ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВБЛИЗИ МОРЕИ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ
Командир войска наемников почти в полном одиночестве наблюдал за восходом солнца. Одну ногу он поставил на прочный табурет, и его оруженосец пристегивал к ней ножной доспех.
Тоби хватало благоразумия помалкивать. Поэтому юноша просто занимался своим делом: сначала он прикрепил наголенник к другой его створке, соединенной с наколенником, затем полностью раскрыл, чтобы надеть на правую ногу рыцаря.
Капитан жевал колбасу.
Тоби сражался с наголенником — тот все время норовил зажать ткань стеганых шоссов командира, а поскольку их недавно постирали, они плохо растягивались. Утро выдалось прохладным, почти холодным — кожа тоже задубела.
Однако подобных трудностей Тоби не боялся. Он соединил створки наголенника, застегнул нижнюю пряжку, подтянул верхнюю и перешел к различным ремешкам, которые должны были удерживать доспех на ноге его господина целый день.
Выплюнув кусок шкурки, капитан отложил колбасу и собственноручно привязал верхнюю часть доспехов к дублету.
Солнце появилось над горизонтом, казалось, будто оно выпрыгнуло на востоке прямо между двух гор и залило рыцаря своим светом — темноволосого, с клиновидной бородкой и серо-зелеными глазами. В утренних лучах его волосы отсвечивали синевой, кольчужный хауберк засверкал, а ярко-красный гамбезон заалел.
Тоби хлопнул по закованному в доспехи бедру капитана.
— Хорошо, — сказал Красный Рыцарь.
Парень отошел к оружейной стойке и вернулся с соединенными нагрудником и наспинником, испещренными добрым десятком вмятин. Он держал их раскрытыми, пока капитан не проскользнул внутрь. Едва юноша принялся застегивать плечевые ремни, дюжина лучников и войсковых слуг схватились за двадцать четыре веревки от шатра Красного Рыцаря и отвязали их. Все строение оказалось на земле столь же быстро, как Тоби управился с пряжками. К тому времени, как капитан согнул руки, шатер полностью исчез.
Войско спешно сворачивало лагерь. Ряды палаток падали, как кегли на лужайке для игры в шары. В начале каждого прохода грузились повозки, а пажи чистили скребницами лошадей или подводили их к рыцарям.
Мужчины мочились на костры.
Капитан наблюдал за всем этим, поедая яблоко. «Мочиться на костры», — задумчиво кивнул он собственным мыслям.
Нелл, его новый паж, подвела к нему уродливого боевого коня. Он даже не придумал животному имя — четыре года проездив на одном скакуне, Красный Рыцарь теперь терял их в каждом бою.
Выкладывая по сотне флоринов за нового.
И все же он протянул жеребцу огрызок яблока, и тот взял угощение с большей деликатностью, чем можно было бы ожидать от такого страшилища.
Нелл волновалась. Тоби попытался жестом отослать ее прочь — ей было тринадцать, и никто в войске не понимал, почему она стала пажом капитана, кроме его оруженосца, знавшего, что лошади ее просто обожали.
Взгляды Красного Рыцаря и девчушки пересеклись. Он приподнял бровь и спросил:
— Что?
Она вздрогнула:
— Что? Я не знаю, что мне делать.
Капитан глянул на Тоби и направился к небольшому костру, оставленному специально для него кем-то из слуг.
— Господь Всемогущий, девочка, не разговаривай с ним, — прошипел оруженосец. — Иначе он превратит тебя во что-нибудь ужасное. Спрашивай у меня. Но никогда — у него.
Мэг протянула молодому мужчине кружку вина с пряностями.
— Как всегда, развлекаетесь? — поинтересовалась она.
Он оглянулся назад — туда, где Тоби неистово размахивал руками перед Нелл.
— Даже не знаю, зачем я повесил себе на шею эту ребятню, — ответил он. — Не бери в голову, Мэг. Мы готовы выступать?
Швея повела плечами.
— Я что, похожа на офицера? Моя повозка собрана, уж в этом я могу вас заверить. — Она помолчала. — Недостает только палатки и дочери.
Красный Рыцарь улыбнулся и пригубил вино, к слову, лучшее в лагере.
Плохиш Том, двухметровый верзила с бугрящимися мышцами и длинными черными волосами, вышел из палатки — еще три оставались неразобранными. Через открытый вход можно было увидеть дочь Мэг, Сью, а еще ее прелестное оголенное плечико. Гигант был при оружии и с ног до головы закован в броню, сверкавшую в лучах утреннего солнца.
— Если стану погонщиком, то буду скучать по вам всем, — объявил он.
Швея сердито глянула на дочь:
— Если не поторопишься, девочка моя, капитан оставит тебя здесь!
Красный Рыцарь обратился к своему первому офицеру:
— Мы готовы выступать?
Плохиш Том даже не осмотрелся.
— Допивай свое вино, капитан. Ты сказал «сразу после утренней службы», а к ней еще даже не звонили.
Вид этих двоих вместе действовал как магнит. Первым подошел сэр Майкл, тоже в полной боевой готовности. Затем с противоположной стороны появился сэр Гэвин, ведя под уздцы огромного рыжевато-коричневого коня. За ним легким галопом подъехала госпожа Элисон, или просто Изюминка.
— Теперь не придется объявлять сбор офицеров. А где Гельфред? — спросил капитан.
За егерем послали. Было видно, как Нелл сломя голову перебегает от повозки к повозке, будто от этого зависит ее жизнь. К слову, девчушка оказалась довольно проворной.
Мореец сэр Алкей подошел с ястребом на запястье и двумя небольшими пташками, свисавшими с пояса, и они с Гэвином принялись тихо обсуждать ястребиную охоту.
Три оставшиеся палатки рухнули. Солдат из последней, которые каждое утро умудрялись проспать построение и целый град сыплющихся команд, окатили холодной водой и отпинали ногами. Одним из них был новый трубач капитана, страсть как любивший корчить из себя джентльмена.
Лучник Калли пнул юношу прямо в голову. Раздались одобрительные возгласы.
Гельфред подъехал на превосходной кобыле. Изюминка протянула руку и погладила лошадь по голове, затем дунула ей в ноздри.
— Прелесть, — похвалила она. — Какое красивое животное!
Егерь расплылся в улыбке.
Красный Рыцарь залпом допил вино и бросил кружку Сью, та подхватила ее на лету.
— Все готовы?
— Какой план? — поинтересовалась Изюминка.
Новый трубач, насквозь промокший и с шишкой на голове, брел, спотыкаясь, вдоль линии костров.
Капитан почесал подбородок.
— Гельфред поскачет в Ливиаполис и подыщет нам милое и пригодное для обороны место для лагеря примерно в дне езды от города. Самое большее — в двух.
Все понимающе кивнули. Два дня назад они получили известия о том, что император, их предполагаемый работодатель, пропал. А Ливиаполис был средоточием его власти и одним из трех крупнейших городов в мире. Кроме того, там размещались патриархат, едва ли не самый главный центр веры, и университет, гнездо герметизма.
— А потом мы попытаемся выяснить, что же на самом деле там произошло, — сказал сэр Алкей.
— Хрень какая-то, — проворчал Том. — В любом случае, почему именно гребаная Морея?
Красный Рыцарь посмотрел на горы на востоке.
— Несметные богатства. Слава. Земная власть.
— А как мы собираемся разобраться с Миддлбургом? — не унимался гигант.
Город-крепость — третий по величине город Мореи, больше известный как просто Град, — и Лоника, столица севера, считались поистине неприступными и лежали прямо на их пути на восток от гостиницы в Дормлинге.
Капитан пренебрежительно хмыкнул.
— Местные называют его Килкис. Только альбанские торговцы зовут его Миддлбург. — Он дожевал последний кусок колбасы. — Друзья обеспечат нам проход. Если мы будем вести себя прилично, гарнизон позволит нам пройти.
— А фураж? — нахмурился Гельфред.
— Мы должны встретиться с одним отрядом. Все улажено, говорю вам. — Капитан начинал терять терпение.
Сэр Гэвин вздохнул.
— Впутаться намного легче, чем выпутаться, если что-то пойдет не так. Красный Рыцарь сердито посмотрел на своего брата:
— Твои сомнения не остались без внимания.
Гэвин закатил глаза.
— Я лишь имел в виду...
Госпожа Элисон положила руку ему на плечо, отчего он вздрогнул. Это плечо теперь покрывали блестящие зеленые чешуйки. Но подобные мелочи Изюминку не волновали.
— Когда он такой, его не отговорить, — заметила она.
— Что насчет виверн? — спросил Уилфул Убийца.
Гельфред засмеялся.
— Ни одной, — сказал он. — Если мы и будем сражаться, то только против людей.
Лучники переглянулись. Все затихли.
— Еще какие-то замечания? — поинтересовался капитан не терпящим возражений тоном.
— Слышала, там есть принцесса, — тихо произнесла Изюминка. Красный Рыцарь криво улыбнулся.
— Я тоже это слышал, — нарочито медленно протянул он. — Выступаем.
ХАРНДОН — КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ
Король вальяжно восседал на огромном стуле из темного дуба, кончиками пальцев перебирая шерсть двух волкодавов. В основном его внимание было сосредоточено на подмастерьях, которые выкладывали части доспехов на массивный стол в углу просторного приемного зала. На стене прямо над столом висела голова виверны с его именем под ней.
У высокого и широкоплечего монарха были русые волосы, клиновидная борода и густые усы, а также хорошо развитая мускулатура, поскольку ему не раз приходилось сражаться в тяжелых доспехах. Его облегающий ярко-красный жупон натягивался всякий раз, когда мужчина наклонялся, чтобы почесать Эмму, свою любимицу.
— Если ты убьешь волка, мелкий мерзавец, тебе тоже достанется больше мяса, — обратился он к Верному, самому молодому кобелю, шутливо ударив того по крупу. Юный волкодав посмотрел на него с обожанием, которым собаки награждают лишь своих хозяев.
Мастер торговли вежливо откашлялся.
Король поднял на него глаза, но тут же перевел взгляд обратно на доспехи.
Дезидерата опустила ладонь на руку супруга и глубоко вздохнула. Сказать, что она красива, — ничего не сказать. Королева была прекрасна. Ее кожа казалась настолько нежной и мягкой, что к ней хотелось прикоснуться и убедиться, действительно ли она настоящая. Ее грудь, выглядывавшая из-под туго зашнурованного кертла, блестела, будто смазанная оливковым маслом, притягивая взгляды всех мужчин в зале при малейшем движении женщины, несмотря на то что все ее наряды были тщательно продуманы, а манеры благопристойны. Переливаясь на солнце, ее светло-каштановые волосы выглядели великолепно. Возможно, она выкроила время, чтобы расположить свой стул прямо под лучами послеобеденного светила. Оранжево-розовое платье настолько удачно подчеркивало цвет ее волос, что даже мужчины замечали это, хотя им хватало иных поводов для восхищения.
Внимание короля сразу переключилось с доспехов на королеву. Он улыбнулся супруге, скорее даже засиял, и на ее щеках вспыхнул румянец.
— Эти достойные люди, — произнесла она, — пытаются поговорить с тобой о деньгах, дорогой.
По раскрасневшемуся лицу монарха можно было предположить, что внезапно его заинтересовало что-то куда более интимное, нежели деньги. Тяжело вздохнув, он откинулся на спинку стула и перестал гладить собак.
— Повторите, мастер, — велел король.
Мастера торговли звали Айлвин Дарквуд, и он считался самым богатым человеком Альбы. Выкупив у короля на три года право на торговлю шерстью, купец взимал за нее налог. Ему принадлежала большая часть городских складов и кораблей в доках. Несмотря на расхожее мнение о том, что все торговцы — жадные жирдяи, Айлвин был высоким и привлекательным мужчиной с черными как смоль волосами, чуть тронутыми сединой, и задубевшей кожей — он слишком много времени проводил в море. Мастер носил чулки и мантию поверх дублета — все исключительно из шерсти черного цвета. Остальные детали его наряда — крохотные пуговицы, рукоять кинжала, пряжки на ремне — были отлиты из чистого золота и покрыты красной эмалью. Жемчужная серьга с рубиновой подвеской, по форме напоминавшей каплю крови, висела на ухе. На другом мужчине, возможно, подобное украшение выглядело бы слишком по-женски, но на Айлвине Дарквуде оно смотрелось по-пиратски. Это вполне могло соответствовать действительности, ибо ходили слухи, что он разжился деньгами в отчаянном морском сражении у побережья Галле.
Рядом с ним стояли сэр Ричард Смит, лорд-мэр Харндона, и мастер Рэндом, который стал одним из самых влиятельных купцов в городе, провернув выгодную сделку с повозками и кораблями с зерном. Он лишился ноги, но улыбка, казалось, не сходила с его губ.
Мастер Айлвин тоже улыбнулся и кивнул королеве.
— Ваше величество, моя жена постоянно твердит мне, что я слишком много говорю и мало по делу, поэтому с вашего позволения я попытаюсь быть краток, — сказал он и положил на стол дюжину монет.
За его спиной двое подмастерьев закончили возиться с доспехами и тихо удалились. Их мастер вошел в зал, низко поклонился чете монархов и благопристойно встал у стены, ожидая своей очереди.
Король посмотрел на монеты.
— Серебряные и золотые леопарды. Пожалуй, не лучшая из наших чеканок — только посмотрите, сколько раз переделывали вот эту монету! — Он засмеялся. — Шесть тысяч четыреста двадцать девятый? Мой дед отчеканил ее еще до битвы при Чевине.
— Вы абсолютно правы, ваше величество, — пробормотал мастер Рэндом.
— А вот эта похожа на беременную овцу, такая же пузатая, — продолжил правитель, взяв в руки тяжелую серебряную монету и приподняв бровь. — Шестьдесят третий? — задумчиво произнес он. — В этот год я не чеканил ни одной новой монеты.
Айлвин обвел взглядом своих спутников.
— Она не из монетного двора вашего величества, — заявил он.
— Она из Галле или Хоека, — добавил лорд-мэр.
Король нахмурился.
— Царь царей, кто осмелился подделать мои монеты? — возмутился монарх, но снова откинулся на спинку стула. — Хотя выглядит солидно. Отличная монета. Отцу бы понравилась. — Он подбросил ее на ладони.
— Король Галле и граф Хоека подделывают наши монеты, — сказал мастер Рэндом. — Простите, ваше величество, что я сижу. Получил ранение при Лиссен Карак.
— Я помню, мастер Рэндом. Вы можете не вставать в моем присутствии. Удерживать ту дверь против всех этих чудовищ — далеко не все титулованные рыцари справились бы с такой задачей, а еще больше отдали бы свои левые руки, чтобы повторить подобное! Правда? — Глаза короля сверкнули, и он начал подниматься. — Это мне напоминает о... Я собирался...
Рука супруги потянула его обратно.
— Король Галле и граф Хоека подделывают монеты вашего величества, — повторил мастер Рэндом.
Монарх пожал плечами.
— И что с того? Прекрасные монеты. Они все же принцы благородных кровей, а не разбойники с большой дороги. И раз пожелали чеканить такие же монеты...
Королева сжала его руку.
— Мастер Пиэл! — позвал правитель.
Мастер оружейных дел — коренастый мужчина плотного телосложения, каким и должен быть кузнец, с длинной седой бородой и ясными серыми глазами — стоял, прислонившись спиной к стене.
Он тут же выпрямился и поклонился:
— Ваше величество?
— Вашему величеству непременно нужно уделить внимание этим достойным господам, — сказала Дезидерата.
— Что я и делаю, дорогая, — улыбнувшись супруге, заверил монарх, затем обратился к своему обожаемому мастеру Пиэлу: — Пиэл, объясни мне, почему подделка моих монет — такое страшное преступление? Я, видимо, слишком глуп, чтобы понять. Деньги есть деньги. Их либо хватает, либо нет. Полагаю, нам не хватает? В этом и есть вся суть?
— Капталь де Рут, — объявил герольд.
При появлении иноземного рыцаря мастер Айлвин поморщился.
— Если вам нужно больше денег, — вмешался в разговор Жан де Вральи, — взимайте с этих людей больше налогов. Стыд и позор, когда представители более низких сословий одеваются, как этот щеголь. Заберите золотые побрякушки с его пояса, и, гарантирую, это научит его впредь не одеваться так на людях. В Галле мы следим за этим гораздо строже.
— Что ж, капталь, здесь, в Альбе, мы относимся к подобным вещам по-другому, и, полагаю, это идет на пользу нашему королевству. — Монарх жестом предложил иноземному рыцарю сесть. — А теперь будьте паинькой и дайте мне закончить, иначе от этих господ у меня начнется изжога.
— Как я уже говорил... — начал мастер Пиэл. Он подошел к столу и встал напротив монет, а мастер Айлвин благодарно на него взглянул.
— Король Галле... — перебил оружейника де Вральи.
Монарх обрушил на Лиссенского Победоносца всю тяжесть своего взгляда:
— Мастер Пиэл говорит, сэр.
Капталь отвернулся и уставился в окно, надувшись как мышь на крупу.
— Итак, — продолжил кузнец. Он бросил на стол изрядно потертый серебряный леопард, и тот зазвенел — словно фея рассмеялась. Затем мастер Пиэл кинул новую полновесную монету, и она звонко лязгнула в ответ. Мастер Пиэл пожал плечами. — Больше олова, чем серебра. До меня дошли слухи, что граф Хоека и король Галле намеренно обесценивают наши монеты.
— Ты лжешь! — воскликнул де Вральи. Он был облачен в полный доспех — единственный из всех присутствовавших.
Мастер Пиэл окинул его внимательным взглядом.
— Должно быть, ваш правый наплечник цепляется за кольчугу, — заметил он.
Де Вральи опешил.
Королева отметила про себя, что еще никогда она не видела галлейского рыцаря настолько ошеломленным.
Капталь прочистил горло.
— Так и есть, — признался он. — Мастер Пиэл, ты не можешь задевать честь короля Галле в моем присутствии...
Но оружейник не отступил.
— Это то, что я слышал, ваше величество, — продолжил он. — И тому есть причина: наша шерсть вытесняет их с рынка. У них нет законов, которые бы поддерживали ткачей, потому что мелкие людишки не имеют там права голоса. — Его взгляд метнулся к закованному в броню рыцарю. — Посему, когда их ремесла приходят в упадок, правители вынуждены искать другие пути, к примеру обесценивать чужие монеты. И это уже смахивает на объявление войны. — Кузнец поднял руку, опередив и короля, и де Вральи. — Наши монеты изготавливаются из чистых металлов — за этим проследил еще ваш отец. Поэтому, когда в портах Дикса все расплачиваются ими, это своего рода защита для нас. Они обесценивают свои деньги, а мы нет, поэтому наша торговля на подъеме. Но что же дальше? — Он глубоко вздохнул, зная, что наконец-то внимание монарха сосредоточено исключительно на нем. — Король Галле и граф Хоека стали подделывать наши монеты, но только с меньшим содержанием золота и серебра. Верно? Выходит, они вредят нам двумя способами: во-первых, поставляя свои обесцененные деньги на рынок, они тем самым снижают их стоимость, во-вторых, скорее всего, изымают из оборота настоящие монеты и переплавляют их. — Он снова подбросил маленький, но сильно потертый леопард. — Посмотрите на эту монету, ваше величество. Она старая и видавшая виды, чуть потерявшая в весе, но все же изготовленная из чистого серебра. В любом случае, ее ценность немного снизилась. Как вам такой расклад?
— Просто великолепно, — сказал король. На этот раз в его голосе не слышалось нотки озорства. Он прозвучал резко и сурово. — Сколько мы из-за этого потеряли?
Айлвин покачал головой:
— Полагаю, поначалу мы все считали, что всему виной весенние события, но затем мастер Рэндом взялся за составление таблицы, в которой отмечал снижение содержания серебра в монетах и наши убытки от этого.
— Сколько? — требовательно переспросил монарх.
— Сто тысяч леопардов, — ответил мастер Рэндом.
В зале повисла тишина.
— Доходы вашего величества сильно упали, а когда люди оплачивают налоги поддельными монетами, мы получаем еще меньше денег, чем ожидали, — добавил мастер Айлвин.
— Боже милостивый, лучше бы я с троллями воевал, — посетовал король, закрыв лицо руками. — И что нам теперь делать?
Лорд-мэр глянул на новые доспехи, аккуратно разложенные на столе у стены. Они были почти готовы, правда, пока кое-где не хватало пряжек или петель, а на месте узоров виднелись четкие линии, нанесенные белой краской.
— Для начала отмените турнир, — предложил он. — Он стоит столько же, сколько и ведение войны, а у нас таких денег сейчас нет.
Королева ахнула.
Король с надеждой посмотрел на мастера Пиэла.
— Уверен, мы сможем придумать что-нибудь получше.
Мастер Рэндом поднял руку.
— Ненавижу, когда отменяют турниры, — заявил он. — Почему бы нам заново не открыть монетный двор и не отчеканить новые монеты? Раз мы оказались в таком положении, изготовим медяков и удержим на какое-то время необходимый баланс. — Купец перевел взгляд на оружейника. — Уверен, Пиэлу хватит мастерства сделать штамп. Мы могли бы изготовить медяки точно такого же размера и веса, как имперские, и пустить их в обращение за пределами Ливиаполиса; все купцы и фермеры к западу от гор были бы нам еще и благодарны.
Пиэл закатил глаза:
— Я кую доспехи. Нам нужно найти ювелира.
Рэндом покачал головой:
— Нет. Дело касается его величества, и нам нужен не просто ювелир, а преданный человек, которому можно полностью доверять, и это ты, мастер Пиэл. Друг короля. Твое имя, стоящее за монетами... — Он смутился, когда осознал, что его слова могли содержать намек на то, что народ не доверяет своему королю.
Но монарх вскочил с места.
— Отличная идея, — воскликнул он. — Клянусь, Рэндом, если бы все мои купцы были хоть чуточку похожи на тебя, я бы создал отряд рыцарей-торговцев. По крайней мере, я понимаю ход твоих мыслей. Да будет так. Мастер Пиэл, заново открой монетный двор и начекань нам немного монет.
— Горожанам придется это одобрить, — заметил лорд-мэр. — Это ведь они попросили нас вынести данный вопрос на обсуждение в совете, так что теперь никуда не денутся.
— Зачем мой кузен, король Галле, обесценивает мои монеты? — поинтересовался монарх. — Не говоря уже о графе Хоека?
Головы всех присутствовавших повернулись в сторону де Вральи, упрямо скрестившего руки на груди.
— Это абсурд, — заявил чужеземец. — Если вам не хватает денег, то почему бы не собрать их с тех, у кого они есть. Я слышал, граф Тоубрей порядком вам задолжал.
Лорд-мэр улыбнулся.
— Высшая знать не любит платить налоги, — признался чиновник. — Да и кто сможет ее заставить?
— Я смогу, — заявил де Вральи.
С некоторой долей уважения Айлвин Дарквуд воззрился на галлейского рыцаря.
— Если вы сможете, милорд, все королевство будет у вас в долгу.
— Денег Тоубрея хватило бы, чтобы оплатить турнир, — заметил лорд-мэр. — Налоги с любого из северных лордов полностью покрыли бы военные расходы. Граф Западной стены, например, задолжал короне сумму, которую харндонские торговцы смогли бы собрать лишь за десять лет. Но он не желает расставаться с деньгами.
Граф Приграничья, до сих пор хранивший молчание, заговорил:
— Чтобы заставить Мурьенов заплатить по счетам, придется развязать еще одну войну.
— Господа, вы вступаете на зыбкую почву, — предостерег их король. — Мой отец предоставил графу определенные налоговые льготы, чтобы содержать на Севере сильный гарнизон.
На протяжении всего заседания Ребекка Альмспенд сидела молча. Хрупкая, смуглая и симпатичная, по мнению королевы, она обладала некой отстраненной и неземной красотой, при этом вела себя очень тихо и одевалась весьма скромно.
Она не была канцлером, но через королеву имела доступ ко всем важным бумагам. Епископ Лорики погиб во время великой битвы, и на его место еще никого не назначили. Леди Альмспенд с хрустом развернула сразу два свитка и едва слышно заметила:
— Вассалам графа Западной стены до сих пор принадлежат права на взыскание некоторых налогов. Но никто из них ни монетки не заплатил, — она поискала в бумагах, — с коронации вашего величества.
Граф Приграничья снова сел.
— Он прикрывается вашей сестрой, ваше величество.
Капталь кивнул. Его шлем тяжело опустился, напомнив скорее конскую голову, нежели человеческую.
— Тоубрей ближе всех, но кампания в Северных горах больше пришлась бы мне по душе. — От одной этой мысли Жан де Вральи, улыбавшийся крайне редко, просиял. — Какое приключение!
— Договорились! — обрадованно воскликнул король. — Мастер Пиэл возьмет на себя управление монетным двором, а капталь в сопровождении королевской комиссии и сильной дружины соберет налоги в Джарсее. Я тем временем составлю письмо мужу своей сестры, в котором недвусмысленно намекну, что он может стать следующим в очереди. Решено! Ах да, пока не забыл. Рэндом, ты можешь преклонить колени?
Мастер Рэндом улыбнулся и, скрипнув зубами, опустился на колени.
— Молю о милости вашего величества, — сказал он.
Король протянул руку своему новому оруженосцу — юному Галааду д’Акру.
— Меч!
Галаад подал монарху меч эфесом вперед. Очень простой, с остатками позолоты, некогда украшавшей гарду. В рукоять был заключен сустав пальца Иоанна Крестителя, а еще поговаривали, что человека, носящего этот клинок, невозможно отравить.
Монарх обнажил меч, и лезвие с жужжанием, похожим на осиное, рассекло воздух, опустившись на плечо Джеральда Рэндома, купца-авантюриста.
— Встань, сэр Джеральд, — приказал король. — Никто не заслуживает большей награды, чем ты. Я настаиваю, чтобы ты взял голову упыря в качестве своего гербового знака, и собираюсь назначить тебя мастером приближающегося турнира. Раздобудь деньги и отчитайся за них перед канцлером.
Сэр Джеральд вскочил, будто у него заново отросла нога, и поклонился.
— С радостью, ваше величество, — сказал он, — но вам нужен канцлер, чтобы я смог отчитаться перед ним.
— Поскольку граф уже занимает должность констебля, я не могу назначить его еще и канцлером, а леди Альмспенд не может и дальше исполнять его обязанности. — Монарх одарил девушку улыбкой. — Женщина-канцлер? — Он снова окинул ее взглядом, и на мгновение его проницательный ум взял верх над праздностью. — На самом деле вы были лучшим канцлером из всех, миледи. Но мне нужен не только талант, но и человек, имеющий достаточный вес в парламенте, чтобы продвигать мои законы и добиваться одобрения моих решений касательно чеканки монет и ведения войн.
Капталь осмотрелся:
— Ваше величество, если...
— Давайте тогда назначим мастера Айлвина, — перебил его мастер Пиэл.
— Очередной простолюдин, занявший один из высочайших постов в стране? — переспросил де Вральи. — Кто поверит ему? Он, скорее всего, прикарманит часть денег.
— Будучи чужеземцем, первый воин короля, конечно же, не знает, что покойный епископ Лорики родился простолюдином, — заметила королева; в ее голосе чувствовалась легкость, но взгляд оставался твердым. — Капталь, вы уже должны понимать, что подобные заявления оскорбительны для альбанцев.
Де Вральи пожал плечами, при этом его латные наплечники приподнялись и опустились, демонстрируя всю силу плеч и спины рыцаря.
— В таком случае им следует бросить мне вызов. Иначе... — Его губы растянулись в блаженной улыбке. — Полагаю, их всех все устраивает.
Как обычно, после высказываний Жана де Вральи в зале повисла тишина: все ошеломленно пытались понять, действительно ли он имел в виду то, что сказал.
— Раз простое обсуждение превратилось в спонтанное заседание личного совета его величества, могу ли я сказать пару слов? — спросил граф Приграничья. — Существует множество причин, по которым после весенних сражений Север так и не вернулся к привычной жизни. В своих донесениях сэр Джон Крейфорд сообщает, что леса по-прежнему кишат боглинами и кое-кем похуже.
Король кивнул и улыбнулся супруге.
Женщина ответила улыбкой, при этом милостиво склонила голову, соглашаясь со словами графа.
— Важно найти замену всем офицерам короны, погибшим во время войны, — сказала она. — Лорике нужен новый епископ. Нам очень не хватает его присутствия на совете.
— Он был хорошим человеком. Отличным рыцарем. — Правитель обвел всех присутствующих взглядом. — Сколько себя помню, он всегда был с нами, как старина Гармодий. Его назначил еще мой отец.
Де Вральи вскинул голову.
— Король, каким бы богоизбранным он ни был, не может просто взять и назначить епископа!
Монарх пожал плечами.
— Жан, возможно, на сей счет я заблуждаюсь.
Граф Приграничья помотал головой.
— Капталь, наш король наделен правом назначать собственных епископов с одобрения патриарха в Ливиаполисе.
Чужеземный рыцарь вздохнул.
— Без сомнения, патриарх — достойный человек, но не законный наследник Петра.
Половина присутствующих альбанцев возмутилась, вторая половина со скукой признала его правоту. В Арелате, Этрурии, Калле и Иберии имелась нехорошая привычка превращать религиозные разногласия в открытые военные конфликты — назначение епископов и первосвятительство патриарха Рума были наиболее острыми вопросами. Благодаря удаленности и изолированности Новая Земля от подобных передряг пока не страдала.
— Возможно... — усмехнулся король. — Возможно, нам следует подобрать кандидата, приемлемого для обоих достопочтимых пап, и осчастливить таким образом всех. — Его глаза засияли. — Чем не мудрость Соломона?
Мастер Айлвин и новоиспеченный сэр Джеральд обменялись выразительными взглядами.
Купец, сидя, поклонился.
— Ваше величество, возможно, это и звучит вполне разумно, но тем самым вы откажетесь от королевской прерогативы и попросите двух людей, которые лишь изредка признают существование друг друга, договориться. — Он осмотрелся по сторонам, пропустил мимо ушей ворчание капталя, пожал плечами. — Лорике и Северу нужен епископ прямо сейчас.
Заглянув супруге в глаза, король улыбнулся.
— Я лично займусь этим. Назначьте комитет. Капталь, кажется, вы неплохо разбираетесь в вопросах религии? Возглавите его?
— Буду рад, ваше величество, — тут же согласился иноземный рыцарь и отвесил поклон, лязгнув доспехами.
Король что-то шепнул на ухо своей жене и поднялся.
— Довольно дел для одного дня, господа.
Пажи засуетились, и зал почти опустел. Остались лишь Айлвин, Джеральд Рэндом, мастер Пиэл и пара слуг.
— Правильно заметили. Епископ Лорики был другом простому народу, — покачал головой Пиэл.
— Боюсь, капталь предложит нам кандидата из Галле, — сказал Айлвин. Рэндом пожал плечами.
— Мы получили монетный двор, а епископа не получим. Такова жизнь. Он встал и заковылял в холл, поддерживаемый с двух сторон слугами. Капталь был уже там, в сопровождении пары вездесущих оруженосцев и нового лейтенанта, только что прибывшего из Галле, — сьера де Рохана. Все трое были крупными мужчинами, с головы до ног закованными в броню.
— Это, по мнению короля, и есть рыцарь? — вопросил Рохан, когда Рэндом проходил мимо.
Купец остановился. Повернул голову и, мило улыбнувшись первому воину короля и его другу, уточнил:
— Вы подразумеваете под этим оскорбление, сэр?
— Воспринимайте как пожелаете, — выпалил галлеец.
Прихрамывая, Рэндом шагнул вперед и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу молодого человека.
— То есть теперь вы намекаете, что боитесь высказать свои мысли?
Сьер де Рохан залился краской.
— Я хочу сказать, что не в моих правилах беседовать с ничего не значащими выскочками низкого происхождения.
Рэндом вытянул руку и довольно грубо дернул собеседника за бороду.
— А я думаю, вы просто испугались, — рассмеялся он. — Вызовите меня на дуэль, когда мне станет чуть лучше, или заткнитесь и ступайте домой. — Купец снова одарил капталя улыбкой. — Надеюсь, я ясно выразился.
Лейтенант потянулся за кинжалом, но де Вральи перехватил его руку.
— Сэр Джеральд лишился ноги, совершая ратный подвиг, которому позавидовал бы любой из нас, — сказал он. — Так что держи себя в руках.
— Я убью его! — вскричал Рохан.
Из соседнего зала появился Гастон д’Альбре, сеньор Э, и вклинился между молодым галлейцем и купцом, не думавшим отступать. Он поклонился Рэндому, тот в свою очередь ответил поклоном и заковылял прочь.
— Нас ждут тяжелые времена, — посетовал он мастеру Пиэлу.
В ДЕСЯТИ ЛИГАХ К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД
Сэр Джон был без доспехов.
Он бродил по берегу небольшой речки в старых, сплошь покрытых заплатками чулках и котте, которую десять лет назад купил у одного фермера. Непонятного цвета, чуть светлее меха амбарной мыши, и слишком жаркой для последних деньков уходящего лета.
Ночью шел дождь, и на листьях прибрежного папоротника блестели капли воды. Их окрасило пламя восходящего солнца, и они стали похожи на крошечные драгоценные камни, сияя герметическим огнем на фоне темных прозрачных вод реки, медленно текущих мимо.
В правой руке сэр Джон держал удочку длиной около трех с половиной метров. С нее свисала леска из конского волоса в полтора раза длиннее удилища, на конце болтался крючок с пучком птичьих перьев. Двигался сэр Джон очень осторожно, словно человек, охотящийся на оленя или кого-то более опасного. При этом он не сводил глаз с водяных самоцветов на листьях папоротника. Его душа переполнялась радостью на несколько десятков ударов сердца. Затем драгоценности снова становились обычными каплями воды, поскольку восходящее солнце постоянно меняло угол падения света.
Пробираясь по невысокому гребню у самой кромки воды, он увидел валун, отмечавший его излюбленное место рыбалки. Запястье рыцаря задвигалось так же изящно и искусно, как при ударе мечом. Мушка, взлетев прямо у него над головой, опустилась за спину, а сам рыболов, почувствовав нужное натяжение лески, резко бросил удилище вперед. Леска размоталась, будто с барабана, а мушка без единого всплеска легла на неподвижную толщу темных вод, словно фея, забирающая душу в обмен на жизнь.
Едва он перевел дыхание, которое затаил, сам того не осознавая, как из глубины, окруженная темно-зеленым и радужным сиянием, взметнулась поистине гигантская рыбина, схватила свою добычу и снова исчезла в толще воды...
Сэр Джон распрямился и приподнял кончик удилища, глубже загоняя крючок в живую плоть.
Форель сопротивлялась. Она скрылась из виду, потом полностью выскочила из воды. Пожилой рыцарь на лету перевернул рыбину, стараясь не дать ей обрушиться полным весом на сплетенную из конского волоса леску. Он ощутил возросшую тяжесть и шагнул вправо, как если бы сражался с безжалостным противником, сбив форель с курса и слегка развернув ее, чтобы она не смогла снова уйти под воду с помощью своих плавников. Форель перевернулась на бок, и он резко дернул удочку.
В один миг сэр Джон вытащил рыбину на берег, в следующий — придавил ее левой ногой, затем обнажил рондельный кинжал и стукнул плоским диском навершия по задней части ее головы, мгновенно прикончив.
Насвистывая незатейливую мелодию, пожилой рыцарь извлек драгоценный рыболовный крючок, выкованный искусным кузнецом, и внимательно проверил целостность лески. Потом он достал еще один нож из ременной петли на сумке и разрезал форель от хвоста до жабр, большим пальцем выпотрошил и бросил кишки в речку.
Не успели они утонуть, как нечто схватило их огромным зеленым клювом и утащило на глубину.
Рука сэра Джона непроизвольно опустилась на рукоять меча. Не прошло и шестидесяти дней, как он очистил поля к югу от Альбинкирка от последних ирков, и новые поселенцы только начали прибывать. Но все равно ему было как-то неспокойно.
«Это просто кусающаяся черепаха», — заверил он сам себя.
Однако по мере того, как солнце всходило над горами и лесами, сэр Джон пришел к мысли, что кусающаяся черепаха, выдра, бобер и даже форель — такие же порождения Диких, как ирк, боглин или тролль.
Он посмеялся над собой, закинул первую за сегодня рыбину в сеть-мешок, привязал его к колышку и осторожно погрузил в воду, чтобы не проворонить, если черепаха вознамерится украсть его добычу. У него было копье. При необходимости он всегда сможет ее убить.
— Обожаю Диких, — громко сказал сэр Джон.
И снова закинул удочку.
Поместье Мидлхилл никогда не было большим, по сути, его содержали только ради обслуживания одного-единственного рыцаря. Так продолжалось уже девяносто лет. Хелевайз Катберт стояла у руин своей сторожки, прижав язык к зубам, чтобы не разрыдаться, а ее младшая дочь подошла к дому гораздо ближе, чем она сама за многие годы.
Рыцари ордена Святого Фомы утверждали, что люди могут, не опасаясь, вернуться в свои дома на севере. За возвращение им хорошо заплатили инструментами и зерном. Хелевайз посмотрела на свой особняк, который теперь больше смахивал на череп недавно убитого человека — камни почернели из-за пожара, а некогда изумрудно-зеленый сад был завален разорванными гобеленами и ошметками белья. Стекла, купленные вместе с рамами в Харндоне и являвшие собой особую семейную ценность, были разбиты; огромная дубовая дверь валялась на земле, а сквозь ее маленькое зарешеченное оконце пробивался росток боярышника.
За ней стояли еще двадцать женщин. Все вдовы. Их мужья погибли, защищая Южную переправу, Альбинкирк и города поменьше к югу и западу от него: Хоксхэд, Кентмир, Сорейс.
В общем вздохе женщин слышались похоронные причитания.
Наконец Хелевайз взяла себя в руки и подняла с земли котомку. Она улыбнулась дочери, и та вернула ей улыбку с жизнерадостностью, столь присущей девятнадцатилетним.
— Не откладывай на завтра то, что можно починить сегодня, — заметила женщина. — Сама собой работа не сделается.
Ее дочь Филиппа помотала головой — ночной кошмар любой матери — и выдавила:
— Как скажешь, мама.
— По-твоему, лучше сдаться? Год или два работы, и мы снова встанем на ноги. Или же мы можем отправиться в Лорику, где Катберты будут считать нас бедными родственниками. Там со временем ты станешь так и не вышедшей замуж тетушкой.
Филиппа посмотрела на свои ноги, к слову, довольно красивые. На шнурках ее обуви висели бронзовые наконечники, блестевшие при ходьбе. Девушка улыбнулась собственным мыслям.
— Полагаю, мне бы это не слишком понравилось, — сказала она, подумав кое о ком из парней в Лорике. — К тому же мы все равно уже здесь. Так что давай работать.
Следующие несколько часов оказались почти такими же скверными, как те, когда они спасались бегством, а старый сэр Хьюберт собирал мужчин поместья сражаться с ордой боглинов. Филиппе он запомнился угрюмым пожилым человеком, не умевшим ухаживать за женщинами. Тем не менее именно он обрушился на чудовищ со своим боевым топором и удержал дорогу. Она помнила, как обернулась и увидела, как взлетает и падает его орудие.
В тот день ее взгляды на то, что может быть полезным в мужчинах, подверглись, как сказала бы мать, «основательным переменам».
Дженни Роуз, еще одна девушка ее возраста, наткнулась на первые останки тел и не закричала. Этим женщинам уже не хватало сил на крики, зато остальные собрались вокруг нее и погладили по рукам, а старуха Гвин протянула ей кружку бузинного вина. Затем они все принялись разбирать груду костей и хрящей. Кости боглинов в одну кучу для сжигания, другие...
Все, что осталось от их мужей, братьев и сыновей. И даже от дочерей. Их плоть обглодали начисто. В каком-то смысле это немало облегчало задачу. Филиппа ненавидела очищать ловушки от мышиных трупов — таких мягких и все еще теплых. Сейчас все казалось не настолько ужасным, хотя это были кости знакомых ей людей. По меньшей мере одни останки принадлежали парню, с которым она целовалась и не только.
Лишенные плоти, все они выглядели одинаково.
Позже этим же днем в яблоневом саду женщины обнаружили вторую груду костей. К тому времени Филиппа уже настолько к ним привыкла, что оставалась хладнокровной. Или так она полагала, пока Мэри Роуз, сплюнув, не посетовала:
— Опять эти навозные кучи.
Она снова сплюнула, но не в знак презрения, а пытаясь сдержать рвоту.
Филиппа, Мэри и Дженни были самыми молодыми, поэтому на них постоянно взваливали наиболее тяжелую работу. Все они вдоволь намахались лопатами, а Филиппа еще и училась обращаться с топором, хотя от этого на ее руках оставались мозоли, которые вряд ли понравятся парням из Лорики. Если она вообще когда-либо туда вернется.
Когда солнце перевалило далеко за полдень, ее мать позвонила в колокол — чудовища не тронули действительно ценные вещи, как поступили бы воры и мародеры. Филиппа спустилась с холма, на котором раскинулся яблоневый сад. Под водосточным желобом главного дома стояла целая бочка с дождевой водой, и девушка вымыла в ней руки.
На губах Дженни Роуз заиграла улыбка.
— У тебя красивые руки.
Филиппа улыбнулась в ответ.
— Спасибо, Джен. Хотя боюсь, скоро это изменится, и наверняка в худшую сторону, а не в лучшую.
Мэри Роуз тоже остановилась у бочки и погрузила руки в воду.
— Расскажи, какие были парни в Лорике? — без тени стыда спросила она.
— Мэри Роуз! — воскликнула ее сестра.
— Полагаю, такие же, как и везде, — произнес новый голос.
Возле угла дома стояла высокая стройная женщина, одетая в черный монашеский хабит с крестом ордена Святого Фомы поверх него. Она улыбнулась девушкам.
— Симпатичные, забавные, злые, гордые собой, глупые, хвастливые и замечательные, — продолжила монахиня. — Ты Филиппа? Твоя мать волнуется.
Все три девушки одновременно присели в реверансе. У Дженни и Мэри он вышел крайне неуклюжим: сельский священник — не самый лучший учитель. Филиппа присела значительно глубже, с прямой спиной, ноги в правильной стойке.
— Сестра?
У монахини была красивая улыбка.
— Пойдем, — позвала она.
— Научи меня делать так же, — шепнула Дженни.
На ужин их ждали ветчина с сыром и свежий хлеб. Должно быть, его привезла с собой из крепости монахиня. Мельница в Грэквейт-кросс превратилась в обугленные руины, а в городках вокруг Альбинкирка хлеба, особенно свежего, не бывало неделями.
Во дворе поместья стояли отличная верховая лошадь и мул.
Сама монахиня вызывала неподдельный интерес — по ее виду нельзя было сказать, благородных она кровей или нет. Для знатной дамы она выглядела какой-то слишком крупной. Густые каштановые волосы распущены, губы чересчур пухлые, и во взгляде больше властности, нежели подчинения. Но Филиппа ею безмерно восхищалась.
Ее приезд подействовал на собравшихся женщин ободряюще. Казалось, она не замечала уныния, охватившего их всех. Кроме продуктов, она привезла семена для поздней высадки. Мула же оставила для пашни, пока из крепости не пришлют быков.
— Полагаю, вы нашли много останков, — без обиняков заметила монахиня, не разыгрывая притворное сочувствие.
— Почти все мужские, — пояснила Хелевайз. — Но пока мы не разыскали тело сэра Хьюберта. Думаю, я узнаю его по бригантине.
— Я видела, как он сражался, — неожиданно для самой себя заявила Филиппа. — Видела его топор. Лично мне он никогда не нравился, и я не слишком с ним любезничала. — Ее голос надломился. — А он погиб, защищая нас.
Монахиня понимающе кивнула.
— Трудные времена меняют нас всех, и подобные перемены выходят далеко за рамки нашего скудного сознания, — сказала она. — Но благодаря им мы постигаем самих себя.
Она нахмурилась, затем посмотрела вверх.
— Давайте помолимся, — предложила монахиня.
После молитвы они продолжили трапезу в относительной тишине. Доев свою порцию, гостья поднялась.
— Как помоем посуду, давайте похороним погибших и проведем службу, — сказала она.
Филиппа, никогда не отличавшаяся особой набожностью, сильно удивилась, насколько глубоко задели ее сердце тихие молитвы монахини, ее искренняя мольба о царствии небесном для душ безвременно ушедших и проповедь. Все это тронуло не только ее, но их всех и послужило примером, как они должны верить в Бога.
Закончив, монахиня улыбнулась и расцеловала каждую женщину в обе щеки. Затем она подошла к куче костей мертвых боглинов. Они не источали никакого запаха и не гнили, как останки людей, — для того чтобы их покрытые плотной кожей остовы и тяжелые хитиновые панцири обратились в прах, требовалось время.
— Господь сотворил Диких точно так же, как он сотворил и людей, — произнесла гостья. — Хоть они и были нашими врагами, мы молим Тебя забрать их к себе.
Монахиня обратила лицо к небесам, закрыла глаза и нарисовала в воздухе крест; куча костей тут же превратилась в песок.
Двадцать женщин на миг перестали дышать.
— День еще в самом разгаре, — сказала сестра. — Теперь займемся семенами?
Сэр Джон рыбачил слишком долго.
Он наловил и прикончил более десяти фунтов форели, может быть, немного больше. Сама рыбалка удалась на славу, по крайней мере отчасти, поскольку почти все остальные рыбаки погибли. Он не хотел останавливаться, но солнце начало опускаться за горизонт, и старый рыцарь заставил себя вытащить леску из воды. Увлекшись ловлей, он сместился на целую милю вниз по течению от того места, где начал, — на целую милю от коня и копья, внезапно осознал сэр Джон.
Не испугавшись, но почувствовав себя крайне глупо, он достал из воды свой улов и зашагал в обратном направлении вдоль берега. Последние лучи летнего солнца светили все еще ярко, окрашивая все вокруг в красный цвет, а дикая местность, казалось, не таила опасности. Однако сэр Джон был достаточно стар и опытен, чтобы не поддаться на подобную уловку. Двигался он быстро, стараясь не шуметь.
Он прошел уже четверть расстояния до коня, когда что-то насторожило его — какое-то движение, а может быть, звук. Он замер, затем очень медленно опустился на землю.
Старый рыцарь долго лежал, не шевелясь, наблюдая, как солнце опускается все ниже и ниже. Потом встал и быстро зашагал по тропе. Вдоль каждой реки пролегали такие тропинки — вытоптанные либо людьми, либо Дикими. И пользовались ими как одни, так и другие.
Оказавшись на расстоянии выстрела из лука от своего скакуна, сэр Джон залез на дерево, чтобы осмотреться. Стервятников вокруг не наблюдалось, но слышалось непрекращающееся шуршание, удаляющееся на юг. Дважды он уловил отдаленный треск, свидетельствовавший о крупном животном, удиравшем, позабыв о скрытности. До наступления темноты оставался всего час.
Зацепившись руками за сук, сэр Джон раскачался и спрыгнул с дерева, проклиная растянутые плечевые мышцы, возраст и предстоящую завтра боль. Старый рыцарь чуть задержался, поднимая мешок с рыбой с земли рядом с деревом.
К его неимоверному облегчению — он даже не осознавал, насколько был обеспокоен, — его конь был сильно напуган, но не превратился в закуску для боглинов. Оседлав крупного верхового скакуна, которому так и не удалось стать настоящим боевым конем, сэр Джон выдернул тяжелое копье из развилины дерева, где оставил его еще на рассвете.
— Я идиот, — громко сказал он, нарушив тишину вокруг.
Хоть им и удалось разбить армию Диких, в лесах все равно таилось много опасностей. Он поступил крайне глупо, оставив коня одного. Немного постояв рядом с ним, чтобы успокоить, старый рыцарь вдел ногу в стремя, с усилием вскочил в седло и повернул к дому.
В двухстах футах перед ним молодая олениха стрелой вылетела из-за деревьев на поляну. Она была слишком юна, чтобы соблюдать осторожность, и развернулась прямо в его сторону, впервые увидев человека на лошади.
Следом за ней из чащи выскочило полдюжины боглинов. Один из них устремился на поляну, но вожак замешкался — стройная темная фигура как раз напротив света. Сэр Джон даже не сразу осознал, что именно он видит. Боглин был вооружен копьеметалкой.
Дротик вылетел из копьеметалки со скоростью стрелы и попал юной оленихе в круп. Она споткнулась и упала, брызнула кровь. Но ужас и безудержная решимость придали ей сил, и животное поднялось и бросилось вперед — прямо на рыцаря.
Коленями сэр Джон ощутил, как занервничал его скакун. Старина Джек не стал боевым конем потому, что постоянно шарахался во время поединков на ристалище, и он не изменил своей привычке и сейчас.
— Всегда найдется другой способ победить, — пробормотал рыцарь, опуская копье.
Олениха увидела коня и попыталась свернуть, но ноги подвели ее, и она растянулась на земле. Боглины тут же набросились на добычу.
Сэр Джон пришпорил скакуна, и мерин выскочил на поляну из-за старого дерева.
Олениха завопила. Один боглин распорол ей брюхо и вытаскивал кишки, другой вцепился крестообразной суставчатой пастью в ляжку животного. У их вожака, помимо копьеметалки, имелся длинный нож. Чудовище пронзительно взвыло и выдернуло дротик из тела умирающей оленихи.
Старый рыцарь не успел бы затоптать его копытами, а перспектива оказаться на пути у летящего дротика без доспехов его не радовала, поэтому он привстал в стременах и метнул копье — ярд стали на конце шести футов ясеня. Бросок вышел посредственным, тем не менее, вращаясь в воздухе, копье попало в голову боглина, и тварь пронзительно закричала.
Сэр Джон обнажил меч.
Старина Джек опустил голову, мчась во весь опор прямо на тело мертвой оленихи.
«Силы небесные! Я мщу за мертвого оленя», — пронеслось в голове у рыцаря, когда он резко осадил скакуна. Четверо боглинов были мертвы. Из раны вожака, сбитого с ног спешно брошенным копьем, с бульканьем вырывалась жидкость: так всегда бывало с этими мелкими тварями при ранениях — их внутренние жидкости вытекали из отверстий в панцире, будто под давлением.
Одного монстра не хватало.
Конь резко метнулся в сторону и взбрыкнул, едва не сбросив седока, — сэр Джон повернул голову и увидел, как вымазанное калом существо появляется из брюха оленихи, в брызгах крови и обрывках мышц. Его когти потянулись к человеку.
Старина Джек лягнул тварь — задней левой, затем задней правой. Сэр Джон едва удержался в седле, пока его насмерть перепуганный конь втаптывал в землю боглина, панцирь которого отлетел и теперь валялся неподалеку.
Рыцарь позволил мерину выпустить пар. После этого им обоим значительно полегчало.
Потом сэр Джон проверил свою рыбу.
День клонился к вечеру, монахиня и мать Филиппы возились на кухне. С наступлением темноты девушка тоже пришла туда помочь. Чистые дымоходы главного дома и кухни были задачей первостепенной важности, поэтому Хелевайз и монашка договорились немного отложить ужин.
В дымоходах свили гнезда птицы, а в колпаках над ними поселились еноты. Филиппа посчитала уборку более приятным занятием, нежели разбирать останки, поэтому энергично взялась за дело. В лучах заходящего солнца они с Дженни Роуз лазали по шиферным кровлям и прогоняли метлами енотов, не желавших уходить. Зверьки оглядывались, будто говоря: «Мы всего лишь хотели кусочек курочки. Разве мы не можем подружиться?»
Далеко на севере Филиппа заметила мимолетное движение и выставила перед Дженни перепачканную ладонь.
— Тише!
— Сама тише! — возмутилась Дженни, но, увидев лицо Филиппы, замерла.
— Стук копыт, — произнесли они хором.
— Можно уже разжечь огонь, дорогая? — спросила ее мать.
— Да, но сюда кто-то едет! — крикнула ей в ответ девушка. Ее голос прозвучал пискляво.
Монахиня тут же вышла сквозь кухонную дверь и встала, уперев руки в бока, в сгущающихся сумерках. Она очень медленно огляделась по сторонам, затем посмотрела на крышу.
— Что ты видишь, Филиппа?
Девушка сделала то же самое, что и монахиня. Она медленно осмотрелась, удерживая равновесие на коньке крыши.
— Ой, — воскликнула Дженни, показывая пальцем.
У реки к западу от них замерцал крошечный огонек — розовый и красивый, затем еще один.
Феи!
— Пресвятая Дева Мария, — промолвила Филиппа, перекрестившись. — Феи! — крикнула она монахине. — У реки!
Молодая женщина вскинула руки и начертила в воздухе знак.
Стук копыт становился громче.
Феи грациозно двигались вдоль русла реки. Филиппе уже доводилось видеть этих созданий, и она любила их, хоть они и являлись символом господства Диких. По идее, восхищаться ими было грешно. Но теперь, когда она услышала стремительно приближающийся стук копыт, даже феи показались ей зловещими.
Солнце скрылось за горным хребтом на западе.
Почти сразу похолодало, подступила темнота. Филиппа, одетая лишь в кертл и сорочку, задрожала.
На дороге блеснула сталь, и стук копыт раздался совсем близко. Из темноты появился всадник. Лошадь выглядела уставшей, но мужчина был хорошим наездником. Это оказался старый человек с длинными седыми волосами, растрепавшимися на ветру, но его спина по-прежнему оставалась прямой, да и в седле он держался уверенно. Одетый как крестьянин, он тем не менее носил на поясе длинный меч. Недаром Филиппа целое лето провела среди вооруженных мужчин. Еще он сжимал копье в руке.
Человек осадил коня у руин сторожки, привстал в стременах, затем что-то сказал своему скакуну. Из последних сил мерин зашагал вперед. На какое-то время мужчина пропал из виду, потом появился снова, двигаясь по подъездной аллее между двух древних дубов.
Монахиня приветственно подняла руку.
— Доброго вам дня, мессир, — звонким голосом произнесла она.
Старик осадил коня на краю разоренного двора.
— Приветствую и вас, сестра. Не думал, что поселенцы вернутся так скоро. Готов поспорить, здесь никого не было, когда я проезжал мимо сегодня поутру.
Монахиня улыбнулась.
— Никого и не было, добрый рыцарь.
— Вы столь любезны, голубушка. Найдется ли у вас место для ночлега старику со старым конем? — поклонился он прямо в седле.
Забавно было наблюдать за ними с крыши, оставаясь незамеченной. Филиппа высоко оценила обходительные манеры обоих — они разговаривали как люди из песен о рыцарях, к слову, ее любимых. И не так, как глупые мальчишки в Лорике, которые только и делали, что сквернословили.
— Мы не можем оказать вам столь же хороший прием, как в былые времена, сэр Джон, — сказала ее мать, выйдя из кухни во двор.
— Хелевайз Катберт, глазам своим не верю! — воскликнул старый рыцарь. — Что ты здесь делаешь?
— Это все еще мой дом, — ответила мать с присущей ей резкостью.
— Ради бога, будьте осторожны, — предупредил сэр Джон. — Я убил шестерых боглинов в пяти милях отсюда, — ухмыльнулся он. — Рад видеть тебя, девочка. Как Пиппа?
Филиппа уже давно не позволяла матери звать ее Пиппой. Она догадывалась о том, кто этот человек, но никак не могла вспомнить, видела ли его раньше.
— Довольно неплохо для ее возраста. Добро пожаловать, сэр Джон. Вам необходимо выпить кружку вина.
Он спешился, ничуть не уступая более молодым, стряхнув с ног стремена и спрыгнув на землю, но чуть испортил впечатление, схватившись за поясницу.
— Здесь будет монастырь? — поинтересовался сэр Джон.
Молодая монахиня снова улыбнулась.
— Нет, сэр рыцарь. Но я навещающая сестра и объезжаю все поселения к северу от Южной переправы.
Старый рыцарь кивнул, затем взял мать Филиппы за обе руки.
— Я думал, ты отправишься в Лорику.
Женщина потянулась к его лицу и поцеловала.
— Я бы не смогла остаться там на правах бедной родственницы, тем более когда здесь у меня есть дом, — ответила она.
С улыбкой сэр Джон отступил от нее, посмотрел куда-то вдаль, потом снова на нее. Он опять улыбнулся и поклонился монахине.
— Я сэр Джон Крейфорд, капитан Альбинкирка. Еще вчера я бы сказал «вперед, и не теряйте бодрости духа», но сегодняшняя стычка с боглинами меня совсем не радует. А еще наводит на мысль, что я буду у вас в большом долгу за какой-нибудь кусок тряпки и немного оливкового масла.
Происходящее немало заинтриговало Филиппу. Ее мать вела себя как-то... странно. Встряхивала волосами, будто девчонка, — они распустились, пока она работала. А в старом рыцаре определенно что-то было, правда, трудно понять, что именно. Что-то, чего недоставало парням из Лорики.
— Я принесу вам старое одеяло, Джон, пожалуйста, оставайтесь. Здесь одни только женщины. — Даже ее голос звучал непривычно.
— Хелевайз, только не говори мне, что я случайно наткнулся на обитель дев. Я уже далеко не молод, чтобы насладиться этим, — расхохотался сэр Джон.
— Вряд ли тут отыщется хотя бы одна дева, — фыркнула старуха Гвин.
Филиппа немало удивилась, увидев, что монахиня захихикала. Исходя из ее опыта, все сестры были строгими суровыми женщинами, которые никогда не смеялись. Особенно над шутками, касавшимися секса, пусть даже в самом безобидном их проявлении.
Монахиня перестала смеяться и посмотрела рыцарю прямо в глаза.
— Не волнуйтесь, я сама о себе позабочусь, — заверила она.
— Во имя святого Георгия, вы монахиня Диких! — воскликнул он. — Сестра Амиция?
Молодая женщина присела в реверансе.
— Она самая.
Старый рыцарь засмеялся.
— Клянусь ранами воскресшего Христа, Хелевайз, я вам здесь совсем не нужен. Эта добрая сестра, возможно, перебила больше боглинов, чем все рыцари к западу от Альбина, вместе взятые. — Он улыбнулся монахине. — У меня для вас посылка в донжоне. Я обязательно перешлю ее вам.
— Посылка?
Сэр Джон пожал плечами.
— Ее месяц назад доставил гонец с востока. Отправлена из гостиницы в Дормлинге.
Монахиня залилась румянцем, а рыцарь как ни в чем не бывало продолжил:
— В любом случае, если вы намерены странствовать по моим дорогам, то буду весьма признателен за сведения о том, что вы там увидите. Дикие все еще где-то здесь, причем, я бы сказал, значительно ближе, чем год тому назад. Этим дамам очень повезло, что вы с ними, сестра. Моя помощь им не нужна!
Филиппа сильно проголодалась, поэтому они с Дженни Роуз стали проворно спускаться с крыши и не услышали, как госпожа Хелевайз очень мягко промолвила:
— Некоторым еще как нужна, сэр рыцарь.
ЗАМОК ТИКОНДАГА У СТЕНЫ — ГРАФ ЗАПАДНОЙ СТЕНЫ И ГАУЗ МУРЬЕН
Она очень долго рассматривала себя в серебряном зеркале.
Потом вздохнула.
Ее волосы оставались такими же, как в молодости, — сохранили цвет белого золота, какого можно добиться с помощью различных ухищрений или специального заклинания. Они ниспадали по спине до самых ягодиц. У нее были пышные и упругие груди, которым завидовали женщины вдвое моложе ее самой.
«И какое мне до этого дело? — подумала она. — Я ведь намного больше, чем размер груди или длина ног. Я — это я!»
Но ей было до этого дело, и весьма. Она хотела оставаться прекрасной, чтобы обольстить любого мужчину, какого только вздумается.
Она взяла подбитую мехом мантию. Снаружи веяло утренней прохладой, камины не разжигали, а гусиная кожа не пойдет на пользу ее красоте, как и сильный кашель.
Накинув на плечи мантию, женщина импульсивно сжала ладонями груди и услышала движение...
— Не сейчас, глупый! — прошипела она мужу, графу, но он схватил ее за воротник, без всякого усилия поднял и бросил на кровать, прижав сильной рукой и одновременно сбрасывая с плеч свою тяжелую мантию. — Я... Прекрати! — потребовала графиня, почувствовав на себе его тяжесть.
Он прижался ртом к ее губам.
Она извивалась под ним всем телом.
— Ты болван! Я только встала! Не мог постучать?
— Раз ты дразнишь меня этим восхитительным телом перед открытой дверью, получай по заслугам, — выдохнул граф ей в ухо.
У него были холодные ноги — он никогда не носил домашние туфли. Но его настойчивость по-своему очаровывала, а сильные руки были искусны, поэтому, когда он коленом раздвинул ее ноги, она зажала его руку, перевернула мужа на спину, словно борец, и уселась сверху. Затем чуть откинулась назад и схватила рукой его член. Супруг застонал. Она умело провела по члену ногтем, направив в нужную сторону, и оседлала его; глаза графа округлились при виде того, насколько быстро поменялись их роли. Он обхватил ладонями ее груди.
— С днем рождения, бесстыжая сучка, — прорычал он, уткнувшись лицом в ее шею.
— Что ты мне купил, дурачина? — поинтересовалась леди Гауз, пока граф пытался перевернуть ее, чтобы снова оказаться сверху. Женщина перехватила его руку и продолжала удерживать, закрыв волосами его лицо так, что он ничего больше не видел. Они оба рассмеялись. Другую руку, крепкую, словно железо, супруг положил ей на спину и стал опускать все ниже и ниже, и она застонала...
...А граф тут же оказался сверху, оскалившись, будто дикий зверь, коим он и был. Мурьен приподнял жену, баюкая на весу, пока от возбуждения не напряглись все мышцы ее спины. Графиня сомкнула ноги за ним и изо всех сил, до крови укусила за плечо. Его ногти вонзились ей в спину. Женщина выгнулась, стиснула коленями бока супруга и откинула голову, а он наклонился вперед, чтобы ухватить ртом ее левую грудь...
Они медленно скатились с кровати, полог удерживал их вес три долгих мгновения, затем порвался — правой ногой графиня уперлась в пол, и вот она уже снова сверху. Его спина прижата к холодному каменному полу, а голову граф поднял к ней, почувствовав вкус крови на ее губах, в то время как она сама ощущала этот соленый привкус...
То был момент, когда они слились воедино с Дикими. Она вливала в супруга силу. Спина графа выгнулась настолько сильно, что леди Гауз едва не свалилась с него.
Затем они кончили.
— Клянусь Христом и святыми угодниками, сучка, ты чуть не раскроила мне череп.
Графиня облизала его губы.
— Ты весь мой, — заявила она. — Я оседлала тебя, как коня. Большого боевого коня.
Граф настолько сильно шлепнул ее по голой попе, что женщина вскрикнула.
— Я шел сказать тебе, что получил письмо, — произнес он. — Подхожу к двери, а тут ты стоишь и тискаешь свои сиськи, вся такая аппетитная на вид, так бы и съел. — Он провел ладонью по левому плечу и расхохотался, увидев на ней кровь. — Черт побери, похоже, это меня чуть не сожрали. Как ты это делаешь, ведьма? Старая карга, а кроме тебя, никого больше не хочу.
— Сегодня пятьдесят, — заметила леди Гауз, проведя рукой над его плечом и применив крошечное заклинание. Рана тут же закрылась.
Граф встал и пробежался ладонью по ее ноге до самой ягодицы, и она довольно мурлыкнула.
— Письмо подождет, — прорычал он, толкая ее обратно.
— А ты не слишком стар для таких развлечений?
Час спустя они восседали на тяжелых стульях в большом зале их замка. На ней было теплое платье из синей шерсти, мягкой как бархат, усеянное золотыми звездами, вышитыми придворными дамами; он — в сине-желтом одеянии дома Мурьенов из морейского атласа. Оба уже в летах; большая часть его темно-русых волос и борода поседели. Граф походил на хищного орла, а она — на орлицу. Они часто смотрели друг на друга, постоянно соприкасаясь руками, как два человека, которые только что занимались любовью и никак не могли прийти в себя.
Тикондага, один из величайших замков Альбы, являлся ключевым форпостом и могучей твердыней на пути Диких. Возвышаясь на четыре сотни футов над лесом и господствуя над озерной бухтой с выходом прямо в Великую реку, замок считался неприступным как среди людей, так и среди Диких. Холодные гранитные стены высотой в шестьдесят футов, массивная надвратная башня, три концентрических кольца стен и поистине огромный донжон, нижний этаж, вырезанный прямо в толще горных пород, — все это представляло собой настоящее чудо с военной точки зрения, но большую часть года жить здесь было неуютно, а зимой так и совершенно невыносимо. По утрам в конце лета повсюду веяло прохладой, поэтому все в замке носили исключительно изделия из шерсти.
В большом зале трижды в день кормили весь гарнизон — шестьдесят рыцарей и четыреста солдат с женами, любовницами или любовниками и шлюхами. Граф считал, что совместный прием пищи поддерживает преданность его людей. И тридцать пять лет руководства величайшим и опаснейшим регионом Альбы не изменили его взглядов. Посему завтрак подавали одновременно для почти пятисот человек: кашу, чай, ячменные лепешки, густые топленые сливки, джем и сидр. Когда он принимал благородных гостей, их угощали более изысканными блюдами, но сам граф Западной стены предпочитал простую пищу, правда, в больших количествах, и пользовался славой щедрого лорда даже в Галле. Его люди ели с аппетитом.
Некогда у Стены стояло шесть замков и шесть лордов правили Севером. До этого они числились легатами далекой империи. А еще раньше, когда камни в основании крепости еще не успели состариться, в этом зале восседала сама императрица.
Но времена изменились, и предки графа вступили в борьбу за господство над Севером по обе стороны от Стены. За последнее столетие Мурьены добились власти за счет Южного Хурана, располагавшегося на другом берегу реки, а также восточных и западных лордов, номинально являвшихся их союзниками или близкими родственниками.
Сам граф завершил начатое, уничтожив род Орли в результате ряда побед в важных сражениях в лесах и решающей осады Сен-Жана, некогда мощнейшей крепости у Стены. Молодой и полный решимости, при магической поддержке своей жены он разгромил Орли, захватил Сен-Жан и сровнял его с землей, а всех представителей рода — мужчин, женщин, детей — и даже слуг сжег на кострах. То была настолько полная победа, что старый король даже не стал утруждать себя посулами грядущей расплаты, а молодой, будучи родным братом супруги графа, не собирался чинить ему препятствий. Старый король выиграл великую битву при Чевине без помощи Мурьенов и умер вскоре после нее. А молодой монарх никогда не пытался подчинить себе Север.
Какое-то время ходили слухи, что кому-то из наследников Орли удалось выжить. Однако Мурьен лишь презрительно смеялся и закатывал их памятники, равно как и их крестьян, в каменистую землю. Пока его сыновья взрослели, никто не оспаривал его главенство в качестве владыки Севера.
Леди Гауз потянулась, словно кошка, выставив напоказ соблазнительную ножку в чулке, отчего ее супруг зарычал. Она принялась за небольшую стопку ячменных лепешек, затем ловким движением языка слизнула малиновый джем с ложечки, скользнув взглядом по своему мужу.
— Прекрати, ведьма! У меня работа, — захохотал он.
— Что там с письмом? — поинтересовалась графиня. — Работа? У главного самца Севера? Ты ведь не работаешь.
— В Хуране начались междоусобицы между кланами, вот-вот разразится война. Сэссаги становятся все сильнее, а хуранцы слабеют, это мое дело. До меня дошел слух, что морейцы среди...
Леди Гауз взяла себе еще лепешек.
— У морейцев всегда были свои люди среди хуранцев. Это вполне логично, ведь у них общая часть Стены.
— Женщина, если ты будешь уплетать столько лепешек каждое утро, твои бедра станут как колонны этого зала, — пошутил граф, заметив ее аппетит.
— А если бы ты, грубиян, был таким же стройным, как я, посудомойки охотнее прыгали бы в твою постель.
— Так же, как их ухажеры прыгают в твою, сучка? — огрызнулся Мурьен.
— Полагаю, старый конь борозды не портит, — заявила она, и он чуть не поперхнулся сидром.
Граф покачал головой.
— И почему только я тебя люблю, самовлюбленную и хвастливую чародейку?
Леди Гауз пожала плечами.
— Думаю, тебе нравятся сложные задачи, — ответила она и махнула своему третьему сыну — Анеасу, ожидавшему ее приказаний у помоста. Он был ее любимцем — всецело покорный, очаровательный, отличный поединщик и талантливый бард.
— Да, матушка?
— Нам пора заняться воспитанием этого долговязого бастарда, — заявил граф. — Пресвятая дева, он уже слишком взрослый, чтобы торчать у нашего стола. Давай отошлем его к Тоубрею.
— Ты говорил, все сыновья Тоубрея — развратники и содомиты, — мягко заметила леди Гауз.
Мурьен обильно полил медом Диких кусок свежего хлеба с толстым слоем сливочного масла и жадно съел его, перепачкав бороду и руки. И она почувствовала едва уловимые следы магии.
— Говорил! Их Майкл... Просто мелкий безобразник! Сбежал из дома! Если бы мой сын сделал такое... — Он пожал плечами и замолчал.
Ее прекрасные фиалковые глаза сощурились.
— Твой сын именно это и сделал, болван, — язвительно заметила графиня.
Он нахмурился.
— Вы слишком ко мне суровы, мадам. — Граф чуть привстал. — Да и был ли он моим? Вообще хоть кто-то из них мой? — пробормотал он.
Не сводя с него глаз, она откинулась на спинку стула.
— Четвертый малость на тебя похож — внешностью и вкусами, как у свиньи.
Он снова расхохотался и шлепнул ее по бедру.
— О боже, мадам.
— О черт, ты имеешь в виду.
— Я не стану богохульствовать вместе с тобой. Вон посланник с письмом от Гэвина.
Письмо от второго сына не могло оставить ее равнодушной. Она плотнее закуталась в мантию, оставив тем не менее достаточно обнаженной плоти, чтобы графу и всем другим мужчинам, сидящим за первыми тремя рядами столов, было на что посмотреть. Затем поманила пальцем незнакомца — привлекательного человека средних лет в простом красном жупоне и высоких черных сапогах.
— Какие новости из южных земель, мессир? — поинтересовался граф.
Ему понравилось, что у его сына был доступ к королевским гонцам. Наверное, мальчишка добился большого расположения у монарха.
Гонец поклонился.
— Пятнадцать дней я добирался через горы, милорд граф. Слышали ли вы о сражении на юге?
— Десять дней назад сюда прибыл другой гонец, но еще раньше меня известила настоятельница Лиссен Карак, — ответил Мурьен. — Знаю, что внушительные силы сэссагов перешли через Стену далеко на западе — что, боюсь, за пределами досягаемости моих патрулей.
— Сэр Гэвин отправил меня от подножия гор недалеко от Дормлинга, чтобы сообщить вам это, а также передать, что чародей Шип проиграл в битве при Лиссен Карак и сэр Гэвин считает, что он отступил на север. Некоторые из его друзей, обладающие даром ясновидения, ощущают то же самое.
— Шип? — переспросил граф.
— Не называйте его по имени! Имя призывает, — вмешалась леди Гауз, теперь само внимание. — Я разыщу его позже. Когда-то его звали Ричард Планжере. Давно, когда мы с ним были в нежных отношениях.
Ее супруг удивленно приподнял бровь — лет эдак двадцать назад с их нежными отношениями было покончено в течение первых пятнадцати минут наедине.
— Это просто такое выражение, — уточнила леди Гауз.
Гонец выглядел так, словно был готов провалиться сквозь каменный пол.
— Как там мой сын? — поинтересовалась графиня.
— Превосходно! — ответил посланник. — Он снискал себе славу в бою. Ваш сын получил ранение во время великой битвы при Феллс, но все же продолжил сражаться с боглинами у подножия крепости.
— Да? Какое именно ранение? — мягко осведомилась она.
— Он получил серьезное ранение, но магистр Гармодий...
— Жулик и позер, да? — Казалось, ее глаза засверкали.
— Лорд Гармодий исцелил его... Хоть и с некоторыми осложнениями. — Гонец достал футляр с письмом.
— Старый шарлатан. А как поживает моя добрая подруга — настоятельница Лиссен Карак? — спросила леди Гауз, наклонившись вперед, при этом ее платье чуть распахнулось.
Гонец облизал губы и посмотрел ей прямо в глаза.
— Она погибла. Во время сражения.
— София мертва? — не поверив своим ушам, переспросила графиня, затем снова откинулась на спинку стула и уставилась в потолок в тридцати футах над ними. — Что ж, вот так новости.
Граф взял футляр, открыл его, некоторое время читал, а потом ударил им о подлокотник настолько сильно, что слоновая кость разлетелась на осколки.
— Сукин сын, — выругался он. — Габриэль жив.
Леди Гауз замерла. Кровь отхлынула от ее лица, а рука взметнулась к горлу.
— Что?
Отец и матушка!
Начну с того, что Габриэль жив и я с ним.
Если вы слышали про капитана войска наемников, которого называют Красным Рыцарем, то это и есть Габриэль. Он одержал победу в сражении, прозванном людьми битвой при Феллс, и успешно противостоял самому дьяволу во плоти при Лиссен Карак. Я тоже был там.
Я покинул двор короля. Это не для меня, или, скорее, мне там слишком нравилось. А еще я обручился с леди Мэри — да, отец, с дочерью графа Гарета. Затем присоединился к Габриэлю. Наше войско — к слову, весьма немалое, более сотни копий...
Граф оторвался от письма.
— Габриэль? Мой безмозглый сын-менестрель возглавляет войско? Что за чудеса? Этот щеголь не мог собрать даже девок сходить за цветами.
Он нарвался на ледяной взгляд графини.
— Ты всегда был глупцом.
...направляется в Морею, чтобы помочь императору в его войнах. Я доверил этому гонцу кое-какие сведения о неприятеле, которого мы разгромили у Лиссен Карак, поскольку мы до сих пор опасаемся, что вышеупомянутый магистр-предатель попытается отыграться к северу от Стены.
Габриэль поделился со мной некоторой информацией, и я теперь ему верю, но не стану ничего предпринимать, пока не услышу от матушки и от вас объяснений, почему мы настолько глубоко отстранились друг от друга. А пока я поеду со своим братом, и нам хорошо вместе — полагаю, намного лучше, чем в детстве.
— Что именно Габриэль рассказал ему? — Вопрос графини повис в воздухе.
Но мысленным взором она увидела, как Габриэль, живой и невредимый, сразился с силой Диких и победил.
Безудержная радость заклокотала у нее в груди, будто пламя, пожирающее сухой хворост, бересту и другой материал для растопки. Габриэль — ее Габриэль, ее живое отмщение миру мужчин — был жив. И неважно, что он ненавидит ее.
Губы леди Гауз растянулись в улыбке.
И мужчины вздрогнули, увидев ее.
Позже, оставшись в одиночестве в своей башне, она сотворила крошечное заклинание. Графиня отлично знала Ричарда Планжере, поэтому без труда отыскала его, нацелив заклятие на любые его передвижения. Гауз отметила, что он находится меньше чем в трехстах лигах от них и что теперь чародей на порядок могущественнее, чем был, когда она в последний раз обманула его.
Графиня сжала пальцы в кулак.
— О, как и я, любовь моя, — довольно протянула она.
Все радовало ее, потому что Габриэль был жив.
Ей захотелось взглянуть на леди Мэри. Графиня не видела девушку с тех пор, как той было лет одиннадцать или двенадцать. Неуклюжая девчушка с плоскими бедрами тогда совсем не годилась в жены Гэвину, сложному человеку с постоянными перепадами настроения и подверженному вспышкам гнева. Не самый любимый из ее сыновей, зато им проще манипулировать.
На этот раз заклинание было сложным, поскольку, по слухам, новая потаскуха, которую король взял себе в жены, умела колдовать. И графине совсем не хотелось, чтобы ее поймали за подсматриванием. Весь день она расставляла ловушки, читая заклинания из своих гримуаров, прикусывая язык зубами и выводя на полу серебряной палочкой магические знаки.
Леди Гауз слышала, как вернулась кавалькада ее супруга, но она почти закончила и не собиралась прерываться ради него. Графиня разожгла волшебный огонь, затем еще один и услышала писклявые голоса фей в эфире. Она ненавидела их и то, что они бездушно вытягивают силы из мира людей. Ей доставляло истинное удовольствие использовать их крошечные тела для освещения.
В свете их агонии она закончила свой рисунок и вошла в лабиринт — правда, на этот раз кусты ежевики, яблони и розы в эфирном дворце вышли не слишком удачными. Гауз призвала зеленый вихрь силы, пахнущий глиной, дождем и спермой, затем направила его на свои магические знаки и увидела.
Она действительно похорошела — красивые волосы, отличные зубы и прекрасная фигура. Но самое лучшее то, что девушка обзавелась превосходными бедрами для вынашивания детей, а еще она читала. Читающая женщина — настоящая находка.
Графиня наблюдала за молодой женщиной в эфире столь же долго, сколько священнику потребовалось бы времени на проведение мессы, изучая ее движения и повадки. Она даже посмотрела, как леди Мэри достала из-за пояса карманный молитвенник и прочитала молитву. Судя по движению ее губ, она несколько раз произнесла слово «Гэвин», и леди Гауз не оставила это незамеченным и улыбнулась.
Она слышала, как из большого зала ее позвал супруг, а потом кто-то громко забарабанил в дверь, но вдруг графиня почувствовала чужое присутствие и внезапно увидела шлюху короля.
Леди Мэри поднялась и положила молитвенник на приставной столик.
— Госпожа? — услужливо спросила она.
Королева вошла в комнату и в поле магического зрения Гауз. Ее красота задела графиню за живое. А еще она...
...была...
...беременна.
Леди Гауз разрушила заклинание и закричала.
В ШЕСТИДЕСЯТИ ЛИГАХ К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — БИЛЛ РЕДМИД
Дикая местность к западу от Лиссен Карак оказалась сущим кошмаром. Ежедневно предводитель повстанцев, Билл Редмид, уводил своих измученных и павших духом людей все дальше на запад, а они смотрели на него с доверием и растерянностью. Он знал, что в конце концов они потеряют веру в него, а затем рухнет дисциплина. Еще Билл был твердо убежден, что на востоке для них не нашлось бы убежища и что аристократы по-прежнему оставались тяжким бременем на плечах простого народа.
Каждую ночь он ложился и вспоминал подробности той засады. А ведь в тот самый день король со своими приспешниками должен был пасть, альбанские фермеры средней руки — обрести долгожданную свободу, а лорды — захлебнуться собственной кровью. Он обдумывал каждую допущенную им ошибку, каждую заключенную им сделку и каждый нарушенный им уговор. И то, как все пошло наперекосяк.
Но чаще всего, кутаясь от холода в плащ, что, правда, не особо помогало, он думал о Шипе. Свое одеяло Билл отдал Нэту Тайлеру, у которого начались лихорадка и насморк, и ему становилось все хуже. Они тащили Тайлера на себе долгие дни, пока тот не заявил, что может идти самостоятельно, — но шел он молча, а когда они делали привал, ложился и засыпал. Редмиду не хватало его советов.
Хуже всего то, что со дня их поражения прошел целый месяц, а Редмид так и не решил, что делать дальше. Когда он вербовал крестьян в Брогате, до него дошли слухи о могущественном вожде Диких, обитавшем далеко на западе. Якобы это был старый и сильный ирк, и он владел крепостью и несколькими деревнями, где свободно жили пришедшие из-за Стены. Теперь Редмид ломал голову над вопросом, стоит ли ему принимать во внимание эти сведения или отнести их к несбыточным мечтаниям, таким же пустым, как обещания рая небесного в проповедях священнослужителей. Целый месяц повстанцы провели в пути, в постоянных поисках пищи, охотясь на всех хотя бы мало-мальски съедобных животных...
Именно пропитание стало их насущной проблемой. Возможно, сейчас Редмиду показалось бы забавным, что успешное спасение повстанцев от неминуемой гибели после поражения теперь означало, что их слишком много, чтобы охотиться на оленей в лесах. Его люди доели свои припасы, когда оставили лодки, преодолев последний пригодный для плавания участок реки Кохоктон, и начали свой путь на запад. Они двигались по петляющей, словно лента, узкой тропе, проложенной поколениями Диких и пришедших из-за Стены. Она напоминала оленью, шириной всего в двенадцать дюймов, и представляла собой намертво вытоптанную землю, на которой не оставалось ни отпечатков ног, ни даже следов от когтей или копыт.
По обе стороны от тропы на сотни ярдов не было никакой дичи. Единственные следы в лесах принадлежали боглинам. Тысяче или, возможно, даже больше этих чудовищ удалось выжить после поражения Шипа. Когда во время битвы силы чародея начали иссякать, он освободил этих мелких, но смертельно опасных существ из-под своей воли. Теперь они тоже двигались по тропе, направляясь на запад. Возвращаясь домой.
И это пугало.
Но Редмиду хотелось посмотреть, куда же приведет их тропа.
Сами леса таили куда больше опасностей, чем он привык. Повсюду висела гнетущая тишина — казалось, даже насекомых стало намного меньше на этом великом пути Диких. Стояло беззвучное лето. Билл Редмид никогда прежде не забирался так далеко на запад.
В дне пути от низин Кохоктона повстанцы наткнулись на сожженную деревню ирков. Бегло осмотрев ее, они пришли к выводу, что ее бывшие обитатели сделали это сами — нигде не было видно ни трупов, ни валяющихся пожитков: очевидно, все ценное забрали с собой. Лишь обугленные остовы двадцати четырех хижин стояли большим кругом, обнесенные частоколом, густо оплетенным порослью малины и другими колючими кустарниками, почерневшими, но все еще острыми.
Один из повстанцев при виде сожженной деревни завопил:
— Они впереди нас!
У Редмида так и чесались руки отвесить ему оплеуху, но вместо этого он оперся на свой лук и, покачав головой, заметил:
— Раскинь мозгами, юный Питер. Как бы они сюда попали? А? Ирки сделали это сами.
Он приказал своим людям разобрать основания хижин и поискать зернохранилища под ними, и они нашли десять, но все пустые. Однако повстанцы настолько отчаялись, что принялись выбирать из земляных ям засохшие кукурузные зерна по одному, а затем молодой Фитцвильям обнаружил закопанный горшок — огромную глиняную емкость с двадцатью фунтами зерна. Через час они отрыли еще один.
После того как сорок фунтов кукурузы разделили между двумя сотнями человек, каждому досталось всего по пригоршне. Поэтому Билл решил отправить на охоту трех лучших следопытов — все бывшие лесничие — на север на противоположный берег реки. Они вернулись с парой оленей, пока остальные жарили на кострах кукурузу.
На следующее утро случилось едва ли не чудо: убранные поля с южной стороны смело переходила стая индюшек — двадцать жирных и наглых птиц. Расстреливая их из луков, повстанцы вдруг осознали, что кукуруза на остальных полях давно созрела. Урожай на участках, лежавших дальше всего от края леса, был собран — стало ясно, что ирки подчистили все до того, как сожгли свою деревню. Зато початки под сенью леса были свежими, полнозерными и спелыми. Альбанцы выращивали зерновые культуры: овес, ячмень, пшеницу, — а вот ирки и пришедшие из-за Стены предпочитали кукурузу. Несмотря на непривычный и чуть сладковатый привкус, ее вполне можно употреблять в пищу, и Билл Редмид тут же схватился за спасительную соломинку. Двадцать индюшек и четыреста початков стали для изголодавшихся людей настоящим пиром. Поскольку они никуда не спешили и хорошенько набили свои животы, командир повстанцев решил денек отдохнуть, а потом отправить на север и юг больше охотников.
Ушедшие на север повстанцы так и не вернулись. Билл прождал их три дня, сокрушаясь о потере лучшего разведчика, старика по прозвищу Серый Кэл. Он был слишком хорош, чтобы заблудиться, и слишком стар, чтобы рисковать собой понапрасну. Но в землях Диких может произойти все что угодно.
Один полукровка, в чьих жилах текла кровь морейцев и пришедших из-за Стены, вызвался пойти по следу старика и его отряда. И Редмид оказался в тяжелом положении, поскольку ему приходилось полагаться на непроверенных людей. Сражение при Лиссен Карак объединило повстанцев из разных слоев общества, как и годы терпеливой скрытности при их вербовке, но сейчас это сослужило плохую службу. Он совсем не знал темнокожего мужчину и того, на что тот способен.
— Как, говоришь, тебя зовут, приятель? — спросил предводитель повстанцев.
Молодой полукровка отвесил низкий поклон. В волосах он носил перо на манер пришедших из-за Стены, а вместо боевого лука предпочитал использовать восточный составной с роговыми насадками.
— Зови меня Кот, — ухмыльнулся он. — У тебя есть еда, хозяин?
— Здесь нет хозяев, — поправил его Редмид.
— Чепуха, — возразил полукровка. — Ты хозяин. Без тебя эти люди не протянули бы и дня, — улыбнулся он. — Позволь мне отправиться на поиски Кэла. Он делился со мной едой. Добрый человек. Хороший друг. Надежный соратник.
Внезапно у Билла возникло ощущение, что он отправляет своего нового лучшего разведчика на поиски старого.
— Завтра мы пойдем по тропе на запад. Знаешь ли ты что-то об этом пути, приятель?
Темнокожий мужчина так долго вглядывался в дорогу, что у Редмида появилась надежда на ответ. Но вдруг Кот осклабился и сказал:
— Ведет на запад, полагаю. Так можно попытаться разыскать Кэла?
— Ступай с моим благословением. — Редмид отсыпал парню горсть жареной кукурузы.
Тот поднес ее ко лбу и произнес:
— Тара защитит меня.
Тара была богиней пришедших из-за Стены.
Билл не смог удержаться:
— Суеверия не помогут нам обрести свободу.
Губы Кота растянулись в улыбке.
— Верно, — согласился он, запихнул всю пригоршню в рот, подхватил свой лук и исчез в сгущающихся сумерках.
Следующая ночь прошла намного хуже: они доели остатки плохо прожаренной оленины и дрожали у костров. Редмид был уверен, что за ними следят, — он лично обошел лагерь с наступлением сумерек, а потом еще раз на рассвете, двигаясь почти бесшумно, как научился за двадцать лет жизни вне закона. Однако ничего подозрительного так и не заметил: ни примятой травинки, ни треска ломающихся веток. Даже бурундуки и еноты не возились в кустах.
Его люди совсем отощали. Билл осмотрел их, когда они двигались по тонкой ленте тропы, и увидел множество изодранных в лохмотья чулок и ни одной белой котты. Некогда добротная шерсть перепачкалась от лежания в засаде, сна на голой земле, ползанья по-пластунски, да и просто от жизни. Теперь котты пестрели всеми оттенками леса. Но они все еще слишком выделялись, хотя природа оставила тысячи следов на их абсолютной белизне, так же как и Дикие оставили свои отметины на мужчинах и нескольких женщинах.
Однако именно женщины добавляли Редмиду немало тревог. Не единожды он слышал, как они совокупляются в темноте, а раз слышал он, слышали и другие. Мужчины могут терпеть воздержание, но если один или двое из них получают кое-что...
Он шагал вдоль лагеря, пока не добрался до самой старшей из женщин — Бесс. Ростом с него, в обычном мире по мужским меркам она была далеко не красавица — крупная, ширококостная, пышногрудая — а здесь, в землях Диких, повстанка привлекала мужское внимание и выглядела вполне естественно, как, например, бобровая плотина.
Билл Редмид состроил гримасу.
— Бесс, — окликнул он, — прогуляешься со мной немножко, а?
Женщина быстро скатала одеяло, перекинула веревку через плечо и подхватила с земли лук.
— Что у тебя на уме? — без обиняков спросила она.
— Женщины. Трах. — Он оглянулся, надеясь, что другие повстанцы их не слышат.
Бесс нахмурилась.
— Странный у тебя способ ухаживать за девушкой, командир.
Билл остановился и прислонился к такому огромному дереву, что они и вдвоем не смогли бы обхватить его ствол.
Начал накрапывать мелкий дождик, и Редмид выругался. Бегом вернулся в лагерь и приказал своим людям отправляться в путь, развернулся и прибежал назад.
— Я не имею в виду себя. Мне нужно, чтобы ты передала девочкам...
— Да пошел ты, Билл Редмид, — перебила его Бесс. — Мы не в королевской армии. У сестер такие же права, как у любого другого повстанца, — право носить оружие, право распоряжаться собственным телом. Так ведь?
Билл отошел от лагеря еще на дюжину шагов.
— Сестра, есть идеалы, а есть повседневные... — он замолчал, пытаясь подобрать слово, — повседневные потребности, — тихо закончил Редмид. — Каждая женщина имеет право распоряжаться собственным телом. Но, черт побери, сестра, мы все на виду друг у друга...
Бесс шла в трех шагах впереди него. Она остановилась, развернулась и положила руку ему на плечо.
— Коли на виду, как раз и узнаем, какие мы на самом деле. Тем больше причин, чтобы сестры поступали, как им захочется.
Билл на минуту задумался.
— Это может плохо закончиться.
— А ты что, наш господин? Хозяин? Или отец? — с вызовом спросила Бесс. — Может, и закончится. Если к тому пойдет, то, возможно, я шепну словечко сестре. А так это не твоя забота, Билл Редмид, правда?
Он посмотрел на нее, ожидая, что его разгневает ее дерзость, но вместо этого почувствовал радость — радость от того, что кто-то еще верит по-настоящему.
— Многим во благо.
— Это я понимаю, — согласилась Бесс.
В тот день охотники вернулись ни с чем, люди ворчали не переставая. Многие начали винить своего командира. Редмид чувствовал это.
После дождливой ночи, когда лишь самым закаленным ветеранам удалось поспать, наступил рассвет. По крайней мере, никто не трахался. Наутро все выглядели еще более тощими и измученными. Скатывая свои насквозь промокшие плащи и одеяла, у кого они были, люди ссорились по малейшему поводу.
Двое слуг из Альбина — новички, молодые, относительно сильные и упитанные парни — молча собрали свои пожитки и припустили по тропе, направляясь на восток.
Подошел Нэт Тайлер. Он выздоравливал медленно, но старался бодриться, хотя целыми днями по-прежнему мучился от поноса. Редмид еще никогда не встречал столь выносливого человека. Увидев своего верного друга, опирающегося на огромный лук, Билл почувствовал, как сердце наполняется радостью.
— Я могу достать их отсюда, — заметил Тайлер.
— Вижу, тебе лучше, приятель. Оставь. Мы никогда не убивали своих.
Он посмотрел на спины двух парней, украдкой удалявшихся от лагеря.
— Так начнем, если нужно, — фыркнул Нэт, но вернул приготовленную стрелу в колчан, тщательно затянув завязки, чтобы туда не попала влага. Его взгляд был прикован к Бесс, которая шагала с высоко поднятой головой и расправив плечи. — Ночью лихорадка отпустила, — пробормотал он. — И я наслушался много всякой дряни.
Редмид наблюдал за моросящим дождем.
— Станет только хуже.
Тем вечером дождь усилился, и Билл отправил три группы охотников. В одну из них вошли недавно вернувшиеся беглецы и Тайлер в качестве их наставника. Все трое вовсе не горели желанием куда-то идти. Более того, рассерженные на командиров, замерзшие, промокшие и голодные парни не слишком-то хотели учиться, как правильно передвигаться по лесу.
— Ни один чертов олень не будет тут расхаживать в такую погоду, — сетовал Нэт.
— Ну так убейте их во сне, — съязвил Редмид.
— Будь это мои леса, я бы знал, где они спят, — заявил Тайлер. — Но черт бы меня побрал, даже тогда я бы носа не высунул в такой ливень.
— Зато он смывает запах. Нам нужно мясо. Против рожна не попрешь.
— Сам придумал, а, Билл? — поинтересовался Нэт, выдавив слабую усмешку. — Тогда я пошел.
Они разбили лагерь перед самой темнотой, если протекающий навес из кленовых листьев можно назвать таковым. Промокло абсолютно все: земля, люди, одежда, одеяла, плащи.
Было слишком темно, чтобы собирать хворост, но Редмид занялся этим сам, а Бесс решила ему помочь. До того как небо над их головами стало черным, как сажа, им удалось натаскать гору валежника высотой с человека. Все больше и больше изнуренных людей поднимались с мест, куда они рухнули в изнеможении, едва объявили привал, и принимались помогать. Но Билл Редмид видел, что они ходят, словно больные; их безжизненные лица и резкие движения напугали его больше, чем открытое неповиновение.
Бесс обнаружила ценную находку — выдолбленный в стволе яблони тайник, до отказа забитый сухой берестой. Редмид достал огниво и принялся за работу, но у него ничего не получалось из-за ветра и дождя, да и нависшие над ним люди только мешали. Небо было черно, словно сердце аристократа, когда уголек наконец засветился красным, рассыпая искры вокруг.
Дальше последовали три неудачные попытки поджечь трут, отсыревший, несмотря на то что хранился под одеждой, прямо у тела, в добротной жестянке. Билл выругался.
— Хорош ныть, — вмешалась Бесс. — Я знаю один фокус.
Она взяла три куска бересты, один принялась растирать между ладонями, измельчая все сильнее и сильнее, а другие женщины держали свои котты над ее головой, закрывая от дождя. Наконец превратившаяся почти в порошок береста поймала искру от обуглившейся ткани, вспыхнув, ожила и подожгла скрученный в клубок второй кусок, который тут же засиял во тьме, словно волшебное пламя. Все мужчины и женщины в темном и промозглом лагере заметно повеселели, поприветствовав огонь радостными вздохами и громкими возгласами. Через минуту занялся заранее брошенный в костер третий кусок, а через десять — вспыхнула огромная куча хвороста. Пламя с ревом взмывало на двадцать футов вверх, настолько высоко, что казалось, даже дождь отступил перед его мощью.
Теперь, когда им наконец удалось разжечь огонь, повстанцы решили собрать больше хвороста, даже несмотря на то что разыскивать его приходилось в кромешной темноте на ощупь. Они тащили из леса целые охапки отсыревшей, полусгнившей древесины, но к тому времени пламя полыхало насколько сильно, что ему было уже все равно. От его жара за несколько секунд могла высохнуть мужская рубашка и даже вскипеть в жилах кровь. Больные и совсем уставшие отважились лечь рядом с костром, ногами к огню, образовав круг. Им было настолько уютно, насколько мог чувствовать себя человек в землях Диких.
Нэт Тайлер вернулся около полуночи. Костер все еще полыхал, напоминая маяк, и люди по очереди приносили хворост, с шумом углубляясь на сотню или даже больше футов в окружающую тьму.
— Ты будто подаешь знак, — заявил Тайлер, обессиленно скорчившись рядом с Редмидом.
— Добыли что-нибудь? — спросил Билл.
— Олениху с двумя оленятами, — ухмыльнулся Нэт. — Не слишком много, но хоть что-то. Забавно, когда мы ее выслеживали, видели твой костер так же четко, как пальцы на руках, но стоило спуститься с холма, и потеряли вас из виду, даже реку на время потеряли. — Он покачал головой. — Черт побери, заблудиться в кромешной темноте — словно угодить в ад на земле, дружище.
— Они все еще там? — уточнил Редмид, хоть и не особо желал услышать ответ. Ему было тепло и сухо, как два дня назад, и совсем не хотелось куда-то идти.
— Я велел парням сидеть тихо и не рыпаться, и тогда я вернусь за ними, — ответил Тайлер. — Пойду приведу их.
— Лучше пошли вместе, — предложил предводитель повстанцев, надеясь, что Нэт не услышал негодования в его голосе.
Тайлер тяжело вздохнул.
— Жаль, я не могу сказать тебе «сиди и отдыхай», — посетовал он. А после продолжительного молчания добавил: — Но, боюсь, я не смогу вернуться туда в одиночку. Я заснул под каким-то деревом, не знаю на сколько. На минуту? На три? На двадцать? — Он поднялся. — В лесах кто-то есть.
— Кто-то из Диких? — спросил Редмид. — Теперь мы союзники.
Разведчик нахмурился.
— Неужели ты в это веришь, Билл Редмид? Это же чертовы Дикие. Я знаю их, как облупленных. Они даже друг другу никакие не союзники, черт их побери. Это мир крови и когтей, а мы сейчас — легкая добыча.
Предводитель повстанцев поежился. Он наполовину извлек свой фальшион из ножен, но тот застрял — на лезвии виднелась ржавчина, исчезавшая в глубине футляра. Клинок был самым ценным его имуществом, поэтому Редмид рассердился и одновременно опечалился. Проверив кинжал, он покачал головой над луком и колчаном, затем повесил колчан на ель, прислонил огромный лук к стволу между густых высохших веток и растянул на них плащ, прикрыв оружие.
— Пошли, — бросил Билл.
Его решимость испарилась через десять шагов. Потом он осознал всю тщетность блужданий в кромешной тьме, и пронизывающий холод затяжного дождя обрушился на него, словно ушат ледяной воды на голову.
Тайлер что-то бормотал сам себе, и Редмид заволновался, не началась ли у него снова лихорадка. Они с шумом продирались сквозь кусты, то и дело натыкаясь на поросль ольхи и елей. Затем Билл серьезно оступился и съехал с берега, угодив ногой в шерстяном чулке прямо в ледяные воды Кохоктона. Обернувшись, он увидел костер, пылающий, будто огненная глыба, всего на расстоянии полета стрелы у них за спиной. Его сердце упало.
— Я бы ни за что не вернулся назад в этой треклятой темноте, если бы не ты, Билл, — признался Тайлер. — Господи Иисусе, надеюсь, я смогу отыскать этих парней. Они перепугались до усрачки и больше мешали, чем помогали. Надо было оставить их с тобой.
— Надо же им когда-то учиться, — не задумываясь, возразил Редмид.
Всегда ставить одну ногу впереди другой — вот что занимало все его мысли в подобные моменты. К тому же основную работу выполнял Тайлер. Он выискивал следы, гадая, где спрятались беглецы. Биллу лишь оставалось следовать за ним и морально поддерживать.
Они шли и шли, пока все мысли не улетучились из головы Редмида. Ему стало казаться, что он шагает во сне. И все же Билл упорно продолжал брести в бесконечном океане дождя. Ливень заглушал все звуки, тьма была хоть глаз выколи, поэтому он следовал за блеском насквозь промокшей котты своего товарища, за тусклым мерцанием кожаного ремня и подвешенной к нему кожаной же фляжки, за очертаниями головы Тайлера на фоне стены дождя. Они переходили от дерева к дереву, поскольку было слишком темно, чтобы идти прямо. Друзья давно сошли с тропы, поэтому постоянно натыкались на низкие ветки — это сильно изматывало и, казалось, никогда не закончится.
Затем Билла что-то ударило.
За мгновение до этого у него возникло какое-то смутное предчувствие, правда, он не успел полностью его осознать. Но именно оно заставило его пригнуться и чуть развернуться — наконечник копья, нацеленный ему прямо в шею, сильно оцарапал голову и вошел в плечо. Редмид ощутил резкую вспышку боли, но сам удар не был настолько мощным, чтобы остановить опытного воина. Он схватился за древко. Его разум еще не до конца проснулся, однако Билл, крепко сжав копье, резко крутанул его, вырвав из рук нападавшего существа, и с силой обрушил на него. Тварь с диким воем отлетела куда-то в сторону. Папоротники под ногами просто кишели ими...
— Боглины! — крикнул он.
Тайлер, почувствовавший неладное чуть раньше, уже успел обнажить свой клинок. Редмид увидел, как лезвие промелькнуло настолько близко от его щеки, что, если бы не темнота, он мог бы увидеть в нем свое отражение. Затем до него донесся чавкающий глухой удар, и брызнул теплый ихор.
Билл принялся яростно орудовать копьем. Темнота тоже была его врагом, но Редмид никогда не сдавался. Вогнав каменный наконечник в двух или трех чудовищ, он почувствовал острую боль в лодыжке, говорившую о том...
...Тайлер оказался рядом, рубя направо и налево. Он отбросил боглинов от Редмида, и друзья прижались спинами к стволу гигантского дерева.
Противники исчезли.
— Я ранен, Нэт. — Еще никогда в жизни Билл не был настолько испуган. Он чувствовал, как кровоточит его лодыжка, и видел, как шевелятся папоротники вокруг.
Тайлер сплюнул.
— Вот тебе и союзнички, — сказал он.
Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРИНЦЕССА
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ЛЮТЕС — КОРОЛЬ ГАЛЛЕ
