Глава 8
Глава восьмая
Солнце почти село за верхушки елей, которые черной грядой опоясывали противоположный берег реки. Я сидел, опустив ноги в воду, шевелил пальцами, разгоняя мальков, мельтешащих подобно маленьким серебристым молниям, и мне было хорошо.
– Две недели, – ворчал Родька, в очередной раз забрасывая удочку. – Прямо как крот какой-то – рою, рою землю. Тьфу!
– С перерывами на второй завтрак, обед, послеобеденный сон и так далее, – заметил я. – Кто-кто, а ты не перетрудился.
– Какой он у тебя все же ворчунишка! – звонко рассмеялась Жанна, устроившаяся рядом со мной. – Маленький, а вредный.
– А ты вообще помолчи, нежить. – Шерсть на голове моего слуги встала дыбом, отчего он стал похож на панка из времен моего далекого и беспокойного детства. – Тебе слова не давали.
– Тебе тоже, – резонно заметил я, чуть откидываясь назад. – Жанна наша гостья, будь любезен проявлять вежливость и дружелюбие по отношению к ней.
– Я не обиделась, – бросила девушка, чуть отвернувшись от нас в сторону. – Вот еще… И было бы на кого? Вот в «Инстаграм» меня троллили, так троллили. А тут… Подумаешь, какой-то мохнатый коврик из «Икеи»!
– Веселая у тебя компания, – услышал я голос дяди Ермолая, который появился из кустов, как всегда, внезапно и вдруг. – Здорово, ведьмак. А я смотрю с опушки – на берегу костерок горит. Думаю – никак опять какие туристы пожаловали? За ними, знаешь, глаз да глаз нужен. Об тот год эти паразиты на дрова три молоденьких березки срубили. Лень им, пакостникам, было чутка до леса пройти, валежника набрать.
– Долго потом их по чащобам своим водили? – заинтересовался я.
– Два дня, – с достоинством ответил Лесной хозяин. – Так помотал, что они чуть с ума не сошли. Раз пять до шоссе давал подобраться, так чтобы они шум машин слышали. К «Борисьево» пару раз подводил, там вечно собаки лают и дети шумят. Дам послушать людей маленько, почуять надежду, что они выбрались, да и обратно к оврагам их, к оврагам. Там мрачно, гнилью пахнет, деревья старые, злые на весь мир. Ух они у меня побегали!
– Потом-то отпустил? – уточнил я.
– Отпустил, – кивнул дядя Ермолай. – Не стал губить. Поначалу хотел их погонять по лесу, да и отдать Трясиннику, после пожалел. Девка среди них башковитая оказалась, смекнула, что к чему. То ли слышала чего когда, то ли память крови проснулась, не знаю. Заставила их у меня прощения попросить. На коленях, в голос.
– Встали?
– А то, – нехорошо усмехнулся леший. – Нынешние человеки только тогда сильны, когда середь каменных домов ходят, а как пару дней по лесу побегают без дорог да еды, мигом с них спесь слетает. Нет, может, один понимающий на сотню найдется, так он зазря молодняк рубить не станет.
– Это да, – согласился я.
– А мы, батюшка, тут картошечки пекём, – вежливо, не то что с Жанной, произнес Родька. – Не желаете с нами отужинать? И сальце есть, и хлебушек.
– Чего нет? – присел на пенек, которого только что в помине не было, дядя Ермолай. – Не откажусь. Только, думается мне, ты сюда, Александр, не трапезничать пришел, посередь второй-то русальной недели?
– Так и есть. – Я оттопырил пальцем плетеное из травы кольцо на своей шее. – Есть кое-какие дела.
– Ревенка. – Дядя Ермолай принял от моего слуги кусок хлеба, посыпанный солью и увенчанный изрядным шматом сала. – Не хочешь, стало быть, при Водянике состоять? Чего так? Он ведьмака точно под водорослями не схоронит, не иначе как в свою свиту запишет.
Вот такой у него незатейливый юмор.
– Мне и на земле хорошо, – резонно заметил я, дернув ногой, в которую щекотно бились мальки. – Дел как грязи, времени на все не хватает. Когда тут тонуть?
– Да прямо сейчас! – весело крикнул девичий голос. – А ну, бабоньки, тащи его в омут! Нам такой кавалер ох как нужен!
Это были не мальки! Мою ступню, оказывается, щекотала глазастая русалка, имя которой я, естественно, уже не помнил.
Точнее – щекотала она ее секунду назад, а сейчас все изменилось. Она вцепилась в нее как клещ, второй же ногой завладела пакостная Лариска, которую я сразу же узнал.
– Как он Аглайку-то прошлый год ублажал! – визгливо гомонила она, стягивая меня с берега в воду. – А мы что же? Мы тоже хочем!
– А ну отпустите его! – завопила Жанна, вскакивая на ноги. – Я сейчас… Полицию вызову!
Даже я улыбнулся после таких слов, хоть мне было и не до смеха. Если первая русалка больше дурачилась, то Лариска всерьез нацелилась на какую-то гадость, я это понял по злым отблескам в ее глазах.
– Эй-эй! – я уперся руками в ускользающий берег. – Заканчивай уже! Между прочим, я в гневе неприятен!
– Лариска, ты чего, в самом-то деле? – опешила та русалка, которая мне ногу щекотала. – Не глупи!
Но разошедшаяся злюка никого уже не слушала, в ее глазах пылали мертвые зеленые огоньки, а сила, с которой она тащила меня на глубину, была впечатляющей. В прямом смысле слова – нечеловеческой.
Дядя Ермолай, поняв, что происходит неладное, было рявкнул нечто грозное, но я слов уже не разобрал, поскольку после очередного резкого рывка вода накрыла меня с головой.
Зато разобрал, что гаркнул другой голос, не менее грозный, и немного булькающий:
– Что творишь!
Звук удара, похожий на тот, с которым большая рыбина бьет хвостом по воде, бабий визг, и я понимаю, что снова свободен.
Вынырнув, я еще успел увидеть серебристый росчерк парящей в воздухе русалки. Похоже, что пакостную Лариску тем самым ударом выбросило из воды, как рыбу на сушу. Она хвостатой ракетой промчалась над речной гладью, на секунду застыла в воздухе, а после с громким плеском снова плюхнулась в воду, уже на изрядном от меня расстоянии.
Впрочем, я не особо вглядывался в произошедшее, фиксируя его так, между прочим. Я спешил к сухому и надежному берегу. Причем – вплавь! Воистину, в особо опасные моменты можно овладеть теми способностями, которыми сроду не владел. Например – плавать до нынешнего вечера я не умел. Теперь, стало быть, научился.
– Вот же дрянь! – поделилась со мной, мокрым с головы до ног, одна из ее товарок, высунув голову из воды. – Знает, что тебя трогать нельзя, а все одно утопить хочет. Очень уж Аглае завидует. Всю зиму нам про это толковала!
– А чего меня трогать нельзя? – выкарабкавшись из реки, и дрожа, спросил у нее я. – Из-за того, что сделал прошлой осенью?
– В том числе, – подтвердил тот самый голос, который я слышал под водой. – Хоть, конечно, ты мне число служанок и уменьшил, но доброе дело есть доброе дело. А за него Покон велит тем же и платить.
Голос принадлежал тощенькому старичку, сидевшему на поросшем мхом бревнышке близ воды.
Водяник, он же Водяной Хозяин. Вот, стало быть, он какой.
Зеленая то ли длинная куртка, то ли короткий плащ, зеленые же порты, лапоточки, сплетённые из речных трав, куцая бороденка клинышком, и глаза навыкате, точно у рыбы. Дедок как дедок, ничего особенного. На улице встретишь – за обычного человека примешь. Разве что только лапти вызовут удивление. Хотя… Нынче в чем только народ по улицам не бродит. Я и казаков с нагайками видал, и готов, живущих по принципу «все свое ношу с собой», а потому тащивших на плечах черные гробы, и даже девушек, изображавших героинь мультфильмов в стиле «аниме», поражающих воображение количеством пластических операций, сделанных на лице, затейливым макияжем и костюмом «мечта педофила». Так что этот старичок не самое вычурное, что можно увидеть на московских бульварах.
Встряхнувшись как собака, и обрызгав водой недовольно заворчавшего Родьку, который, похоже, и не подумал бросаться меня спасать, я отвесил Водяному поясной поклон.
– Впрямь вежлив, – сообщил тот дяде Ермолаю. – Ишь ты!
– Так вы мне жизнь спасли, – лязгая зубами от холода, ответил я речному владыке. – Как по-другому?
Ох, и холодна водица в реке! Днем вроде бы хорошо солнышко припекает, чего же она хоть чуть-чуть не прогрелась-то? Да еще ветер к вечеру поднялся, аж до костей прошибает!
Я протянул руки к костру, ощущая, как тепло разливается по моему телу.
– Это шутка была, – послышался от реки вкрадчивый женский голос. – Шутка!
– Вот динамита раздобуду и тоже с тобой пошучу! – рявкнул я не поворачиваясь. – Пузом вверх всплывешь! Всех остальных потом за неудобство отблагодарю и отпущу, а тебя на веревке повешу на солнце сушиться! Была русалка – стала вобла!
Жанна хихикнула и захлопала в ладоши, как видно, ей понравилась эта идея.
– Эй-эй, ведьмак! – в голосе водяника шумнула черная штормовая волна. – Эта река – мои владения! Динамитом он надумал швыряться! Лариска – дура, она свое уже получила от меня под зад. И будет!
– Извиняюсь, – снова поклонился я, повернувшись к костру задом. – Уф, хорошо! Но и вы меня поймите – тонуть очень неприятно.
– Кто бы спорил? – тоном парламентера произнес дядя Ермолай. – Но не утонул же? Вон помог тебе Карпыч.
Ага, стало быть у Водяного Хозяина и имя есть. Или только отчество? С этой публикой пойди пойми. Они ведь, скорее всего, сами себя именуют.
– Я гляжу, у тебя ревенка на шее? – миролюбиво обратился ко мне водяник. – Так, для красоты, или хочешь ее по лунной дорожке запустить?
– Хочу, – охотно ответил я. – Сегодня. Аккурат же середина русальной недели.
– Не поплывет этот поясок, – авторитетно заявил Карпыч. – У тебя в нем ревенки-коронки нет, отсюда вижу.
– Чего нет? – насторожился я.
– Середь обычной ревенки раз в пять лет зацветает ревенка-коронка, – пояснил дядя Ермолай. – Стебелек золотистый, а не зеленый, а поверху цветок, что корона трезубая. Ее найти сложно, взять еще труднее. Она орет так, что травник, что нужных слов не знает, оглохнуть может. У него слух через уши с кровью вытекет. Так вот без нее твоему плетению грош цена.
– Да? – опешил я – В книге про это ни слова не было.
Старики дружно рассмеялись, их поддержали русалки.
– Вестимо, не было, – подобрал под себя ноги Карпыч. – Племя людское думает, что все знает, а на деле и понюшки не ведает.
– Так книгу подобные мне писали, – расстроенно сорвал с шеи травяную плетенку я. – А не естествоиспытатели и ботаники.
– А вы что, не люди? – уточнил дядя Ермолай. – Ну да, знаете и видите чуть больше, но суть ваша не меняется. Все спешите, спешите куда-то, вместо того чтобы вокруг внимательно оглядеться.
– И тот, кто до тебя здесь жил, всё спешил, – поддержал его водяник. – Я ему говорил, когда в последний раз виделись – зрю в отражении водном над тобой камень могильный. Плохое вода вещает. Не послушал он меня, и что вышло? Да, а что вышло? Как он сгинул?
– Отравили Захара Петровича, – вздохнул я. – Яд любого свалит, если рядом антидота нет.
– Кого нет? – в один голос спросили старички.
– Чего нет, – пояснил я. – Противоядия. Его не оказалось, зато ваш покорный слуга подвернулся.
– Не самый плохой для тебя случай вышел, парень, – вздернул вверх бороденку водяник. – Ведьмаком стать – не мальков гонять, в этом пользы больше, чем обычным пустоцветом жить. К тому же, слышал я, тебе путь достался хоть и трудный, но зато почетный. Вроде как Ходящий близ Смерти ты.
– А то сам не видишь – рассмеялся дядя Ермолай, показав на Жанну, которая сидела чуть в сторонке, обняв руками колени, и не мигая смотрела на пляшущее пламя костра. – Вон уже спутницей из неушедших обзавелся.
– Так и правильно, – одобрил Карпыч. – С кем ему еще ходить-то? С перевертышем? Или планетника за пазухой носить?
А ведь ему что-то от меня нужно, точно говорю. Не просто так он разговор к моей сущности подвел. И дядя Ермолай в курсе происходящего.
Если ничего особенно экзотического не попросит – пойду навстречу. Много пользы от этого дедка получить можно, спинным мозгом чую.
– Планетника не хочу, – сразу отказался я. – Очень уж это нервная публика.
Рассказывал мне про них Антип недавно вечерком. Домовой вообще оказался кладезем знаний, потому что жил давно, много чего видел, много чего слышал. Нет, совсем уж замшелые, дохристианские времена он не застал, но исправно запоминал в бытность свою домовенком все, что рассказывал его дед, у которого на воспитании он находился. Водится так у домовых – не отец воспитывает молодое поколение, а дед. Не знаю отчего.
Так вот, о планетниках. Крайне неприятные были существа. Они руководили тучами и, отчасти, ветрами. Могли урожай побить градом потехи ради, могли летом снегом поле засыпать. Это если локально, один из них работал. А если они собирались в кучу, то тут умри все живое! Причем не в переносном, а в буквальном смысле. Если верить Антипу, то в «сильно давнее время» именно планетники послужили причиной смерти «дитяток да женки царя-батюшки, что добро правил». По моим прикидкам, речь шла о Борисе Годунове. Если не ошибаюсь, именно многолетний неурожай, связанный с постоянными холодами и дождями, стал первой предпосылкой для недовольства народа его правлением. Еще, кстати, домовой намекал, что не просто так те планетники такую каверзу устроили. Дескать – «заказали» царя-батюшку. Вытащил кто-то эту публику из Нави, где те спокойно дрыхли, и на Годуновых напустил. И был этот кто-то большой мастер-чародей.
Вот такой дворцовый триллер «а-ля рус». Монархи тоже плачут.
Кстати – частично эти планетники по моему ведомству проходят. Они, когда человеческий вид принимают, чаще всего в свежих покойников вселяются, в тех, что с посмертной червоточинкой были. В утопленников, в висельников, в матерей-детоубийц. Это все их клиентура. Душа была черная, стало быть, тело к ней привыкло, отторгать планетника не станет.
Вот и накой мне такое счастье?
– Да его нынче и не сыщешь, планетника, – отмахнулся дядя Ермолай. – Откуда им взяться? В небесах вон железны птицы порхают стаями, где там теперь умоститься?
Это он, должно быть, о «летунах» с военного аэродрома, что в Кубинке базируется. Эти «воздушные волки» почти ежедневно выделывали кульбиты над Лозовкой, как днем, так и ночью, отрабатывая слетанность в «парах» и звеньях. Так гудели иногда, что я даже ночью просыпался.
– И слава Роду! – сплюнул Карпыч. – Я этих поганцев терпеть не мог. Им как вода нужна была, так они вечно ее из рек черпали. Брать берут, но, чтобы обратно вернуть – нет их!
– Не говори, – поддержал его лесовик. – Хорошо, что иные из нас ушли за кромку, да там и остались.
– Верно! – кивнул водяник. – Одно плохо – все одно имеются такие, которые чистую воду баламутят.
И – зырк на меня хитренько.
– Это кто же? – не стал чиниться я, и подыграл старичку.
– Да вот, понимаешь, какая штука вышла, ведьмак, – дедок понял, что я его несложную хитрость разгадал. – Тут недавно мужички трубы железные в землю запихивали за каким-то лядом. Вон там, за излучиной. Отсюда не видать, но так и было.
– И? – поторопил я его, уже догадываясь, в чем дело.
– «И», – передразнил меня Карпыч. – И могилу старого мукомола потревожили, паразиты. Того, что первым здесь мельницу снарядил!
– Всё равно непонятно, – сказал я дяде Ермолаю.
– Мельники – народ непростой, – степенно объяснил тот. – Как и кузнецы. Мельник, что на реке живет, много чего такого знает, что обычным людям ведать не след. А тот, который первую воду в колесо пускает, и вовсе договор с речным хозяином заключает. И от своего имени, и от имени всех тех, кто за ним тут будет жить да зерно молоть. И цена этого договора – его душа. Не должен он своей смертью помереть, обязан реке ее отдать.
– Проще говоря – пойти и утопиться, – внезапно подала голос Жанна. – Так, дедушки?
– Верно, девка, – одобрил ее слова Карпыч. – А этот лиходей взял, да и помер! Не нарочно, правда, сердечная жила у него лопнула, когда мешок на плечи взгромоздил. Но договор-то остался. Мы же не просто так, мы ведь богов в свидетели призывали, как по Покону заповедано.
– Им Дара помогла, – перехватил нить рассказа дядя Ермолай. – За мзду немалую, ясное дело. Похоронили мельника на перекрестке дорог, на место то заговор кинули, вроде как все при своем остались.
– А тут перекопали его! – забавно сморщил лицо водяник. – Печать, что Дара положила, сломали! Теперь Степан что ни ночь к моему омуту таскается, хочет в реку попасть, как положено. Только мне такого добра не надо! У него внутри-то все черным-черно, он мне тут всю воду попортит!
– Вот теперь все ясно. – Я выкатил из костра картофельный кругляшок. – Надо его отправить куда подальше, верно?
Не понравилась мне эта ремарка про черноту внутри. Видал я уже одного такого. Хотя… Там-то злодей был, душегуб. А тут – мельник. Может, конечно, он и натворил чего в своей жизни, но умер-то точно своей смертью.
– Молодец, – потер ладошки Карпыч, из них закапала вода. – Прав ты, Ермолай, хороший нам достался ведьмак!
– Не согласен. – Я выкатил из костра еще несколько картофелин. – Никому я не доставался. Просто так получилось.
– «Случилось» да «получилось» девки говорят отцам, когда у них по осени животы вперед лезть начинают, – хохотнул водяник. – А Макошь свою нить прядет не вслепую, она все видит, все знает.
Про Макошь и ее нить жизни я тоже слышал. Мощная была богиня, не чета той, которая меня пытается за узду взять. Но она вроде бы и ушла раньше остальных, так мне сказал Вавила Силыч, который, подобно Антипу, много о чем ведал.
– А нынче этот старый мельник пожалует? – спросил я у водяника. – Или он не каждую ночь вахту несет?
– Притащится, – заверил меня тот. – Луна на убыль идет, самое для него то время. Полной-то нечистые души не любят, слепит она их. Как филин в лесу три раза ухнет, как ночь в силу войдет, так и припрется, окаянный.
– Тогда поедим, да и пойдем, – глянул я на небо. – Картошечки печеной не желаете?
– Можно, – степенно согласился тот, лукаво прищурился, отчего стал немного похож на дедушку Ленина, такого, каким его изображали на картинках в детских книгах. – Только ты прежде свою цену назови, ведьмак. Чего пожелаешь за помощь? Злато есть, серебро, мечи да кольчуги имеются, жемчуг речной. Правда, мелковат он, не то что раньше.
– Мечи да кольчуги? – удивился я. – А как они не проржавели?
– Когда мне надо, у меня камни на дне сухими останутся, – с долькой самодовольства заявил Карпыч, разламывая картофелину, что ему поднес Родька. – Так что, ведьмак? Сколько с меня возьмешь?
– Да нисколько. – Я посолил парующую и рассыпчатую мякоть корнеплода. – Соседи мы. Коли друг с друга за каждую мелочь будем мзду тянуть, то скоро никого в округе не останется.
– Эва как. – Карпыч подул на дымящуюся сердцевину картофелины, от той пошел пар, как от влажного белья, по которому прошелся горячий утюг.
– И так бывает, – усмехнулся дядя Ермолай. – Я тебе говорил. И середь человеков разные встречаются.
– Это да. – Водяник куснул картофелину. – Мне Сазаныч, что за Иночью приглядывает, баял, что один из ихних…
– Из человеков? – с невероятно серьезным видом, таким, будто от ответа зависела судьба мира, уточнила Жанна.
– Не, из ведьмаков, – пояснил Карпыч. – Так вот – один из ихних его реку спас. Там речушка-то – всего-ничего, а все одно повадились в нее какую-то дрянь с полей сливать, в аккурат чуть ниже плотины. Рыба кверху пузом плывет вниз по течению, сам он из зеленого желтым стал, что твоя глина. Но – свезло ему, ночью мимо ведьмак на жестянке своей самоходной ехал, из тех, что Воде служат. Остановился, искупался, почуял, что умирает река. Слово за слово, рассказал ему Сазаныч о своей беде.
Никак про Олега речь?
– Ну ведьмак тот его выслушал, похмыкал, да и уехал восвояси. А на следующую ночь Сазаныч сразу трех утопленников заполучил, в аккурат тех самых, что безобразие это и творили. У всех руки-ноги спутаны, и камушек на шею привязан. Чтобы, значит, наверняка.
Точно про Олега. Его стиль, его методы.
– Мужчина, – одобрительно заявила Жанна. – Всегда мне такие нравились! Раз – и нет проблемы. А то все сама, сама…
– Хотел его Сазаныч отблагодарить, да не получилось, – закончил Карпыч. – Уехал ведьмак и даже не попрощался. Вот так-то.
– Вот! – с набитым ртом проговорил я. – А вы удивляетесь, чего мне оплата не нужна. Мы все такие.
Старики дружно рассмеялись. Как видно, что-то вспомнили.
Вообще-то я, конечно, творил глупость несусветную. Нет, смотрелось все красиво, мне разве что только золотых доспехов не хватало и нимба над головой. Смелый и отважный ведьмак Смолин, защитник униженных и оскорбленных.
А по сути – невесть что из себя представляет этот мельник, особенно если учесть то, сколько времени он провалялся вне кладбищенской земли. Да еще и на перекрестке! Я то и дело встречал в книге рецепты, которые на них были подвязаны, из чего можно сделать однозначный вывод – перекрестки не просто место слияния нескольких дорог. Это нечто большее.
У меня же с собой только ведьмачий нож – и всё. Ни огненной смеси, ни зелий. Впрочем, вру. Еще плетенка из ревенки есть. Дефектная и порванная, но все же…
Но, переваривая подобные мысли, я все равно вид старался иметь лихой и беззаботный. Знай дышал ртом, отправляя в него огненно-горячую картошку, которую перед тем обильно посыпал солью.
– Спрашивай, – насытившись, предложил Водяной хозяин. – Да не дури, ведьмак, не дури. Ясно же, что ты потому от награды отказался, что знаний хочешь. Я не в обиде, наоборот даже. Те, кто ум на злато променяли, для меня горсти лягушачьей икры не стоят. Ты – не такой. Потому что можно я тебе расскажу, о чем нельзя – промолчу.
Точно без дяди Ермолая здесь не обошлось. Два дня назад я его о берегинях спрашивал, он еще отговорился, что те лес не особо жаловали, все больше рекам внимание свое уделяли. А потом, похоже, сложил два и два и сейчас снимает два урожая с одной делянки. Вроде как и приятелю добро сделал, и мне. И теперь мы оба ему обязаны.
Впрочем, может это я уже совсем до ручки дошел со своими «кто кому что должен». Это в городе все меряют услугами и деньгами. А дядя Ермолай, возможно, и в уме такого не имел. Просто решил помочь. Просто. Просто так! Какая непривычная фраза: «помочь просто так». Прямо режет слух, честное слово.
В кого мы все превратились, люди?
– Вопросов много, ночи не хватит, – уклончиво сообщил водянику я.
– А ты спроси о том, что на сердце лежит, – предложил тот, напившись воды прямо из ладони.
– Вы о берегинях знаете? – бухнул я напрямки.
– Да кто ж о них не знает? – непритворно изумился Карпыч. – Вон даже мои дурехи, и те про них слышали.
– Неправильно вопрос сформулировал, – признал я. – Давайте так – они на самом деле ушли в Навь, или можно с какой-то из них поговорить?
– Не стали бы они с тобой беседы беседовать, – сказал как отрезал Водный хозяин. – Ты ведьмак, потомок ратников Вещего Князя, а он берегиням был если и не враг, то не друг, это точно. Вещий Князь с клинка жил, кровь лил. Хоть и за наши поля да реки, но кровь. Берегини же добра да света хотели, и более ничего. Потому и ушли за окаем, не смогли видеть то, что люди творят с собой да землей.
– Давно ушли? – быстро спросил я. – Сколько веков назад?
– Я Желану в последний раз видел… Мммм… – Карпыч задумался. – Лет через полста, как француза с наших полей погнали. Где-то так.
– Ну да, – подтвердил Ермолай. – В тот год еще зима сильно долгая была, у тебя лед на реке аж до травника лежал.
– Потому и лежал, – пояснил водяник. – Берегини ушли, природа по ним плакала. Тогда и лето все дождливое было, недород потому случился. А речка моя вдвое против обычного больше стала, даже те луга залила, до которых сроду не доходила.
«Травник» – это старое название месяца мая. Хотя – какая разница, это совершенно непринципиально. Главное – давно все случилось. Сильно давно. Француза гнали в 1812, плюс полста лет… У-у-у-у-у…
Пустышку тянул. Не отыскать теперь следов, как ни бейся.
– Чего опечалился, парень? – поинтересовался Карпыч, чистя новую картофелину. – Плохи новости?
– Невеселы, – подтвердил я. – Насовсем ушли берегини, раз за столько времени никто их больше не видел. Жаль. Вдруг всё же разговорил бы вашу Желану? Я парень молодой, обаятельный, авось и выгорело бы дело.
– Ежели не секрет – чего от нее хотел-то? – водяник уставился на меня.
– Все берегини раньше были сильными чародейками, – не стал скрывать я. – Чуть ли не первыми на этой земле. Значит, многое ведали, много умели. Тех, кто помнит те времена, почти не осталось, а знаний из первых рук очень хочется зачерпнуть.
– Ишь чего захотел! – хихикнул Карпыч. – Смел, смел. Или не знаешь, что в старых чарах силы, власти и смерти поровну намешано? Кто того зелена вина испьет, потом водой жажду в жизни не утолит. Нет, парень, даже если мог бы тебе чего подсказать, не стал бы этого делать. Не совсем ты еще опаскудился, потому не желаю я тебе такой доли. Так что давай лучше я тебе со дна реки чашу золотую с каменьями приволоку. Отменной работы чаша, в незапамятные времена сработана. Старое злато! В нем, если ты не знаешь, великая сила есть. Иные зелья, в такой посудине поплескавшись, ох какую мощь набирать станут!
Ну да, читал я что-то такое в книге. Мастера-ковали дохристианских времен, отливая такие предметы, часто над ними заклинания читали, предавая своим творениям особую силу. По нашим временам – предрассудки, но ковали-то в это верили. А вера часто творит чудеса.
– Давайте, – немедленно пискнул Родька. – Несите!
– Я бы тоже глянула, – призналась Жанна. – Люблю старинные штучки! И золото люблю!
Темнит старик. Руку на отсечение даю – темнит. Не скажу точно, в чем именно, но есть у него за душой нечто, мне очень нужное. Может, это знания, может – какая вещь. Причем не обязательно эта неизвестная величина связана именно с берегинями.
Но давить нельзя. Так что сначала мельник.
Ну и чаша. Отказываться нельзя, такой ход будет выглядеть откровенно неискренним. Да и хотелось бы такую цацу в коллекцию диковинок заполучить. Нужная штука!
А все-таки очень обидно, что мне не удастся забраться в закрома этих древних хранительниц. До чертиков обидно. Понятно, что я сам себе за эти дни навыдумывал разного, но…
Вывод – нефиг сочинять мечты! Надо стоять на твердой земле обеими ногами. Как Слава Раз и Слава Два.
– Чашу не просил, вы сами предложили, – встал с пенька я и отряхнул почти высохшие колени. – Только тогда уж прежде дело, а там разберемся – будет мне ее за что дарить, или нет. Полночь на носу, пошли, что ли?
– А и пошли, – согласился Карпыч, поднимаясь с бревнышка. – Филин скоро гукнет, стало быть и гость незваный, нежеланный вот-вот пожалует. Ермолай, ты с нами?
