Глава шестнадцатая
МАРКУС
Когда Первый колониальный полк водворился в Эш–Катарионе, Янус попросил Маркуса явиться к нему с командой из двадцати человек, которые, по его мнению, способны хранить тайну.
Маркуса подмывало ответить, что двадцать человек способны сохранить тайну, только если девятнадцать из них утопить в реке, да и то придется неусыпно присматривать за оставшимся. Кроме того, он испытывал сильнейший соблазн предложить Янусу лететь что есть мочи в Большой Десол. Адрехт по–прежнему валялся без сознания, охваченный жаром, в лазаретной палатке, а изрядно потрепанные ветераны Первого колониального едва закончили приводить себя в порядок и подсчитывать потери. Полковникам, однако, ничего подобного говорить не принято, а потому Маркус взял Фица, сержанта Арго и взвод солдат, которые, по его предположениям, не склонны были задавать лишних вопросов, и вместе с ними последовал за Янусом на Памятный холм.
Название было, естественно, ворданайское. Центр Эш–Катариона представлял собой возвышенность о двух вершинах, склон которой почти отвесно опускался к гавани. Одну из вершин занимал дворец, а другая, обнесенная второй стеной, пониже, с незапамятных времен принадлежала духовенству. Территорию площадью примерно с квадратную милю занимали старинные здания из выщербленного временем песчаника, внутренние дворики со множеством статуй и редкие сады. Над всем этим, осеняя длиннейшими мрачными тенями и стену, и лежавший за ней город, высились гигантские черные обелиски, которые Маркус втайне именовал «лесом божественных торчков».
Подойдя к изукрашенным резьбой священным вратам, Маркус с изумлением обнаружил, что храмовые постройки выглядят более- менее сохранившимися. Он ожидал увидеть сплошные развалины, представлял себе, как вывороченные с корнем «торчки», рухнув, погребли под своей тяжестью осененные ими храмы, как все, что могло гореть, поглотил огонь. Очевидно, предводители Искупления не настолько были уверены в поддержке местного населения, чтобы так открыто выступить против древней веры. Время близилось к полудню, и тени гигантских обелисков все так же ложились скрещенным узором на улицы раскинувшегося под холмом города. По ту сторону ворот внутренние дворы, некогда кишевшие людьми, были пусты и безмолвны. Массивный светильник перед храмом Вечного Пламени погас, и Маркус разглядел, что раскрашенные известняковые стены ближайших зданий во многих местах изуродованы огромными трещинами и покрыты неуместными надписями — по большей части вездесущим клиновидным символом Искупления.
Янус задержался в воротах. Не в силах стоять на месте, он неуемно расхаживал из стороны в сторону, и так же неуемно метался взгляд его серых глаз. Наконец он, явно придя к некоему решению, повернулся к Маркусу и сопровождавшим их солдатам.
— Вы хотели бы узнать, что мы здесь делаем, — проговорил он, подчеркнуто глядя только на Маркуса. — Я был бы рад просветить вас, однако долг обязывает меня хранить молчание. Могу сказать только то, что исполняю сейчас волю нашего монарха и почитаю за честь обязательство, которое возложил на меня его величество. Сегодня утром я намерен разделить это обязательство с вами. Я прошу только следовать за мной, выполнять мои приказы и молчать обо всем, что вам доведется увидеть. — Полковник помолчал немного и добавил: — Всякий, кто почитает себя недостойным доверия его величества, сейчас может уйти, и я никогда не стану ему это поминать.
Наступила долгая тишина. Наконец старший сержант Джеффери Арго поднял руку, точно школьник на уроке. Маркус почувствовал досаду, однако Янус как ни в чем не бывало кивнул:
— Да, сержант?
— Это обязательство, — проговорил здоровяк, — означает, что нам придется драться?
По команде пробежал шепоток. Солдаты вооружены, однако все они ветераны Первого колониального и прекрасно знают, что Памятный холм — это кошмарное нагромождение каменных построек и бесчисленных глухих проулков.
Янус улыбнулся:
— Нет, сержант. Сегодняшний наш противник — пара дряхлых старух, и самое страшное, что вас ждет, — толика физического труда.
Арго кивнул:
— Тогда ладно. Думаю, что смогу держать язык за зубами.
Кое–кто из солдат тоже закивал. Маркус окинул их оценивающим взглядом, но промолчал.
— Тогда следуйте за мной, — сказал Янус. — И ничего не предпринимайте, пока не услышите мой приказ.
С этими словами он уверенно вошел в ворота, а Маркус с солдатами двинулись следом. Вокруг стояла мертвая тишина. Неестественно тихо было во всем городе — жители забились по углам, наглухо заперли двери, прячась от небольшой, по сути, армии ворданаев, — однако же Маркус, идя по улицам, все–таки чувствовал на себе людские взгляды. Здесь, на холме, тишина была могильной.
Территория Памятного холма представляла собой запутанный лабиринт, но Янус шел уверенно, без колебаний пересекая узкие проходы и вымощенные плитами дворики. Они миновали основание одного из вездесущих обелисков, четырехгранного исполина, вздымавшегося вверх на добрую сотню футов. Кое–кто из солдат загляделся с открытым ртом на эту махину, и при других обстоятельствах Маркус не удивился бы, услышав пару–тройку грубых шуток, но сейчас обстановка явно не располагала к фривольности. Обезлюдев, Памятный холм обрел сокровенный дух, которым никогда не отличался в своем прежнем шумном существовании, и сейчас казалось, что ворданаи идут под сводами необъятной усыпальницы.
Они уже приближались к центру холма, когда Янус нашел то, что искал. И ускорил шаги, направляясь к небольшой, чуть просторней деревенского хлева, постройке со стенами из песчаника и шиферной кровлей. Дверной проем, такой крохотный, что взрослый человек едва мог протиснуться в него, наглухо перекрывала дощатая, выгоревшая на солнце дверь. По обе стороны от входа располагались два примитивных изваяния. Время сгладило и обточило их черты, оставив лишь самое отдаленное сходство с человеческими фигурами.
Маркус никогда прежде не видел таких построек. Он вопросительно глянул на Фица, но лейтенант лишь безмолвно вскинул бровь и покачал головой. У хандараев имелось великое множество богов, и Маркус не стал бы клясться, что знает их всех наперечет, однако основные божества были ему знакомы. Неказистое сооружение походило на часовню какого–нибудь мелкого — или же безмерно древнего — божка. «Что он рассчитывает найти в этом месте?» — подумал капитан.
Полковник подошел к двери и, к изумлению Маркуса, постучал. Долгое время было тихо.
— Что тебе нужно?
Голос из–за двери, скрипучий и древний, явно принадлежал женщине. Она говорила по–хандарайски. Маркус подозревал, что из всех спутников Януса понять ее могли только он и Фиц.
— Мы хотели бы войти, — ответил Янус. Полковник использовал самую учтивую формулировку, какая только имелась в языке, и выговор его, как всегда, был безупречен. — Я буду крайне благодарен, если вы откроете дверь.
Снова наступила тишина, и на сей раз она тянулась дольше. Наконец старуха сказала:
— Для тебя здесь ничего нет.
— И тем не менее, — отозвался Янус.
Не дождавшись ответа, он расправил плечи.
— Если вы не откроете дверь, — проговорил он все так же учтиво, — эти люди выломают ее.
Маркус различил за дверью невнятное бормотание — говорили по меньшей мере двое. Дверь распахнулась внутрь.
В маленькой часовне оказалась одна–единственная комната. В одном конце ее располагался алтарь — продолговатый плоский камень на двух подпорках, на котором стояла глиняная статуэтка женщины с большим животом. По обе стороны от идола горели светильники. Никакой обстановки в комнате не было, лишь на каменном полу лежала пара ветхих ковриков. Старуха, морщинистая и сгорбленная, стояла перед алтарем, словно прикрывая его своим телом; другая женщина, намного моложе, в простой коричневой хламиде, стояла на коленях сбоку от алтаря, как будто молилась.
Янус прошел через комнату все тем же упругим бодрым шагом, но рядовые при виде этой картины глухо зароптали. Маркус заметил, что кое–кто из них суеверно осенил себя знаком двойного круга, по поверью оберегающим от зла. Окон в помещении не было, дверной проем заслоняло соседнее, более крупное здание, и маленькую часовню наполнял тускло–желтый свет горящих у алтаря светильников.
— Добрый день, — обратился Янус к старухе. — Я — полковник граф Янус бет Вальних–Миеран.
— Для тебя здесь ничего нет, — повторила священнослужительница. — Теперь ты это видишь. Убирайся.
— Я хотел бы, чтобы вы показали мне вход, — сказал полковник, по–прежнему улыбаясь.
Старуха бросила на него ненавидящий взгляд, но смолчала.
— Упорствовать нет нужды, — продолжал он. — Я знаю, что йоднаат здесь. Покажите мне вход.
— Его нет, — твердо ответила старуха.
— Как вам будет угодно. — Янус повернулся к своим спутникам. — Взять женщин и сдвинуть алтарь.
Маркус четко козырнул и приказал двум солдатам оттащить обеих священнослужительниц к дальней стене часовни и держать покрепче. Еще четверо рядовых взялись за алтарный камень и, дружно пыхтя от натуги, подняли его с подпорок. Пламя светильников заколыхалось, когда они, осторожно ступая, оттащили камень от алтаря и опустили у стены. В последнюю секунду один из солдат не удержал свою ношу, и край тяжелого камня изо всей силы грохнулся о пол. Глиняная статуэтка накренилась, упала и разбилась вдребезги, выпустив из нутра облачко пыли, которое наполнило комнату пряным приторным ароматом.
Еще двое солдат сдвинули с места каменные подпорки, на которых лежал алтарь. Глаза молодой женщины были плотно зажмурены, губы беззвучно шевелились, но старуха следила за каждым движением Януса, точно змея. Полковник улыбнулся ей и прошел к тому месту, где был алтарь. Резко топнул — и каменная плита под его ногой отозвалась гулким эхом. Солдаты расплылись в улыбке.
— Как я и подозревал, — промолвил Янус, посторонившись. — Сержант, будьте так любезны…
Маркус махнул рукой Арго. Плита всеми гранями плотно прилегала к соседним, ухватиться на ней было не за что, а потому сержант пожал плечами и развернул мушкет прикладом вниз. Двух мощных ударов хватило, чтобы проломить тонкую плиту, и осколки сланца дождем посыпались в обнажившееся под ногами пространство.
Молодая женщина протяжно застонала, безуспешно пытаясь отбиться от солдат, крепко державших ее за руки. Старая священнослужительница не дрогнула, лишь сильнее засверкали злобой глаза. Не обратив внимания ни на ту ни на другую, Янус ступил на край образовавшегося углубления и пристально всмотрелся в темноту.
— Всего лишь короткий спуск, — заметил он. — Дальше я пойду один. Ждите здесь.
— Сэр, — сказал Маркус, — мы не знаем, что там внизу и насколько далеко тянется ход. Прошу вас, подождите, пока мы не удостоверимся, что там безопасно.
Янус натянуто усмехнулся:
— Капитан, я прекрасно знаю, что там внизу. Впрочем, если вы так беспокоитесь о моей безопасности, можете меня сопровождать. Вас это устроит?
Это Маркуса категорически не устраивало, но пойти на попятную он уже не мог. Капитан принял у сержанта мушкет, убедился, что оружие заряжено, и взял с алтаря один из масляных светильников. И между делом бросил Фицу:
— Если мы не вернемся через час, приведите сюда две роты и сравняйте эту халупу с землей.
Фиц едва уловимо кивнул. Маркус сунул мушкет под мышку, поставил светильник на край ямы и спрыгнул в темноту. Янус говорил правду — спуск действительно был коротким, и, когда Маркус выпрямился, глаза его оказались всего лишь на фут ниже пола часовни. Янус протянул вниз светильник, пляшущее пламя тотчас осветило контуры ямы, и Маркус приободрился, увидев, что это место больше напоминает подвал, нежели пещеру. Небольшой круглый проем выводил в коридор, тянувшийся далеко за пределы круга света.
Янус ловко соскочил в яму и приземлился рядом, подняв при этом облачко древней пыли. Маркус вручил ему светильник, чтобы освободить руки для мушкета.
— Сомневаюсь, что вам понадобится оружие, — заметил Янус.
— Надеюсь, что не понадобится, — отозвался Маркус. Воображение рисовало ему картины подземного храма и толпы фанатиков с ножами, готовых отстаивать свою святыню до последней капли крови. От одной пули в этом случае толку, конечно, не будет, но с заряженным мушкетом он чувствовал себя как–то спокойнее.
— Как пожелаете.
С этими словами Янус поднял лампу, выглянул в коридор и уверенно зашагал вперед. Маркус двинулся следом.
Идти пришлось дольше, чем он предполагал. Входное отверстие, из которого сочился слабый свет, очень скоро скрылось за пологим поворотом, и теперь виден был только узкий ореол вокруг светильника. Древний камень окружал их со всех сторон, ложился под ноги и исчезал за спиной. Пахло сухостью, пылью и могильным тленом.
— Вы, вероятно, так и не скажете мне, что хотите найти, — проговорил Маркус просто для того, чтобы нарушить тягостную тишину.
— В день своего прибытия, — отозвался Янус, — я поделился с вами своим подозрением, что у Орланко имеется некая причина интересоваться Хандаром и что он послал своего подручного отыскать то, что жаждет заполучить.
Маркус почти позабыл о том разговоре и сейчас неуверенно кивнул.
— И что же? — спросил он. — Думаете, то, что ему нужно, — здесь?
— Я не был в этом уверен, пока мы не обнаружили туннель, — сказал Янус, — но теперь… Да, здесь.
— Что же настолько важное может быть в этом туннеле?
Янус остановился, и светильник в его руке закачался. На стенах туннеля заплясали их искаженные тени.
— Вы приверженец Свободной церкви, верно, капитан?
Маркус кивнул:
— Правда, я никогда не был особенно набожен. Я имею в виду…
Янус вскинул руку, обрывая его на полуслове:
— Довелось ли вам слыхать историю Короля–демона?
Имя казалось смутно — крайне смутно — знакомым, но почему и откуда, Маркус вспомнить не мог. Он покачал головой.
— Это один из апокрифов ранней церкви, — продолжал Янус. — История гласит, что во времена святого Лигаменти, в эпоху Священных войн на востоке был один колдун, который захватил местные земли и создал там собственное королевство. Он называл себя Королем–демоном, — во всяком случае, только под этим именем упоминают его дошедшие до наших дней летописи. С помощью магии он уничтожал все армии, посланные против него, и держал все окрестные земли в страхе. В конце концов прочие короли обратились за помощью к церкви, и понтифик Черных объявил против него Священную войну.
— Кажется, я вспомнил, — перебил Маркус, роясь в давних, покрывшихся пылью воспоминаниях о том, как сидел вместе с родителями на дощатой занозистой скамье местной церкви. — Злой король был разбит, но сумел улизнуть от Черных священников и бежал со всеми своими сокровищами за море. Оттуда и получило свое название море Демона… — Он осекся. — Вы, наверное, шутите.
Янус улыбнулся.
— Но… — Маркус запнулся, лихорадочно подыскивая слова. — Это же было тысячу лет назад! И в любом случае это всего лишь сказка. Такая же, как «Грегор и сто разбойников» или «Хью и великан».
— В сказках зачастую скрывается больше правды, чем вы могли бы вообразить, — отозвался Янус. — Не в буквальном смысле слова, конечно, однако они в некотором роде представляют собой народную память, порой уходящую корнями в реальные события. Если совместить сказки с историческими фактами… — Он пожал плечами. — Не могу сказать, существовал ли на самом деле Король–демон, но в третьем веке нашей эры понтифик Черных действительно вел Священную войну на востоке, и осталось слишком много упоминаний о том, что его враги уплыли за море на юг, чтобы считать все это простым совпадением.
— Это не значит, что они приплыли именно сюда. Хандар и открыли–то всего двести лет назад!
— Двести двадцать четыре года назад, — педантично поправил Янус. — Однако же именно в этом и суть. Культурологические исследования первых экспедиций выявили мелкие совпадения, которых исследователи не смогли объяснить, — совпадения некоторых деталей хандарайской культуры с нашей. Элементы языка, символы… — Он перехватил взгляд Маркуса и снова пожал плечами. — Большинство ученых отвергает эту идею, но я лично изучил все факты. Кто–то с нашего континента побывал в этих краях задолго до того, как капитан Вакерсон совершил свое открытие.
— Так вот что, по–вашему, ищет Последний Герцог? Нечто вроде… сокровища?
Похоже на сюжет дешевой ярмарочной пьесы — громадное хранилище, битком набитое древними сокровищами, и неустрашимый герой откапывает его, попутно спасая свою возлюбленную. «Кто же я в таком случае — комический персонаж второго плана?» — подумал Маркус.
— В своем роде. — Янус двинулся дальше, и Маркус поспешил нагнать его. — Впрочем, если вы полагаете увидеть груду золота, вас ждет разочарование.
— Что же тогда здесь спрятано?
— Увидите. Ага! — Пламя светильника выхватило из темноты дощатую дверь, вставленную в камень. — Этого я и ожидал. Мы сейчас под самой вершиной священного холма. Прямо над нами — храм Соединенных Небес.
Это был самое крупное и внушительное строение Памятного холма — громадный дворец из песчаника, покрытый снаружи гротескными, изъеденными непогодой и временем статуями сотен богов. Маркус однажды, сопровождая принца, даже побывал внутри. Ничего примечательного там не было — опять же статуи и толпы истово молящихся хандараев, хотя сами размеры гигантского колонного чертога поневоле впечатляли.
— Туннель прорубили под храмом?
— Скорее храм поставили над туннелем. — Янус взялся за дверное кольцо и как следует дернул. Медленно, с надрывным стоном проржавевших от времени петель дверь распахнулась, и за ней открылась темнота.
Маркус хотел было напомнить об осторожности, но, прежде чем он успел открыть рот, Янус нетерпеливо ринулся вперед. Держа под рукой мушкет, Маркус последовал за ним. Масляный светильник озарил восьмиугольную камеру со сводчатым потолком и голыми каменными стенами. Не было ни мебели, ни какого–либо убранства. Маркус не обнаружил ничего, что отличало бы эту камеру от коридора, которым они пришли сюда. Он вопросительно взглянул на Януса.
Полковник застыл посреди камеры, и лицо у него вытянулось, словно ему влепили пощечину. Губы его беззвучно шевелились.
— Сэр? — переждав минуту, окликнул Маркус.
— Их здесь нет.
— Чего здесь нет? Что мы ищем?
— Их здесь нет! — уже не прошептал, а выкрикнул Янус. И, развернувшись на каблуках, выбежал в коридор. Маркус бросился следом.
В пляшущем свете лампы он успел разглядеть лицо своего командира. До сих пор Маркус ни разу не видел, чтобы полковник вышел из себя. Откровенно говоря, он уже начал сомневаться, что этот человек вообще способен разъяриться. Теперь сомнения отпали. Злобная гримаса исказила тонкие черты Януса почти до неузнаваемости, и казалось, что его серые выпуклые глаза горят в темноте зловещим огнем.
К тому времени, когда они пробежали через туннель и добрались до маленькой часовни, Маркус уже едва переводил дух. Он крикнул оставшимся наверху солдатам, чтобы помогли им подняться, но, прежде чем кто–то из рядовых успел хотя бы двинуться с места, полковник подпрыгнул, ухватился за край ямы и рывком подтянулся вверх. Арго поспешно свесился в яму, подал руку, Маркус сунул ему мушкет и, тяжело отдуваясь, выкарабкался наружу.
— Что вы с ними сделали?
Голос Януса вновь был холоден и ровен, однако в нем таились опасные нотки, которых Маркус никогда прежде не слышал, даже во время сражения. Подняв голову, он увидел, что полковник стоит перед престарелой священнослужительницей. Двое солдат крепко держали ее за плечи, и было видно, что им не по себе.
— Увезли туда, где тебе их не достать, — отвечала старуха, дерзко вскинув голову. И процедила сквозь зубы: — Расхем.
Мгновение Янус молчал, словно оцепенев. Затем, сжав кулаки, повернулся к молодой священнослужительнице, и та, как могла, попыталась сжаться в комочек в руках державших ее солдат.
— Говори, куда вы увезли Тысячу Имен, — процедил он.
Женщина что–то пролепетала по–хандарайски — слишком быстро, чтобы Маркус успел разобрать ее слова. Впрочем, понятно было, что ответ оказался не таким, какого ожидал Янус, потому что полковник шагнул вплотную к женщине и прорычал:
— Говори сейчас же, не то…
— Оставь ее, — вмешалась старуха. — Она ничего не знает.
— А ты знаешь?
— Знаю только, что таким, как ты, Мать не найти.
Янус плотно сжал губы. И перешел на ворданайский — впервые с той минуты, как выбрался из туннеля.
— Сержант Арго, — сказал он, — дайте мне свой нож, будьте добры.
Солдаты, не понимавшие ни слова по–хандарайски, следили за этой сценой с нарастающим недоумением. Услышав просьбу полковника, Арго вздрогнул:
— Мой нож?
— Да, сержант. — Янус сверлил взглядом старуху.
Арго искоса глянул на Маркуса, но голос полковника прозвучал, как удар хлыста:
— Живо!
— Есть, сэр!
Он достал из ножен на поясе большой охотничий нож и рукоятью вперед протянул его Янусу. Полковник взял нож, задумчиво взвесил его в руке и снова взглянул на старуху.
— Делай, что хочешь, — сказала священнослужительница. — Ты их не получишь.
Маркус наконец–то обрел дар речи.
— Сэр, — проговорил он. И, не получив никакого отклика, прибавил: — Янус.
Полковник моргнул, затем поглядел на Маркуса:
— Да, капитан?
— Я только… — Маркус вдруг осознал, что понятия не имеет, зачем подал голос, — просто предпочел бы не видеть, как его командир режет старуху на куски. — Я не думаю, сэр, что ей что–нибудь известно. Поглядите на нее.
Наступила долгая пауза.
— Да, — негромко проговорил Янус. — Полагаю, вы правы. Если бы она что–то знала, ее бы здесь не оставили. — Он ловко подбросил нож, развернув его рукоятью вперед, и отдал Арго. — Впрочем, у нее могут быть другие полезные сведения. Доставьте обеих женщин во дворец. У принца имеются мастера развязывать языки.
Маркус судорожно сглотнул, но приказ есть приказ. И даже если бы ему вздумалось возражать, полковник уже решительно направлялся к выходу.
ВИНТЕР
Плац перед казармами Небесной Гвардии был так велик, что горстка маршировавших по нему солдат в синих мундирах почти терялась на этом необъятном просторе. Строили плац с таким расчетом, чтобы на нем во время парадов умещался весь личный состав Небесной Гвардии — в те давние времена, когда она была настоящим воинским соединением, а не теплым местечком для безмозглых отпрысков знатных семей или потасканных придворных лизоблюдов. Винтер, сидевшая на каменной лестнице, которая вела от утрамбованного плаца к входу в казармы, видела полдюжины рот, поглощенных строевой подготовкой, однако они занимали от силы четверть всего свободного места. В этом зрелище было что–то странно непочтительное — все равно что начать прыгать в храме.
Седьмая рота тоже маршировала на плацу, выполняя предписанные уставом упражнения и кое–какие стандартные маневры. После всего, что довелось пережить солдатам, Винтер охотно позволила бы им отдыхать, но Графф настоял на том, что ежедневные, пускай даже непродолжительные, занятия нужны для укрепления боевого духа. Поразмыслив, Винтер признала его правоту: строевые упражнения требовали немалых усилий, а потому отвлекали солдат от постоянных мыслей о потерях, которые понесла рота.
Сегодня Винтер назначила командовать строевой подготовкой Бобби — отчасти потому, что сама могла посидеть в теньке, но в основном для того, чтобы наблюдать за капралом. По всем внешним признакам Бобби совершенно оправился, вернее, оправилась — Винтер до сих пор непривычно было даже мысленно, втайне от всех, думать о капрале в женском роде — от раны, которую получила в бою при Туралине. Тщательное наблюдение, однако, обнаруживало, что Бобби изменилась. Она явно не испытывала боли, не задыхалась, но иногда застывала, отрешенно глядя в пустоту, пока чей–нибудь оклик не возвращал ее к действительности.
— С ней что–то не так?
Винтер подняла голову, услышав голос Феор. Юная хандарайка накинула чистое покрывало и обмотала сломанную руку длинным куском белого полотна, прикрепив ее к боку. Волосы ее, прямые и темные, были заплетены в простую косу.
— Следи за своими словами, даже если говоришь по–хандарайски. — Винтер оглянулась по сторонам, но сейчас на лестнице, кроме них, не было ни души, а ворданаи, упражнявшиеся на плацу, на таком расстоянии не могли ничего услышать.
— Прошу прощения, — проговорила Феор. — Ты не сводила глаз с капрала. Что–то не так?
— Даже не знаю, — с сомнением отозвалась Винтер. — С виду он как будто в порядке, но ведет себя немного странно.
— Меня это не удивляет. Обв–скар–иот следовало бы соединить с одной из саль–ируск, с детских лет подготовленной к этому соединению. Я не знала, захочет ли обв–скар–иот принять… его. — Феор присела рядом с Винтер, осторожно опершись здоровой рукой о нагретый солнцем камень. — Нааты непредсказуемы. Мать сказала бы, что они с характером.
— То есть они все–таки живые?
— Не такие, как мы с тобой, но — да, безусловно, на свой лад.
— Если у них есть характер, значит они — мыслящие?
Феор покачала головой:
— Мыслей у них нет. Есть желания. Не вполне человеческие — скорее, они подобны дереву, которое вожделеет воду и пробивается к ней корнями сквозь каменные плиты. Такова часть их натуры. — Она вздохнула. — Или же это мы считаем, что такова. Мать говорит, что когда–то мы понимали их лучше. Многое было утеряно со временем.
Взгляд Винтер все так же неотступно следовал за Бобби. Она откинулась назад, привалившись спиной к верхней ступеньке.
— Просто не верится, что я веду такой разговор.
— Почему?
Винтер глянула на Феор, гадая, не было ли все услышанное шуткой, — но лицо девушки оставалось совершенно серьезно. Винтер помолчала, в уме составляя ответ.
— Если бы я рассказала кому–нибудь в Вордане о том, что ты тогда сделала для Бобби, — наконец произнесла она, — мне бы не поверили. Ни единому моему слову. — На самом деле Винтер в глубине души подозревала, что поверили бы, если б она сказала, что эта история случилась с одним другом ее друга в Хандаре. Люди, как правило, готовы проглотить любую байку, если только она из третьих рук и о том, что случилось за тридевять земель. — Видишь ли, они — хотя, наверное, правильнее будет сказать «мы» — не верят в колдовство, демонов, или как там ты их зовешь.
— Наат не демон, — терпеливо проговорила Феор.
— Не важно, — отозвалась Винтер, чувствуя себя слегка задетой. — Думается мне, большинство хандараев точно так же не верит в наатемов.
— Большинство хандараев, — сказала Феор, — не ожидает, что им когда–нибудь доведется увидеть наата воочию, но это совсем не значит, что они не верят в существование наатемов. Верим же мы в богов, хотя никогда их не видели! — Она нахмурилась. — И все же я не понимаю. Мне казалось, что в вашей Священной Книге говорится о колдовстве, демонах и прочем. Ваши Черные священники посвятили жизнь тому, чтобы с корнем выкорчевать все это. И как же ты можешь не верить в то, с чем они боролись?
Винтер хотела заметить, что Черные священники уже добрую сотню лет пребывают не у дел, но решила, что лучше будет начать с самых основ.
— Ты знаешь историю Кариса Спасителя?
— Нет. Ваш капитан Вакерсон дал мне почитать Писание, но я еще не настолько хорошо знаю ворданайский, чтобы разобраться в нем.
Феор взялась изучать ворданайский язык с той же тихой решимостью, с которой приступала ко всякому делу, и вид ее нахмуренного, сосредоточенно–серьезного личика неизменно вызывал у Винтер улыбку.
— История гласит, — начала Винтер, перенимая стиль полузабытых проповедей из далекого детства и не слишком умело перекладывая его на хандарайский, — что в давние, незапамятные времена люди были порочны, якшались с демонами и колдовали, так что Господь Вседержитель решил уничтожить их. Послал Он исполинское чудище, зверя Страшного суда, дабы тот покарал и истребил человечество. Когда началось уничтожение людей, многие из них молили Господа остановить погибель, однако души тех, кто молился о милосердии, были запятнаны грехом, и Он не стал им внимать. Услыхав, однако, молитву Кариса, познал Господь, что душа его чиста и непорочна, и согласился даровать человечеству возможность исправиться. Карис без тени страха подошел к зверю и одним–единственным словом изгнал его. Сказал он затем, что Господь пощадил человечество, однако лишь на время, если только люди сумеют раскаяться и обратиться на путь истинный. Те, кто внимал ему, основали Элизианскую церковь и, как ты говоришь, посвятили себя борьбе с демонами и колдунами.
На лице Феор, к некоторому изумлению Винтер, отразился неподдельный интерес.
— Но ведь ты говорила, что они не верят в существование демонов и колдунов.
— Карис жил больше тысячи лет тому назад. Сейчас у нас тысяча двести восьмой год Милости Господней, так что, с тех пор как Господь согласился пощадить человечество, времени прошло изрядно. Может быть, — осенило ее, — Черные священники выполнили свое дело и уничтожили всех демонов. В любом случае уже лет двести назад они больше были заняты тем, что преследовали еретиков и вмешивались в политику. Примерно как ваши искупители.
— Надеюсь, это было не столь ужасно, — пробормотала Феор.
— Трудно сказать. В конце концов королю Вордана надоело их терпеть, и он вышвырнул их из страны. С тех самых пор существуют Истинная церковь, управляемая из Элизиума, и Свободные церкви, которые не подчиняются никому. В Вордане главенствует Свободная церковь. Быть может, в Мурнске или Бореле принимают всерьез упоминания о колдовстве в Писании, но в Вордане… — Она покачала головой. — Наш священник объяснял мне, что все это только образ, фигура речи. Демоны, говорил он, воплощали собой зло, которое люди причиняют друг другу, и на самом деле Писание имело в виду, что все мы должны быть добры к ближнему своему. — Винтер искоса глянула на Феор. — Мне и подумалось тогда, что здесь что–то не так.
— Что такое Борель и Мурнск?
— Другие королевства, — ответила Винтер, остро сознавая ограниченность своих познаний. — То есть Мурнск — это империя… кажется. Есть еще Союз Шести Городов и…
Она осеклась и смолкла. Феор неотрывно смотрела на марширующих солдат, но в глазах ее влажно блестели непролитые слезы.
— Наверное, придется все это выучить, — тусклым голосом проговорила она. — Раз уж мне суждено там жить.
— Там? — в смятении отозвалась Винтер. — Ты же, помнится, хотела разыскать в Эш–Катарионе свою Мать.
— Она не примет меня, — очень тихо проговорила Феор. — Теперь уже не примет. Я соединила свой наат с расхемом. Это ересь.
— Думаешь, она тебя прогонит?
— Надеюсь на это. Возможно, она пожелает убить меня.
— Что это за мать, если она убивает своих детей?
— Моя жизнь изначально принадлежит ей, — просто ответила Феор. — Если Мать пожелает отнять ее — она в своем праве.
— Что ж, тебе всегда найдется место среди нас. — «И, — мысленно прибавила Винтер, — если эта „Мать“ решит, что Феор должна умереть, ей придется вначале разобраться со мной». — А как же Бобби?
— Ему ничего не грозит. Причинять вред уже соединенному наату — само по себе ересь.
Винтер мрачно кивнула и снова устремила взгляд на плац. Занятия подходили к концу, и Бобби перестраивала роту, чтобы двинуться в казармы. Лицо ее осунулось от усталости, и Винтер подозревала, что девушка провела бессонную ночь.
— Мы должны рассказать Бобби правду, — сказала она. — Не знаю, много ли она помнит, но ей известно, что произошло нечто из ряда вон выходящее. — Вряд ли Бобби не заметила, что участок ее кожи размером с ладонь стал больше похож на мрамор, чем на живую плоть.
Феор вздохнула:
— Ты должна рассказать ей правду. — Она смолкла и, сосредоточившись, перешла на ворданайский: — Я… не так хорошо… говорить… на ваш язык.
— И все же тебе потребуется быть рядом, — заметила Винтер. — Бобби может задать вопросы, на которые я не сумею ответить.
— Ты признаешься, что знаешь ее тайну?
— Думаю, без этого не обойтись, — ответила Винтер. — Графф тоже все знает, а стало быть, нельзя скрывать от Бобби, что правда вышла наружу. Думаю, на Граффа мы можем положиться, он не станет болтать, но…
— А свою тайну ты ей расскажешь?
Пришла очередь Винтер надолго замолчать. Вопрос был нешуточный, и она не знала, как на него ответить. Ей до сих пор трудно было освоиться с тем, что Феор знает, кто она такая, причем знает уже давно. Сколько бы девушка ни объясняла, что подлинный пол Винтер ей раскрыло некое сверхъестественное чутье наатема, Винтер неизменно терзало ощущение, что в ее маскировке есть изъян. Что, если все уже знают правду и за глаза смеются над ней? Глупости, конечно, — тот же Дэвис, к примеру, никогда не удовлетворился бы насмешками исподтишка, если б имел возможность втоптать кого–то в грязь и как следует попинать лежачего.
— Ты не доверяешь Бобби? — спросила Феор.
— Нет, дело не в этом, — сказала Винтер. — Господь свидетель, если я кому и могу доверять, так это ей. И тебе, конечно. Просто…
— Просто?
— Прошло целых два года. — Винтер подтянула колени к груди. — Мне кажется, я и сама уже почти поверила в то, что я — мужчина.
