Глава 19
Год 27, 20 марта, вторник
Алекс Северов
Угли мы, как добропорядочные граждане, старательно залили, хоть в радиусе пятидесяти метров ни травинки. Тушили водой, по-пионерски как-то тут не принято, всё таки Запад, цивилизация-с.
Местность по эту сторону плато незаметно изменилась, зачастили холмы, старые, пологие, поросшие кустами и небольшими стройными деревцами, напоминающие староземельные дубы, только тоньше, изящнее, словно карликовые сосны в японском саду.
Почва приобрела более естественный, что ли, цвет, привычный глазу русского человека. Стали попадаться квадраты полей, исчерченные длинными прямыми бороздами. Диких животных заметно меньше, последние километров тридцать до ранчо Маршалла мы не встретили ни одной антилопы или мегабыка, исчезли и хищники, на них охотящиеся. Человек потиху отвоёвывал себе эту землю. Ещё один признак обжитых земель мы увидели на склоне одного из холмов: большое, голов в полста, стадо коров и при них две пары ковбоев на лошадях.
Мы пылили на юго-восток ещё три часа.
Мимо Джефферсона, небольшого, меньше тысячи жителей, городка, живущего транзитом грузов, перевозимых по колорадо к морю и в обратную сторону. Туда — древесину, сталь, уголь, пушнину, обратно — зерно, рыбу, ткани, специи.
Мимо Форта Ли, который, даже на посёлок не тянул: справа от дороги укреплённая заправка, слева — дюжина двухэтажных домов, первый уровень которых отведён под лавки-кабаки, второй, с отдельным выходом на улицу — жилой.
Километров через тридцать после Форта Маршалл свернул направо, на длинную прямую аллею из элегантных кизиловых деревьев, совсем маленьких, чуть выше метра, только-только отцветших: белый саван лепестков густо покрыл землю у корней, дорогу, обочины. Словно белая ковровая дорожка, что бежит почти до самого дома.
— Два года назад посадили. Двести штук! Саженцы по двадцать экю обошлись, жена из-за ленточки заказала! — то ли похвастался, то ли пожаловался Маршалл.
Дом у Гёбелей тоже типично фермерский: большой, прямоугольный, двухэтажный, с широкой высокой верандой, застеклённая дверь с дыркой для домашних животных. Крыша двухскатная, из серой рубероидной черепицы. В широких окнах — белые деревянные жалюзи. Стены обшиты широкой красной доской внахлёст.
Справа от дома хлев, перед ним — огороженный двухметровой сеткой рабицей скотный двор. Куры с цыплятами, индюки с индюшатами, пяток свиней, принимающих пылевые ванны в тени раскидистого дерева. Отдельно — загоны для коз и овец.
За хлевом — амбар. В воротах видны какие-то то ли сеялки, то ли косилки, я не силён в сельхозтехники. А вот трактора на газогенераторной тяги что-то не видать.
Встречать фермеров вышли только дочь.
— Мама с Николасом на тракторе поехали за дровами к Митчеллу, — доложила отцу курносая девчонка лет пятнадцати.
— Ариэль, это Антон, Алекс и Хелен, наши гости, — представил Маршалл нас дочке. — Ребята, это Ариэль, моя краса и гордость.
Высокая, почти с Антона, стройная, рыжая, конопатая, пара озорно торчащих в разные стороны косичек, в глазах бесята, походка пружинистая, лёгкая. Готов биться об заклад, она всё детство только вприпрыжку и ходила. Простое, длинное, почти по щиколотку, серое платье, из-под которого выглядывают босые стопы, приталенное, с неглубоким квадратным вырезом декольте, обтягивало фигуру, словно вторая кожа, а потому не заметить, что дама игнорирует лифчики, было разительно нельзя. Упругая грудь как минимум третьего размера волнующе вздымалась при каждом вдохе девушки.
В голове пронеслись похабные картинки, сердце бешено застучало, кровь отлила от головы.
А эта чертовка ещё и глазки строит, то мне, то Антону. В её возрасте флиртовать что дышать, девушка знает, что красива, нет — великолепна, а посему пробует свои женские чары на каждом встречном-поперечном. Вполне может быть что даже без всякого умысла, флирт ради флирта, ничего более. Ох, где мои годы…
Мотнул головой, отгоняя пошлые мысли, кивнул Энтони на хлев и скотину:
— Покажешь, что тут к чему? — нашёл я повод сбежать от малолетней чародейки.
— Отец, Алекс просит ему ферму показать, — доложился отцу парень. Ого, строго у них тут с дисциплиной.
— Нам до темноты машину надо разгрузить, ты мне нужен, — обломал Энтони Маршалл. — Пусть Ариэль покажет. Антон, Хелен, пойдёмте покажу, куда можете бросить свои вещи.
— Я бы тоже глянул ферму сперва, — Антон уже успел перекинуться парой взглядов с дочкой фермера, что не укрылось от отца.
Маршалл хмуро пожевал усы и кивнул, как бы разрешая.
— Хелен?
— Ой, а где у вас тут туалет? — чуть смутившись, спросила француженка. — Мы так долго ехали без остановки.
— Конечно. Пойдём, провожу. Заодно покажу, где твоя комната, — Маршалл приглашающе указал правой рукой на дом. Энтони, не спи, машина сама себя не разгрузит!
— Ну блин… — простонал парень, однако полез в пикам, снимать мешки и коробки со всяким-разным.
— Давай помогу, — я подошёл и начал принимать поклажу.
— Ты же ферму хотел посмотреть? — парень так удивился перемене моих планов, что застыл с мешком в руках буквой “зю”.
— Она никуда не убежит, а ты тут один точно до ночи провозишься, — принял я груз.
— Спасибо, — пробормотал парень, нагибаясь за следующим мешком.
Я посмотрел в спину Ариэль и Антону. Наёмник галантно согнул руку бубликом, девушка продела свою в образовавшееся кольцо, и они чинно пошли смотреть курей и свиней, о чём-то весело щебеча.
— Принимай! — отвлёк меня Энтони. — Эти можешь на землю бросать, там удобрения, не страшно, а коробки ставь аккуратно, там запасы разного пойла. Разобьём — отец убьёт.
— Сидят маленький мальчик с отцом за столом, ужинают, — я принял очередной мешок, сделал два шага в сторону, бросил, как и советовал парень, без всякого пиетета. — Тут пацан резко повернулся, задел локтём бутылку водки, что на самом краю стола стояла. Та пошатнулась, но устояла. Мальчик подкалывает папу: папка, папка, смотри, водка на волосок от гибели была! Отец ему мрачно: ты тоже.
— Точно, это про Маршалла, — хохотнул Энтони. — Только он за виски убить готов, он же не русский, водку любить.
— Я тебя удивлю, но в Штатах водка в два раза популярнее виски и бренди, вместе взятых.
— Да ну, гонишь! — парень от удивления чуть не выронил ящик с драгоценным спиртным.
— Вот те крест!
Энтони непонимающе уставился на меня, всё таки подобная идиома американцам неизвестна. Но спустя секунду парень кивнул, мол, понял. Задумчиво передал мне ящик, не спеша потянулся за вторым. По ходу, я ему разрыв шаблона устроил, надо спасать.
— Не парься, водку у вас в чистом виде пьют мало. Она в основном на коктейли идёт, потому и популярная такая, не с бренди и виски же мешать всякие лаймы и соки.
— Это да, батя бы такого не понял, — парень чуть оттаял, движения снова стали быстрыми, сноровистыми.
— Никто бы не понял, — я принял очередной ящик, осторожно поставил его на землю. — Ну, куда это всё?
— Что в дом, что в амбар, — Энтони выпрыгнул из кузова, отряхнул руки. — Погодь, сейчас за тачкой сгоняю, не на себе же мешки тягать.
— Давай пока хоть что-то отнесу, — два дня в дороге давали о себе знать, тело требовало движения и работы. А ещё надо было пережечь всю ту химию, что впрыснул в кровь организм при знакомстве с Ариэль.
Русалочка, чтоб её. А ещё говорят, что в США все бабы страшные. Врут, вот ей богу, врут!
Хотя местный Техас ни разу не штаты, и экология другая, и еда натуральная, и косметики лицо девочки, наверное, ни разу ещё не видело. Не разнесло её на фастфуде, а постоянный физический труд с детства налил тело силой, придал упругости, она словно молодая пантера…
Так, стоп!
Взял вот этот ящик и потащил в дом, пока Энтони за тачкой бегает. Работа сделала из обезьяны человека, вот и мне поможет.
— Благодарим тебя, Господь, за еду на нашем столе, пищу для нашей плоти, и благослови руки, которые её приготовили. Аминь, — Гретта отпустила руки Антона и Хелен, взяла столовые приборы и приступила к трапезе.
Назвать жену Маршалла красивой было сложно. Высокая, стройная, спина всегда прямая, словно палку проглотила. Кисти рук крупные, почти мужские, плечи широкие, мощные, словно у пловчихи. Шея… Обычная шея. Лицо чуть вытянутое, ещё бы чуть-чуть, и можно было бы сказать, что “лошадиное”. Подбородок прямой, чуть выдвинут вперёд, словно у бульдога. Волосы, собранные в тугой пучок, пепельного цвета, и мне сложно понять, они от природы такие, или признак преклонных лет. Кожа морщинистая, но не увядшая, не похожая на засохшее яблоко, а прорезана глубокими резкими морщинами волевого человека.
Завершали образ серые, выцветшие глаза, которые, казалось, держали весь мир под прицелом. Взгляд цепкий, пронзающий, словно рентгеном тебя просветили. А может, и не “словно”, вон, Антона рядом с собой против его воли усадила — парень только пристроился по правую руку от Маршалла, восседающего на противоположном торце, напротив Ариэль, даже перемигнуться с девушкой не успел, как хозяйка попросила:
— Антон, муж рассказал, как вы выручили в дороге молодую пару. Я бы с радостью услышала эту историю от вас, садитесь рядом, — и кивает на стул справа от себя.
Пришлось нам с Антоном местами меняться, так что я весь ужин взгляд от тарелки не поднимал. Ариэль, стервоза малая, не успел наёмник свою пятую точку на стул возле Гретты приземлить, уже на меня переключилась. Вопросы посыпались, как из рога изобилия, ужимки, кокетливое накручивание пряди на палец, пару раз наклонялась через стол, демонстрируя вырез платья, якобы спросить, как мясо, посоветовать обязательно хотя бы раз встретить рассвет на Каменном Пальце, местной достопримечательности. И всё в таком же духе.
Вообще, странно, что я и мой организм на эту молодую ведьмочку так реагируем. Не мальчик, чай, не впервой быть объектом детского флирта (а пятнадцать лет — это всё же дети, и не надо мне рассказывать, что лет двести назад их замуж в этом возрасте отдавали, детьми они и тогда были, просто нравы тоже были другими), и не детского — тоже. А тут штормит, словно я сам вдруг подростком стал.
Крышу на месте держало два фактора. Первый: как я уже сказал, это всё таки ребёнок, пусть и с ярко выраженными первичными половыми признаками. Очень ярко выраженными. Но я не педофил. И второй момент: Гретта. Если Маршалл только хмурился, смотря, как Антон флиртует с дочкой, то Гретта на наёмника смотрела словно змея на кролика. Одно неверное движение, и съест. Бррр. Я как её взгляд увидел, так у меня всё опало, а кровь вновь к мозгу прилила.
— Я не представляю, от чего такого можно бежать с Земли в Эдем, если здесь такое творится. Что может быть хуже, чем повсеместное насилие и разбой? — звонкий колокольчик голоса Хелен вернул меня на землю.
— Милая моя, на Земле далеко не рай, — мягко улыбнулась Гретта. — К сожалению, есть тьма мест, где люди живут плохо. Сирия, в которой только два года как наконец-то заокнчилась война. Но там всё равно продолжают стрелять и взрывать, пусть и реже. Или Ливия, эта кровоточащая уже второй десяток лет рана Ближнего Востока. Афганистан, где вовсю воюют Талибан, Халифат и США… Или Мексика, где уже треть страны контролируется бандитами. Южная Америка погрязла в черед восстаний и революций… Десятки, если не сотни миллионов людей, живут на войне, милочка. А здесь, в Эдеме, только кажется, что плохо. За прошлый год в перестрелках пострадало всего тридцать пять тысяч человек, причём из них погибла только треть да упокоит Господь их души.
— И всё равно, я не понимаю, — упрямо гнула свою линию француженка. — Хорошо, я могу понять ливийцев. Афганцев. Сирийцев. Даже русских могу понять или украинцев. Но что заставляет таких, как вы, сюда ехать? Вы же жили в США! Родина демократии и равенства!
— Ну, не такая уж и родина, — возразил Маршалл с противоположного конца стола. Разговоры за столом давно стихли, все слушали Хелен и Гретту. — Греция в этом плане всех обскакала, да. А что касается равенства, так его уже давно у нас нет.
— Как это?! — Хелен аж подскочила. — Это же у вас зародилось ЛГБТ-движение, вы одними из первых признали однополые браки. А Барак Обама! А…
— И где же здесь равенство, милочка? — перебила Гретта девушку. — В чём проявляется равенство, когда в университетах установлены квоты на афроамериканцев и мексиканцев? Равенство, это когда все сдают вступительные экзамены на общих началах, а не проходят только из-за цвета кожи. Или равенство, когда в совет директоров берут женщину только потому, что там слишком большой процент мужчин?
— Но без этих мер все эти люди не получили бы свой шанс! Взять этих бедных афроамериканцев. У них нет денег на хорошие школы, на репетиторов. Как они поступят в университет без квоты? Или вот женщины. Ведь известно, что на каждый доллар, который зарабатывает мужчина, женщина получает всего семьдесят центов. Где же тут равенство?
— Вообще-то, это та ещё утка, — подключился к спору Антон. — Если брать всех работающих мужчин и всех работающих женщин, то да, соотношение, как ты сказала. Но это тоже самое, что я ем мясо, ты — капусту, а в среднем мы кушаем голубцы. Давно доказано, что на одинаковых позициях при одинаковой квалификации женщины получают столько же, а зачастую даже чуть больше, чем мужчины. Две трети кандидатских сейчас защищают женщины. Среди менеджеров среднего звена женщин уже больше, чем мужчин. На самом деле в США сейчас самый незащищённый это белый гетеросексуальный мужчина. Но почему-то никто об этом не говорит, а все только и твердят, что он во всём виноват и должен каяться за всё и вся.
— Спасибо, было вкусно, — Хелен промокнула салфеткой губы, встала, задвинула за собой стул. — Прогуляюсь перед сном.
И выпорхнула, с гордо поднятой головой, из гостиной. Хлопнула входная дверь.
За столом повисла неловкая тишина.
Гретта грустно посмотрела вслед француженки и едва заметно вздохнула, чуть покачав головой.
Маршалл как ни в чём не бывало продолжил поглощать ужин. Приготовлено было действительно восхитительно, хоть и простенько: картошка, тушёное с морковью мясо, салат, заправленный маслом.
Сыновья последовали примеру отца.
Ариэль переключила своё внимание на Антона, девушке явно пришлось по нраву, что парень вывел Хелен из себя. Женщины всегда видят в друг друге конкуренток, а уж если они ещё и красивые…
Наёмник смущённо ковырялся в тарелке, не замечая взглядом Ариэль. Он явно не ожидал такой реакции.
— Пойду посмотрю, чтобы с девушкой ничего не случилось, — я встал из-за стола. — Ужин восхитителен, Гретта, большое спасибо.
— Я рада, что вам понравилось, — улыбнулась хозяйка. — Места здесь спокойные, но на всякий случай всё таки возьми винтовку. Койдоги всё ещё иногда встречаются в наших краях.
Поблагодарив кивком женщину за совет, я задвинул стул и прошёл через гостиную на выход. У двери там, где в нормальных домах ваза для зонтов, была деревянная оружейная стойка. А что, удобно, вошёл в дом — поставил винтовку, выходишь — прихватил с собой. Точно такие же стойки были в каждой комнате, разве что на три ячейки, а не на десять, как в прихожей.
Подхватив свой тюненый калаш и разгрузку, висящую тут же, вышел на улицу. Покрутил головой. Ага, а вот и Хелен, уже возле загона для коз, кормит животных какой-то зеленью через ячейки рабицы.
— Не помешаю? — метра за три до девушки подал я голос.
У меня с детства привычка ходить мягко, максимально тихо. Для меня это было что-то вроде игры в индейцев или разведчиков. Сейчас вроде бы надобности в таком шаге нет, но ноги уже сами привыкли. Моя тётка, мамина сестра, пару раз испугавшись, когда я материализовался у неё за спиной, попросила хотя бы кашлять на подходе, а лучше сообщать голосом о своём приближении.
— А то с тобой заикой стать можно!
Вот я и стараюсь теперь заранее обозначать своё присутствие. В Эдеме это не только из вежливости надо делать, но и для моей же безопасности. Если тётка только подпрыгивала, когда я к ней “подкрадывался”, то местный люди может и пальнуть с испугу. А я как-то не хочу обзаводиться парой лишних отверстий в организме, мне свинцовая диета противопоказана.
— Нет, — Хелен ответила тихо, едва слышно.
Даже не обернулась.
Когда я подошёл ближе, встала и медленно пошла вдоль ограды, перебирая пальчиками металл сетки. Я пожал плечами и пошёл вслед за девушкой, отставая на пару шагов. Вроде как и рядом иду, но не навязываюсь. Захочет поговорить, поговорим, нет так нет. Тело после разгрузки пикапа немного ныло, тем более, что рёбра ещё не совсем зажили, да и синяки от последней драки не сошли, чуть-чуть ныли, так что пройтись размяться сейчас самое оно. Прибавьте сюда то, что в доме электричества едва на освещение хватало: за генератор у Гёбелей ветряк, качающий воду и заряжающий параллельно батарею из шести автомобильных аккумуляторов, чего едва хватало на пяток лампочек, даже холодильника в доме не было, за него — глубокий подвал со льдом, который Маршалл покупал в Форте Ли раз в пару месяцев). Так что в ноутбуке не посидеть, где я потом батарею заряжать буду? Вот и решил скоротать время перед сном прогулкой. Заодно за Хелен присмотрю. Мало ли.
Так мы бродили вдоль ограды туда-сюда. Козы, прикормленные Хелен, сопровождали нас с той стороны сетки, охотно принимая угощения, которое девушка время от времени просовывала сквозь рабицу.
— Хотите их ближе посмотреть? — от дома, небрежно закинув винтовку на плечо, шёл Энтони.
— А можно? — встрепенулась француженка.
— Если не боишься, — улыбнулся парень.
— Нет, конечно же! Они такие миленькие!
Вход в загон был сделан по принципу шлюза, калитка в ограде вела в небольшой, метра полтора, коридорчик всё из той же рабицы, который заканчивался такой же калиткой, только уже в загоне. Минута — и мы внутри.
Козы тут же обступили хелен, требовали еды. Какой-то молодой козлёнок решил попробовать на вкус завязки на сандалиях, девушка мягко, но настойчиво оттолкнула его ножкой. Стоит радостная, кормит животных с рук, украдкой гладит, пока те заняты угощением.
— Я в детстве у бабушки с дедушкой на ферме каждое лето гостила. У них тоже козы были, — девушка вновь мягко оттолкнула козлёнка, которому явно приглянулась её обувь. Гурман, кожаные босоножки ручной работы ему подавай. — Они больше всего яблоки и морковку любят, я помню. Но тут ничего такого не нашла, так хоть листьями салата побаловать решила. У-у-у, мои хорошие! Как же здорово на ферме! Тихо, спокойно, никаких забот.
— Ну да, — усмехнулся Энтони. — Встать с рассветом, накормить всех, напоить, на выпас отогнать. Потом в поле, то сеешь, то опрыскиваешь, то жнёшь, в зависимости от сезона. Или сено заготавливаешь, на лугах у речки. Или за дровами надо смотаться. Или дома что-то подлатать, пока сухой сезон, крышу, кровлю, то да сё. И не дай бог ветряк в очередной раз сломается, тогда на верхотуру лезть надо. Или койдоги подкоп сделают да пару овец задерут, а тебе их потом неделю выслеживать, до логова, чтобы разорить их нору. А так да, забот никаких.
— Оставались бы на Земле, там половины, что ты перечислил, нет, — вернулась к недавнему спору Хелен.
— Ну да, койдоги там скотину не режут. Зато банки с фермеров три шкуры дерут, — сплюнул Энтони. — Мы перед отъездом сюда дом по третьему кругу заложили, половину земли в счёт долгов отдали. Лучше уж тут, с койдогами, тех хоть пристрелить можно, в отличие от банкиров.
— Вас же никто не заставлял в долги влезать, каждый сам творец своей судьбы.
— Легко сказать, не влезай в долги, — скривился Энтони. — А что делать, если вся система построена так, что без кредита ты прогоришь в два счёта?
— Это как? — удивилась девушка.
— Да легко! Хочешь хороший урожай — покупай семена Монсанто. Каждый год. Потому что оставлять что-то из урожая на посев ты не имеешь права, по договору. А к их семенам только их удобрения подходят. Но, ладно, купил ты и то, и другое, поднял урожайность. А рядом агрохолдинг, у него всё одно себестоимость ниже, и производит он, как тысяча фермеров. Потому что у него и техника лучше, и агрономы есть, и кредиты ему дают под смешные проценты. Решаешь ты с ним потягаться, обновить парк техники, то да сё. Идёшь в банк, кредит под это дело брать, потому что сразу четверть миллиона на новый трактор с приблудами у тебя нет. Но деньги тебе на что попало не дают, бери технику только вот этой вот фирмы. И ты берёшь. И три года всё нормально, пока он на гарантийном обслуживании. А вот на четвёртое лето…
Трактор сломался в самом начале посевной, едва четверть поля одолели. Маршалл починил его сам, благо, всё ж датчиками увешано, компьютер сам подсказывает, где что заменить надо. Уже на завтра звонок: а что это вы нарушаете договор купли-продажи? Нельзя ремонтировать самому, только сертифицированные механики могут в нашем тракторе копаться! В следующий раз мы в суд подаём. То есть это сам трактор на своего хозяина стучит, прикинь?
Потом вновь поломка, какая-то фигня копеечная полетела. Но Маршалл судиться не хочет, это ж таких денег стоит, что ну его. Дешевле новый трактор купить, чем по судам ходить. Так что вызвали техников. Те приехали через два дня. Два дня! Хорошо, посевная уже закончилась, там же каждый день на счету. Поменяли они запчасть, взяли за вызов пять сотен. Пять сотен, Карл! За пятнадцать минут работы!
Потом полетело что-то серьёзнее. Пришлось вызывать трейлер, везти в сервисный центр. А это уже совсем другие деньги. И время. Трактор тогда чинили две недели. Хотя мы с отцом там за полдня управились бы сами. И получается, что вроде бы ты купил трактор, но он не твой. ты им не владеешь, ты его как бы в аренду взял, только за полную стоимость. А сам ничего с ним сделать не можешь. И всё по закону. Чуть что — суд. Даже если правда на твоей стороне, ты судиться не захочешь. Тяжбу можно на годы затянуть, а это бешенные деньги на адвокатов. У фирмы они есть, а у тебя — нет. Поэтому и иски у нас обычно подают коллективные, одному такое не осилить, финансово.
Такая вот свобода, Хелен. Ты один на один против корпораций, которые диктуют условия игры. А правительство если и поддерживает, то их. Что им маленький фермер? Он же ни на предвыборную кампанию не пожертвует, ни в фонд жены сенатора ни цента не внесёт. А у корпорации деньги на лоббирование есть. В чём мы лучшие, так это во взятках, которые официально даже не взятки. Так и живём. Точнее, жили.
Поэтому и бегут сюда люди, Хелен, из штатов или Европ. Там давно свободы нет. А здесь, в Эдеме, нет этого лицемерия, нет этих бангстеров. Если ты не ленивый, умеешь работать, то будешь жить хорошо, чем бы не занимался. Отец лет десять скинул, как сюда перебрался, представляешь? Там ходил, сгорбленный, словно старик, взгляд потухший был. Нет уж, лучше тут рисковать своей головой, чем там жить. Местные бандиты хотя бы честны, не прикидываются добрыми самаритянами, что хотят тебе якобы помочь, а сами запускают свои загребущие руки в твои карманы.
Я про себя усмехнулся. Не один я, оказывается, от банка сбежал. Если в Сирии и Афганистане идут настоящие войны, зримые, осязаемые, про них говорят и пишут, снимают репортажи, то геноцид простого человека в цивилизованных странах остаётся за кадром.
Как сказал один российский политический деятель:
— Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов людей. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут.
