На следующий день, в восемь часов вечера, Дон Бервик, Джина, доктор Когсвелл, Келсо, Годфри Хед и Ховард Раковский собрались в доме 26 по улице Мадрон. Когсвелл представил Раковского, еще одного члена Общества психических исследований, приехавшего из Сан-Франциско – приземистого смуглого человека лет сорока пяти, упругого и подвижного, как мячик для игры в теннис. Дон поинтересовался мнением Раковского о теориях, объяснявших спиритические явления – он задавал такой же вопрос почти всем, кто интересовался подобными вещами.

Раковский пожал плечами: «Я видел столько всего, что нахожусь в замешательстве. Девяносто пять процентов таких явлений – шарлатанство. Но остающиеся фактическими пять процентов… – Раковский покачал головой. – Надо полагать, я предпочитаю называть вещи своими именами: общение с душами умерших возможно».

Дон кивнул: «По складу характера и происхождению я – практичный шотландец. Я был настроен скептически, пока не стал свидетелем явления, буквально заставившего меня стучать зубами. Точнее говоря, заставившего нас стучать зубами. Однажды вечером мы с Джиной увидели весьма замечательного пламенного призрака. Меня это поразило настолько, что я изучил кое-какую литературу, посвященную призракам. И нашел множество добросовестных отчетов – ни одно из этих явлений, однако, не наблюдалось в условиях, которые научный исследователь назвал бы экспериментальными. Поэтому наш вчерашний эксперимент – первая попытка применить научный подход».

«Вам повезло, – заметил Раковский. – Настоящий медиум – большая редкость».

«Не говоря уже о склонных к сотрудничеству дýхах», – прибавил Когсвелл.

«Мы добились кое-каких успехов, – кивнул Дон, – хотя все еще, строго говоря, ничего не доказали».

Келсо моргнул: «Невозможно отрицать, однако, что вы доказали существование загробной жизни – в какой-то форме!»

«Боюсь, что это не так, – возразил Дон. – На самом деле я хотел бы, чтобы никто не делал таких преждевременных заявлений. Каждый любитель, интересующийся парапсихологией и обнаруживший то или иное явление, которое можно истолковать как свидетельство существования загробной жизни, считает, что нашел окончательное доказательство и продемонстрировал реальность потустороннего мира. Его нисколько не беспокоит необходимость подтверждения результатов эксперимента, а даже если он сознает такую необходимость, он истолковывает полученные результаты так, чтобы согласовались с тем, во что он хочет верить».

Раковский поднял черные брови: «Значит, у вас остались сомнения?»

«Я не считаю, что нам удалось что-либо доказать, – ответил Дон. – И не буду так считать, пока остаются альтернативные, не менее последовательные гипотезы».

«Гипотез пруд пруди, и мне не раз приходилось иметь с ними дело, – сказал Раковский. – Но в общем и в целом проще всего постулировать существование загробной жизни. Особенно учитывая тот факт, – прибавил Раковский, с наигранной таинственностью посмотрев по сторонам так, словно не хотел, чтобы его подслушали, – что все мы хотим в верить в загробную жизнь. В том числе господин Бервик».

Дон кивнул: «В том числе я». Повернувшись к магнитофонам, он сказал: «Надеюсь, сегодняшний анализ записей позволит мне предложить вашему вниманию очередную гипотезу». Взглянув на список, он прочитал вслух: «Вопрос третий: „Как выглядит наш мир из вашего мира?“»

Бервик включил магнитофон №1. Послышался голос наблюдателя, задающего вопрос; ему ответил звучный бас Кочамбы, отличавшийся от сухого хрипловатого говорка Кенворда Боза, как мед от уксуса: «Мы оставили ваш мир позади. Мы радуемся тому, что мы здесь, у апостольских ног». Кочамба больше ничего не сказал.

«А теперь номер второй, – объявил Дон, – сэр Джервейз Десмонд!»

«Ваш мир? – изумленно и презрительно протянул сэр Джервейз. – Что ж, должен признаться, я покинул его без оглядки. Надо полагать, он все еще существует – но уверяю тебя, любезнейший, он не вызывает у меня ни малейшего интереса. Как ты выглядишь? Здесь ты застал меня врасплох. У меня даже в мыслях не было на тебя посмотреть… Взглянем, однако… У тебя отвратительная внешность. Ты похож на полудохлую ящерицу».

Молли, говорившая устами Айвали Трембат, вела себя дружелюбнее: «Что за вопрос? Ваш мир выглядит таким, каким он был всегда. И Айвали тоже – конечно, я слышу ее голос, он мне нравится; он доносится до меня вместе с другими вибрациями – кажется, так это называется? – и вдруг оказывается, что я разговариваю с совершенно незнакомыми людьми».

Все ответы на третий вопрос были примерно того же характера.

Дон вкратце повторил вслух четвертый вопрос: «Присутствует ли в вашем мире Франклин Д. Рузвельт? Можешь ли ты с ним встретиться? И что он думает о нынешнем правительстве?» Взглянув на лица окружающих, Дон прибавил: «Мы задали этот вопрос по очевидной причине. Мы хотим узнать, могут ли несколько дýхов одновременно связываться с одним и тем же человеком – и, если это возможно, будут ли одинаковыми их отзывы об этом человеке».

«Этим все еще ничего не доказывается, – заметил Годфри Хед. – Ничего нельзя доказать, пока не будет исключена возможность телепатии. А ее исключить очень трудно, если не невозможно».

Когсвелл рассмеялся: «Если нам когда-нибудь удастся получить удовлетворяющее вас свидетельство, мы почувствуем, наконец, что у нас появилась надежная почва под ногами».

Хед настаивал: «Мы не можем притворяться учеными и в то же время предаваться мистицизму».

«Согласен, целиком и полностью!» – торжественно заверил его Когсвелл.

«В данный момент ваше возражение невозможно опровергнуть, – сказал Дон Бервик. – Тем не менее – послушаем, что скажут респонденты…»

Он стал поочередно включать магнитофоны. Ответы дýхов были невразумительны. Сэр Джервейз Десмонд обругал Алека Диллона за дерзость; другие «связные» что-то неразборчиво бормотали. Уравновешенная Молли Тугуд заявила устами Айвали Трембат, что несколько раз видела Рузвельта поодаль, в черном плаще, и что, как правило, он сидел за столом или в кресле.

«Он все еще инвалид?» – спросил наблюдатель.

«Это замечательный человек, – ответила Молли, – сильный и здоровый».

Никто из «связных» не смог поделиться мнением Рузвельта о нынешнем правительстве США и не проявил никакого желания спрашивать его об этом.

Были воспроизведены остальные звукозаписи; исследователи отсортировали полученные данные. Работа за столом, уставленным банками из-под пива и заполненными до отказа пепельницами, закончилась уже после полуночи.

Откинувшись на спинку стула, Дон устало подвел итоги: «В общих чертах, вот что у нас получается. Присутствует ли Гитлер в потустороннем мире? Да, присутствует. По словам двух респондентов, он появляется в виде хорошо заметной, вполне материальной фигуры. Кочамба говорит, что Гитлер пребывает в старом добром аду. Ветцель сообщает, что Гитлер бродит по окраинам загробного мира, как потерянная душа».

«Противоречие!» – пробормотал Хед.

«Если только он не проводит часть времени в аду и не бродит по закоулкам в перерывах, – заметил Раковский. – Что вполне возможно».

Дон продолжал: «Вопрос шестой: о родоначальниках религий. Иисуса иногда видят в слепящем, сияющем ореоле, а иногда как человека впечатляющей внешности. Он мудр, добр, наделяет других своей мудростью и добротой. Магомет и Будда также присутствуют в потустороннем мире; они выглядят и ведут себя примерно так же, как Иисус. Ганди производит сходное впечатление. Главарь воинствующих атеистов, Сталин, судя по всему, является в двух ипостасях: одна достаточно благонравна, другая – исчадие зла. Благонравная ипостась, согласно обрывочным сведениям, предоставленным малолетней Перлью, словно исчезает и растворяется, тогда как порождение зла становится все более плотным и материальным. По всей видимости Сталин, так же как Гитлер, подвергается наказанию, – Дон обвел взглядом присутствующих. – Я считаю это обстоятельство немаловажным. По существу, оно, вместе с ответами на следующий вопрос, подтверждает справедливость давно появившегося у меня подозрения…»

Раковский, Когсвелл, Хед и Келсо вопросительно подняли глаза; Джина слегка усмехнулась, наклонившись над банкой с пивом.

«Подозрение?»

«У меня сформировалась гипотеза по поводу загробной жизни, и я скоро поделюсь с вами этой гипотезой».

«Гипотезам грош цена!» – заявил Раковский.

«Возможен решающий эксперимент, позволяющий однозначно подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Что ж, продолжим. Древнеегипетский писец. Никто его не знает. Никто не может с ним связаться – если проигнорировать расплывчатые и довольно-таки легкомысленные замечания Лулы.

Восьмой вопрос позабавил тех, кто соблаговолил на него ответить. «Конечно, мы – личности! Такие же, как вы!»

Девятый вопрос: «Как ты узнаёшь, что медиум желает установить с тобой контакт?» Доктор Гордон Хэйзелвуд, Молли и Перль утверждают, что слышат, как их зовут по имени – или нечто в этом роде. Сэр Джервейз просто знает, что с ним желают побеседовать».

«Высокомерный сукин сын!»

«Десятый вопрос: нет, они ни в чем не нуждаются и ничего от нас не хотят». Дон бегло просматривал список ответов.

«Одиннадцатый вопрос. Теперь респонденты начинают «отключаться». Приходится полагаться в основном на ответы Молли и Ветцеля. Они говорят, что отдыхают, спят и живут в домах. Молли живет в старом фермерском доме на ранчо; Ветцель живет в деревянной избе, а иногда ночует в палатке у костра, в лесу. То есть, по всей видимости, они живут примерно так же, как жили на Земле. Еда их мало интересует – они редко едят, хотя, судя по всему, время от времени угощаются. По поводу физиологических функций внятных ответов нет… Перль хихикает, а Молли шокирована и оскорблена.

По двенадцатому вопросу респонденты расходятся. Надо полагать, в потустороннем мире существуют и темнота, и свет. Молли говорит, что в ее мире никогда не кончается день. Ветцель утверждает, что день сменяется ночью, после чего снова наступает день. Мари Козар сообщает, что в ее мире установилось нечто вроде бесконечного вечера.

На тринадцатый вопрос – «Раздражают ли тебя такие вопросы? Не возражаешь ли ты против того, чтобы сообщать в дальнейшем другие сведения о потустороннем мире?» – мы не получили однозначного ответа. Молли не возражает и готова нам помогать. Ветцель не хочет, чтобы его беспокоили. Кочамба считает, что наше любопытство неуместно».

«Жаль, что Джоанна Хоу – недостаточно эффективный медиум, – проворчал Когсвелл. – Мы могли бы многое узнать у Хэйзелвуда. Он – самый образованный из доступных дýхов».

Дон бросил на стол лист, содержавший сводку ответов: «Вот и все».

«В общем и в целом, – многозначительно заключил Когсвелл, – удалось получить впечатляющую массу информации. Нам исключительно повезло».

Раковский хмыкнул: «Но мы не узнали ничего нового… Не наблюдаются ни убедительное соответствие ответов, ни расхождение, позволяющее сделать окончательные выводы».

«Как вам сказать… – Дон задумался. – У меня нет такого опыта, как у вас, я новичок в этой области. Может быть, это мой недостаток – а может быть, своего рода преимущество. Мне кажется, что мы накопили разнообразный существенный материал – допуская, конечно, что медиумы добросовестны».

Когсвелл терпеливо выслушал его, Хед пожал плечами. Раковский сказал: «О какой гипотезе вы упомянули?»

Дон устроился на стуле поудобнее, переводя взгляд с одного лица на другое: «Вы все, конечно же, знакомы с работами Юнга?»

«Конечно!» – отозвался доктор Когсвелл.

«И вам знакомо понятие „коллективного подсознания“».

«Да».

«Юнг пользуется этим термином, когда описывает запас используемых людьми идей и символов. Я хотел бы расширить это понятие, включив в него все человеческие мысли, воспоминания, идеалы и эмоции».

«Как вам угодно, – отозвался Раковский. – В конце концов, это ваша гипотеза».

«Я допускаю, – сказал Дон, – что так называемая „загробная жизнь“ – не что иное, как коллективное подсознание всей человеческой расы».