Глава восемнадцатая
МАРКУС
После того как выпили за Адрехта, правила хорошего тона потребовали поднять тост за всех прочих капитанов, затем — за его величество короля, наследную принцессу, Последнего Герцога и, само собой, принца Эксоптера, чьим августейшим гостеприимством пользовался полк. Дальнейшие события Маркус помнил смутно, хотя точно был уверен, что Джен, заливаясь смехом, предложила добыть полковой реестр и выпить по отдельности за каждое имя в списке личного состава.
До этого не дошло, но содержимого в бутылке изрядно поубавилось, и у Маркуса хватило сил только на то, чтобы к исходу ночи добраться до своей комнаты. Джен, по–приятельски обхватив его одной рукой за плечи, предложила без церемоний остаться у нее, но Маркус не сомневался, что она попросту чересчур пьяна, чтобы осознать истинный смысл своего предложения.
Проснувшись утром, он обнаружил, что на удивление бодр и свеж, и более того — вдруг точно понял, как надлежит действовать. Маркус сменил потрепанную полевую форму на парадный мундир, заботливо отстиранный и выглаженный Фицем. В комнате его имелось зеркало, чудом уцелевшее при разграблении дворца. Маркус на минуту задержался перед ним, оглядел себя и остался доволен. До блестящего лейтенанта, едва покинувшего академию, ему было далеко, но по крайней мере он выглядел так, как положено офицеру ворданайской армии.
Фиц, безукоризненно опрятный, как всегда, ожидал в приемной, держа под мышкой пачку бумаг. Когда Маркус вышел в приемную, лейтенант четко откозырял. То ли отменный слух подсказал ему, что начальство уже на ногах, то ли он с самого с утра торчал перед дверью, словно сторожевой пес.
— Доброе утро, сэр.
— Доброе утро. — Маркус мельком глянул на бумаги. — Там есть что–нибудь действительно важное?
— Ничего срочного, сэр.
— Отлично. Тогда сунь их куда–нибудь и ступай со мной.
Фиц снова козырнул, положил бумаги на разбитый приставной столик, который Маркус использовал в качестве письменного стола, и двинулся вслед за капитаном.
— Могу я осведомиться, куда мы направляемся? — спросил он, пока Маркус вел его по запутанным, как лабиринт, коридорам дворца.
— Повидаться с полковником.
— Вот как! — По тону Фица невозможно было сказать, что он думает об этой идее.
Маркус всеми силами старался сохранить настроение, в котором пробудился. Джен была совершенно права. Даже если полковник не в духе, существуют вопросы, на которые необходимо получить ответ. Маркус усердно гнал из мыслей образ Януса, раздраженный огонек в серых глазах, саркастически приподнятую бровь. «В самом деле, капитан? Что ж, если вы не в состоянии позаботиться о таких мелочах лично…»
Маркус мысленно встряхнулся, оглянулся, желая убедиться, что Фиц, которого он прихватил с собой ради моральной поддержки, следует за ним, и свернул в последний коридор, ведущий к покоям полковника. К его изумлению, лейтенант остановился как вкопанный.
— Что–то не так?
Фиц покачал головой:
— Не знаю, сэр, но полковник потребовал, чтобы в этом коридоре поставили двух часовых, и я совершенно точно помню, что добавил этот пост в расписание дежурств.
— Какая рота дежурит сегодня? — спросил Маркус. Фиц, судя по всему, хранил весь график работ первого батальона в голове, занося его на бумагу исключительно ради удобства простых смертных.
— Рота Дэвиса, сэр.
— Вот и ответ, — мрачно заключил Маркус. — Напомни мне, когда вернемся, перекинуться с ним парой слов.
— Есть, сэр.
Маркус двинулся дальше, чувствуя, как иссякает бодрое утреннее настроение. Они находились в самых недрах дворца, и единственным источником света, помимо редких потолочных люков, были светильники со свечами, расставленные в глубоких стенных нишах. Маркусу показалось, что на подходе к покоям полковника расстояние между светильниками увеличилось и он словно спускается в царство теней.
Или не показалось. Ниша, располагавшаяся чуть дальше дверей в комнаты Януса, была пуста. Светильник валялся на полу, воск растекся по плитам, свечи погасли, и в этом отрезке коридора царил полумрак.
— Сэр, — встревоженно сказал Фиц, — что–то определенно не так. Я точно знаю, что на входе в комнаты полковника должна стоять охрана.
— Ты прав. — По спине Маркуса пробежали мурашки, и он положил руку на рукоять сабли. — Может быть, он куда–то вышел и взял охрану с собой?
— Возможно… — Фиц осекся, принюхался и указал рукой: — Туда!
Они пробежали мимо дверей полковника. Коридор за ними был заброшен и большей частью погружен в темноту, но на скорченном теле, которое заметил Фиц, вне сомнения, был синий ворданайский мундир.
— Святые угодники! — пробормотал Маркус, останавливаясь. Часовой, безжизненно обмякнув, лежал у стены, из его уха и с затылка стекали струйки крови и скапливались лужицей на полу. Брызги темной крови были видны и на самой стене — как будто часового ударили об нее изо всех сил. Выпавший из рук мушкет валялся неподалеку.
Фиц опустился на колени, но тут же выпрямился.
— Он мертв, сэр.
— Вижу, — отозвался Маркус, лихорадочно соображая. — Вот что — беги в казармы, возьми всех, кого сможешь собрать за пять минут, и возвращайся сюда. Понял?
— Так точно, сэр, но…
— Я проверю, что с полковником. — Маркус обнажил саблю. — Бегом!
Дверь в покои полковника была приоткрыта, и в проеме блестело что–то металлическое. Маркус не сразу распознал засов, вместе со всем крепежом выдранный из глухой каменной стены.
«Что за дьявольщина здесь творится?» Маркус, выставив перед собой саблю, толкнул дверь ногой. За дверью находилась прихожая, которую Янус использовал как кабинет; другие двери вели из прихожей в спальню, столовую и комнату слуги. Большую часть кабинета занимал огромный шаткий стол, треснувший пополам оттого, что на него упало тело второго часового, лицо которого было искажено и почернело от удушья, горло превратилось в сплошной лиловый кровоподтек.
Маркус сделал глубокий вдох, острие его сабли подрагивало. Капитан подумал, не подать ли голос, но если убийцы — а кто еще это мог быть? — еще здесь, он только привлечет к себе внимание. А если они сделали свое дело и ушли? Такой исход казался немыслимым, но у Маркуса пересохло во рту.
Дверь в спальню была полуоткрыта. Маркус, стараясь ступать как можно бесшумнее, подобрался к ней — и застыл, услышав доносящиеся изнутри голоса. Первый, к его безмерному облегчению, принадлежал Янусу.
— Я ожидал чего–то подобного, — говорил полковник по–хандарайски.
Второй голос, незнакомый и молодой, отвечал со зловещей любезностью:
— В таком случае ты глупец, если не раздумывая отправился навстречу собственной смерти.
— Это ваша Мать глупа, если полагает, что, убив меня, что–то изменит.
Маркус так же бесшумно двинулся дальше. В проеме между дверью и косяком он различил синее пятно — по всей видимости, мундир Януса, стоявшего у дальней стены комнаты.
— Ты ничего не понимаешь. Еще один из длинной череды глупцов, которые полагали нас легкой добычей и обнаружили, что ошибались.
— Времена изменились. Искупители…
— Искупители ничего не изменили. Подобные им прихлынут, затем отхлынут, точно волны на морском берегу. Все они — ничто. Мать вечна.
— Последний Герцог с этим не согласен. Понтифик Черных, как я подозреваю, тоже.
— Гадж рахкса анн! — Маркус не знал, что это означает, но хандарай произнес эти слова с омерзением, точно сплюнул. — Если ты — лучший, кого он мог призвать, стало быть, его орден воистину измельчал.
Послышался звук шагов, и в поле зрения Маркуса появилась, перекрывая обзор, обтянутая бурой тканью спина человека, который двигался между ним и Янусом. Вряд ли ему подвернется лучший шанс, да и Маркус не выжил бы за эти пять лет в Хандаре, если б позволял себе исключительно честный бой. Он пинком распахнул дверь и сделал выпад, которым мог бы гордиться его старенький учитель фехтования. Лезвие сабли вошло меж лопаток молодого хандарая…
Вернее, должно было войти. В тот самый миг, когда Маркус начал двигаться, незнакомец немыслимо быстро крутнулся на месте. Маркус мельком увидел безволосую голову и тонкий рот, растянутый в безрадостной усмешке. Одна из рук незнакомца взметнулась с проворством змеи, и ребро ладони за долю секунды до удара обрушилось на плоскость сабли. Раздался резкий оглушительный звон о камень. Клинок обломился ровно на треть, и острый осколок ударился о стену с такой силой, что посыпались искры. Затем подпрыгнул и, неистово вращаясь, пролетел через всю комнату, между тем как Маркус остолбенело таращился на обломок клинка, торчавший из рукояти.
Глаза его еще отчаянно отказывались верить тому, что видели, но тело, подхлестнутое чутьем, само отпрянуло назад, когда рука незнакомца вновь пришла в движение, почти небрежно нанося удар слева, который прорезал воздух, словно пушечное ядро. Маркус попятился, зашатался, теряя равновесие, и налетел спиной на сломанный стол в прихожей. Незнакомец размытым пятном промелькнул перед ним, и только отчаянный нырок в сторону помог Маркусу увернуться с его пути. С оглушительным, как разрыв снаряда, грохотом край стола разлетелся фонтаном щепок.
Маркус упал на пол, перекатился и уткнулся в потрепанный диван. Обломок сабли он выронил еще раньше и сейчас попытался сдернуть с пояса нож, но не успел — хандарай уже прыгнул на него. Маркус вновь откатился, уходя от столкновения, но на сей раз незнакомец это предвидел, и движение Маркуса прекратила ловко подставленная нога.
— Прощай, расхем! — прошипел хандарай, но, прежде чем капитан успел хотя бы дрогнуть, безволосый убийца исчез из поля зрения, отскочив быстрее, чем мог уловить взгляд. Над головой Маркуса сверкнула сталь, а затем опять раздался сокрушительный грохот, с каким врезается в цель осадный таран.
Встряска придала капитану сил подняться на колени, хотя каждый вздох до сих пор давался с трудом. В прихожей был Янус, сжимавший в руке шпагу, — это его атака вынудила убийцу увернуться. Ответный удар хандарая должен был припечатать полковника к дверному косяку, но Янус отклонился вбок, и кулак убийцы врезался в косяк с такой силой, что старинный песчаник дал трещину. При этом полковник успел полоснуть шпагой по боку противника. Тонкий клинок рассек рубаху, и вокруг прорехи заалела яркая кровь.
«По крайней мере его можно ранить». Маркус, шатаясь, поднялся на ноги, а незнакомец меж тем снова, уже с большей осторожностью, атаковал Януса. Он стремился проделать со шпагой полковника то же, что проделал с саблей Маркуса, — переломить ее сильным ударом, но проворный клинок остался за пределами досягаемости и, очертив круг в воздухе, оцарапал до крови рукав противника. Третья неудачная попытка, судя по всему, разъярила хандарая, и он, схватив ближайший стул, швырнул его в полковника, точно мяч. Янус увернулся — и тут же вынужден был броситься на пол, спасая свою жизнь, потому что вслед за стулом уже несся в атаку сам убийца.
Маркус огляделся в поисках хоть какого–то оружия. Наиболее подходящим ему показалась украшенная причудливым узором лампа, и капитан уже потянулся к ней, когда кто–то прошептал ему на ухо:
— Быть может, вам пригодится вот это, сэр?
Маркус посмотрел через плечо и увидел, что рядом с ним примостился на корточках Огюстен. Он держал в каждой руке по пистолету. Это были изящные безделушки из отполированного дерева, с серебряной чеканкой, но, что гораздо важнее, — заряженные и со взведенными курками. Без лишнего слова он схватил пистолеты.
— Осторожней, сэр, — предупредил Огюстен. — Чувствительные курки.
Маркус уже разворачивался с пистолетами в обеих руках. Янус выиграл несколько секунд, нырнув под сломанный стол, но незнакомец отшвырнул этот стол без малейшей натуги, точно дешевую игрушку. Когда он зашагал вперед, Маркус тщательно прицелился и даже сумел усмехнуться.
— Прощай, демон! — проговорил он, но эти слова потонули в грохоте пистолетного выстрела, который в замкнутом пространстве комнаты прозвучал сокрушительно громко.
Хандарай развернулся так резко, словно его ударили кулаком в плечо, и пошатнулся. Маркус бросил разряженный пистолет, перекинул другой в правую руку… и тут у него отвисла челюсть, потому что он не верил собственным глазам. Убийца поднял сжатую в кулак руку. Из кулака медленно капала кровь. Когда хандарай разжал пальцы, Маркус услышал, как с едва слышным звоном отскочила пистолетная пуля. «Он поймал ее», — подумал капитан.
— Ложитесь, сэр!
Маркус успел узнать голос Фица. Ни секунды не раздумывая, он бросился на пол и зажал руками уши. Грохот выстрелов, намного оглушительней первого, разорвал воздух, и Маркус услышал оголтелый свист пуль и цоканье рикошетов. За ними последовал жуткий — словно раздирали что–то — звук, пронзительный вопль, и постепенно наступила тишина.
Маркус осторожно поднял голову. Больше десятка солдат стояли по обе стороны наружной двери, и мушкеты у них в руках еще дымились. В коридоре за самым порогом лежал в луже ярко–алой крови еще один солдат — его рука вместе с изрядным куском плеча была оторвана начисто. Позади него прижался спиной к стене Фиц, и глаза у него округлились, как плошки. Убийца исчез бесследно.
К немалому изумлению Маркуса, сам он оказался невредим — по крайней мере, на первый взгляд. Он обнаружил, что Янус тоже способен встать на ноги без посторонней помощи. Взгляд, который полковник вперил в капитана, выражал почти сожаление.
— Сэр, — проговорил Маркус, когда обрел дар речи, — вы не ранены?
— Не думаю, капитан. — Янус бросил шпагу на пол и дотошно ощупал себя. — Нет, не ранен.
— Фиц! — окликнул через плечо Маркус. — У тебя все в порядке?
— Так точно, сэр!
Обычно невозмутимому лейтенанту хватило двух–трех секунд, чтобы полностью взять себя в руки. «У него даже голос не дрожит», — с легкой завистью подумал Маркус.
— Кто–нибудь еще ранен?
— Боюсь, что капрал Дентроп мертв, сэр, — ответил Фиц. — Больше никто из нас не пострадал.
— Ладно. — Маркус едва не отшвырнул прочь второй пистолет, но в последний момент спохватился, что тот заряжен. Тогда капитан осторожно опустил курок и повернулся к дверному проему. — Нужно будет отправить посыльных во все дежурные роты. Запереть все ворота, выставить кордон у наружной стены и…
— Нет, — прозвучал у него за спиной голос Януса.
— Что?! — набросился Маркус на полковника. — Со всем уважением, сэр, но это было покушение на убийство. И оно едва не увенчалось успехом. Нельзя же просто дать этому негодяю уйти…
— Солдаты не смогут его задержать, — сказал Янус. — И я предпочту не терять тех, кто попытается это сделать.
Маркусу хотелось заорать во все горло. В глубине души он до сих пор был потрясен невероятностью случившегося и пониманием того, что Янус явно знал что–то и не помышлял этим знанием делиться. Маркус едва сдерживался, чтобы не схватить полковника за грудки и трясти до тех пор, пока тот не объяснит, что, черт возьми, происходит. Годы, проведенные в жестких рамках армейского этикета, схлестнулись с разнузданным порывом чувств, и Маркус стиснул кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
— Сэр, — услышал он напряженный голос Фица, — это еще не все. Нижний город горит.
— Горит?!
Эта весть остудила растущий гнев Маркуса, как ведро ледяной воды. Капитан достаточно долго прожил в Эш–Катарионе, чтобы проникнуться страхом, который жители столицы питали к пожарам. Построенный в основном из сухого дерева и глины, смешанной с камышом, город представлял собой идеальное огниво. Местные дома так тесно лепились друг к другу, что вспыхнувший огонь остановить было почти невозможно.
Запрет на применение огня в качестве оружия был единственным правилом, которое соблюдали все без исключения, даже уличные шайки. В большинстве своем хандараи обходились дома без свечей или ламп, а еду стряпали в выложенных камнем костровых ямах, так что опасность случайного возгорания была невелика. И все равно каждые два–три десятка лет целые кварталы Нижнего города выгорали дотла. Среди местных аристократов, живших за каменными стенами, которые служили действенной преградой огню, подобные происшествия именовались «алым цветением Эш–Катариона», и знатные горожане собирались на крышах домов, чтобы выпить и полюбоваться на красочное зрелище.
— Где горит? — быстро спросил Маркус. — Огонь сильный?
Пожарной службы как таковой в Хандаре не существовало, но, может быть, Первый колониальный сумеет что–то предпринять.
— Сильный, — ответил Фиц. — Наши часовые на стенах доложили, что на западной окраине города занялись почти одновременно четыре пожара. Ветра почти нет, но вы же знаете, как быстро в таких случаях распространяется огонь. Я отправил посыльных ко всем нашим патрулям в Нижнем городе.
— Хорошо. — Маркус повернулся к полковнику. — Сэр, четыре пожара одновременно — наверняка дело рук противника. Возможно, это прикрытие для мятежа, который…
К его изумлению, Янус улыбался. Не обычной своей улыбкой, которая возникала на крепко сжатых губах и тут же исчезала, а безудержной, почти безумной ухмылкой.
— Можете идти, лейтенант. Мы с капитаном скоро к вам присоединимся.
Взгляд Фица метнулся от полковника к Маркусу, и тот едва заметно кивнул. Лейтенант козырнул и погнал в коридор ошалелых солдат, в руках у которых до сих пор дымились мушкеты. Едва они скрылись из виду, Янус стремительно развернулся к Маркусу:
— Разве не ясно, капитан? Они еще здесь!
— Не понимаю, о чем вы.
— Имена! Когда мы нашли хранилище пустым, я решил было, что их вывезли из города еще несколько месяцев назад. При том что их могли спрятать в любом уголке Десола, нам пришлось бы потратить на поиски десятки лет. Но теперь…
Маркус нахмурился:
— Почему вы считаете, что их и впрямь не вывезли?
— Вспомните о пожарах! Дело рук противника, сказали вы — и проявили похвальную интуицию. Однако с чего бы искупителям поджигать город?
— Чтобы добраться до нас, полагаю… — Маркус осекся, увидев, как Янус нетерпеливо махнул рукой.
— Нет–нет! Они наверняка знают, что мы стоим во Внутреннем городе. Огонь причинил бы нам некоторые неудобства, но уж верно не погубил бы. Такое могло бы прийти в голову фанатику–одиночке, но четыре пожара одновременно? Не верю.
— Что же тогда?
— Прикрытие. Вы сами произнесли это слово. Пожар не даст нам выйти из–за стен, а они тем временем беспрепятственно вывезут сокровище. — Безумная ухмылка Януса таяла на глазах, лоб прорезали глубокие морщины.
— Но… — Маркус попытался следовать этой цепочке рассуждений, свято уверенный, что где–то в ней таится изъян. — С чего вы вообще взяли, что эти пожары имеют какое–то отношение к вашему древнему сокровищу?
Янус изогнул бровь.
— Странно, что вы, капитан, не пришли к тому же выводу. В конце концов, именно вы, и никто другой, спасли мою жизнь от подосланного ими убийцы.
— Возможно, — согласился Маркус, — но…
— Как по–вашему, обычный человек может двигаться с такой немыслимой скоростью или наносить такие мощные удары? Смог бы обычный человек поймать пулю на лету? — Развернувшись на каблуках, Янус ткнул пальцем в трещину на каменном косяке двери. — Вам известен хоть один обычный человек, который способен голыми руками ломать камень?
— Я не знаю, что я видел, — сказал Маркус, уклоняясь от прямого ответа.
— Все вы знаете, — бросил Янус с беглой усмешкой, — просто вы еще не готовы поверить доводам собственного разума. Я, капитан, верю своему разуму, и он говорит мне, что сокровище Короля–демона существует. Теперь мы должны действовать без промедлений, чтобы добыть его во исполнение воли нашего монарха. И, — прибавил он после минутного размышления, — уберечь это сокровище от рук Последнего Герцога.
ВИНТЕР
Проснувшись, Винтер поняла, что затылок у нее раскалывается от боли, во рту стоит вкус сточной воды, а тело требует немедленно посетить уборную.
Бобби лежала рядом, прильнув к Винтер и положив голову ей на плечо. Феор спала в углу напротив, как котенок, свернувшись клубком на груде подушек.
Винтер вывернулась из объятий Бобби — та пробормотала что–то, но не проснулась — и обнаружила, что у нее затекла нога. Винтер тихонько пошлепала по ней, стараясь хоть как–то пробудить к жизни упрямую конечность, и поковыляла в коридор. Обычай хандараев пользоваться большими общими ночными горшками в прошлом уже доставлял Винтер серьезные неприятности. По счастью, в этот ранний час глазеть на нее было некому. От души облегчившись, она ощупью добралась в полумраке коридора до комнатушки, в которой провела ночь со своими юными спутницами.
Кое–что ей все–таки приснилось, но эти сны были странные, бессвязные. В них, само собой, присутствовала Джейн, но, кроме нее, еще и капитан Д’Ивуар, сержант Дэвис и кто–то еще — Винтер уже не могла вспомнить. Что бы ни происходило в этих снах, память о них улетучивалась с каждой секундой.
Открыв Бобби свою тайну, Винтер хотела тем самым отвлечь девушку от мрачных размышлений о том, что с ней произошло, — и замысел удался даже слишком блестяще. Бобби и Феор с умеренным воодушевлением приступили к выпивке — и очень скоро все разговоры о магии и миссис Уилмор были забыты, по крайней мере на время. Винтер, несмотря на всю свою браваду, никогда не была завзятой выпивохой. Всегда оставалась опасность, что, захмелев, она нечаянно выдаст себя. Общество людей, которые уже все знали, удивительным образом раскрепостило Винтер, и, когда накатившая было хандра отступила, девушка с удовольствием ударилась в загул.
Сейчас–то, конечно, удовольствия изрядно поубавилось. Тщетно протирая глаза, Винтер гадала, возможно ли добыть в этом заведении холодной воды — кружку, а еще лучше ведро. Раздвинув тряпичную занавеску, она заглянула в комнату и обнаружила, что Бобби перевалилась на другой бок и мирно похрапывает у стены, а Феор…
Феор уже поднялась на ноги. Глаза ее были открыты, но смотрели как–то странно, как будто хандарайка вглядывалась в нечто далекое, находящееся за стенами таверны. Отрешенный взгляд скользнул по Винтер, но девушка словно не заметила ее.
— Феор! — позвала Винтер шепотом, стараясь не разбудить Бобби. — Что случилось?
Губы хандарайки беззвучно шевелились. Винтер шагнула в комнату, хотела взять Феор за плечо, но едва проход освободился, та сорвалась с места, оттолкнула протянутую руку Винтер и, взметнув занавеску, стремглав вылетела в коридор. От неожиданности Винтер на миг остолбенела, вслушиваясь в дробный топот удаляющихся шагов, а потом от души выругалась.
— Бобби! — рявкнула она. — Подъем!
Глаза капрала тотчас распахнулись, и она, зевнув, села.
— Что такое, сэр? Разве я не…
— Шевелись! — бросила Винтер. — Феор ушла. Надо догнать ее, пока она не попала в беду.
— Есть, сэр!
Бобби резво вскочила на ноги — армейская выучка взяла верх над похмельной вялостью — и вслед за Винтер выбежала в коридор. В соседних комнатах завозились разбуженные постояльцы, кое–где раздались возмущенные крики, но Винтер не обратила них внимания. В общем зале было темно и пусто, Феор ни следа, и Винтер, проскочив через него, вылетела на предрассветную улицу.
По счастью, хандарайка не свернула ни в один из запутанных проулков, которыми был источен весь Нижний город. Даже в этот ранний час народу на улице хватало — в основном торговцы и носильщики, доставляющие заказы. В хлопотливой суете, которая с каждой минутой приумножалась, Винтер разглядела Феор — та скорым шагом двигалась вперед, углубляясь в недра трущоб, все дальше от ворот во Внутренний город.
Только через три улицы Винтер и Бобби сумели нагнать ее, локтями прокладывая себе дорогу в предутренней толпе. Винтер, тяжело дыша, схватила Феор за здоровую руку и рванула к себе, вынуждая остановиться. С каждым вздохом голова раскалывалась от боли, а горло саднило так, словно его надраили наждачной бумагой. «Зверя мне в зад! И чья же это была блестящая идея?»
Феор обернулась, и миг спустя ее отрешенный взгляд обрел осмысленность.
— Что с тобой? — спросила Винтер. — Что случилось?
— Она здесь, — нетерпеливо проговорила Феор. — Пожалуйста, отпусти меня.
— Кто здесь? Куда ты идешь?
— Мать. Я должна ее отыскать. — Феор посмотрела в ту сторону, куда так поспешно направлялась. — Я чую ее.
— Мать? — Винтер все еще хватала ртом воздух. — Но я думала… ты же сказала…
— Я должна пойти к ней, — сказала Феор. Она оглянулась на Винтер, и стало видно, что глаза ее полны слез. — Прошу тебя. Ты не понимаешь.
— Что происходит, сэр? — окликнула Бобби.
Винтер глянула на капрала. Поразительно, но девушка явно куда меньше страдала от последствий ночного кутежа. Она даже не запыхалась.
— Она считает, что нашла свою Мать, — сказала Винтер по–ворданайски. — Не настоящую мать, конечно, а главу их ордена, или что–то в этом духе. И теперь хочет пойти к ней.
Феор снова дернула руку, пытаясь вырваться. Винтер прикусила губу, не зная, как поступить.
— Нам нельзя здесь стоять, — сказала Бобби.
Быстро оглядевшись по сторонам, Винтер убедилась, что девушка права. Троица оказалась в центре всеобщего внимания, взглядов, устремленных на нее, все прибывало, и выражение смугло–серых лиц никак нельзя было назвать дружелюбным. То ли местные жители решили, что два солдата пристают к их соотечественнице, то ли им хватало огульной нелюбви к чужеземцам — но в любом случае дело грозило принять неприятный оборот.
— Нельзя отпускать ее невесть куда одну, — решила Винтер. — Я пойду с ней, а ты…
— Я пойду с вами, — перебила Бобби и улыбнулась. — К тому же я считаю, что вместе нам будет безопасней.
Сил на споры у Винтер не было, да она и сомневалась, что так уж хочет спорить. Она вновь повернулась к Феор.
— Мы идем с тобой, — сказала Винтер. — И никаких возражений.
Феор озадаченно моргнула, затем покачала головой:
— Мать не станет…
— Я сказала — никаких возражений. И пошли уже, хватит тут торчать.
Хандарайка поколебалась, затем коротко кивнула и споро зашагала дальше, а Винтер с Бобби последовали за ней по пятам.
— Далеко нам идти? — окликнула Винтер.
— Недалеко, — ответила Феор. Брови ее были сосредоточенно сдвинуты. — Думаю, она движется. И с ней другие — там, вот за этой улицей…
Она осеклась, подняла голову. Винтер проследила за ее взглядом. Небо над городом едва заметно розовело. Вначале Винтер решила, что это заря. Потом разум, слегка затуманенный похмельем, напомнил ей, что они идут на запад, оставив Внутренний город за спиной. Зарево на глазах становилось ярче, и вот уже Винтер различила, как в предутренних, еще не развеявшихся сумерках поднимаются к небу струйки дыма.
«Пожар!» — сообразила она. Со всех сторон уже доносились тревожные крики. Пожар был извечным страхом всех без исключения жителей Нижнего города.
— Сэр!
Круто развернувшись, Винтер успела увидеть, как Феор целеустремленно двинулась дальше — прямо в сторону пожара. Размышлять было некогда. Бобби, топоча ногами, уже бросилась за Феор. Винтер стиснула зубы, борясь с болью в затылке, и побежала следом.
В первые минуты им пришлось пробиваться через нахлынувший внезапно людской поток. Гонимые первыми признаками пожара, обитатели Нижнего города высыпали из своих жилищ, словно тараканы, волоча кто детей, кто узлы с пожитками. Никто даже не пытался бороться с огнем, и в огромной толпе было на удивление мало смятения и испуганных криков. То была минута, к которой эти люди готовились всю свою жизнь, и сейчас они молча, с неумолимой решимостью спасались бегством.
Толкая со всех сторон, толпа отшвырнула Винтер на пару шагов назад и разделила с Бобби. В панике девушка озиралась по сторонам и наконец заметила, что капрал укрылась в проеме между двумя деревянными домами. Винтер пробивалась к ней, орудуя локтями с такой силой, что едва не сшибала людей с ног, и в конце концов сумела вырваться из основного потока.
— В такой толпе нам ее не найти! — прокричала она на ухо Бобби. — Может, на крышах…
И осеклась, потому что людское половодье схлынуло так же внезапно, как появилось. На опустевшей улице осталась лишь горстка народа — либо самые медлительные, либо те, кого в суматохе сбили с ног или оглушили. Винтер разглядела Феор, которая вопреки всему ухитрилась продвинуться против течения толпы и сейчас была уже в самом конце улицы. Винтер указала на нее Бобби, та кивнула, и девушки вновь побежали.
Огня еще не было видно, но зарево, безусловно, становилось ярче, и Винтер чуяла запах древесного дыма. Феор завернула за угол в нескольких ярдах от них. Винтер едва не столкнулась с двумя молодыми хандараями, которые вели под руки глубокого старика. В последнюю секунду она успела увернуться с их дороги и, не обращая внимания на косые взгляды, понеслась дальше. Бобби опередила ее на пару шагов, но, добежав до угла, остановилась так внезапно, что Винтер едва не врезалась и в нее.
Улица, на которую они свернули, оказалась короткой, всего двадцать или тридцать ярдов, и упиралась в перекресток. Судя по тому, сколько девушкам пришлось пробежать, сейчас они приблизились вплотную к самой окраине города. Зарево здесь было значительно сильнее, и Винтер разглядела пляшущие в небе языки пламени. Правда, все они были далеко, и Винтер сообразила, что видит два пожара — один пылает по правую руку от нее, другой слева. Прямо впереди, по направлению к выходу из города, ночь оставалась все такой же темной.
На улице стояли люди — больше десятка. Все в белых рубахах, грязно–белых штанах и в длинных черных плащах с капюшонами. Полы плащей особым, хитроумным способом были подвязаны к поясу, чтобы ничего не мешало двигаться. Все сжимали в руках обнаженные сабли, широкие и короткие, с расширяющимся к основанию клинком — типичное оружие десолтаев. Это были молодые мужчины, бородатые, с черными волосами и лицами заметно более темного оттенка, нежели у городских жителей. Лицо одного из них скрывала серая маска, совершенно гладкая, если не считать пары отверстий для глаз.
Винтер поняла, кто перед ней, хотя никогда не видела этого человека лично. Всякому, кто служил в Первом колониальном полку, довелось слышать о Малике дан-Белиале, Стальном Призраке Большого Десола. Еще задолго до Искупления он причинял немало хлопот принцу и его союзникам–ворданаям. Говорили, он то ли колдун, то ли заключил сделку с демонами. Винтер всегда пренебрежительно отмахивалась от этих баек — но сейчас, оказавшись прямо перед безликой зловещей маской, она припомнила колдовское сияние, возникшее под ладонями Феор, и усомнилась в своем отношении. Впрочем, сейчас Стальной Призрак и не нуждался в помощи демонов. При нем десяток вооруженных людей, а у них с Бобби только ножи. Винтер встала как вкопанная и с бьющимся сердцем огляделась в поисках Феор.
Одно из зданий, выходивших на улицу, представляло собой старинную, изрядно обветшавшую каменную постройку — просто стена вокруг внутреннего двора, позади которого виднелись более современные строения из дерева. Кустарные ворота этого памятника старины были распахнуты, и из них выходила небольшая процессия.
Первым шел огромный лысый человек, в котором Винтер распознала одного из экмалей, слугу–евнуха наподобие того, который когда–то сопровождал Феор. Вслед за великаном двигалась старуха, под потрепанным серым балахоном с ног до головы закутанная в белое полотно. Старуху поддерживал под локоть мальчик лет четырнадцати–пятнадцати, тоже совершенно лысый. Рядом с женщиной шагал еще один человек, похожий на телохранителя.
За этой троицей следовала повозка о четырех колесах, взамен оглобель — длинные деревянные шесты спереди и сзади. На шестах имелись поперечины, позволявшие вручную переносить груз, и именно этим были заняты восемь носильщиков — четверо впереди повозки, четверо сзади. Эти люди были одеты как обычные хандарайские рабочие, но размеренная ровная поступь выдавала в них давнюю привычку к слаженным действиям. За каждым из носильщиков тянулась, медленно рассеиваясь, тонкая струйка белого дыма — как будто все они разом что–то курили, — и Винтер уловила слабый запах жженого сахара.
При виде незваных гостей старуха и ее свита отступили в сторону, пропуская носильщиков. Повозка медленно проплыла мимо десолтаев и двинулась дальше по улице, направляясь к окраине города. Опираясь на своего юного спутника, женщина осторожно ступила к Феор. Пустынные разбойники неуверенно переглянулись.
Стальной Призрак что–то сказал, но так тихо, что Винтер не смогла различить ни слова. Старуха ответила, и ее хандарайская речь прозвучала скрипуче, но внятно:
— Ими мы займемся позднее. — Она не сводила глаз с Феор. — Вначале мне надобно приветствовать мою бедную заблудшую овечку.
— Мать! — Феор, всхлипывая, упала на колени и простерлась ниц в пыли перед старухой. — Мать, я молю о прощении!
— Ну–ну, успокойся, — хмыкнула старуха отнюдь не успокаивающим тоном. — Все будет хорошо, дитя мое. Тебя долго не было с нами.
Феор, все так же не поднимая головы, промолчала. Старуха посмотрела на двух ворданайских солдат. Лицо ее под низко опущенным капюшоном оставалось невидимо, но концы бинтов, свисавшие на грудь, колыхались при каждом движении.
— А это твои друзья? — проговорила она. — Приведите их сюда.
Эти слова положили конец колебаниям Винтер: «Пора сматываться! — Она не хотела бросать Феор, но им с Бобби вдвоем никак не спасти девушку от десятка вооруженных мужчин. — Может, я смогу привести взвод–другой и перехватить их…»
Она поймала Бобби за руку, развернулась к выходу с улицы… и оцепенела. Путь им преграждал тот самый юноша, которого Винтер сочла телохранителем, лысый, как и все прочие, но ладно сложенный и явно небезобидный. Винтер не слышала, как он подошел. Юноша поднял руки, с его ладоней медленно капала кровь.
— Нет, не надо! — услышала Винтер крик Феор. — Молю тебя, Мать, отпусти их! Они спасли меня!
— В самом деле?
— Сэр, — едва слышно сказала Бобби, — я рвану налево, вы направо, и кто–нибудь из нас сумеет ударить его сзади. Сабли у него нет.
Юноша улыбнулся, глядя на них. Винтер судорожно сглотнула.
— Не думаю, что это будет разумно, — ответила она Бобби.
— Но…
Шаги, раздавшиеся сзади, оборвали спор. Три десолтая неспешно подошли к ним и вместе с телохранителем повели девушек по улице. Повозка все так же уплывала вдаль, и прочие десолтаи, в том числе Стальной Призрак, ушли вместе с ней. Остались старуха и Феор, которая что–то быстро говорила вполголоса. Винтер уловила несколько слов — хандарайка рассказывала о том, что с ней приключилось, то и дело запинаясь и сбиваясь от спешки.
В какой–то момент старуха вдруг вперила пронзительный взгляд в Бобби. Винтер, державшая руку на плече капрала, почувствовала, что девушка оцепенела.
— Она… — Бобби прижала ладонь к виску. — В ней что–то есть, я чувствую… что–то неладное.
Феор закончила рассказ и снова простерлась ниц. Старуха словно не замечала ее, целиком сосредоточив внимание на ворданайках. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал еще менее приязненно, чем прежде:
— Я полагала тебя более благоразумной, дитя мое.
— Я не видела иного пути. Я была у них в долгу.
— Нет и не может быть долга чести перед еретиками! — отрезала старуха. — Расхемы бесчестны.
— Мать, прости меня! — Феор уткнулась лбом в землю. — Умоляю! Будь милосердна!
— Милосердна, — почти задумчиво повторила старуха. И издала резкий харкающий звук. — Не могу. Обв–скар–иот должен быть вызволен для кого–то более достойного.
— Я принимаю твой суд, — проговорила Феор, — но эти двое…
— Расхемы. Если мы их отпустим, они угодят в силки интригана Орланко. Нет. — Она покачала головой. — Я дарую тебе милость быстрой смерти. Онвидаэр, займись этим. — Голова в капюшоне качнулась в сторону удалявшейся повозки. — Мы отстали. Акатаэр, со мной.
— Мать! — Феор вскинула голову, и голос ее зазвенел от боли, но старуха уже повернулась к ней спиной. Юноша по имени Онвидаэр встал на ее место, а трое десолтаев подступили ближе к Винтер и Бобби.
«Трое. — Мысли Винтер лихорадочно метались. Должен быть хоть какой–то выход. Наверняка. — Развернуться и перехватить руку того, что ближе всех?» Если он недостаточно бдителен, она даже могла бы вырвать у него саблю, да что толку — фехтовать она не умеет. А Бобби останется безоружной против двух других.
Тугой ком каменел в груди, мешая дышать. Едва старуха скрылась из виду, Феор медленно поднялась на ноги и встала перед Онвидаэром. Она была на голову ниже юноши, однако смотрела на него одновременно с вызовом и с чувством, которое Винтер не могла распознать. Словно этих двоих соединяло нечто невидимое и неосязаемое.
Феор схватила ладонь Онвидаэра и направила к своей шее. Приподняла подбородок, чтобы его пальцам проще было сомкнуться на ее горле. Наступила долгая оцепенелая тишина.
И Онвидаэр безвольно уронил руку.
— Не могу, — удивленно проговорил он.
— Ты должен это сделать, — сказала Феор. Горло ее было измазано кровью с ладоней Онвидаэра. — Она почует мою смерть. Она должна почуять мою смерть.
Онвидаэр покачал головой:
— Не могу.
Один из десолтаев выступил вперед.
— Я возьму это дело на себя, если пожелаешь, — сказал он. Тон его был учтив, однако юноша ожег его взглядом, словно ядовитое насекомое.
Теперь за Винтер следили только два десолтая. Она подобралась.
— Прошу тебя, Онви. — Феор закрыла глаза. — Так судила Мать. Я принимаю свою участь.
Онвидаэр на миг поджал губы, затем, похоже, решился. Десолтай, вызвавшийся убить Феор, открыл рот, но не успел сказать ни слова. Юноша сделал шаг вперед, и рука его прянула к виску кочевника. Раздался треск костей, и десолтай, оторвавшись от земли, рухнул бесформенной грудой в уличную пыль.
Два других десолтая закричали, вскинув сабли, но Онвидаэр двигался так стремительно, что превратился в размытый силуэт. Он схватил руку с саблей, вывернул без малейших усилий — снова затрещали кости — и нанес кулаком удар в грудь. Что–то хрустнуло, и десолтай пошатнулся. Он еще падал, когда Онвидаэр метнулся за спину третьему кочевнику, ухватил обеими руками его голову и одним рывком свернул ее.
Оба десолтая беззвучно осели наземь. Феор, до сих пор смотревшая туда, где только что стоял Онвидаэр, дрожала всем телом.
— Тогда отпусти их, — проговорила она, — но Мать должна почуять мою смерть.
— Нет! — вырвалось у Винтер.
— Должна! — настойчиво повторила Феор, повернувшись к Онвидаэру и глядя ему в лицо. — Иначе вместо меня умрешь ты.
Лицо юноши исказилось смятением. Он вяло поднял руку, но тут же уронил. Феор, раздосадованно покачав головой, наклонилась за саблей одного из убитых десолтаев.
— Подождите! — выпалила Винтер, торопливо соображая. — Просто подождите, хорошо?
Онвидаэр повернулся к ней, явно только сейчас осознав, что она говорит по–хандарайски.
— Появился ворданайский патруль, — сказала Винтер. — Десять человек… нет, двадцать, — поправилась она, вспомнив, с какой скоростью двигался Онвидаэр. — Ты еле вырвался.
В глазах Феор заблестели слезы. Онвидаэр склонил голову к плечу, обдумывая слова Винтер.
— Патруль, — произнес он. — Шел за вами.
Винтер горячо кивнула, но Феор вновь покачала головой:
— Тебя все равно накажут!
— Накажут, но не убьют, — сказал Онвидаэр. — Выдержу.
— Но я…
— Ступай, — произнес он, мягко отнимая у Феор десолтайскую саблю. — Забирай своих друзей и уходи. Уходи и больше не возвращайся. Никогда.
Феор упала на колени:
— Н-никогда…
Онвидаэр поднял взгляд на Винтер:
— Ты позаботишься о ней?
— Да, — ответила Винтер без тени колебаний.
— Хорошо. Не вынуждай меня пожалеть, что оставил тебя в живых.
С этими словами он повернулся и побежал вдогонку за своей госпожой большими плавными скачками, которые несли его куда быстрее, чем полагалось человеку. Винтер, Бобби и Феор остались одни с тремя убитыми десолтаями.
Языки огня в небе поднимались все выше. Винтер поборола бессознательное желание свернуться в комочек и спрятаться. Вместо этого она шагнула к Феор. Юная хандарайка обхватила голову руками, плечи ее сотрясались от рыданий. Винтер осторожно коснулась ее.
— Феор, — позвала она и, не получив отклика, повторила: — Феор!
Девушка подняла голову. Лицо ее, всегда бесстрастное, раскраснелось, по смугло–серым щекам текли слезы, смешиваясь с пятнами сажи. Винтер бесцеремонно схватила ее за руку и рывком подняла на ноги.
— Надо идти. Здесь нельзя оставаться. — Она жестом указала на огонь. — Пошли!
— Я… — Феор слабо покачала головой. — Нет. Оставьте меня здесь. Просто…
— Ты слышала, что он сказал? — жестко осведомилась Винтер. — Я должна о тебе позаботиться. А теперь пошли, не то мы с Бобби понесем тебя на руках!
Это подействовало, и Феор, пошатываясь, двинулась вперед. Винтер крепко держала ее за плечо. С другой стороны шла Бобби, завладевшая попутно одной из десолтайских сабель.
— Сэр, — сказала она поверх опущенной головы Феор, — что там, черт побери, произошло? Что все это значит?
Винтер покачала головой. Не зная хандарайского, Бобби пребывала в полном неведении, но Винтер и сама недалеко от нее ушла.
— Хотела бы я знать, — отозвалась она. — Позже объясню, что сумею, а сейчас… — Винтер оглянулась через плечо на растущую стену огня. — Сейчас, я думаю, пора сматываться.
