XVII
Дон взглянул на часы: «Времени почти не осталось… Я думал, что буду волноваться, но почему-то не беспокоюсь, – он усмехнулся. – Всего лишь еще один обычный вечер».
«Вы начинаете серьезно относиться к подвигам Счастливчика Дона Бервика», – сухо заметил Хед.
Дон усмехнулся: «Это производит гипнотический эффект, что поделаешь? Синтетический персонаж начинает преобладать». Заметив тревожный взгляд Джины, он рассмеялся: «Буду сопротивляться!»
Кларк и Агилар были заняты последним беглым осмотром резервуара, но теперь инспекция носила почти ритуальный, автоматический характер, так как и резервуар, и все оборудование уже несколько раз проверяли на протяжении дня.
Фотограф ходил вокруг и снимал.
Дон переводил взгляд с одного лица на другое – за ним тайком наблюдали, каждый пытался скрыть тревогу. «Все в порядке! – он подтолкнул Когсвелла локтем в бок. – Успокойтесь, доктор! В конце концов, это мне предстоит умереть, а не вам».
Когсвелл смущенно пробормотал: «Вы думаете, что успеете там материализоваться?»
«Сделаю все, что смогу».
Доктор Фоли прикоснулся к плечу Бервика: «Пойдем, Счастливчик! Пора погружаться».
Дон скинул халат. Под халатом была униформа советского полковника – чтобы он как можно точнее соответствовал своему архетипу в представлении коллективного подсознания. У него на шее висел фотоаппарат «Поляроид», в кобуре на бедре – военный автоматический пистолет 45-го калибра.
«Хорошенько запомните, как я выгляжу, – сказал Дон. – Помните Счастливчика Дона Бервика! Сосредоточьтесь на его образе! Особенно на Счастливчике!».
Фоли включил секундомер; Кларк и Агилар сделали Дону уколы в правое и левое бедра, а затем в правое и левое предплечья. Через минуту Фоли повернул переключатель; под резервуаром загудели двигатели. Стекло быстро покрылось изморосью, фигура Дона стала плохо различимой.
Через две минуты Кларк и Агилар ввели повторные инъекции, тогда как Фоли застегнул на кисти Дона мягкий ремешок и надел ему на шею металлическую кольцевую ленту. Индикаторы на панели указывали частоту пульса и температуру тела. Стрелка индикатора пульса дрогнула и стала опускаться: 60, 55, 50, 45; полминуты столбик индикатора температуры оставался у отметки 37, после чего тоже начал опускаться. Как только температура снизилась до 32 градусов, Фоли повернул еще один переключатель; двигатели под резервуаром взвыли.
Дон уже потерял сознание. Его пульс резко замедлялся: 20 – 15 – 10 – 5… Дрожащая стрелка индикатора остановилась на нуле. Температура тоже быстро снижалась: 27° – 21° – 15°. Наклонившись внутрь резервуара, доктора Кларк и Фоли стали сгибать и разгибать руки и ноги Бервика. Температура продолжала снижаться – до 10°, до 4° – в резервуаре уже было на самом деле холодно.
Доктор Агилар повернул ручку регулятора; воющее гудение двигателей понизилось. Теперь столбик индикатора температуры сокращался медленнее и остановился у отметки 1,1°.
Доктора Фоли и Агилар закрыли резервуар задвигающейся стеклянной крышкой; Кларк открыл клапан – послышался ритмичный шум насосов.
Доктор Когсвелл повернулся к наблюдателям: «В данный момент он мертв. Насосы откачивают воздух из легких, резервуар наполняется азотом».
Фоли продел руки в длинные резиновые перчатки, герметично вставленные в отверстия резервуара и позволявшие манипулировать предметами внутри. Он надел скобу на побледневшие виски подопытного и прижал контакты датчиков к нескольким местам на голове Дона, волосы которого были заранее коротко подстрижены. Агилар наблюдал за показаниями индикаторов и бормотал: «Нет – нет – нет… Нет – нет – ничего. Деятельность прекратилась». Когсвелл повернулся к свидетелем: «Да, он мертв».
Келсо спросил: «Можно ли сделать снимок внутренности резервуара?»
Доктор Когсвелл коротко кивнул.
Келсо подал знак фотографу.
Джина смотрела на Айвали Трембат: «Вы связались с Молли?»
Айвали покачала серебристой седой головой: «Нет… Здесь ничего не получится. Помехи. Слишком многое мешает…»
«Хотите перейти в другое помещение?» – спросил ее Раковский.
«Да, пожалуйста».
Раковский и Джина отвели ее в одну из спален второго этажа. Услышав неожиданный шум, Раковский выглянул в окно и прикоснулся к плечу Джины: «Вся улица забита машинами!»
Проезжую часть вплотную заполнили автомобили, похожие на стаю черных рыб с горящими глазами. Двигатели ревели, тормоза скрипели, процессия машин остановилась – из них стали вылезать, с трудом протискиваясь, мужчины и женщины с перекошенными лицами. На тротуаре собиралась толпа. Толпа начала распевать – сначала фальшиво и не в такт – какой-то гимн. Постепенно мелодия становилась знакомой.
«Узнаёте?» – прошептала Джина.
«Вперед, воины Христовы!» – отозвался Раковский.
Джина содрогнулась: «Как это странно звучит – как музыка будущего… Что они здесь делают? Почему они устроили сборище именно здесь?»
«Это демонстрация», – сказал Раковский.
«Это нападение», – отозвалась Айвали Трембат.
Голоса в ночи становились громче, лица поднялись – бледные, как полости раковин. К двери направилась высокая фигура – более крупная, более решительная, чем силуэты в безликой толпе.
Раковский пробормотал: «Я позвоню в полицию».
Хью постучал в дверь острыми костяшками: «Открывайте! Открывайте, во имя Господа Всевышнего! Откройте эту проклятую дверь!»
Джина внезапно встрепенулась и вырвалась из рук Айвали, пытавшейся ее удержать. Айвали воскликнула плачущим голосом: «Джина! Джина! Не надо!» Джина схватила тяжелую керамическую вазу; перед ней было открытое окно. Она задержалась, опустила вазу. «Какой ужас! – шептала она. – Я чуть его не убила…»
Снова раздался стук. «Предупреждаю в последний раз!» – ревел Хью.
Дверь распахнулась, послышался спокойный, громкий голос Годфри Хеда: «Я вызвал полицию. Вы мешаете проводить сложный научный эксперимент. Рекомендую вам удалиться, чтобы избежать дальнейших неприятностей».
«Антихрист! – срывающимся голосом воскликнул Хью. – Изыди!» Приложив огромную ладонь к тощей груди Хеда, он толкнул его. Из входной двери выступил Роберт Келсо. Хью попытался оттолкнуть и его, но Келсо крепко ударил проповедника кулаком в челюсть – тот пошатнулся и упал.
Вдали завыли зловещие сирены полицейских машин – но это, казалось, еще больше возбудило толпу, подняло ее дух.
Хью поднялся на ноги и обратился к толпе. Из его губы сочилась темная кровь, запятнавшая белую рубашку: «Они пролили мою кровь! Вперед, отплатите им за это! Время настало! Вперед, крестоносцы, воины Христовы! Предадим супостатов огню и мечу!»
Толпа взревела и рванулась к дому. Джина успела заметить ужасную сцену: кто-то схватил Годфри Хеда за галстук и стащил с крыльца – он исчез в темной массе тел.
Огромный молодой человек в кожаной куртке, с женоподобной физиономией, окаймленной пушистыми бакенбардами, ворвался в прихожую и попытался заломить за спину руки Келсо; оба они тяжело свалились, причем Келсо оказался под нападавшим.
Хью промаршировал вперед и пнул Келсо. Молодой человек с бакенбардами вскочил и тоже принялся пинать Келсо сапогами, снова и снова.
Хью обвел помещение величественным огненным взором. «Огню и мечу!» – раздавались вопли у него за спиной. Проскользнувшая в прихожую женщина, выглядевшая, как чахоточная стенографистка, начала подвывать тонким голоском гимн «Вперед, воины Христовы!» Молодой человек с женоподобной физиономией кричал: «Смерть дьяволам! Смерть атеистам!»
Спустившись по лестнице, фотограф быстро сделал три снимка, после чего благоразумно отступил. Хью проигнорировал его. Навстречу проповеднику вышли четыре врача – спокойные, сдержанные, с вопросительно поднятыми бровями. На какое-то мгновение Хью оторопел и отступил на шаг.
«Будьте добры, удалитесь вместе с вашей озверевшей толпой», – язвительно сказал доктор Агилар.
Раковский решительно выступил вперед: «Вы арестованы! Попытаетесь бежать – буду стрелять!»
«Бежать? – взревел Хью. – Изыди, сатана!»
Врачи растерялись; их властные манеры, производившие должное впечатление в больницах и лабораториях, оказались бесполезными. Они вдруг превратились в обычных людей и должны были драться. И они стали драться.
Из гостиной послышались громкий треск, басистый рев, невнятная перепалка голосов. Хью пробрался вдоль стены, отшвырнув доктора Агилара взмахом огромной руки. Джина преградила ему дорогу у двери; Хью огрел ее двумя пощечинами – ладонью и тыльной стороной руки; Джина отшатнулась.
На какое-то время Хью остановился в дверном проеме лаборатории. Лицо доктора Когсвелла исказилось страхом, но он ринулся вперед: «Вон! Вон отсюда!»
Хью презрительно перевел взгляд с Когсвелла на резервуар. Там лежал Дон Бервик: холодный, неподвижный, мертвый. Индикаторы указывали полное отсутствие пульса и температуру 1,1°.
Джина стояла спиной к резервуару; Айвали Трембат схватила стул, стоявший сбоку у стены. С другой стороны доктор Когсвелл уставился на Хью, как загипнотизированная лягушка.
«Убирайся отсюда, Хью! – прошептала Джина. – Или я тебя убью…»
Глаза Хью вспыхнули: «Никто меня не остановит! Я – новый Мессия!» Он сделал шаг вперед. Когсвелл издал хриплый вопль и набросился на него. Размахнувшись длинной костлявой рукой, Хью ударил Когсвелла по покрасневшей щеке. Отброшенный, Когсвелл ударился головой о стену и соскользнул на пол. Хью снова двинулся вперед.
Джина забежала за резервуар. Айвали замахнулась стулом, но кто-то за спиной Хью вырвал его у нее из рук.
Джина сдвинула стеклянную крышку резервуара и выхватила пистолет из кобуры Дона; холодный металл обжег ее пальцы. Она прицелилась, нажала на курок. Ничего не произошло. Хью рассмеялся, нагнулся, взявшись за нижние края резервуара, и попытался опрокинуть его. Но резервуар был закреплен болтами на основании. Хью напрягался и глупо кряхтел. Джина взглянула на пистолет, лихорадочно нащупала рычажок предохранителя, подняла его и снова прицелилась. Хью нагнулся над резервуаром и схватил холодную руку Дона.
Джина выстрелила. Пуля попала проповеднику в плечо; он поморщился, но, казалось, тут же забыл о боли. Он вытаскивал Дона из резервуара. Замерзшее тело перевалилось через край стеклянный край и с влажным шлепком упало на пол.
Джина шагнула вперед, прицелилась и выстрелила. Хью изумленно схватился за живот. Джина продолжала нажимать на курок, раз за разом. Колени Хью задрожали. Из отверстия в его шее хлынула кровь. Его колени подогнулись, он свалился и растянулся на полу, как прихлопнутый мухобойкой богомол. Джина направила дуло пистолета на лица последователей проповедника, теснившихся у входа в лабораторию. Те стремительно отступили, толкаясь, пригибаясь и налезая друг на друга, как жуки в банке.
«Джина! – позвала Айвали. – Дом горит».
Из прихожей послышался крик: «Пожар!» Айвали подбежала к Когсвеллу и попыталась поднять его на ноги. Доктор хрипло и судорожно дышал, но не приходил в сознание. В прихожей началась было какая-то суматоха, тут же сменившаяся странной тишиной. Затем послышались торопливый панический топот и вопли, вызванные скорее ужасом, а не болью.
Айвали выбежала в прихожую – Джина заметила отблеск пламени. На какое-то мгновение серебристые волосы и мертвенно-бледное лицо женщины-медиума словно покрылись позолотой. Она обернулась к Джине: «На крыльцо мы не выйдем».
Джина подбежала к телу Дона Бервика, опустилась на колени и стала растирать его щеки, холодные и влажные – на них конденсировался пар.
«Джина! – нежно произнесла Айвали. – Дону уже ничто не поможет».
«Но… но можно же что-нибудь сделать – мы должны что-то сделать! Врачи – они могут его оживить…»
В лабораторию проникали сполохи пламени и клубы дыма.
«Нужно уходить, скорее!» – говорила Айвали.
Джина в полном отчаянии смотрела на тело Дона: «Разве нельзя… разве мы не можем…» – ее ослабевший голос прервался.
Айвали подняла ее на ноги: «Ему уже ничто не поможет, Джина…»
«Но… но ведь на самом деле он еще жив, Айва! Врачи могут его оживить! Это просто ужасно! Я не могу его покинуть!»
«Он умер, Джина… Врачи могли оживить его в резервуаре… Но для этого нужно вовремя вводить медикаменты… Дон умер, Джина. И бедняга доктор Когсвелл тоже умер».
«Доктор Когсвелл умер?»
«Да, моя дорогая. Пойдем, здесь больше нельзя оставаться…»
Она насильно вытащила Джину в прихожую. Языки пламени бушевали у выхода на крыльцо; такое же пламя бушевало у выхода на задний двор.
«На второй этаж! – сказала Айвали. – Другого пути нет».
Они взбежали вверх по лестнице, преследуемые горячим дымом, и бросились в первую спальню. Айвали подошла к окну; Джина, онемевшая от горя, прислонилась к стене.
«Улица забита машинами, – сообщила Айвали. – Пожарники протягивают шланги от гидранта на углу. Слышишь? Толпа все еще распевает гимн. Они не знают, что Хью убит».
С одного конца улицы до другого фальшиво подвывающие голоса сливались в торжествующий рев. Пошатываясь, Джина приблизилась к окну: «Мы сможем выпрыгнуть?»
«Слишком высоко», – отозвалась Джина.
По стене блуждали лучи прожекторов. Пожарники бегом тянули шланги по тротуару, крича и расталкивая толпу. Вода перестала поступать из брандспойтов. Пожарники повернулись, яростно ругаясь, уронили брандспойты и побежали обратно к гидранту.
«Лестница черного хода, – пробормотала Джина. – Может быть, там можно спуститься».
Они побежали по коридору к служебному заднему ходу. За ними по главному лестничному пролету с ревом вздымались клубы пламени. Джина приоткрыла дверь, ведущую на лестницу черного хода, и сразу захлопнула: ей в лицо дунуло пламенем и удушливым дымом.
Айвали подошла к застекленному толстым витражом окну, выходящему на задний двор, и попыталась открыть его – но безуспешно: «Здесь хуже, чем в прихожей!»
Джина взяла стул из комнаты и швырнула его в витраж. Стекло разбилось, но свинцовая оплетка продолжала удерживать отдельные куски. Горячий воздух обжигал горло при каждом вдохе. Казалось, дым проникал через легкие Джины в ее кровь, в ее мозг. У нее все плыло в глазах, колени стали подгибаться.
За спиной Джины послышались шаги, налетел порыв прохладного ветра; ее схватили за руку крепкие пальцы. Джина оглянулась: «Дональд!» Она уже ничего не понимала и медленно опустилась в обмороке.
Когда Джина пришла в себя через четыре часа, она лежала на койке в отделении скорой помощи; Айвали Трембат поместили в соседней палате.
Медсестра не могла ничего объяснить.
В три часа пополудни на следующий день Джину и Айвали выписали из больницы. Они остановили такси и поехали к старому дому Арта Марсайла. Там их ждали два репортера. Айвали прогнала журналистов, и две женщины остались одни.
Джина стояла посреди гостиной; ее щеки ввалились, сухие глаза покраснели. Она сказала: «Айва! Перед тем, как я потеряла сознание – я его видела. Дональда. Живого».
Айвали кивнула: «Он нас вынес из дома».
«Но как это может быть? Он был… мертв».
«Я его тоже видела… – Айвали присела на стул. – Посмотрим. Может быть, мы его найдем – или что-нибудь о нем узнаем…» Она прикрыла глаза шарфом.
По всем Соединенным Штатам газеты публиковали новости о скандальном поджоге дома номер 26 по улице Мадрон. Пестрели заголовки:
«СЧАСТЛИВЧИКУ БЕРВИКУ НЕ ПОВЕЗЛО!
РЕЛИГИОЗНЫЙ БУНТ ПОЛОЖИЛ КОНЕЦ ЕГО КАРЬЕРЕ»
Иногда в той же заметке, а иногда в отдельном столбце, сообщалось о гибели «воинствующего проповедника» Хью Бронни:
«Христианские крестоносцы торжествуют в религиозном экстазе. Всего лишь за час до своей смерти Хью Бронни призывал последователей: «Примкните к крестовому походу! Я – новый Мессия!»
По словам преподобного Уолтера Спеделиуса, Хью Бронни ушел из жизни, уподобившись Иисусу Христу: «Христос умер, чтобы искупить грехи человечества. Хью Бронни умер, чтобы вывести нас из грязи к очищению. Хью был великим духовным лидером, святым и пророком. Мы последуем за ним в смерти так же, как следовали за ним в жизни».
