ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ДЖАРСЕЙ — ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ
Собрав свое маленькое войско на вершине холма, капталь наблюдал за противоположной возвышенностью, где строились люди графа Тоубрея. Он послал графу вызов и после этого на милю выжег доходную графскую долину, разграбил четыре городка, разорил пышные нивы и убил больше сотни крестьян. А этой ночью ему снова явился ангел.
Капталь повалился ничком. Ангел сиял как никогда ярко, горел сапфирово-изумрудным огнем.
— Ты победишь Тоубрея, — изрек он.
— Конечно, — пробубнил де Вральи в молитвенный коврик.
— Постарайся взять его живым. В дальнейшем он будет полезен.
Де Вральи подумал, что это он в состоянии понять и сам, без ангельских посещений.
— Ты желаешь быть лучшим рыцарем на свете, — продолжал ангел. — Твоя победа близка. На весеннем турнире все будет так, как мы сказали.
Даже под гнетом страха перед могучим союзником де Вральи улыбнулся.
— А, на турнире, — проронил он.
— Но есть и другие способы обратить это царство в праведную веру. Королева должна быть низложена. Она язычница и блудница. Не жалей ни ее, ни народ.
Де Вральи негодующе вскинул голову:
— Пусть на меня падет гнев небес, но я не стану воевать с женщиной!
— Я в жизни не видел столь надменного смертного, — вздохнул ангел.
Де Вральи улыбнулся в коврик.
— Хорошо. Ты мой избранный слуга, и я дозволю тебе поступать, как вздумается. Но ты не должен препятствовать ее падению. — Ангел произнес это настойчиво и чуть ли не угодливо.
— Мне наплевать на эту ведьму, — ответил де Вральи.
— Отлично. Давай-ка немного повысим дисциплину вероисповедания. В Лукрете есть один монах, человек благочестивый. Воля Господа требует, чтобы он стал епископом Лорики и наставил этих язычников на праведный путь. Он истинно верующий и сокрушит их еретическую ворожбу.
Порой де Вральи находил беседы с ангелом утомительными. Казалось, он торгует коня у барышника...
Рассвет разгорелся в полную силу, и капталь, при оружии и в седле, со смехом обратился к своему кузену Гастону:
— Куда ему справиться с его повелителем королем!
Гастон терпеливо дожидался, пока оруженосец закрепит ему забрало.
— Сдается мне, что он уже сейчас готов справиться с королем и с тобой. Вон его штандарт, а вон его рыцари. — Он почесал подбородок. — И у него их побольше, чем у нас.
Де Вральи расхохотался.
— Я побью его запросто — во-первых, потому что его отряд слаб и боится, что их призовут к ответу за мятеж; а во-вторых, я рыцарь получше, чем он.
Гастон вздохнул и нагнул голову, чтобы Форвин приладил забрало.
— Как скажешь, кузен. Тебя посетил ангел?
— Да. Он сказал, что скоро я стану королем. И повелел призвать кузена Гийома, чтобы тот стал епископом Лорики.
— Его выбрал ангел?! — Гастон знал, что Гийом — человек с тяжелым характером, из тех, кому набожность заменила и здравый смысл, и обычное сострадание.
Де Вральи поднял закованную в латную перчатку руку.
— Я уже говорил тебе, кузен, что сомневаться в словах моего ангела — богохульство. Мой кузен нужен этому королевству, чтобы излечиться от ереси и манеры принимать неприемлемое.
Гастон не ответил. Он нагнулся в седле и опустил забрало, чтобы оруженосец его закрепил.
А де Вральи поехал к своему штандарту.
Он не настолько презирал пехоту, как могло показаться, и в центре поставил королевскую гвардию, а по бокам — королевских егерей: примерно по шестьдесят лучников на фланг. У Тоубрея было около трехсот рыцарей и ратников и еще двести пехотинцев, большинство из челяди. Конечно, все его лучники уже прослужили весну на севере и теперь убирали свои поля или защищали их от набегов де Вральи.
Подняв копье, де Вральи устремился вперед, и рыцари с готовностью сорвались следом. Его знаменосец, Пьер Абеляр де Рохан, издал галлейский боевой клич. Все галлейские рыцари подхватили его, крича джарсейцам: «Святой Дионисий!» — и рыцари Тоубрея ринулись в контратаку.
Если граф Тоубрей ждал благородной схватки, то он ошибся. Он осознал это первым, когда его лошадь провалилась в небольшую яму-ловушку, которую вырыл один из лучников, и напоролась на кол. «Бой» кончился в считаные секунды, а уцелевшие рыцари графа бросились наутек. Из пехотинцев же кто попрятался в лагере, кто дрогнул и побежал.
Де Вральи захватил самого графа. Он спешил ошеломленного изменника и лишил его чувств ударом тяжелого боевого меча, а после повел своих рыцарей охотиться на пехотинцев, которые укрылись в лагере и дальше, в полях. Они перебили или взяли в плен всех, кого нашли, сожгли посевы и вернулись в свой лагерь.
Графа Тоубрея де Вральи заковал в цепи и поместил в фургон.
Гастон д’Э нашел его стоящим на пригорке, взирающим на горящие джарсейские поля и хутора.
— Ты должен доставить его к королю, — сказал д’Э.
Де Вральи поджал губы.
— Зачем, если я могу всю осень карать его крестьян?
— Вина этих людей только в том, что у них был негодный правитель, — вздохнул Гастон. — И они — королевские подданные. Если твой ангел говорит правду — дослушай, кузен, и не перебивай — если все это так, то скоро они станут уже твоими подданными.
Де Вральи показал на пылающие поля, дым от которых тянулся к закатному небу.
— Но разве не красота? — Он улыбнулся. — Наши рыцари гордятся победой и обогатятся, когда разграбят земли этого предателя. Он заплатит огромный выкуп, и все это мое. А король пусть соберет с него дань, пока он мой пленник.
Гастон покачал головой.
— Твои люди разорили эти цветущие долины, убили мужчин, изнасиловали женщин и сожгли урожай. Так кто же заплатит выкуп? Вороны?
Де Вральи пренебрежительно отмахнулся.
— Вы тут изнежились, в Альбе. А война — она именно такова. Мы — слуги войны. Если не нравится — снимай шпоры и поступай в монахи.
Гастон мотнул головой.
— Отвези Тоубрея к королю. Немедленно, пока не стало хуже.
— Уф-ф! — Де Вральи потеребил бороду. — Но... нет. Я мог бы просто его убить. И забрать себе его земли.
— В Альбе так не принято, — возразил Гастон. — И у него есть сын.
— Ха! Он нам ничуть не опасен — мальчишка, который играет в рыцаря. А ты правда думаешь, что король не станет в этом участвовать?
— Я думаю, он возразит, что ты подстегнул изменника к бунту, когда убил в неправедном поединке его племянника, — пожал плечами Гастон. — А ты как считаешь?
Де Вральи сплюнул.
— Ты все портишь, — сказал он. — А я-то обрадовался! Не понимаю здешних порядков. Куда ни сунься, закон гласит, что сильный должен уступить слабому. Невыносимо!
Гастон опять пожал плечами и мудро промолчал.
ХАРНДОН — КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА
— Что-что он сделал?! — взревел король и злобно уставился на гонца, стоявшего перед ним истуканом.
Сэр Ричард Фитцрой — капитан королевской гвардии и бастард старого короля — поднял бровь, глянув на Гарета Монтроя, широко известного под титулом «граф Приграничья». Тот откашлялся.
— Капталь бывает неосмотрителен, — тихо произнес граф.
— Он победил в бою Тоубрея и захватил его, — сказал король, читая письмо. — Клянусь страстями Христовыми, он выжег поля на землях Тоубрея — моих землях! — Король посмотрел на графа, своего нового управителя. — И говорит, что назначит за Тоубрея выкуп в триста тысяч серебряных леопардов.
Граф постарался сохранить невозмутимость.
— В мире не наберется столько монет, — заметил он.
Сэр Ричард состроил мину:
— Примерно столько же стоят все владения Тоубрея. Я не питаю нежных чувств к галлейскому головорезу, но Тоубрей всегда был занозой в седалище вашего величества. Поэтому вы и направили де Вральи разобраться с ним.
Король задумчиво теребил бороду.
Граф Приграничья протестующее покачал головой.
— Ваше величество, я считаю, что граф — человек опасный и непостоянный, как флюгер. Весной он послужил вам хорошо, но сейчас было бы горько смотреть, как он свергает одну из древнейших фамилий. — Он взглянул на капитана охраны. — По мне, так нам неплохо избавиться от Тоубрея.
— Хотел бы я видеть, какое было у Тоубрея лицо, когда он очутился в плену у этого недоумка, — усмехнулся сэр Ричард. — Но вашему величеству придется отозвать де Вральи в Галле. Простолюдины открыто называют его шпионом, который работает на галлейского короля. И вот что, милорд: если мы заклеймим позором Тоубрея, то остальные лорды крайне перепугаются. А испуганные люди делают глупости. И они уже напуганы де Вральи и его галлейцами. — Сэр Ричард посмотрел на короля и пожал плечами, словно говоря, что это не его вина. — Кроме того, ваше величество поручило ему выбрать нового епископа Лорики. Он выбрал своего кузена — из университета Лютеса. Священника, который прославился жестким толкованием слова Божьего.
— Я разве спрашивал ваше мнение? — вспылил король. Его взор пылал. — Разве я спросил...
Он осекся. Вошла королева, и он встал и отвесил поклон.
С нею были две фрейлины: леди Ребекка Альмспенд, ее секретарь, в темно-синей накидке и полуночной синевы чулках, которые она довольно смело демонстрировала в разрезе платья, и леди Мэри Монтрой, богатейшая наследница королевства и главная фрейлина, одетая в платье в черно-красную клетку с золотой заколкой в виде дракона. Платье обнажало ногу красную и ногу черную в таких же разномастных туфлях. И этот контраст выдерживался во всем, ибо брови у нее были черные, а волосы — темно-рыжие, и все ее тело заслуживало внимания.
Женщины присели в реверансе, мужчины поклонились.
Граф улыбнулся дочери:
— Наверное, ты первая женщина, которая приветствует сей двор в наряде северных горцев.
Улыбнулся даже король. Затем он подался вперед:
— Постойте, Монтрой. Богом клянусь, мне казалось, что цвета Мурьенов — зеленый и золотой?
Все рассмеялись, а королева приложила руку к груди со словами:
— Милорд не может не знать, что северяне придерживаются древнего стиля: набора цветов, в котором отличие сочетается с похвальбой.
Король снова улыбнулся.
— О горской клетке знает любой, кто в Эднакрэгах охотился на медведя. Бекка — да, мы отбросим церемонии на сегодня — вы бесподобны. Позвольте заметить, что я не привык видеть вас такой.
— Фи, ваше величество! Да и чулки у меня все же синие. — Она приподняла подол, чтобы продемонстрировать свои ноги плясуньи — чуть выше лодыжек. Реплика настолько шла вразрез с ее обычной строгостью, потупленным взором и любовью к стилу с вощеными дощечками, что король фыркнул, а сэр Ричард, который когда-то был полностью очарован Ребеккой, ощутил, что его прежние чувства вспыхнули вновь.
Королева улыбнулась.
— С достойным любовником женщина расцветает, как летняя роза, — не так ли сказал поэт?
Граф Приграничья, простой человек с простыми вкусами и верной женой, тем не менее обнаружил, что у него чуть сперло дыхание, а щеки зарделись. Сэр Ричард поймал себя на том, что пялится, как баран, и захлопнул рот. Король восхищенно просиял, глядя на жену.
— Это наивысший комплимент, какой вы мне делали, — сказал он хрипло.
Она коснулась губами его губ.
— Вы очень умны, если поняли, — промолвила она. — Пришли мы в библиотеку, и вдруг выяснилось, что нужно разрешение вашего величества, чтобы прочесть письма вашего батюшки.
— Клянусь плащом святого Мартина! — воскликнул король. — С какой стати? Будьте моими гостями. Давайте же, Бекка, изложите это письменно, и я скреплю печатью.
— Ваше величество, — отозвалась леди Альмспенд и вместо обычной роговой чернильницы представила на всеобщее обозрение юного пажа в ливрее с тяжелой кожаной сумой на плече.
Тот опустился на колени и предложил ей себя в качестве подставки. Король кивнул, дозволяя ей сесть — день не был церемониальным, высший свет не присутствовал, — и она, устроившись на стуле, который был впору воину в полном доспехе, принялась писать округлым, четким готическим почерком. Затем достала королевский красный сургуч и растопила его специальной горелкой.
— Герметическая штуковина? — спросил король.
Леди Альмспенд кивнула.
— Одобрена старым епископом Лорики, ваше величество. Работает на солнечной энергии, облаченной в молитвенную матрицу и заключенной в крест.
Она предъявила крест, и его передали по кругу.
— Мы живем в чудесные времена, — изрек сэр Ричард, пытаясь хоть такой малостью привлечь ее внимание. Все знали, что она любит погонщика-варвара из личной королевской охраны по имени Ранальд Лаклан. Как ни странно, сэр Ричард был высочайшего мнения о Лаклане и всеми силами способствовал дальнейшему возвышению горца.
— По-моему, сэр Ричард, — сказала леди Альмспенд, — всякое время чудесно для своих современников.
Король был поразительно бестактен по отношению к чувствам своих придворных, а потому, нагнувшись рассмотреть ее печать на приказе, осведомился:
— Как поживает ваш красавец-погонщик, Бекка? Я хочу вернуться под опеку Ранальда.
Королева редко показывала свой нрав, но теперь сказала:
— Тогда вашему величеству придется произвести его в рыцари и предложить ему приданое.
Рука Альмспенд замерла.
— Этому спесивому погонщику? — рассмеялся король. — Да он ни за что не согласится принять. Он завоюет все сам — так ему будет лучше, а вы еще пышнее расцветете.
Альмспенд покончила с делом.
— Как скажет ваше величество, конечно, — выдохнула она.
Король нахмурился.
— Дорогая моя, так ли хорошо вы знакомы с религией, как знаете историю? Альмспенд, не вставая, поклонилась:
— Ваше величество, религия и есть история.
Сэр Ричард громко рассмеялся, но королева помрачнела.
— Почему эти джентльмены так недовольны назначением в епископы Гийома — кузена капталя? — спросил король.
Альмспенд повела бровью.
— Не мне обсуждать это с королем и его личным советом, — сказала она.
Королева положила руку ей на спину.
— Король спрашивает только тебя.
Альмспенд пожала плечами.
— Гийом Ле Пензер — один из вожаков интеллектуального движения.
— Продолжайте, это обнадеживает, — кивнул король.
Тогда Альмспенд вскинула обе брови.
— Он преподает в университете Лютеса. Вместе с другими схоластами — так они себя называют — он считает, что практика герметизма сопряжена со служением сатане, что чудеса Божьи — явления совершенно иного порядка и тех, кто пользуется силой, следует сжигать как колдунов.
Воцарилось ошеломленное молчание.
Король подался вперед.
— С чего же они взяли такую глупость?
— Ваше величество, я могу дать ответ политический, ответ интеллектуальный и ответ прагматический.
— Тогда давайте прагматический, ради всего святого, — кивнул король.
Перед тем как продолжить, Альмспенд потрудилась перехватить взгляд королевы.
— Ваше величество, университет Лютеса прислушивается к Румскому патриарху. Поскольку университет — средоточие науки, особенно герметической, — подчинен патриарху Ливиапольскому, он играет на руку Румскому, который выставляет соперника колдуном. Помимо этого добавлю, что все схоласты — люди и никто из них не имеет доступа к силе. Они стремятся создать мир, в котором смогут торжествовать — после того как сожгут всех, кто умеет пользоваться герметизмом.
Граф Приграничья покачал головой:
— Пресветлый Спаситель, как же тогда мы остановим Диких?
— Лютес находится далеко от полей брани с Дикими, — ответила Альмспенд.
— Что ж, это полезно знать, — сказал король. — Не сомневаюсь, что он будет крут — посмотрите на капталя и его манеру править железной рукой. Но он добивается своего. Возможно, его кузен той же выделки.
Королева смешалась:
— Дорогой, но вы же слышали слова Бекки — он попытается избавить королевство от герметистов?
Король потрепал ее по руке.
— Не бойся, любовь моя, — я знаю, как будет лучше для королевства. Рэндом хочет нового епископа. Этот человек представляется весьма толковым. Он будет полезен в совете, и мы просто обязаны явить ему благостный свет наших герметистов. — Он кивком дал понять, что женщины свободны. — Леди Альмспенд, ваша ученость освещает мой двор, как сотня свечей.
Она присела в реверансе:
— Милорд, для королевства будет благом замена магистра Гармодия. Новый поможет нам убедить епископа.
Король махнул ей рукой.
Когда они ушли, заговорил Гарет Монтрой:
— Неужели эта хладнокровная молодая особа с очаровательными щиколотками — моя дочь? Разве им обязательно нужно так выщипывать брови и обнажать ноги?
Король взглянул на него милостиво.
— Я полагаю, что Бог когда-нибудь благословит меня ребенком, — молвил он и тяжело вздохнул.
— Простите, ваше величество, — поклонился Гарет.
Не стоило начинать день с напоминания королю о его бездетности.
— Ничего страшного, Гарет, — отмахнулся король. — На все Божья воля. Он повернулся к сэру Ричарду:
— Что это ты такой кислый, Дик?
— Думаю, мне следует испросить у вашего величества отпуск, отправиться в странствие и скитаться, пока моя ценность не возрастет.
Король нахмурился.
— Ты был со мною в Лиссен! И не отступал до конца. Никто не сомневается в твоей ценности, а твой отряд тогда сочли поистине крепким.
Сэр Ричард поклонился.
— Со стороны вашего величества любезно так говорить, но в Лиссен многие сражались отважно.
— Да, и теперь похваляются этим и целыми днями брюзжат, — вмешался граф. — И все они галлейцы. Ты правда думаешь на время покинуть двор? — спросил он.
Сэр Ричард посмотрел королю в глаза.
— Да, если придется.
Взглянул на короля и Монтрой:
— Насколько я понял, де Вральи возвращается сюда с графом? — спросил он.
— Да, — подтвердил король.
— Пока не пролилась кровь, нам следует удалить от двора всех южан — всех рыцарей из Джарсея и их приближенных, — предложил Монтрой.
Король тяжко вздохнул и согласился.
— А если он задерет нос? — спросил сэр Ричард. — Разве вам не понадобятся южане для равновесия сил с галлейцами?
— Господи, как же я ненавижу все эти клики, — сказал король. — И сам я король, а не вожак мятежной стаи. Мне хватит слова, чтобы приструнить капталя.
Монтрой встретился взглядом с Фитцроем. И после долгого безмолвного призыва, почти мольбы, тот кивнул.
— Я поеду. Куда вы предложите, милорд управитель?
— Нужно пополнить альбинкиркский гарнизон, а сэр Джон воевал, — ответил граф. — Он один и заслуживает лучшего из нас. — Повернувшись к королю и расправив, как перед схваткой, плечи, он осведомился: — Ваше величество твердо настроено в пользу этого нового епископа? Мне кажется ошибкой даровать де Вральи еще одно преимущество.
Король закаменел лицом.
— Я не буду иметь никаких дел с фракциями, — сказал он.
— Ваше величество, я ни о чем вас не прошу. Я защищаю интересы королевства и говорю, что у де Вральи и без того много ратников и власти с избытком и что этого человека надо отправить обратно в Галле, как только его корабль коснется берега.
— Я подумаю, — ответил король.
Королева шла по коридору.
— Это оказалось проще, чем я ожидала. Бекка, почему ты думаешь, что бумаги старого короля недоступны?
Альмспенд уже сожалела, что надела модное платье с высоким воротом, ибо обращение с ним требовало тех самых навыков, которыми она пренебрегла, когда другие девушки их осваивали, а она вместо этого оттачивала свою архаику. Ее красивые темно-синие туфли ничуть не защищали от леденящего холода камня.
«Почему королеву никогда не волнуют подобные вещи?» — подивилась Альмспенд. Казалось, что королева плывет себе и ей не бывает ни жарко, ни холодно, ее не беспокоят ни головные боли, ни даже насморк.
— Миледи, я смею предположить, что старый король когда-то сделал некие возмутительные заявления. Если верить моему отцу, у него были любовники — и женщины, и мужчины. Он окружал себя любимчиками и был королем отличным, а вот человеком, судя по всему, не очень хорошим.
— Как волнующе! — рассмеялась королева. — Теперь мне наконец понятно, почему ты увлекаешься историей. Где мы?
— Это донжон, миледи. Мы вступаем на участок, который при короле Утанерике служил тайным ходом, но когда построили Новый дворец...
— Бекка, есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? — спросила леди Мэри.
— Да, Мэри, — отозвалась Альмспенд тоном, который приберегала для великого множества неглупых особ, не интересующихся историей. — Новому дворцу почти двести лет. Я могу показать в фундаменте камень с датой. Шесть тысяч двести шестьдесят третий год.
— Сколько же тогда лет Харндону?
— Императрица Ливия и ее легионы основали здесь крепость тысячу пятьдесят лет тому назад. Или около того, — сказала Альмспенд. — Вообще-то ученые ожесточенно спорят о времени экспедиции к Новой Земле, а также о том, в которую из них основали Харндон — первую или вторую.
— Неужели? — спросила королева.
Она закатила глаза, взглянув на леди Мэри, но Альмспенд то ли не заметила этого, то ли не приняла в расчет.
— В любом случае, миледи, Харндон — название очень древнее: возможно, оно появилось еще до времен Архаики. Когда добрый король Ранульф вернулся из Святой Земли и построил Новый дворец, его камергер, Хильдебальд, написал, что в ходе глубинных раскопок были обнаружены оба туннеля, фундамент храма и бревенчатая дорога, обтесанная в незапамятные времена. В храме по-прежнему заключалась огромная дремлющая потенциальная сила, и архиепископу пришлось его очистить. Эта работа свела его в могилу, и из Ливиаполиса призвали патриарха.
Три женщины прошли по коридору еще несколько шагов.
— Жуть какая! — сказала леди Мэри. — А где был этот храм?
— О, сразу за нами, шагах в двадцати. Для коридора использовали кое-какие старые камни. Взгляните — видите Зеленого человека? Это один из тех древних символов.
Королева положила ладонь на камень и закрыла глаза.
— В них все еще есть сила. Это место называлось... — Она помедлила. — Харн Дум.
— Именно! — пришла в восторг Альмспенд. — Вы прочитали об этом у Тацита?
— Нет, — ответила королева, не скрывая потрясения. — Я услышала голос из камня.
— Ты хочешь сказать, что наш мир стоит на вчерашнем, а тот — еще на одном и так далее? А под Новым дворцом находится старый, а дальше храм — но что же под храмом?
— Что-то, созданное, может быть, Дикими или древним народом, — рассмеялась Альмспенд.
— Дикие ничего не могут построить, — возразила леди Мэри.
— Вздор! Дикие делают удивительные вещи. Новейшая наука их изучает. Иркам известно строительство, у них есть музыка, города и замки. — Альмспенд была счастлива, что может обсудить интересующие ее материи с подругами, которые слишком много болтают о танцах.
— Это лишь подражание человеку, — не сдавалась леди Мэри.
— Вовсе нет. Это очень древняя теология, дорогая моя, — сказала Альмспенд. — На самом деле весьма вероятно, что это мы подражаем им своими делами.
— Чепуха! — отрезала Мэри, которая устала от отцовской опеки и не хотела, чтобы Бекка Альмспенд приобрела ту же привычку. — Чушь!
Странно, но королева согласилась с Беккой.
— Гармодий перед уходом экспериментировал с этими вещами, — заметила она, и Альмспенд кивнула. — Древние разбирались в них куда лучше, Мэри. Я могу...
— Пресвятая Дева! Ребекка, сейчас ты скажешь, что поклоняешься Таре! — Леди Мэри перекрестилась.
Ребекка улыбнулась.
— Мэри, а как тебе мнение тех ученых, которые думают, что поклонение Пресвятой Деве — попытка ранней церкви обуздать культ Охотницы Тары?
— Ты говоришь это потому, что мы находимся в подземелье, где молния тебя не поразит, — ответила Мэри небрежным тоном, скрывая потрясение.
— Тар, — произнесла королева.
Ее спутницы умолкли. Все трое подошли к огромной дубовой двери с железными петлями и остановились.
— Ее зовут Тар, — мечтательно сказала королева. — Тарой она стала потом, а настоящее имя — Тар.
— Миледи? — окликнула ее Мэри.
Королева наградила ее странным взглядом.
— Что? — бросила она.
Альмспенд наподдала Мэри туфлей, Мэри взвизгнула и отступила от королевы.
— За что?..
— В чем дело? — осведомилась королева.
— Вы прикоснулись к камню Зеленого человека, и началась потеха, — буднично объяснила Альмспенд.
— А, теперь вспомнила. Хорошо. Вот мы и на месте.
Королева достала ключ, и женщины принялись поочередно поворачивать его в смазанном оливковом маслом замке, пока тот не поддался. Королева зажгла над дверью мощный герметический свет, и все трое ахнули. На полу лежали горы свитков, а на монолитных столах покоились увесистые фолианты. На центральном столе сидела большая крыса и злобно грызла пергамент острыми зубами. Она напоролась на взгляд королевы. Та вскинула руку, и крыса превратилась в пепел.
— Отлично! — оценила леди Альмспенд. — Меткий удар!
Королева расщедрилась на улыбку.
— Я упражнялась. Этим животным кто-то руководил — я вижу паутинный след ее хозяина-герметиста.
— Да кому интересны эти древние... — Леди Мэри отступила на шаг и пронзительно вскрикнула. Она схватилась за сердце и прислонилась к косяку. — Пресвятая Дева, святые угодники...
— Бесспорно, все это свято — или нечестиво! — объявила Альмспенд. — Мне понятно, почему это помещение охраняют! Это бумаги Планжере! Вперемешку с королевскими! Иисус Вседержитель, миледи — это же голая сила, достаточно протянуть руку! Знал ли о ней Гармодий?
— Полагаю, что нет. Но его собственные бумаги тоже нуждаются в охране — ты не поверишь, что я нашла в его покоях. Этот человек был намного глубже, чем нам казалось.
— Они все такие, — пробормотала Альмспенд, листая чудовищный гримуар. — О-о-о! Это попахивает архаичной некромантией. — Она в буквальном смысле принюхалась. — Что мы ищем, миледи?
Королева глядела на своих самых верных подруг, переводя взгляд с одной на другую.
— Вы знаете, что шепчут старухи о моем муже? Что он импотент и проклят?
Наступило молчание. Герметический свет отличается белизной, он не мигает, и обе женщины смотрели на свою королеву в его беспощадном сиянии. Обе старались что-то скрыть.
Альмспенд понурила голову.
— Да, я слышала подобное. И худшее — тоже.
— Галлейцы, правда, кивают на вас, миледи. Они считают, что бесплодны вы. — Даже на холодном белом свету было видно, как леди Мэри вспыхнула.
— Галлейцы — злейшие сплетники из всех мужчин, — сказала Альмспенд. — Я раньше думала, что столько яда бывает лишь в женщинах. Раз или два пожалела, что у меня нет меча разрубить колтун этого фанфаронства.
Королева приложила ладонь к животу.
— Я беременна, — сообщила она. — От короля, если нужно уточнить.
Она вздохнула. На памяти Мэри, сейчас королева выглядела наиболее человечной.
— У мужа есть тайна, — продолжила королева. — Она касается Красного Рыцаря. Кроме того, пожилые дамы говорят, что у короля была любовница и это она прокляла его импотенцией.
Мэри улыбнулась.
— Что ж, если это правда, то вы, похоже, его исцелили.
— У меня есть сила, — с улыбкой и глухо промолвила королева. — И еще постаралась та женщина, Амиция — помните, после битвы? Она излечила нас. Наверное, наших совместных сил хватило, чтобы разрушить заклятие.
Для Мэри, которая не обладала вообще никакими силами, это было чрезмерно — все равно что слушать о подробностях интимного туалета. Но Альмспенд воспрянула.
— В самом деле! — сказала она. — Поразительно!
— Я хочу выяснить, кто наложил проклятье и почему, — заявила королева. — Чтобы ему противодействовать. Помимо прочего, мне кажется, что, кто бы ни проклял короля, он прежде всего хотел навредить моему ребенку.
Фрейлины медленно кивнули, но Мэри улыбнулась.
— Может быть, вы просто не торопились зачать? — предположила она. Королева рассмеялась.
— Я ложилась с королем по три раза на дню, как вышла замуж, — ответила она с утробным смешком. — А то и чаще, когда нам бывало в охоту. Я знаю, что не бесплодна, по моим тайным силам. Нелепо, но это так. Достаточно?
Мэри бросило в такой жар, что она обмахнулась веером.
Альмспенд сделала глубокий вдох.
— Ваше величество? — произнесла она тихо.
Подруги редко обращались к королеве по титулу, и она коротким поклоном дозволила секретарю продолжать.
— Ваше величество должно понимать, что изучение истории сопряжено с открытием неприятных истин.
— Дальше, — кивнула королева.
— Это все, — сказала Альмспенд. — Вы рискуете узнать что-нибудь неприятное. Или лишнее.
— Я намерена спасти мое дитя, — ответила та.
ХАРНДОН — СЭР ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ
Рэндом со всей приятностью возлежал в постели с женой, когда в окно забили крылья. Сначала его посетило раздражение, а потом пришел страх: крылья были огромны и ему, ветерану битвы в землях Диких, напомнили нечто похуже почтового голубка. Обнаженный, он встал, вытащил из-под ложа меч и опустился на колени, ибо прыгать на одной ножке — не лучший способ встретиться с монстром. Жену он толкнул в голый бок: мол, выметайся живее.
Бум, бум, бум!
Бум, бум, бум!
Однажды, когда он был совсем мал, в роговые окна отцовского дома, что в Южном Харндоне, затеяли биться огромные лунные пяденицы. Его мать, швея, приобрела свечи из пчелиного воска, чтобы работать допоздна — у нее был специальный заказ, и пядениц привлек свет. Они были величиной с его голову, а то и больше, порождения Диких. И биение их чуждых, насекомьих тел о роговые импосты и стекло родительского дома нагоняло ужас и в то же время завораживало. Джеральд Рэндом, совсем еще крошка, понаблюдал за мельтешением теней и, проявив чудеса отваги, вышел в летнюю ночь, чтобы взглянуть поближе. Самая крупная пяденица, суетившаяся в неуклюжем полете, порхнула в считаных дюймах от его носа, а он поначалу ее в темноте и не заметил, а потом ощутил ветерок, который поднялся от ее крыльев — каждое величиной с его кисть. У него не возникло ни малейшего желания ее убить. На самом деле он задался вопросом: что она увидела, когда взглянула на него?
Дикие всегда возбуждали в нем любопытство. Пренебрегши отцовскими наставлениями, он оплатил ученичество и юношей отправился с королевской армией ради единственной цели — повидать Диких.
И вот сейчас он кончиком меча сбросил крючок на окне спальни. Створки открывались наружу, а потому он толкнул их.
У него захватило дух от размеров твари, но потом он различил ее окраску и рассмеялся.
Гигантский хищник оказался черно-белым, а даже ребенку было известно, как выглядит имперский гонец. Рэндом увидел его впервые, но сразу узнал, пусть даже вестник насквозь промок от дождя и полностью выдохся. Рэндом распахнул створки настежь, и несчастное создание вкатилось внутрь и мокрой грудой рухнуло на постель.
К тому моменту, как жена, уже подобающе одетая, осмелилась вернуться в опочивальню, Рэндом успел ознакомиться с посланием. Он сидел на постели и качал головой.
— Пропало белье, — сказала леди Элис. — Шесть недель вышивания насмарку. Неужели ты не мог загнать проклятую птицу в конюшню или куда-нибудь еще?
Рэндом осклабился.
— Нет, никаких проклятых приключений, о нет! — воскликнула она. — Ты же руководишь королевским турниром! А значит, тебе нельзя уезжать.
Рэндом поймал ее и поцеловал.
— Это особое приключение, — сказал он. — Все, что от меня требуется, — достать сто тысяч этрусских дукатов.
ХАРНДОН — ЭДВАРД, ПОДМАСТЕРЬЕ
Первый труп, который был найден на площади, поверг всю округу в оторопь.
Тело принадлежало юноше — красивому юноше. Убийца хотел, чтобы его обнаружили: труп был пришпилен парой кинжалов к пеньку майского шеста. Жертву убили мечом. Юноша был в дорогих одеждах из шерсти и шелка красной и желтой расцветки.
Эдвард увидел окружившую труп толпу и дождался своей очереди взглянуть лично. Он повидал достаточно покойников, и зрелище было знакомое: молочно-белое лицо и тело, обмякшее так, что подрывало всякую веру в загробную жизнь. Смерть есть смерть.
Мертвеца забрала братия, а далеко за полдень, когда Эдвард с учениками поочередно сверлили последний ствол, мальчишка, который служил на побегушках у лавочника, сообщил, что покойный — из числа оруженосцев королевы.
— Это все они, галлейцы, — сказал Сэм.
Том и Герцог продолжили работать.
— Оно же понятно! Джек Дрейк хотел забрать нашу площадь, а он король галлейских кобелей. Погиб оруженосец королевы? Значит, его прикончили галлейцы. Или Джек Дрейк. — Сэм пожал плечами. — Чтобы нас отпугнуть.
— Ну и чушь, — сказал Эдвард. — Галлейцы — рыцари. Они не убивают благородных...
— Еще как убивают! — перебил его Герцог. — Христос распятый, Эд! Где тебя носило? Их главный рыцарь, Вральи, хладнокровно прикончил племянника графа Тоубрея! Взял и попросту зарубил.
Том помотал головой:
— Он прикончил его в поединке, все по-честному. Так я слышал. — Он снова взялся за сверло, потом остановился. — К твоему сведению, Вральи — здоровенная туша, а второй был просто мальчишка, но поединок становится честным, если обе стороны согласны сражаться, — правильно?
— Галлейский кобель, — отрезал Герцог.
— Не, — возразил Том. — Я предпочитаю держаться фактов.
— Впрочем, это мог быть и Дрейк, — сказал Сэм.
— Хватит, — отрезал Эдвард. — Давайте закончим дело.
Герцог злобно хрюкнул. В последнее время мальчишка часто злился. Городская атмосфера была отравлена новыми фракциями: галлейцами, джарсейцами и северянами. Галлейцы, разодетые броско, носили весьма короткие котты и хитоны и расхаживали словно в поисках неприятностей.
Естественно, все это привлекало молодежь.
Джарсейцы были представлены в основном мужами и мальчиками из южной глубинки. После жатвы они наводняли город, а в этом году их стало даже больше; некоторые рассказывали о жестоких нападениях королевских войск. Джарсейцев узнавали по фермерским блузам.
Беженцы с севера осадили городские окраины в конце весны. Большинство возвращалось домой, но остальные были обездолены, обозлены и вели себя крайне вызывающе.
Гильдии ответили усиленной муштрой городских вооруженных отрядов. Оружейники гордились званием одной из лучших военных гильдий и упражнялись так часто, что Эдвард измучился от голода и усталости. Но он осознавал, что цеховые мастера натаскивали отряды для устрашения чужих группировок.
— Мы оружейники и возвышаемся над распрями, — заявил он твердо.
— Чепуха, — сказал Герцог. — Галлейцы — чужаки, они явились извести королеву. Называют ее шлюхой. Твердят, что она бесплодна. Говорят, что она...
В дверях появился мастер Пиэл, и Герцог покраснел.
Мастер Пиэл мрачно взглянул на них, но ничего не сказал.
— Я во все это не верю! — заявил Герцог.
Мастер Пиэл кивнул и поманил Эдварда. Ноги у того налились свинцом. Но он пошел за мастером через двор в контору — помещение, заваленное пергаментом, как кабинет королевского секретаря. Он решил, что оправдания выйдут ему боком, а потому, едва мастер сел, с поклоном сказал:
— Прошу прощения, мастер Пиэл. Все расстроились из-за трупа, который обнаружили утром.
— Я рад, что ты разделяешь ответственность, юный Эдвард. То, что говорят твои люди, отражается на тебе. А то, что говорят мои люди, отражается на мне. — На миг кроткие глаза Пиэла, обрамленные огромными этрусскими очками, округлились, выпучились и воззрились на подмастерье. Эдвард испытал острейший страх, ибо только однажды лицезрел своего мастера в гневе. — Я слишком долго пробыл во дворце. Ты нужен мне, Эдвард. Как продвигается наша затея?
— Работе, мастер, не видно конца. Но я делаю три ствола с однодюймовыми отверстиями. Я думаю — только думаю, — что они объясняют некоторые подробности контракта мастера Смита. И странный колокол с отверстиями для стрел.
Мастер Пиэл сложил руки домиком.
— Хорошо. Доделай начатое. Ты кое-что смыслишь в заклинаниях и чеканке.
— Да, мастер, — поклонился Эдвард.
— Мне понадобится, чтобы ты возглавил несколько наших дел. Эти железные стволы хорошо подготовили тебя к руководству: ты прекрасно укладываешься в смету, и твоя работа близка к завершению. Я хочу подчинить тебе еще больше работников, и вот поэтому желательно, чтобы ты лучше следил за учениками. — Мастер поднял руку. — Я понимаю, что времена непростые, а ты, конечно, привык быть одним из них, и тебе не хватает начальственной харизмы. — Мастер Пиэл покачал головой. — Мне крайне неприятно это говорить, но я боюсь не справиться со всеми заказами без дюжины новых работников и еще пары подмастерьев. И в то же время мне некогда их натаскивать и надзирать за ними, пока из них не получатся настоящие мастера. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Эдвард кашлянул.
— Нет. То есть да. Я сделаю, что смогу.
— Самый важный в лавке заказ — королевская амуниция для турнира, но я за него и не брался с тех пор, как мы завершили закалку, потому что занят штамповкой вручную. А мне нужны сотни монетных кружков.
— Это я сумею, — кивнул Эдвард.
— Нет, парень, ты нужен для другого. Я хочу, чтобы ты научил этому процессу подмастерьев, тогда я буду вырезать штампы, а ты — доводить до ума королевские доспехи.
— Можно поручить это Тому, — сказал Эдвард. — Он большой молодец.
Пиэл глубоко вздохнул.
— В самом деле? Юный Том — беспризорник. Ты же знаешь, да?
В гильдии брали неприкаянный молодняк, но эта публика все равно редко чего добивалась, так как успех зависел от покровительства и серебра.
Эдвард это знал. Том старался не возмущаться, но иногда его мастерство настолько превосходило достижения Эдварда, что он так и сочился сарказмом.
— Если мы предоставим ему такую возможность, — сказал Эдвард, — то он будет навеки нам предан.
Пиэл поскреб небритую щеку.
— Верно подмечено. Я знал, что не ошибся в тебе. Меня слишком долго не было в лавке. Пошли за ним сейчас же.
Молодая и набожная праведница едва успела бы произнести «Аве Мария», а юный Том уже стоял со шляпой в руках на пороге хозяйской конторы.
— Эдвард говорит, что ты готов стать подмастерьем, — объявил мастер.
Том повертел шляпу, словно выискивая неровности в истрепанных полях.
— Вот как! — промолвил он и посмотрел на Эдварда. Потом понурил голову. — Мне нечем заплатить взнос.
— Не горюй, Том, — сказал мастер Пиэл. — Я заплачу за тебя взнос при двух условиях.
Том вытянулся в струнку.
— Все что угодно! — выпалил он.
— Всегда дослушайте, о чем говорится в контракте, молодой человек, а уж потом подписывайте. Во-первых, будешь ли ты работать на Эдварда?
— Да! — ответил Том.
— Второе: ты получишь жалованье как полноценный подмастерье, но останешься у меня на два года. Никаких других лавок и городов.
Том рассмеялся.
— Мастер, вы можете держать меня при себе до конца моих дней!
Пиэл покачал головой.
— Никогда так не говори, малец. Отлично, ступай, изготовь себе кольцо и приходи ко мне в зал цеховых собраний. Отпразднуем это дело чашей вина, ибо, клянусь богом, нынче последний день, который ты проведешь за пределами лавки.
Мастер Пиэл вышел во двор, а Эдвард остался помочь Тому выковать из вороненой стали кольцо. Пытаясь придать ободку форму и бранясь на сей счет, Том вдруг сказал:
— Спасибо. Я твой должник.
— Он собирается расширить лавку, — объяснил Эдвард. — Мы будем чеканить монету.
Том присвистнул.
— Пусти козла в огород!
Эдвард надраивал кольцо, как будто сам был новым подмастерьем, но такова традиция: когда юношу повышали, его друзья вносили свою лепту.
— Почему?
— Эти галлейцы хотят уничтожить наши деньги, — сказал Том. — Если мы будем чеканить новые, они и за нас возьмутся.
Эдвард медленно кивнул.
— Лучше принять меры предосторожности.
— Как только стану подмастерьем, так сразу, — улыбнулся Том. — Еще раз спасибо. Не думал я, что это сбудется.
К ЗАПАДУ ОТ ЛОНИКИ, ФРАКЕ — ИМПЕРАТОР И ГЕРЦОГ АНДРОНИК
Они спешились во внутреннем дворе маленького замка. Тот был не крупнее особняка, с двумя каменными башнями и бревенчатым большим залом между ними. Замок, обнесенный частоколом, стоял на вершине высокого кряжа. С башни часовому был виден заснеженный пик горы Дракона в шестидесяти лигах к западу среди Зеленых холмов.
Императора сопровождали шестьдесят личных страдиотов герцога, и его приняли с немалыми церемониями, которые, впрочем, не вошли в противоречие с его статусом пленника, заточенного в убогий приграничный замок, настолько далекий от родины, что спасение не представлялось возможным.
Его достоинство осталось незапятнанным. Он принял почести от своих врагов и в выделенные покои отправился со всем положенным величием. Часовой у двери испросил его благословения.
Ночью император связал простыни и вылез в окно, но выпал снежок, и всадники схватили его на рассвете.
Один из истриканцев перебил императору ноги рукоятью стального топора. Затем его отнесли через замерзшее болото в замок, водворили обратно в комнату, и все охранники опять-таки возжелали благословения.
ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА ПОД АЛЬБИНКИРКОМ — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД
Миновала еще неделя, прежде чем сэр Джон нашел время выехать к переправе. Поселенцев прибывало все больше — с последним купеческим караваном из Мореи явилось еще десять торговых домов, которые привлекла осенняя торговля мехами и медом Диких — все это собирались распродавать через месяц на ярмарке пришедшие из-за Стены. Сэр Джон воздержался от привычных высказываний по поводу ненасытности купечества. Вместо этого он тщательно упорядочил их прибытие в свой город, расселил их по пустующим домам и приказал отстроить оные заново под страхом конфискации товаров. Вообще говоря, это намного превосходило его полномочия, но мэра и совет во время осады Альбинкирка убили боглины, замены им не нашлось, а король, как он понял, не явится и не велит ему прекратить.
Купцы поворчали, однако наняли в работники уцелевших местных. А из Лорики прибыли каменщики, соблазнившиеся возможностью заработать.
Каждый день приносил новый кризис, но все по мелочам. В среду пожаловал новоиспеченный альбинкиркский епископ. Его свита состояла из священника и монаха, а приехали они на ослах.
Сэр Джон пропустил его прибытие, так как находился в северной части города, где выслушивал жалобы на ирков и пришедших из-за Стены. Когда он вернулся, его бесполезный сержант доложил, что епископ приехал, вселился в разрушенный епископский дворец и хочет при первой возможности удостоиться внимания капитана. Сэр Джон закатил глаза.
— И он из крестьян, — добавил сержант.
Сэр Джон рассмеялся.
— Как и я. Как и ты, мошенник. — Он спешился и передал Джейми коня. — Я загляну к низкорожденному прелату, когда найду время перевести дух.
А хорошая новость заключалась в том, что в четверг явился сэр Ричард Фитцрой и привел с собой сорок копейщиков — все они были придворными, за исключением одного рыцаря в черном, священника ордена Святого Фомы.
Сэр Джон встретил сэра Ричарда в переднем дворе крепости, и они обнялись.
— Ты пришел мне на смену? — спросил сэр Джон.
Сэр Ричард помотал головой.
— Об этом король не сказал ни единого слова — он высоко тебя ценит, и я привел сорок лучников для твоего постоянного гарнизона и еще этих копейщиков, чтобы спокойнее было осенью. В этом сезоне я исполняю обязанности королевского выездного судьи и очень надеюсь, что у тебя осталась для убиения пара чудовищ.
Сэр Джон увидел, что несколько ратников слишком юны для разлуки с матерями, но хлопнул сэра Ричарда по бронированной спине.
— Очень рад, что мы вместе. Чудовищ полно, намедни я укокошил дюжину боглинов.
Самый молоденький ратник вытаращился так, что глаза чуть не вылезли из орбит.
За чашей вина сэр Ричард сообщил, что в Джарсее не все благополучно и управляющий, предвидя неприятности из-за возвращения капталя де Рута, отослал от двора капитана гвардии со всеми джарсейскими рыцарями. Сэр Джон, чей гарнизон не пополняли шесть лет, чьим людям задолжали жалованье за три года и который уступил четверых из пяти выживших ратников Красному Рыцарю, когда несносный выскочка проезжал мимо в начале лета, не испытывал ни малейшего интереса к политике; он чудесно провел день, разбивая свой округ на зоны патрулирования и препоручая их старшим и более надежным рыцарям.
В субботу после мессы он устроил пир, обложив данью скромной и непосредственной двух хоекских купцов, которые прибыли по реке. Они сообщили, что у Южной переправы избежали встречи с боглинами и кое-чем похуже, а спрятала их монахиня с чудотворными силами. Он взял с них мзду вином и золотом, выделил дом для ремонта и закатил свой тщательно спланированный пир. Тот состоялся в большом зале крепости: слуги возвели помост, на который сэр Джон водрузил золотой щит с ярко-красным крестом. Был приглашен епископ Альбинкиркский — Эрнальд Ансельм, человек новый, — и он воссел на епископский трон там же; сэр Ричард разместился с одной стороны от него, а сэр Джон, обуреваемый кое-какими мыслями о своем ханжестве, — с другой, рядом с братом Арно, священником ордена. Шесть мест на помосте пустовали, и, когда от последней перемены остались только бараньи кости, а оруженосцы начали разливать пряное вино, сэр Джон поднялся, и зал затих.
— Братья! — произнес он. — Шесть пустых мест приготовлены для тех, кто покажет себя лучшими странствующими рыцарями! — Всем улыбнувшись, он подошел к краю помоста. — Послушайте, друзья. Почти всю неделю я наблюдал за вами. Я видел вас на ристалище и у столба для отработки ударов; следил за вашей борьбой и верховой ездой. Вы полностью готовы встретить врага, за исключением одного.
Слова «полностью готовы встретить врага» были приняты с ликованием, однако последние породили тишину.
— Большинство из вас, — сказал он, — знает, что я всего-навсего простой солдат; я много где послужил на этом свете: в Тартарии, и Святой Земле, и в Галле, и в Арелате, и еще в ряде мест. Я кое-что понимаю в войне. А вы, господа, пойдете именно на войну. Поэтому перестаньте мечтать, как отымеете Жана де Вральи, забудьте двор, наплюйте на политику, из-за которой вы здесь, и оставайтесь в живых. Даю вам слово, что к этому времени завтра кто-то из вас будет мертв или тяжело ранен — не потому, что Дикие такие страшные враги, а потому, что вы, утонченные джентльмены, намерены воевать с Дикими, витая в облаках или страшась и тревожась за то, что происходит дома. Забудьте об этом. Помните любимую женщину, ибо эта любовь укрепит и ускорит вашу десницу. Слушайтесь командиров, потому что они знают больше, чем вы. Помните вашего короля, потому что мы ведем справедливую войну королевской милостью. И помните, чему вас учили. Все прочее — хлам. Забудьте. А через несколько недель, когда вы, покрытые славой, поедете домой, — ну что же, тогда и пособачитесь насчет капталя и его поведения.
Поднялся епископ. У него оказался красивый голос, а сам он, хоть бы и из крестьян, был глубоко образован и речист. Он коротко высказался о рыцарском долге перед церковью и возможности для ратников искупить грехи ношением доспехов и служением человечеству. Закончив, он царственно поклонился отцу Арно, и тот ответил вымученной улыбкой.
Сэр Джон встречался с ним лишь однажды и не знал, чего ждать, а потому, как и все, удивился, когда епископ сошел с возвышения и присоединился к ратникам. Тот рассмеялся смехом чистым и звонким.
— «Соберите мне армии и сразитесь с Дикими, — сказал Иисус. — Обратите вторую щеку!» — Епископ расхаживал в ошеломленной тишине. — Но Он и другое молвил: «Защитите малых детей». — Епископ выдержал паузу, очутившись в самой гуще толпы. — Среди моих земляков нет людей благородного звания. Отец возделывает поля в тени стен Лорики. Мать — дочь йомена. Мы с братьями — первое в нашей семье поколение, которое перешло из сервов в свободные фермеры. — Он оглядел собравшихся. — Свобода фермерства означает, что мы платим пошлину сюзерену, а вы прикрываете нас своими телами. Рыцарство, братья мои, это не востроносая обувка, ухоженное чело и танцы. Мужчины и женщины, которые в поте лица трудятся на ваших фермах, служат вам не потому, что так завещал Господь. Это договор, и по его условию вы получаете красивый меч, рослого коня и восторги смазливых девиц в обмен на вашу готовность умереть! Таков ваш долг...
Он снова обвел их взглядом. Укрыться от его глаза не было возможности. Сидевшие даже не смели поерзать, а сэр Джон так и застыл с кубком вина, забыв поднести его к губам.
— Каждое семейство в этом городе и окрестностях потеряло близких. Я причащаю паству, в которой почти нет мужчин. Дети запуганы. Женщины утратили надежду. Восстановление разрушенного затягивается. Мы сомневаемся в нашей вере. Как же Бог допускает такое? — Он гулко пристукнул епископским посохом. Мужчины подпрыгнули. — Вы можете их спасти! — взревел он. — Каждая вдова, которая увидит, как вы проезжаете мимо, обретет луч надежды! Докажите, что вы достойны рыцарского звания! Если понадобится — умрите за него! Это все, о чем просит вас, своих рыцарей, Бог. Во имя Его — ступайте и победите! — Молодой епископ направился обратно сквозь строй рыцарей, благословляя ближайших. Взойдя на помост, он повернулся и сотворил крестное знамение. — И знайте, что если падете, то умрете во славе Божьей, аминь.
— И заберете с собой много поганых уродцев, — пробормотал сэр Джон. — Это было чудо, — добавил он, когда епископ сел.
Ансельм улыбнулся.
— Неплохо, — согласился он. — Я кое-что взял у патриарха Урбана, а остальное было импровизацией. И я много молился. Но именно это и нужно здешним людям — чтобы доспехи на дорогах сверкали изо дня в день. Луч надежды.
Сэр Джон положил руку на плечо молодого человека.
— Я встретил вас не так, как подобало, — признал он.
— Вы были заняты, а я всего лишь низкорожденный прелат, — ответил тот, и в глазах у него заплясали чертики.
Сэр Джон покачал головой:
— Разве я это сказал?
Отец Арно, сидевший рядом, чуть не поперхнулся вином.
— Такова молва, сэр Джон, — ответил епископ. — Да, я и правда низкорожденный прелат, но собираюсь перековать сию паству и помочь вам заново отстроить город. Между прочим, сестра Амиция из сестер Святого Иоанна просит напомнить вам о себе. Ей дарована особая милость, ибо в Альбе не наберется и десяти женщин, которым дозволено служить мессу.
— Она замечательная женщина, — сказал сэр Джон.
— Мне бы очень хотелось с ней повидаться, — заметил брат Арно.
— Насколько я знаю, в Лиссен Карак она помогла остановить врага? — поинтересовался епископ.
— Ее силы весьма внушительны, — усмехнулся сэр Джон. — Это тоже молва, я находился здесь. — Он посмотрел на собеседника — рыжего, неотесанного и этим ладного; больше похожего на рыцаря, чем на монаха. — Однако в последние недели она мне весьма посодействовала.
— В общем, — продолжил епископ, — она попросила напомнить вам, чтобы вы обратили внимание на запустение у переправы. Я и сам взглянул — там прячется какое-то зло. Мои личные силы в руках Господа, они появляются и уходят, но я его чувствую.
— Я посмотрю, — кивнул сэр Джон.
Вмешался отец Арно:
— Сэр Джон, я поневоле слушаю и буду весьма признателен, если позволите мне вас сопровождать.
— Рыцарь ордена? — рассмеялся сэр Джон. — Я спрячусь за вас, если придется туго.
Утром он собрал во дворе четыре конных разъезда. От этого он ощутил себя видным лордом: сорок рыцарей в подчинении плюс еще сорок ратников и оруженосцев, да пажи с лучниками. Лучники были все его собственные, и после мессы он внес свой вклад в праздник: выплатил уцелевшим ветеранам долги по жалованью. Заплатили даже нескольким новичкам — неслыханное дело.
К переправе он выступил в сопровождении отца Арно, двух новых лучников, своего оруженосца Джейми, сэра Ричарда и его оруженосца — лорда Уимарка, богатого молодого хлыща в доспехах лучших, чем у сэра Ричарда и сэра Джона. Но манеры Уимарка были отменны, парнишка боготворил отца Арно и ничуть не задирал нос перед Джейми. К моменту, когда они поехали вдоль реки к переправе, из них уже получился дружный отряд.
День был погожий, небо волшебно синело. Деревья кое-где оделись в осенний убор, желтели клены и березы. Река искрилась.
На трупах восседало полчище ворон.
Сэр Джон даже не знал, что переправу пытались починить, но старания этих людей только усугубили его скорбь. Что-то проломилось сквозь новенькие бревенчатые стены и свежую соломенную крышу, выдернуло младенца из колыбели. Двоих мужчин разорвало в клочья: рука здесь, хрящи там. Головы были аккуратно насажены во дворе на колья и сплошь исклеваны воронами.
Лорд Уимарк несколько раз сглотнул, но завтрак не выблевал. Отец Арно спешился, помолился над трупом и занялся делом — стал собирать останки для погребения.
Сэр Ричард возвысился от бастарда до капитана королевской гвардии не только благодаря внешности и покровительству.
— Это здоровая тварь, — заметил он. — Не человек. Еще больше.
Сэр Джон посмотрел на гребни крыши.
— Не могу поверить, что это виверна, — сказал он. — И не мамонт, они не едят людей.
— Тролль? — предположил сэр Ричард. — Я сражался с ними при Лиссен Карак. — Глаза у него вдруг забегали. — Христовы раны! Они напугали меня до усрачки.
Сэр Джон привстал в стременах и поднял копье, чтобы измерить длину руки, которая отшвырнула солому и проникла в дом.
— Это очень крупный тролль, — сказал он тихо, — Иисус Вседержитель! А я-то надеялся пообедать сегодня с приятелем. — Он говорил негромко, чтобы не услышал священник.
— То еще приключение! — рассмеялся сэр Ричард.
Сэр Джон только бровью повел.
— Мне уже до чертиков страшно, — признался сэр Ричард, и дружный смех разнесся над переправой и полетел в леса.
Они пересекли Великую реку, и сэр Джон сразу увидел то, о чем говорила монахиня: полосу разрушений, которую, как просеку, прорубил какой-то безумный дровосек, бежавший на запад в лес.
— Блаженный Криспин! — Сэр Ричард придержал коня. — Нам туда нельзя.
Отец Арно потеребил бородку, снял перчатки и надел латные рукавицы. Лорд Уимарк бросился к нему, желая стать его оруженосцем.
Был у него цервельер — вещь намного более древняя, чем галлейский бацинет, ныне ценившийся при дворе. Уимарк надел его — легкую стальную каску с кольчатой бармицей.
Отец Арно улыбнулся, глядя на юношу.
— Я не привык пользоваться услугами оруженосца, — заметил он, и тот зарделся.
Сэр Джон изучал местность так долго, что оруженосец успел вздохнуть двадцать раз.
Зрелые деревья были вырваны и разбросаны, как спички, — десятками. Казалось, что ими позабавилось некое дитя великана, и они лежали вперемешку, словно былинки, растянувшись на запад, сколько хватало глаз.
— Готов предположить, что эта просека где-то пересекается с Королевской дорогой, — сказал сэр Джон. — Вот тебе и обед в окружении красавиц. Прошу прощения, отче, — покосился он на священника.
Отец Арно улыбнулся.
— Меня ничуть не коробит от ваших восторгов по поводу красавиц, сэр Джон. Сомневаюсь, что коробит и Господа. Он же их и сотворил, — усмехнулся священник. — Что касается обеда, то обед я всегда приветствую.
Два лучника, Одо и Умфри, были слишком юны, чтобы иметь прозвища, и оба малость побледнели. Сэр Джон улыбнулся им.
— Что, ребята, хорошо вам в походе? — спросил он и пошел проверить вьючных лошадей. Удовлетворившись, он пересел со своего иноходца на боевого коня.
Сэр Ричард поступил так же, после чего оба надели шлемы и наручи. Сэр Джон посмотрел на священника:
— Не слишком ли легкая у вас каска?
Тот согласился. Вынув из переметной сумы приличный шлем, он надел его, а сэр Джон с профессиональным интересом отметил, как выступы, еле заметные на каске, аккуратно вошли в пазы тяжелого стального шлема так, что образовалась защитная система из двух слоев закаленной стали. Он присвистнул.
Отец Арно защелкнул огромный шлем.
Они осторожным шагом проехали милю. От Королевской дороги, которая убегала на запад к Лиссен Карак, пересекала Замок у моста и уходила на Хоксхэд, была видна полоса опустошения, немного севернее между дорогой и рекой. Порой она терялась из виду, но потом появлялась вновь, и милей позже, когда дорога свернула на север, отряд замедлил ход, а тракт перешел в просеку.
Триста шагов они нащупывали путь и вот углубились. Сэр Джон осадил коня, вскинул руку и покачал головой. Он поднял забрало.
— К хренам собачьим, — сказал он. — Надо вернуться с лучниками, расчистить дорогу, найти ту тварь, которая натворила дел, и убить ее. А сейчас мы на ее территории, и наши лошади бесполезны.
Поднял забрало и сэр Ричард:
— Согласен. Я уже устал, а бедолага Стрелка прокусит мне доспех, если я еще раз направлю ее через бревно.
Он развернул лошадь. Оба рыцаря взглянули на священника, который неподвижно сидел на своем черном жеребце. Он смотрел через плечо сэра Джона и уже обнажил меч.
Послышался громкий треск, словно сломалась ветка. Все оцепенели.
— Пресвятая Дева, — произнес сэр Ричард.
Сэр Джон заметил движение среди поваленных деревьев.
— Спешиться! — крикнул он.
Сэр Ричард не стал этого делать. Он направил коня на ствол, лежавший позади, и конь совершил скачок — с седоком, амуницией и всем прочим. Сэр Ричард получил королевское образование и ездил не хуже кентавра.
Лучники и оруженосцы спешились. Джейми отвел лошадей в сторону, но завал был так густ, что свободного места почти не осталось, и всякое беспокойство животных грозило согнать людей в толпу, а то и натворить бед похуже.
Сэр Джон встретился взглядом с оруженосцем.
— Убери их отсюда! — рявкнул он.
Джейми начал пробираться сквозь завал.
Лучники все еще готовили к бою свои огромные луки.
— Что это такое? — спросил Ричард.
— Понятия не имею, — отрезал сэр Джон.
— Великан, — сказал священник. Как и сэр Ричард, он оставался в седле.
Позади него до лошадей доплыл запах чего-то гадкого, и они ударились в панику. Вьючные бросились наутек — одна споткнулась, и нога у нее с тошнотворным хрустом сломалась. Лошадь страдальчески заржала.
Этот звук как будто послужил сигналом, и из завала поднялись два великана.
Они были огромны.
И, вопреки легендам, проворны.
За сорок лет боев сэр Джон ни разу не видел великана и теперь на гибельный миг прирос к месту. Губы беззвучно произнесли: «О боже».
Священник пустил коня вскачь. Тот перепрыгнул через препятствие, невзирая на груз — всадника в полном доспехе; меч священника отсек палец с простертой левой руки великана, и конь пролетел мимо.
Монстр был похож на человека, но крайне уродливого, без шеи и с ногами той же длины, что и туловище. И с одним огромным глазом.
Он имел при себе дубинку величиной с ребенка. Но почему-то хватил ею по обезумевшей лошади, как будто огромные уши-воронки не вынесли ржания — а может быть, великана сбила с толку боль в раненой руке.
— Он самый — великан, — без всякой нужды сказал лучник Одо.
И его первая стрела длиною в тридцать пять дюймов и весом в четыре королевские унции впилась в огромное бедро. Острие, заканчивающееся швейной иглой, вошло в плоть по самое оперение.
Великан взревел, и лес задрожал.
Сэр Джон услышал донесшийся слева боевой клич сэра Ричарда и топот копыт его лошади.
Умфри послал стрелу и промахнулся.
Сэр Джон приказал себе наступать на великана, который был втрое выше него. Дубинка размозжила коню голову, и всех обдало кровавым месивом.
Лорд Уимарк последовал за ним, держась рядом и сжимая в руке позолоченный боевой топор.
— Что... что будем делать? — спросил юноша.
— Убьем его, — ответил сэр Джон.
Гигант был по-человечески ловок. Он повернулся лицом к двум ратникам, и теперь Одо промахнулся, а вторая стрела Умфри прошила насквозь толстые мускулы правого плеча великана, не дав ему прикончить лорда Уимарка. Основной удар пришелся в землю, но дубинка успела сбить лорда Уимарка, сломав ему обе ноги. Он закричал истошным, сдавленным голосом. Несмотря на ранение, он рубанул боевым топором по пальцу толщиной в свое запястье — и попал, хотя рухнул навзничь. Только после этого он лег и заголосил всерьез.
Сэр Джон не стал терять время. При нем был молот на пятифутовой рукояти и с шипастым обухом. Он со всей мочи врезал им по правой ступне великана, раздробил кость, а затем шагнул между ног дурнопахнущей твари, вскинул молот, захватил шипом болтающиеся тестикулы гиганта и, крутанувшись на месте, рванул; его рабочая рука выписала полную восьмерку и нанесла третий удар по левому колену великана.
Вой поднял на крыло всех птиц в радиусе четырех миль. Самка остановилась, повернулась и приняла в брюхо копье сэра Джона.
Она ударила дубинкой, расколола щит сэра Ричарда, сломала ему кисть и плечо, однако тот что было силы пришпорил любимую Стрелку, а большая лошадь ответила со всей яростью преданной подруги: она рванулась в самый смрад, и острие копья вонзилось в сокровенные глубины чрева великанши.
Увидев, что самец рухнул, Умфри и Одо дружно, как бывалые бойцы, повернулись и выстрелили по второй мишени. На этот раз оба не промахнулись. Они продолжили свое дело, заряжая и посылая стрелы, заряжая и посылая; их луки пели через каждую пару секунд. Самка стояла всего в десяти шагах, и укрыться ей было негде.
Едва она рухнула, сэр Джон вогнал заостренную оконечность молота ей в крестец, расположился между ног, развернулся и ударил снова.
Самка с жалобным воплем встала на четвереньки над лордом Уимарком. Сэр Джон остался сзади. Третьим ударом молота он сломал ей бедро, а затем принялся за область почек.
Самка вышибла сэра Ричарда из седла, сломав ему ключицу, и он приземлился на уже пострадавшие кисть и плечо. Однако она не понимала, откуда летят тяжелые стрелы, и отбивалась от них, как малое дитя от насекомых, которые успевают ужалить и улететь.
Сэр Ричард перекатился исключительно благодаря закалке. Он рубанул по лодыжке: попал. Ударил снова, окатив великаншу воплем, в котором слились ужас и боевой задор; она же, не обращая на него внимания, повернулась и увидела лучников.
Лук Умфри с треском переломился — в слепой панике он слишком туго натягивал тетиву.
— Ох, чтоб тебя, — выдохнул он.
Одо послал стрелу великанше в лицо, но в глаз не попал, и острие отскочило от кости. Он потянулся за следующей, но стрелы кончились. Запас остался на вьючной лошади.
Умфри обнажил меч, повернулся и приготовился бежать.
Одо выхватил за острие стрелу с его пояса и прицелился.
Сэр Ричард всем, что имел, рубил великанше поджилки. Вскоре он лишился чувств.
За спиной великанши появился отец Арно. Его конь взлетел, как на крыльях, а меч после размашистого выпада вонзился по рукоять и выскочил, подобно смертоносной игле прошив живую плоть; священник вновь очутился сзади, и удар великанши не достиг цели, когда его конь по-оленьи отпрыгнул прочь.
Великан сэра Джона рухнул с выпущенными кишками. Сэр Джон не видел сэра Ричарда, конь которого лягал великаншу, а та стояла, как вкопанная, на одной ноге. В глазу у нее засела стрела, и Одо рассматривал ее с забавным выражением торжества.
Ее дубинка раскроила ему череп.
Но, когда она шагнула вперед, чтобы прикончить его смертельно раненного товарища, правая нога подвела, поджилки полностью разошлись, и она упала.
При виде гибели Одо Умфри обезумел вконец. Он заорал. Завизжал. Залился слезами, а меч его обрушился на поверженную великаншу со скоростью дятла, когда тот выклевывает жучков. Клинок врубился между обвислых грудей и вошел в плечо. Она издала вопль и попыталась встать.
Отец Арно что был сил ударил ее по затылку булавой, которую сорвал с седельной луки, и булава расколола ей череп. Брызнула кровь, веером разлетелись мозги.
Сгущалась тьма, когда Хелевайз, ожидавшая этих звуков каждую ночь, услышала голоса, которые донеслись от сторожевой будки, что превратилась для ее пополнения в своего рода казарму. Теперь у нее набралось шестьдесят человек, и женщин намного больше, чем мужчин, а те в основном в годах, но все работали, и поля были убраны.
Она не успела одеться, но, тешась надеждой, провела щеткой по волосам и сбежала по ступеням в главную залу старого особняка.
— Пресвятая Катерина, что это за запах? — спросила она, еще не выйдя за дверь.
Двор кишел всадниками, и были там и Филиппа, и обе девочки Роуз, и старуха Гвин, и Беатрис Аптон. Дальше колыхались факелы.
Среди мужчин появился сэр Джон. Он был в полном боевом облачении и выглядел стариком. Но улыбку он выдавил со словами:
— Не прикасайся ко мне. Я весь в дерьме.
Отшатнувшись, она увидела и других рыцарей, а также человека в гамаке, натянутом между конями, и сверток, который очертаниями напоминал тело. Она прикрыла руками рот, но только на миг.
— Кипятка! — приказала она. — И найдите сестру Амицию!
— Я здесь, — отозвалась монахиня.
В одной ночной сорочке она бегом пересекла двор и подскочила к импровизированным носилкам.
Сэр Джон медленно спешился. Оруженосец забрал коня.
— Он схватился с великаном. В одиночку, — пояснил Джейми.
— Хрена с два, — возразил сэр Джон. — Сестра, сэр Ричард не при смерти. А этот мальчик — да, умирает. — Он отвел сестру Амицию ко второму раненому, тоже покоившемуся на самодельных носилках.
Хелевайз подошла к человеку, которого назвали сэром Ричардом. Она махнула девушкам:
— Давайте занесем его внутрь. Поаккуратнее с носилками.
На пару с Джен она отвязала их от седел, и раненого, стеная под его весом, перенесли внутрь. Это был крупный мужчина в полном боевом облачении. Две молодые женщины крякнули, но все же переложили его на стол, когда Мэри Роуз сдернула и скатала скатерть да убрала два огромных бронзовых подсвечника, которые не сумели сломать мародеры, и выругалась, уронив себе на ногу тяжелую солонку.
— Боже, ну и вонища от них, — сказала Мэри.
Снаружи вспыхнул золотисто-зеленый свет, и стало слышно, как молится сестра Амиция.
— О! — воскликнула Филиппа. — Хочу взглянуть на ее чудеса!
— Можешь остаться на месте и помогать мне с этими пряжками, — ответила мать.
Снаружи играл золотистый свет, напоминавший рассветный.
— Так нечестно! — возмутилась Филиппа.
— Помогай, не наглей, — бросила ей Хелевайз. — Освободи его плечо.
Пока она колдовала над непонятными пряжками под рабочей рукой раненого, в помещение вошли сэр Джон, священник и сестра Амиция. Филиппа вдруг с крайней серьезностью занялась застежками.
У сестры Амиции растрепались волосы, под глазами пролегли морщины. Хелевайз ни разу не видела ее такой старой.
Но она тронула Филиппу за руку.
— Надо еще аккуратнее, — сказала она. — Посмотри: сломаны и ключица, и плечо, и все эти мелкие косточки. А вот нагрудная пластина: видишь, где вмятина? — Амиция тяжко вздохнула. — Ребра тоже сломаны, и им даже не расправиться, пока не убрана пластина. — Голос у нее был теплый, воркующий — воплощение материнской любви.
Вздохнув еще раз, она сдвинула камень на своем кольце, чтобы открыть оконце.
— О господи, — проговорила Амиция.
В шестистах лигах восточнее замер на полувздохе Красный Рыцарь. На миг показалось, что он сидит рука об руку с послушницей Амицией под волшебной яблоней на монастырской стене в Лиссен Карак. Ощущение было столь сильным, что он и впрямь туда перенесся.
Она ни о чем не попросила, но он отдал все свои резервы — запасы энергии, которые приберегал для общения с Гармодием.
Она забрала все.
Сэр Джон отстранил Филиппу и развязал шнуровку на пластине. На третьей тесемке внутри что-то сдвинулось, и сэр Ричард сдавленно вскрикнул.
Сэр Джон посмотрел на монахиню, и та покачала головой.
Он вынул кинжал, перерезал ремень, доспехи вскрылись, внутри хлюпнуло.
— Хелевайз! — позвал сэр Джон, и та, подсунув вместе с ним руку, чуть повернула раненого; тот закашлялся кровью, а священник убрал пластину.
— Нет! — возразила сестра Амиция. — Положите его ровно. Аккуратнее.
Филиппа наконец распустила последние тесемки, и сэр Джон с чавкающим звуком открыл левый наруч.
Глаза сэра Ричарда распахнулись, и он вскрикнул, а потом тяжело вдохнул и сказал:
— Простите, ради Христа.
Сестра Амиция положила руку ему на плечо. Ее лицо побледнело, потом стало почти свинцовым. Кольцо полыхнуло на свету, как алмаз, а затем засияло крохотным солнцем.
Она вздохнула. И медленно улыбнулась.
Ее глаза открылись.
А у сэра Ричарда они снова задвигались. Он испустил вздох, который, похоже, сдерживал очень долго.
— Я больше никогда не усомнюсь в существовании Господа, — произнес он сонно.
Сестра Амиция рассмеялась слабо, но обнадеживающе и тяжело опустилась на скамью.
Кризис миновал, и Хелевайз с дочерью переглянулись. Обе заулыбались. Смрад стоял поистине чудовищный.
— Всем мыться, — распорядилась Хелевайз. — Что это, ради всего святого?
— Дерьмо великана, — ответил сэр Джон. — Прошу прощения за мой галлейский, но уж как есть.
Зал и двор были набиты битком, никто не спал. И все произошло сразу: девушки понесли воду из колодца, а огонь развели и в кухне, и в зальном камине, и даже в покоях Хелевайз и каждый чайник отдали под кипяток. Бен Матерщинник, лучший из новичков, принялся чистить лошадей, и к нему присоединился выживший лучник. Молодой Джейми стал собирать смердящие доспехи — худшие были у лорда Уимарка, а Филиппа к этому времени успела вскипятить ему воды. Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Ты убил великана? — спросила Филиппа.
На миг ему захотелось соврать, такая она была хорошенькая. Но он пожал плечами и потупился.
— Меня отослали с лошадьми, — сказал он. — Я и разочка не ударил.
— Придет и твой черед, — улыбнулась она, и он мгновенно влюбился.
Все выкупались. У рыцарей, как ни странно, имелось мыло, а женщины приготовили еще; женщины мылись в зале, а мужчины — в кухне, и Хелевайз, поскольку грязная работа еще предстояла, задала моду обходиться без нижней юбки.
Сэр Ричард попробовал встать и был притиснут к постели Амицией.
— О, славный рыцарь, даже при Божьей помощи моему врачеванию вам полезнее будет лежать спокойно и побольше спать.
Он воззрился на нее с обожанием:
— Но почему, прекрасная сестра? Мне давно не было так хорошо!
Она с улыбкой пригладила ему волосы.
— Сказать? Когда я врачую — когда врачует любой хороший лекарь, — мы сшиваем ткани ровно настолько, чтобы свести, и не больше. В ход идет сила, которая превосходит всякое колдовство. — Она робко улыбнулась и покачала головой. — Представьте, с какой силой вы отрубаете противнику руку. Чтобы пришить ее на место, нужна намного большая. Поэтому мы закрепляем, что можем, а остальное предоставляем Господу и природе. А исцеление естественное внушает больше надежды на успех. К тому же для всякого врачевания мне, поверьте, надо еще подучиться.
Взирая на нее восхищенно, сэр Ричард сказал:
— Я уверен, что вам уже нечему учиться.
Амиция немного знала, что значит быть знахаркой — и женщиной, а потому поняла, что пора взбить подушку и изобразить занятость.
Лорда Уимарка перенесли в покои Хелевайз. Вонь, оставшаяся от великана, начала рассеиваться, но прошло еще несколько дней, прежде чем окружающих перестало тошнить. Хелевайз принесла бочонок сидра, и все по чуть-чуть угостились — там вышло мало. Старуха Гвин выставила бурдюк вина, к которому все жадно присосались, а Мэг Хастинг испекла свежий хлеб.
Наконец волнение улеглось. Хелевайз убедилась, что дочь отправилась спать с подругой Джен, а не с каким-нибудь оруженосцем — нет, всерьез она этого не боялась, но сочла нужным проверить, а после еще раз отчистила в зале стол и помогла старухе Гвин прибрать в кухне, где от мужчин осталась мыльная вода. Амиция отключилась прямо в зале на деревянной скамье, и Хелевайз укрыла ее тяжелым шерстяным одеялом. Остановившись посреди зала, она прислушалась к тишине. Гвин, беззубо улыбнувшись, со скрипом поднялась на чердак, где у нее была каморка.
Хелевайз простояла в нерешительности достаточно долго, чтобы осознать чужое присутствие, а через миг его руки обвили ее талию.
— Всегда и ходи так одетой, — выдохнул он ей в ухо.
— Джон Крейфорд, если я хоть немного учую, что от тебя несет великаном... — пробормотала она. Он попытался поцеловать ее, и она пригнула голову, выскользнула из его рук, но поймала за кисть и потянула во двор. — Где твой оруженосец?
— В сторожке, — прошептал он. — Овин я оставил за собой.
Она обняла его за шею.
— Тяжко пришлось?
— Уже лучше, — сказал он, поднял ее и отнес в овин.
Отец Арно сидел в зале и прикладывался к кубку. У него тряслись руки. Сестра Амиция вошла и присела рядом.
— Могу я чем-нибудь помочь?
Он улыбнулся, встал и отвесил поклон.
— Вы и есть знаменитая монахиня Диких? Мне не говорили, что вы так хороши собой.
— Вы правда священник? — осведомилась она, но ухмыльнулась, и он невольно ответил тем же.
Выпил еще вина и сказал:
— Я неплохо убиваю чудовищ. Прошу прощения, сестрица, но у меня кризис веры. — Он повернул к ней голову: — Но с какой стати я в этом признался?
Она пожала плечами.
— Я постоянно слышу подобное. Наверное, со мной легко разговаривать — я смазливая, и все такое. — Сев напротив, она взяла грязный кубок и налила вина. — Впрочем, и у меня постоянно случаются кризисы веры, так что ничем не могу помочь.
Отец Арно откинулся на спинку.
— Возможно, я буду прав, если скажу, что коль скоро кризисов веры у вас было много, то и разрешались они нередко, а потому вы станете мне лучшим поводырем.
Он отвернулся.
— В чем же дело? — спросила она.
— Я не умею исцелять. Не мог никогда, потому что...
Они немного посидели молча, он расплакался, и она сочла за лучшее не вмешиваться. Чуть позже она прочла молитву и протянула ему свой простенький носовой платок.
Отец Арно промокнул глаза.
— Простите, — буркнул он. — Не хочу показаться тряпкой. Просто очень устал от неудач.
Она выжидающе смотрела на него и слушала.
Но он удивил ее кривой улыбкой:
— А вы, сестрица? Почему вы поколебались в вере?
У нее не было желания ни дискутировать, ни исповедаться; она знала свой грех, и разговоры о нем грозили только подорвать ее чувство защищенности.
С другой стороны, он ей доверился.
— Я влюблена, — сказала она и содрогнулась от одного слова, как будто дотронулась до священной реликвии.
Его улыбка обозначилась яснее.
— А, любовь! — произнес он, отпил еще вина, и руки у него снова затряслись.
Она не поняла, сказал ли он это с горечью.
— Вас кто-нибудь спрашивал, не вы ли убили великанов? — поинтересовалась она.
— О да. Оба мертвы. Две Божьи твари — невинные, как младенцы, и мы убили обеих.
Его глаза на секунду опустели и ожесточились. Затем смягчились, и отец Арно дернул краем рта в своеобразном тике.
— Тьфу, я слишком болтлив. Снимешь с себя обет молчания — и знай балаболишь.
Она встала и потянулась.
— Вы мне не кажетесь особо разговорчивым, господин пастырь. Зато про себя я думаю, что слишком устала и больше не могу пить.
— Кто он? — осведомился отец Арно. — В кого вы влюблены?
Она мотнула головой.
— Это не важно. Его тут нет, и я не могу согрешить. — Она осталась премного горда непринужденностью своего тона.
— Я тоже влюбился в одну даму, — сказал отец Арно. — Разрушил ее жизнь. Я был горделив и тщеславен, а наша любовь была Божьим даром. Даже сейчас я не уверен, что раскаиваюсь. — Он поболтал вином в кубке. — Разве не занятно, что Бог лишил меня власти исцелять, а моя могучая десница продолжает разить насмерть? Несмотря на мой грех?
С глухим стуком Амиция плюхнулась обратно на скамью.
— Покамест похоже, что вам интереснее быть романтическим героем из баллады трубадура, нежели хорошим человеком. И невзирая на это, господин пастырь, я уверяю вас, что только вы сами стоите между собой и способностью исцелять.
Какое-то время они сидели, сверля друг друга взглядом.
Он покачал головой и снова скривился.
— Иные случаи в нашей жизни и впрямь похожи на лучшие трубадурские баллады. Мы разве не за это их любим? И все же — все же! — ваши слова чем-то меня язвят и сердят, и это хорошо. Я уже думал, что мои незадачи с ворожбой исходят откуда-то изнутри, как некая амнезия. Но там ничего нет.
Она простерла руку:
— Дайте взглянуть.
Отец Арно мотнул головой.
— Нет, сестрица, — извиняйте, но вы для меня слишком сильны. Я пойду исполнять мой долг, и, может быть, мы с Богом снова подружимся. — Он встал. — Известно ли вам, что худшее в любви — это нарушение уклада? Годы целибата, и нате — все перевернулось вверх дном. Я вижу в вас не сестру, а женщину. Куда ни глянь — вокруг одни женщины.
— Не такая уж и напасть, — заметила Амиция. — Разве не лучше было бы, если б кто-то из нашего ордена жил и служил с вашими?
— Это уж точно переделает наши монастыри, — рассмеялся он.
Она скрестила руки на груди.
— Мне холодно. Спокойной вам ночи, отче.
Он проводил ее взглядом и, когда она поднялась по ступеням, налил себе вина, а потом со слезами перебрал четки.
На следующий день, когда жизнь раненых оказалась вне опасности, а мертвеца погребли, священник приготовился к отъезду.
Крейфорд обнял его.
— Вы отличный воин, отче, — сказал он. — Жаль, что не остаетесь. Куда поедете?
Отец Арно был в сапогах, при шпорах и в теплом плаще через плечо. Он поклонился хозяйке Мидлхилла.
— Благодарю за гостеприимство, миледи.
Она присела в реверансе.
— Отче, могу я просить у вас благословения?
— Вы не нуждаетесь в благословении, коль скоро с вами сестра Амиция, — ответил он, однако простер руку и благословил ее вместе с дочерью и всем поместьем.
— Куда вы направляетесь, отче? — повторил сэр Джон.
— Через горы — и в Морею, — ответил священник. — Мне предстоит стать капелланом Красного Рыцаря.
Он произнес это с легкостью, но чело сэра Джона омрачилось, а монахиня прижала руку к горлу. Ее кольцо, казалось, сверкнуло на осеннем солнце.
— Я полагаю, капеллан ему нужен. Возможно, я даже сделаю его лучше. Сэр Джон покачал головой.
— Не получится. Для скороспелого аристократа он отличный боец. Не хуже любого другого наемника. Но в конце весны он лишил меня лучших ратников, а теперь забирает и вас. Впрочем, засвидетельствуйте ему мое почтение.
Сестра Амиция кашлянула.
— И мое, отче.
— Думаю, вы его знаете, — отозвался священник и взгромоздился на коня.
— Знаю, — кивнула она.
Когда священник уехал, сестра Амиция подумала: «Вот удаляется человек, который считает меня набожной ханжой. И который слишком умен себе же во вред. Они отлично поладят». Вздохнув, она отбросила сожаления и вернулась к своим заботам.
