Глава девятнадцатая
МАРКУС
По лицу Раззана дан-Ксопта Маркус понял, что встреча прошла не лучшим образом. Капитан поспешно вскочил, когда Янус вышел из августейших покоев, на воображаемой бечевке волоча за собой хандарайского министра, напоминавшего надутый до предела шелковый шарик.
— Полковник, — пролепетал Раззан, ломая руки, — быть может, я что–то неточно перевел. Прошу вас…
— Ваш перевод был абсолютно точным, — отрезал Янус. — К тому же, как вам хорошо известно, в нем не было ни малейшей необходимости. А теперь я, с вашего разрешения, удалюсь. Мне предстоит готовиться к походу.
— Но… принц запретил вам идти в поход!
— Я известил принца о своих намерениях. Он волен предпринять любые шаги, которые сочтет необходимыми.
С этими словами полковник отмахнулся от Раззана, как от назойливой мухи, и подал знак Маркусу следовать за ним. Они вышли, оставив растерянного министра беззвучно хватать воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба.
— Насколько я понимаю, принц не пришел в восторг от вашего решения, — пробормотал Маркус.
— Он назвал меня трусом и предателем, — отозвался Янус. — Не берусь понять, каким образом нежелание сидеть сиднем в стенах Эш- Катариона делает меня трусом, но головы венценосных особ, по всей видимости, работают не так, как у простых смертных.
— Его нельзя винить, — сказал Маркус. — Он напуган.
— Я его за это и не виню. Я только хочу, чтобы он смирился с реальным положением дел.
Реальное положение дел заключалось, само собой, в том, что полковник мог поступать, как ему вздумается. Принц имел в распоряжении горстку гвардейцев и Джаффу со своими блюстителями, причем надежность последних была более чем сомнительна. Янус мог свергнуть хандарайского монарха одним мановением руки, и они оба это знали. Тем не менее старые привычки живут долго, и трон Вермиллиона продолжал отдавать приказания своим ворданайским союзникам.
То, что в данном случае принц, по всей вероятности, мог быть прав, по мнению Маркуса, только ухудшало положение. Капитан кашлянул. Янус оглянулся, и серые глаза его заискрились.
— Вы не одобряете, — проговорил полковник.
— То, как вы обошлись с принцем? Нет, конечно же одобряю. Давно пора, чтобы кто–нибудь…
— Нет, — перебил Янус. — Вы не хотите идти в поход.
— Я пытался понять, насколько это разумно, — признался Маркус.
— Я ведь уже не раз говорил вам, что с глазу на глаз вы вольны свободно высказывать свое мнение. — Янус жестом обвел безлюдный коридор. — Говорите.
— Я следую вашей же логике, — сказал Маркус. — Я согласен с вами: пожары и покушение на убийство говорят, что десолтаи до сих пор где–то неподалеку, но, если мы двинемся в погоню, они отступят в Десол, а пойти за ними в Десол означает сыграть им на руку.
— Опасаетесь, что мы не сумеем их разбить?
— Опасаюсь, что они вовсе не станут драться, — ответил Маркус. — Десолтаи воюют не как обычные солдаты. Их можно не встречать неделями — и вдруг они сваливаются на голову, точно рой разъяренных ос. Они предоставляют грязную работу пустыне, и пытаться нанести им ответный удар — все равно что бить кулаками воздух. — Маркус спохватился, что говорит с недопустимой горячностью, и сделал паузу, чтобы вернуться в рамки приличий. — Я опасаюсь, что мы не сможем принудить их к активным действиям.
— У десолтаев есть города. Стойбища. Оазисы, где они пополняют припасы.
— Да, но все они надежно укрыты в недрах Десола. Не существует ни карт этой местности, ни дорог. Разыскать их… — Маркус пожал плечами, не закончив фразы.
Янус на миг задумался, но потом покачал головой:
— Этот случай особый, капитан. Десолтаи стремятся доставить Имена в безопасное место. Если мы сумеем не отставать от них, они сами рано или поздно приведут нас к нему.
— Имена, — ровным голосом повторил Маркус и подавил вздох. Янус по–прежнему не желал говорить об истинной природе своего таинственного сокровища. Капитан решил зайти с другой стороны. — А вам не приходило в голову, что опасения принца обоснованны? Без поддержки наших войск Эш–Катарион может взбунтоваться против него.
— Вряд ли. Если у искупителей еще и оставались сторонники, после этих пожаров их не стало.
— Это не значит, что горожане прониклись любовью к принцу. Если его вздернут на городских воротах, беспорядки охватят весь Хандар.
— Это допустимый риск, — сказал Янус. — Мы должны получить Имена.
— Даже если это будет стоить нам…
— Даже если это будет стоить нам всего Хандара. — Полковник строго взглянул на Маркуса. — Капитан, я готов услышать подобные возражения от людей с менее развитым воображением, но вы–то были там. Вы своими глазами видели, на что они способны. Мы не можем оставить такое могущество в руках шайки хандарайских ведьм.
— Я…
То страшное утро сейчас казалось Маркусу лишь началом нового кошмара — дня, наполненного огнем и летящим пеплом, который вычернил небо и покрыл серым саваном улицы. Покушение на жизнь Януса почти позабылось в хаосе, который последовал за этим событием. Пожары были ужасны — в точности таковыми, какими описывали их хандарайские предания: море огня безнаказанно поглотило тесно сбитые жилые постройки и крытые камышом дома Нижнего города и билось о прочные стены Внутреннего города, как морские волны о волнолом.
Искры, принесенные ветром, перемахнули через стену и породили множество возгораний помельче, но Верхний город был все же по большей части выстроен из камня. Маркус отправил ворданайских солдат по мере сил бороться с этими возгораниями, а также помогать блюстителям Джаффы на стенах. Толпы вопящих простолюдинов хлынули к воротам, ища спасения, и Маркус вопреки всем обычаям приказал впустить этих беженцев во Внутренний город. Пришлось выставлять охрану и сторожевые заставы, дабы уберечь от урона собственность аристократов.
Тысячи других хандараев прибегли к иному традиционному способу спасения, прыгая в канал или в гавань, пока мелководье не стало походить на гигантскую купальню под открытым небом. Это спасло их от огня, однако сотни людей захлебнулись, сбитые с ног обезумевшей толпой, либо оказались вынуждены плыть на глубину и утонули, когда у них закончились силы. Тысячи несчастных остались и в самом городе, не имея возможности или не желая спасаться бегством, и сгорели вместе со своими жилищами. Блюстители не могли сообщить даже приблизительное число погибших, но похоронные команды до сих пор трудились в три смены.
В Первом колониальном, по счастью, пострадавших было немного. Почти все патрули, едва начался пожар, поспешили вернуться к воротам. Первый батальон насчитывал менее десятка пропавших без вести, и Маркус надеялся, что большинство из них все–таки объявится.
Но еще до того, как успел остыть пепел пожаров, Янус объявил о намерении двинуться в поход.
— Я не знаю, — сказал наконец Маркус. — Я готов признать, что в то утро на вас напало нечто сверхъестественное, но связано ли это нападение с той самой Тысячей Имен?
Серые глаза полковника вспыхнули.
— Капитан, это был демон. Тварь не от мира сего в человеческом обличье.
«Он поймал пулю. — Маркус видел однажды, как фокусник на цирковом представлении проделал то же самое, но это был только фокус, ловкость рук. Та пуля была настоящая, из настоящего пистолета, и Маркус сам нажал на спусковой крючок. — А это невозможно. Человек может быть быстр или силен — не так быстр или силен, как та тварь, — но поймать на лету пулю…»
— И все равно, — упрямо произнес Маркус. — Даже если он был…
Они завернули за угол, и Маркус испытал облегчение, увидев, что к ним почти бегом спешит Фиц. Лейтенант остановился перед ними и отдал честь.
— Капитан, — сказал Янус, — ваши доводы приняты к сведению. Приказ остается в силе. К вечеру жду доклада.
— Есть, сэр! — Маркус замер по стойке «смирно» и четко козырнул. Обогнув Фица, полковник двинулся дальше по коридору, и Маркус не позволил себе расслабиться, пока Янус не скрылся за углом.
— Приказ, сэр? — спросил Фиц. — Полковник уже закончил разговор с принцем?
Маркус устало кивнул.
— Мы выступаем, — сказал он. — Завтра, на рассвете.
— Очень хорошо, сэр.
Лицо лейтенанта оставалось бесстрастно. Маркус окинул его пронизывающим взглядом.
— Тебя это не беспокоит? Еще недавно ты объяснял нам, насколько неблагоразумен был бы такой шаг.
— Очевидно, что полковник со мной не согласен, — мягко ответил Фиц. — Кроме того, обстоятельства изменились. В некоторых отношениях вне города мы будем в большей безопасности.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сэр, запасы продовольствия среди беженцев уже на исходе. Я пришел рассказать вам о беспорядках. Несколько крестьян везли на рынок — рынок Внутреннего города, естественно, — продовольствие, и им преградила путь толпа, требуя, чтобы они немедля распродали свой товар по ценам, как до пожара. Крестьяне отказались, и тогда смутьяны набросились на повозки и забрали все, что смогли унести. Трое были убиты, больше десятка ранено.
— Если мы покинем город, станет только хуже.
— Безусловно, наше присутствие вносит свой вклад в поддержание порядка. — Фиц говорил тем размеренным спокойным тоном, каким обычно растолковывал что–то офицерам и маленьким детям. — С другой стороны, нехватка продовольствия с каждым днем будет обостряться, так что рано или поздно горожане обратят свой гнев на нас.
— Замечательно. — Маркус покачал головой. — Впрочем, это досужие рассуждения. Если только принц не попытается остановить нас силой, утром мы выступаем. Как идут приготовления?
— Мы конфисковали все средства передвижения, какие только можно было прибрать к рукам, — сообщил Фиц. — Вы по–прежнему хотите взять с собой весь лазарет?
— Еще бы! Если уж мы выступаем в поход, значит отправятся все до единого. Я не хочу оставлять здесь ни одного ворданая в армейской форме.
— Дело в том, что, имея больше места на повозках, мы могли бы прихватить с собой больше бочонков с водой или…
— Всех до единого, Фиц.
— Так точно, сэр. Будут трудности с продуктами, по крайней мере в начале пути. Мы почти извели припасы, доставленные флотом, а в городе мало что осталось. Разве что придется перетряхнуть дома местных аристократов.
— Чернь, я полагаю, будет в восторге, — заметил Маркус и вздохнул. — Я поговорю об этом с полковником. Хорошие новости есть?
— С боеприпасами никаких проблем, сэр. Аскеры оставили нам изрядный запас, а поскольку они используют ворданайское оружие, калибры подходят нам идеально.
— Какое счастье, что никому не пришло в голову бросить факел в пороховые склады, — сказал Маркус. Пожар сам по себе был нешуточным бедствием, но если бы вдобавок взлетел на воздух один из арсеналов…
— Так точно, сэр. Кроме того, капитан Ростон, судя по всему, пришел в сознание.
— Адрехт? Когда?
— Сегодня утром, как я понимаю.
— Что ж ты молчал? Пойду его навестить.
— Сэр, — начал Фиц, — касательно запаса бочек…
— Позже, — отрезал Маркус. — Или вот что: как бы там ни обстояло дело, займись этим сам. Я даю тебе полную свободу действий.
— Есть, сэр! — козырнул лейтенант. — Понял, сэр!
Лазарет устроили в оцепленном крыле дворца. Принц возражал против такого использования монаршей резиденции, но Маркус настоял на своем, а Янус его поддержал. Батальонные мясники, которые занимались сортировкой раненых во время боя и по большей части лечением повседневных недугов, закрепляли самые тяжелые случаи за полковыми хирургами. Маркус и прежде пару раз приходил повидать Адрехта, но тот всякий раз был в беспамятстве, а из–за стонов и криков раненых задерживаться капитану в лазарете не хотелось.
Теперь здесь стало заметно тише. Гнойные инфекции и заражение крови, неизменные спутники полевых ранений, собрали свой неизбежный урожай, и тела умерших давно вынесли. Те, кто был на пути к выздоровлению, тоже по большей части покинули лазарет, поскольку ни один солдат, будучи в здравом уме, не захочет задерживаться под опекой мясника дольше необходимого. Остались либо те, чье выздоровление затянулось, либо те, чьи тяжелые раны потребовали серьезного хирургического вмешательства и кто это вмешательство успешно пережил.
Маркуса встретил ассистент хирурга, который узнал капитана, козырнул и провел его в узкую спальню, где разместили Адрехта. Как и говорил Фиц, капитан сидел на низкой кровати и читал. Полевой формы на нем не было, лишь на плечи наброшен синий мундир. Левый рукав его болтался у бока, пустой и безжизненный.
— Адрехт! — воскликнул Маркус. — Прости, что не пришел раньше. Я все утро провел с полковником. Фиц только сейчас сказал мне, что ты пришел в себя.
— Ничего страшного, — отозвался Адрехт, — Раньше я все равно был не в том виде, чтобы принимать посетителей. В конце концов я закатил такой скандал, что мне сделали ванну и принесли из моей комнаты чистую одежду.
Маркус хихикнул. Ответная улыбка Адрехта была натянутой, и неловкое молчание воцарилось в спальне, когда Маркус осознал, что не имеет ни малейшего представления, о чем и как говорить. Он был обязан Адрехту жизнью, но любые слова благодарности казались ничтожными по сравнению с ценой, которую заплатил его друг. Выражать признательность за спасение невыносимо, но притворяться, будто ничего особенного не произошло, — попросту нелепо. Маркус открыл было рот, но тут же захлопнул его и стиснул зубы.
Неожиданно на помощь ему пришел Адрехт.
— Ты это видел? — осведомился он, помахав листком бумаги, который только что читал.
— Что это такое?
— Предписание. Полковник желает, чтобы четвертый батальон готовился выступать.
— Он послал предписание тебе?! — Маркус был потрясен. От злости у него на миг потемнело в глазах.
— Не совсем. Полковник извещает меня, что четвертый батальон отправится в поход со всем полком, и осведомляется, чувствую ли я себя в силах принять командование батальоном. Если нет, он меня поймет.
Адрехт вложил в последнюю фразу изрядную толику яда, но Маркус не мог не признать его правоты. Янус наверняка писал эти слова, когда Адрехт был еще без сознания, так что вряд ли мог ожидать, что получит утвердительный ответ.
— Ты ему что–нибудь ответил? — спросил он.
— Я хотел сначала поговорить с тобой. — Лицо Адрехта вдруг исказилось от боли, и он правой рукой вцепился в культю левой. Записка Януса, вспорхнув, опустилась на пол. — Карис долбаный! — прорычал Адрехт. — Вроде и отпилили эту дрянь, а она все болит и болит.
— Позвать кого–нибудь?
— Нет. — Адрехт закрыл глаза. Маркус заметил, как исхудало его лицо. Щеки ввалились, под глазами темнели круги. — Переживу. Послушай, ты уже говорил с ним об этом?
— О том, чтобы ты принял командование?
— О походе! — выпалил Адрехт. — Ты не хуже меня знаешь, что это безумие. Так вот, полковнику ты это объяснил?
— Я… — Маркус замялся. — Я не уверен, что это решение можно назвать безумием.
— Погнаться за десолтаями в Большой Десол? Как еще это можно назвать? Десол пожирает армии и выплевывает побелевшие кости. Черт возьми, да ты же прекрасно знаешь, как это будет! Ни воды, ни пищи, похищения дозорных, ночные атаки, засады… — Адрехт осекся на полуслове и зашелся кашлем, безудержным и пугающе влажным.
Маркус огляделся, увидел чашу с водой и кружку и налил ему попить.
— Маркус, ты должен его остановить, — отдышавшись, слабым голосом проговорил Адрехт. — Слышишь? Из Десола не возвращаются. Одно дело — искупители и генерал Хтоба, и совсем другое — Стальной Призрак. Говорят, его нельзя убить.
Маркус тоже слышал об этом. И всегда пренебрежительно отмахивался от слухов, но в свете того, что ему довелось увидеть совсем недавно… Он покачал головой:
— Полковнику известно обо всех возможных трудностях. Я изложил ему свое мнение. Фиц занимается проблемой снабжения…
— К чертям твое мнение! — просипел Адрехт. — Скажи ему «нет»! Откажись идти в этот растреклятый поход! Первый батальон тебя поддержит, Вал и Мор — тоже. Солдаты тебя знают. Если ты только объяснишь им, что…
Кто–то резко и шумно втянул воздух, и Маркус не сразу сообразил, что этот «кто–то» — он сам. Адрехт запнулся, сообразив, что зашел слишком далеко.
— Я думаю, — произнес Маркус, — что у тебя еще не спал жар.
— Я думаю, что ты прав, — тусклым голосом отозвался Адрехт.
— Сообщить полковнику, что ты еще не готов принять командование?
— Скажи ему то, что сочтешь нужным. Можете отправляться в Десол и там сдохнуть, если уж так приспичило, а я останусь здесь.
— Не останешься, — сказал Маркус. — С полком отправятся все без исключения, даже раненые. Отношения между полковником и принцем несколько подпортились. Тем, кто не уйдет вместе с полком, не поздоровится.
— Святые, мать их, угодники! — Адрехт схватился оставшейся рукой за голову, лицо перекосилось в новом приступе боли. Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы.
— Может, я…
— Убирайся, — с трудом выдавил Адрехт. — Просто… уйди, ладно?
Маркус свернул за угол выщербленной стены дворца и увидел Фица, который отдавал приказания роте первого батальона, тащившей батальонное имущество к краю плаца, где в три ряда выстроились повозки и упряжки. Помимо обычных грузов — продовольствия, боеприпасов, пушек, — Маркус без малейшего удивления узрел штабеля винных бочонков.
— Готовитесь к званому ужину, лейтенант?
Фиц козырнул:
— Сэр, разрешите доложить…
Маркус махнул рукой:
— Думаю, я и так понял. Для воды, верно?
— Так точно, сэр. Большинство городских бондарей работало в Нижнем городе. Заготовить запас воды нужно было без промедлений, а потому я избрал самый целесообразный путь.
— Все утро меня осаждала, тыча в нос бумагами, шайка виноторговцев. Я так понимаю, ты, следуя инструкциям, выдал им в качестве компенсации наши долговые расписки?
— Так точно, сэр. Следуя инструкциям. — Лицо лейтенанта оставалось непроницаемо, но в голосе таилось едва уловимое веселье. — Уверен, что министерство возместит им ущерб.
— Безусловно, — сухо отозвался Маркус. — Как дела?
— Все по графику, сэр. Список больных немного длиннее обычного, но в остальном все в порядке.
— Что за болезни?
— Подозреваю, сэр, что по большей части похмелье.
— А-а. — Маркус понизил голос. — Ты был здесь все утро?
— Так точно, сэр, командовал приготовлениями.
— Что бы ты мог сказать о настроении людей? Я имею в виду — касательно этого похода.
— То есть, сэр?
Маркус вздохнул:
— Я разговаривал с Адрехтом. Он… — Капитан помолчал. — Ну да, он не в лучшем состоянии, но это как раз ожидаемо. Тем не менее он убежден, что наш поход закончится катастрофой. Я просто хотел понять, насколько распространено это мнение.
Фиц кивнул и задумался.
— Полагаю, сэр, — негромко сказал он, — что так считают немногие. Возможно, кое–кто из ветеранов — особенно те, кому в прошлом довелось побегать за десолтаями. Новобранцы, однако, безоговорочно верят в полковника, и я должен сказать, что в последнее время многие ветераны стали разделять эту веру. Боевой дух личного состава высок, сэр.
— Рад слышать. — Это означало, что заявление Адрехта — которое с формальной точки зрения попахивало изменой — можно смело сбросить со счетов как личное недовольство. — Приказ на марш уже получен?
— Так точно, сэр. Нам предписано двигаться к городку под названием Нанисех. Полковник хочет, чтобы мы прибыли туда до наступления темноты. Насколько я понимаю, он намерен пополнить там наши припасы.
«По крайней мере, он об этом подумал». Маркус не льстил себе мыслью, что Януса к этой идее подтолкнула его зажигательная речь, но робко надеялся, что она не прошла даром. Глядя на ряды повозок, на солдат, которые строились позади них на плацу, капитан ненадолго почувствовал себя успокоенным. Впрочем, именно ненадолго. К востоку отсюда простерся Большой Десол — пустыня, которая пожирала армии и насмехалась над картографами. И где–то там, в песках, затаился Стальной Призрак.
И снова длинная синяя змея выползала из ворот, следовала, извиваясь под каменными стенами Эш–Катариона, по выжженной пустоши, в которую превратился Нижний город.
Полковая колонна сильно изменилась с тех пор, как Маркус в последний раз, еще в Форте Доблести, наблюдал за подобным зрелищем. Прежде всего, она стала значительно короче. Сократились в численности сами батальоны — полк потерял почти пять сотен бойцов, большей частью в боях при Велте, — но и хвост из повозок тоже заметно уменьшился, избавленный от принца и его свиты, а также привычной галдящей толпы хандарайских маркитантов и шлюх. Маркус отдал приказ не брать с собой в поход того, без чего нельзя будет обойтись в пустыне, и до отказа использовать освободившееся место в повозках и на спинах вьючных животных. Сейчас мимо него одна за другой грохотали повозки с бочками, доверху груженные тяжелым бесценным сокровищем — водой.
Изменились и сами люди. Трудней стало различать новобранцев и ветеранов Первого колониального: лица новичков лишились прежней бледности, в мундиры намертво въелись пыль и пот, неизбежные спутники армии на марше, в то время как ветераны избавились от самых очевидных недостатков своего внешнего вида, чтобы перещеголять своих молодых сотоварищей. Вереницы запасных лошадей — еще одно новшество, на котором настоял Маркус, — брели с пустыми седлами позади повозок, а Зададим Жару и его бойцы растянулись тонким заслоном вокруг движущейся колонны.
Последними ехали лазаретные повозки. Вопреки тому, что он сказал Фицу, Маркус разрешил оставить в городе нескольких тяжелораненых — мясники по секрету заверили его, что эти люди и так долго не протянут. Обрекать умирающих на немилосердную тряску по ухабам в повозках без рессор показалось капитану чрезмерной жестокостью, и он лишь надеялся, что принц из мелочной мстительности не отыграется на несчастных за уход ворданаев. Всех прочих раненых, в том числе и Адрехта, разместили в повозках, выстланных изнутри реквизированными коврами. Время от времени, когда обоз трясся на очередной веренице ухабов, до Маркуса доносились их вскрики и стоны.
Он позаботился обо всем, что только пришло ему в голову. Более того — и, пожалуй, разумнее того, — он дал Фицу полную свободу позаботиться обо всем, что придет в голову ему и молодой лейтенант, как обычно, перечислил десяток мелочей, которые ускользнули от внимания командира. Несмотря на все это, Маркус никак не мог отделаться от дурных предчувствий. Проезжая верхом под каменными стенами, в разрыве между вторым и третьим батальонами, он оглядывался на прочные, из деревянных брусьев, ворота и гадал, застанут ли ворданаи их закрытыми, когда вернутся сюда.
«Если мы вообще вернемся», — подумал Маркус и нещадно выругал себя за такую мысль.
Пожар превратил Нижний город в руины, но путь полковой колонны через них напомнил капитану о том, что такого рода бедствия для Хандара самое обычное дело. Развалины не успели остыть, как на них уже набросились мародеры, и последние языки огня еще только догорали, когда началась охота за строительным материалом. Кое–где, самовольно провозглашая право на земельное владение, возводили новые постройки. На взгляд Маркуса, они могли рухнуть от дуновения ветра и были так же уязвимы для огня, как их предшественники, но все же росли тем быстрее, чем проворней ватаги строителей успевали таскать с пепелищ обугленные, но еще вполне пригодные балки. Увидел также Маркус и большие временные печи для обжига, которые возвели на берегу кирпичных дел мастера. Пройдет не так уж много времени — и город восстанет из пепла, как новая зеленая поросль на месте лесного пожара.
Внушительная толпа хандараев собралась поглазеть, как Первый колониальный покидает город. Молча провожали они взглядом колонну, и хотя никто не проявлял открытой враждебности, но приветственных криков слышно не было. Маркус заметил множество злых и мрачных лиц. Повсюду раздавалось тихое ворчание.
Он вздохнул с облегчением, когда колонна вышла за пределы старой границы Нижнего города. Здесь уцелели редкие дома, то ли лучше построенные, то ли более везучие, чем их соседи. Обветшалый лабиринт улиц сменился проселочными дорогами, которые прихот- либо вились между старинными, огороженными камнем полями и оросительными каналами. Здесь, в отличие от предыдущего похода, в распоряжении полка не оказалось широкого удобного тракта. Дороги уходили из Эш–Катариона на юг и на запад, но не на восток, поскольку в этом направлении не было ничего, кроме бескрайних песков Большого Десола. Колонна двигалась по вехам, поставленным конными разведчиками Зададим Жару, которые проезжали по любой тропе, внешне как будто ведущей в нужную сторону, и сверяли местность с не отличавшимися точностью хандарайскими картами.
Нанисех, ближайшая цель полка, был ярмарочным городком в двенадцати милях от Эш–Катариона. Маркус надеялся дойти до него к середине дня, но к тому времени, когда солнце поднялось высоко, понял, что им повезет, если доберутся в Нанисех до темноты. Узкие проселочные дороги вынудили колонну вытянуться в тонкую длинную линию, и всякое замешательство или препятствие, с которым столкнулись первые ряды, передавалось по всей длине «змеи», отчего шедшим сзади приходилось останавливаться и ждать, пока впереди разберутся с очередной помехой. Хуже всего, безусловно, как обычно, приходилось повозкам, с трудом тащившимся по каменистой почве.
Раздражение Маркуса росло с каждой вынужденной остановкой. Масла в огонь добавило падение с лошади, случившееся около полудня, когда Мидоу шарахнулась от особенно сильной вспышки ярости. На миг Маркус ужаснулся, решив, что кобыла сейчас растопчет его, но Мидоу изящно отступила в сторону, и на долю капитана достались только длинная ссадина на предплечье — там, где он, падая, зацепился за каменную стену, — да внушительный удар по самолюбию.
Полковника, разумеется, нигде не было. В самом начале дня Маркус видел, как он проехал к голове колонны — такой бодрой рысью, словно собрался поохотиться на лис. Фиц, Вал и Мор занимались поддержанием строя в своих батальонах, и Маркусу ничего не оставалось, кроме как отдышаться, встать и, шепотом кроя все на свете, двигаться дальше.
Он разбирал ссору между одним из пушкарей Пастора и незадачливым возчиком, который ухитрился устроить безнадежный затор, когда к ним рысью подъехал Фиц. Несмотря на дневной переход по пыльным дорогам, мундир лейтенанта каким–то чудом оставался безукоризнен. Артиллерист как раз произносил гневную тираду, угрожая затолкать возчика в ствол одной из двенадцатифунтовых пушек и обрубить все, что будет торчать наружу. Маркус дождался, пока он выпустит пар, а затем приказал возчику как можно скорей убрать свою колымагу с дороги, и плевать, что может сломаться ось.
Затем он повернулся к Фицу, который терпеливо ждал, стоя рядом с ним. Лицо молодого лейтенанта было, как всегда, бесстрастно, но что–то в его манере держаться тотчас пробудило в Маркусе тревогу.
— Что–нибудь случилось?
— Может случиться, сэр, — ответил Фиц. — Вам стоило бы взглянуть лично.
— Веди! — бросил Маркус и вопросительно глянул на лейтенанта, когда тот не двинулся с места.
— Лучше поехать верхом, сэр.
Маркус мысленно чертыхнулся, но делать было нечего. Ноги у него уже ныли после дня, проведенного в седле, отвратительно саднило ободранное предплечье. Но Фицу прекрасно известно о глубокой нелюбви Маркуса к лошадям, и если он при этом считает, что нужно ехать верхом, значит дело совсем дрянь.
Адъютант подвел Мидоу, и Маркус с Фицем поехали вдоль вынужденно остановившейся колонны.
— Что за бардак!.. — пробормотал Маркус, обращаясь больше к самому себе. Фиц, однако, тут же отозвался:
— Так точно, сэр! Дорога слишком узкая, а других пригодных маршрутов нет. Зададим Жару сказал, что за Нанисехом мы наконец избавимся от этих огороженных полей.
— Радуйся хотя бы, что на нас до сих пор не напали. Страшно подумать, что было бы, если б они устроили здесь засаду.
Маркус содрогнулся, представив, как полковая колонна пробивается между каменных стен, окутанных дымом выстрелов. С другой стороны, десолтаи обожают своих коней почти так же сильно, как ненавидят ворданаев, так что им наверняка тоже пришлось бы не по вкусу драться в этакой тесноте. И тут Маркуса обожгла страшная мысль.
— Ты ведь не это хочешь мне показать?
— Не совсем, сэр. Головные роты первого батальона дошли до Нанисеха, и там произошло столкновение.
— Столкновение?!
— Перебранка, если можно так выразиться. Местные жители недовольны.
— Восхитительно. Где полковник?
— Он уже проехал через город, сэр. Сказал, что заметил что–то на холме, сразу за городом, и направился туда, взяв охраной эскадрон кавалеристов.
— Хоть на это ума хватило. — С Януса сталось бы, если что–то привлекло его внимание, отправиться туда в одиночку. Обладая безусловным полководческим даром, он проявлял иногда поразительную недалекость. — Поехали! Доберемся до этой дыры, пока кто–нибудь не спалил ее дотла.
До поджога дело не еще дошло, но к тому близилось. Маркус обнаружил две роты первого батальона, стоявшие в ожидании на окраине городка, который в Вордане едва ли назвали бы и большой деревней. Нанисех представлял собой скопище запыленных лачуг, среди которых затесалась пара строений из кирпича и бревен, размерами не больше Велты. Изначально он служил стоянкой для крестьян, которые везли на продажу в город плоды своих трудов, да еще здесь устраивались ярмарки, где столичные купцы торговали с местными жителями, никогда не выбиравшимися в Эш–Катарион. Главной достопримечательностью Нанисеха был подземный источник с чистой пресной водой, который один из древних правителей Хандара преобразил в фонтан и пруд с изваянием неведомого божества.
Именно возле этого фонтана разворачивалось действо, которое Фиц назвал «перебранкой». Больше десятка ворданайских солдат, явно взвинченные, стояли, взяв мушкеты на плечо и примкнув штыки. Еще один человек в синем мундире лежал на земле, и над ним склонялся капрал. Перед этим строем Маркус с огорчением, но без малейшего удивления увидел старшего сержанта Дэвиса. Багровый, со вздувшимися от натуги жилами, Дэвис орал на хандарая с квадратным подбородком, совершенно бесстрастно внимавшего сержантской тираде. Позади хандарая собралась небольшая компания местных жителей. Они больше походили на любопытных зевак, чем на разъяренную толпу, но Маркус знал, что черта, отделяющая эти два понятия, может оказаться опасно тонкой.
— Эй ты, недоделанный серомордый ублюдок! — орал Дэвис. — Если ты и твои дружки сейчас же, сию минуту, мать вашу, не очистите улицу, я прикажу вот этим парням отправить всех вас скопом в ваш зачуханный рай! Вы этого хотите, да? Хотите, чтобы я взялся за штык и перелопатил вам кишки?
— Сержант Дэвис! — громыхнул Маркус гулким голосом, который приберегал для парадов и смотров.
Дэвис, пылая гневом, стремительно развернулся, и на миг Маркусу почудилось, что и ему сейчас достанется порция хлесткого красноречия. Затем здравый смысл все же взял верх, и толстяк–сержант, всколыхнувшись по стойке «смирно», со всей четкостью, на какую был способен, взял под козырек.
— Сэр! — отрывисто рявкнул он. — Прошу разрешения взять свою роту и подавить сопротивление, сэр!
— Разве они сопротивляются? — Маркус окинул взглядом собравшихся хандараев. — Они даже не вооружены.
— Они перекрыли дорогу, сэр! И один из них вырубил Втыка… то есть ударил рядового Нуненбаста, сэр!
— Это был вон тот человек? — уточнил Маркус, показав на рослого хандарая.
— Так точно, сэр! Его нужно наказать, сэр!
— Давайте–ка я с ним поговорю.
Маркус неуклюже спешился и в сопровождении Фица подошел к хандараю. Припоминая все знакомые ему вежливые обороты хандарайской речи, он проговорил:
— Я — капитан Д’Ивуар. К кому я имею честь обращаться?
Хандарай моргнул, слегка опешив, и ответил:
— Я — Даннин дан-Улук, староста этого города.
Маркус кивком указал на Втыка, который все еще театрально постанывал:
— Как это произошло?
— Он хотел взять воду из фонтана. Я объяснил, что он должен сделать пожертвование Владыке Вод, но он отказался. Когда он попытался оттолкнуть меня и пройти к фонтану, я вынужден был применить силу.
— Ясно. А он понял, что вы ему сказали?
Даннин пожал плечами. Маркус мысленно вздохнул.
— В таком случае я приношу за него извинения, — произнес он. — Многие мои люди не знают вашего языка. Я хочу, чтобы они получили дозволение пользоваться вашим фонтаном с сегодняшнего вечера и до завтрашнего утра. Какое пожертвование надлежит сделать для этого Владыки Вод?
— Сколько у вас людей?
— Чуть больше четырех тысяч, и еще лошади.
Староста покачал головой:
— Их слишком много. Фонтан иссякнет и не наполнится еще много недель. Между тем город будет страдать без воды.
Маркус поморщился: «Как бы мне все–таки не пришлось показать, что я ничем не лучше Дэвиса».
— Нам нужна вода, — сказал он тихо, так, чтобы его не услышали люди, столпившиеся позади старосты. — В обмен на воду я готов принести щедрые дары вашему городу и вашему богу, а также купить у вас продовольствие и прочие нужные товары. Если, однако, вы откажете, мы можем именем принца реквизировать все это, и тогда вы не получите ничего.
— У вас нет такого права.
«У меня есть армия. Это даже лучше всякого права», — подумал Маркус и произнес:
— Принц думает иначе. Вы можете обратиться к нему за возмещением.
— А если мы не подчинимся?
Маркус оглянулся через плечо на сержанта Дэвиса, который по- прежнему сверлил хандарая злобным взглядом. И пожал плечами с таким видом, словно ему это было безразлично.
— Вы заплатите, — после минутного размышления сказал староста. — И мы принесем вашим солдатам вино для питья, так что вода из фонтана понадобится только вашим лошадям. За вино вы, разумеется, тоже заплатите.
— Разумеется, — согласился Маркус.
В висках у него стучало в такт пульсирующей боли в предплечье. Интересно, как он будет объяснять все это Янусу? «Если он вообще станет требовать объяснений», — подумал капитан.
— А сказал он, куда мы двинемся дальше? — спросила Джен.
— Разумеется, нет, — ответил Маркус, одной рукой стаскивая с себя мундир и швыряя его в угол. — Только улыбается, словно думает, что тайны приводят меня в восторг. Клянусь Карисом Спасителем, этот человек ошибся в выборе призвания! Ему нужно было стать цирковым фокусником.
С этими словами Маркус схватил бурдюк с вином — приторным пойлом, которым щедро снабдили ворданаев жители Нанисеха, — и сделал очередной большой глоток.
Джен, сидевшая на его койке, сочувственно кивнула. Строго говоря, Маркус не приглашал ее зайти в только что поставленную палатку, но Джен дожидалась его снаружи, а он был так взбешен нежеланием Януса делиться своими планами, что сам не заметил, как излил ей душу. Теперь, стоя с бурдюком в руке, он смотрел в глаза женщины, блестевшие любопытством за толстыми стеклами очков, и пытался понять, не наговорил ли лишнего: «Как ни крути, она все–таки служит Конкордату, а Янус, как бы там ни было, мой командир». Предавать чье–то доверие было глубоко противно природе Маркуса. Он не упомянул Тысячу Имен, даже не намекнул, что Янус затеял этот поход не только для того, чтобы покончить с Дланью Господней, — однако теперь поневоле гадал, сколь много Джен могла извлечь из его гневной речи.
— Полковник не доверяет мне. Впрочем, это и неудивительно. Думаю, он на самом деле не доверяет никому. — Маркус криво усмехнулся. — Я не хотел вас обидеть.
— Я и не обиделась. Его светлость герцог, безусловно, не доверяет полковнику. — Джен протянула руку, и Маркус без единого слова отдал ей бурдюк. — Именно потому, собственно, меня и прислали сюда. Правда, что мне делать сейчас, я просто не представляю.
— Разве вам в министерстве не дали секретных инструкций? — поддразнил Маркус.
— Мне не дали вообще никаких инструкций. Мне было сказано лишь наблюдать и докладывать. — Джен покачала головой. — Думаю, даже Орланко не ожидал, что полковник так быстро свергнет искупителей.
— Ничего другого не оставалось. Если бы мы затеяли осаду, да еще во враждебном окружении, мы не продержались бы и месяца. Янус был прав. Единственным путем к победе был удар напролом.
— В лагере говорят, что он гений, — заметила Джен. — Второй Фарус Завоеватель. Это так?
Маркус неловко повел плечами:
— Фарус Завоеватель — это, пожалуй, уже чересчур, но он, безусловно, знает свое дело.
— Значит, вы согласны с его решением двинуться в Десол?
— Я этого не сказал. — Маркус подумал об Адрехте. — Соглашаться или возражать — не мое дело. Полковник отдает приказы, а я в меру своих сил их исполняю.
— Верный долгу солдат.
— Не забудьте упомянуть об этом в своем докладе. — Маркус нагнулся, чтобы расшнуровать сапоги, и поморщился от резкой боли в предплечье. — Святые угодники! Наверное, все же стоит показаться мяснику.
— Могу глянуть, если вы не против.
Маркус замялся, но все же решил, что, с другой стороны, это лучше, чем поход в лазаретную палатку. Он снял сапоги, вытащил рубашку из брюк и оглянулся на Джен, внезапно смутившись. Должно быть, смущение отразилось на его лице, потому что она рассмеялась и махнула рукой.
— Продолжайте, капитан. Не сомневайтесь, я буду благоразумна.
Маркус торопливо, стараясь скрыть полыхающее лицо, стянул через голову рубашку и нижнюю рубаху, потом принялся осторожно сдирать приставший к коже окровавленный рукав, морщась всякий раз, когда выдергивал прилипший к ткани волосок. Наконец он управился с этим делом и неуклюже пошевелил рукой, наблюдая за тем, как сквозь трещинки в запекшейся сукровице сочится свежая кровь. Джен подалась ближе.
— Неприглядное зрелище, — огорченно заметила она. — У вас есть чистое полотно?
— Вон там, у тазика.
Джен намочила в тепловатой воде кусок полотна и присела на койку рядом с Маркусом. Размеренными движениями она протирала и очищала рану, а Маркус стоически сносил эту процедуру, стараясь не морщиться, когда отрывались струпья. Когда Джен закончила свою работу, кусок полотна был измазан кровью.
— Всего лишь небольшой порез, — заключила она, промакивая тканью капельки свежей крови. — У вас останется шрам.
— Мне не привыкать.
— Вижу. — Джен окинула взглядом его торс, испещренный следами прошлых злоключений. Снова смутившись, Маркус отодвинулся от нее и кивком указал на чемодан.
— Там должны быть свежие бинты, — сказал он.
Джен поднялась, направилась к чемодану и вернулась с бинтами. На сей раз она уселась вплотную к Маркусу, так что их колени почти соприкасались. Умело наложив повязку, Джен затянула узел, подергала его для верности и отпустила руку Маркуса. Рука соскользнула вниз, по пути мимоходом задев бедро Джен, и Маркус почувствовал зуд в кончиках пальцев.
— Вам повезло, — заметила Джен. — Вы ведь могли сломать шею.
— Знаю, — вздохнул Маркус. — Фиц уже прочел мне нотацию. Что поделать, не мог же я все бросить и…
Наступила долгая тишина — насколько вообще может быть тихо в армейском лагере. Снаружи привычно доносился невнятный говор солдат, которые ставили палатки, готовили ужин и занимались сотнями других повседневных дел, составляющих жизнь солдата. Постепенно, однако, все эти звуки стихли, и Маркус отчетливо различил дыхание Джен. Внезапно он осознал, что не сводит глаз с ее груди, мерно вздымавшейся под отворотами жакета. Спохватившись, Маркус торопливо отвел взгляд, опять покраснел — и обнаружил, что Джен в упор смотрит на него. Он судорожно сглотнул, поколебался и открыл рот, хотя не имел ни малейшего представления, что говорить.
— Да, — сказала Джен.
Маркус моргнул:
— Что?
— Я знаю, что вы собираетесь сказать. Или, во всяком случае, что вы хотите сказать. Мой ответ — да.
— Да? Я не это… то есть я не знаю, что вы имеете в виду. Я не хотел…
— Вы чрезвычайно любезны, — произнесла Джен, — но, если не перестанете лопотать, я вас укушу.
Вместо этого Маркус поцеловал ее. Поцелуй вышел так себе. Маркус давно не упражнялся в этом занятии, и уголок очков Джен впился ему в скулу с такой силой, что оставил отметину. Тем не менее, когда он отстранился, Джен улыбалась и лицо у нее раскраснелось ничуть не меньше, чем у него. Одной рукой она сняла очки, сложила их со щелчком и аккуратно поместила у изголовья кровати.
— Простите мою развязность, — пробормотал Маркус. — Вы не должны… понимаете, я…
— Замолчи, — сказала Джен. — Пожалуйста, замолчи.
Он повиновался. Вскоре она задула лампу, и вокруг воцарился теплый сухой полумрак.
Маркус давно не был с женщиной, и еще дольше — с женщиной, которой не нужно было платить за услуги. Адрехту, может, и удавалось пробуждать пылкие чувства местных дам, но Маркус подобной сноровкой не обладал, а потому его личная жизнь ограничивалась парой более–менее чистых заведений в Нижнем городе. По сравнению с опытными ласками тамошних искусниц Джен была неловкой и робкой, но Маркус обнаружил, что его это ничуточки не волнует.
Потом они лежали рядом, и Джен прижималась грудью к его плечу. Походная койка была тесна для двоих, и перевязанная рука Маркуса свешивалась на пол. Другую руку придавила своим весом Джен, но у Маркуса не было ни малейшей охоты шевелиться. Джен дышала так тихо, что казалось, будто она спит, но, повернув голову, Маркус увидел, что глаза у нее открыты и она внимательно смотрит на него.
Маркус приподнял брови:
— Что–то не так?
— Просто кое о чем подумала. — Джен поджала губы. — Помнишь бутылку, которую мы откупорили в моей палатке?
— Еще бы!
Джен улыбнулась:
— Я подумала, что, если все мы умрем в той пустыне, мне по крайней мере не придется сожалеть о том, что не решилась на это.
— Мы не умрем, — сказал Маркус.
— Раньше ты не был в этом так уверен.
— Я был зол. — Маркус сделал долгий выдох. — Янус тем или иным образом выпутается. Он не скажет, куда мы направляемся, ничего не станет объяснять, но в конце концов выпутается и вытащит всех нас.
— Кажется, ты всецело веришь в него.
На мгновение память вернула Маркуса в Велту. Он увидел, как Адрехт убеждает его бежать, пока есть такая возможность. Маркус напрягся, вспоминая, как в его сознании вспыхнула уверенность, что Янус придет их спасти. «И он пришел. Только слишком поздно для Адрехта, — прибавил иной, предательский голос. — А для скольких еще?»
Маркус шевельнулся и свободной рукой легонько провел по боку Джен. Как бы невзначай прихватил ее сосок — и тут же ощутил, как он твердеет под пальцами. Дрожь пробежала по телу девушки, и она, теснее прижавшись к Маркусу, уткнулась губами в его щетинистую щеку.
До утра она, конечно же, не осталась. Походная койка не слишком удобна и для любовных утех, а уж заснуть на ней вдвоем и вовсе невозможно. Впрочем, Маркус, по всей вероятности, в какой–то момент задремал, потому что, когда он проснулся утром, по–прежнему нагой, Джен и ее одежда бесследно исчезли.
Можно было не сомневаться, что их связь не останется тайной, — в конце концов, стены палатки были всего лишь брезентовыми, а рядовых хлебом не корми, только дай посплетничать об офицерах. Правда, если эти сплетни и дошли до Фица либо Януса, ни один из них этого не показал, и чувство, что он совершил чудовищную глупость, стало понемногу блекнуть. Джен пришла к нему и на следующую ночь, когда он обменял походную койку на пару тюфяков, и на третью ночь тоже. На следующий день Первый колониальный полк вошел в пределы Большого Десола.
Несмотря на отсутствие хороших дорог, после Нанисеха продвижение полковой колонны по сельским угодьям Хандара проходило на удивление бодро. Как и обещал Зададим Жару, местность стала более ровной, а границы полей отмечались уже не каменными стенами, но прорытыми в земле канавками. Маркус отчасти воспрянул духом — и заботами Джен, и оттого, что воображаемые десолтайские засады так и остались воображаемыми.
На второй день возделанные земли стали понемногу уступать место полосам жесткой степной травы, а трава, в свою очередь, сменилась на песчаные, щедро усыпанные камнями пустоши. Ручьи, протекавшие в низинах, становились все уже и все дальше были расположены друг от друга, а затем от них и вовсе остались по большей части высохшие русла. Громадные скалы, похожие на плывущих по морю песка шершавых китов, заняли место пологих холмов, которые до тех пор сопровождали колонну. Нельзя было точно определить, где начинается пустыня, но на утро третьего дня Маркус, сколько ни всматривался вперед и ни оглядывался назад, так и не обнаружил ни единого пятнышка зелени.
Утром четвертого дня после ухода из Нанисеха Маркуса пробудил от беспокойного сна Фиц, деликатно, но твердо постучавший по палаточному шесту. На самом деле Маркус провел эту ночь в одиночестве. Лагерь взбудоражено готовился к нападению или иным действиям десолтаев, и Маркус полночи не сомкнул глаз, ожидая сигнала тревоги. То ли Джен почуяла это, то ли тоже была охвачена всеобщим волнением, но она так и не пришла, а Маркус в конце концов забылся тревожной дремой. Проснувшись, он обнаружил, что спал одетым, и кое–как, пошатываясь, поднялся на колени.
— Фиц? — окликнул он. — Что–то случилось?
Вряд ли уже наступило утро — снаружи было слишком темно.
— Боюсь, что так, сэр, — отозвался лейтенант. — Вам лучше пойти взглянуть.
