силах была смотреть, как ее выводят из здания. Просто забилась под одеяло и плакала.
— Это ужасно.
— Тогда я тоже так думала. — Винтер вновь закрыла глаза. — Хотя на самом деле ничего особенного не произошло. Я имею в виду, что в «тюрьме» сотни девушек и большинство из них рано или поздно отдают замуж. И у всех этих девушек есть подруги, которым больно и горько расставаться с ними навсегда.
В темноте под сомкнутыми веками на нее неотрывно смотрели два зеленых огонька.
«Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»
Они еще какое–то время лежали в тишине. Наконец Винтер кашлянула.
— Извини, — сказала она. — Ты хотела услышать историю моего побега, а вышло не совсем то.
— Если не хочешь, можешь дальше не рассказывать.
— Собственно, и рассказывать особо нечего. Мы с Джейн продумали все заранее, а две мои подруги охотно мне помогли. Я собрала заплечный мешок, перелезла через ограду и две недели впроголодь брела по полям, воруя еду, где только удавалось. Наконец я добралась до Мьелля, где, как было мне известно, время от времени появлялись сержанты, набиравшие людей для службы в Хандаре. Я выдала себя за парня, нанялась работать в доки и подкопила деньжат. Когда в городе оказался сержант–вербовщик, я сказала ему, что сбежала от отца, потому что он горький пьяница, и отдала все деньги, какие у меня были, чтобы сержант записал меня в армию без документов. На пути в Хандар меня едва не застукали, но…
— Тсс! — шикнула Бобби.
Она перекатилась и вдруг оказалась лицом к лицу с Винтер — их разделяла от силы пара дюймов. На долю секунды девушке почудилось, будто Бобби хочет ее поцеловать. Она было возразила, но слова застряли в горле.
Капрал резко села, отбросив одеяло.
— Я слышала чьи–то шаги, — проговорила она.
— Кто–нибудь поднялся отлить, — выдавила Винтер, еще не вполне оправившись от потрясения. — Или может, десолтаи наконец–то явились нас перерезать?
— Феор, — произнесла Бобби. — Где Феор?
Винтер тоже перекатилась с боку на бок. Второй тюфяк был пуст. Она вскинула голову и едва успела заметить тонкую фигурку, которая осторожно пробиралась между спящих вповалку солдат. Винтер вскочила на ноги, пинком отшвырнула одеяло и от души выругалась. Затем она бросилась в погоню. Бобби неслась следом, не отставая ни на шаг.
— Не могла она здесь пройти, — сказала Бобби. — Ее остановили бы часовые.
— Если бы она повернула обратно, мы бы ее увидели, — возразила Винтер. Добравшись до границы лишь местами освещенного лагеря, они потеряли хандарайку из виду. Рыхлый песок под ногами не доставлял Феор ни малейших затруднений, и между спящими солдатами она пробиралась с ловкостью, какой Винтер от нее не ожидала. — К тому же часовые стоят спиной к лагерю и лицом к пустыне.
— Но там же некуда идти! — воскликнула Бобби. — Одни только скалы и песок.
— Господь знает, что задумала эта девчонка, но лучше ее найти. Чего доброго, часовые подстрелят ее, если попытается вернуться.
С уверенностью, которой на самом деле не было и в помине, Винтер пересекла полосу незанятой земли, которая отделяла лагерь от кольца охранения. Можно было, конечно, и проскользнуть между постами, как, вне всякого сомнения, поступила Феор, но Винтер предпочитала не рисковать. Тайком пробираться через посты — верный способ получить пулю в спину. Вместо этого Винтер выбрала ближайшего к ним часового и открыто направилась к нему. Подойдя ближе и оказавшись, по ее расчетам, в пределах слышимости, она окликнула:
— Эгей! Выходим!
Часовой, солдат из четвертого батальона, которым командовал капитан Ростон, с воинственным видом развернулся на крик, однако воинственность его улетучилась, когда он разглядел Винтер. После неприятного случая в столичных казармах она позаботилась о том, чтобы нашить на мундир лейтенантские знаки отличия. Часовой сухо отдал честь.
— Сэр, — сказал он, — прошу прощенья, но согласно приказу никто не должен покидать лагерь.
— Молодец! — похвалила Винтер, стараясь, чтобы голос звучал грозно. — В этом, собственно, и дело. Один из моих парней ушел в эту сторону и не вернулся. Ты его не видел?
— Я? Никак нет, сэр. Мимо меня никто не проходил.
— Мы только хотим отойти от лагеря и поискать его в округе, — сказала Винтер.
Часовой замялся. Видно было, что он почти отстоял долгую смену и теперь мечтает только о том, как бы рухнуть на тюфяк и проспать до утра. Тем не менее приказ есть приказ.
— Со всем почтением, сэр, но вы наверняка ошибаетесь. Если б он пошел сюда, я бы его заметил, и…
— Он мог обойти твой участок стороной, — перебила Винтер, стремясь избавить солдата от опасений за возможную промашку.
— Но мне приказано никого не…
— Ну так пропусти лейтенанта, — вмешалась Бобби, — и не забудь отметить это в рапорте.
Часовой смягчился, явно удовлетворенный таким компромиссом.
— Так точно, сэр! — отчеканил он. — Будьте осторожны, сэр. Вокруг полно десолтаев.
— Благодарю. Мы далеко не пойдем.
«Надеюсь», — мысленно добавила она.
Только когда кольцо охранения осталось позади, Винтер рискнула с улыбкой взглянуть на Бобби:
— Спасибо. Тебе когда–нибудь говорили, что из тебя выйдет отличный сержант?
Капрал похлопала себя по животу:
— Жирку маловато, сэр. Сержант, как я понимаю, должен уметь перепить всю свою роту.
Винтер рассмеялась, но через несколько шагов веселье угасло. Глаза мало–помалу привыкали к темноте, да и сверкающие россыпи звезд над головой служили источником хоть и скудного, но света — и все же местность вокруг безнадежно тонула в глубокой тени, над которой угрюмо вздымались глыбы скал.
— Здесь мы ее никогда не найдем, — пробормотала Винтер. — Если она забилась в какую–нибудь щель…
Бобби указала на скальный отрог, проступавший из темноты футов за двести впереди.
— Заберемся наверх. Оттуда все будет видно как на ладони.
— Точно.
Они двинулись дальше.
— Как по–твоему, здесь и вправду рыщут десолтаи?
— Вполне вероятно, сэр. Известно же, что они следят за каждым нашим шагом.
— У тебя есть оружие?
Бобби ответила не сразу, — похоже, мысль об оружии до сих пор не приходила ей в голову.
— Нет, сэр.
Винтер скривилась. Она не сообразила даже прихватить поясной нож. Сейчас Винтер на миг пожалела о том, что чересчур резво бросилась в погоню и не удосужилась взять с собой Граффа и пару надежных ребят. Ну да теперь уже ничего не изменишь.
— Тогда постараемся обойтись без лишнего шума, — прошептала она, и Бобби согласно кивнула.
К тому времени, когда они достигли гребня небольшого каменистого холма, Винтер с удивлением обнаружила, что может разглядеть окрестности. Вдалеке от факелов и чадящих лагерных костров ослепительное сияние звезд заполняло весь мир, искрилось бликами на скалах и окрашивало песок холодным голубовато–белым светом. Подтянувшись, Винтер забралась на низкий валун и медленно, высматривая любые признаки движения, огляделась по сторонам.
— Что–нибудь есть? — шепотом спросила Бобби.
— Не уверена. — Винтер моргнула — что–то вдалеке привлекло ее внимание. Она сползла с валуна и ткнула пальцем: — Погляди туда.
Бобби послушно всмотрелась. На другом холме, в доброй полумиле от них, чернел на фоне неба отчетливый силуэт. Капрал хотела что- то сказать, но Винтер жестом остановила ее и замерла в ожидании. И опять, лишь на долю секунды, вспыхнул свет. Проблеск изжелта- оранжевого огня, блик костра, на таком расстоянии больше похожий на светлячка. Свет мигнул единожды, затем дважды, после краткой паузы последовала еще одна вспышка — и все погасло.
— Чем–то похоже на мушкетный огонь, — заметила Бобби.
— Нет, — сказала Винтер. — Мы уже услышали бы выстрелы. К тому же вспышки мушкетов с розоватым отливом.
— Думаешь, это десолтаи?
— Кто же еще! Наверное, чем–то загородили костры, чтобы не выдать себя. — Пресловутая хитрость пустынных кочевников. — Благодарение Господу, они далеко отсюда.
— Не так уж и далеко, — отозвалась Бобби. Она напряженно вглядывалась в темноту. — В той стороне, чуть дальше, небольшой холм. Бьюсь об заклад, что они там.
Винтер сощурилась, но во мраке ничего не сумела разглядеть.
— У тебя хорошее зрение.
— Не очень, — сказала Бобби. — Я всегда…
Она замолкла и оцепенела.
— Там кто–то идет. Прямиком к десолтаям.
— Значит, они и вправду по ночам следят за нашим лагерем?
— Не думаю, — медленно проговорила Бобби. — Десолтай ехал бы верхом, верно?
— Пожалуй. — Винтер с тревогой глянула на капрала. — Тебе не кажется, что это… Зверя мне в зад, да конечно же, это она! Скорей!
Винтер торопливо, рискуя переломать ноги в темноте, съехала со склона. Бобби чуть замешкалась, но нагнала ее у подножия и побежала рядом по рыхлому песку.
— Какого черта она задумала? — поравнявшись с Винтер, выдохнула капрал.
Винтер скривилась:
— Кажется, я догадываюсь.
Она сорвалась с места бессознательно, не имея никакого плана — разве что смутно надеясь перехватить Феор прежде, чем девушка дойдет до холма. Почти сразу стало ясно, что им не успеть. К тому времени, когда девушки пересекли ровный участок земли между двумя возвышенностями, Феор — даже Винтер теперь различала ее силуэт, движущийся в непроглядной мгле, — начала подниматься по пологому склону к тому месту, где они видели вспышку света. Винтер приложила было руки чашечкой ко рту, чтобы окликнуть девушку, но передумала и продолжала бежать.
Они были уже ярдах в двадцати, когда от подветренной стороны валуна отделилась черная тень и, схватив Феор за поврежденную руку, рывком повалила девушку наземь. В тишине ночи резкий крик хандарайки прозвучал вдвое пронзительнее, и даже десолтай, на миг опешив, выпустил ее и потянулся к оружию.
Винтер сумасшедшим рывком преодолела последние пару ярдов, врезалась плечом в десолтая и сбила его с ног. Она втайне надеялась, что он при падении разобьет голову о камень, да где там! Десолтай схватил ее за плечи, увлекая за собой, и Винтер повалилась на него. Упершись локтями ему в ребра, она отчаянно пыталась извернуться, чтобы ударить противника коленом в пах. Что угодно, только бы не дать ему прийти в себя, только бы он не сообразил, что дерется с женщиной, которая вполовину легче его весом. Десолтай, однако, знал толк в драке; вывернувшись из–под Винтер, он обхватил ее, пригнул, придавив ей руки к бокам. Перед глазами девушки мелькнуло бородатое, искаженное злобой лицо, неистово сверкнули в звездном свете глаза, а затем десолтай врезался лбом в ее лоб с тем характерным треском, с каким сталкиваются бильярдные шары. Боль пронзила голову Винтер, из глаз брызнули искры, и желудок наполнился желчью. На долю секунды мир перед глазами сузился в черную щель.
Бобби, зашедшей к кочевнику со спины, не хватало техники, зато разгона было с избытком. Тяжелый армейский сапог впечатался в висок десолтая, словно в мяч на игровом поле, и Винтер ощутила, как руки противника дернулись и разом обмякли, выпустили ее. Она бессильно повалилась на бок, голова раскалывалась от боли. Только неимоверным усилием ей удалось сдержать приступ рвоты. Позади нее послышался глухой стук нового удара, а затем наступила тишина.
Мучительно долгий миг, который показался Винтер вечностью, она ждала, что сейчас десолтайский нож перережет ей горло. Наконец она услышала — глухо, как сквозь ватные затычки, — голос, который звал ее по имени. Винтер перекатилась на спину, поборов новый приступ тошноты, и увидела, что звезды над ней заслонил силуэт Бобби.
— Винтер! Сэр! Вы меня слышите?
— Слышу, — просипела она. — Все… все в порядке.
То была неприкрытая ложь, но Винтер сочла своим долгом сказать именно так. Ощупав обеими руками лицо, она с изумлением обнаружила полное отсутствие повреждений. Голова кочевника при столкновении слегка отклонилась от цели, иначе Винтер неминуемо осталась бы со сломанным носом. Правый глаз уже был припухшим на ощупь.
— Где десолтай? — через силу выдавила она.
— Мертв, — ответила Бобби, — а Феор жива и невредима.
Винтер села.
Кочевник и правда безжизненно валялся чуть поодаль. В горле его, почти над самой ключицей, торчала рукоять длинного ножа, по всей вероятности, его собственного. Рядом сидела Феор, согнувшись и бережно прижимая к себе поврежденную руку.
— Надо убираться отсюда, — сказала Винтер. Она ухватилась за протянутую руку Бобби и с помощью капрала кое–как поднялась на ноги. — Этот вопль был слышен на милю вокруг.
Бобби покосилась на Феор:
— Сэр, я не уверена, что она согласится идти.
— Значит, мать твою, мы ее понесем. — В висках до сих пор стучала боль, и правый глаз упорно не желал открываться. — Пошли.
Феор при их приближении даже не подняла головы. Бобби осторожно подергала ее за плечо, но ответа не получила.
— Зачем ее вообще понесло сюда? — спросила Бобби, оглянувшись на Винтер. — Решила переметнуться к хандараям? По–моему, они собирались ее убить.
— И убили бы. Чего она, думается мне, и добивалась. — Винтер перешла на хандарайский: — Вставай.
— Нет, — едва слышно ответила Феор. — Оставьте меня.
— Встать, я сказала!
Когда хандарайка не подчинилась, Винтер кивнула Бобби, и они рывком подняли Феор на ноги. Девушка безвольно повисла между ними, словно тряпичная кукла.
— Не понимаю, — пробормотала Бобби. — Ты думаешь, она хочет…
— Умереть, — процедила Винтер. — Как повелела ее драгоценная Мать.
— Вот как?.. — Бобби на мгновение смолкла. — Если она собирается покончить с собой…
— Она не может покончить с собой, — зло хмыкнула Винтер. — Самоубийство, с точки зрения хандараев, — тяжкий грех. Зато она может постараться, чтобы с ней покончил кто–то другой.
— Прошу вас, оставьте меня здесь, — прошептала Феор. — Если не вернутся десолтай, мою жизнь заберет пустыня. Ждать придется недолго.
— Не дождешься! — отрезала Винтер по–хандарайски. — Ты нужна мне. Мы должны знать, что происходит с Бобби. — Она помолчала и добавила уже мягче: — И дело не только в этом. Ты забыла, что брат подарил тебе жизнь? Хочешь растоптать его дар?
— Я не… — Феор сдавленно всхлипнула. — Онвидаэр не должен был так поступать. Это неправильно.
— Да плевать, что правильно, а что неправильно! Неужели ты впрямь готова сложить лапки и испустить дух только потому, что так велела какая–то старуха?
— Она — наша Мать, — проговорила Феор. — Мы, саль–ируск, живы только ее милостью. Она даровала нам все: нашу жизнь и смысл нашей жизни. Мы обязаны ей всем.
— Если она дала вам крышу над головой, это не означает, что вы — ее собственность!
— Дело не только в этом, — покачала головой Феор. — Ты ворданайка. Тебе этого не понять.
Винтер едва не плюнула ей в лицо.
— Да, я ворданайка, а все ворданаи — варвары и дикари, но я дала слово, что буду о тебе заботиться! А теперь намерена волоком вернуть тебя в лагерь. Или пойдешь сама?
Феор, пошатываясь, с трудом поднялась на ноги.
— Пойду сама.
— Вот и хорошо. — Винтер повернулась к Бобби, которая, не понимая ни слова, молча наблюдала за этой сценой. — Она пойдет сама. Давайте…
Ее оборвал раздавшийся совсем близко грохот пистолетного выстрела. Винтер бессознательно, хотя и бессмысленно, отпрянула вбок и услышала свист пролетевшей мимо пули. Стреляли со склона, но яркая вспышка почти ослепила Винтер, и в далеком сиянии звезд она смогла различить только две нечеткие тени, бегущие вниз с холма. Одно не подлежало сомнению: в звездном свете на мгновение блеснула сталь обнаженных клинков.
— Смерть расхемам!
Кричал первый десолтай, бежавший к Феор. Он проскочил мимо Бобби, не заметив ее, и Винтер сообразила, что кочевник, подобно ей, почти ослеп от вспышки. Капрал прыгнула на бегущего десолтая и толчком сбила его с ног. Девушке удалось обеими руками обхватить его за пояс, не давая ударить саблей, но десолтай сгреб ее за плечо и, дернув вниз, ударил коленом в живот. Бобби замычала от боли, но рук не разжала.
Между тем глаза Винтер оправились от последствий пистолетной вспышки, и она метнулась туда, где валялся труп их предыдущего противника. У этого десолтая на поясе тоже была сабля, и Винтер после секундной панической заминки все же сумела выдернуть ее из ножен. Второй десолтай бросился на Бобби, взмахнул саблей, но поостерегся задеть своего соплеменника. Вместо этого он свободной рукой ухватил капрала за шиворот, оторвал ее от противника и с силой швырнул наземь.
От рывка первый кочевник пошатнулся, теряя равновесие, и Винтер, вскочив на ноги, кинулась к нему. В последний момент десолтай заметил ее и вскинул саблю, безуспешно пытаясь отбиться, но Винтер вложила в выпад всю тяжесть своего тела, использовав десолтайский кривой клинок как копье. Сабля вонзилась в грудь кочевника, уйдя на полфута стали вглубь, и он рухнул без единого звука. Клинок его вывалился из мертвых пальцев, и Винтер, выпустив свою саблю, подхватила его.
Оглянувшись, она увидела, что Бобби сумела вскочить на ноги и теперь пятится под натиском второго десолтая. Кочевник наступал, озираясь, поскольку был обременен увесистым кожаным мешком, однако в конце концов сообразил, что противник безоружен, и ринулся в атаку. Бобби притворно качнулась в одну сторону и тут же метнулась в другую, но десолтай с ловкостью опытного фехтовальщика повторил ее маневр и нанес страшный удар наискось сверху вниз. Девушка рухнула на землю, обливаясь кровью.
Винтер хотела закричать во все горло, но не хватило дыхания. Рывок — и она оказалась позади десолтая. Мешок заслонял его спину, не давая ударить меж лопаток, и потому Винтер, перехватив саблю обеими руками, рубанула снизу, по ногам. Утяжеленный десолтайский клинок глубоко вошел в мякоть ноги и, увлекаемый силой удара, начисто рассек кость. Кочевник со сдавленным криком рухнул ниц, и сабля, выскользнув из его руки, отлетела прочь. Выдернув свое оружие, Винтер обошла поверженного врага, тщательно нацелилась на полоску шеи под самым затылком — и изо всех сил вонзила саблю. Клинок ушел глубоко и напрочь застрял, а потому Винтер выпустила рукоять и отступила на шаг, глядя, как десолтай содрогается в предсмертных конвульсиях.
— Черт! — произнесла она, когда вновь обрела возможность говорить. — Черт!
И, обогнув труп кочевника, бросилась к Бобби.
Девушка лежала на животе, и под ней по песку расплылось темное пятно. Винтер упала на колени, перевернула ее, заранее холодея от того, что увидит. Мощный удар сверху вниз рассек тело Бобби от ключицы до пупка, и разрубленные саблей края мундира болтались, уже насквозь промокшие от крови.
Но под кровью, залившей Бобби, происходило нечто непостижимое. Из тела по всей длине раны сочилось нежно–белое, чуть тронутое голубизной сияние. Оно увеличивалось на глазах, словно в жилах Бобби вместо крови тек звездный свет. Вначале неяркое, это свечение быстро стало настолько ослепительным, что было больно смотреть, — а потом начало спадать. Бобби дернулась, выгнув спину, скребя пальцами окровавленный песок, потом глубоко вдохнула, сделала долгий выдох и обмякла. На долю секунды сердце Винтер мучительно сжалось. Однако дыхание девушки было медленным и ровным, и кровь больше не текла.
— Обв–скар–иот. — Винтер не слышала, как Феор подошла к ней, но голос хандарайки прозвучал над самым ее плечом. — Она воистину стала Хранителем. Я и подумать не могла…
Феор осеклась, смолкла. Винтер оторвала кусок ткани от рубашки Бобби и принялась бережно стирать кровь, покуда не показалось тело. Отчего–то Винтер уже не сомневалась в том, что ей предстоит увидеть. Там, где оставила смертоносный след десолтайская сабля, страшной раны не оказалось, однако плоть отливала мерцающей мраморной белизной.
— Она выживет? — спросила Винтер, обращаясь к Феор. Когда та кивнула, Винтер позволила себе неуверенно выдохнуть. — Когда она придет в себя?
— Не знаю. — Феор озадаченно сдвинула брови. — Она не служит нашим богам. Я думала, что заклинание в конце концов отторгнет ее, но теперь…
Внимание Винтер отвлек новый звук, прокатившийся по равнине. Он напоминал отдаленные раскаты грома или же беспорядочную дробь роты барабанщиков, которые едва прикасаются к инструментам. Винтер повернулась в ту сторону, где остались огни ворданайского лагеря, — и увидела в ночи множество мелких вспышек. К белизне их примешивался розоватый отлив, и уже различимы были струйки дыма, поднимавшиеся в звездное небо.
— Видите? — проговорила Винтер, ни к кому особо не обращаясь. — Вот это уже мушкетный огонь.
