Восемь кадетов ночевали в одном и том же общежитии, вместе посещали занятия и ели за одним и тем же столом в кафетерии. «Вам кажется, что вы друг друга хорошо знаете, – предупреждал их Генри Белт. – Но подождите, пока мы не окажемся в открытом космосе. Сходство и согласие там становятся незаметными, а различия и трения остаются».

В мастерских и лабораториях кадеты собирали, разбирали и заново собирали компьютеры, насосы, генераторы, гироплатформы, астронавигационные блоки и коммуникационное оборудование. «Ловкости рук недостаточно, – говорил им Генри Белт. – Привычки недостаточно. Важнее всего находчивость, изобретательность, способность успешно импровизировать. Ничего, мы вас еще проверим».

Через некоторое время каждого из кадетов привели в комнату, на полу которой валялась огромная беспорядочная куча корпусов, проводов, кусков проволоки, шестеренок и всевозможных компонентов дюжины различных механизмов. «Это двадцатишестичасовой экзамен, – объявил Генри Белт. – Каждый из вас получил одинаковый комплект компонентов и материалов. Обмениваться компонентами или информацией вы не сможете. Любого, кто будет заподозрен в обмане, исключат из училища без рекомендаций. Что от вас требуется? Прежде всего, собрать один стандартный компьютер „Аминекс“ модели 9. Во-вторых, собрать сервомотор, способный сориентировать движение объекта массой в десять килограммов в направлении Мю Геркулеса. Почему именно Мю Геркулеса? Будьте любезны объяснить».

«Потому что, сэр, наша солнечная система движется в направлении Мю Геркулеса, и такая ориентация позволяет делать поправку на параллакс. Несмотря на пренебрежимо малую величину параллактической погрешности, сэр».

«Ваше последнее замечание попахивает легкомыслием, господин Макграф, и только отвлекает внимание от понимания и строгого соблюдения инструкций. Один минус».

«Прошу прощения, сэр. Я всего лишь пытался отметить тот факт, что в коррекции столь незначительной погрешности, во многих практических отношениях, нет необходимости».

«Это наблюдение, кадет, достаточно очевидно для того, чтобы оно не нуждалось в дополнительном пояснении. Я прежде всего ценю краткость и четкость определений».

«Понятно, сэр».

«В-третьих, из полученных материалов вы должны собрать коммуникационную систему, потребляющую мощность не более 100 Ватт, но обеспечивающую возможность двусторонней связи между базой в кратере Тихо и Фобосом на любой частоте, какую вы сочтете подходящей».

Все кадеты начали с одного и того же – сортировали материалы, складывая их в отдельные кучки, а затем калибровали и проверяли измерительные приборы. Их дальнейшие достижения оказались различными. Калпеппер и фон Глюк, рассматривая экзамен как испытание на механическую изобретательность и выносливость в условиях стресса, не особенно волновались, когда обнаруживали отсутствие или неисправность тех или иных незаменимых компонентов, и производили сборку в той мере, в какой это было практически целесообразно. Макграф и Веске начали со сборки компьютера, каковой процесс привел их в ярость и полное замешательство. Линч и Саттон упорно и прилежно занимались сборкой компьютера, тогда как Верона не менее настойчиво собирал коммуникационную систему.

Только Калпепперу удалось выполнить одно из заданий: распиливая, полируя и цементируя нескольких частей двух разбитых кристаллов, он соорудил примитивный, неэффективный, но, тем не менее, работающий микроволновый квантовый генератор.

На следующий день после экзамена Макграф и Веске исчезли из общежития, по своему желанию или по получении уведомления от Генри Белта – никто никогда так и не узнал, каким именно образом.

После экзамена кадетам предоставили недельный отпуск. Кадет Линч, будучи приглашен на вечеринку, разговорился с подполковником Тренчардом. Услышав о том, что Линч проходит подготовку под руководством Генри Белта, подполковник сочувственно покачал головой: «В свое время я тоже попал в лапы Старого Пугала. Просто чудо, что нам удалось вернуться живьем. На протяжении двух третей полета Белт был пьян в стельку».

«Как ему удается избежать военно-полевого суда? – спросил Линч, невольно оглянувшись через плечо, чтобы проверить, не стоял ли у него за спиной Генри Белт с раскрытой красной записной книжкой.

«Все очень просто. Все высшие чины проходили подготовку под надзором Белта. Конечно, они его терпеть не могут, но при этом все они испытывают по этому поводу извращенную гордость. И, может быть, надеются, что в один прекрасный день какой-нибудь кадет расправится с Белтом по-свойски».

«Кто-нибудь когда-нибудь пытался это сделать?»

«О да! Однажды я врезал Генри по роже. Мне повезло: я отделался сломанной ключицей и двумя растяжениями голеностопных суставов. Причем он даже не разозлился. Старый добрый Генри, сукин сын! Если ты вернешься живым – а это вовсе не обязательно, имей в виду – у тебя будет шанс добраться до самого верха».

Линч поморщился: «Стóит ли игра свеч? Два года под одной крышей с Генри Белтом?»

«Я об этом не жалею. То есть, теперь не жалею, – сказал Тренчард. – Какой вам дали корабль?»

«Старый 25-й».

Тренчард снова покачал головой: «Антиквариат! Хлам, перевязанный веревочками».

«Меня уже об этом предупреждали, – мрачно отозвался Линч. – Если бы не мое проклятое тщеславие, я завтра же бросил бы всю эту затею. Научился бы продавать страховку или нанялся клерком…»

Вечером следующего дня Генри Белт сообщил: «Мы вылетаем во вторник. Соберите свои вещи и попрощайтесь с родными пенатами. Нас не будет несколько месяцев».

Во вторник утром кадеты заняли места в челноке. Через некоторое время появился и Генри Белт: «Последняя возможность отступления! Кто-нибудь решил, наконец, что не годится в астронавты?»

Пилот челнока был в шутливом настроении: «Эй, Генри, не пугай детей! Кроме тебя, уже никто не боится космоса».

Темное плоское лицо Генри Белта повернулось к пилоту: «Даже так? Если ты займешь место одного из кадетов, я заплачý десять тысяч долларов».

Пилот покачал головой: «Не соглашусь и за сто тысяч, Генри. В один прекрасный день твоему везению придет конец, и твой холодный молчаливый труп займет вечную орбиту».

«Ничего другого я не ожидаю. Если бы я хотел разжиреть и умереть в своей постели, я стал бы пилотом челнока».

«Когда ты приструнишь зеленого змия, Генри, может быть, тебе предложат настоящую работу».

Генри Белт по-волчьи оскалился: «Пьяный в зюзю, я лучше тебя справлюсь со всем, что ты делаешь – за исключением болтовни, конечно. Даже в том, что касается андалузского фанданго или шлюх в Калькутте».

«Нехорошо обижать стариков, Генри. Так что не беспокойся».

«Премного благодарен. Если ты готов, мы готовы».

«Держитесь крепче! Отсчет начинается…» Челнок вздрогнул, напрягся, приподнялся над землей и с грохотом устремился в небо. Через час пилот протянул руку: «Вот оно, ваше суденышко, старый 25-й. Рядом с ним 39-й, только что вернулся».

Генри Белт возмущенно уставился на иллюминатор: «Что они сделали с кораблем? Какая-то мазня? В красную, белую, желтую полоску? Это не парусник, а шахматная доска!»

«Какому-то недоумку из сухопутных крыс в главном управлении, – отозвался пилот, – пришло в голову разукрасить старые посудины по случаю визита конгрессменов. Так получилось».

Генри Белт повернулся к кадетам: «Полюбуйтесь на этот шедевр! Вот к чему приводят тщеславие и невежество. Нам придется затратить несколько дней только на то, чтобы содрать всю эту краску».

Они дрейфовали под двумя парусниками: стройным и блестящим тридцать девятым, завершившим полет, и размалеванным двадцать пятым. У выходного люка тридцать девятого ожидала прибытия челнока группа людей в скафандрах, с пристегнутыми тросами, плавающими вокруг них контейнерами.

«Самодовольные тюфяки! – прокомментировал Генри Белт. – Совершили приятную космическую прогулку вокруг Марса. Это не подготовка, а глупая шутка. Когда вы, господа, вернетесь на земную орбиту, вы будете выглядеть как отчаянные, голодные космические волки, готовые ко всему».

«Если вернетесь», – заметил пилот.

«В этом отношении невозможно что-либо предсказать, – согласился Генри Белт. – А теперь, господа, надевайте шлемы – нам пора!»

Кадеты закрепили герметичные шлемы. Голос Генри Белта передавался по радио: «Линч и Острендер останутся здесь, разгружать трюм. Верона, Калпеппер, фон Глюк, Саттон! Протяните тросы к кораблю, и переместите груз на борт корабля. Не перепутайте люки – все должно быть на своих местах».

Генри Белт занялся перемещением своего персонального груза – нескольких больших ящиков. Он выдвинул ящики из челнока в космос, пристегнул их к тросам, оттолкнул и полетел за ними к двадцать пятому кораблю. Подтянув ящики к входному люку, он исчез внутри.

Когда разгрузка закончилась, команда тридцать девятого парусника перелетела к челноку и заняла места; челнок развернулся и стал уменьшаться, ускоряясь в направлении Земли.

Разместив груз на борту, кадеты собрались в кают-компании. Генри Белт выплыл из капитанской каюты. На нем были черная безрукавка, плотно облегавшая бугристую грудь, черные шорты, из которых торчали тощие ноги, и сандалии с магнитным ворсом на подошвах.

«Господа! – тихо объявил Генри Белт. – Наконец мы одни. Как вам здесь нравится? Что скажете, господин Калпеппер?»

«Просторное судно, сэр. Прекрасный вид».

Генри Белт кивнул: «Господин Линч? Ваши впечатления?»

«Боюсь, что я еще в них не разобрался, сэр».

«Понятно. Вы, господин Саттон?»

«Космос больше, чем я себе его представлял, сэр».

«Верно. Космос невообразимо необъятен. Опытный астронавт должен быть больше космоса – или игнорировать его. И то, и другое трудно. Что ж, господа, позвольте сделать несколько замечаний, после чего я удалюсь на покой и буду наслаждаться полетом. Так как это мой последний рейс, я намерен ничего не делать. Управление кораблем – исключительно в ваших руках. Я буду лишь время от времени вылезать из каюты, чтобы благожелательно посматривать по сторонам или – увы! – делать пометки в записной книжке. Формально я продолжаю оставаться капитаном, но корабль целиком и полностью в вашем распоряжении. Если вам удастся вернуться на Землю в целости и сохранности, я внесу соответствующую запись в красную записную книжку. Если вы врежетесь в какую-нибудь планету или нырнете в Солнце, тем хуже для вас – потому что мне суждено умереть в космосе, и такая перспектива не вызывает у меня возражений. Господин фон Глюк, вы усмехнулись – или мне показалось?»

«Нет, сэр. Я всего лишь улыбнулся своим мыслям».

«Что вы находите смешного в мысли о моей безвременной кончине, хотел бы я знать?»

«Это была бы величайшая трагедия, сэр. Но я размышлял скорее о преобладающем в наше время предрассудке – точнее говоря, об убеждении в существовании субъективного космоса».

Генри Белт сделал пометку в красной записной книжке: «Не имею ни малейшего представления о чем вы говорите, прибегая к таким витиеватым и неудобопонятным словоизлияниям, господин фон Глюк. Очевидно одно: вы вообразили себя философом и полемистом-диалектиком. Не вижу в этом ничего зазорного – в той мере, в какой ваши замечания позволяют вам скрывать злорадство и нахальство, каковые я не переношу даже в гомеопатических дозах. В том, что касается преобладающих в наше время предрассудков, только недалекий человек рассматривает себя как вместилище окончательной истины. Насколько я помню, персонаж небезызвестной пьесы Уильяма Шекспира, а именно Гамлет, разъяснил нечто в этом роде своему приятелю Горацию. Мне самому привелось видеть самые странные и страшные вещи. Следует ли считать их галлюцинациями? Чем они были вызваны? Моими собственными мыслительными процессами? Или какими-то внешними космическими манипуляциями? Кем или чем, в таком случае, порождались эти манипуляции? Понятия не имею. Поэтому рекомендую осторожно, прагматически подходить к явлениям, природа которых еще неизвестна. Хотя бы потому, что воздействие необъяснимого переживания вполне может повредить слишком слабый ум. Я достаточно ясно выражаюсь?»

«Кристально ясно, сэр!»

«Хорошо. В таком случае вернемся к нашим баранам. На борту корабля каждый кадет несет вахту вместе с одним из пяти других, поочередно. Надеюсь, таким образом удастся избежать формирования особых дружеских отношений и сговоров. Меня раздражают любые договоренности за спиной у других, и они будут отмечаться надлежащим образом.

Вы уже осмотрели корабль. Многослойный корпус состоит из литиево-бериллиевого сплава, изоляционного пеноматериала, стекловолокна и внутреннего покрытия. Он очень легкий, и его жесткость обеспечивается давлением воздуха, а не прочностью, свойственной материалу как таковому. Таким образом, у нас достаточно свободного пространства для того, чтобы каждый мог вытянуть ноги и при этом не заехать пяткой в нос другому.

Капитанская каюта – слева; заходить в мою каюту не разрешается ни в каких обстоятельствах. Если вы желаете со мной поговорить, стучитесь. Если я появлюсь, мы поговорим. Если не появлюсь, уходите. Справа – шесть небольших кают; их можете распределить между собой по жребию. Каждый из вас имеет такое же право, как и я, запрещать другим любое вмешательство в личную жизнь. Храните личные вещи в своих каютах. Общеизвестно, что я не раз выбрасывал в космос предметы, оставленные без присмотра в кают-компании.

Расписание вашей службы таково: два часа занятий, четыре часа вахты, шесть часов отдыха. В том, что касается занятий, никакие определенные успехи не требуются, но я рекомендую не тратить зря выделенное на занятия время.

Наш пункт назначения – Марс. В ближайшее время мы установим новый парус, после чего орбитальная скорость станет повышаться, и вы должны будете внимательно калибровать и проверять все бортовое оборудование. Каждый из вас будет самостоятельно рассчитывать угол наклона паруса и прокладывать курс, после чего вам надлежит согласовывать любые возможные расхождения между результатами расчетов. Я не буду заниматься астронавигацией. Будет гораздо лучше, если вам самим удастся избежать катастрофы. В случае аварии, однако, способности ответственных за нее кадетов подвергнутся суровой переоценке.

Петь, свистеть и даже напевать себе под нос запрещено. Запрещено также шмыгать носом, ковыряться в носу, облизывать губы и щелкать суставами пальцев. Я не одобряю и отмечаю надлежащим образом истерики и любые проявления страха. Каждый из нас умирает только однажды; все мы были заранее осведомлены о риске, связанном с профессией астронавта. Я не терплю никаких розыгрышей и шутовских выходок. Можете драться, если хоте, но только так, чтобы никоим образом меня не беспокоить и не ломать приборы; тем не менее, не рекомендую пускать в ход кулаки – это разжигает взаимную ненависть, и мне известны случаи, когда кадеты убивали друг друга. Рекомендую прохладные, отстраненные личные взаимоотношения. Разумеется, вы можете пользоваться проектором для микрофильмов по своему усмотрению. Посылать или принимать сообщения по радио не разрешается. По сути дела я, как всегда, вывел из строя систему радиосвязи. Я это делаю для того, чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений: что бы ни случилось, мы вынуждены полагаться только на свои ресурсы. Есть какие-нибудь вопросы?… Очень хорошо. Если вы будете вести себя предусмотрительно и неукоснительно выполнять свои обязанности, в свое время мы вернемся в целости и сохранности, никто из нас не погибнет, и мне не придется слишком часто делать отметки в записной книжке. Должен заметить, однако, что на протяжении моих двенадцати предыдущих полетов столь удовлетворительные результаты не наблюдались».

«Может быть, в этот раз нам повезет, сэр», – любезно предположил Калпеппер.

«Посмотрим. А теперь выберите себе каюты, разместите багаж и наведите порядок на всем корабле. Завтра челнок привезет новый парус, и вы приступите к работе».