ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЛЮТЕС — КОРОЛЬ ГАЛЛЕ
— Жан де Вральи? — переспросил король, резко и пискляво. — Он сейчас в Новой Земле? Замечательная новость. Для нас всех.
Придворные захихикали. Некоторые нахмурились.
Сенешаль д’Абблемон рассмеялся:
— Он прислал письмо, ваше величество.
Монарх закатил глаза.
— Я даже не знал, обучен ли он грамоте, — заявил он, а дамы прыснули со смеху. — Что ж, читай.
От благородного рыцаря Жана де Вральи его царственному сеньору и господину, сильнейшему и могущественному повелителю Пенсейских гор, защитнику...
— Абблемон, пощади. — Писклявый голос короля резал слух, словно острый нож.
— Понял, ваше величество.
Приветствую Вас. Странствуя по миру, дабы доказать, что я действительно достоин титула «Лучший рыцарь в мире», коим меня наградили многие благородные люди...
— Ваше величество, тут так и написано.
Сенешаль скорее походил на разодетую в шелка гориллу, нежели на человека. На его лице было чересчур много растительности. Вьющаяся борода, выдающиеся вперед челюсти, испещренный морщинами лоб, нависший над почти плоским носом, и пара огромных ноздрей довершали картину. Придворные острословы спорили, на кого он больше похож — на свинью или на собаку, но почему-то к нему прилипло прозвище Жеребец.
Несмотря на столь уродливую наружность, он долгое время оставался фаворитом короля. А может быть, как раз благодаря ей, поскольку на его фоне правитель выглядел красавцем, что придавало ему уверенности в себе. Поговаривали, будто из-за других фаворитов, матери и особенно жены и королевы он то и дело ее терял.
Жеребец глянул на монарха, едва заметно усмехнулся, прочистил горло и продолжил:
Снискав расположение короля Альбы и всех рыцарей при его дворе, я отправился с ним на войну в северной части его королевства, где столкнулся с великим множеством серьезных противников, а именно демонами, вивернами, похожими на небольших драконов, ирками и новым видом чудовищ, которых альбанцы называют боглинами. Сами по себе эти мелкие создания ничтожны, но представляют серьезную опасность, когда их много. Там я сражался с таким бесстрашием и свирепостью, что одержал великую победу над силами зла...
Король зевнул.
— Неужели он в самом деле ожидает, что мы поверим в эти красивые сказки?
Архиепископ Лютеса нахмурился.
— Ирки и демоны всегда были слугами врага рода человеческого, ваше величество.
— Кто-то видел хоть одного из них живьем в этом столетии? — язвительно заметил правитель и обратился к Абблемону: — Там что, всё в том же духе?
Сенешаль пожал плечами.
— И да, и нет, ваше величество. — Он оторвался от пергамента. — Я ему верю.
Король подался вперед, опершись на подлокотники трона.
— Неужели? — В его голосе прозвучали восторженные нотки.
Абблемон снова пожал плечами.
— Во-первых, святая церковь требует, чтобы я верил — это ведь один из ее основных догматов, и поверить в него гораздо проще, чем в ту же троицу.
От его изощренного богохульства присутствовавшие дамы покраснели.
— Во-вторых, де Вральи — безрассудный и опасный глупец, но не хвастун. Вернее, он хвастун, но ему не хватит воображения, чтобы придумать подобное. Более того, ваше величество, если вы учтете доклад заморского сенешаля, представленный вам не далее как сегодня утром...
Король отшатнулся, будто его ударили.
— Замолчи, Жеребец, — приказал он.
Придворные притихли. Дамы больше не улыбались, не говоря уже о смешках или хихиканье. Мужчины стерли ухмылки, лица их застыли. Все ждали, когда наконец упадет топор.
Трудно сказать, был король стар или молод. Одежду он предпочитал из черного бархата с вкраплениями золота: сережки, рукоять меча, кольцо с ониксом на пальце, пряжки на туфлях, стоившие по небольшой деревне каждая, — все было отлито из этого драгоценного металла. На его плечах лежало золотое ожерелье из соединенных между собой солнц. Кожа монарха отличалась белизной, а волосы — таким же невероятно золотистым цветом, как у де Вральи, что вполне логично, поскольку они приходились друг другу кузенами. Однако на этом их сходство заканчивалось. Среди присутствовавших в зале мужчин король не выделялся высоким ростом, скорее наоборот. Лишь немногие женщины, собравшиеся подле сосредоточения власти, были ниже его. Хорошо сложенный, он не особо утруждал себя тренировками с оружием, а худобой был больше обязан аскетической набожности, нежели времени, проведенному на ристалище. Правитель обладал привлекательной наружностью — трубадуры пели о нем как о красивейшем рыцаре королевства.
Как-то герцогиня де Савиньи сказала, что он красив, особенно если вы любите детей, но после этих слов больше при дворе не появлялась.
Король недолго насвистывал, затем повел плечами.
— Что ж, может, эти невероятные чудовища и существуют, — заметил он, посмотрел на Абблемона и, хихикнув, добавил: — А может, еще и ведьмы, творящие заклинания?
Жеребец едва заметно кивнул:
— Может быть, и существуют, как скажете.
Беседа возобновилась.
— Продолжай, — приказал король.
Сенешаль засмеялся.
— Нет, я не стану зачитывать его послание слово в слово. Скажу только, что состоялась великая битва, где они убили тысячи этих чудовищ, и теперь де Вральи называют первым воином короля Альбы.
Монарх потянул себя за бороду.
— Еще он утверждает, что королева Альбы — одна из прекраснейших женщин в мире, — продолжил Абблемон, пробежав взглядом по странице.
— Мог бы упомянуть об этом с самого начала, — оживился правитель. — Он прислал ее портрет?
— Они с королем счастливы в браке и являют собой пример для подражания. — Сенешаль посмотрел на своего господина, сжавшего кулак. — Будущей весной, после Великого поста, они устраивают грандиозный турнир в честь его победы...
— Ты глянь, каков бахвал! А она, полагаю, красива, как шлюха с сифилисом, и такая же верная. — Король посмотрел сверху вниз на Жеребца, уткнувшегося в бумаги едва ли не носом.
— Де Вральи заканчивает письмо заверениями в непоколебимой верности вашему величеству и в открытую заявляет о своем намерении захватить королевство для себя. И для вашей короны. — Сенешаль поднял голову, встретился взглядом с монархом и увидел, как его глаза вспыхнули едва ли не красным, будто освещенные неким внутренним светом. Обдумав последние слова, Абблемон осознал, что допустил ошибку. — Простите, ваше величество.
Ему не следовало упоминать при всем дворе, что де Вральи собирается захватить для короля Альбу.
Однако правитель был великолепным актером и с улыбкой потянулся.
— Может, леди Кларисса будет любезна и сыграет для нас, Абблемон?
Пятнадцатилетняя Кларисса — прекрасная, как дева Мария на картинках в часослове, — почти безукоризненно играла на псалтерии. На голову ниже короля, исполненная тихого и целомудренного достоинства, она вызывала раздражение других придворных дам.
— Королева запретила ей появляться в своих покоях, — прошептала графиня д’Англюлем, многозначительно посмотрев на кузину-видамессу.
— Бедняжка выглядит так, будто ее недокармливают. — Видамесса наблюдала, как девушка проходит мимо, прижимая к груди свой инструмент. — Думаю, королева слишком жестока, — заметила она тоном, подразумевающим прямо противоположное.
— Я так не считаю, дорогая. Это создание ведет себя бесстыже, как уличная проститутка. — Графиня наклонилась ближе к своей кузине и что-то зашептала той на ухо.
Видамесса умудрилась приподнять и без того выгнутые дугой брови. Ее носовой платок вылетел из рукава, словно им выстрелили из арбалета, и она тут же поднесла его к губам.
— О нет! — воскликнула она, судя по голосу, вполне удовлетворенная.
Если Кларисса де Сартрес что-то и слышала, то решила не терять достоинства. Ее простое платье из коричневой шерсти бесшумно скользило над черно-белым мраморным полом. Девушка склонила голову, пряча свои истинные чувства. Она носила замысловатую сетку для волос из шелка и бисера, украшенную жемчугом и парой полотняных рогов, поднимавшихся от линии роста темно-рыжих волос. Ее лицо прикрывала настолько плотная вуаль, что можно было разглядеть лишь его очертания, но не выражение, по крайней мере при свете свечей. Кларисса держала инструмент, как гордая мать держит свое дитя. Если первая фаворитка короля и знала о том, что другие дамы ее люто ненавидят, то виду не подавала.
Справедливости ради стоит отметить, что из всех женщин в огромном тронном зале, напоминавшем пещеру, Кларисса де Сартрес меньше всего походила на фаворитку монарха. В то время как наряды остальных дам и большинства мужчин пестрели, словно цветы на лугу, в своем платье девушка выглядела простой и невзрачной, как серая мышка. Если бы не затейливый головной убор и музыкальный инструмент, она бы с легкостью сошла за служанку какой-нибудь знатной особы — этот образ дополняли короткий полотняный фартук, надетый поверх платья, связка ключей и ножницы на поясе.
Толки и пересуды летели впереди нее, словно раздуваемый ветром огонь в сухом лесу.
Она подошла к основанию трона и сделала столь глубокий реверанс, что, казалось, она вот-вот упадет на пол. При этом поклон вышел безупречно грациозным — трудно было поверить, что такое вообще возможно.
— Ваше величество, — промолвила девушка.
Король одарил ее улыбкой, а его лицо цвета золота и слоновой кости оживилось.
— Кларисса! — воскликнул он. — Я тебя и не заметил.
— Это правда, ваше величество, я решила держаться в стороне.
Улыбнулась ли она? Окружающие могли только гадать. Одни разглядели под ее вуалью жеманную улыбку, другие — самодовольную ухмылку, а некоторым показалось, что девушка чем-то встревожена.
— Могу ли я сыграть? — спросила она.
Улыбка короля стала еще теплее.
— Я живу ради этого, — заявил он.
Губы Абблемона тронула едва заметная усмешка.
Правитель дождался, когда польется музыка, и принялся наблюдать за придворными, слишком увлекшимися оживленной беседой — никто не слушал игру Клариссы, кроме него. Потом король обратился к своему сенешалю:
— Ты плохо поступил, Жеребец.
— Прошу прощения, ваше величество.
— Никто из нас не безупречен, но впредь внимательнее следи за своим языком. Грубость может перевесить... Боже милостивый, а ведь она действительно умеет музицировать. — Он снова улыбнулся девушке, которая продолжала играть, растворяясь в музыке.
Некоторое время монарх наблюдал за Клариссой, затем кивнул Абблемону.
— Когда она закончит, очисти зал, — велел он. — Не желаю ни с кем разговаривать. Я дал им подходящую мишень для их мерзких пересудов. Де Вральи что-то нужно?
Сенешаль наслаждался игрой девушки. Он любил музыку и чувствовал страсть, с которой Кларисса перебирала пальцами струны. По сравнению с ней другие придворные дамы выглядели полными дурами.
И даже он сам почувствовал себя дураком.
— Так, кое-что, ваше величество.
— Тогда созовем военный совет, но сперва пусть она играет.
Абблемон присутствовал на всех советах своего господина: военном, гражданском, казначейском и даже церковном. Фаворит короля служил хранителем его времени, а также был самым доверенным лицом.
Большинство собравшихся мужчин — даже закаленные в боях рыцари, вроде маршала де Рибомона — стремились узнать его мнение, прежде чем обращаться к монарху. Все советники облачились в доспехи, поскольку так было заведено в Галле и так гласил военный кодекс. Единственным исключением был сам король. Рибомон носил доспехи искусной работы с подвижными нагрудными пластинами, окаймленными бронзой, с накладками из золота, со стихами из Библии на кованом серебре. Танкред Гисарме, королевский управляющий и самый старший из собравшихся, был облачен в богато украшенную броню своей рыцарской гильдии. Закованный в зеленый металл с отделкой из чистого золота, он напоминал молодого дракона. Наручи и поножи Гисарме состояли из чешуек размером с кончик женского пальца, чередовавшихся рядами, из серебра, золота и медной бронзы. Стелкер, командир арбалетчиков, облачился в черные доспехи с золотыми письменами во славу Господа. Василий, отвечавший за оборонительные сооружения архитектор королевских замков, явился в нагруднике, соединенном с наспинником, и кольчуге. Вряд ли кто-то вызвал бы его на бой насмерть, поскольку он был простолюдином и к тому же чужеземцем, но военный кодекс предписывал и ему облачаться в броню. Сам же Абблемон предпочитал простой белый доспех из превосходного металла, без всяких этрусских украшений.
Хорошенько расспросив королевского фаворита и посчитав его мнение вполне приемлемым, мужчины почувствовали себя намного увереннее. Абблемон, верный своему слову, подробно изложил правителю суть дела — освоение северных пустошей Новой Земли.
— На севере у морейцев налажены торговые связи с пришедшими из-за Стены, — заявил купец.
Это был не просто купец, а крупный судовладелец, корабли которого составляли основу галлейского военно-морского флота. Ему принадлежало двадцать огромных бочкообразных когов с высокими бортами и закругленными носовыми обводами, защищенных от капризов погоды и почти от всех, кроме наиболее мощных, морских орудий. Такие суда считались неприступными для Диких, обитавших в морских пучинах, столь же злобных и опасных, как их сухопутные сородичи. Его звали Оливер де Марш. Подобно Клариссе, он одевался весьма просто — дублет и шляпа из добротной черной шерсти, впрочем, как и чулки. Если кто и знал, что цена за столь качественную валяную шерсть составляла двадцать золотых леопардов за локоть, так только он сам и его портной.
— Несмотря на церковный запрет на любые связи с Дикими, — продолжил де Марш, — у императора имеются чиновники, назначенные для взаимодействия с вождями пришедших из-за Стены, через которых он получает их лучшие товары: паутинный шелк, бобровый мех и мед Диких.
Королю тут же были предъявлены для оценки образцы вышеперечисленных товаров. Он попробовал мед и улыбнулся.
— Восхитительно.
— По всей видимости, в Новой Земле имеются запруды с этим веществом, вытекающим из огромных ульев чудовищных пчел размером с колибри, — заметил де Марш. — Говорят, этот мед обладает волшебными свойствами. — Он пожал плечами, будто отмахиваясь от подобных предрассудков. — Люди в Новой Земле суеверны, ваше величество. — Ледяное королевское молчание. Купец поклонился. — Я видел несколько таких пчел. И... — Он обвел взглядом присутствовавших. — Ирка.
Именно Абблемон предложил торговцу упомянуть об этом. Монарх, собиравшийся снова погрузить свою складную серебряную ложку в мед, поднял глаза и вопросительно изогнул брови.
— Правда видел? — уточнил он.
— Несомненно, ваше величество. И грифона или иное подобное крылатое порождение зла — далеко на юге над одним из внутренних морей, клянусь своей надеждой на царствие небесное, то была не птица. А бобровый...
Король провел по меху большим пальцем. Мех был мягким, как бархат, густым и на удивление теплым.
— Просто великолепен.
— Мы могли бы сами им торговать, — сказал де Марш. — Для императора эти вещи — всего лишь диковинки. А для нас...
Взгляд монарха скользнул к огромному свитку из кожи оленя или лани, тщательно выдубленному и с нарисованной на нем картой.
— Никогда прежде я не видел очертаний Новой Земли, — тихо заметил король. — Выходит, Альба расположена к западу от императора, а земли пришедших из-за Стены — на севере.
— По сути, Альбанское королевство является частью империи, — промолвил Абблемон.
— По сути, Галлейское королевство является частью Румской империи, — парировал король. — И нынешний император в Ливиаполисе из-за какого-то нелепого каприза истории претендует на роль моего сюзерена.
На самом деле этот каприз едва ли имел хоть какое-то отношение к нелепицам или истории — все присутствовавшие прекрасно знали, что притязания императора законны, хотя и только на бумаге, поскольку для претворения их в жизнь требовалась сильная армия, которой он не располагал. Из всех собравшихся лишь Абблемону дозволялось возражать королю, и то не без определенного риска. Правда, на этот раз сенешаль согласился со своим господином, что настало время Галле управлять другими и не позволять управлять собой. Поэтому, вместо того чтобы сказать, что, возможно, император не так уж и неправ в своих притязаниях, и напомнить королю о том, что его родной отец целовал сапоги императора и присягал ему на верность, Абблемон откинулся на спинку стула и заявил:
— Торговля с племенами к северу от Стены дала бы нам возможность облагать налогами новые товары, а также развивать торговлю с югом, что в свою очередь позволит нам... эм, как бы это выразиться... влиять на дикие выходки пришедших из-за Стены язычников.
— Обратить их в истинную веру?
«Если под истинной верой понимать готовность вести торговлю с королем Галле», — подумал Абблемон, но вслух произнес:
— Да, но сделать это с помощью наших священников и наших же солдат, а не патриарха и императора.
Де Рибомон оскалился, словно волк.
— Ах да, — покачал он головой. — Я уже стар и медленно соображаю, но, милорды, если де Вральи хотя бы наполовину преуспел в том, о чем он говорит, и мы сможем хоть как-то влиять на Диких с севера... — Он провел языком по зубам. — Боже милостивый, милорды, мы разделаем императора под орех. Или короля Альбы. И заберем Новую Землю себе.
— Возможно, нам это и не понадобится, — сказал сенешаль, бросив на стол футляр для свитков. — Можете почитать на досуге. Один из моих друзей по переписке.
Он снова откинулся на спинку стула.
Король простер длинную затянутую в черное руку, и его тонкие пальцы уцепились за свиток, будто паучьи лапки.
— Кто он? — спросил правитель, скользя взглядом по выведенным изящным почерком строкам.
— Сам не знаю, а если бы и знал, то не назвал бы его имени даже столь августейшему собранию, — ответил Абблемон. — Вспомните нашу небольшую катастрофу в Арле в прошлом году.
Танкред Гисарме, управляющий, состроил гримасу, будто проглотил что-то горькое.
— Кто-то проболтался.
— Чертов герольд проболтался, — отозвался де Рибомон. — И теперь он корм для свиней, но дело не в этом.
— Вот именно, — кивнул Абблемон. — Известно ли вам, что во времена Архаики глава шпионов давал своим агентам прозвища, используя названия цветов, животных и чего-то еще в том же духе, но никогда не обращался к ним по именам? Никто даже не знал, какого они пола.
— Пола? — переспросил Гисарме. — Мы же не станем использовать женщин в качестве шпионов, не правда ли?
Последовала короткая пауза, какая бывает, когда шестеро вдруг осознают, что один из них — дурак.
— Совсем не по-рыцарски, — пробормотал Гисарме тоном человека, который вдруг узнал, что его соседи поклоняются сатане.
Де Марш откашлялся.
— Если ваше величество хотя бы рассмотрит возможность... — осторожно начал он.
Король никогда не забывал, что среди прочих его обязанностей было не позволять своим лучшим подданным сидеть без дела. Поэтому он улыбнулся и выпрямился.
— Что нужно для того, чтобы наша лошадь приняла участие в этом заезде?
Де Марш ухмыльнулся.
— Ваше величество, я думал отправить торговую экспедицию с большим количеством наших товаров — мечами и доспехами, которые больше всего прочего ценят пришедшие из-за Стены; по словам нашего осведомителя из этрусков, шерсть и льняное полотно, яркие дешевые безделушки, столь любимые сельскими женщинами, бронзовая и медная посуда тоже пользуются спросом на Севере. Но все должно быть хорошего качества. Пришедшим из-за Стены хоть и нравится все, что блестит, но они не дети и не дураки. Так сказал мне этруск.
Монарх потянул себя за бороду и посмотрел на Жеребца.
Абблемон медленно кивнул.
— Я бы тоже так поступил, — осторожно произнес он, — но сначала бы принял кое-какие меры предосторожности — железным кулаком.
Верный выбор темы на военном совете. Де Рибомон, до того скучавший и чувствовавший себя неловко за разговором с купцом, пусть даже заслужившим титул рыцаря за участие в морских сражениях, теперь приосанился и улыбнулся.
— Военная экспедиция? — осведомился он.
Абблемон осклабился, еще больше походя на обезьяну:
— Да, и не только силами отряда рыцарей.
— Разумеется, — согласился маршал.
— Можно привлечь наемников, — предложил сенешаль, будто ему это только что пришло в голову.
На этот раз приосанился король.
— Только не того надменного мальчишку с шайкой отребья, — выпалил он. В прошлом году монарх порядком натерпелся, нарвавшись на войско наемников при попытке с помощью хитрости захватить Арле, и проиграл.
Сенешаль улыбнулся.
«Если бы я только мог нанять именно то войско, я бы так и поступил», — подумал он, но, по-видимому, эти ребята отправились в Новую Землю и сгинули где-то в ее ненасытной утробе.
Де Марш наклонился вперед.
— Ваше величество, у меня есть на примете один человек — весьма успешный искатель приключений и подданный вашего величества. Сэр Хартмут Ли Оргулюз.
— Рыцарь-работорговец? — Правитель поморщился. — Черный Рыцарь? Рыцарь дурной славы?
— Это всего лишь прозвища, ваше величество, — пожал плечами де Марш. — Он верен исключительно вам. К тому же он заплыл далеко на юг, высадился в Ифрикуа и вернулся оттуда победителем.
— В Среднем море он сослужил нам хорошую службу, — добавил Абблемон. — Хотя, признаюсь, на ужин я бы его не пригласил. И не позволил бы ухаживать за своей дочерью, какими бы искренними ни были его намерения.
— На нем черная метка, — не сдавался король. — У него даже имя дьявольское. И в Ифрикуа он сражался на стороне некроманта!
— Ваше величество, — вздохнул купец, — лишь выдающийся человек может отправиться в далекую страну во главе крохотного отряда и воевать там ради нас. Принимать решения...
— Решения, которые свяжут нас навсегда, — задумчиво протянул монарх.
— Решения, которые пришедшие из-за Стены будут уважать, — осторожно добавил Абблемон.
— В Ифрикуа он захватил много рабов, — вставил де Марш.
— Он едва не развязал войну с Дар-ас-Саламом, из-за которой о торговле в Среднем море можно было бы забыть, — прошипел король.
— Справедливости ради стоит отметить, он разбил флот имира при Надиа.
Мужчины обменялись долгими взглядами. Монарх смотрел то на одного своего советника, то на другого.
— Великие планы сопряжены с огромными рисками. Полагаю, сотрудничество этого ужасного человека — не самая большая опасность, с которой мы столкнемся при покорении Новой Земли, — подытожил монарх, покружив вино в золотом кубке, и встал. — Да будет так, — объявил он, и де Марш улыбнулся.
— Ваше величество, — с поклоном обратился к королю купец, — он здесь, ожидает внизу.
Правитель побледнел, его рука взметнулась к груди.
— Я не собирался встречаться с ним лично! — гневно воскликнул он. — Отправьте его воевать с язычниками и дайте мне желаемое, но не ожидайте, что я стану терпеть этого мерзавца в своих покоях.
Торговец сделал шаг назад и низко поклонился, точно следуя правилам этикета. Монарх смягчился и протянул руку для поцелуя, и де Марш отвесил еще один глубокий поклон.
— Я одобряю то, что вы делаете, — тихо произнес король.
Абблемон едва заметно улыбнулся — точно так же, как когда король выказывал свою благосклонность к леди Клариссе.
«Все было бы гораздо проще, — подумал он, — если бы люди просто доверились мне». Для кампании сэра Хартмута у него давно имелся готовый план, завершавшийся завоеванием Альбы и империи, Арле и Этрурии в придачу. Сенешаль сомневался, что доживет до этого, но привлечение Черного Рыцаря было ключевым шагом.
— Ему потребуются осадные орудия, — заметил Абблемон.
— Зачем? — поинтересовался король.
Де Марш уже покинул зал для совещаний.
— У нас уйдут годы на то, чтобы построить в Новой Земле порт, — ответил сенешаль. — Куда проще захватить его.
— Чувствую, ты уже даже выбрал какой, — вздохнул король.
Улыбка тронула губы главного советника:
— Один из величайших замков в мире — Тикондага.
— Никогда о нем не слышал, — пожал плечами монарх и откинулся на спинку стула. — Теперь-то я могу послать за леди Клариссой, Жеребец?
Сенешаль поджал губы.
— И зачем нам нападать на столь мощный замок?
— Это значительно сократит затраты на содержание гарнизона, послужит серьезным предостережением вашим врагам, а еще прославит ваше величество, — поклонился Абблемон.
— А если Черный Рыцарь не справится или же совершит что-то нечестивое?
— Тогда мы отречемся от него и вдоволь наговоримся о жадности купцов и наемников, — сказал сенешаль.
Большим пальцем он потер маленький герметический амулет на поясе, по виду напоминавший заклепку. И он наиграл на ухо Клариссы де Сартрес тихую мелодию, подав знак явиться. Именно таким необычным способом Жеребец обеспечивал то, что она всегда случайно оказывалась где-то поблизости.
Монарх сухо усмехнулся своему придворному и произнес:
— Да будет так.
ДЛИННЫЕ ОЗЕРА — СТРАНА ТЫКВ — НИТА КВАН
Питер, Нита Кван, ни за что бы не вернулся в Ифрикуа, даже если бы ему предложили летучий корабль и компанию гурий в придачу.
Он размышлял об этом, лежа на спине под великолепным кленом и наслаждаясь видом округлого зада своей жены, пропалывавшей тыквы мотыгой с наконечником из бронзы, который он собственноручно отлил из обломка пришедшего в негодность доспеха.
Скорее всего, она носила их дитя, однако это ничуть не уменьшило ее красоту, равно как и не навело Питера на мысль, что ему следует подняться и размахивать мотыгой вместо нее. Это женская работа. Три огромные шкуры, растянутые на рамах за его спиной, свидетельствовали о его непосильном вкладе в благополучие семьи.
Очертания ее ягодиц, прикрытых лишь тонкой оленьей шкурой, их ритмические движения... Жена повернулась и взглянула на него из-под густых ресниц. И залилась громким смехом.
— Я шаман и могу читать твои мысли.
Затем она вернулась к прополке, двигаясь вдоль ровного ряда тыкв. Она рубила сорняки, словно убивающий боглинов воин, — столь же умело и безжалостно. Питер и не представлял, что она настолько хороша в сельском хозяйстве. Правда, убив ее мужа и объявив женщину своей, он не знал о ней ничего, кроме того, что у нее мягко между бедер.
Теперь она двигалась вдоль рядов кукурузы — зрелой, в человеческий рост. После того как матроны собрали первые початки, все девушки подходящего возраста бросились играть среди стеблей в догонялки с парнями. Повсюду слышался громкий смех и лились галлоны доброго сидра, а Ота Кван взял себе молодую жену.
Супруга Питера остановилась и сорвала спелый початок. Медленно очистила его от обертки из листьев и шелка. Их взгляды встретились. Ее губы коснулись верхушки кукурузы...
Нита Кван вскочил и подбежал к ней.
Она отступила в заросли кукурузы, скидывая обернутую вокруг бедер юбку.
— Помни о малыше, — сказала она и рассмеялась ему прямо в рот.
Новая супруга Ота Квана была дочерью верховной матроны Синий Нож. Ее отец — тихий мужчина, одаренный охотник и глубокий мыслитель — совсем не интересовался управлением людьми.
Девушку звали Амийха. И она была совсем юной — едва доросла, чтобы бегать среди кукурузы, как сказали бы сэссаги. Зато отлично смеялась и была готова развлекать своего новоиспеченного супруга, как подобает верной жене. К тому же она происходила из влиятельного рода. Ее многие любили, и для Ота Квана такой брак означал укрепление собственного положения. И он удивил всех, охотясь на оленей, расставляя ловушки и даже работая в полях рядом с новой женой. Свою хижину Ота Кван покрыл сохнущими шкурами, а после войны, пробыв дома целый месяц, предложил возглавить людей и отправиться на поиски меда. Огромные запруды с медом Диких ежегодно смещались на запад, но отряд смельчаков всегда смог бы их отыскать. Когда он выступал с этим предложением перед матронами, правившими людьми в мирные времена, его теща проследила за тем, чтобы зять проявил должное смирение. Жена поддержала Ота Квана, и матроны дали согласие.
Питер успел сменить набедренную повязку и поставил кипятиться воду для чая в отличном медном котелке — едва ли не единственном трофее, доставшемся ему после летней военной кампании. Он продолжал размышлять о своей счастливой жизни, и насколько она лучше той участи, которой он ожидал, попав в рабство, когда тень Ота Квана закрыла дверной проем.
— Мир этому дому! — поздоровался тот. — Привет, брат. Можно войти?
Нита Кван отодвинул оленью шкуру и закрепил ее.
— Жена говорит, что так мы зазываем внутрь мух, — заметил он, — а мне сдается, наоборот.
Ота Кван быстро обнял его.
— Полагаю, королева Альбы приводит тот же довод, но король все равно оставляет окна открытыми, — заявил он, развалившись на груде шкур. — А ты времени даром не терял.
— Я счастлив и не хочу ничего менять, — ответил Питер. — У нас будет мальчик.
Старший сэссаг вскочил и заключил Нита Квана в объятия.
— Отлично! И плевать на все эти охоты.
Питер пожал плечами.
— Я слышал, зимой не поплюешь.
Ота Кван на миг посерьезнел.
— И это правда, брат. — Он состроил гримасу. — Я собираюсь сделать вылазку на запад за медом.
Нита Кван засмеялся.
— Поскольку у меня есть жена, я в курсе. И ты знаешь, что я пойду с тобой. Правда, не уверен, есть ли у меня выбор.
— Мед хорошо продается, когда иноземные гуси поднимаются вверх по Великой реке или когда мы торгуем им через Стену, — сказал Ота Кван. — Просто гуси дают за него значительно больше.
Дикими гусями сэссаги называли огромные округлые корабли этрусков, приплывавшие по реке почти ежегодно в конце осени для торговли. Иногда их было всего несколько, а иногда — целые флотилии. Обычно они швартовались на востоке, но за последнее десятилетие, как заметили матроны, стали заплывать все дальше и дальше вверх по Великой реке.
— Как и бобровый мех, — добавил Питер. — У меня больше тридцати шкур.
Ота Кван махнул рукой. Он считал, что с бобровым мехом слишком много возни.
— Если поспешим, добудем столько меда, сколько сможем унести. Как в прошлом году.
— В прошлом году ты потерял воина.
Лицо Ота Квана омрачилось, но они с братом уже давно установили определенные границы в отношениях, поэтому он лишь пожал плечами.
— Да. В самом деле, это на моей совести.
Питер знал об этом больше, чем ему бы хотелось, поэтому промолчал. Болтовня — женское дело, мужчины должны слушать.
— В любом случае я пойду с тобой, — наконец произнес он. — И ты это знаешь.
Ота Кван поднялся.
— Я был бы благодарен, если бы ты объявил об этом у костра.
Питер кивнул.
— Когда выдвигаемся? — спросил он.
Старший сэссаг посмотрел на дым над очагом.
— Вода кипит. Через два дня, если сумею собрать десять человек.
Нита Кван хлопнул его по плечу, склонился над котелком и заварил чай.
АРФЛЕР И МОРЕЙСКОЕ МОРЕ — СЭР ХАРТМУТ ЛИ ОРГУЛЮЗ, ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Три округлых корабля возвышались над пристанью, словно сторожевые башни над крепостной стеной.
Точно так же Черный Рыцарь возвышался над своими спутниками на причале, а его наручными ремнями можно было опоясать женскую талию. На голову выше любого из окружавших его галлейцев, он был в доспехах и во всеоружии, хотя находился в торговом порту самого защищенного рейда в Галле.
Сэр Хартмут наблюдал, как раскачивается его боевой конь, которого с помощью специального подъемного механизма поднимали все выше и выше вдоль борта судна пятьдесят уголовников. Однако портовые грузчики знали свое дело и, невзирая на проклятья сэра Хартмута, продолжали грузить на корабль его коня и скакунов всех его рыцарей — без малого двадцать огромных животных и еще десять запасных.
Стоявший рядом с ним Оливер де Марш оторвал взгляд от глиняной таблички.
— ...Арбалеты в основном. В Хуране на них есть спрос, так, по крайней мере, сказали мне этруски, — пожал плечами купец. — Они еще ни разу не уронили лошадь, милорд.
Сэр Хартмут недовольно взглянул на Этьена де Вье, своего оруженосца. Тот отвесил поклон капитану торгового судна.
— Вынужден вам напомнить, что сэр Хартмут не разговаривает с представителями третьего сословия.
Де Марш откашлялся.
— Но... Ведь... Это он меня спросил, что мы везем!
Оруженосец едва заметно качнул головой.
— Нет, капитан, осмелюсь с вами не согласиться. Он просто задал риторический вопрос. Если вы соизволите сообщить мне содержимое вашего груза, я передам эти сведения моему рыцарю, если он сочтет, что это ему интересно. В любом случае, вам лучше не обращаться к нему напрямую.
— Что, даже в бою? — не мог поверить де Марш. — А известно ли вашему господину, что меня посвятил в рыцари лорд-адмирал лично?
Сэр Хартмут продолжал следить за погрузкой своего коня.
— Битва облагораживает, — изрек он. — Если мы вступим в бой как союзники, скажи этому человеку, я без колебаний стану разговаривать с ним и даже выслушаю его мнение. — Пожав плечами, гигант добавил: — Я незнаком с лордом-адмиралом. — Его взгляд скользнул по де Вье и остановился на капитане торгового судна. — А еще скажи ему, если он продолжит таращиться на меня, то в конце концов я выйду из себя.
По правде говоря, Черный Рыцарь был одним из самых красивых мужчин, когда-либо встречавшихся на жизненном пути Оливера де Марша. На голову выше всех в доках, с иссиня-черными волосами и гладкой, не покрытой шрамами оливковой кожей, столь характерной для южан, к коим сэр Хартмут и относился. Его усы блестели, словно смазанные маслом. Возможно, так оно и было, подумал де Марш. И синие глаза. Купец никогда не видел человека с синими глазами и такой темной кожей. К тому же столь невероятного оттенка синевы — темно-синие, как лазурит.
«Черт побери, я снова пялюсь на него».
Де Марш поклонился оруженосцу.
— Пожалуйста, месье, передайте своему господину, что его желания будут исполнены, а также заверьте его в том, что эти люди еще ни разу не уронили лошадь.
На мгновение сэр Хартмут посмотрел торговцу прямо в глаза.
— Лучше бы им не начинать с моей, — заметил гигант. Вместо безумия или надменности в его темных очах читалось веселье. — Этьен, спроси еще у нашего капитана, пока он проявляет к нам интерес, насколько хорошо вооружены его матросы?
— Я бы не нанял человека, который не умеет сражаться, — заявил де Марш, отмахнувшись от оруженосца. — С каждым годом этруски становятся все неистовее. Они не хотят, чтобы мы плавали по Великому Хурану. — Он замолчал и снова отвесил поклон де Вье. — А еще передайте своему господину, что все мои люди хорошо вооружены: у каждого имеются кольчуга, шлем, меч и пара копий; у большинства есть нагрудники из новой стали.
Толстые губы сэра Хартмута растянулись в усмешке.
— С тремя округлыми кораблями и моими рыцарями я постараюсь преподать этим этрускам отличный урок. Нас ждет славное приключение, Этьен.
— Да, милорд, — как-то вяло отозвался оруженосец.
ДЛИННЫЕ ОЗЕРА — СТРАНА ТЫКВ — НИТА КВАН
Дни покидали деревню в темноте; на востоке едва забрезжили первые оранжевые всполохи рассвета. У каждого воина было по два ведра из бересты с дужками из еловых корней. Они почти ничего не весили, и мужчины привязали их к своим копьям, перекинули луки и колчаны за спины, насыпали в сумки по пять пригоршней пеммикана и табак, чтобы покурить, когда им приспичит посетовать на своих жен. У каждого имелось по одеялу. Обычно с воинами отправлялись и женщины, но не в этот раз.
Мужчины выбегали из деревни под предводительством Ота Квана, а женщины собрались и голосили или выкрикивали прощальные слова, напоминая ирков погожим летним утром — масса задушевных напутствий, большей частью едких. Жена Питера причитала, что он оставил ее вынашивать ребенка в одиночку, а супруга Се-хум-се кричала, что она уже чувствует себя опустошенной, такой опустошенной...
Под их громкий хохот отряд выбежал из деревни.
Выбежал быстро.
И темпа уже не снизил. Мужчины, отправившиеся с Ота Кваном, знали, кто он и кем хочет стать. Он не скрывал своего желания вновь называться военным вождем. Все эти люди сражались рядом с ним, разукрашенные словно демоны, против погонщиков и толстокожих, и всем было известно, что матроны поговаривают о войне с хуранцами на востоке — еще одним племенем пришедших из-за Стены, обуреваемым опасными идеями и жаждущим новых земель.
За несколько месяцев, проведенных среди сэссагов, Питер понял, что этот народ имеет столь же сложную социальную организацию, как и все остальные. Например, когда его соотечественники готовились к войне, немногочисленная каста воинов в каждом племени усиленно тренировалась. У сэссагов почти все мужчины и немало женщин были воинами, но они никогда не утруждали себя тренировками. Или, вернее, любое их действие было своего рода тренировкой. Они постоянно бегали, а ходили пешком разве что по деревне. Каждая охота представляла собой подготовку к войне, а каждая война помогала отточить навыки охоты. Ведь охота в землях Диких уж очень походила на военные действия. Так же, как и сбор меда.
В первую ночь, будучи полон сил, Питер соорудил из речной глины невысокую печь и испек в ней кукурузный хлеб. Остальные раздобыли кроликов и белок, так что воины отлично поужинали. Никто не стал расходовать пеммикан. Молодой мужчина — кузен его жены по имени Айен-та-нага — склонился над ним и усмехнулся.
— Говорят, твой хлеб стоит того, чтобы прийти и отведать его, — заметил он. — Клянусь задницей Тары, как хорошо называть тебя двоюродным братом!
Айен-та-нага засмеялся. Остальные мужчины закивали. Раньше Питера никто не благодарил за стряпню, но теперь все поменялось. Став полноправным сэссагом, он снискал хоть и странную, но вполне заслуженную славу. Нита Кван, Дающий Жизнь, повар. Чертовски хороший повар.
На второй день пошел дождь, и Питер промок и замерз. Ему не доставляло удовольствия спать вповалку среди других мужчин, но ничего иного не оставалось. С каждым разом он все больше привыкал к этому: Питер выспался лучше, чем ожидал. Когда он встал, все так же моросил дождь. К счастью, небольшой костер, на котором вчера жарили мясо, до конца не потух. Он и двоюродный брат его жены подбросили в огонь хвороста, чтобы остальные могли немного насладиться теплом. Воины заварили и выпили чай, помочились на костер, а Ота Кван велел угрюмому юнцу по имени Гас-а-хо нести котелок, и тот нехотя подчинился.
Питер остановился рядом с парнем и посоветовал:
— Вымой его и положи в свое ведро. Будет намного легче.
Юноша поджал губы, взглянул на Нита Квана и, пожав плечами, бросил:
— Ладно.
Позже, когда бежал рядом с бывшим рабом, юнец заявил:
— Ты прав. Так намного легче. Завтра я сам вызовусь нести его.
Питер знал, что от него ждут веселого смешка, но просто кивнул.
— Хорошо. Знаешь, чем больше ты трудишься, тем меньше дерьма тебе поручат.
Дальше Гас-а-хо мчался в молчании.
Они бежали весь день. К вечеру Питер порядком устал, но все же гордился собой — когда он впервые присоединился к сэссагам, круглосуточные забеги едва не доконали его. Теперь же он понимал их необходимость. И все равно продолжал ненавидеть.
Ночью лило как из ведра, поэтому устраивать кухню не было смысла. Ота Кван отправил двоих самых старших мужчин обследовать горный хребет слева от них, на севере, и они обнаружили пещеру. На самом деле то был скорее скальный грот, нежели пещера, и сначала оттуда пришлось прогнать обитателей — стаю койотов. Пока мышцы остывали после бега, воины собирали хворост, а потом сын шамана одним движением ладони разжег костер. Едой им послужил пеммикан. Питер любил пеммикан, остальные же вздыхали и жаловались.
Утром они снова побежали на запад. Над руслом реки стелился туман, низкие облака проплывали над головами, но дождя не было. Благодаря невероятной удаче Питер подстрелил оленя: прислонившись спиной к дереву, он мочился на склон холма и вдруг увидел вышедшую из укрытия олениху. Ему хватило времени, чтобы завершить начатое, натянуть на лук тетиву, наложить на нее стрелу и наблюдать, как животное простодушно остановилось в неглубоком овраге прямо под ним. Он видел, как олениха нюхает воздух, без сомнения, напуганная запахом его мочи. Стрела воткнулась ей между лопаток. Животное упало замертво, даже не успев отпрыгнуть. Воины похлопали Питера по спине и похвалили.
Небольшой отряд провел там целый день, смастерив укрытие и поедая оленину — Гас-а-хо тоже удалось подстрелить оленя. Оставшееся мясо они засушили и на шестой день отправились в путь. Тропа была сухой, дождь не шел, поэтому воины пробежали больше, чем в предыдущие дни, хотя остановились чуть раньше, разожгли костер и приготовили подобие рагу из высохшего мяса, пеммикана и малины, собранной с кустов, росших вокруг лагеря.
В темноте Ота Кван похлопал Питера по плечу:
— Дежуришь.
Он переходил от воина к воину, назначая ночных дозорных.
Потерянный час сна. Но они зашли далеко в земли Диких, и Нита Кван знал, что Ота Кван прав. Целый час он всматривался в темноту — то было легкое дежурство. Когда оно почти закончилось, к нему с раскуренной трубкой подошел Ота Кван, и они разделили ее, передавая друг другу олений рог с каменным мундштуком.
Мужчины сидели в полной тишине так долго, что Питер смог заметить движение звезд над головой. Он глубоко вздохнул.
Ота Кван сделал то же самое.
— Чувствуешь запах? — вдруг спросил он.
Нита Кван понятия не имел, о чем идет речь.
— Запах чего?
— Меда, — ответил старший сэссаг. — Сладости.
Внезапно Питер осознал: то, что он принимал за послевкусие от табака, на самом деле запах меда Диких.
— Ага.
— Ударим быстро и повернем домой, — сказал Ота Кван. — Здесь кто-то еще. Скорее всего, боглины, тоже за медом. — Он пожал плечами. — Хватит на всех.
И Питер почувствовал, как тело его названого брата сотрясается от смеха.
— В любом случае, будем на это надеяться, — заметил Нита Кван.
К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП
Шип расположился у подножия огромного, возможно, четырехсот- или пятисотлетнего клена, ветви которого опускались естественным пологом, ствол служил пристанищем мириадам больших и малых существ, а выступающий нарост размером с человека — укрытием от дождя даже для такого огромного существа, как чародей.
По сути, ему было плевать и на дождь, и на снег, и на солнце. Но это дерево, красивое и исполненное собственной силы, Шипу нравилось, а нарост-укрытие, казалось, образовался специально для него.
Он находился к северу от озер — на расстоянии в двести с чем-то лиг от Лиссен Карак. Темное солнце не смогло бы выследить его здесь. Хотя чародей не боялся Красного Рыцаря.
Все это в прошлом.
Поэтому Шип сидел под дождем, нюхая воздух. Он сразу же почувствовал заклинание Гауз Мурьен и позволил ей обнаружить себя. Она была далеко, а ее призыв лишь напомнил ему, насколько сильную неприязнь он испытывает к ней, ее похоти и глупым страстям. Когда-то давно при дворе Гауз считалась врагом Софии, и, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, Шип все еще презирал ее.
«София мертва».
Чародей вздрогнул.
Он не любил Гауз Мурьен. Почти так же, как не любил мотыльков. И бабочек. Колдун взмахнул похожей на толстый сук рукой, сгоняя крупного мотылька со своей окаменевшей кожи.
С самого детства он терпеть не мог мотыльков, а прямо сейчас ему не нравилось абсолютно все вокруг. После бегства с полей Лиссен Карак Шип решил полностью пересмотреть свои взгляды — преданность Диким, теорию, которой он руководствовался при взаимодействии с другими существами. И даже здравость собственного рассудка теперь вызывала у него сомнения.
Чародей понял, что свалял дурака, попытавшись командовать армией. Этот путь вел лишь к пустоте — к бессмысленной власти, а ему хотелось большего — чего-то ощутимого только в эфире.
Он жаждал могущества. И никакая мирская слава не приблизит его к заветной цели. Ему нужно время, чтобы обрести новые знания, восстановить силы и многое переосмыслить. Мир снова оказался сложнее, чем ему представлялось.
Если бы Шип мог улыбнуться, он бы так и сделал. Чародей поднялся, при этом его огромные ноги заскрипели, словно деревья на ветру, и дотронулся закованной в броню рукой до ствола древнего клена.
— Отправлюсь на запад и кое-чему там научусь, — прохрипел он.
«Я выставил себя на посмешище, — подумал Шип. — Пожалуй, стоит оставить этот облик как напоминание о собственных ошибках».
Если чародей и обращался к дереву, то ответа не получил. Только он развернулся, чтобы отправиться на запад, как ударила молния.
И ударила она прямо рядом с ним — демонстрация поистине разрушительной силы. От огромного клена почти ничего не осталось: его сердцевина превратилась в дымящиеся щепки, а могучий ствол раскололся так, будто его разрубили исполинским топором.
Шипа, чье тело было значительно крупнее, чем у рхуков или здоровенных троллей, швырнуло на землю и пригвоздило сучьями древнего дерева. А воздух вокруг него напоминал густую кашу из чистой силы.
Если бы Шип мог кричать, он бы так и сделал.
Он почувствовал, как некая сущность завладела его сознанием, но не стала уничтожать его. В голове чародея появилось нечто, чего он не мог понять, — среди переплетения корней и паутины, где Шип творил свои заклинания и хранил в памяти сотни вариантов использования потенциальной энергии, теперь возникло темное пятно, словно гниль на коре здорового дерева.
Никто не мог выследить его здесь.
Но все же нечто настолько могущественное, не поддающееся описанию, появилось из ниоткуда, пригвоздило чародея к земле, вторглось в его сознание и испарилось.
Слева от него сквозь гору рухнувшей на землю зелени он разглядел какой-то предмет, лежавший на листьях и ветках, будто в огромном птичьем гнезде.
То было черное яйцо размером с голову человека. Правда, не настоящее, поскольку его покрывала чешуя, а с обоих концов имелись странные колпачки, похожие на доспехи.
Закованное в броню яйцо.
В эфире от него исходила сила.
В реальности — жар.
Шип возвел щиты — сверкающие полусферы травянисто-зеленого цвета, выставленные друг за другом, будто слои дамских нижних юбок. Затем он настроил или создал магические инструменты, чтобы тщательнее изучить загадочное яйцо — рассмотреть, пощупать, проверить. После этого чародей воспользовался собственными силами, духовными и физическими, чтобы выбраться из-под упавшего на него клена, и приступил к исследованию.
Но у него ничего не вышло: яйцо, а это было именно оно, не позволило.
Безотлагательных планов у Шипа не имелось, и он подозревал, что до сих пор не до конца пришел в себя. Устроившись под древесным наростом, чародей сначала долго и внимательно рассматривал яйцо, затем прикоснулся к нему, одновременно изучая возникшую в своем сознании темноту.
Он чувствовал себя униженным.
«Что это за сущность? Чего она хочет?»
Прошел час, но она так и не вернулась. Закованное в броню яйцо лежало, излучая тепло, а Шипа постепенно наполняла сила, появилась цель. Впервые с момента его поражения на холмах Лиссен Карак он знал, чего хочет.
К СЕВЕРУ ОТ СТЕНЫ — ЯННИС ТУРКОС
Яннис Туркос не сводил глаз со своей жены-хуранки Кайлин, шившей для него мокасины. Но все его мысли были сосредоточены на грядущем совете, где ему предстояло выступать. Супруга оторвалась от работы и сказала:
— Не беспокойся. Они прислушаются к тебе.
Он покачал головой.
— Все намного сложнее, чем...
За два года, проведенных среди пришедших из-за Стены, он убедился в том, что они отнюдь не дети, которых нужно всему учить. Но кое-какие глубоко укоренившиеся предрассудки у него все же остались. Например, он терпеть не мог делиться своими планами. К тому же пришедшие из-за Стены — не имперцы и даже не альбанцы. Непостоянные и весьма эксцентричные, они позволяли себе то, чего не позволил бы ни один цивилизованный человек.
Яннис любил свою жену, как и ее народ, помешанный на войне, которую он считал бессмысленной и разрушительной.
— Чай готов, — сказала Кайлин. Ее голос прозвучал совсем по-детски из-за сухожилий, которые хуранка держала во рту.
Но Туркос был слишком взволнован, чтобы распивать чаи. Поднявшись, он вышел из хижины и увидел своих многочисленных политических противников, устроившихся на пороге дома на противоположной стороне небольшого пятачка плотно утрамбованной земли, который Туркос про себя именовал площадью. Большая Сосна махнул ему рукой.
На совете Большая Сосна был его заклятым врагом. Несмотря на это, прошлой осенью они вместе охотились на оленей и бобров и неплохо разжились пушниной. Жизнь среди пришедших из-за Стены являла собой странную смесь соперничества и взаимопомощи.
Поэтому Туркос махнул ему в ответ и улыбнулся. Выбор у него был невелик: вернуться к острой на язык супруге, от проницательного взгляда которой ничего не утаить, или же приготовиться отвечать на кучу вопросов двухсот пятидесяти хуранцев. Приняв решение, он скользнул обратно за полог из лосиных шкур и снял с огня медный чайник. Разлив напиток в кружки морейской работы, Яннис передал одну жене и прочитал в ее глазах удовольствие и благодарность. Обычно именно так женщины любого племени смотрят на своих мужей, когда те оправдывают их ожидания. Кайлин выплюнула сухожилия в руку, отложила их и принялась за чай. В свою кружку Туркос добавил мед Диких.
— Ты как ребенок, — с нежностью заметила супруга.
Яннис сел в кресло, сколоченное собственными руками, поскольку пришедшим из-за Стены даже в голову не пришло бы пользоваться подобной вещью. При тусклом свете стоявшей рядом небольшой лампы, наполненной оливковым маслом, он вот уже в который раз перечитал свиток, полученный месяц назад.
Логофет дрома приветствует своих агентов среди лесов и пустошей!
До нас дошли слухи, что враги императора пытаются использовать пришедших из-за Стены в качестве оружия против империи. Еще мы слышали о массовом вторжении пришедших из-за Стены в Альбу этой весной; достоверные источники утверждают, что основу их войска составили сэссаги и абенаки. Любое противостояние между хуранцами и сэссагами может затронуть Фраке. В свою очередь вторжение во Фраке пагубным образом скажется на экономике империи, но по воле Божьей и милости императора мы надеемся предотвратить подобное несчастье. Пусть все агенты логофета примут это во внимание и действуют сообразно. Более того, отдельные лица при дворе уже не столь восторженно относятся к политике императора в отношении земель и пришедших из-за Стены. Посему агентам логофета надлежит с особой тщательностью проверять на подлинность всякое сообщение из дворца, начиная с этого.
Послание было начертано магическими чернилами на пергаментном свитке и зашифровано при помощи буквенно-цифрового кода, менявшегося каждые полгода. Затем этот код был переведен на высокую архаику, использовавшуюся крайне редко во всем мире. Доставил письмо посыльный императора — могучая птица, выращенная специально для этой цели. Но, несмотря на столь многочисленные меры предосторожности, послание главы шпионской сети императора содержало лишь невнятные слухи и недвусмысленный намек на внутреннюю измену.
Туркос вновь перечитал его. Вот уже шестой раз он заново расшифровывал послание в поисках новой подсказки или случайной фразы, которая могла бы помочь ему увидеть скрытое значение. Он опробовал прошлогодний ключ и даже тренировочный, которому его обучили в университете.
Но никакого тайного смысла там не имелось.
Как и других стоящих сведений.
— Говори от сердца, — посоветовала ему жена, — а не от шкуры мертвого животного.
Кайлин была миниатюрной женщиной со стройным мускулистым телом и чуть широковатым строгим лицом. Далеко не красавица по морейским меркам, она не стеснялась проявлять свои чувства — она смеялась от счастья, а когда злилась, хмурила брови. Ему нравилось ее лицо. Раскосые глаза и острые скулы напоминали ему, что далеко не все пришедшие из-за Стены были беглыми крестьянами и на самом деле многие из них являлись представителями другой расы, отличной от его собственной.
Жена подалась вперед и поцеловала его.
— Пахнет сухожилиями, — заметил Туркос, и они рассмеялись.
Он скатал пергамент и убрал в легкий футляр из кости, в котором его доставили. Яннис поцеловал жену и погладил по боку, но она шлепнула его по ладони.
— Одевайся. Пока ты нарядишься в свои пышные одежды, я как раз успею закончить мокасины.
Туркос поднялся и подошел к кровати, на которой они разложили его одежду для выступлений на совете — тщательно подобранные элементы из морейского придворного костюма и хуранского парадного наряда. Там имелся кафтан из оленьей шкуры, скроенный на морейский манер, но отороченный иглами дикобраза. Вместо чулок Туркос носил хуранские леггинсы, каждый шов которых был расшит этрусским бисером. Образ дополняли рубаха морейского кроя и брэ. Натянув леггинсы, Яннис подпоясался морейским солдатским ремнем — от некоторых вещей он так и не смог отказаться.
Его жена наклонилась и надела ему на ноги новые мокасины. Они были великолепны — отвороты, расшитые выкрашенными в багряно-красный иглами дикобраза, с нанизанными на шнуры бусинами из раковин по краям.
Пришедшие из-за Стены любили багряный цвет, а Туркос из-за этого заметно нервничал. В империи считалось преступлением носить багряную одежду без особого разрешения императора.
Что, правда, не помешало Яннису восхититься работой жены:
— Благодаря тебе я выгляжу как король!
— Хуранцам плевать на королей. Ты выглядишь как настоящий герой, коим и являешься. Иди и выступи со своей речью.
Кайлин помогла ему прикрепить к портупее тяжелый чинкуэда. Затем подняла с кровати плащ, который сама же и сделала из сотен шкурок черных белок: соединила их вместе невидимыми швами и расшила ярко-красными шерстяными нитками. Накинув плащ на плечи мужа, она скрепила его двумя морейскими фибулами, указывавшими на воинское звание Туркоса: отлитая из серебра голова бессмертной горгоны Сфейно на правом плече и золотая голова Эвриалы — на левом.
Затем Кайлин подала ему топор — легкое стальное лезвие с курительной трубкой, хитроумно вделанной в обух. Яннис наловчился с подчеркнутым безразличием держать его на изгибе руки на протяжении всего заседания совета, сколько бы часов оно ни длилось.
Супруга встала на цыпочки и еще раз поцеловала его.
— Когда будешь говорить от имени императора, не забывай, что ты — мой муж и хуранский воин и что среди членов совета у тебя нет врагов, ибо все вы стараетесь во благо своего народа.
Он улыбнулся ей.
— Иногда мне кажется, что ты — моя мать, а я просто маленький мальчик.
Кайлин усмехнулась, взяла его за руку и почувствовала, как та дрожит.
— О, мой милый! Моя защита!
Она прижала его ладонь к своей левой груди. И это отвлекло его от тревог. Туркос снова улыбнулся. Его пальцы шевельнулись, как будто по своей воле.
— Я не должна тебе этого говорить, но матроны уже решили сделать так, как ты предлагаешь, — промолвила Кайлин. — Никто не хочет войны с сэссагами, кроме северян, — вздохнула она. — Теперь иди! А то, судя по твоей руке, тебе здесь задерживаться не стоит!
Он постарался выйти из-под полога из оленьей шкуры со всем достоинством, которое оттачивал в течение двух последних лет здесь и еще двадцати предыдущих, проведенных при дворе в Морее.
Большая Сосна в столь же пышном одеянии стоял на улице. Он был на голову выше Туркоса. Мужчины кивнули друг другу, и раз уж волею судеб они вышли из своих хижин одновременно, то были вынуждены идти через деревню вместе.
От каждой двери до них долетали шепотки.
— Все думают, что нам с тобой удалось договориться, — заметил Яннис.
— Может, и следовало бы, — ответил высокий воин. — В нашем распоряжении сотня шагов. Скажи, почему мы должны напасть на северян, а не на сэссагов? Они ведь уже разбили сэссагов и многих захватили в плен. Сожгли их деревни. В ответ северяне ударят по нам.
У Янниса возникло ощущение, будто ангел Господень сошел с небес и прочистил уши его закоренелого противника. Такое случилось с ним впервые за три года, проведенные в деревне. Обычно к его словам никто не прислушивался; на одном из заседаний совета Большая Сосна искусно убедил всех в том, что Яннис недостаточно хорошо говорит на их языке, чтобы изложить собственные доводы, и тогда позвали его жену. Лишь позднее Туркос осознал, что, по сути, вместо него говорила женщина, чьи слова имели вес на совете матрон, но ничего не значили на совете мужчин. Таким образом, его выставили на посмешище. Но стать объектом насмешек оказалось не так ужасно, как он ожидал, — более того, впоследствии выяснилось, что в деревне у него заметно прибавилось друзей.
Все эти мысли и еще сотня им подобных пронеслись у него в голове, пока он молча шел рядом с Большой Сосной.
Десять шагов Туркос потратил на обдумывание.
— Для хуранцев мир лучше, чем война, — наконец высказался он. — Этой весной сэссаги потеряли много воинов, но зато получили много оружия и еще больше доспехов. Ветер шепчет, что они заключили союз с могущественным чародеем.
— Может, и так, — согласился его собеседник.
— Северянам нужна легкая победа. Их водоемы, служившие обиталищем для бобров, пересохли от засухи, а урожай зерна оказался весьма скудным.
Туркос остановился, словно громом пораженный, внезапно осознав кое-что важное: он мог бы спасти хуранцев, по крайней мере, свое поселение и еще шесть подконтрольных ему, от прямого военного столкновения другим способом.
— А что, если мы вовсе не станем отправлять свой военный отряд? — сказал он, шагнув вперед. По лицу Большой Сосны Яннис понял, что его слова нашли отклик в душе высокого хуранца. — Что, если мы направим к сэссагам делегацию и объявим о своем отказе участвовать в войне северян, при этом наши воины... — Он пытался подобрать слова, чтобы объяснить тактическую идею оборонительного патрулирования морейцев. — ...будут следить за происходящим из засады, а мы сами займемся сбором урожая?
Они приближались к костру совета.
— Никаких нападений? Лишь небольшие отряды, вроде охотничьих, чтобы следить за всеми тропами? — Большая Сосна почесал макушку, на которой красовались роскошные перья цапли. — Чем больше мелких военных отрядов, тем больше командиров и практики для молодняка. Если бы ты поделился этой идеей со мной раньше, мы бы давным-давно все решили.
— Мне самому она только что пришла в голову, — признался мореец, отбросив всякую осторожность.
На глазах у всей деревни, прежде чем войти в дом совета, Большая Сосна и Яннис Туркос ударили по рукам. Оба смеялись.
МОРЕЯ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ
— Он что, всерьез рассчитывает расплатиться с нами, выдав за меня свою дочь? — недоумевал капитан.
Благополучно миновав Миддлбург, они остановились на отдых в далекой морейской глуши — повсюду раскинулись бледно-зеленые холмы и песчаные горные хребты, уходящие в залитую солнцем даль.
Красный Рыцарь рассмеялся, едва не поперхнувшись разбавленным вином, которым его угостил сэр Алкей.
Сэр Гэвин усмехнулся.
— Говорят, она — самая красивая женщина нашей эпохи, — заметил он. — Хотя не уверен, что при перепродаже цена останется такой же.
Мореец, который ежедневно получал донесения прямо из дворца, доставляемые огромными черно-белыми птицами, огрызнулся:
— Крайне неудачная шутка, сэр Гэвин.
Капитан залпом допил остатки вина.
— Давайте уточним. У герцога Фракейского пять тысяч человек, могущественный магистр и изменники в городе, число которых нам неизвестно, а еще наемники из Этрурии, жаждущие свержения императора, чтобы подчистую разграбить оставшуюся часть империи. Все верно?
— Да, милорд, — признал сэр Алкей с нескрываемой горечью.
— У нас сотня копий и собственный обоз, мы не можем рассчитывать на помощь местных крестьян или лордов, а теперь вы говорите мне, что провозгласившая себя императрицей принцесса заявляет, будто она — наша работодательница вместо своего отца, нанявшего нас, и при этом у нее нет денег нам заплатить.
— Они никогда не могли похвастаться богатством, — пожал плечами мореец.
«Воистину так», — пробормотал Гармодий.
— Поэтому ее отец планировал выдать ее за меня вместо того, чтобы заплатить? — спросил капитан, стараясь не обращать внимания на приступ резкой боли. Любая беседа с магом могла вызвать режущую головную боль, не проходящую целый день. — Такой у него был план?
Сэр Алкей состроил гримасу:
— Соглашусь, это кажется странным...
Гэвин разразился раскатистым долгим хохотом. Он покрутил правым плечом, где зажившая рана постепенно покрывалась золотисто-зеленой чешуей. Рыцарь слишком часто почесывал то место, будто убеждая самого себя в реальности происходящего.
— Разве что нам придется пользоваться ею совместно, — начал было он.
Плохиш Том ударил его по закованному в броню бедру рукой в латной рукавице.
Лицо Алкея вспыхнуло, и он потянулся за мечом.
Сэр Гэвин вскинул ладони:
— Сэр рыцарь, у меня грубые шутки. Уверен, леди Ирина прекраснее всех прочих дам, за исключением моей.
Избранницей Гэвина была леди Мэри, фрейлина королевы; именно ее вуаль висела у него на плече.
Сэр Майкл, бывший оруженосец капитана и заблудший сын графа Тоубрея, о чем стало известно всему войску лишь относительно недавно, принял от Красного Рыцаря наполненный разбавленным вином калебас.
— Если мы все начнем сохранять места для своих дам, естественно, это несколько умалит красоту принцессы Ирины. С другой стороны, если мы этого не сделаем, какой угрюмой и неблагородной шайкой будем казаться?
Избранницей сэра Майкла стала простая крестьянская девушка из Кентмира, и все присутствовавшие лицезрели ее каждый день. Несмотря на деятельную натуру, округлившийся живот и красные от стирки руки, Кайтлин Ланторн несомненно была настоящей красавицей. А ее рыцарь с гордостью носил полотняный носовой платок возлюбленной у себя на плече.
Майкл сделал еще один глоток вина и передал калебас Плохишу Тому.
— Не говоря уже о том, что Кайтлин пустит мои кишки на подвязки, случись мне разделить подобный трофей.
Том, запрокинув голову, громко захохотал, капитану пришлось спрятать лицо за длинным свисающим рукавом. Сэр Гэвин отвернулся, его губы искривились в усмешке.
Сэр Алкей сдался и сказал:
— Я убью вас всех чуть позже.
Плохиш Том хлопнул его по спине.
— Ну ты и псих! — заявил он. У него это было наивысшей похвалой.
Капитан вскинул руку, и все замолчали.
— Сейчас деньги у нас есть. Никто не останется без дневного жалованья. Согласитесь, славное приключение — спасти принцессу и империю. — Красный Рыцарь встретился взглядом с братом. — Видимо, император полагал, что я нищий наемник.
«Ты мог бы спасти принцессу, влюбить в себя, затем сжечь ее долговую расписку и романтично ускакать прочь», — шепнул Гармодий.
«Я мог бы спасти принцессу, тайком прикончить ее отца и провозгласить себя императором. А теперь заткнитесь», — ответил капитан. Выносить присутствие могущественного мага, в пять раз старше тебя самого, в собственной голове оказалось куда более тяжким испытанием, чем он себе представлял, когда спас старика от смерти. Вернее, волшебник вправду был мертв. Но сущность Гармодия осталась внутри подсознания Красного Рыцаря, отчего его начали донимать головные боли.
Сэр Йоханнес, до сих пор хранивший молчание и методично поедавший пару связанных между собой колбасок, выплюнул шкурку и покачал головой:
— Только это никак не поможет нам заплатить по счетам.
— Эх, а я так надеялся хотя бы раз превзойти сэра Йоханнеса и показать, что тоже могу быть весьма практичным.
Капитан перевернул калебас вверх тормашками, потряс, заглянул в горлышко и отдал Тоби, своему оруженосцу, который уже держал наготове второй сосуд.
— Но да, вы правы, нам должны заплатить. Естественно, спасение принцессы — неплохая раскрутка, но после Лиссен Карак пройдут годы, прежде чем нам придется... — Он обвел взглядом всех присутствующих и, пожав плечами, добавил: — ...хоть что-то делать.
Сэр Алкей прищурился.
— Мы всего в двух днях пути от города. При всем моем уважении, милорд, такое впечатление, что вы больше торгуетесь, нежели обдумываете ситуацию.
Капитан стряхнул пыль с ярко-красного сюрко, с усилием одернул хауберк, чтобы тот лучше сидел под латаными-перелатаными доспехами, и затряс правой ногой в воздухе, чтобы сапог для верховой езды удобнее устроился внутри саботона. Потом запрыгнул на своего чалого боевого коня. Скакун всхрапнул, когда хозяин оказался у него на спине. Перекинув ногу через высокое седло, Красный Рыцарь вдел сапоги в железные стремена.
— Вы правы, Алкей, но мы ведь не странствующие рыцари, мы наемники. — Он оглядел свой командный состав. — Кроме того, принцессы ценят лишь то, за что им пришлось выложить огромную сумму денег. В этом они как дети.
Мореец покачал головой:
— Тогда что вы хотите?
— Богатства, славы, доблести и победы. Хотя начнем, пожалуй, именно с богатства. — Губы капитана растянулись в улыбке. — Разобьем лагерь вон на том дальнем холме. Гельфред сказал, там есть вода и корм для скота на неделю. Так что разместимся там, пока не закончатся переговоры с принцессой.
С каждой его фразой сэр Алкей злился все больше.
— Мы достаточно близко, чтобы прорвать осаду прямо сейчас... Клянусь ранами Христовыми, милорд, вы до сих пор даже не заикнулись об этой мелочной торговле.
— Всему свое время. Даже мелочной торговле. — Капитан привстал на стременах и принялся наблюдать, как его войско спускается с высокого горного перевала.
Горы в Морее представляли собой огромные бурые холмы с бледно-зеленой растительностью. Внизу вдоль каждого хребта раскинулись оливковые рощи — частью высаженные уступами и ухоженные, частью — дикие. Лоскутное одеяло полей пшеницы, проса и ячменя начиналось от самого подножия и спускалось в долины, где узкие ручейки петляли вдоль извилистых троп.
Лишь невысокие горы, нависшие над каменистыми холмами, отделяли наемников от самого сердца Мореи — богатых сельскохозяйственных угодий и столицы в пятнадцати лигах отсюда.
А за ней море.
Сэр Майкл покачал головой:
— Диких не было здесь вот уже пятьсот лет.
Плохиш Том пожал плечами:
— Неплохое вино.
Сэр Алкей встал у стремени капитана.
— Назовите свою цену, — холодно произнес он.
— Алкей, не принимай все на свой счет. Это исключительно торговая сделка. Я не особо горю желанием жениться на дочери императора. И несмотря на неуместные шуточки, не могу разделить ее на всех в качестве платы. Поэтому, хорошенько взвесив доводы, я решил, что мне нужно более конкретное предложение.
Красный Рыцарь дотронулся до рукояти меча.
— Скажите, что вы хотите, и я немедленно отправлю послание, — прошипел мореец.
Взгляд капитана был прикован к далекому горизонту.
— Хочу новые доспехи — нагрудник и наспинник, по размеру и без вмятин. Слышал, в городе есть превосходные оружейники.
— Да вы издеваетесь надо мной! — воскликнул сэр Алкей.
— Нет, я вполне серьезно. Новые нагрудник и наспинник от хорошего мастера заинтересовали бы меня. Лично. Как и все остальное имущество герцога Фракейского.
Сэр Алкей отступил на шаг.
— Что? Прошу прощения...
— Полагаю, она лишит его всех прав на собственность и титулы и объявит об этом во всеуслышание. Я же заберу их себе. Так же, как и его должность Мегаса Дукаса. Вы ведь так называете своего главнокомандующего? И право взимать налоги на поддержку армии по всей империи. — Он кивнул, будто только что все это придумал.
Сэр Майкл хлопнул себя по бедру и оглянулся в поисках госпожи Элисон, или просто Изюминки, ожидая, что та вместе с ним оценит юмор их командира, но она ускакала с эскортом.
Мореец закусил губу.
— Герцог Фракейский — принц королевской крови, — начал было он.
— Знаете, друг мой, мне кое-что известно о порядках в империи, — перебил капитан. — Понимаю, все эти мелкие родственные неурядицы — дело обычное, и члены семьи давно привыкли к тому, что в случае мятежа их потом никто не накажет. Так давайте же изменим ставки с самого начала.
Сэр Алкей сумел выдавить некое подобие улыбки.
— Несомненно, это разозлит герцога, — заметил он.
Леди Мария, исполнявшая обязанности секретаря императрицы, подошла к трону — на этот раз стулу из слоновой кости в покоях принцессы — с парой донесений, лежавших в корзинке. С удовольствием она отметила, что нордиканцы охраняют ее госпожу в полном составе — двое воинов внутри и шестеро снаружи. Прошло три дня после того, как герцог Фракейский попытался совершить государственный переворот: пятна крови исчезли, дворец вернулся к некоему подобию привычной жизни. Однако нервозность придворной прислуги, которую теперь обыскивали в поисках оружия у всех главных дверей, никуда не исчезла.
— Послание от моего сына, — объявила леди Мария, делая реверанс.
Ирина вытянула руку, во второй она держала маленькую книжицу в пергаментном переплете.
— Неужели? Потребовал ли этот мерзкий тип моей руки? И разобрался ли с этим наш доблестный сэр Алкей?
— Разобрался.
— Что ж, тогда у нас имеются все основания для начала переговоров. Что он предложил?
— Этот капитан-варвар не столько предложил, сколько потребовал, ваше величество. — Она передала императрице футляры для свитков.
Мнения о положении леди Ирины разделились: одни считали ее императрицей, другие — просто регентом, леди Мария же была достаточно сообразительной, чтобы не озвучивать собственные соображения на сей счет.
Имперскими посыльными служили огромные птицы. Их размер влиял лишь на скорость и способность отбиться от перехватчиков, но никак не на силу или выносливость: пернатые не могли доставлять тяжелые свитки. Посему в двух футлярах из птичьей кости находились лишь клочки рисовой бумаги с начертанными на них немногочисленными словами.
— Прошу прощения за дерзость варвара... — мягко промолвила пожилая женщина.
Лицо Ирины застыло. Но ее глаза сверкнули... Она повернулась к Марии и в первый раз за долгие три дня удостоила ту легкой улыбки:
— Герцог Андроник будет невероятно зол.
Леди Мария потупила взор.
— Это отвратительная идея, ваше величество. Позвольте сказать...
Ирина изящно подняла руку.
— Я лишь хотела бы присутствовать, когда ему объявят об этом. Это отродье грязной шлюхи-еретички осмелилось поднять свою мерзкую руку на... — Она замолчала. — На моего отца. Сначала я ему покажу, что такое ад, а затем с помощью этого доброго господина-варвара отправлю его туда.
Во время этой гневной тирады на ее щеках цвета старой слоновой кости появился алый румянец, а глаза заблестели. Императрица огляделась:
— Главного камергера нашли?
Леди Мария позволила себе посмотреть в глаза одному из нордиканцев — Дюрну Черноволосому. Весь в татуировках, мужчина был красив на варварский манер. И она вдруг задумалась, как же будет выглядеть дерзкий наемник.
Гвардеец спокойно выдержал ее взгляд и слегка покачал головой.
— Ваше величество, нам придется добавить главного камергера в список изменников. В его покоях были обнаружены письма с намеками на измену. Спасаясь бегством, он бросил свой дом, жену и детей. — Леди Мария говорила тихо, низко склонив голову. Несмотря на то что из-за разыгравшейся катастрофы от многих церемоний пришлось отказаться, она намеревалась придерживаться этикета времен своего отца.
Ирина выпрямилась.
— Заберите все его имущество, а семью казните, — приказала она. — Всех, включая детей.
— Конечно, ваше величество, — кивнула леди Мария. — И все же...
Принцесса резко перебила ее:
— Мне не нравится эта фраза. Вы не разделяете мой праведный гнев? Их смерть послужит изменникам наглядным уроком. Имперскую печать он забрал с собой?
— Скорее всего. Если она все еще во дворце, то мы не смогли ее отыскать. У вашей матушки был дубликат.
Ирина напряглась.
— У священного артефакта не может быть дубликата!
Пожилая женщина покорно склонила голову:
— Как скажете, ваше величество. И все же...
— Опять эта фраза!
Мария принялась объяснять:
— Я засомневалась в правильности вашего решения лишь потому, что главный камергер десять лет назад открыто завел себе молодую любовницу. Он является отцом ее детей и купил ей дом, так вот эта женщина исчезла вместе с ним и всем их выводком. Камергер решил взять ее с собой, а жену бросил. Ее смерть, готова поспорить, лишь порадует его. Во втором случае, хотя я и согласна, что не должно быть дубликата печати, предлагаю вашему величеству доказательство здравомыслия вашей матушки.
Она протянула принцессе тяжелую золотую цепь с крупным кроваво-красным гранатом размером с детский кулак, на его плоской стороне был вырезан герб империи. Казалось, в самом центре великолепного кристалла полыхает красное пламя.
— Это же сердце Аэтия! — воскликнула молодая императрица.
— Не думаю. Полагаю, ваша матушка, женщина праведная во всех отношениях и с незапятнанной репутацией, сделала дубликат печати на случай, если она будет не согласна с указами вашего отца по вопросам истинной веры, — чтобы иметь возможность без лишнего шума изменять их, — тихо произнесла леди Мария.
Ирина обдумывала услышанное и в тот момент выглядела обычной шестнадцатилетней девушкой, а не языческой богиней неопределенного возраста.
— Прошу прощения, Мария. Приведите во дворец жену и детей камергера и лишите его всех титулов. Багряный пергамент — золотые чернила. Объявите об этом во всеуслышание. И передайте варвару, что мы договорились, я выполню свою часть сделки, как только войска герцога будут разбиты и отброшены от моих стен.
На долю леди Марии выпало немало испытаний. Она играла в жизни разные роли поочередно: была дочерью разорившихся аристократов, девочкой, чересчур рано оказавшейся при дворе, возлюбленной монарха, брошенной любовницей монарха, матерью нежеланного внебрачного ребенка и, самое худшее, стареющей соперницей прежней императрицы.
Теперь же череда неподвластных ей событий вознесла ее и ее сына к таким вершинам власти, о которых она даже не мечтала. Но при таком большом могуществе и влиянии, вместо того чтобы заниматься обогащением своей родни, ей всерьез приходилось задумываться о благе империи. Если, конечно, ей удастся выжить, и если ее сторона победит. Сын утверждал, что варвар-наемник способен творить военные чудеса.
Принцесса прервала ее грезы:
— Леди Мария, от временного главы спатариосов, Черноволосого, я узнала, что во время... — она запнулась, — неприятных событий во дворце был захвачен пленник.
Пожилая советница коснулась распятья и присела в реверансе.
— Насколько мне известно, это правда.
Принцесса Ирина несколько раз кивнула:
— Леди Мария, этот человек должен умереть.
— Считайте, он уже мертв.
Мария решила прогуляться от покоев принцессы до конюшен и птичника — неблизкий путь, — чтобы хорошенько обдумать последствия лишения герцога Фракейского всех его прав, титулов и постов. Все-таки он был самым могущественным полководцем в империи и к тому же самым успешным.
А еще ее давним врагом, к которому она не питала ничего, кроме презрения.
Убийца находился в камере глубоко под дворцовыми конюшнями, и Мария позвала стражника-нордиканца. Они вместе со схолариями несли все военные караулы во дворце.
— Проследи, чтобы этому человеку подали к ужину вино, — приказала она, передав амфору слуге.
Нордиканец поклонился.
— Хорошо, деспина.
Затем Мария поднялась по многочисленным ступеням в помещение имперской почтовой службы, которой по праву гордилась увядающая империя. Соколиная охота служила развлечением знати уже тысячу лет. И все это время сокольничие тщательно подбирали птичьи пары и оставляли только самых лучших птенцов. Благодаря этому, а еще герметическим заклинаниям теперь переписка императора была в полной безопасности.
Леди Мария написала ответ молодой императрицы, свернула его в малюсенький свиток и отдала птицеводу. Потом она стояла и наблюдала, как огромную черно-белую птицу достали из специального садка, прицепили к ее лапе футляр с письмом, дали указания и отпустили. При этом адепт низкого уровня сотворил сложное заклинание.
Птица взмыла в воздух, от ее крыльев с размахом в семь футов в переднем дворе пронесся легкий ветерок.
Сэр Алкей отвесил поклон перед распахнутым пологом шатра Красного Рыцаря. Тоби, полировавший сабатон паклей и пеплом, поклонился ему в ответ, кивнул в сторону своего господина и сообщил:
— Он пьет.
Капитан сидел с госпожой Элисон и сэром Томасом за столом, они рассматривали разложенный перед ними пергамент с какими-то каракулями, нарисованными свинцовыми белилами, чернилами и углем.
Красный Рыцарь кивнул морейцу:
— Добрый вечер, Алкей. Не злись.
— Я и не злюсь, милорд, но хотелось бы заметить, что мне не нравится быть верноподданным сразу двух господ, особенно когда каждый из них тянет одеяло в свою сторону.
Плохиш Том вытянул обутые в сапоги ножищи, заполнив все пространство задней комнаты шатра.
— Значит, не надо прислуживать сразу двум господам, — посоветовал он.
Алкей плюхнулся на стул:
— У каждого человека есть два господина... Или три, или четыре. Или десять. Лорды, возлюбленные, церковь, семья, друзья...
— И почему лишь в литературе, посвященной рыцарям, никто не страдает из-за двойных клятв верности? — поинтересовался капитан у Тома. — Хотя тебе это не грозит, потому что ты убиваешь всех, кто с тобой не согласен.
Гигант погладил свою короткую черную бороду:
— Только если я гуртую скот.
— Вот именно, — заметил капитан. — Алкей?
Мореец протянул ему пару почтовых футляров:
— Она согласна, но только при условии, что вы победите.
Капитан поднял глаза. Они блестели.
— Просто замечательно. Как же она отчаялась! И как зла. Нужно было просить больше. — Он вскинул руки. — Я согласен на ее условия: оплата, только если мы победим. Тоби, пусть Николас протрубит общий сбор офицеров.
Николас Ганфрой — тощий молодой человек с поддельным пергаментом из харндонских судебных палат, в котором утверждалось, что он прошел необходимое обучение и может при любых обстоятельствах исполнять обязанности герольда, — казался самым младшим в отряде. За три недели, проведенные им с хозяйственным обозом, в войске едва ли осталась хоть одна женщина, за которой он бы не волочился. А его игра на трубе оставляла желать лучшего и не шла ни в какое сравнение с игрой прежнего трубача — Карлуса, кузнеца-гиганта, погибшего в последней битве при Лиссен Карак.
На этот раз Николас был бодр и внимателен. После трех жалких попыток ему все же удалось протрубить общий сбор офицеров достаточно хорошо, чтобы собрать сэра Йоханнеса, сэра Милуса, мастера Гельфреда и новоиспеченных капралов Фрэнсиса Эткорта, Джона Ле Бэйлли и сэра Джорджа Брювса. Сэр Алкей тоже носил звание капрала, как и госпожа Элисон. Именно она подняла полог шатра, чтобы освободить место, а затем на весь лагерь визгливо, на манер уличной проститутки, прокричала: «Томми!»
Ее паж тут же отбросил сапог, который полировал, и сломя голову помчался к командирскому шатру. Оказавшись на месте, он помог Тоби и другим пажам и оруженосцам поднимать навес, раскладывать столы на козлах и расставлять складные, позаимствованные из других шатров табуретки, пока все офицеры не расселись вокруг капитана. Пришли два старших лучника: Калли и Бент. Оба устроились среди рыцарей, словно давние товарищи, — хотя раньше такого они себе не позволяли, — и оруженосцы без лишних разговоров подали им вино. Последним объявился нотариус. Он кивнул капитану и занял место рядом с Плохишом Томом.
Красный Рыцарь вскинул руку, призывая к тишине.
— Сэр Алкей выторговал у нашего нового работодателя отличные условия, — объявил он. — И я прослежу, чтобы в дальнейшем мы получали от заключенной сделки постоянную прибыль. Теперь пора приниматься за дело. Несколько недель мы все маялись от скуки и усиленно тренировались. У новых копий было достаточно времени, чтобы освоиться. У старых воинов — чтобы побороть свои страхи. — Он оглядел подчиненных. — А может, и нет, тогда мы все притворяемся, правда?
Изюминка усмехнулась:
— Все время, малыш.
— Можно сделать это нашим девизом, — предложил Красный Рыцарь. — Гельфред, ты не мог бы подвести итоги?
Егерь поднялся и развернул на столе пергамент, который прежде изучали капитан, Изюминка и Плохиш Том. При свете лампы тщательно обработанная овечья шкура казалась прозрачной.
— У герцога Фракейского около пяти тысяч человек, и они разделены на два основных войска. Одно стоит лагерем на так называемом поле Ареса у юго-западных ворот города. Большую его часть составляют рыцари и тяжеловооруженные всадники, но есть некоторые исключения. Например, морейские кавалеристы снаряжены и вооружены совсем не так, как мы. Они ездят на более легких лошадях и носят кольчуги.
Том ухмыльнулся:
— Так они что, отстали на целый век?
— Ты прав, Том, — сэр Алкей подался вперед, — но стоит отметить, что дисциплинированы они намного лучше большинства альбанских рыцарей, а их маневренность превосходит, скажем, маневренность галлейцев.
— Все равно они — легкие мишени для лучников, — заявил Бент.
Гельфред едва заметно улыбнулся.
— Как скажешь. — Он оглядел собравшихся в ожидании новых замечаний, затем продолжил: — Второе войско состоит из хобиларов-северян, которых называют страдиотами. Их используют в качестве вспомогательных сил для тяжеловооруженной кавалерии и конных лучников. Они расположились на юго-востоке от города и сторожат ворота, за которыми размещаются казармы полка вардариотов. Совершенно очевидно, что герцога больше беспокоят именно они, а не мы, если он вообще знает, что мы здесь. За последние три дня мы перехватили больше его разведчиков, чем вы себе можете представить. — Егерь состроил гримасу. — Однако у него имеется личная гвардия — истриканцы, с которыми стоит считаться. Нам до сих пор не удалось захватить ни одного из них, а им — ни одного из наших, хотя сегодня Эмис Хоб чуть не попался.
Весь лагерь знал о том, что Эмис Хоб прискакал в последних лучах заходящего солнца со стрелой в заднице. Это стало отличным поводом для шуточек.
— В Салмисе, на противоположной стороне залива, расквартирован мощный эскадрон этрусков. — Егерь посмотрел на капитана, и тот кивнул. — Наш источник предполагает, что этруски поддерживают герцога Андроника в обмен на торговые уступки.
— Моя матушка тоже пишет об этом, — добавил Алкей. Если его и заинтересовало, что у Красного Рыцаря есть собственный шпион в стенах города, то он ничего не сказал.
— У этрусков шестнадцать галер и три округлых корабля. Почти тысяча обученных сражаться моряков и триста тяжеловооруженных всадников.
Гельфред обвел взглядом собравшихся офицеров.
Калли присвистнул:
— Лучники, все до одного, вооруженные составными луками с роговыми насадками. Сущие дьяволы. Прямо как мы.
— Лучше сражаться против боглинов и ирков. Их лучники так себе, — согласился Бент.
Капитан откинулся на спинку стула так, что тот заскрипел:
— Останутся ли верны императору вардариоты, Алкей?
— Никто не может быть в этом уверен. Они не вышли на парад в честь изменника, но так и не покинули своих казарм. А истриканцев невозможно понять.
— Когда им платили последний раз? — спросил Красный Рыцарь. Мореец беспокойно заерзал.
— Больше года назад.
Капитан сложил руки домиком:
— Можешь организовать встречу с их предводителями?
— Могу попробовать.
Красный Рыцарь обвел взглядом своих офицеров.
— Предложи им выплатить все долги. Я дам денег. Взамен я хочу, чтобы они рано утром открыто выстроились в парадные шеренги и проехали по улицам города к... — Он замолчал и посмотрел на карту. — К воротам Ареса.
Все дружно подались вперед.
— Мы собираемся сражаться на поле Ареса? — взволнованно спросил Майкл.
— Искренне надеюсь, что скоро уже бывший герцог Фракейский подумает точно так же, — заявил капитан. — Сэр Алкей, мне нужно просто «да» или «нет» от вардариотов в течение часа. У Тоби имеются письменные приказы для каждого офицера. Через час мы выступаем.
Какое-то время они сидели в потрясенном молчании.
Затем Плохиш Том расхохотался.
— А вы думали, он собирается обсуждать с вами стратегию? Пошли, Изюминка.
Госпожа Элисон уже читала свой приказ.
— Что, Том, сам прочитать не можешь?
Больше никто не осмеливался так насмехаться над гигантом. Его рука тут же метнулась к мечу, а голова резко повернулась, но Изюминка лишь осклабилась.
— Мы всю ночь будем маршировать по чужой земле, чтобы сразиться с людьми, которых никогда не встречали, — заметила она.
— Ага, — согласился Том. — Будто сбывается заветная мечта.
КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР ГАЛЛЕ — КОРОЛЬ, ЖЕРЕБЕЦ И ЛЕДИ КЛАРИССА
Король, наблюдавший за игрой леди Клариссы, облизнул губы. Она одарила его улыбкой и продолжила музицировать и петь.
Когда девушка закончила песнопение, монарх зааплодировал, а она скромно склонила голову в знак благодарности. Король поднялся со своего места — стула из белоснежной кости амронта из Ифрикуа с прилагающимся столиком из древесины плодовых деревьев со вставками из бивня амронта — и подошел к ней. Положив руку девушке на плечо, он почувствовал ее легкую дрожь и не смог сдержать хищную ухмылку.
— Вы одеваетесь чересчур просто для дамы при моем дворе.
— Милорд, — едва слышно промолвила она.
— Я бы хотел видеть вас в более элегантных платьях. Полагаю, вы прекрасны, а я желаю, чтобы меня окружали лишь красивые вещи. — Его рука начала настойчиво поглаживать ее спину и плечо.
От его прикосновений девушка напряглась.
— Ваше величество? — позвал Абблемон, и король едва не подпрыгнул от неожиданности.
— Да, Жеребец?
Он развернулся, убрав от Клариссы руки и сделав вид, будто вовсе не прикасался к ней.
— Еще один вопрос, не для военного совета.
Мадемуазель де Сартрес подхватила свою лютню и направилась к дверям, ведущим в личные покои короля. Ее дядюшка подал ей едва уловимый знак, она поняла, что свободна, и с облегчением вздохнула. Монарх заметил ее вздох, и тут его вспыльчивость дала о себе знать.
— Я зову, и я же отпускаю, Жеребец.
— Разумеется, ваше величество, — согласился сенешаль. — Но это дело безотлагательной срочности и большой важности и касается нашей политики и всего королевства.
— Я еще не закончил с ней! — вскричал правитель. Равнодушное безразличие Абблемона разозлило его не меньше, чем безучастность матери и изящной супруги. Он схватил первое, что подвернулось под руку, — стул — и запустил его через весь зал. Тот врезался в стену и раскололся; куски кости амронта разлетелись во все стороны.
— Ваше величество, — осторожно обратился сенешаль.
Что-нибудь сломав, король всегда чувствовал себя значительно лучше.
— Мои извинения, Жеребец. Естественно, ты уже можешь отпустить свою племянницу. Так что там за дело?
— Мы хотим отправить де Вральи больше рыцарей и больше тяжеловооруженных всадников. Он возглавит экспедицию от имени короля Альбы, поэтому у нас появилась возможность разместить в его королевстве целую армию и при этом продолжать казаться лучшими друзьями.
Монарх скрестил руки на груди.
— Капталь? Стоит ли? Этот безмозглый хвастун...
— Вашему величеству следует рассматривать его как подручный инструмент, — посоветовал Абблемон. — Мне доложили, что тайный совет короля Альбы открыто обвинил вас в подделке их монет.
Даже он оказался абсолютно не готов услышать столь яростный визг своего господина.
— Да как он смеет! Я ему что, какой-то задрипанный фальшивомонетчик?
Сенешаль развел руками и решил, что сейчас не самое подходящее время напоминать королю, что они действительно подделывают альбанские монеты. Он с трудом сдержал вздох, потому что управлять монархом становилось, мягко говоря, все сложнее.
— Вот ответь мне, Жеребец, четко ответь, почему я должен поддерживать притязания де Вральи? — На этот раз правитель не верещал, казалось, он взял себя в руки.
— Ваше величество, если де Вральи возглавит армию короля Альбы, его королевство упадет нам прямо в руки, когда мы того пожелаем. Судя по всему, король Альбы вот-вот разозлит своих двух главных дворян. Возможно, он поставит их в такое положение, что они сами захотят присоединиться к нам, или же, развязав войну с ними, существенно ослабит свою военную мощь. В сущности, ему придется использовать нашу армию, чтобы разгромить свою собственную. — Абблемон благоразумно не стал добавлять, что именно он с помощью де Вральи расколол альбанский двор и очернил их королеву. Это казалось самым простым способом.
— Хорошо, отправь де Вральи еще людей, — пробурчал правитель тоном надувшегося мальчишки и усугубил впечатление, принявшись грызть ноготь большого пальца.
— Я хотел бы отправить рыцарей на помощь и мессиру де Рохану.
— Этому мерзкому сплетнику? — спросил монарх. Абблемон кивнул. — Замечательно. — Король подошел к стене и уставился на обломки стула. — Пожалуйста, проследи, чтобы это убрали и доставили мне другой — может, из черного дерева. Мне нравится, когда вокруг меня красивые вещи.
Сенешаль потупил взор. «А еще тебе нравится их ломать», — подумал он.
ЛИВИАПОЛИС — ПРИНЦЕССА
Харальд Деркенсан терпеть не мог дежурить в тюрьме. Это было унизительно. В Нордике никого не сажали в тюрьмы. Любой нордиканец предпочел бы умереть.
Наемный убийца оказался образцовым узником. Не ничтожный слюнтяй, но мужчина, что для Деркенсана стало приятным сюрпризом. Заключенный приветливо кивал Харальду, когда тот заступал на дежурство.
Как-то явились два человека от логофета и принялись пытать пленника. Но он ничего не сказал — вообще ничего.
Старший по званию из людей логофета пожал плечами:
— Что ж, еще не вечер. Эй, нордиканец. Не давай ему спать.
Деркенсан помотал головой и ответил:
— Да пошел ты. Я такими делами не занимаюсь.
Подчиненные логофета, похоже, плевать хотели на его гнев, и младший по званию остался. Он распорядился, чтобы убийцу поместили в железную клетку, и периодически стучал древком копья о ее прутья. Единственный, кроме изменника, заключенный — старик, которого схватили за прилюдное богохульство, — принялся жаловаться на шум.
Тогда Деркенсан положил на плечо дознавателя руку:
— Это против закона.
Тот помотал головой.
— Закон не распространяется на таких животных, как это, — заявил истязатель. — Он профессиональный убийца. Наемник. А его главарь ускользнул. Когда он сдаст нам главаря, мы его отпустим. — Он ухмыльнулся. — Когда припугнем тем, что вырвем ему ноги, он заговорит. Сегодня мы просто познакомились. Эй, не будь таким!..
— Возвращайся с ордером, — сказал Деркенсан, выставив дознавателя за огромную обитую железом дверь. — Этот человек, безусловно, преступник. Так что тащи приказ от принцессы и делай, что пожелаешь. А до этого держись от меня подальше.
Он был зол — от того, что невольно стал участником чего-то столь гнусного. По крайней мере, Харальд обеспечил им всем ночь сна.
Через час подали ужин. Двое узников разделили между собой вино.
Сделав глоток, убийца посмотрел наверх и покачал головой.
— Черт, — произнес он. — Отрава.
Старик перекрестился.
— Правда, что ли?
Деркенсан поднялся, но у заключенного в железной клетке уже пошла изо рта пена. Он что-то забормотал, и нордиканец побледнел, услышав его слова.
Затем пленник умер.
И богохульник вместе с ним.
Через час, когда на ночном небе взошла почти полная луна, заливая своим бледным серо-белым светом палатки, отбрасывая черные тени на землю и делая броню похожей на жидкий металл, войско выстроилось в боевом порядке. После целого месяца в пути даже самый зеленый юнец знал свое место в строю. Армия состояла из сотни копий. Другими словами, насчитывала сотню тяжеловооруженных всадников в полных доспехах с сотней почти так же хорошо экипированных оруженосцев; двести лучников-профессионалов — большинство с огромными луками из тиса и вяза, прославившими Альбу. Однако у некоторых имелись восточные составные луки с роговыми насадками или даже арбалеты, в зависимости от вкусов самих стрелков или их рыцарей. А еще двести пажей, большей частью без доспехов, но с легкими копьями, мечами и иногда даже луками или мини-арбалетами. Благодаря недавней победе пажи в летах обзавелись кое-какими доспехами, и почти у каждого имелся добротный шлем с кольчужной бармицей.
В течение последнего часа птицы летали из города и обратно — расстояние до столицы составляло менее пятнадцати миль. Подъехав к капитану, Алкей покачал головой в шлеме.
— Ни слова от вардариотов, — сообщил он. — Императрица отправила к ним своих доверенных лиц, но, возможно, пройдет несколько часов, прежде чем мы узнаем их ответ.
— У меня этих самых часов и нет, — ответил Красный Рыцарь. — Поехали.
— А что, если они откажутся?
В темноте мало что можно было разглядеть, но, судя по лязгу доспехов, капитан пожал плечами.
— Тогда мы потеряем возможность заработать, а легкая победа утечет из наших рук, словно песок сквозь пальцы, и нам придется следовать трудным путем. — Он снова пожал плечами. — А еще этой ночью поспать нам не удастся. Поехали.
