ГЛАВА ПЯТАЯ
ДЖАРСЕЙ — ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ
Граф Э лицезрел сверкающую, закованную в сталь спину своего кузена — колонна рыцарей и тяжеловооруженных всадников двигалась по королевскому тракту из Харндона в Джарсей. За ним громыхали двадцать новых повозок королевы, охраняемые сотней егерей и гвардейцев в длинных хауберках, с топорами через плечо, распевавших походную песню. Сравнительно небольшая армия под командованием его брата, зато состоящая из отборных альбанских войск, выступавших теперь в качестве сборщиков податей.
Гастон почесал бороду и пожалел, что он не дома, в Галле. Тайком от своего благородного кузена он написал письмо отцу Констанции д’Эво, графу д’Эво, попросив ее руки. Возможно, совсем скоро ему придется вернуться домой, чтобы жениться на ней. А оказавшись как можно дальше от бесконечной погони за славой своего брата, он уложит жену в постель, опустит полог и проведет остаток жизни...
Перед его внутренним взором возник образ Констанции, погружающейся в ледяные воды озера. Недаром все трубадуры пели, что истинная любовь — страстная любовь — делает человека настоящим героем, и Гастон был вынужден признать, что воспоминание о ее обнаженном теле, готовом к прыжку...
— Стоять! — крикнул его кузен.
Выдернутый из грез граф Э увидел, что верховые королевские егеря захватили двух охотников. Молодые люди кипели от негодования за спинами своих пленителей. У старшего на запястье сидел ястреб.
— Кто дал вам право разъезжать вооруженными по Джарсею? — осведомился старший.
Капталь де Рут улыбнулся, словно святой на картине:
— Король.
— Лучше отправьте гонца за разрешением от моего дяди. — С юношеским высокомерием охотник подался вперед. — Вы тот самый чужеземец, да? Де Вральи? Вероятно, вам незнакомы наши порядки...
Лицо Жана де Вральи побагровело.
— Замолкни, мальчишка, — приказал он.
Но в ответ получил лишь смех.
— Это Альба, сэр, а не Галле. Теперь, — произнес юнец, глядя на королевских егерей по обе стороны от себя, — попрошу вас приказать этим замечательным людям отпустить меня, чтобы я смог вернуться к охоте.
— Повесьте его, — велел де Вральи егерям.
Старший из егерей, одетый в королевскую ливрею, заартачился.
— Милорд? — переспросил он.
— Вы меня слышали.
Гастон пришпорил своего коня.
— Троньте хоть один волос на моей голове, и мой дядя зажарит вас живьем, засунув ваш же хрен вам в рот, — огрызнулся парнишка с ястребом. — Кто этот сумасшедший?
— Вот это дерзость! Каков наглец! Повесьте его, — повторил де Вральи.
Егерь в ливрее глубоко вздохнул и выставил руку, сдерживая своих спутников.
— Нет, милорд. Только не без суда и надлежащего разбирательства.
— Я командующий короля в Джарсее! — взревел галлейский рыцарь. Гастон взял коня своего кузена под уздцы. — И он оскорбил меня! Что ж, хорошо, я вижу, куда вы клоните. Вы молоды, и у вас есть меч. Я окажу вам честь, предположив, что вы умеете им пользоваться. Я вызываю вас на дуэль. Вы оскорбили меня и задели мою честь, я не смогу жить дальше, не стерев этого пятна.
Юнец с ястребом вдруг осознал всю опасность сложившейся ситуации, и его лицо покрылось красно-белыми пятнами от страха.
— Я не хочу сражаться с вами. Я хочу домой.
Де Вральи спешился.
— Раз вы настолько глупы, что разъезжаете повсюду без доспехов, я сниму свои. Оруженосец! — позвал он.
На его зов явился Стефан и двое пажей с повозкой, и с капталя начали снимать доспехи: сперва латные рукавицы, затем наплечники, наручи, нагрудник с наспинником, сабатоны и, наконец, двухстворчатые наголенники.
Юнец с ястребом тоже спешился. Его спутник, очевидно, слуга, что-то прошептал ему.
— Да пошел он, — отмахнулся племянник графа. — Я не трус, да и меч у меня не какой-то прутик.
Гастон попытался усмирить своего упрямого и заносчивого брата.
— Кузен, — мягко начал он, — помнишь, сколько было неприятностей, когда ты убил оруженосцев сэра Гэвина?
— Разве? — удивился де Вральи. — Я их не убивал. Одного убил он сам, а второго, полагаю, ты.
Гастон едва сдержался.
— По твоему приказу.
— В любом случае никаких неприятностей не было, — пожал плечами капталь.
Граф Э аж опешил.
— Никаких? Разве ты не видел, в какое положение поставил короля перед его людьми в Лорике?
— То, что он слаб, меня не касается. Сегодня я лишь защищаю собственную честь и ничего более. — Он уже снял гамбезон и чулки, но все равно походил на сошедшего с небес ангела или, скорее, на падшего ангела. — А теперь не мешай. Защитить свою честь — мой священный долг. Ты бы поступил точно так же.
Гастон покачал головой:
— Я бы никогда не поставил себя в такое положение...
— То есть ты считаешь, что я сам виноват? Позволь сказать тебе, дорогой кузен, я так и не дождался от тебя той преданности, на которую имел все основания рассчитывать, будучи твоим сеньором.
— Может, ты и со мной драться пожелаешь?
— Ты сомневаешься, что я лучше тебя? — осведомился де Вральи.
Граф Э стоял неподвижно, прокручивая в уме с дюжину ответов. Наконец он кивнул и очень медленно произнес:
— Да, сомневаюсь.
В ответ де Вральи усмехнулся и положил ладонь на плечо кузена. Гастон вздрогнул. На губах капталя играла улыбка.
— Господь сделал меня лучшим рыцарем в мире. Но я не достойнее всех прочих, поэтому вполне естественно, что даже ты — тот, кто любит меня больше всего, — смею ли я сказать? — завидуешь оказанным мне милостям. Я прощаю тебя.
Гастон поклонился и отодвинулся осторожно, как только мог. Его руки дрожали.
Слуга о чем-то умолял юнца с ястребом, но тот не слушал. Скинув крестьянскую котту — как и большинство аристократов, отправляясь на охоту, он надевал простые неброские вещи, — парень остался в дублете из бумазеи, чулках и высоких сапогах. Племянник графа Тоубрея расстегнул ремень, бросил его на вытянутые руки слуги и обнажил меч.
Егерь в ливрее снова расстроенно покачал головой. В поисках союзника он окинул взглядом отряд чужеземцев, затем королевских гвардейцев и, наконец, остановился на графе Э.
— Милорд, — вежливо обратился он. Руки мужчины тряслись. — Без специального разрешения короля дуэли запрещены.
Гастон поджал губы.
— Как же королю удается предотвращать дуэли? — из чистого любопытства поинтересовался он.
Егерь наблюдал за приготовлениями.
— Они происходят все время, милорд, но я служитель закона и лишусь своей должности, милорд. Этот парнишка — племянник графа Тоубрея. Мои парни сглупили, задержав его, но эта дуэль — чистое безумие.
— Мой кузен отстаивает свою честь. — Гастон тщательно подбирал слова, с трудом разжимая стиснутые зубы. — Я сделал все, что было в моих силах.
Юнец встал правильно: чуть согнул ноги, чтобы центр тяжести приходился на бедра, одной рукой сжал седельный меч и отвел его под углом немного назад. Гастон знал эту защитную стойку — она выглядела неуклюжей, но позволяла физически более слабому человеку отразить почти любой удар более сильного противника.
Де Вральи взял свой седельный меч, обнажил его, отдал оруженосцу ножны, затем направился к вытоптанному пятачку буро-зеленой травы на пересечении дорог. Он приблизился к юнцу, вскинул над головой клинок и, как только парень оказался в пределах досягаемости, обрушил вниз. Племянник графа Тоубрея закрылся, взмахнув мечом снизу вверх. Однако удар де Вральи оказался ложным: его меч сверкнул по дуге и глубоко вонзился в незащищенную шею парня, мгновенно убив его.
Не сбившись с шага, капталь вернулся к оруженосцу и передал ему меч. Стефан тут же достал промасленную полотняную тряпицу и начисто протер лезвие. На его лице не дрогнул ни один мускул — с таким же выражением он мог бы вытирать с мебели пыль.
Слуга покойного упал на колени подле трупа и зарылся в грязь лицом.
Егерь в ливрее покачал головой.
Де Вральи начал облачаться в доспехи.
Королевский егерь последовал за Гастоном в конец колонны.
— Вы понимаете, что это означает, милорд? Вместо того чтобы просто взыскать с графа неуплаченные налоги, которые он бы непременно выплатил, ведь мы действуем от имени закона, он теперь поднимет своих приближенных и будет сражаться, вопрос чести не оставит ему другого выбора.
Гастон вздохнул.
— Полагаю, мой кузен будет только рад. Славная небольшая война, чтобы хоть как-то развлечься под конец лета.
Егерь снова покачал головой.
— Я отправлю к королю гонца.
ХАРНДОН — КОРОЛЕВА
Королева Альбы крутилась перед зеркалом, рассматривала свой живот — не округлился ли уже?
— Я уверена, — заявила она своей няне Диоте.
Но та лишь помотала головой.
— У вас были месячные...
— Сорок один день назад, бесстыжая. Я даже могу тебе сказать, когда это произошло и где. — Дезидерата потянулась. Она обожала свое тело, и ей не терпелось увидеть, как оно изменится при беременности. — Когда можно будет узнать, мальчик ли там?
— Не стоит пренебрегать женским полом, госпожа.
Королева улыбнулась.
— Женщины превосходят мужчин во многих отношениях, но, чтобы в королевстве воцарился мир, нужна рука, способная держать меч, и мозги под шевелюрой. Тем более, король хочет мальчика.
Диота издала звук, напоминающий кудахтанье.
— Как вам удалось заполучить от короля ребеночка, милая?
Дезидерата рассмеялась.
— Если надо, я, пожалуй, расскажу. Видишь ли, когда женщина любит мужчину, она...
Няня ласково шлепнула ее.
— Я знаю, как совокупляться, маленькая проказница. И как отыскать поникший стебелек и поднять его, я тоже знаю. И получше многих!
Диота стояла, уперев руки в бока, — крупная женщина с пышными формами и относительно узкой талией. Когда она смеялась, то заполняла собой всю комнату. В ней было что-то, не поддающееся описанию, отчего многие мужчины находили ее желанной, даже если она не воспринимала их всерьез.
Губы королевы растянулись в улыбке:
— Никогда в этом не сомневалась.
— Но король... — Диота замолчала и нахмурилась. — Извините, госпожа, это не мое дело.
— Э, нет, теперь ты так просто от меня не отделаешься, старая развратница. Что король?
— Об этом судачит половина двора. Что король прогневал какую-то женщину и она наложила на него заклятие бездетности. — Произнося это, Диота перешла на шепот. Говорить о проклятье короля считалось государственной изменой.
Дезидерата засмеялась.
— Няня, ты мелешь чушь. Нет на нем никакого заклятья. Уж в этом-то я могу тебя заверить. — Она лучезарно улыбнулась. — Когда он вернулся с поля боя...
Королева мечтательно предалась воспоминаниям.
Няня шлепнула свою воспитанницу по попе.
— Одевайтесь, болтушка. Даже с приплодом вы сможете вдоволь насладиться летними платьями, поскольку у вас еще плоский животик и грудь как у девушки. — Но она все же сжала руку своей госпожи. — Не хотела вас обидеть.
— Думаешь, я не слышала всех этих сплетен? — спросила Дезидерата. — Конечно, слышала, и еще много чего другого. Два года в постели короля и без детей? — Она резко повернулась к Диоте. — Мерзкая болтовня. Обидные и гнусные сплетни. — Королева отвела взгляд, и ее лицо снова стало довольным. — Даже если заклятие и существует, то моя сила вполне способна его снять. — Королева заговорила чуть тише, и няня поежилась. — Кем она была, Диота? Эта женщина, которая прокляла короля?
Няня покачала головой.
— Я бы вам рассказала, если бы знала, госпожа. Это было давным-давно. Когда он был молод.
— Двадцать лет назад?
— Может быть, милая. Я нянчилась с тобой и не прислушивалась к дворцовым сплетням.
— От кого же ты понесла, раз стала моей няней?
— Уж точно не от короля, — рассмеялась Диота. — Если вы понимаете, о чем я.
Дезидерата залилась громким смехом.
— Прости, я не имела в виду ничего такого. Весьма опрометчиво с моей стороны.
Пожилая женщина обняла свою госпожу.
— Вы напуганы, милая?
Королева поежилась.
— С тех пор как в меня попала стрела, мир кажется более мрачным. — Она встрепенулась. — Но с появлением малыша он вновь станет прежним.
Няня кивнула.
— А как же ваш турнир?
— Ах да, мой турнир! О, пресвятая дева, я про него совсем забыла! Ко дню Святой Троицы я располнею, как свиноматка. Придется кому-то другому быть королевой любви. Я буду матерью.
Диота покачала головой.
— Вы взрослеете, милочка? Рыцари все равно приедут ради вас, а не ради леди Мэри или любой другой из ваших девушек, какими бы хорошенькими они ни были.
— Слышала, дочь императора считается самой красивой женщиной в мире, — заметила королева.
— А я скажу, что ею она станет лишь через несколько месяцев.
— Как тебе не стыдно! — воскликнула Дезидерата и звонко чмокнула ее в щеку.
И они обе громко расхохотались.
ХАРНДОН — ЭДВАРД, ПОДМАСТЕРЬЕ
Подмастерье Эдвард, как его называли приятели, сидел на верстаке и болтал ногами. Перед ним стояли трое более молодых парней, все старшие ученики. Больше всего его беспокоило то, что два года он ел и спал вместе с ними, проказничал, таскал из кухни пироги, боролся, то побеждая, то проигрывая, дрался на палках, купался и трудился...
А теперь они работали под его началом, и он не знал, как преодолеть возникшую между ними пропасть.
— Есть три способа, — заявил он, — мы можем отливать их, как ручные колокольчики, еще можем делать литые заготовки и растачивать их, но это ужасно долго.
Самый младший, белокурый паренек по имени Уот, которого все остальные ученики называли Герцогом из-за аристократической внешности, засмеялся.
— Ты имеешь в виду, мы будем растачивать, а ты — сидеть во дворе и думать о возвышенном?
Эдвард кое-чему да научился у мастера Пиэла: беззлобно посмотрев на Герцога, он промолчал.
— Извините! — полунасмешливо-полужалобно протянул паренек тоном, каким он обычно разговаривал с самим мастером.
— Третий способ — соорудить что-то вроде бочонка из железных прутьев и клепок, затем соединить их при помощи обручей и кузнечной сварки. — Эдвард извлек свой первый удачный образец. — Взгляните-ка сюда.
Сэм Винодел, старший из парней, недолго покрутил восьмигранную трубку в руках.
— Она же развалилась, — без обиняков объявил он.
— Она развалилась после двадцати выстрелов. Швы вышли не ахти.
Сэм скривил губы, кивнул и уточнил:
— Ты же ее с помощью оправки сделал?
Эдварду пришлось проглотить слова, готовые сорваться с языка. Ему не нравилось, когда его работу критиковали, тем более ученики. Но если он сейчас даст затрещину Сэму... Выйдет как-то не по-людски.
— Разумеется, я использовал оправку.
Парень пожал плечами, показывая, что он не хотел никого обидеть.
— Раскаленную оправку? Чтобы удержать тепло?
— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался подмастерье.
Сэм усмехнулся.
— Во время работы я поддерживаю определенную температуру. Это ведь вполне очевидно. Тебе нужны прочные и гладкие швы как снаружи, так и изнутри, верно?
Эдвард кивнул, думая о том, как бы поскорее закончить этот разговор.
— Вообще-то швы должны быть прочными и гладкими только изнутри. Средний ученик вытащил из-за спины яблоко и принялся грызть.
— Том? — позвал подмастерье.
— Просто скажи, что нужно сделать, — откликнулся парень.
— Поделись своим мнением. Вот чем мы сейчас заняты. Пока ты простой ученик, мало кого интересует твое мнение; но чем старше становишься, тем чаще мастер советуется с тобой.
Том кивнул и снова укусил яблоко.
— Ясно, командир. Хочешь, чтобы я спросил, я спрошу. Почему нам просто их не отлить?
Эдвард сохранил первую отлитую им форму и теперь передал ее по кругу.
— Бронза, — объявил подмастерье.
Парни охнули. Бронза стоила в двадцать раз дороже железа.
— Отольем их из железа, — предложил Том.
Некоторое время Эдвард обдумывал его идею.
— Я никогда ничего не отливал из железа. А вы?
Ученики дружно помотали головами.
— Слышал, литейный чугун весьма хрупкий, крошится, — заметил подмастерье. — Спрошу у мастера Пиэла.
— Думаю, если отлить их из железа, внутри ствол будет шероховатым, а тебе нужен гладкий, — сказал Герцог.
Том доел яблоко и бросил огрызок в кузнечный горн.
Эдвард неодобрительно покачал головой.
— Давайте начнем с раскаленной оправки, — предложил он.
Парни согласились.
— Том, вы с Герцогом займитесь ею. За образец возьмите мою старую. Диаметром в один дюйм, и чтобы к концу не сужалась. Лучше сделайте сразу три.
— Из стали?
Эдвард раздраженно тряхнул головой:
— Конечно, из стали.
— При избыточном жаре она не держит форму, — не унимался Том. — А если жара будет недостаточно, чтобы поддерживать температуру внутри швов, то закончится все тем, что они приварятся к бочарным клепкам.
Теперь Эдвард начинал понимать, почему мастер Пиэл так страстно желал избавиться от Тома.
— Не закончится, если внимательно следить за температурой и разумно использовать воду или масло.
— Ну, конечно, — согласился Том тоном, говорившим: «Подожди, и увидишь, что я прав».
К концу дня у Эдварда возникло ощущение, что сто золотых леопардов мастера Смита заработать будет куда сложнее, чем он ожидал.
Вечером подмастерье переоделся в добротные вещи из шерсти и льна, прицепил отлитый из стали и сиявший, словно дамское зеркальце, баклер к поясу рядом с мечом, тоже выкованным собственноручно. Недолго покрутившись перед зеркалом госпожи Пиэл, он отправился подышать свежим воздухом. Лето шло на убыль, и темнеть начинало раньше, что немало огорчало ремесленников. Они любили долгими летними вечерами хорошенько отдохнуть, насладиться теплом заходящего солнца и вдоволь посплетничать.
Эдвард пересек площадь и подошел к своей сестре, стоявшей с четырьмя подругами. Стоило ему приблизиться, как девушки замолчали. Анна, его возлюбленная, — хотя вопрос с помолвкой до сих пор не решился, — улыбнулась ему, и он улыбнулся ей в ответ. У нее были пухлые губы и большие глаза. А кертл бордового цвета облегал фигуру плотнее, чем у большинства других девиц. На жизнь она зарабатывала шитьем и никогда не сидела без дела, обшивая через мастера Келлера, портного, рубахами и брэ добрую половину двора. Ворот и рукава ее белой полотняной сорочки украшала ажурная вышивка, однако кропотливые труды Анны ничуть не интересовали подмастерье, другое дело — ее молочно-белая грудь, выдававшаяся из-под кертла, и изгибы бедер.
— Увидел что-нибудь интересное? — спросила сестра, ощутимо ткнув его в бок.
Сестры, как правило, не воспринимают старших братьев героями. Увернувшись от второго тычка, он сделал вид, что раскаивается, и произнес:
— Доброго вам дня, дамы.
— Посмотрите-ка, теперь он прям-таки истинный рыцарь, — заметила Мэри и расхохоталась. — Тебе что, никуда не нужно идти? Мы разговариваем. Девичья болтовня.
— Один из придворных парней пытался залезть Бланш под платье! — заявила Нэнси, слишком юная, чтобы понимать, что при братьях подобных вещей говорить не стоит.
— Какой именно парень? — вскипел Эдвард.
Бланш, сестра его лучшего друга, высокая и элегантная блондинка, работала во дворце, чем безмерно гордилась. Однако сегодня она выглядела менее кичливо и вела себя куда скромнее обычного.
— Я не дала ему ни единого повода, он просто... схватил меня, — оправдывалась Бланш.
Эдварду это совсем не понравилось, особенно учитывая то, что его родная сестра тоже хотела работать во дворце.
— А что именно ты делала?
— Дурень! — воскликнула его сестра. — Это не ее вина, тупой ты осел! Проваливай, иди ткни кого мечом. — Девушка взмахнула рукой, словно отгоняя птицу. — Кыш отсюда!
Произнося последние слова, она едва заметно улыбнулась ему, почти подмигнула. А поскольку они были братом и сестрой, он понял ее намек.
— Всегда к вашим услугам, мадам, — сказал Эдвард, отвесив низкий поклон.
На противоположной стороне площади две дюжины парней поочередно сражались друг с другом на мечах. Состязание было непростым, со множеством неписаных правил. Поскольку молодые люди использовали острые мечи, наносить удары разрешалось только по баклеру. По одним правилам оборонявшийся имел право перемещать щит, а по другим — можно было использовать только определенные типы ударов. Некоторые юноши сочиняли особые боевые песни, помогающие сохранять нужный ритм при атаке или обороне.
Эдвард считал себя искусным бойцом. Он немало упражнялся у столба для отработки ударов во дворе кузницы, к тому же ему не раз доводилось наблюдать, как настоящие рыцари и воины испытывают новое оружие. А иногда мастер Пиэл брал везунчиков из числа учеников и подмастерьев с собой во дворец, чтобы те посмотрели на тренировку королевских гвардейцев или подготовку рыцарей к турниру.
Ему в соперники достался Том. Несмотря на разницу в три года, они были одного роста и веса. Поединок начался неспешно, и Эдвард попросил остановиться, чтобы снять котту и заново подвязать чулки.
— Зачем напяливать котту и тесные чулки, выходя на площадь? — Ученик покачал головой. — Ты как будто в церковь собрался!
Более взрослые парни закатили глаза: большинство юношей старше пятнадцати, собираясь на площадь, надевали свои лучшие наряды.
Эдвард про себя улыбнулся и аккуратно сложил тунику.
У них с Томом вышел отменный поединок — достаточно долгий, чтобы хорошенько вспотеть, и достаточно искусный, чтобы другие молодые люди столпились вокруг, наблюдая за ними. Подмастерье лучше владел мечом, но его противник оказался настолько проворным, что ни одному из них никак не удавалось одержать решительную победу.
Под конец, когда запястье юного ученика начало уставать, Эдвард принялся наносить баклером более быстрые и сильные удары. Том отступил и поднял руку, и подмастерье подумал было, что тот сдается, однако заметил, что его противник и остальные мальчишки смотрят на что-то другое.
Стоило четверым новым парням появиться на площади, как они сразу же привлекли к себе внимание. Разодетые в яркие наряды, в то время как большинство учеников предпочитали серые или черные тона. Их главарь — в том, что это именно он и есть, сомневаться не приходилось — напялил трехцветные чулки, на галлейский манер, подражая чужеземным рыцарям. Правда, с точки зрения Эдварда, он больше походил на шута горохового. Но подмастерье отметил, что все девушки на площади повернулись в сторону незнакомцев.
А еще новые парни говорили слишком громко и важничали. Самый тощий из них — такой худой, что разглядеть его было довольно сложно, — ухитрился занять столько места, что задел плечом одного из юношей, наблюдавших за поединком Тома и Эдварда.
Местный мальчик отступил и по привычке пробормотал:
— Прошу прощения.
Парень в разноцветных одеждах грубо толкнул его и громко сказал:
— Эй, придурок, смотри, куда прешь!
А его дружки расхохотались.
Юноша, которого толкнули, обиделся, но промолчал.
— Гляньте-ка на этих симпатичных потаскух! — воскликнул тощий.
— Они явно нарываются, — вздохнул Том.
Эдвард только что услышал, как его сестру обозвали потаскухой. Еще больше его взбесило то, что некоторые девицы захихикали и продолжали глазеть на расфуфыренных ублюдков. Он посмотрел на сестру, и она не отвела взгляд.
Подмастерью не стоило ввязываться в уличные драки. Но трое его учеников сейчас наблюдали за ним. Сэм улыбнулся, Том нахмурился, а Герцог поднял баклер.
Волосы у главаря незнакомцев были коротко стриженные, опять-таки на галлейский манер, и такие же белокурые, как у Герцога. Еще он отличался острыми чертами лица. Спереди между ног у него болтался длинный баллок, а на левом бедре — меч. Парень потер рукоять своего кинжала.
— Кто из вас, сучки, хочет его? — спросил он и загоготал. — Ты, милашка? — Паяц вплотную подступил к Мэри.
Подобное поведение выглядело просто абсурдным. Но Эдварду уже доводилось слышать о них — шайках наглецов, которые вели себя как галлейцы и придерживались правил так называемого Военного кодекса. Некоторые из них действительно служили оруженосцами и пажами у людей де Вральи, а другие просто подражали им.
Тощий фыркнул.
— Они все его хотят. Здесь ведь нет ни одного мужика с яйцами! — выкрикнул он.
Эдвард сделал шаг вперед.
— Проваливайте отсюда, — бросил он. Вышло не так спокойно, сухо или громко, как ему хотелось, а хуже всего, что, пока он говорил, его голос сорвался, а руки задрожали.
Парни в разноцветной одежде внушали страх.
— Что это было, мелкий придурок? — поинтересовался главарь, которого Эдвард прозвал Блондинчиком. — Иди спрячься в свою кроватку; здесь серьезные парни. — Он снова опустил руку на кинжал. — Или хочешь отведать этого?
Будь у него больше времени, Эдвард придумал бы несколько остроумных ответов, но в тот момент он лишь пожал плечами.
— Что это было? — повторил Блондинчик, обнажив оба клинка.
Эдвард родился и вырос в Харндоне, поэтому знал не понаслышке, что парни из более низких сословий были крепкими, как кремень, и дрались не так, как ученики. С другой стороны, он владел оружием с малых лет и никому не давал спуску.
Подмастерье закрепил баклер на кулаке и предусмотрительно объявил столпившимся ученикам:
— Он первый начал.
Несмотря на то что Эдвард находился вне зоны досягаемости, Блондинчик сделал резкий выпад и нанес длинный рубящий удар. Таким приемом обычно завершают поединок, а не начинают его. Еще подобное поведение запросто может закончиться судом по делу об убийстве.
Подмастерью удалось вовремя отразить удар своим баклером, правда, он едва не проиграл поединок, поскольку соперник тут же ударил поверх края щита, целясь Эдварду в плечо. Юноша с трудом верил в реальность происходящего. Этот дурак действительно только что пытался его убить.
И тогда он осознал всю опасность сложившейся ситуации.
Эдвард вовремя обнажил свой клинок, чтобы отразить два мощных удара, нацеленных в его незащищенный бок. Лишь благодаря слепой удаче и долгим тренировкам он успел выставить вперед щит, но все равно острие кинжала, скользнув по краю баклера, укололо его в руку. Подмастерье отступил.
— Я надеру тебе задницу, — заявил Блондинчик, и тут кулак его приятеля обрушился на затылок Эдварда.
Все произошло одновременно.
Внезапный удар в голову стал для подмастерья полной неожиданностью. Юношу развернуло и повело влево, а Блондинчик сделал выпад и яростно обрушил клинок, целясь в открытый бок Эдварда. Пересиливая боль, подмастерье продолжал внимательно следить за действиями противника, и тогда его осенило: Блондинчик знал лишь три базовых приема. К сожалению, харндонец не смог устоять на ногах и упал, однако тут же перекатился, рубанул понизу и попал. Впервые в жизни Эдвард намеренно использовал меч против другого человека. Несмотря на боль и отчаяние, он на миг засомневался, стоит ли бить в полную силу. В любом случае удар вышел довольно сильным, и у Блондинчика перехватило дыхание.
Подмастерье поднялся и увидел, как дюжина учеников избивает кулаками тощего парня.
Чулки его соперника были разодраны, а по голени стекала кровь.
Паяц отступил.
— Я вернусь с двадцатью головорезами, — заявил он. — Меня зовут Джек Дрейк, и эта площадь моя. А также все, что на ней.
При других обстоятельствах Эдвард позволил бы ему уйти, но, услышав угрозу, он последовал за отступающим юнцом.
— Трус, — бросил подмастерье. И в первый раз с начала драки слово прозвучало так, как он того хотел.
Блондинчик остановился и рассмеялся.
— Я вернусь, и тебе конец, — заверил он, и компания начала отступать. Но стоило им выйти из кольца зевак, как Джек Дрейк развернулся и снова бросился на Эдварда.
Он попытался попасть подмастерью в голову, замахнувшись с внешней стороны и рубанув сверху вниз.
На этот раз Эдварда никто не бил; он молниеносно поднял меч, отразил удар и еще быстрее, шагнув вперед, направил его вниз, поперек туловища противника прямо на свой баклер. Как только руки Блондинчика оказались под его щитом, подмастерье ударил навершием меча Джека Дрейка в челюсть, выбив несколько зубов.
Соперник упал на землю. Эдвард с силой пнул его, и парня вырвало.
— Убей его! — раздались возгласы учеников.
Тощий юнец был весь в крови, а его дружки уже перешли площадь.
Все смотрели на Эдварда. А взгляд Анны...
— Сдавайся! — предложил он, приставив лезвие к горлу противника.
— Лучше, черт подери, убей меня, придурок, — прохрипел Блондинчик, выплюнув еще один зуб.
Подмастерье пожал плечами.
— Да ты сумасшедший. Псих!
Джек Дрейк буравил его взглядом.
— Эта площадь моя.
Эдвард не знал, как ему поступить. Он не мог хладнокровно убить истекающего кровью человека, чье упрямство граничило с безумием.
— Вот поэтому я сильнее тебя, придурок. У тебя нет яиц... — заявил Дрейк.
И тут ему на голову обрушилась доска, и он обмяк. Том возвышался над ним, опираясь на деревяшку — дверную перемычку, которую он притащил с ближайшей стройки.
— Мой па говорит, таких надо давить, как вшей.
— А как же закон? — спросил Эдвард, не знавший, жив его противник или уже нет.
— Что-то я не вижу здесь шерифа. Кстати, хороший бой. Отличный прием. — Том залился громким смехом, чуть диковатым, но руки его не дрожали. — Давай отнесем его куда-нибудь, например в монастырь. Монахи всегда знают, что делать. Он не помер. Ты оставишь его в живых?
В отличие от Тома, руки Эдварда сильно дрожали.
— Да, — ответил он, хотя отлично понимал, что потом сильно пожалеет о своей слабости. Но он знал, что не сможет хладнокровно убить Джека Дрейка. И остаться после этого прежним.
АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД
Сэр Джон глянул на себя в отполированное зеркало из бронзы, недавно водруженное на оружейную стену, и расхохотался.
Его новый оруженосец, юный Джейми, недоуменно замер.
— Сэр Джон?
— Джейми, нет ничего глупее, чем молодящийся старик, — пояснил тот.
Джейми Ворвартс был сыном купца из Хоека. Вся его семья погибла при осаде Альбинкирка, и мальчику некуда было идти. Об оружии он знал куда больше, чем о торговле, и полировал сталь лучше любого из предыдущих оруженосцев сэра Джона. Парнишка лет четырнадцати, с измученным лицом, высокий и очень худой из-за скудного питания — едва ли кто-нибудь счел его бы привлекательным.
Юноша вернулся к полировке нового нагрудника своего господина, состоявшего из шести частей и отлитого из дорогой чудо-смеси стали и латуни, со стихами из Библии, начертанными по краям.
— Мог бы, по крайней мере, сказать, что я не старик, — заметил сэр Джон.
Он стоял перед зеркалом, которым обзавелся впервые за последние двадцать лет, примеряя отменного качества зеленый дублет — три слоя плотного полотна, покрытого шелком, и к нему пара зелено-красных чулок, расшитых цветами и осенними листьями. Чулки были стегаными, но с небольшой набивкой, чтобы их можно было надевать под доспехи, впрочем, как и сам дублет. В Альбинкирке подобный наряд вполне мог заменить придворное платье, а еще в нем сэр Джон выглядел стройным и опасным.
И старым.
— Да-с, товар явно не первой свежести, — проворчал он.
Джейми посмотрел на него и с улыбкой заметил:
— Отменно выглядите, милорд. И чертовски хорошо сказано, милорд.
— Не я придумал, юный ты шалопай. Когда я был лет эдак на сорок моложе, так мы называли продажных женщин, слишком старых для постельных забав. — Сэр Джон нахмурился.
— В женщинах постарше есть своя изюминка, — осторожно заметил оруженосец.
— Знаю я местечко, где ты непременно станешь любимчиком.
Через час они прибыли в поместье Мидлхилл с парой навьюченных большими плетеными корзинами ослов. Старый рыцарь воздвигся на своем коне посреди двора, отметив, что новоиспеченная паства подстригла траву, а на земле больше не валялось ни единого клочка одежды. С его предыдущего визита трава чуть пожелтела, зато дом выглядел намного чище и опрятнее. Дверь вернули на место — в чем он принимал непосредственное участие, а на полях шесть женщин по очереди ходили за плугом, распахивая землю для посадки озимой пшеницы. Правда, борозды у них выходили не слишком ровными, но ведь пахота — занятие не из легких даже для привычного к тяжелому физическому труду мужчины.
— Джейми, — окликнул парня сэр Джон, — видишь вон тех прекрасных дам, сражающихся с плугом?
Оруженосец подался вперед и замер.
— Разве рыцарское это дело — пахать?
Сэр Джон нахмурился. Когда речь заходила о рыцарстве, он чувствовал себя настоящим лицемером, поскольку большую часть жизни провел, убивая людей ради денег, хотя и носил доспехи. Однако он пожал плечами и заметил:
— Джейми, по моему разумению, любая помощь нуждающейся в ней женщине и есть рыцарство. В данном случае это пахота.
Оруженосец скинул котту и дублет, чтобы не жариться на солнце, а сэр Джон усмехнулся, подумав, что он бы и сам не прочь произвести должное впечатление на шестерых женщин, которые, едва осознав, что их вот-вот избавят от тяжкого труда, тут же прекратили работу, щадя собственные спины.
Во двор вышла Хелевайз и улыбнулась.
— Я пахала вчера, — сообщила она. — Мой отец говаривал, что женщина может делать все, что делает мужчина. Но, клянусь ранами воскресшего Христа, он был истинным джентльменом и ни разу в жизни не пахал землю. — Про себя женщина неожиданно отметила, что неосознанно встряхнула волосами, совершенно случайно распущенными. И чистыми.
— Я мог бы сделать тебе массаж спины, — предложил сэр Джон. — Он помогает, когда я слишком долго упражняюсь с мечом.
Обрадованная Хелевайз снова улыбнулась.
— Могли бы, сэр рыцарь. Но нет, думаю, не раньше, чем все уснут. — Она направилась к двери и, чуть понизив голос, добавила: — А возможно, даже не сегодня.
Он отвел своего скакуна в конюшню и заметил, что там побывала верховая лошадь монахини — солома сохранила отпечатки ее изящных копыт, а в стойле лежал свежий навоз.
Сэр Джон зашел в дом, и Хелевайз указала ему на деревянную скамью с высокой спинкой, приглашая присесть рядом, и тут же вернулась к перевязыванию бечевкой различных трав.
— Мне удалось спасти большую часть своего сада с целебными травами. Обычно они растут в дикой местности. Наверное, поэтому Дикие их не тронули.
Старый рыцарь решил ей помочь и принялся разрезать пеньковую бечевку на кусочки нужной длины и обвязывать пучки розмарина. Маленький мальчик, лет семи или восьми, брал по одному пучку за раз, забирался на приставную лестницу и прикреплял пучок к стропилам.
— Что привело вас сюда на этот раз? — поинтересовалась Хелевайз, при этом ее глаза засверкали.
— Я запросил у короля новый гарнизон, — ответил сэр Джон. — До того как он прибудет, мы с Джейми остаемся странствующими рыцарями. Так что, возможно, вам придется видеть нас чаще, чем вам бы того хотелось.
— Сомневаюсь, — отозвалась она. На миг их руки соприкоснулись. — Днем здесь была сестра Амиция. К сожалению, вечером она вернется.
— Тебе она не нравится? — поинтересовался старый рыцарь.
— Ни в коем случае. Вот тебе крест, Джон, я восхищаюсь ее верой в наш успех. Она заставляет женщин гордиться тем, что они женщины, а моя дочь так и вовсе в ней души не чает. Я не жалуюсь на дочь, но она была в Лорике, где молодые аристократки ведут себя крайне легкомысленно...
Губы старого рыцаря тронула улыбка.
— Не смейтесь надо мной, сэр! Я слишком стара, чтобы заинтересовать кого-то, и слишком благоразумна, чтобы искать на свою голову приключения. — Хелевайз залилась румянцем.
— Что касается меня, мадам, то я нахожу вас очень красивой. — Он протянул руку и нежно убрал завиток волос с ее лба, затем улыбнулся, заглянув ей прямо в глаза. — Но это все королева. Она совершенно непредсказуема и легкомысленна, и все ее окружение ведет себя точно так же.
— Не желаю слышать о ней больше ни слова.
— А я ничего и не говорю. Просто то, что позволительно королеве, не всегда нравится матерям.
— Где же была ваша мудрость лет эдак двадцать назад, мессир?
Он рассмеялся.
— В те времена я ее еще не обрел, милая.
Женщина покачала головой.
— Мне не хватает Руперта. Странно говорить тебе подобное, но на него всегда можно было положиться. Да и с Ниппой он ладил лучше, чем я.
Джон тоже помотал головой и, прислонившись к углу дымохода, вытянул обутые в сапоги ноги ближе к пламени.
— Никогда ему не завидовал. Однако же я так и не стал кому-либо мужем. А он не стал рыцарем.
— Верно, — согласилась она, а потом внезапно добавила: — Мне прямо не терпится почувствовать твои руки на своем теле.
— И кто же теперь ведет себя чересчур легкомысленно?
Хелевайз снова покачала головой.
— В любом случае, пока монахиня здесь, тебе лучше ко мне не приходить. Он улыбнулся и встал.
— Тогда я не стану увиливать от работы в поле: буду пахать, пока не сойдет семь потов.
— Кстати, ты отлично выглядишь, — заметила Хелевайз.
С быстротой молнии сэр Джон склонился над ней и страстно поцеловал.
Три долгих мгновения спустя она отстранилась от него.
— Как тебе не стыдно! — воскликнула женщина, но быть суровой у нее не получилось. — Прямо средь бела дня!
Чуть позже во дворе появилась монахиня, и сэр Джон, успевший раздеться до чулок, забрал у нее лошадь, затем взял в руки вилы, чтобы вычистить стойло от навоза и подкинуть свежей соломы. Амиция привезла провизию.
— Я захватил с собой вашу посылку. Она должна быть где-то в седельной сумке.
Монахиня улыбнулась.
— Не стоило так утруждаться. Лишние вещи мне ни к чему. — Она улыбнулась ему еще шире. Затем нахмурилась. — Самих Диких я не видела, но около старой переправы заметила следы больших разрушений, будто стадо оэлифантов плясало там до упаду. Деревья вырваны с корнем. А дом, который, насколько я помню, в прошлый раз был цел и невредим, теперь стоит без крыши.
— Около переправы? — переспросил старый рыцарь, роясь в седельной сумке. Ему вдруг начало казаться, что он оставил посылку на своем рабочем столе в Альбинкирке. — Как часто вы бываете у переправы?
— Раз в неделю. Я служу мессу на руинах тамошней часовни, поскольку это единственная церковь на ближайшие семь миль.
Внезапно сэра Джона озарило.
— Постойте-ка. — Он опустил руку в висящий на поясе кошелек. Там и нашелся адресованный Амиции сверток величиной с большой грецкий орех. — Извините, я думал, он в седельной сумке, а оказалось, здесь.
Монахиня взяла сверток и внимательно рассмотрела его. Сэру Джону показалось, что она разочарована.
— Позвольте ваш клинок?
Сэр Джон извлек из ножен рондельный кинжал и передал ей, и она разрезала вощеную обертку. Внутри в самом деле оказался грецкий орех. Монахиня расколола его и охнула.
Чуть помедлив, старый рыцарь спросил:
— С вами все в порядке?
Ее лицо исказилось, будто она беззвучно рыдала. Затем Амиция взяла себя в руки.
— Вот ублюдок! — прошипела она и запустила грецкий орех через всю конюшню. Звонко ударившись о каменную стену, тот отлетел и затерялся в темноте.
Сэр Джон, чье благородство судьба решила испытать еще раз, предпочел потихоньку выскользнуть из конюшни через главный вход. Некоторые вещи слишком опасны для простых смертных. Вокруг Амиции, освещая темные стойла, начало разгораться зеленовато-золотистое пламя, и он не стал раздумывать, что произойдет дальше.
Через несколько ударов сердца свет потух, и старый рыцарь услышал тихий смех. Монахиня выступила из сумрака конюшни под угасающие солнечные лучи; в ее руке что-то блестело.
— Он прислал мне кольцо, предназначенное исключительно для религиозных людей, — объяснила она и раскрыла ладонь, как другая женщина могла бы показывать обручальное кольцо. На перстне красивым готическим шрифтом были выгравированы буквы «IHS».
— Кто прислал? — уточнил сэр Джон, ощущая себя человеком, лезущим в чужую историю.
Амиция нахмурилась:
— Полагаю, вам это известно.
Старый рыцарь отвесил поклон.
— В таком случае, думаю, он и вправду ублюдок.
Весь ужин женщины восхищались кольцом. Оно было серебряным, но очень красивым.
К тому времени сестра Амиция полностью взяла себя в руки и спокойно показывала украшение, с готовностью подтверждая, что его привез сэр Джон.
Филиппа попыталась подразнить ее, заметив:
— Наверное, оно от тайного воздыхателя!
И получила в ответ такой взгляд, что потом минут пять сидела молча.
Хелевайз же ерзала на стуле, разглядывая кольцо под разными углами. В конце концов она подалась вперед и почти неосознанно схватила монахиню за руку.
— Кажется, оно герметическое.
— Так и есть. — Амиция была довольна. — Я смогу хранить в нем свою потенциальную энергию. Это освященная вещица. — Она улыбнулась Хелевайз. — Как ты узнала?
— Кажется, оно меняется.
— Меняется? — удивилась монахиня, усмехнувшись. — Я и не заметила. А как именно оно меняется?
Хелевайз покачала головой.
— Ты — святая, наделенная силой, — приняла этот дар и надела кольцо безо всяких сомнений?
Амиция побледнела. Но ее лицо прояснилось, когда она с легкостью сняла тяжелое и могущественное кольцо с пальца и положила на раскрытую ладонь.
— Ты права, Хелевайз, сестра Мирам за подобное безрассудство наложила бы на меня епитимью. Что было бы вполне справедливо. Кроме всего прочего, — нахмурившись, заметила она.
— Вот! Снова! — воскликнула Хелевайз. — На твоей ладони оно изменилось. Всего на мгновение.
— Как именно?
— Совсем немного, полагаю. — В поисках поддержки мать Филиппы посмотрела на сэра Джона, но тот ничего не видел.
Неожиданно юный Джейми наклонился вперед и со всей серьезностью юношества заявил:
— Сестра, иногда на нем написано вовсе не «IHS».
Амиция залилась румянцем.
— Разве? И что же там написано?
— По-моему, «G&A».
Монахиня охнула.
— Проклятье, — сказала она и поспешно спрятала кольцо в кошелек на поясе, одарив Филиппу теплой улыбкой. — Пожалуй, ты права. Тайный воздыхатель.
ЗЕМЛИ ДИКИХ К СЕВЕРУ ОТ ВНУТРЕННЕГО МОРЯ — ШИП
Шип подсчитал, что прошел несколько сотен миль. Он перевалил через Эднакрэги, миновал Стену и пересек реку. Сначала чародей двигался на запад, потом повернул на север.
Долгие странствия привели его к великим болотам. Там, где замерзшие верховья полноводных рек соединялись в единую речную систему, обозначавшую границу дальнего запада, плодились боглины. Он направил на них свою волю: не один раз, целых пять. Казалось, в столь обширном и отдаленном месте нет ничего живого — лишь гниющая растительность и липкая грязь простираются на день пути во всех направлениях. Однако, повинуясь чародею, на поверхность всплыли огромные холмы. Очертаниями они напоминали вулканы, но на самом деле в их недрах выращивались боглины.
Затем Шип направился на восток, двигаясь по северному берегу Внутреннего моря. Он никогда здесь не бывал, но шагал уверенно и четко знал, куда поставить ногу, — знания, словно полезный яд, исходили от черноты в его голове.
Где-то на востоке лежали земли сэссагов, а за ними раскинулся Северный Хуран.
Шип осознавал, что не пристало ему, обладая столь великой силой, мелочно мстить сэссагам за отказ помочь ему в час нужды. Не пристало ему опускаться до такого. Тем не менее он не раз ловил себя на мысли, что строит планы отмщения. Служившие ему хуранцы потеряли много воинов. Сэссаги — нет. Они выбрали собственный путь.
К северу от Внутреннего моря раскинулась совершенно другая страна — земли Диких, хотя они оказались густо заселенными пришедшими из-за Стены. Шип понятия не имел, что в Великих северных лесах проживает так много мужчин, женщин и детей, и теперь решил передвигаться с особой осторожностью. Вовсе не из-за того, что ему недоставало сил уничтожить их всех. Чародей слишком хорошо знал человеческую природу и понимал, что для него лучше проскользнуть незаметно. Он неспешно направлялся на запад, обходя поселения гигантских бобров и коварные топи кри, где среди стволов мертвых деревьев и речной форели обитали хейстенохи. Дальше снова на север, минуя отдаленные деревни сэссагов и их северных сородичей — племени мессака. Затем на юг мимо убогих деревушек северных хуранцев, чьи метки он без труда опознал. Были там и более примитивные поселения, принадлежавшие диким иркам, не имевшим правителя. Наконец Шип дошел до озер, прямо посередине которых великаны рхуки возвели островки из огромных бревен и камней.
У черноты в голове Шипа имелись планы насчет рхуков.
Остановившись на берегу озера в выжженных землях, колдун терпеливо ждал, когда великаны выйдут к нему. Вручив им подарки, словно детям на праздник, он быстро склонил гигантов на свою сторону. Рхуки были слишком простодушны, чтобы спорить или рассуждать, поэтому Шип без труда заманил их в свои сети и отправил выполнять поручения, подчинив своей воле с той же легкостью, с какой человек приручает собаку.
Он проделал то же самое у каждого озера, где был хотя бы один такой островок. Пришедшие из-за Стены называли их кранногами.
Другим существам чародей приказал слушать, говорить и собирать сведения. И узнал, что северным хуранцам, понесшим огромные потери в его войнах, угрожают их южные сородичи, проживающие на противоположном берегу Великой реки и чуть дальше на восток. А еще — что в этом году великие этрусские корабли не приплыли. Он отправил шпионов даже к королю Альбы, чтобы заодно взглянуть на пылающий там огонь — на его жену-королеву.
Затем Шип принял еще несколько важных решений. Во-первых, он не станет помогать северным хуранцам лишь потому, что они — его союзники и оставались верны ему до самого конца. В лесах полно потенциальных единомышленников и рабов, и он ничего не должен хуранцам. Во-вторых, теперь у него имеются свои цели, для претворения в жизнь которых требуются другие планы, поэтому так или иначе все племена будут служить ему — добровольно или принудительно.
Целый день чародей провел в лесной глуши, примеряя новую оболочку — тело, в которое он вложил немало мастерства, придавая нужную форму. Теперь Шип с легкостью мог принимать облик провидца, пришедшего из-за Стены, с ясными и честными глазами и телом, покрытым многочисленными шрамами. Старого шамана, о мудрости которого можно было судить по испещренному морщинами лицу, колдун назвал Знатоком Языков. В этом обличье он посетил несколько маленьких городов, где сидел у костров, слушал разговоры матрон, лечил детей и изготовлял снадобья. Его магические силы помогли многим. И весть о нем разнеслась среди кри и северных хуранцев, словно лесной пожар.
В каждой деревне он безошибочно отыскивал обуреваемых жадностью мужчин и женщин и кое-что нашептывал им. Таким образом, чародей оставлял семена, чтобы со временем они взошли и он смог пожинать плоды.
Сорвав личину Знатока, как змея сбрасывает старую кожу, Шип гигантскими шагами направился в бескрайний лес. Он старался как можно реже использовать вновь обретенную силу. Например, чтобы связаться с кем-то в Лорике, или с женщиной в Харндоне, или с мужчиной в глуши земель Диких на юге. Для них у него не было телесного облика — всего лишь голос в голове, мимолетная мысль. Тем не менее подобные сеансы порядком изматывали его. После них он целыми днями стоял открытый всем стихиям, чтобы набраться сил и продолжить путь. Ему предстояло еще столько работы, и новая способность с такой легкостью менять облик до сих пор приводила его в замешательство.
Чародей все не мог вспомнить, как овладел ею. И не был до конца уверен, кто он на самом деле.
Прошло почти семьдесят дней с тех пор, как он столкнулся с Темным солнцем.
Еще Шип понимал, что для следующего шага ему нужно отыскать надежное убежище и место для хранения силы. Без них нет смысла строить какие бы то ни было планы. После уничтожения гигантского клена у подножия Эднакрэгов он многое пересмотрел и пришел к выводу, что перемены эти произошли волею силы, оставившей ему закованное в броню яйцо. Или так, по крайней мере, чародей объяснял произошедшие с ним метаморфозы.
Шагая вдоль северного берега Внутреннего моря в привычном обличье, Шип размышлял о предстоящей войне.
ЗАМОК ТИКОНДАГА — ГРАФ ЗАПАДНОЙ СТЕНЫ
Гауз никогда не колебалась. Но факт беременности королевы был настолько серьезным, что ей пришлось остановиться и подумать. Несколько долгих недель графиня тщательно подбирала заклинания, пока полностью не определилась, как именно ей следует действовать.
Граф устраивал набеги на земли пришедших из-за Стены на противоположном берегу Великой реки. В основном он охотился за рабами и сведениями, но иногда за медом Диких и пушниной. В принадлежавших ему землях недоставало ресурсов, коими были богаты Джарсей или Брогат: овцы, крупный рогатый скот, древесина, остальное, как любили шутить Мурьены, — камни. Именно за счет тщательно продуманных налетов графу удавалось хорошенько подзаработать и разжиться бесплатной рабочей силой.
В этом году в его распоряжении оказалась дюжина рыцарей ордена Святого Фомы, поскольку приор направил своих людей во все командорства вдоль Стены и еще больше — в Харндон. Согласно последним сведениям, ими собирались укомплектовать и новый гарнизон в Лиссен Карак. Благодаря магии и глубоким познаниям о Диких этих необычных воинов графу удалось спланировать крупный налет, таким образом, еще целая неделя у Гауз ушла на то, чтобы помочь супругу рассчитать запасы пищи и снаряжения и должным образом принять гостей: пятьдесят рыцарей с юга — закаленных в боях профессионалов и странствующих воинов, отправившихся на поиски приключений ради того, чтобы произвести впечатление на благородных девиц.
Досконально разработав грядущее вторжение, граф принялся тренировать своих людей на просторных полях к югу от замка. И наконец-то у Гауз появилось свободное время, чтобы хорошенько обдумать возможные варианты и спланировать собственную битву.
Большую часть дня графиня провела за чтением, копаясь в книгах, к которым не прикасалась вот уже несколько десятилетий. Затем с помощью старого заклинания, которое она ласково называла «духом», Гауз обследовала юг. Тогда-то все и пошло наперекосяк.
Графиня всегда колдовала с особой осторожностью, поэтому «дух» полетел на юг, спрятанный в кокон иллюзий и других герметических заклинаний, которые бы сразу уловили малейшую попытку молодой королевы обнаружить ее. И одно из них сработало, когда «дух» скользил внутри эфира к Дезидерате. Гауз подозревала, что магическое пространство устроено иначе, нежели реальность, поэтому скорее чувствовала, чем знала наверняка, что физическое расстояние между Тикондагой и Харндоном не имеет ничего общего с расстоянием между ними в эфире.
И все же ей пришлось проявить себя, едва она сотворила свое бесценное заклинание — плод нескольких недель работы, множества дней изысканий и ночей любовных соитий, дающих силу.
Кончиками пальцев Гауз провела по нитям заклинания, как бард ласкает струны своего прекрасного инструмента.
Она сразу же обнаружила его. И нахмурилась.
— Ричард, — обратилась графиня к чародею, — ты полон сил и даже не скрываешься.
Естественно, Планжере не ответил. Возможно, назови она его Шипом, он бы откликнулся, но тогда бы между ними началась битва.
Она увеличила дальность зрения и последовала за «духом» так далеко, как смогла. В эфире кишела злость. И ее было настолько много, что не спасали даже магические защитные стены, поэтому Гауз отступила.
Графиня накинула на плечи мантию, поскольку всегда колдовала обнаженной, — и поэтому считала зиму не самым подходящим для ворожбы временем года, — и рухнула в свое любимое кресло. Из окна, расположенного на шесть этажей выше замковых стен, она могла разглядывать противоположный берег Великой реки и любоваться чудесным лесом, раскинувшимся в северном направлении до самых льдов. Однажды ей довелось там побывать, и она познала всю силу страны вечного холода.
Леди Мурьен пригубила вино.
— С чего это Дикие вдруг так оживились? — вслух спросила она, окинув взглядом своих котов.
Как все обычные кошки, они вылизывали лапы.
— И почему Ричард Планжере шпионит за королевой? — добавила графиня, про себя назвав чародея его новым именем.
Шип.
СТО ЛИГ К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — БИЛЛ РЕДМИД
Тайлер нашел своих людей. Отыскал при вспышках молний на берегу реки. Вернее, то, что от них осталось. Их разорвали на части и сожрали: на земле валялись обглоданные кости и окровавленные куски плоти.
Билла Редмида едва не стошнило, а молнии все сверкали и сверкали — чаще и чаще, дождь усиливался, раскаты грома и рев поднявшейся реки заглушали все остальные звуки. Вид трупов, обглоданных до хрящей, никого бы не оставил равнодушным.
Билл прижался спиной к стволу дерева и крепче сжал копье.
Нэт вертелся на месте, отчего в мелькании молний походил на безумца.
— Они окружают нас! — закричал он и принялся рубить невидимых врагов.
Редмид бросился на помощь, но даже в ослепительном свете молний так и не смог разглядеть ни единого врага. А Нэт все размахивал мечом, Биллу пришлось несколько раз пригибаться и подпрыгивать. Наконец, не выдержав, он заорал:
— Нэт! Нэт! Здесь никого нет!
Тайлер развернулся в его сторону. Вдруг раздалось несколько оглушительных раскатов грома, Биллу они показались ударами.
Проплыв над головами, грозовая туча устремилась дальше, а вокруг стало темнее прежнего. Редмид почувствовал, как во мраке Нэт шагнул мимо него, и вытянул руку.
— Боже милостивый, нам конец!
Командир повстанцев отбросил копье и обнял Тайлера:
— Хватит! Они ушли. Давай выбираться отсюда.
Нэт ненадолго замер.
Затем разрыдался.
Когда Редмиду удалось вывести их обратно к лагерю, забрезжил серый дождливый рассвет. Билл вздрагивал от любого шума — боялся, что на лагерь напали и все повстанцы давно мертвы. Страх захлестнул его. Дождь продолжал лить как из ведра. А первые проблески рассвета застали его бредущим, спотыкаясь, будто неопытный беглый слуга, по промокшему лесу, всего в нескольких сотнях шагов от собственного костра.
Скрыть состояние Тайлера было невозможно. Он все время стонал, и Редмид проклинал себя за то, что слишком сильно опирался на больного человека.
Каким-то образом, с помощью ругани, лести и других доступных способов убеждения, ему удалось уговорить повстанцев собрать пожитки, покинуть тепло костра и вновь отправиться в путь.
К полудню ни на ком сухой нитки не осталось. Непрерывно шел дождь, и все вокруг намокло: деревья, трава, папоротники. Никакая шерсть, даже самая лучшая пряжа, не могла защитить от такого количества воды. При ходьбе сапоги Редмида хлюпали, а когда отряду пришлось пересекать вздувшийся из-за ливней ручей, мужчины и женщины попросту перешли его вброд, подняв луки над головами. Никто даже не подумал перепрыгивать с камня на камень.
К середине следующего утра им снова пришлось нести Тайлера. Некоторые повстанцы недовольно заворчали. Однако Бесс быстро положила этому конец: она и еще одна женщина добровольно вызвались нести разведчика и ни разу не пожаловались.
После обеда мальчишка из Харндона уселся посередине тропы и отказался идти дальше.
— Я хочу домой! — заявил он.
Редмид опешил и, покачав головой, сказал:
— Дикие сожрут тебя с потрохами.
— Мне наплевать! — взвыл юнец. — Я больше не могу идти! У меня ноги стерты в кровь. В животе уже который день пусто. И у меня сопли. Пусть сжирают!
Тогда Билл ударил его, и парень в недоумении уставился на него.
— Вставай и иди, иначе я сам тебя убью.
Юнец с трудом поднялся и поковылял прочь. Он рыдал.
Редмид чувствовал себя негодяем.
К нему подошла Бесс:
— Это не дело, Билл Редмид. Ты ведешь себя как господин, а не как товарищ.
— Пошла ты, — огрызнулся разведчик, затем примирительно поднял руку. — Это все от слабости. Прошлой ночью я был с Нэтом. На нас напали боглины.
— Но мы ведь союзники!
Редмид лишь пожал плечами.
И они продолжили двигаться на запад.
Час спустя речной поток в третий раз за день преградил им путь. Авангард зашлепал вброд, а основной отряд следом. На противоположном берегу они наткнулись на еще одно брошенное поселение ирков — на этот раз с нетронутыми крышами. Люди тут же разбрелись по хижинам, впервые за день оказавшись в сухости. Не прошло и часа, как повсюду в очагах запылали огни.
Но еды не было. С большим трудом Редмид набрал горстку добровольцев, согласных покинуть жилища и встать на страже. Он сам тихо стоял в укрытии из листьев, когда уловил движение на другой стороне реки. Ирки продуманно расположили свое поселение — на крутом берегу, обнесенное низким валом из плотно утрамбованной земли и частоколом. Таким образом, подобраться к нему было весьма непросто. На всякий случай Редмид расставил часовых за кукурузными полями — к сожалению, пустыми.
Он внимательно следил за движением. Это точно были не боглины — они слишком осторожные и одновременно довольно неуклюжие. Затем Билл заметил зеленую вспышку, и на открытое место вышел человек. Было достаточно светло, и Редмид тут же его узнал.
У самого брода стоял Кот.
А сразу за ним Серый Кэл.
Редмид едва сдержал восторженный вопль и подал условный сигнал. Серый Кэл выпрямился и просвистел в ответ «Том, Том — сын дудочника». Билл прокричал жаворонком и несколько мгновений спустя заключил в объятия свою заблудшую овцу.
Кэл так же крепко обнял его.
— Эй, потише, приятель! — сказал он. — Все вышло скверно. Этот оболтус спас мне жизнь.
Кот хмыкнул и улыбнулся собственным мыслям.
— Мы раздобыли оленя, но бросили его, когда за нами погнались боглины, — объяснил полукровка. — Эти мелкие твари сейчас повсюду.
— Я потерял своих парней, — сказал старый разведчик. — Нам пришлось удирать. Тех, кто отбежал недостаточно далеко или замешкался, сожрали.
Редмид с сожалением кивнул.
— У нас совсем нет еды, — признался он.
— У нас тоже. И охотиться невозможно. Все равно что угостить боглинов собственным мясцом, — заметил Серый Кэл. — Не говоря про чертов дождь.
Кот где-то достал малины.
— Я поделюсь, — проговорил он своим странным певучим голосом.
Редмид заколебался, но потом решил, что если не поест, то просто помрет. У парня оказался целый медный котелок ягод — какими же вкусными они были. И трое мужчин наелись до отвала.
— Ты что, все это время таскал их с собой? — поинтересовался Кэл. — Не в обиду Биллу, но мы могли в любое время остановиться и перекусить.
Кот загадочно улыбнулся и сказал:
— Нет. Только сейчас.
Утром повстанцы с трудом просыпались и медленно вставали. Более опытные отправились к реке за сассафрасом чтобы заварить чай. Кот, обследуя возвышенность к северу от поселения, наткнулся на ульи и вернулся весь липкий, но довольный собой. Каждый в отряде получил по две чашки горячего чая из сассафраса с медом.
А также по шесть или семь ягод.
— Как раз чтобы разыгрался чертов аппетит, — выразила Бесс то, о чем думали все остальные.
И они снова отправились в путь. На запад.
Небольшие речные потоки стали попадаться все чаще, а пересекать их с каждым разом становилось все мокрее. Сто шагов больше не разделяли основной отряд и авангард, поэтому после полудня при тусклом свете ненастного дня Редмид задержал повстанцев и восстановил промежутки.
Он указал на длинную цепь невысоких холмов на севере.
— Там будут боглины или что похуже, — заявил Билл. — Прекращайте расслабляться, иначе нам всем конец.
— Да нам в любом случае конец! — крикнул кто-то из толпы.
Редмид ничего не ответил и на несколько миль возглавил авангард. Едва наступило время разбивать лагерь, к нему подошел Кот и ткнул пальцем в конец колонны.
— Они отстают. В основном молодняк. Некоторые просто садятся посреди тропы и отказываются идти.
— Иди с Кэлом, разыщите безопасное место для лагеря, — приказал он.
Билл увидел Бесс, несущую Тайлера. Он погладил ее по плечу, сжал руку своего друга и зашагал вдоль колонны в обратном направлении. Сколько бы он ни шел, отстающие заверяли его, что они еще держатся и что за ними следуют другие.
Командир повстанцев как раз наткнулся на того же парня, что и днем раньше, сидящего под деревом, когда услышал крики впереди — где-то поблизости.
Юнец не стал дожидаться ругани или пинка, поднялся и, сыпя проклятьями, заковылял вперед. Он снова рыдал.
— За тобой еще кто-то есть? — спросил Билл, но мальчишка ничего не ответил.
Долгое время Редмид стоял посередине тропы в полной нерешительности, затем снял с плеча лук и медленно извлек его из тяжелой полотняной сумки. Он все сделал неправильно — нужно срочно восстановить походный порядок и сократить расстояние между людьми, а в голове и в хвосте колонны расставить надежных воинов. Билл больше не собирался никого терять. Он отправился дальше, уверенный, что недосчитался шестерых и что кто-то за ним наблюдает. С привычной легкостью Редмид принялся натягивать тетиву: плотно прижав зарубку на нижнем конце лука к мокрой правой ноге, потянул изо всех сил и внезапно осознал, насколько ослаб. Но главное — тетива оставалась сухой, как и сам лук. Наложив стрелу и чуть свободнее вздохнув, он трусцой побежал на восток. Смеркалось.
Свернув за крутой изгиб старой тропы, Редмид увидел боглинов. Их было тридцать или сорок. Двое его людей, спина к спине, отбивались от мелких тварей посохами, а третий орудовал мечом — чересчур неистово, но зато вполне продуктивно.
Билл подстрелил трех боглинов, украсив их перьями. Прежде чем до него дошло, что он видит на самом деле, боглины исчезли, а худощавый мужчина с длинным мечом оступился, очевидно, раненый.
Сумерки сгущались — лучшее время для боглинов и худшее для человека. Редмид бросился вперед. Тогда он увидел, что произошло с еще четырьмя его людьми. И почему боглины там толпятся. От повстанцев осталось лишь кровавое месиво.
Двое с посохами тяжело опустились на землю.
— Нет, глупцы! — заорал Редмид. — Бегите!
Затем повернулся к мечнику.
В тусклом сумеречном свете повстанец не сразу осознал, что фигура с мечом — вовсе не человек, а ирк. Ростом с человека, с коричнево-зеленой кожей, напоминавшей шкуру оленя, вооруженный мечом длиной почти с него самого, выкованным будто из сверкающей молнии. Красивое существо с огромными глазами и выступающими наружу острыми зубами.
Словно подкошенный, ирк рухнул на тропу. По его ногам текла кровь — ихор.
Кусты задрожали. Боглины засели прямо там.
Порой в миг чрезвычайной опасности все внезапно становится совершенно очевидным. Редмид увидел картину целиком.
— Стойте! — заорал он двум своим людям, пока они не убежали.
Резким движением Билл стащил через клыкастую голову ирка плащ, пока тот корчился от боли в израненных ногах. Боглины стремительно приближались. Редмид быстро разложил плащ на земле, кинул на него два посоха, подвернул полы поверх них и поднял ирка, — в приступе боли тот полоснул его когтем по лицу. Вполне ожидаемо. Затем Билл опустил глупое существо на самодельные носилки. Вес ирка прижал материю к посохам, и, когда находившиеся на грани безумия повстанцы резко подняли его, носилки выдержали.
Боглины подобрались совсем близко.
— Теперь бегите, — приказал Редмид.
Ему не пришлось повторять дважды.
Редмид не слишком высоко оценивал свои лидерские качества, но знал, что лучник он отменный. Может быть, даже самый лучший, не считая брата. Он наложил стрелу на лук, вторую зажал между пальцев, еще пяток заткнул за пояс, наконечниками вверх.
Он просто хотел попробовать и тем самым выиграть время. Когда боглины атаковали, семь стрел устремились вперед, точно бурлящий речной поток. Командир повстанцев не чувствовал, как сгибается и разгибается огромный лук, лишь, не задумываясь, выпускал стрелу за стрелой. И едва заметил, как одна из них пригвоздила сразу двух глупых тварей к дереву, а вторая пришпилила пронзительно визжавшего боглина к земле.
Билл выдернул из колчана очередную стрелу, но атака захлебнулась, и противники отступили. Диким хотелось умирать не больше, чем людям. Едва он установил хвостовик восьмой стрелы на тетиву, жилистые твари скрылись за невысокими кедрами и маленькими елями к северу от тропы.
Три долгих вдоха он следил за кустами, затем нагнулся и подхватил сверкающий меч ирка. Тот обжег ладонь, но Редмид был к этому готов и не выпустил оружие из рук.
После этого повстанец побежал.
Случается, твой героизм никто не замечает, а усилия, необходимые, чтобы поступить так, как считаешь правильным, намного превышают твои физические возможности. Редмид сражался, стрелял из огромного лука, преодолевал милю за милей и делал все это, наплевав на недостаток сна и еды. Он знал, что нужен своим людям. Понимал, что пересечь следующий брод будет невыносимо тяжело. А еще боялся, что боглины доберутся до его совсем еще неопытных повстанцев и порвут их на лоскуты.
Он чувствовал, как монстры следуют за ним по тропе.
Рванувшись вперед изо всех сил, Редмид вдруг осознал, что идет шагом, размашисто переставляя длинные ноги, но никак не бежит, пусть даже медленно.
Он приказал самому себе бежать. Но все равно продолжал идти.
— Черт тебя подери, Билл Редмид, — вслух выругался он, затем наклонился вперед, позволив телу самому решать — падать или нет. Тогда на выручку пришли ноги: несмотря на плоскостопие, они подхватили его и пустились в неуклюжий бег. Его выворотные сапоги тяжело шлепали по тропе, производя больше шума, чем ему хотелось бы, но все же он не стоял на месте.
Пробежав расстояние, приблизительно равное дальности полета двух выпущенных из большого лука стрел, Редмид нагнал шестерых повстанцев, тащивших ирка.
— Пошевеливайтесь! — едва завидев их, крикнул он.
И они тоже перешли на тяжелый бег.
Билл оставался позади. Почти сразу его люди сбавили скорость, и он заорал:
— Бегите быстрее! Они прямо за нами!
Повстанцы снова помчались вперед. Один обернулся, в панике взгляд его метался в разные стороны.
Но Редмиду было уже все равно.
Они продолжали двигаться вверх по тропе, когда он начал задыхаться. Проклиная собственную слабость и опрометчивые поступки, Билл твердо решил не отставать от бегущих впереди повстанцев, которым, несмотря на вес раненого ирка, кое-как удавалось выдерживать заданный темп.
Когда они поднимались на небольшой горный хребет, заросший огромными деревьями, Редмид услышал шум боя впереди.
— Стойте! — рявкнул он. — В укрытие... и тихо!
Он обогнал своих изможденных людей, бросил им меч ирка и обнажил собственный.
Взобравшись на невысокий гребень горы, Редмид посмотрел вниз на переправу. Открывшаяся ему картина напоминала ад, каким его рисуют священники.
Боглины напали на повстанцев на переправе. Половина отряда успела перейти реку вброд, и они еще держались, но с большим трудом. Людей, застигнутых врасплох посередине потока, методично убивали и тут же съедали. Боглины облепили берега, вылавливали из воды тела и пожирали их прямо на месте. Многие люди были все еще живы и вопили от ужаса, когда мелкие твари рвали их на части Повстанцы гибли пачками, оступаясь на скользких камнях, где потеря опоры под ногами означала неминуемую смерть. К тому же боглины обстреливали их из боевых луков. Залп за залпом стрелы градом обрушивались на несчастных повстанцев. Слабых луков этих мелких тварей было достаточно, чтобы с расстояния в пятьдесят ярдов ранить или убить жертву.
Редмид несколько раз глубоко вздохнул.
Как правило, боглины не сбивались в группы больше двадцати-тридцати особей. Здесь же собралось не меньше тысячи пожирателей его повстанцев.
Продолжая вглядываться вниз, он достал лук и попытался отыскать в толпе человека — или ирка, поскольку они тоже использовали боглинов в своих целях. Гадая, сможет ли распознать ирка с такого расстояния, Билл на мгновение задумался: а вдруг спасенное им существо и есть повелитель этих монстров...
Но вскоре белая вспышка, мелькнувшая на противоположной стороне реки, указала на то, что ему противостоит вовсе не человек и не ирк, а жрец редкой главенствующей касты боглинов. Облаченные в красные, черные и белые доспехи, с вытянутыми туловищами и головами, они напоминали Редмиду злобных шершней. Он видел, как жрец, орудуя двумя выкованными людьми мечами, зарубил повстанца. Упырь.
Расстояние — двести двадцать ярдов. Легкий ветерок; влажный воздух, холодный лук. К счастью, тетива не промокла. Билл вернул меч в ножны, привычным движением провел рукой по тетиве, вынул из колчана легкую стрелу и еще три заткнул за ремень.
Потом достал из притороченного к поясу кошелька кусочек сахара и засунул его в рот. Еще двое его людей погибли — они непрерывно орали, пока он рассасывал сахар, но ему нужна была энергия. Редмид не мог позволить себе промахнуться. Желание хоть что-нибудь предпринять было настолько сильным, что Билл едва соображал — тело его исполнилось боевого духа, и он рвался в бой.
Сделав большой глоток воды, командир повстанцев закрыл фляжку пробкой, наложил стрелу на тетиву и без дальнейших колебаний потянул — отставленная назад нога чуть согнута, вся сила плеч вложена в натяжение. Наконечник перемещался вслед за мишенью, и, когда внутреннее чувство подсказало, что самое время действовать, его пальцы разжались, плавно отпустив тетиву, и стрела устремилась вперед.
Он не смотрел, куда попала первая стрела, а выпустил все четыре, одну за другой.
Третья угодила прямо в жреца, но расстояние было слишком большим, а стрела такой легкой, что погрузилась в тело боглина недостаточно глубоко. Четвертая попала в лапу с мечом, пробив ее насквозь.
Жрец выбрался из гущи схватки и принялся высматривать его.
«Им не нужно говорить. Они общаются с помощью магии. Или обоняния. Или чего-то там еще», — подумал Редмид, достав из колчана еще четыре стрелы.
На этот раз он выбрал тяжелые боевые стрелы, которые солдаты короля называли четвертьфунтовками. Редмид воткнул в землю под ногами три штуки и до самого уха натянул тетиву, так что напряглись все мышцы спины.
Он стрелял — накладывал стрелу на тетиву, натягивал и отпускал, громко ухая, как человек, поднимающий тяжести; снова и снова и, наконец, делая последний выстрел, едва не разрыдался от того, насколько плохо они получились.
Наблюдая за полетом своих стрел, командир повстанцев только и сказал: «Как я задолбался!»
Чтобы четвертьфунтовка преодолела двести ярдов, нужен большой лук — у Редмида имелся двухметровый. Ему приходилось оттягивать тетиву до самого уха и прицеливаться под углом почти в пятьдесят градусов от земли, что делало саму идею меткости невозможной. Лучник даже не видел свою мишень.
Первая стрела упала у самого края речного потока, не долетев до цели ярдов сорок, зато на одной оси с ней.
Вторая летела в верном направлении, и на мгновение сердце Редмида замерло, и повстанец подумал, что наконец-то ему удалось подстрелить тварь, но существо подпрыгнуло: не вверх, как он рассчитывал, а вперед, прямо в реку. Третья стрела ушла дальше и правее, а жрец тем временем выскочил на берег. И наконец, четвертую занесло вправо, завихляв, она потеряла скорость. Вожак боглинов чуть развернулся и запрыгнул на огромный валун, затем приподнял надкрылья...
«Что это значит? Господи Иисусе, он колдует!»
...из-за них вырвалось сине-белое пламя.
Выпущенная по неправильной траектории стрела, точно подбитая птица, рухнула вниз. Жрец шагнул прямо под нее, и наконечник вонзился в поднятое надкрылье, пробив хитиновую броню и оторвав твари крыло.
Даже с двухсот ярдов Редмид видел, как из раны во все стороны брызнул ихор. Существо споткнулось и упало в воду.
В панике повстанец по имени Билл Алан пригвоздил его мечом к дну реки. Он колол и колол клинком, пока вода вокруг не окрасилась в зелено-бурый цвет. Но жрец все же изловчился и ударил Алана. Тот отшатнулся и, потеряв равновесие, упал. К тому времени Редмид мчался к берегу реки, накладывая на тетиву очередную четвертьфунтовку. У него оставалось еще три.
Алан поднялся, помогая себе одной рукой и не выпуская меч из второй. С большим трудом выбравшись из воды, упырь ринулся на него, разбрызгивая вокруг ихор. Жрец пробил защиту и взмахнул мечом, задев щеку Алана. Но к тому времени повстанец взял себя в руки и нанес ответный удар: удача вновь улыбнулась ему, и он попал твари в ногу. Жрец тут же исчез под водой.
Все боглины на берегу попрыгали в реку и бросились наперерез лучнику.
«Он знает, кто я, — подумал Редмид. — Они охотятся за мной».
Командир повстанцев бежал вдоль берега, словно мальчишка, перепрыгивая с камня на камень, затем чуть замешкался, восстанавливая равновесие на двух огромных валунах.
Упырь взметнулся из-под воды у ног Алана. Его клинок взлетел...
Редмид выстрелил. Расстояние между ними составляло меньше шестидесяти ярдов, и стрела вонзилась в мягкую, как у млекопитающих, кожу под мышкой монстра. Со жрецом было покончено: он буквально рассыпался на части, река тут же унесла их прочь, а меч Алана рассек пустоту.
Узы, которые по воле упыря удерживали боглинов вместе, мгновенно исчезли — Редмид видел, как вражеская свора рассыпалась, как и их повелитель. Полчище существ, подчинявшихся единой воле, за три удара сердца превратилось в сотни отдельных тварей, которые скорее боялись его повстанцев, нежели хотели сражаться с ними. Человек не успел бы и молитву прочитать, как они испарились.
Редмиду тоже хотелось испариться. Он не знал, сколько потерял людей, но понимал, что много. Повстанцы остались одни среди бескрайних земель Диких, изможденные, испуганные и разбитые. И снова начинало смеркаться.
Он протрубил в огромный горн, собирая выживших вместе. Многие разбежались при первом нападении; на ближнем берегу Нэт Тайлер удерживал всех, кто не успел пересечь реку, — мудрое решение, по мнению Редмида; на противоположном командовала Бесс. Она переправилась с авангардом, состоявшим в основном из ветеранов — мужчин и женщин с хорошими мечами и луками. Кот и Кэл тоже были там. Они сумели постоять за себя и отправили на тот свет довольно много боглинов.
Выяснилось, что на этот раз отряд потерял сорок мужчин и двух женщин. От них мало что осталось для захоронения.
Почти все раненые умерли, кроме шестерых, и Тайлер, Бесс и Редмид всю ночь хлопотали вокруг них, используя вместо бинтов обрывки одежды погибших.
Нэт с вечера расставил дозоры, чтобы предупредить возможное нападение.
— Дело дрянь, — заметил он, присев на корточки у костра рядом с Редмидом. — Еще одной такой битвы мы не переживем.
Билл сидел, уставившись на языки пламени. Ему постоянно приходилось действовать и совершенно не оставалось времени обдумать сложившуюся ситуацию. Но теперь...
— Черт подери, это я во всем виноват, — сказал он и сгорбился, уткнувшись лбом в колени. — Нужно было идти на юг в Джарсей.
Тайлер промолчал, но Редмид знал, что он согласен.
— Не смей даже думать об этом, Билл Редмид! — Бесс вынырнула из темноты, ощупью отыскала ведро с водой и принялась отмывать окровавленные руки. — В Джарсее мы бы все погибли. Знать охотилась бы на нас забавы ради. Лучше уж Дикие... Просто жуть как холодно.
Она улыбнулась, забрала горячую воду и снова ушла ухаживать за ранеными. Тайлер проводил ее голодным взглядом.
— Даже измотанная и не мывшаяся десять дней, она все равно красотка, — заметил он.
Билл пожал плечами. Бесс была хорошим боевым товарищем и, возможно, лучшим лидером, чем он сам. По-другому он ее не воспринимал. Вернее, не позволял себе этого.
— Как думаешь, она пойдет за такого старого хрена, как я? — поинтересовался Тайлер.
Редмид о таких вещах даже думать не мог.
— Мне нужно переговорить с ирком, которого мы подобрали. Нам нужен здесь друг.
Нэт ухмыльнулся:
— Тогда я лучше пойду помогу Бесс с ранеными, ладно?
Билл поставил на костер воду в своем маленьком медном котелке. Сегодняшний разгром повлек тысячи последствий. Например, большинство людей побросало лагерное снаряжение, а ведь котелки в землях Диких ценились не меньше стрел. Редмиду удалось сберечь свой. Насколько ему было известно, это последний металлический котелок к западу от Лиссен Карак. Он тяжело вздохнул и принялся ждать, когда закипит вода. А еще у них не осталось ни тонких восковых свечей, ни лучин, ни масляных ламп, поэтому тьма вокруг костра была абсолютной. Заглядывая в маленький котелок, он никак не мог понять, закипела вода или еще нет. Наконец Билл определил это с помощью веточки, положившись на интуицию. Затем добавил туда немного сассафраса, последнего в этом сезоне, и остатки меда — поистине роскошное подношение. Больше у него ничего не осталось, но ему нужно было понравиться ирку.
Редмид принес чай существу, и оно подняло чашку из рога в знак признательности.
— Ты умеешь разговаривать? — спросил Билл.
Ирк вздохнул и ответил:
— Да.
— Как тебя зовут?
— Тапио Халтия, — пропел он. — Я владыка этих лес-с-сов, маленький человек.
Редмид сплюнул.
— У меня нет времени на владык, — заявил он, но малость воспрял духом.
Ирк напрягся и отвел взгляд.
— Пятьс-с-сот лет я повелевал этими лес-с-сами. Не думай, что я нас-с-столько невеж-ж-жлив, чтобы быть неблагодарным, даже с-с-слуге Ш-ш-ши-па. — Он склонил голову. — А твое имя?
Повстанец покачал головой.
— Я не слуга, и уж точно не этому ублюдку. Он бросил нас в беде. — Он слишком устал, чтобы что-то объяснять. — Билл Редмид.
— Ах, человек, твои с-с-слова очень радуют. Дорогой друг, поз-з-зволь мне принять как гос-с-стей тебя и твоих людей. Я не причиню вам з-з-зла, лиш-ш-шь несколько человек удос-с-стоилис-с-сь подобного предлож-ж-жения от меня.
Он улыбнулся, и его клыки влажно блеснули в темноте.
Об ирках Билл знал совсем мало. Его брату они нравились, он пировал в их залах и торговал с самыми смелыми из них в лесах. Однако этот ирк был старым и очень опасным, так, по крайней мере, подсказывала Биллу интуиция. А он только что назвал свое настоящее имя. Как глупо.
— Мои с-с-сородичи уж-ж-же близ-з-зко. Я чувс-сс-твую их через-з-з кровь з-з-земли. Я с-с-счел бы з-з-за з-з-знак ос-с-собой любез-з-знос-с-сти, ес-с-сли бы ты дал мне ещ-щ-ще одну чаш-ш-шку этого чая. И мой меч. Виж-ж-жу, ты с-с-сберег его.
Редмид хотел бы доверять этому существу, но не мог.
— Я перевязал твои лодыжки. Пока ты не можешь ходить. Скоро я верну тебе меч.
Губы ирка растянулись в улыбке, и это выглядело ужасно.
— Когда будеш-ш-шь обедать у меня, ты поймеш-ш-шь, человек, что мне не нуж-ж-жно быть вероломным, чтобы уничтож-ж-жить подобных тебе. Если бы я хотел это с-с-сделать, я бы с-с-сраз-з-зилс-с-ся с тобой мечом к мечу. Я Тапио Халтия. Я не лгу.
Редмид чувствовал, что беседа с существом порядком утомила его. Ему было трудно контролировать свой разум, мысли то и дело путались, когда ирк запинался на шипящих и свистящих звуках.
Проверив раненых, Билл уселся на своем одеяле. Подошла Бесс и опустилась рядом.
— Просто возьми меня за руку и скажи что-нибудь хорошее, потому что сегодня я перепугалась до усрачки, — усмехнувшись, попросила она. — Да и Нэт Тайлер больше пугает, чем успокаивает. Правда?
— Ирк, которого мы спасли, легендарная личность, и он собирается спасти нас всех, — сказал Редмид.
Он взял Бесс за руку, радуясь, что сообщил добрые вести. Все равно что пожать руку Нэта, когда тот болел. Однако ладонь ее была холодной, и вышло, что он продолжал держать ее в своей. Бесс прижалась к нему. В этом не было ничего интимного. Просто женщина сильно замерзла.
— Легендарный ирк? — Бесс нашла в себе силы улыбнуться. — И кто же он? Тапио Халтия? — насмешливо фыркнула она.
— Так он сказал.
Повстанка резко села.
— Этот уродец утверждает, что он сказочный рыцарь? Я грезила о нем, будучи девочкой. Он ездит верхом на единороге и носит копье из чистого золота.
— Прямо сейчас он лежит, искалеченный боглинами, и не может получить даже еще одну чашку чая, — заметил Редмид.
— Не может быть, — отозвалась она. Но ее голос звучал чуть спокойнее и счастливее. — Отличная история, Билл. Последние дни ты держался молодцом. Если мы умрем... Черт подери, ведь сегодня мы выстояли, верно?
Редмид немного развернулся, коснувшись ее плечом.
— Слушай, Бесс, клянусь тебе, это еще не конец. Мы выпутаемся из этой передряги. Я убью чертова короля, и люди станут свободными.
Внезапно он ощутил любовный позыв. Командир повстанцев никогда не воспринимал Бесс как женщину, а теперь она вдруг пахла как женщина и вела себя как женщина. «Я совсем обессилел», — подумалось ему.
— Да, все станут свободными, — повторила она и повернулась к нему лицом.
В свете пламени от костра он заметил блеск ее глаз. Вовсе не сестринский. Редмид насторожился, но Бесс нагнулась вперед и поцеловала его. Поцелуй вышел соленым и крепким, как она сама.
— О, Бесс...
Он хотел сказать ей, что он все еще их командир и должен служить примером. Его тело настолько ослабло, что он практически засыпал... Однако у его рук имелись другие планы — одна скользнула по ее спине, вторая отыскала ее живот, такой же твердый, как у него. Бесс схватила его ладонь и куда-то потащила — и та оказалась у нее на груди. Все мысли о сне тотчас улетучились.
Нэт Тайлер стоял в нескольких ярдах от них, сжимая в руке кинжал.
— Что ж, — пробормотал он.
Тапио Халтия выдохнул и отпустил небольшое любовное заклинание, которое только что применил.
Люди такие простые. И их самки тоже. Множество правил, куча традиций, хочется бросить их прямо здесь. В конце концов, они тоже порождения Диких. Ничем не отличаются от оленей или бобров.
Он призвал свой меч, и тот явился. Затем ирк наложил заклинание исцеления на ступни и лодыжки. Исключительно из-за своего дурацкого высокомерия он подвергся нападению боглинов. Какая ирония, что люди спасли его. Боглины должны были подчиниться ему, но не сделали этого. И все из-за Шипа.
Его ладонь сжала рукоять меча. И тот пропел ему в ответ.
«Я мог бы перебить их всех», — подумал Тапио Халтия.
Ирк откинулся на спину, прислушиваясь к крови земли. К двум совокупляющимся зверушкам. Прошло много лет, когда он в последний раз бывал среди людей. У пришедших из-за Стены совсем другой вкус. Они выбрали Диких. Природу. А эти все еще оставались рабами собственных привычек.
«Я могу перебить их в любое время, — рассуждал Тапио. — А может, оставлю себе в качестве домашних животных. Или охотничьих собак».
Он дотянулся до крови земли и призвал своих рыцарей.
