Глава 19
Прошло три дня, суд так и не начался, и я ненавидела всех вокруг.
Саркан когда-то объяснял мне, что при дворе можно обрести власть. Наверное, и впрямь так — если знать здесь все ходы и выходы. Я видела: в том, что имя мое занесено в королевскую книгу, есть какая-то магия. Переговорив с секретарем, я возвратилась в свою комнатушку, обескураженно гадая, что делать дальше, но не просидела я на кровати и получаса, как ко мне уже пять раз постучались горничные с приглашениями на обеды и приемы. Про первую карточку я подумала: видать, какая-то ошибка. Но, даже осознав, что все приглашения попасть не по адресу ну никак не могли, я все равно понятия не имела, что с ними делать и зачем их мне посылают.
— Вижу, ты уже нарасхват, — промолвил Солья, выходя из тени прямиком в мою комнату, не успела я затворить дверь за очередной горничной с очередным приглашением.
— Нам так полагается, да? — опасливо осведомилась я. Может, это одна из обязанностей королевских магов? — Всем этим людям требуется какая-то магическая помощь?
— О, со временем, возможно, дойдет и до этого, — отозвался Сокол. — Но прямо сейчас они лишь взыскуют чести принимать у себя самую юную из когда-либо признанных королевских ведьм. О твоем назначении ходит уже с дюжину сплетен. — Солья забрал карточки у меня из рук, перетасовал их, протянул мне одну. — Графиня Богуслава не в пример полезнее всех прочих, вместе взятых. Король прислушивается к графу, и с ним, конечно же, посоветуются насчет королевы. Я сопровожу тебя на ее званый вечер.
— Еще чего! — вскинулась я. — Так они просто в гости меня зовут? Но мы даже незнакомы!
— Они знают достаточно, — терпеливо объяснял Сокол. — Они знают, что ты ведьма. Дорогая моя, наверное, мне и впрямь стоит сопровождать тебя при твоем первом выходе в свет. При дворе бывает… непросто сориентироваться, если ты незнакома со здешними обычаями. Пойми, мы хотим одного и того же: чтобы королеву и Касю оправдали.
— Ты сухой корки хлеба не дашь за то, чтобы спасти Касю, — отрезала я, — и мне не по нраву твои способы добиваться желаемого.
Но Сокол не позволил себе забыть о хороших манерах. Он просто учтиво поклонился и спиною отступил в темный угол комнаты.
— Надеюсь, ты постепенно научишься думать обо мне лучше. Голос его доносился из тени словно издалека; маг постепенно исчезал. — Помни, что если совсем запутаешься, я готов быть твоим другом. — Я в сердцах швырнула карточку графини Богуславы ему вслед. Карточка упала на пол, угол опустел.
Я Соколу ни на грош не доверяла, но опасалась, что зерно правды в его словах есть. Я понемногу осознавала, что ничегошеньки-то не понимаю в придворной жизни. Послушать Солью — так если я появлюсь на званом вечере, устроенном какой-то теткой, которая меня знать не знает, она останется довольна, скажет об этом мужу, и муж… присоветует королю не казнить королеву? И король к нему прислушается? По мне, так сущая бессмыслица! А какой смысл незнакомым людям пачками присылать мне приглашения только потому, что кто-то вписал мое имя в толстую книгу? Но приглашения — вот они, так что я явно что-то упускаю.
Мне ужасно хотелось поговорить с Сарканом: попросить совета и пожаловаться. Я даже открыла Ягину книжицу и поискала в ней заклинание, которое помогло бы мне побеседовать с ним издалека, но не обнаружила ничего подходящего. Самое близкое, что нашлось, это «киалмас», с примечанием «докричаться до следующего села». Но я подумала, здешние не одобрят, если я заору так громко, что голос мой полетит через всю страну в долину, до которой неделя пути; и, чего доброго, горы звук не пропустят, даже если я оглушу всех в Кралии.
В результате я вытянула из пачки приглашение на самый ближайший обед — и отправилась туда. Я ж, в конце концов, проголодалась. Огрызки хлеба, завалявшиеся у меня в кармане юбки, настолько зачерствели, что даже магия не сумела бы сделать их съедобными и насытить меня. Где-то в замке наверняка были кухни, но слуги посматривали на меня как-то странно, если я забредала не в тот коридор. Я боялась даже вообразить себе их лица, ежели я как ни в чем не бывало заявлюсь в кухню. И я никогда не решилась бы остановить одну из горничных, девчонку вроде меня самой, и попросить подать мне то и это — как будто я и впрямь возомнила себя знатной дамой, а не просто притворяюсь таковой, вырядившись в нелепое платье.
Некоторое время я плутала по коридорам и лестницам, бродя вверх-вниз, пока не вышла наконец во внутренний двор. Там я собралась с духом, подступилась к стражнику у дверей и спросила дорогу, показав приглашение. Стражник посмотрел на меня так же странно, как слуги, но, сверившись с адресом, объяснил:
— Это желтый особняк, третий по счету от внешних врат. Ступайте по дороге. Как обогнете собор, так сразу его увидите. Не приказать ли подать портшез? Миледи? — добавил он с некоторым сомнением.
— Нет, — отозвалась я, сбитая с толку вопросом, и поспешила прочь.
Идти оказалось недалеко; знатные вельможи — по крайней мере, самые богатые — жили в домах внутри замковых стен. Лакеи желтого особняка тоже вытаращились на меня во все глаза, когда я наконец подошла к крыльцу, но двери передо мною распахнули. Я остановилась на пороге. Настала моя очередь удивляться. По пути мне не раз и не два встречались носильщики, попарно тащившие диковинные высокие кузова по улицам цитадели; я понятия не имела, для чего они нужны. Теперь один такой кузов доставили к ступеням крыльца следом за мной. Лакей открыл боковую дверцу — и внутри обнаружился стул. Вышла молодая дама.
Лакей подал ей руку, помог сойти на крыльцо, а затем вернулся на место. Дама замешкалась на нижней ступеньке, глядя на меня снизу вверх.
— Тебе помочь? — с сомнением спросила я. На первый взгляд дама вроде бы не хромала, а там кто его знает, под юбками не видно. А иначе зачем бы ей запираться в этой странной коробке?
Но дама только пялилась на меня во все глаза. И тут подъехали еще два портшеза, из них вышли новые гости. Да ведь эти люди просто передвигаются так от места к месту!
— Что, никто из вас пешком не ходит? — озадаченно спросила я.
— А как тебе удается не перепачкаться в грязи? — спросила она.
Мы обе опустили глаза. Подол моей сегодняшней юбки — размером с тележное колесо, сплошь пурпурный бархат и серебряное кружево — был весь заляпан и изгваздан дюйма на два.
— Не удается, — мрачно призналась я.
Так я познакомилась с леди Алицией Лидзварской. Мы вошли в особняк, и нас тут же перехватила хозяйка, вклинившись между нами. Она небрежно поприветствовала леди Алицию, а меня схватила за руки и расцеловала в обе щеки.
— Дорогая моя леди Агнешка, — воскликнула она, — как чудесно, что вы смогли прийти! Какое очаровательное платье — вы, верно, введете новую моду! — Я растерянно глядела в ее сияющее лицо. Имя хозяйки я напрочь позабыла. Но, кажется, это не имело значения. Пока я бормотала учтивые слова благодарности, она подхватила меня под руку и, благоухая духами, повлекла в гостиную, где собрались ее гости.
Хозяйка гордо продемонстрировала меня всем собравшимся. Про себя я люто ненавидела Солью за то, что он оказался прав. Все были просто счастливы со мной познакомиться, все держались со мной безупречно вежливо — во всяком случае, поначалу. Никто не просил меня о магии. Всем просто хотелось посплетничать про спасение королевы. Задавать вопросы напрямую считалось дурным тоном, но каждый ронял что-нибудь в духе «Я слыхал, ее стерегла химера…», с надеждой обрывал фразу на полуслове и словно ждал, что я его поправлю.
Я могла наболтать все, что угодно. Я могла преловко сменить тему или, наоборот, притязать на любые чудеса. Эти люди были явно готовы восторгаться мною и видеть во мне героиню. Но мне было невыносимо вспоминать о том страшном побоище вокруг меня и о том, как потоки крови превращали землю в жидкую грязь. Я вздрагивала, морщилась, совершала промах за промахом, отвечая кратким «нет» или вообще отмалчивалась, и очередной разговор заходил в тупик и повисала неловкая тишина. Моя разочарованная хозяйка наконец бросила меня в уголке под деревом — апельсиновое деревце росло в горшке прямо в доме! — и пошла утешать разобиженных гостей.
Было совершенно очевидно: если я и могла принести здесь Касе хоть какую-то пользу, я только что благополучно все испортила. Я мрачно размышляла про себя, а не отыскать ли мне Солью, несмотря на все свое нежелание, когда рядом со мной возникла леди Алиция.
— Я не сразу поняла, что вы новая ведьма, — промолвила она, подхватывая меня под руку и заговорщицки придвигаясь ближе. — Конечно, зачем бы вам портшез. Вы, наверное, путешествуете в образе громадной летучей мыши, правда? Как Баба-Яга?
Я была только рада поговорить о Яге — да о чем угодно, кроме Чащи; и еще больше порадовалась, повстречав кого-то помимо Сольи, кто не возражал показать мне, что здесь и как. К тому времени, как обед закончился, я уже согласилась сопровождать леди Алицию на завтрак, на карточный вечер и на обед на следующий день. Последующие два дня мы почти не разлучались.
Нет, подругами мы не стали. Не в том я была настроении, чтобы заводить новых друзей. Всякий раз, как я плелась из замка на очередной прием и назад, я проходила мимо казарм королевской стражи. Посреди их двора высилась зловещая железная колода, обожженная и почерневшая: здесь обезглавливали порченых, прежде чем сжечь трупы. Рядом стояла кузня Алоши: внутри частенько ревело пламя, маячил четко очерченный силуэт, и от сотканного из тьмы молота разлетались каскады оранжевых искр.
— Единственная милость, которую только можно оказать порченому, это острый клинок, — заявила Алоша, когда я попыталась убедить ее хотя бы раз навестить Касю. Я поневоле задумывалась: а вдруг именно сейчас Алоша кует топор палача, пока я тут рассиживаюсь в душных комнатах, угощаюсь икрой на хлебцах со срезанной корочкой, смакую подслащенный чай и пытаюсь разговоры разговаривать с чужими мне людьми.
Но я и впрямь думала, что леди Алиция взяла под свое крыло неуклюжую поселянку по доброте душевной. Она была всего-то на год-два старше меня, но уже вышла замуж за богатого старого барона, который целыми днями просиживал за карточным столом. Алиция, похоже, знала всех и каждого. Я была ей признательна и твердо вознамерилась в долгу не остаться. Я чувствовала себя немного виноватой — ведь и собеседница из меня прескучная, и придворным манерам я не обучена. Я не знала, что и сказать, когда леди Алиция подчеркнуто-громко осыпала меня пылкими комплиментами, нахваливая избыток кружев на моем платье или восхищаясь тем, как я путаюсь в фигурах придворного танца: это она уговорила какого-то злополучного пучеглазого дворянчика меня пригласить — я оттоптала бедняге все ноги, а гости наблюдали за нами, откровенно забавляясь.
Только на третий день до меня дошло, что Алиция надо мной потешается. Мы договорились встретиться на музыкальном вечере в доме какой-то баронессы. Вообще-то музыка играла на всех вечерах без исключения, так что я не понимала, почему музыкальным считается именно этот. Когда я спросила Алицию, она только рассмеялась. Но после обеда я послушно явилась куда звали, кое-как подобрав свой длинный серебристый искрящийся шлейф и пытаясь не уронить такого же оттенка тиару: длинный тяжеленный полумесяц то и дело съезжал то назад, то вперед, и на месте упорно не держался. Входя в комнату, я зацепилась шлейфом за порог, споткнулась, и тиара съехала мне на уши.
Алиция, заметив меня, кинулась ко мне через всю комнату и театрально сжала мои руки.
— Дорогая, — взволнованно воскликнула она, — какой восхитительно оригинальный ракурс, я в жизни ничего подобного не видела!
— Ты… ты пытаешься сказать гадость? — выпалила я. И едва эта идея пришла мне в голову, как все сошлось: непонятные доселе слова и поступки наполнились странным недобрым смыслом. Поначалу я не поверила: с какой стати ей оскорблять меня? Никто ведь не заставлял ее со мной разговаривать или разделять мое общество. Я в упор не понимала, зачем прилагать столько усилий только для того, чтобы доставить человеку неприятную минуту-другую.
А в следующий миг все сомнения развеялись. Алиция изобразила простодушное изумление, что явственно означало: да, она действительно пыталась сказать гадость.
— Ну право, Нешка, — начала она, точно считала меня еще и дурочкой.
Я резко высвободила руки и взглядом пригвоздила ее к месту.
— Меня зовут Агнешка, — сухо отрезала я, — а раз тебе так по душе мой стиль — катбору. — Ее собственная изогнутая диадема опрокинулась назад — и при этом сдернула прихотливо завитые очаровательные локоны по обе стороны лица, видимо накладные. Алиция коротко вскрикнула, схватилась за прическу и выбежала из комнаты.
Но хуже всего было не это. Хуже всего было прокатившееся по всей комнате хихиканье: смеялись мужчины, с которыми она танцевала на моих глазах, и женщины, которых она называла своими задушевными подругами. Я сдернула с головы злополучную тиару, поспешила к накрытым столам и спряталась за вазами с виноградом. И даже там ко мне подкрался какой-то юнец в вышитом камзоле — над таким мастерица небось много месяцев трудилась — и злорадно прошептал, что Алиция теперь при дворе целый год показаться не сможет — как будто мне полагалось этому обрадоваться.
Я кое-как от него отделалась, улизнула в прихожую для слуг, в отчаянии вытащила книжицу Яги и нашла заклинание «быстрого ухода», позволяющее пройти сквозь стену, вместо того чтобы возвращаться к парадным дверям через гостевую залу. Хватит с меня ядовитых поздравлений!
Я вышла сквозь желтокирпичную стену, тяжело дыша, словно из тюрьмы вырвалась. В центре площади журчал фонтан: струи били из львиной пасти, послеполуденное солнце искрилось в чаше, резные птички, стайкой рассевшись по кругу сверху, негромко насвистывали песенку. С первого взгляда было ясно: работа Рагостока. А вот и Солья: присел себе на самый краешек бортика и, погрузив руку в воду, ловит пальцами золотые блики.
— Счастлив видеть, что ты вышла из положения, в прямом смысле и в переносном, — промолвил он. — Из того самого положения, куда сама себя загнала с присущим тебе упрямством. — В особняке Солья не был, но я не сомневалась: он во всех подробностях знает об унижении Алиции и, несмотря на сочувственную физиономию, рад-радехонек, что я выставила себя такой дурой.
Все это время я благодарила судьбу, что Алиции не нужны ни моя магия, ни мои секреты. Мне не приходило в голову, что ей может понадобиться что-то еще. А даже если бы и пришло, я и вообразить не могла, что нужно ей над кем-нибудь поиздеваться. В Двернике мы никогда не были бессмысленно жестоки друг к другу. Конечно, без ссор не обходилось; кого-то из односельчан ты недолюбливал; случались и драки, стоило кому-то разозлиться по-настоящему. Но по осени соседи приходили к тебе помочь со сбором урожая и на молотьбе, а когда над нами сгущалась тень Чащи, у нас хватало ума не добавлять в нее собственной тьмы. И уж конечно никто из нас не стал бы грубить ведьме — при любом раскладе.
— Я бы предположила, что даже у знатной дамы ума побольше, — буркнула я.
— Возможно, она не поверила, что ты ведьма, — пожал плечами Солья.
Я открыла было рот, чтобы запротестовать: она же видела, как я творю магию! Или все-таки нет? То ли дело Рагосток, который врывается в парадные покои точно ураган, дождем рассыпая сверкающие серебристые искры, и поющие птицы разлетаются от него во все стороны; то ли дело хотя бы Солья, который бесшумно выскальзывает из тени и вновь растворяется в ней, маг в изысканных одеждах, чей блестящий острый взгляд видит все, что происходит в замке. Я облачалась в бальные платья у себя в комнате и упрямо являлась на званые вечера пешком; а в тесном корсете и без того дышать нечем, чтобы еще и проделывать разные фокусы хвастовства ради.
— Но тогда как, по ее мнению, я попала в реестр? — осведомилась я.
— Полагаю, она подумала то же, что поначалу и остальные маги.
— То есть что меня внесли в реестр только потому, что Саркан в меня влюбился? — саркастически осведомилась я.
— Скорее Марек, — совершенно серьезно отозвался Сокол, и я в ужасе уставилась на него. — Право, Агнешка, по-моему, тебе давно пора было все понять.
— Я таких вещей не понимаю и понимать не хочу! — рявкнула я. — Тамошние гости — они были просто счастливы, когда Алиция надо мной насмехалась, а потом точно так же радовались, когда я унизила ее.
— Безусловно, — подтвердил Солья. — Они все пришли в полный восторг, когда поняли, что ты изображала деревенщину только для того, чтобы всласть поиздеваться над первым, кто клюнет на приманку. Тем самым ты стала как бы заодно с ними.
— Но я вовсе не расставляла ей ловушку! — возразила я. Мне хотелось добавить, что никто такого не подумает, во всяком случае никто в здравом уме; вот только меня одолевало неприятное липкое чувство, что от здешних всего можно ожидать.
— Так я и не подумал, что расставляла, — рассудительно согласился Солья. — Но тебе, возможно, стоит заставить людей в это поверить. Впрочем, они все равно будут так думать, несмотря на все твои возражения. — Маг поднялся с фонтанного бортика. — Но ситуация поправима. Думается, нынче за обедом ты обнаружишь, что люди стали к тебе куда дружелюбнее. Так ты все-таки не позволишь мне сопровождать тебя?
Вместо ответа я развернулась на острых каблучках и зашагала прочь от него и его развеселого смеха, волоча за собой по земле дурацкий шлейф.
Мрачная, как грозовая туча, я вышла с чистой и опрятной площади в шумную толчею и зелень внешнего двора замка. Гора бочек и тюков с сеном громоздилась у обочины главной дороги от внешних врат к внутренним, в ожидании погрузки. Я присела на один из тюков и задумалась. Я в ужасе сознавала, что Солья прав. А значит, если кто-то из придворных и заговорит со мною теперь, то лишь потому, что здешним по душе такие жестокие игры. А вот все приличные люди предпочтут держаться от меня подальше.
Потолковать не с кем, спросить совета тоже не у кого. Слуги и солдаты знать меня не желают, равно как и поспешающие по делам чиновники. Все они, проходя мимо, поглядывали на меня с сомнением: еще бы, знатная дама в атласно-кружевном наряде — и сидит на тюке с сеном у самой дороги, а волочащийся шлейф весь перепачкался в траве и песке. Словно залетный лист занесло в ухоженный сад… Я здесь чужая.
Хуже того, толку от меня никакого нет ни Касе, ни Саркану, ни тем, кто остался дома. Я готова свидетельствовать — а суда-то и нет; я умоляла короля дать нам солдат — но их в долину так и не отправили. За три дня я посетила больше званых вечеров, нежели за всю свою предыдущую жизнь, и все, чего добилась — это погубила репутацию глупой девчонки, у которой наверняка и друзей-то никогда не было.
В порыве разочарования и гнева я призвала «ванасталем», но невнятно, глотая слоги, — и между одной проезжающей телегой и другой переоблачилась в платье под стать дочке дровосека: материя хорошая, домотканая; из-под недлинной юбки выглядывают крепкие башмаки, а передник — с двумя вместительными карманами. Дышать сразу стало легче, и я внезапно обнаружила, что невидима; никто в мою сторону уже не глядел. Никому не было дела ни до меня, ни до моих занятий.
Впрочем, в невидимости таились свои опасности: пока я стояла там, на краю дороги, с наслаждением дыша полной грудью, мимо с грохотом прокатился громадный экипаж — его пузатый кузов выпирал над колесами во все стороны, а на запятках ехали четверо лакеев — и чуть не сбил меня. Я едва успела отпрыгнуть в лужу, в башмаках захлюпало, юбки забрызгались. Но мне было все равно. Я впервые за неделю стала самой собою — я упиралась ногами в землю, а не в полированный мрамор.
Я снова поднялась вверх по холму следом за экипажем — шагая широко и свободно и больше не путаясь в юбках — и с легкостью прошмыгнула во внутренний двор. Пузатый экипаж притормозил и высадил посла в белом камзоле и с представительской алой блестящей перевязью через плечо. Его встречали наследный принц и целая толпа придворных; почетный караул нес знамя Польнии и желто-алый флаг с изображением бычьей головы — я такого герба раньше не видела. Высокий гость, верно, прибыл на королевский обед, куда мы с Алицией тоже собирались нынче вечером. Стража вполглаза приглядывала за церемонией. Я шепнула солдатам, что на меня обращать внимания не стоит, и взгляды их заскользили по мне не задерживаясь.
Бегать по гостям трижды в день из своей неудобной комнатушки и обратно оказалось полезно хотя бы вот в чем: я неплохо изучила замок изнутри. В коридорах встречались слуги, но все они, нагруженные скатертями и столовым серебром, спешили накрывать столы к обеду. Никому дела не было до чумазой судомойки. Я ужом проскользнула мимо них и спустилась в длинный темный коридор, уводящий к Серой башне.
Четверо стражников несли караул у входа: они скучали и сонно позевывали — дело шло к вечеру.
— Ты пропустила лестницу на кухню, милочка, — добродушно подсказал мне один из солдат. — Тебе назад, дальше по коридору.
Эти сведения я сохранила в памяти на потом, а сейчас попыталась изобразить тот самый взгляд, каким на меня смотрели во дворце все, кому не лень, за последние три дня: как будто я до глубины души потрясена их невежеством.
— Вы разве не знаете, кто я? — осведомилась я. — Я ведьма Агнешка. Я желаю видеть Касю. — Или, если на то пошло, посмотреть на королеву.
Я не понимала, почему суд все откладывается; разве что король пытается дать королеве больше времени на выздоровление.
Стражники неуверенно переглянулись. Не успели они решить, что со мной делать, я шепнула «Аламак, аламак» и прошла прямиком вперед сквозь запертые двери между ними.
Солдаты были не из числа знати, так что, наверное, с ведьмой предпочли не ссориться. Во всяком случае, за мной они не последовали. Я вскарабкалась по узкой лестнице — виток, еще виток! — и вышла на площадку, туда, где висел дверной молоток в виде голодного бесенка. Бесенок скалился на меня. Я взялась за кольцо: ощущение было такое, словно руку мне облизывает лев, прикидывая, хороша ли я на вкус. Держась за молоток как можно осторожнее, я забарабанила в дверь.
Я заготовила ряд доводов для Ивы, а сверх того мною владела беззаветная решимость. Если понадобится, я оттолкну Иву и войду. Я подозревала, что она дама слишком утонченная, чтобы унизиться до драки со мною. Но к дверям Ива не вышла; приложившись к створке ухом, я слабо различила чьи-то выкрики. Я встревоженно отступила на шаг и задумалась: а смогут ли стражники выбить дверь, если я их кликну? Пожалуй, вряд ли. Дверь железная, с железными заклепками, и даже замочной скважины не видать.
Я покосилась на бесенка: он гнусно усмехался мне. Широко раскрытая пасть просто-таки источала голод. Но что, если эту пасть заполнить? Я сотворила простенькое заклинаньице — просто вызвала немножко света. Бесенок немедленно принялся всасывать магию, а я продолжала подпитывать чары, пока наконец в руке моей не затеплился слабый огонек, словно пламя свечки. Бесенок жадно тянул из меня чары: его неутолимый голод поглощал почти всю магию, что я только могла дать, но мне удалось-таки отвести в сторону тонкий серебристый ручеек, я собрала внутри себя крохотное озерцо, а затем выплеснула: «Аламак» — и одним отчаянным прыжком прорвалась сквозь дверь. На это ушла вся моя сила; я покатилась по полу и так и осталась лежать навзничь в прихожей, совершенно опустошенная.
Послышались стремительные шаги, и надо мной склонилась Кася:
— Нешка, ты в порядке?
Крики доносились из соседней комнаты: Марек, сжав кулаки, орал на Иву, а та стояла перед ним, прямая как палка, побелев от гнева. Никто из них и внимания не обратил на то, что сквозь дверь к ним ввалилась я; они были слишком заняты, ругаясь друг с другом.
— Ты посмотри на нее! — Марек взмахнул рукой в сторону королевы. Она по-прежнему сидела все у того же окна, недвижная и равнодушная. Если она и слышала крики, она и бровью не повела. — За три дня ты и слова от нее не добилась — и еще называешь себя целительницей?! Какая от тебя польза?
— Видимо, никакой, — ледяным голосом подтвердила Ива. — Я сделала все, что возможно, и так хорошо, как только возможно. — Тут она наконец заметила меня. Ива обернулась и свысока воззрилась на распростертую на полу незваную гостью. — Я так понимаю, это и есть великая чудодейка нашего королевства. Вероятно, если ты отпустишь ее из своей постели достаточно надолго, она справится лучше. А до тех пор занимайся ее величеством сам. Я не намерена стоять тут и слушать твои крики в благодарность за все мои старания.
Ива прошествовала мимо меня, подобрав с одной стороны юбки, словно опасалась об меня запачкаться. Взмахнула рукой — засов приподнялся. Ива выплыла из комнаты. Тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась за нею, проскрежетав по камню, точно лезвие топора.
Марек стремительно обернулся ко мне, в поисках того, на ком бы выместить гнев.
— А ты! Ты должна быть главной свидетельницей на суде, а ты разгуливаешь по всему замку, одетая как кухонная замарашка! Думаешь, кто-то поверит хоть единому твоему слову? Три дня прошло с тех пор, как я добился, чтобы тебя внесли в реестр…
— Ты добился?! — негодующе воскликнула я, с трудом поднимаясь на ноги с помощью Каси.
— И все, что ты сделала — это убедила весь двор, что ты никчемная деревенщина! На что ты похожа?! Где Солья? Он должен был объяснить тебе, как себя вести…
— Не надо мне объяснять, как себя вести! — отрезала я. — И мне плевать, что обо мне здесь думают. Это все не важно!
— Еще как важно! — Марек схватил меня за руку, оторвал от Каси и поволок за собою. Я, спотыкаясь, пыталась вспомнить хоть какой-нибудь заговор и отшвырнуть принца прочь, но Марек всего лишь подтащил меня к окну и указал вниз, на замковый двор. Я замешкалась и озадаченно посмотрела, куда он указывал. Вроде бы ничего пугающего там не происходило. Посол с алой перевязью как раз входил в двери вместе с наследным принцем Сигмундом.
— Этот человек рядом с моим братом — посланник Мондрии, — тихо и яростно проговорил Марек. — Тамошний принц-консорт скончался прошлой зимой. Через полгода принцесса снимет траур. Теперь понимаешь?
— Нет, — озадаченно призналась я.
— Она метит в королевы Польнии! — заорал Марек.
— Но ведь королева не мертва, — возразила Кася.
И тут мы все поняли.
Похолодев от ужаса, я вытаращилась на Марека.
— Но король… — пролепетала я. — Он же любил ее… — Я умолкла.
— Король откладывает суд, пытаясь выиграть время, ясно тебе? — объяснил Марек. — Как только воспоминания о чудесном спасении померкнут, он отвлечет внимание знати на что-нибудь другое и потихоньку казнит мою мать. Ну что, ты станешь помогать мне или будешь и дальше дурить, пока не выпадет снег? И тогда сожгут и ее, и твою ненаглядную подружку заодно, ведь на мороз зеваки носу не высунут!
Я крепко стиснула твердую Касину ладошку, словно могла таким образом защитить подругу. Это слишком жестоко, слишком нелепо и горько, даже в мыслях не укладывается! Мы освободили королеву Ханну, мы вызволили ее из Чащи — и все для того, чтобы король отрубил ей голову и женился на другой. Просто ради того, чтобы добавить еще одно княжество к карте Польнии, еще одну драгоценность к своей короне.
— Но он же любил ее, — повторила я: глупо, конечно, но не возразить я не могла. И все-таки та история, история о возлюбленной, навеки утраченной королеве, казалась мне куда более убедительной, нежели рассказ Марека.
— По-твоему, король так легко простит, что его выставили дураком? — возразил Марек. — Его красавица-жена сбежала от него с роским мальчишкой, который пел ей любовные серенады в саду. Вот что про нее говорили, пока я не подрос настолько, чтобы убивать болтунов за такие речи. Когда я был ребенком, мне вообще запрещали упоминать ее имя при отце.
Марек неотрывно глядел на королеву Ханну, застывшую в кресле. Она была бессмысленна и пуста, как чистый лист бумаги. В его лице я словно увидела того самого ребенка, что прятался в заброшенном садике своей матери от толпы ядовитых придворных сплетников, а они перемигивались, и пересмеивались, и перешептывались насчет королевы — они-де с самого начала все знали — и вздыхали, изображая горе.
— По-твоему, мы сумеем спасти ее и Касю, танцуя под их дудку? — спросила я.
Принц перевел взгляд с королевы на меня. Кажется, он впервые ко мне прислушался. Грудь его трижды поднялась и опала.
— Нет, — наконец согласился Марек. — Они все просто стервятники, а он — лев. Придворные покачают головой, согласятся, что это стыд-позор, и жадно кинутся на кости, которые он им бросит. А ты можешь принудить моего отца ее помиловать? — потребовал принц, так легко и просто, как будто речь шла не о том, чтобы заколдовать короля и лишить его воли — об ужасах похуже Чащи.
— Нет, — возмущенно ответила я. И оглянулась на Касю. Она стояла, положив руку на спинку королевиного кресла, прямая и строгая, одетая золотым заревом. Кася качнула головой. Она бы никогда меня о таком не попросила. Она даже не попросит меня сбежать с нею вместе и бросить наш народ на растерзание Чащи — притом что король вознамерился убить ее, чтобы покончить и с королевой. Я сглотнула. — Нет, — повторила я. — Этого я не сделаю.
— Тогда что ты сделаешь?! — прорычал Марек, снова начиная злиться, и выбежал из комнаты, не дожидаясь моего ответа. Оно и к лучшему. Что ему сказать, я не знала.
