Глава 9
Глава девятая
– А кубок тяжелый? – пытал Родька Карпыча по дороге. – Камушков много? Они красные, синие или зеленые?
– Тебе-то какая разница? – поинтересовался у него водяник утомленно. – Не твой он, а хозяина твоего.
– Это одно и то же, – заявил вконец обнаглевший слуга, после чего покатился по траве, в очередной раз словив отменно прицельный пинок, который отвесил ему дядя Ермолай. – Чего? Так оно от начала времен заведено!
– Ты еще про Покон скажи, – посоветовал я ему, даже и не подумав сообщить лесовику, что не стоит пинать чужую собственность, а, наоборот, благодарно на него глянув. – Ох, приятель, отдам я тебя на перевоспитание к Славе Два, точно отдам.
– Не надо, – пискнул, поднимаясь с земли мохнатик, несомненно, напуганный серьезностью моего тона. – Всё, я молчу! Только пусть она смеяться прекратит!
Жанна, глядя на всё это, покатывалась со смеху, что здорово задело тщеславного Родиона.
– И не подумаю, – сообщила ему девушка. – Вот еще!
За разговорами и всем таким прочим мы довольно быстро добрались до места, о котором говорил Водяной хозяин. Никакого строения там, понятное дело, уже и в помине не было, разве что торчал из воды различимый даже сейчас, ночью, черный от времени невысокий деревянный столб.
– Вот мельница, она уж развалилась, – пробормотал я застрявшие с детства в голове строки Пушкина
– А вон и мельник, – ткнул коготком в темную фигуру, стоящую на берегу Родька.
– Он и есть, – подтвердил Карпыч. – Аккурат над моим любимым омутом стоит. Знает, паразит, где я живу.
– Пусти-и-и! – донесся до нас исполненный страданиями стон. – Дай покою! Нет мне места на земле-е-е!
– Ну да, слушай я такое каждую ночь, тоже бы волком взвыл – произнес дядя Ермолай – Тут никаких чаш не пожалеешь.
Фигура билась на берегу точно в конвульсиях, кулаки мертвого мельника ударяли по невидимой стене, не в состоянии ее проломить.
– Давай, ведьмак, – подбодрил меня Карпыч. – Покажи свое мастерство! Да, если что – я его долги все прощаю, в том перед Луной клянусь!
– Услышано, – веско произнес дядя Ермолай.
Глядя на исполинскую фигуру призрака, мне мои собственные недавние мысли о том, что водянику точно следует помочь, начали казаться не столь разумными. Вон этот нелюдь здоровый какой! И привычной мне синевы, сопровождающей неупокоенные души, там не наблюдалось, чернота одна.
Короче – сам себя в капкан загнал. И заднего, что досадно, уже не включишь. Покон не позволит. В мире Ночи все держится на слове, а не на бумажке. Сказал «берусь» – все, умри, но сделай, иначе беда. Для тех же дяди Ермолая и Карпыча я после отказа существовать перестану напрочь. А может, и для всех остальных Хозяев леса и воды, сколько их ни есть на белом свете.
Проверив, насколько хорошо вынимается из ножен мой ведьмачий нож, и еще раз поругав себя за то, что не захватил серебряный подарок Женьки, я направился к завывающему от безнадежности мельнику.
Родька, чуть помедлив, посеменил за мной, Жанна же осталась рядом со старичками, внимательно следящими за происходящим.
– Чего орешь, дядя? – обратился я к неупокоенной душе, остановившись шагах в пяти от нее. – Ночь на дворе.
– Ночь, – подтвердил слезливо мельник. – И снова ночь! Нет мне покою, не сдержал я клятвы! Дело мое проклято, дома и следа не осталось!
– Так давай помогу, – предложил я ему. – Отправлю тебя туда, где, может, найдется и мельница, и дело для нее.
Призрак глянул на меня, перестав дергаться, причем взгляд был не то чтобы нехороший, а какой-то… Оценивающий, что ли? Как на товар в магазине он на меня посмотрел.
– Ну? – меня начало поколачивать, но показывать это собеседнику, само собой, не стоило, потому веселый и чуть равнодушный тон не изменился. – Ты же видишь, кто я. Ведь так?
– В тебе есть свет, и есть тьма – тяжело произнес мертвец. – Их вижу.
– А еще я отпускаю с Земли таких, как ты, – подтвердил я. – Ну а там уж кто куда, по делам его прижизненным. Слушай, холодает, мне домой пора. Хочешь – отпущу, не хочешь – так и ори тут до самой зимы, пока река льдом не затянется.
Нет в этом мельнике той злобы и ненависти, как в нежити из зернохранилища. Он не такой, я это отчетливо чую. Это просто душа, которая не смогла уйти туда, за Кромку. Не ожесточившаяся, не жаждущая уничтожить все вокруг только потому, что оно живое. Вот только откуда чернота, я в ум взять не могу?
– Нельзя, – обхватил себя лапищами мельник. – Мне туда надо, в воду. Слово сполнить.
– Слушай, ты там, в воде, лет двести как никому не нужен, – призвав на помощь всю убедительность, объяснил мельнику я. – Водяной Хозяин твой долг списал и закрыл. Всё, ты свободен.
– А мельница? – ткнул пальцем в направлении столба мертвец.
– И она тоже. – Я подумал, почесал затылок и добавил: – В каком-то смысле. Где-то крутится, вертится, муку мелет.
– Ежели чего – мои долги на тебя перейдут, паря, – предупредил меня мельник. – Смотри.
Хорошо, что Карпыч про прощение долгов упомянул, а то фиг бы я стал чего делать. Только чужого обременения мне и не хватало для полного счастья.
– Смотрю, – отмахнулся я. – Давай руки.
В первую секунду все было как всегда – мурашки, пошедшие от пальцев вверх, к плечам, легкое пощипывание, пелена перед глазами, в которой вот-вот должны были побежать картины чужой, не мной прожитой жизни.
Но тут все резко кончилось. И пришли нежданные гостьи – темнота и боль.
Призрак завыл, причем в голосе его совсем уж ничего человеческого не осталось, и мне, признаться, было впору ему вторить, поскольку голова буквально разрывалась на части от боли, а в глаза словно насыпали песку на пару с солью. Перед моим полуослепленным взором мелькали какие-то серые от пыли дороги, а после возникло ощущение, что я куда-то лечу и ветер вертит меня в воздухе, словно невесомое перышко.
И тут все закончилось, причем крайне неприятно – ударом о землю. Таким, что у меня все ребра захрустели, а из груди дыхание выбило. Я лежал в пыли, хватая пересохшим ртом воздух, и пытался понять, что вообще произошло, где я, и кто сделал так, что мне в голову вместо мозгов при рождении солому набили?
– О-ох… – Я приподнялся с земли, разлепил глаза, в которых до сих пор плавали разноцветные пятна, и кое-как огляделся. Поле вокруг. Русское поле. А еще вон – трубы лежат, три штуки. Большие, круглые, длинные, железно-ржавые. Бахнись я на одну из них, тут бы мне конец и настал. Никакого ведьмачьего здоровья не напасешься в подобной ситуации.
А сам я валяюсь на дороге, в центре здоровенного черного пятна.
Трубы. Дорога. Стоп.
Не дорога. Перекресток. Тот самый, на котором этого бедолагу в давние времена закопали. Вон видно где рыли, там земля до сих пор не до конца укатана машинами. Видать, не так часто они здесь ездят.
Вот тоже вопрос – зачем тут трубы закапывать? С какой целью? Здесь ни трубопровода нет, ни канализации, ни-че-го!
Хотя – о чем я? У нас часто работу работают ради процесса, а не ради результата. Деньги выделили, указание дали, а логику в указанном действии искать никто не станет. Надо зарыть – зароем.
Да и не это главное. Другое неясно – чего меня так заколбасило? Хотя первое предположение у меня уже есть. Даже вывод. Я все-таки клинический идиот, который не умеет слушать собеседников. Ведь сказано было – Дара какое-то заклинание на этого мельника-инфарктника наложила, чтобы тот лежал, и не дергался. Ну да, теперь могилку разрыли, и он пошел туда, куда его звал долг, возникший вследствие данного при жизни слова, но заклинание-то никуда не делось. Оно при нем осталось! А тут я полез доброе дело творить, две структуры сплелись в одно целое, и получилось то, что получилось. Это как холодный и теплый атмосферные фронты, которые сталкиваются лоб в лоб. В этом случае без урагана и прочих природных явлений тоже не обходится. Оттуда у него и чернота внутри имелась. Это было ведьмино заклинание.
Сдается мне, что я еще легко отделался. Все могло бы быть куда хуже, и даже без участия вон тех ржавых труб. Меня запросто могло перемолоть в труху на пару с неупокоенной душой. А почему нет? Магия ведьм – мощная штука, мне ли не знать?
Ох, как все болит-то! И зелья никакого с собой нет.
– Хозяин, – подбежал ко мне запыхавшийся Родька. – Целый? Уф! Я уж думал – все!
– Обрадовался поди? – просипел я и выплюнул из рта невесть как оказавшиеся там соломинки. – Тьфу!
– Ты что такое говоришь? – чуть не заплакал слуга, причем на этот раз без наигрыша. – Как не совестно!
– Переживал, – подплыла ко мне синим облачком Жанна. – Правда переживал! И я тоже. Тебя когда в воздухе с шаровой молнией закрутило, мы все испугались, даже эти странные старички. Особенно тот, что в кепке. Он чуть бороду себе не вырвал, честное слово.
– Шаровой молнией? – озадачился я.
– Ну да. – Жанна присела рядом со мной. – Тот черный, когда ты его за руки взял, сразу засветился и стал как шар, внутри которого все блестит и искрит. Я в детстве видела такое, оно потом взорвалось и чуть наш общий сарай во дворе не спалило. Тогда кто-то и сказал: «шаровая молния». Вот это очень похоже было. Тебе больно?
– Терпимо, – я встал на ноги, покачнулся, но удержал равновесие. – Сходил, называется, на речку. Подышал воздухом.
Обоих Хозяев я нашел на берегу, ко мне, на перекресток, они не пошли. То ли не захотели, то ли не могли. Там поле, там не их территория. Здесь все четко разделено на зоны влияния.
– Ну, ведьмак, ты и устроил! – именно так встретил меня дядя Ермолай. – Прямо как в грозу все было, только без грома.
– Так старался. – Я с печалью глянул на свои джинсы, которые хоть и подсохли, но не настолько, чтобы не впитать пыль и грязь перекрестка. – Как в таком деле обойтись без спецэффектов и 3D?
– Без чего? – Карпыч пытливо глянул на приятеля.
– Шутит он так, – пояснил тот. – Радуется, что все обошлось в результате. Мельник-то ведь всё, ушел?
– Ушел, – подтвердил я. – Правда, чуть меня с собой не уволок за компанию.
– Дара знающая ведунья, – степенно огладил бороду Лесной хозяин. – Что да – то да.
– Не то слово, – усмехнулся я, и более ничего говорить не стал.
Почему? А это не имеет смысла. В мире Ночи все устроено просто и справедливо, чем дальше, тем больше я это понимаю. Тебя предупредили, но ты этого то ли не услышал, то ли просто не захотел думать, потому все дальнейшие неприятности – это твоя проблема. Здесь никто никогда крайнего не ищет, каждый отвечает за свои слова и поступки сам. Без участия третьих лиц.
– Вот теперь можно будет и спать спокойно на лето лечь, – потер ладошки, из которых тут же на землю пролилась тоненькая струйка воды, Карпыч. – И никто над ухом орать не станет дурным голосом. Ты, ведьмак, никуда не уходи, я быстро!
Невероятно ловко, так, что я даже этого движения не заметил толком, водяник скользнул в реку. Причем даже кругов на поверхности не осталось!
– А ты нам гребешки привез? – требовательно спросил девичий голос, после чего из воды одна за другой появились прехорошенькие в лунном свете лица русалок. Меня, правда, теперь не обманешь, знаю я, что они из себя представляют вне воды да ночи. – Забыл, небось?
– Почему забыл? – нахмурился я. – Привез. И гребешки, и бусы. Они там, у костра, остались.
– Бусики, бусики! – запереговаривались девушки. – Вот хорошо-то!
Прямо как туземки с дикого острова. Еще чуть-чуть, и можно открывать колониальную торговлю, менять пластмассовые бусы и зеркальца на речной жемчуг.
– А ну, брысь! – из воды вылез Карпыч, держа в руках приличных размеров чашу, поблескивающую в лунном свете камнями, которыми были инкрустированы ее бока. – Разгалделись! Вот, держи!
– Ого! – Я цапнул подарок, сразу же подивившись его весу. На полкило потянет, не меньше. Как видно, в старые времена тонкостенные поделки класса «рюсс стайл», которыми сегодня битком набиты антикварные лавки в центре Москвы, были не в чести. Что этот артефакт, что круговая чаша, которую мы с братами-ведьмаками передавали из рук в руки тогда у дуба, отличало одно – основательность. – Вещь!
– Хорошая, не сомневайся, – по-своему истолковал мои слова Карпыч. – И сильно старая, еще до прихода распятого бога сработана. Нет, точно-то не скажу, сколько с той поры времени прошло, сколько воды утекло… Помню только, сеча тогда была сильная – и на берегу, и потом в воде. Почему, отчего – не ведаю. То ли кто дань платить не восхотел, то ли, наоборот, уже собранное добро отнять задумал да полонников освободить – поди вспомни. Да и не знал я, вернее всего. Мне ваши людские хлопоты неинтересны, я для другого сюда поставлен. Но, как кончилась битва, по порядку все исполнил – поганых на дно отправил, ракам на корм, тех воев, что сторону нашу оберегали, к берегу отнес, чтобы, значит, их тела други забрали и в родную землю положили. Ну а добро – оно мое стало. Вот середь него эта чаша и была.
Елки-палки. «Поганые» – это же эти… Как их? Половцы, хазаре, кто там еще был? Выходит, этому антиквариату веков тринадцать-пятнадцать. Вашу маму, да мне страшно ее будет дома держать, пусть даже и в сейфе. Под нее депозитарную ячейку надо абонировать.
– Хозяин, дай глянуть, а? – протянул ко мне лапы Родька. – Чего? Не мне одному интересно. Вон она тоже интересуется.
И верно, Жанна тоже с любопытством смотрела на драгоценность.
– Держи, – протянул я чашу слуге, а после поясно поклонился Водному хозяину. – Благодарствую, батюшка, за дар твой.
– Вот, – с довольным видом сообщил другу дядя Ермолай. – А ты сомневался. Хороший ведьмак на смену Захару пришел.
– И не сквернословит совсем, – кивнул Карпыч. – А то Захар последние годы знай только ругался. Я с ним потому и видеться перестал. Девок своих посылал, когда он за какой нуждой ко мне приходил.
– Вот! – хлопнул я себя по лбу. – Чего спросить хотел. Тут вот это мохнатое недоразумение рассказывало, что есть у вас такая вода, которая женщинам очень полезна. Если ей умыться, то морщин не будет и хвори разные пройдут.
Родька, тискающий драгоценность и отмахивающийся от Жанны, которая лезла ему под лапу, на мгновение замер.
– Враки, – отмахнулся Карпыч. – Нет такой воды, парень, чтобы годы с лица бабьего смывать. Если уж они прошли, то хоть чего делай, все одно красоту не вернешь.
Ну это вопрос спорный, нынче пластическая хирургия много чего может, но это уже неважно. В моей области применения на данном ингредиенте можно ставить крест. Жалко.
– А вот если ты о живой воде, так это да, – продолжал тем временем вещать водяник. – Имеются такие ключи. В моей реке их нет, врать не стану, но знаю, где в наших землях они бьют, все три. Только тебе не скажу и даже извиняться за то не стану. Это наши, речные тайны, и только тем, кто с водой одним целым стал, они откроются.
– Код доступа, – кивнул я. – Какие обиды, все понимаю. Ладно, пошли к костру, надо девушкам вашим подарки отдать.
– У меня еще вопрос, – прижимая чашу к пузу, заорал вдруг Родька. – Чего в реке твоей рыба такая мелкая? Сколько сегодня ни ловил, все огольцов с коготок размером вынимал.
– А ты мне не нравишься, – пояснил водяник. – Наглый стал, вежество забыл. Слушай, ведьмак, давай твоего служку утопим? Я его научу речку любить, уж не сомневайся. А ты себе другого найдешь, порасторопней да поскромнее.
– Давайте, – легко согласился я. – Подарок только ваш у него заберу, и топите. Самому этот нахал надоел до ужаса.
– Ты за руки, я за ноги, – включился в игру дядя Ермолай. – Ну, мохнатый, иди сюда!
И он захлопал руками, изображая загонщика.
– Я, если что, подтвержу, что он сам упал в воду и утонул, – добавила Жанна. – Если кто спросит.
Родька в ужасе пискнул, шерсть у него встала дыбом, он обвел нас глазами, поплотнее прижал чашу к пузу и с невероятной скоростью помчался в сторону кустов козьей ивы, где и скрылся секундой позже. Какое-то время еще трещали гибкие ветви, через которые продирался мой слуга, но вскоре все стихло.
Хохотали все долго и от души, особенно я. Очень это полезно – посмеяться после пережитых волнений. Со смехом из меня выходил страх, испытанный на перекрестке.
– Скоро рассвет, – сказал дядя Ермолай, когда мы добрались до полянки с костром. – Майские ночи короткие. Только стемнело, ан уже и небо яснеет. Ты там хотел русалкам что-то подарить? Не тяни, скоро им обратно на дно уходить, день там коротать.
– Верно, – поддержал его водяник, уже забравшийся в реку. – Эй, девки! Разбирай гостинцы!
– Чуть не забыл, – поморщился я. – Память никудышная стала, надо будет глицина попить.
В воду полетели расчески и бусы, в ответ послышались всплески, охи, вздохи и одинокое томное «Мужчина!». Последнее было приятнее всего, пусть даже это сказала и русалка.
– На-ко еще! – хлопнул в ладоши Карпыч, и меня чуть не сбила с ног скользкая длинноносая рыбина, сама прыгнувшая мне в руки из реки. – Не для проглота твоего дарю, для тебя. Похлебай ушицы, оно всегда полезно. Да под жабры ее хватай, а то руки изувечишь!
– Это осетр, что ли? – Я цапнул извивающуюся рыбину как велено, повертел, рассматривая, заглянул в ее круглые глаза. – Вон у нее клюв какой!
– Сам ты клюв! – притворно рассердился Карпыч. – Стерлядка это! На крючок такую не поймаешь, паря, и неводом тоже. Гоняю я их от берега. Коли узнает кто, что в моей реке стерлядь водится, так все, пиши пропало. Всю вентерями да сетьми перегородят, до донышка вычерпают и молодь погубят. Но тебе – дарю.
Увесистая рыбка, килограмма четыре, кабы не больше. Так вот она какая, стерлядь. Читать про нее читал, есть не доводилось. Интересно, у нее внутри икра есть? Она же из осетровых?
Я, если честно, разбираюсь только в жареной рыбе. Ну и карася от щуки отличить могу, на большее меня не хватит.
– Хорошо ночь провели, – подытожил дядя Ермолай. – Все, Александр, пошли. Отведу тебя к дому, а то еще заплутаешь в потемках.
Карпыч махнул нам на прощание рукой и скрылся под водой, следом за ним пропали и русалки. Одна лунная дорожка осталась, та, по которой мне надо было бы пустить плетенку из ревенки, не окажись рецепт неверным.
Но сколько же я искал Родьку, возвратившись домой! Он спрятался так, что только позавидовать можно. Все углы облазил, все закутки, даже в самовар заглянул – нет его.
Я уж, грешным делом, плохое начал думать, хоть и звучало это абсурдно даже на уровне мыслей. Как-никак при нем полкило золота имелось, да еще с камушками.
Хотя кому и как он это все толкнуть сможет – представить не могу.
Обнаружила его Жанна. Уснул мой отважный защитник в кустах красной смородины, предварительно замаскировав себя спешно нарванной травой и привалившись одним боком к забору. При этом кубок он крепко прижимал к себе, надо полагать – инстинктивно. Да еще и ногами дергал, то ли убегал от кого, то ли догонял.
Не стал я его тревожить. Пусть спит. И мне пора баиньки идти, поскольку рассвет на носу, а я еще не ложился. И распорядок дня сбивать не следует, и данное слово нарушать не след. Сказал себе – теперь ты спишь столько, сколько хочешь, и да будут прокляты все будильники на свете – выполняй!
Вот только остальной мир оставался в неведении о моих «хотелках», потому покемарить удалось не так долго, как мечталось.
Разбудили меня сопение, возня и негромкая перебранка. Ну как негромкая? В понимании слуг – не очень они шумели, но мне этого хватило для пробуждения.
– Дави его!
– Давлю! Ты же, возгря мохнатая, говорил, что все науки в городе постиг? Чего ж не знаешь, как эту штуку оглоушить?
– Моделя новая! Мне хозяин старую дал, у ней кнопка есть, а у этой – нет!
– Моделя! В мозгу у тебя моделя! Иль в другом месте, которым ты и думаешь!
Родька и Антип возились в углу, навалившись на подушку, из-под которой несся полузадушенный вой смартфона.
– Вот же настырный какой! – возмутился Антип. – Коли не отвечают, так значит в дому никого нету!
– Какая, – зевнув, поправил его я. – Это женщина звонит.
На звонки Ряжской я установил специальный рингтон, представляющий собой давнишнюю песню, повествующую о радостях красивой жизни, похожей на рай. Как по мне, ее припев отлично соответствовал внешнему ритму существования этой дамы.
– Разбудили-таки, – топнул ногой, обутой в валенок, домовой. – Тьфу!
Интересно, а ему летом в них не жарко?
– Хозяин, ты дальше спи. – Родька приподнял подушку, под ней лежал смолкнувший смартфон. – Всё, уже никто никому не звонит.
– Чаша где? – поинтересовался я у него. – Там же, где твоя совесть? Антип, он тебе не рассказывал, что ночью учудил?
– Нет, – нехорошо глянул на Родьку домовой. – Хотел спросить, чего он в кустах дрых, как кот какой бездомный, да не успел.
– Так слушай. – Я опустил ноги на пол и почесал бок. – Этот красавец, когда его Лесной да Речной хозяева пристыдили за нехорошее поведение, без спросу сбежал куда подальше, даже не попрощавшись. Да еще и уволок с собой вещь, что мне подарили. Опозорил он меня. Как есть опозорил.
– Вот паразит! – борода домового распушилась от гнева, как веник. – Хозяина бросил! Да еще и очернил его перед миром? Вот я тебя….
– Звонят! – звонко выкрикнул Родька, подхватив с пола телефон, вновь заверещавший о том, что до входа в рай предприимчивой даме всегда остается только один шаг. – Хозяин, надо ответить. Вдруг чего важное? Вон человек как настырничает.
– Давай. – Я протянул руку, и тот с поклоном положил в нее смартфон. Прямо ангел, а не слуга. Сама услужливость. – Антип, я там рыбину принес, тоже подарили. Что делать с ней, не знал, потому в бочку выпустил. Вода вроде чистая, не должна она сдохнуть. Только-только из колодца ее набрали.
– Плавает, – отозвался домовой. – Не уснула пока. До вечера дотянет, а там мы ушицу сгоношим, не сомневайся. И за помин души вот этого поганца ее съедим!
В процессе разговора он деловито копался за печкой, а с последним словом у него в руках появилась кривая палка, похожая на топорище гигантских размеров.
– Ты это чего? – испуганно заорал Родька и опрометью бросился от свирепо сопящего домового. – Не имеешь права! Я по телевизору видел, как человеков судили, так там дядька в черном платье сказал, что просто так казнить нельзя! Этот… Как его… Астахов! Он умный, он знает! Надо сначала…
– Пять секунд – и поговорим, – ответив на вызов, попросил я Ряжскую. – Ага?
На Антипа его доводы не действовали, он махал палкой, наращивая темп. Первым на пол полетел декоративный светильник, стилизованный под керосиновую лампу, следом отправились несколько книг, которые я привез с собой.
– Имущество портить? – окончательно вызверился Антип. – Убью! Конечной смертью упокою!
Родька в прыжке открыл головой дверь в сени и мохнатым мячом выкатился из комнаты, Антип последовал за ним.
– Лихо, – признал я. – Как бы мне и впрямь без слуги не остаться.
– Саша, какого слуги? – донесся до меня голос Ряжской. – Ты, вообще, где?
– В Сан-Франциско, – ответил ей я, поднеся трубку к уху. – Вот, думаю, может, прикупить себе еще и лилового негра для посещения притонов? Или не стоит?
– В Сан-Франциско? – опешила та. – То-то тебя так скверно слышно. А ты как туда попал? У тебя же визы нет?
– Мммм, – проникся я. – И откуда же вам такие интимные подробности моей жизни известны? Стойте, сам догадаюсь. Досье на меня собрали, да? Был, не был, состоял, не состоял, лечился, не лечился.
– Лечился, лечился, – с ехидцей сообщила мне Ряжская. – Один раз, в девятнадцать лет. Не с теми девочками дружил, проказник эдакий!
– Но-но-но, – с достоинством ответил я, вставая с дивана и подходя к окну. – Не надо грязи. Все мы не идеальны, все совершаем ошибки. Ух ты!
За окном разворачивалось действо, живо напомнившее мне гонки «Формулы 1». Между деревьями молниями метались Родька и Антип, расстояние между которыми то сокращалось, то увеличивалось. Мало того – к ним еще и Жанна присоединилась. Она никого убивать не желала и, несомненно, восприняла это как некую игру. Ей было просто весело.
Не потоптали бы грядки, которые мы с таким трудом обиходили.
– Ладно, это все дела прошлые, – примирительно заявила Ряжская. – Давай о дне сегодняшнем поговорим.
– Давайте, – покладисто согласился я. – Вот вы меня, между прочим, разбудили, из-за вас день сегодняшний начался не так, как я его планировал.
– Почти девять на дворе, – возмутилась Ольга Михайловна. – Петушок пропел давно.
– Это у вас, – возразил я ей. – У тружеников рубля и кредита. У вас там трудовые будни, причем писать данное высказывание следует в одно слово. А я – идейно безработная личность, свободный художник. Я в это время сплю.
– Ты не безработный, не наговаривай на себя, – потребовала Ряжская. – Ты в служебном отпуске, это другое.
– Смысл тот же. То есть я имею право на сон, лень и негу.
За окном тем временем Родька вскарабкался на самую верхушку старой раскидистой яблони и качался на ветке, подобно макаку веселому, мадагаскарскому. Антип зажал деревяшку в зубах и полез следом за ним, кровожадно пуча глаза и напоминая пирата из Караибских морей. Жанна без особых сложностей вспорхнула на соседнюю от моего слуги ветку и теперь поддерживала домового, что-то скандируя и хлопая в ладони.
– Поупражнялись в остроумии – и будет, – сменила тон Ряжская. – Саш, я понимаю, как выгляжу в твоих глазах в данный момент, но это – жизнь. Она не спрашивает у нас, хотим мы чего-то или нет. Лично мне желалось бы тебя не тревожить еще месяца три-четыре, чтобы ты на самом деле понял, что я не собираюсь загонять тебя в угол и делать личным чародеем.
– Кем? – не удержался от смешка я.
– Называй это как хочешь, – бросила Ряжская. – Чудотворцем, экстрасенсом. Всё ты понял! Я на самом деле хочу с тобой дружбы. Где-то взаимовыгодной – но дружбы. Я хорошо усвоила те уроки, что были, и знать не желаю, что ты делаешь с теми, кто перешел тебе дорогу. Мне жизнь и рассудок дороги.
– Отрадно слышать, – без тени издевки произнес я. – Но?
– Но у меня, увы, сейчас нет выхода, – вздохнула женщина. – У нас с мужем есть давний партнер. Хороший, надежный, еще с девяностых. Много всякого за эти годы случалось, но наши отношения с Мишей всегда были добрыми и доверительными. Мы даже в те времена без аккредитивов обходились, вот как доверяли друг другу. И вот сейчас у него возникла проблема. Серьезная проблема.
– Которую без меня не разрешить, – закончил я за нее. – Так?
– Так, – эхом отозвалась женщина. – А что за смех? Что забавного я сказала?
Ничего. Забавное творилось в саду.
Антип почти добрался до Родьки, который сжался в комок на краю ветки, и деваться ему было некуда, но тут в дело вмешалась случайность.
Ветка склонилась под весом Антипа, чудом не ломаясь, и когда тот, самую малость не добравшись до замершего мохнатика, соскользнул вниз, распрямилась и отправила Родьку в полет. Прямиком в бочку, ту самую, куда я отправил стерлядку поплавать до ужина.
Слуга с плеском влетел в воду и до смерти напугал рыбу, которая то ли по наитию, то ли от страха, а может, и от удивления, высунула голову наружу.
Увидев напротив себя длинноносую и круглоглазую морду, Родька заорал благим матом, да так, что я его за двойными стеклопакетами услышал, подпрыгнул на немыслимую высоту, плюнув на все законы земного тяготения, зацепился за водосточный желоб, и исчез из поля моего зрения, как видно, вскарабкавшись на крышу.
– Это просто неприлично, Смолин, – возмущалась в трубке Ряжская. – Я ему душу изливаю, а он ржет!!!
– Больше не буду, – вытирая слезы, выступившие на глазах от смеха, повинился я. – Так что у вашего приятеля Миши там случилось?
